Текст книги "Огни Камелота (СИ)"

Автор книги: Olivia Loredan

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 69 страниц)

– Прошу прощения, – проговорил он с меньшей беспечностью, чем до того, – поправка: передо мной женщина, которая дала мне жизнь, а теперь ее отнимает. Не думаю, что я чем-то вам обязан.

– Тебя бы не было без меня, щенок, – с тихой злостью сказала леди Ева.

– И меня не будет. Тоже благодаря вам, – сухо ответил Сэл. Она промолчала, и он внимательно вгляделся в ее лицо. – Как вы меня нашли?

– Шутишь? – усмехнулась мать. – Рыцари Круглого Стола – постоянный предмет сплетен и рассказов. Жаль только, что рассказы о подвигах твоего дружка доходили до Мерсии так долго.

– Вы приехали за мной в такую даль... Я думал, я вам просто безразличен. А вы меня прямо-таки ненавидите, – задумчиво протянул Салазар. – Скажите...я могу знать, почему? Что я вам сделал?

– Да, я ненавижу тебя, – процедила мать, выпрямившись еще больше, если только это было возможно. Несмотря на все, что было сказано до сих пор, эти прямые слова ударили мага, словно пощечина. – Ты и тебе подобные отняли у меня мужа.

– Отец погиб на войне, – растерянно проговорил Слизерин.

– Да, – жестко усмехнулась леди Ева. – На войне против магов. Новость, правда? В Карлеоне живут маги! И они убили Маркуса.

– Никто не просил Баярда нападать на Карлеон, – обозленно возразил Сэл. – Если бы не его неуемная гордость, отец был бы жив! А вы якшаетесь теперь с этим венценосным выродком...

– Король охранял наши земли, – повысила голос мать. – Ты молод, Салазар, ты не помнишь времена до Великой Чистки. А я видела, что творили тебе подобные. Я видела, как они убивали и оставались безнаказанными. И не мечом в живот, как честные люди, нет, эти трусы убивали своим колдовством. Они мучили свою жертву, морочили ей голову, обманывали, отравляли, калечили, а потом смеялись над беззащитным человеком. Вот что делали твои сородичи, вот как они убивали моих соседей и моих друзей, пока Утер наконец не расправился с ними.

– Но вы даже не знаете, маг ли я на самом деле! – выйдя из себя, отчаянно выкрикнул Слизерин. – У вас нет доказательств! Я ничего не сделал!

– О, я видела тебя, – холодно улыбнулась женщина. – Я видела тебя, когда тебе было шесть лет. Я видела, как ты баловался своими фокусами. Я знала, что твоя нянька учила тебя магии.

– Она не...

– И тогда я узнала, кто мой сын. Я узнала, что родила на свет монстра, – лицо женщины стало страшным, настолько его исказили ненависть и отвращение. – Что я могла сделать? Рассказать об этом Маркусу? У него было слабое сердце, он просто бы не выдержал такой новости. Соседям я тоже не могла довериться, ведь это несмываемый позор! И тогда я поняла, что должна действовать сама, хоть и боялась неимоверно, ведь я шла на колдуна. Подумать только, я боялась собственного сына! Всю жизнь. С самого начала. Лекари пророчили мне смерть от родов. Они считали, что я не выживу. Когда я узнала, что ты маг, мне все стало понятно. Ты еще в утробе пытался меня убить, змееныш. У тебя не вышло. Что ж, значит тебя убью я.

Салазар почувствовал себя так, словно его окатили ледяной водой. Он вдруг вспомнил все. Все случаи, которые казались случайностью, все случаи, о которых он никогда не думал иначе. Он в ужасе уставился на женщину перед собой и отступил на шаг. Хотелось завопить: “Нет, пусть это будет не так. Пожалуйста, пусть это будет не так!”

– Тот раз, – хрипло выдавил он, – когда я чуть не утонул в нашей реке...

Мать невозмутимо кивнула.

– И когда чуть не умер в загоревшихся конюшнях, когда конюх едва успел прибежать и отпереть заклинившую дверь. И тот раз, когда дорога от столицы к нашему поместью оказалась заваленной, и тебе пришлось ехать через деревню прокаженных. Да, сынок, все это была я, – она смотрела на него, беспомощно погибающего под потоком боли, без эмоций, лишь выше поднимая голову. – Так что не думай, что это первый раз, когда ты можешь умереть от моей руки.

Он ничего не понимал. Он не хотел ничего понимать. Он не хотел ничего знать. Не хотел знать, что та женщина, о которой он мечтал, никогда не выглянет из-за холодной маски, никогда не раскроет объятья и не привлечет его к себе. Он не хотел принимать тот факт, что мать всю его жизнь пыталась его убить просто за то, что он владел магией. Нет, так не бывает, так не может быть... Потому что как после этого жить?...

Отлично, что ему не придется. Он умрет завтра, и ему не придется жить с этой болью.

– Мама, – вырвалось у него, и он не мог поверить, что его голос может звучать так умоляюще и жалко. – Мама... Я же не...я твой сын. Мама, понимаешь?

Его губы шевелились сами по себе, выговаривая слово, которого он не произносил уже очень давно с тех пор, как мать запретила ему, сказав, что это не по этикету, а правильнее говорить “матушка” или “миледи”. Но он, забыв обо всем, стучался в дверь, за которой никого не было, в исступленном желании верить, что та женщина все-таки есть, что ее просто кто-то заколдовал, что она чего-то не знает, не понимает, что боль в его глазах может вытащить ее наружу.

И частично ему это удалось.

Мать смотрела на него долгим взглядом, потом в ее лице что-то смягчилось, и она начала стягивать с правой руки перчатку. Она подошла к нему невозможно близко, разглядывая его лицо с неожиданной горечью.

– Конечно, я понимаю это, – прошептала она. – Я родила тебя. Я хотела тобой гордиться. – Ее холодная узкая ладонь легла на его щеку, и Салазар остолбенел от этой ласки, жадно ловя ее слова. – Я помню, как целовала эти щеки, когда ты был еще крохой. Я хотела любить тебя.

Не осознавая себя, он схватил ее руку и прижал к губам, наслаждаясь каждой секундой этого прикосновения, забыв обо всем, что было сказано и сделано до того. Раненое сердце изнывало от болючей радости от этого простого жеста. Он даже, кажется, почувствовал влагу на ресницах. Распахнув глаза, он жадно вгляделся в глаза матери, которые в этот прекрасный миг были полны какой-то горькой нежности.

А потом этот миг прошел.

Женщина вздохнула, вытаскивая свою ладонь из его.

– Кто же знал, что я родила чудовище.

Глаза Салазара заледенели бешенством, прогнав всякую память о нежности и беспомощности. Он выпрямился и с остервенением отбросил ладонь матери. Ненависть вновь хлынула в жилы, ярость сжала кулаки.

– Вы стерва, миледи, – процедил он. – Порядочная стерва.

И, резко развернувшись, Слизерин отошел к двери постучать по решетке.

– Отпирайте, – приказал он, словно хозяин рабам.

Стражники хмыкнули.

– Это не ты здесь распоряжаешься, а дама, – ответили они.

– Хорошо, – язвительно ответил Сэл. – Тогда отвечайте потом за то, что заключенный задушил эту даму. А мой завтрашний приговор это не сильно изменит.

Тупицы переглянулись, и один из них поднялся к двери с ключами. К тому моменту леди Ева сама подошла к выходу, молчаливая и угрюмая. Но едва ли это было из-за сына. Она вежливо поблагодарила стражников и, отряхнув одежду в той же привычке, что и ее сын, зацокала каблуками прочь из темниц. А Слизерин, глухо прорычав, бросился к окну, горя от бессильной ненависти и слишком страшной боли.

Несмотря на то, что Гаюс уже отправился спать, Мерлин все еще сидел за столом в главной комнате, оперевшись подбородком о сложенные руки, стоявшие локтями на столешнице, и смотря в стену. Он все еще сидел в этой позе, когда, как обычно забыв постучать, в покои влетел Гриффиндор. Маг понимал, в каком друг сейчас состоянии, поэтому не стал пенять ему на то, что тот довольно громко топал и чуть не свалил по-случайности, натолкнувшись, лавку.

– Мерлин, – выпалил Годрик, хватая лавку и ставя на место. Выпрямившись, он закрыл глаза, резко замерев.

– Сядь, – посоветовал Эмрис. Рыцарь чертыхнулся себе под нос и, опираясь о стол ладонью, сел на злополучную лавку. Растерев рукой грудь, он через несколько секунд снова заговорил.

– Мерлин, ты должен завтра поговорить с Артуром перед судом. Я, конечно, сам тоже поговорю, но всем же понятно, что он только тебя и слушает…

– Прекрати, – оборвал его Мерлин. – Лучше объясни мне, что происходит. Я думал, мамаша Слизерина приказала его арестовать, потому что на него донесли соседи. Что она делает в Камелоте?

– Я не знаю! – воскликнул Гриффиндор, порывистым излюбленным жестом взъерошив волосы. – Я ни черта не понимаю, но знаю одно: Сэл не должен быть казнен завтра. Ты поможешь?

Да, поможет ли он?

Мерлин был в смятении. Ему уже было знакомо это состояние. Он испытывал его с Мордредом и с Морганой. Оба раза он принимал неверное решение, пытаясь быть человечным. Как он должен поступить сейчас? Да, Килгарра сказал, что Слизерин не будет угрозой Артуру, но так же дракон объявил его угрозой будущему Альбиону. Если маг умрет сейчас, ничего не случится. Кроме того, что сидящий сейчас перед Мерлином человек будет страдать, и, возможно, в его сердце поселится ненависть. Потому что в жизни Слизерина был только Гриффиндор, только ему он был верен, только за него готов был перегрызть любому глотку. Достаточно ли это для того, чтобы позволить ему жить?

Но все эти сомнения на самом деле были тщетны. Мерлин прекрасно знал, что даже при всей разумности решения, он не сможет взять и казнить человека, пусть даже не особенно хорошего. К тому же... Он не мог не признать, что сейчас он впервые чувствовал к Слизерину не неприязнь и подозрение, а искреннее сочувствие и желание помочь. Этого человека пыталась убить собственная мать – было бы подло сейчас наказывать его за преступления, которых он еще не совершал.

И да, скорее всего, Килгарра посмеется над ним в их следующую встречу. Скажет, что он поступил в угоду своей человечности и допустил роковую ошибку. Пусть так. Но люди не пешки, они живые. А он не бог и даже не король, чтобы решать, кому жить, а кому умереть. Слава небу, это не его бремя. В конце концов, это именно он толкнул Моргану на темную сторону, не поддержав в нужный момент, а вдобавок отравив. Судьба – странная штука. Ей нельзя следовать или идти наперекор. Нужно просто быть собой.

– Да, конечно, я поговорю с Артуром, – ответил Мерлин, и рыцарь выдохнул с облегчением. Мага позабавило то, насколько большим считают его влияние на короля. – Хотя я даже не думаю, что он особенно настроен на казнь.

– Правда? – с надеждой спросил Годрик.

– Правда, – кивнул Мерлин. – Артур не казнит человека, если не будет доказана его вина. А у этих помещиков ведь только слова, что они якобы видели колдовство Слизерина, да?

– Насколько нам известно, да, – протянул рыцарь. Затем взглянул на собеседника с благодарностью. – Спасибо тебе. Я знаю, Сэл тебе не слишком нравится, но он правда не заслуживает казни...

– В это я верю, – улыбнулся Эмрис. Рыцарь кивнул и, опираясь на стол, поднялся, направившись к выходу. По пути он обернулся, с сомнением спросив:

– Как ты думаешь, мне попросить еще помощи у Гвиневры?

И Мерлин усмехнулся.

Может, у Слизерина дрянная мать, но у него очень хорошие друзья.

====== Глава 40. Кто-то здесь лжет. ======

Артур надеялся избежать этого, но Мерлин сегодня как назло очень долго возился с его одеждой, едой и ванной. В итоге он все еще был в своих покоях, ругаясь на путающегося в пуговицах слугу и встречая насмешливый взгляд жены, сидящей за трельяжем, когда в двери постучался Годрик.

Рыцарь был в обычной желтой рубашке и коричневой жилетке. Происходящее явно выбило его из колеи, потому что не случись вчера обвинений леди Евы, Гриффиндор обязательно бы напялил кольчугу, даже несмотря на то, что она тяжелая и с ней лучше повременить до выздоровления. Он обожал рыцарскую форму, как новичок в свой первый день, даже спустя почти четыре месяца после посвящения. Казалось, он наслаждался тем, что он рыцарь Камелота, и это наслаждение в нем лилось через край, все вокруг это чувствовали. При отправлении в поход, перед опасной операцией, перед патрулем, Годрик был воодушевлен больше всех, видя в этом не только работу, а исполнившуюся мечту. Он был одним из немногих, кроме Мерлина и Гвиневры, кто с удовольствием слушал рассуждения Артура об объединении Альбиона. Они часто разговаривали об этом, делясь идеями и желаниями, представляя друг другу великое будущее, находя друг в друге единомышленников. Годрик любил этот прекрасный новый Альбион, на пороге которого они стояли, так же, как и Артур, и готов был говорить об этом бесконечно. Он не смеялся над наивностью короля, желавшего верить в хорошее будущее, в возможность дружественного союза. В нем было столько веры и смелости, что порой именно его энтузиазм возрождал в Артуре намерение воплощать их мечту в реальность.

Теперь его храбрый рыцарь стоял перед ним, почтительно склонив голову, немножко похожий на побитого пса. Король знал, о чем тот сейчас заговорит, и клял Мерлина всеми вспомнившимися словами за медлительность.

– Сир, – произнес Гриффиндор, – могу я с вами поговорить?

Артур вздохнул, поняв, что разговора не избежать.

– Можешь, – кивнул он.

– Мне уйти? – спросила у рыцаря Гвиневра. Тот качнул головой, сглотнув.

– Нет, миледи, оставайтесь. Я хочу попросить помощи у вас обоих, – он помолчал, как будто нужно было что-то еще, чтобы понять, зачем он сюда пришел. Потом поднял взгляд на короля, а тот приложил все усилия, чтобы остаться невозмутимым. – Милорд, я...я хотел поговорить с вами до суда. Надеюсь, мое слово, как вашего верного рыцаря, что-то значит. Прошу вас, не казните Салазара.

– Годрик... – протянул Артур, но рыцарь не дал ему уже сейчас сказать то, что он скажет после.

– Сир, если вы не верите ему, поверьте мне. Пожалуйста. Его мать – чудовище, она сдала его властям, едва соседи наговорили ей, что он якобы колдовал в лесу. Она отправила своих людей с собаками разыскивать его после побега. А теперь она здесь, чтобы добиться его казни. Она настоящий монстр, вы не можете... Сир, – Гриффиндор прямо посмотрел на короля, не отпуская его взгляда. – Артур, пожалуйста.

Ему хотелось завыть. Ну почему все вокруг считали, что можно просто прийти, попросить – и все будет улажено?

Утер часто повторял, что у короля не может быть друзей. Сначала Артур считал, что это потому, что короли не могут себе позволить питать к кому-то слабость, так как это помешает им быть беспристрастными. Но дело было не только в этом. Если двое друзей равны, и один из них обидел другого, все, что последует за этим – извинения. Король мало того что может наказать за вину – он обязан это сделать. И это лишало его возможности иметь друзей, потому что сложно питать симпатию к человеку, который как-то наказал твоего близкого, даже если ты знаешь, что это было заслуженно и справедливо. За это Артур уважал Аннис, которая простила ему смерть мужа. За это он восхищался Гвиневрой, которая ухаживала за Утером, как родная дочь, забыв о том, что тот казнил ее отца. За это ему было вечно стыдно перед Гаюсом, который ничем не упрекнул и не напомнил о его подозрениях.

А если он потеряет дружбу Гриффиндора?..

– Годрик, – обратился он к рыцарю, положив ему руку на плечо. Он нашел взгляд карих глаз и постарался, чтобы они увидели его искренность. – Пойми, я не могу казнить или не казнить просто потому, что меня кто-то об этом попросил. Короли не боги. Они тоже подвластны законам. А ты – не твой друг, мы не можем быть ответственны за чужие проступки. Если Слизерин в чем-то виноват, он будет наказан, если нет – отпущен. Я могу поклясться тебе только в одном – у меня нет ни малейшего желания казнить твоего друга, поэтому я нисколько против него не предубежден. – И он повторил вчерашнюю фразу: – Суд будет справедлив.

Годрик молчал, глядя на него каким-то отчаянно-ищущим взглядом, не находя ответных слов. Артур сильнее сжал его плечо, приводя в чувство. Рыцарь кивнул сам себе, склонил голову и все так же молча удалился. Двери закрылись за ним. Артур настолько был поглощен мыслями о нем, что появившийся рядом с поясом в руках Мерлин его напугал.

– Ты не должен его казнить, – вдруг серьезным тоном произнес слуга, наклоняясь, чтобы повязать пояс.

– Потому что он друг Годрика? – сварливо спросил король, поднимая руки.

– Потому что он не виноват, – ответил Мерлин. – Мамаша обвиняет его в использовании магии, так? Он живет в Камелоте уже четыре месяца. Если бы он был злым магом, он бы уже попытался тебя убить.

– Моргана пыталась меня убить кучу раз, живя у меня под боком, – проворчал Артур. – И я об этом ничего не знал. Почему это не могло случиться снова?

– Ну, хотя бы потому что Слизерин не живет у тебя под боком. Он живет под боком у Годрика, а ему ты веришь. Ты же ему веришь?

– Конечно!

– Разве это не повод верить его другу?

– Мерлин, занимайся лучше моей одеждой, а? А то мы вообще весь суд пропустим.

– Ну, если вы пропустите суд, его проведу я, – хмыкнула Гвиневра, наблюдая за ними. Муж состроил ей жалостливо-досадливую моську.

– Давай, Гвен, – весело поддержал Мерлин. – Это будет явно лучше, чем если его будет вести наш зануда.

– Я зануда?!

– Ну, ты же собираешься блюсти законы, пренебрегая дружбой.

– Я король! Короли не могут иметь друзей вообще, а уж тем более делать это аргументом.

– Почему-то когда ты был принцем, с этим все обстояло проще.

– Почему это?

– Ну, а кто меня перед Утером отмазывал?

– Так отец бы тебя казнил!

– О чем и речь!

Зайдя в тупик, Артур зафырчал, думая, что здесь явно есть какой-то выход, но он его не видит. Поэтому использовал свой последний, любимый и беспроигрышный аргумент:

– Заткнись, Мерлин.

По пути на суд друг возобновил свои увещевания, так что Артур был вынужден слушать, какой он осел, всю эту длинную дорогу по коридорам дворца в Тронный Зал. Он никогда не скажет этого вслух, но он всегда поражался тому, насколько талантливо красноречие Мерлина. Парень мог часами говорить буквально ни о чем, мог двумя-тремя словами заставить вспомнить и о совести, и о долге, и о храбрости, и о любви, мог превратить ругательства в ласковые прозвища, а мог обыкновенные слова сделать неслыханными оскорблениями. Вот и сейчас Мерлин умудрялся говорить так, что в какие-то моменты его речи он шутил по поводу ослиных ушей короля, а в другие пускался в такие разглагольствования о жестокости утеровских времен, произволе и милосердии, что можно было пустить слезу. Но пусть Артур совершенно не знал, какой приговор вынесет, он твердо знал одно – должен быть суд, и этот суд должен быть беспристрастным. Иначе будет хаос.

Гвиневра почти ничего не говорила, ведя себя достаточно задумчиво, только иногда усмехалась и поддерживала своим остроумием шутки Мерлина, и в итоге они выглядели командой, решившей во что бы то ни стало достать короля. Однако когда они зашли в Тронный Зал, все трое снова влезли в свои роли. Мерлин умолк, нацепив маску непринужденности, тенью следуя за другом. Артур попеременно кивал присутствующим советникам, рыцарям и придворным. А Гвен, приветствуя всех вежливой радушной улыбкой, крепко сжала руку мужа перед тем, как они сели на свои троны.

Леди Ева уже была здесь, ничем не отличаясь от себя вчерашней: такая же прямая, сдержанная и красивая. Артур тщетно разглядывал ее лицо в поисках горьких эмоций, женщина была невозмутима и натянута, как струна. Было ли это слишком хорошее самообладание? Ведь не может же мать ничего не чувствовать, отправляя своего сына на казнь. Возможно, Годрик был прав насчет нее. Но что тогда делать?..

Артур ненавидел суды. Ненавидел выносить приговоры. Какими бы они ни были, ему всегда казалось, что он ошибается. В такие моменты он делал одну и ту же вещь: поворачивался и искал Мерлина. Встречался взглядом с другом и в его больших синих глазах читал одобрение или укор. Без слов, которые им давно были не нужны, чтобы понять друг друга. И пусть все эти люди старой закалки и устои древних времен с их мнением о том, что простолюдин не может быть советчиком дворянину, идут к черту. Мерлин и только Мерлин мог вывести его из зала суда морально живым. Только Мерлин мог убедить его в том, что он сделал что-то правильно и может спать спокойно.

Ввели Слизерина. Точнее, не так: его сопроводили к положенному ему месту. Мужчина не позволил к себе прикоснуться и непринужденно шагал впереди своего конвоя, не особенно торопясь. Остановившись, где нужно, он нашел глазами Годрика, кивнул ему, и только потом посмотрел вверх на троны. Безупречно вежливая и настолько же неискренняя улыбка скривила его губы, и он склонил голову. Если он хотел этим насмешливым жестом разозлить своего судью, у него это не получилось – тот почувствовал лишь стыд и страх.

Заставив себя закаменеть, Артур начал суд. Сначала вышла вперед, как обвинительница, леди Ева и повторила свои слова о том, что ее сын маг. Также она поведала залу о том, как якобы двадцать лет назад впервые увидела, как ее ребенок учился магии. Она утверждала, что он применял свою магию не раз, в личных целях.

– Знаете ли вы о случаях, когда бы кто-то пострадал от магии вашего сына?

Леди Ева поджала губы, с досадой смотря на короля. Видимо, она не ожидала, что ему понадобится доказательство причиненного магией вреда. Артур сам считал это слабостью, но такова была правда. В его законах магия, так же как при его отце, каралась смертью, но у него все еще не хватало духу отправить человека на смерть за несовершенное злодеяние. Поэтому он спрашивал о вреде, пытаясь найти в доказательствах решимость казнить колдуна за магию. Потому что знал и чувствовал, что если доказательств не будет, у него просто не хватит духу сделать то, что должен. Да, он знал, что магия – уже есть зло, но ведь можно же было это как-то остановить? Должно же существовать что-то, что остановит это зло в маге? Должно же быть что-то, что пробудит в маге совесть? Должно же быть что-то, что однажды вернет ему его сестру?..

– Нет, милорд, я о таком не слышала, но более чем уверена, что подобные случаи были, – отчеканила леди Ева.

Артур кивнул сам себе и повернулся к Слизерину, который, казалось, отсутствовал.

– Ты колдун?

Сэл не спал всю ночь. И вовсе не потому, что его мучили мысли о смерти, как это, наверное, обычно бывает с осужденными на казнь. Ему на это было настолько плевать, что он даже не думал об этом. Проблемой было отсутствие нормальной кровати, а спать на полу, даже после полутора лет в качестве крестьянина, он не привык. Легче было просто не спать. В итоге на суд он явился слегка сонным и усталым, а еще безразличным ко всему и вся. Мысли бродили совершенно не там, где должны были, на мать он вообще не смотрел. Он знал, что один взгляд на нее – и воскреснет с новой силой боль, а он не хотел вылезать из спасительного равнодушия.

И единственное, что его сейчас неимоверно раздражало – это то, что он был без куртки. Он стоял в одной черной рабочей рубахе, пусть и чистой, но рабочей. Без куртки, непричесанный, неумытый. Его возмущала мысль о том, чтобы взойти на эшафот в таком виде. А еще были оставленные без присмотра и заботы перепелки. Годрик не сможет и не станет о них заботиться, и они попадут в лапы какого-нибудь неотесанного мужика, который знает, как на перепелок охотиться, а не как их разводить. Это все было куда возмутительнее и ужаснее того, что он сам скоро умрет.

Но когда прозвучал вопрос, Салазар вспомнил, что есть человек, который не придерживается такого мнения.

Ему претило унижаться перед всей этой разряженной толпой, спасая свою шкуру враньем. Он дворянин, а дворянин умирает достойно, будучи тем, кто он есть, и не стыдясь этого. О, с каким удовольствием бы он сейчас зажег в глазах пламя, чтобы увидеть, как меняются лица присутствующих. Как пугается Эмрис, как слетает лицемерная маска с лица короля, как ахают придворные, как хватаются за мечи рыцари, как в ужасе пятится королева... Он бы наслаждался этой реакцией, а в руках бы плясало пламя. Он чувствовал, как, шипя, разливается по его жилам магия. Всегда с ним, всегда наготове, всегда согласная и всевластная. Он мог бы расшвырять их тут всех за пару секунд, потому что эти секунды ему бы дало ошеломление Мерлина. И больше не было бы унижения. Не было бы боли.

Но...

Салазар нашел глазами взгляд Годрика. Друг стоял рядом с рыцарями, без кольчуги и доспехов выглядящий потрепанным, подавленным и до невозможности искренним и бесхитростным в своей печали. Он смотрел на него угрюмо и молча, карие глаза упрямо прятали за обидой мольбу, хотя все чувства были написаны в каждой морщинке у этих глаз.

Он не мог его предать. Просто не мог и все. Был бы Сэл один, он бы, не задумываясь, сделал все, о чем мечтал секунду назад. Но в зале был человек, которому он был важен. Который в него верил. Он не хотел больше никогда видеть друга таким подавленным. Меньше всего на свете он хотел причинять боль самому дорогому человеку на свете. Да, от его слов мало что зависит. Да, его все равно казнят. Но его слова будут всем для одного человека в этом зале, а он один здесь что-то значил. Все остальные – просто тупая декорация. На остальных Слизерину плевать. Но он не мог предать Годрика. Ни за что.

Он снова поднял взгляд на троны и вдруг внутренне улыбнулся. Насколько же легче венценосному судье приговорить человека к смерти, не сомневаясь в его вине. А вот если он не будет знать наверняка, это лишит его сна надолго. Что ж, достойный способ уйти. Салазар не собирался облегчать королю задачу.

Это его жизнь.

И он продаст ее как можно дороже.

– Нет, Ваше Величество. Я не маг.

Да... А на что он надеялся? Что колдун выдаст себя? Подпишет свой собственный смертный приговор?

Артур дал знак говорить свидетелям, что прибыли вместе с леди Евой. Это были дворяне, чьи поместья находились в Мерсии, некоторые из них по их же словам в прошлом были рыцарями Баярда, уйдя со службы кто из-за старости, кто из-за сильного ранения. Все они красноречиво и убедительно описывали разные случаи, в которых они видели, как колдует Слизерин. И каждому из них Артур задавал все тот же вопрос:

– Пострадал ли кто-нибудь от его магии?

Каждый из свидетелей поджимал губы, пожимал плечами и качал головой. И тем не менее...они описывали, как Слизерин якобы укрощал магией коня, как заколдовывал стрелы на общей охоте с соседями, как разжигал заклинанием огонь, чтобы выкурить дичь из норы, как явно колдовством запер двери, уединяясь с дочерью одного из этих свидетелей-помещиков, потому что тот не смог открыть дверь при не закрытом замке...

– Ваша дочь добровольно пошла туда с ним? – спросила Гвиневра.

Говоривший задохнулся от возмущения, побагровел и процедил:

– Ваше Величество, как вы можете...

– Женщины умеют делать выбор, – резонно возразила железным тоном королева. – И умеют за него отвечать. Я повторяю вопрос: это было добровольное решение вашей дочери?

Помещик захлопнул рот, как рыба. Попытавшись что-то сказать, он не нашел слов, и все стало понятно. Слизерин, явно забавлявшийся сценой, улыбнулся королеве и, скрестив руки на груди, стал с интересом наблюдать за сконфуженным обвинителем.

Видимо, решив, что всего этого недостаточно, леди Ева снова выступила вперед, все такая же прямая и каменная.

– Мой сын повинен в смерти моего мужа, – твердо заявила она.

Салазар мгновенно ощетинился, Артур увидел, как блеснули бешенством его раскосые зеленые глаза.

– Это какой-то новый уровень, матушка, – прошипел обвиняемый. – Мне даже интересно, какую ложь вы завернете, чтобы я оказался виновным в смерти отца, который погиб на войне?

– Мой муж был слаб здоровьем, – не обратив никакого внимания на слова сына, продолжила женщина. – Когда прибыл гонец с сообщением о войне, муж, конечно же, стал настаивать, чтобы сын ехал сражаться за наше королевство. Но Салазар навел на него чары...я ничего не могла сделать. На войну поехал мой муж, хотя ему и ездить верхом-то было опасно...

Слизерин в дикой, непонимающей ярости смотрел на мать, качая головой.

– Ложь... – пробормотал он. – Ложь. От и до, как ты...как ты могла опуститься до такой мерзости, ты... ничтожество, ты не смеешь оскорблять память отца!

Последнее он выкрикнул уже в полный голос, бросившись в сторону матери. Стража схватила его за плечи, заведя за спину руки. Белесые волосы колыхнулись, обрамляя озверевшее от ненависти и бешенства лицо. Но поразило Артура не это. На лице леди Евы отразилась такая же ненависть, исказив на минуту невозмутимые черты. И эта ненависть была до того похожей на ненависть Морганы, которой он никак не мог найти объяснение.

– Ваше Величество, – вдруг громко и твердо обратился Гриффиндор, когда его друга угомонили (точнее, когда тот вырвал руки у стражи, одернул полы рубахи и постарался унять злость). – Я хочу выступить, как свидетель.

– Сэр Годрик... – попытался возразить король.

– Любой имеет право выступать, как свидетель, – отрезал рыцарь. Он отделился от товарищей, провожающих его встревоженными взглядами, и вышел на середину, приготовившись говорить. В глазах его была неумолимая, мрачная решимость. Теперь Слизерином овладела не ярость, а волнение.

– Годрик, – угрожающе проговорил он. – Не надо...

– Не смей мне указывать, – огрызнулся доведенный до предела Гриффиндор таким резким и властным голосом, что обвиняемый пораженно умолк. Артур редко видел, чтобы рыцарь перечил своему другу так явно, обычно последнее слово оставалось за Слизерином, потому что Гриффиндор просто сводил все в шутку, не желая разводить ссору. Сейчас он был похож на волка, который скалится на своего брата, стремясь согнать его с поляны с капканами. – Милорд, я хочу свидетельствовать. Все выступившие были дворянами, но я – рыцарь Камелота. И я клянусь, что Салазар Слизерин никогда и никому не причинял зла. Я знаю его уже много лет и полтора года живу с ним под одной крышей, так что могу вам с точностью сказать: он не владеет магией. Все, что сказали люди этой...леди Евы – лжецы и проходимцы, которым заплатили за дорогу в Камелот, потому что этой женщине не терпится сжарить сына на костре.

Свита леди Евы загудела от негодования. Взор Гриффиндора горел решимостью. Рыцарь был похож на зверя, готового растерзать любого, кто посмел бы тронуть Слизерина. Но ведь так же вел бы себя и Артур, если бы кто-то четыре года назад решил причинить вред Моргане. Так же он бы реагировал, если бы два года назад кто-то захотел причинить вред Агравейну. Так же он отреагировал бы, если бы кто-нибудь до той ночи попытался хоть слово сказать о возможности неверности Гвиневры.

Кому верить?..

– Суд окончен, – объявил король. – Стража, отведите Слизерина обратно в темницу. Я должен услышать мнение Совета, чтобы принять решение.

Он лгал.

Он должен был услышать мнение своей жены и Мерлина.

И разобраться в собственных мыслях.

====== Глава 41. В беде мы видим истину. ======

Годрик стоял посреди коридора уже минут двадцать, нерешительно сжимая в руках куртку друга.