Текст книги "Огни Камелота (СИ)"

Автор книги: Olivia Loredan

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 69 страниц)

– Что?! – вскричал скоморох, к которому обернулся задыхающийся и оглушенный Годрик. Лицо его, обрамленное шутовскими оборками, искаженное бешенством, в темноте показалось жутким. – Ты не он!!! Что ты здесь делаешь?! Ты сломал весь чертов план!!!

Гриффиндор не успел ничего сказать или сделать, он все еще отходил от этого странного перемещения. Где-то далеко в темноте, в далекой стене у самого потолка через маленькое окошко, которое обычно бывает в подвалах, лился слабый лунный свет, больше похожий на рассыпанную серебряную пыль. Но именно в этом рассеянном свете вдруг молнией сверкнул клинок ножа.

Боль пронзила грудь так, что в его голове взвыли все колокола, которые только были.

А потом он рухнул на холодный пол и утонул в страшной темноте.

Артур действительно вернулся уже через пару минут без каких-либо изменений, только с растерянной улыбкой на лице.

– Похоже, это был розыгрыш, – развел он руками, подходя обратно к своему стулу. – Он куда-то пропал.

– Что он там сказал? – спросил Мерлин. – Фокус, чтобы повеселить королеву? – он посмотрел на Гвен. – Ваше Величество, вы только посмотрите: нашего короля обдурил скоморох!

Гвиневра звонко прыснула.

– Заткнись, Мерлин, – проворчал Артур, но друг видел, что он тоже повеселился от этого розыгрыша.

Пир проходил как нельзя лучше. Мерлин любил Круэль. Он уже несколько лет провел в Камелоте и каждый год с интересом относился к этому празднику. На нем обязательно бывало множество веселых шуток и розыгрышей, частушек и прибауток. Сейчас, присев на скамью с кубком сидра (ибо Его Величество был слишком занят своей женой и весельем, чтобы доставать слугу, а может быть, специально давал ему отдохнуть после всей этой дневной беготни с подготовкой к пиру), Мерлин окинул взглядом зал. Пересмотрел лица всех знакомых, потерял двух: Гвейна и Годрика. Первого он вскоре нашел спешащим с одной придворной дамой в восточную комнатку, а второй, надо думать, вышел, чтобы поискать своего опаздывающего друга.

Снова вышли менестрели и стали петь уже о славных боях нынешнего короля.

– ‌От недруга он заслонился щитом…

«Сдавайся же! – рыцарь сказал с торжеством, –

Меня без оружия не одолеть!» –

«Пускай нет меча, но при мне моя честь!»

Артур рукоятью с обломком клинка

По шлему неистово стукнул врага,

И тот, отведя помутившийся взгляд,

К воде отступил на полшага назад… (3)

К счастью, как раз перед тем, как этот самый король бы окончательно раздулся от гордости и на нем бы лопнула кольчуга, явилась новая партия менестрелей и завела песню про то, как “Артур искал носки”. Гвиневра с первых же строк оставила в покое вино и закрыла лицо руками. Но вскоре любопытство пересилило даже смех, и она стала наблюдать за мужем. Почти плачущий от хохота Мерлин занялся тем же самым. В продолжение шутовской песни Артур менял даже несколько выражений: от каменного до багрового. В итоге он откашлялся и стал смеяться вместе со всеми.

Справедливости ради менестрели прошлись прибаутками по всем известным личностям: они спели шуточную песенку и о Гвен, и о Гвейне (последнего это вообще не взволновало, так как в зале его давно не было, и его полностью занимало то, чем он занимался в восточной комнатке), и о Гаюсе, и о Мерлине, и о Леоне. Затем прозвучала очень красивая и нежная баллада об Артуре и Гвиневре. Мерлин сразу заметил, как облегченно выдохнула на первых строках королева и счастливо улыбнулась мужу. Наверное, он чего-то не знал.

После определенного часа была совершена традиция: из каждого букета было вытащено по три цветка и брошено на пол, а потом все желающие вышли танцевать по этому усеянному цветами залу под нескончаемые мелодии музыкантов. Мерлин тут же исчез: он пригнулся и чуть ли не ползком принялся спасаться бегством. Тем не менее, вскоре он просто-напросто столкнулся с идущей ему навстречу так же пригнувшейся служанкой. Юлия – златоволосое чудо с огромными глазами и пухлыми губами – задорно поздоровалась с ним и, схватив за руку, снова вытащила танцевать. Маг только удрученно вздохнул и попытался поспевать за ней ногами и не краснеть каждый раз, когда она касалась его талии. Ни одна девушка еще этого не делала. Даже Фрейя, но та просто не успела...

Когда танцы окончились, все в третий раз сели за стол, вспоминая, за что еще можно выпить. Кто-то в шутку предложил тост за Мерлина, и Артур, поднимая кубок, смеясь, так хлопнул слугу по спине, что чуть не выбил из него весь дух. Мерлин, со сварливой улыбкой потирая плечо, мысленно поинтересовался, какого уровня удар был бы у Утера, если бы он знал, что его сын поднимает на круэльском пире тост за своего слугу. А затем, как бы подловив момент, в позу встал еще один менестрель и запел:

– Было одно королевство к югу от зла.

Жили в том королевстве король и слуга.

Только не мог понять там никто никогда,

Кто точно из них там король и слуга.

То крик ’’Мерлин, заткнись!” будит всех по утрам,

То “Артур, поднимайся!” слышно всем морям.

С тех пор и гадали все округа

Кто из них там король и слуга.

Задумали как-то в том королевстве

Прознать все-таки о так наболевшем,

Узнать, и чтоб точно и наверняка

Кто из них точно король и слуга.

Прийти и спросить: “Так, мол, и так,

Ну не можем понять вас никак.

Ответьте народу наверняка:

Кто из вас тут король и слуга?”

Ответили те не издалека:

“Я король тут, а он – мой слуга”.

Все удивились и тут же спросили:

“Отчего вы такими похожими были?

Такими веселыми, близкими стали?

Ведь вас же просто вместе работать призвали!”

Ответили те без прикрас и печали:

“Просто друзьями друг другу мы стали”.

Было одно королевство к югу от зла,

Жили в том королевстве король и слуга.

Больше не путались жители никогда,

Ведь королевством правила дружба всегда! (4)

Описать реакцию к этой бездарной на рифму и слог песенке просто нереально. Хохот гремел так, что, казалось, скоро рухнут башни у замка.

– Видали? – не прекращая смеяться, спросила Гвиневра, так, чтобы слышали ее только двое. – Уже весь Альбион знает, что вы друзья, а вы все притворяетесь, что ненавидите друг друга!

Оба друга остолбенели и от песни, и от этой фразы. Мерлин очнулся первым и принялся гоготать вместе с толпой. Поборовший возмущение король вскоре притянул слугу за шею в дружеском объятии и тоже рассмеялся. Маг только на секунду заметил, как уничижающе на них косятся советники, но, черт возьми, действительно, что могло быть лучше королевства, в котором правит дружба?

Смех, хоть и не хотел проходить очень долго, все же кое-как стих. Все принялись просто есть, слушая бессловесные мелодии музыкантов, которые, уловив настроение публики, стали наигрывать что-то спокойное и прекрасное какой-то древней красотой, заставлявшей на сытый и уже немного сонный желудок задуматься о душе. Наевшийся Мерлин тем более клевал носом, что за сегодня он жутко устал. Поэтому подошедший к нему Слизерин испугал его, разбудив.

– Извини, – пробурчал колдун, слегка нервно поведя плечами и окидывая пиршество не особенно одобрительным взглядом. – Ты видел Годрика? Я его по всему залу ищу.

– Годрика? – Мерлин отлепился от стены, кинув взгляд в то место стола, где последний раз видел Гриффиндора. Потом вспомнил. – А, так он вышел. Я думал, он тебя пошел искать.

– Куда вышел? – со вздохом спросил Салазар.

– Не знаю, но он пропал сразу после розыгрыша скомороха.

Слизерин вдруг напрягся и нахмурился.

– Какого скомороха?

Мерлин улыбнулся ему.

– Ты скоморохов не видел? Обычного. Он Артура разыграл. Позвал куда-то, а сам смылся. Видимо, преданный королю рыцарь решил разыскать сего шутника... Эй, ты куда?

Салазар, больше ни слова не говоря и ничего не спрашивая, развернулся и быстрым шагом направился вон из зала. Мерлин подумал, что у этих двоих свои отношения. И что вообще могло связать дружбой таких людей, как Гриффиндор и Слизерин?

Но тут рыцари во главе с Леоном стали обсуждать что-то смешное, и мысли о двух магах быстро улетучились из головы Мерлина.

– цитата из одноименной песни группы Blackmore’s night

1-3 – стихи Ирины Богдановской

4 – собственное бездарное сочинение

====== Глава 16. Долг рыцаря и долг друга. ======

Годрик никогда еще в жизни не был ранен. Даже бит, потому что его отец хоть и был сумасшедшим, но сумасшедшим деятелем. Ему было легче наложить заклинание и приказать делать то, что он хочет, чем наказывать, ведь это бы отняло его время, его силы и трудоспособность его рабочих. Поэтому максимальная боль, что знал Гриффиндор – это пощечины и оплеухи, да та степень ноющей боли, когда тело измотано несколькими сутками беспрерывной тяжелой работы.

Он оправдывал себя именно этим, когда, очнувшись, вскрикнул от боли. Медленно он выполз из тошнотворно-тягучей черноты, и как только различил за ней какой-то свет, грудь пронзила адская боль. Возможно, старшие рыцари Круглого Стола дали бы ей слабую шестерочку, но для Годрика она скакала где-то под тридцатью. Грудь пылала так, что ему казалось, что если он откроет глаза, то увидит пожар. Целую вечность ему не было дела до остального тела, целую вечность он пытался справиться с жарившей его заживо раной.

Затем, чуть привыкнув к обжигающей, но почему-то не убивающей боли, он попытался вспомнить, как нужно жить. Обычно это делают с помощью тела. Ага, а у него оно где? Годрик попытался хотя бы сам для себя найти свои руки и ноги, но почти не чувствовал их. А когда все же ощутил, попытался пошевелить. И ничего не вышло, как будто боль перекрыла ему путь к остальному телу. Попытался открыть глаза, но веки налились свинцом. Он был бессилен внутри себя самого.

Его тело ему не подчинялось.

Стоп.

Что?!

От одной этой мысли его захлестнула с головой такая паника, что разом заставила собраться все силы, которые были. Глаза распахнулись от одного только ужаса и уставились в потолок.

Он часто задышал. Понял, что это тоже больно. Проморгался, заставляя себя снова и снова поднимать веки. Сощурился, увидев силуэт в белесом сумраке.

– Ты еще жив?! – вскричал его убийца. Годрик силился разглядеть его, но зрение плохо подчинялось ему даже на одном упрямстве.

“Давай! Работай! Пожалуйста!..” – хотелось орать и плакать от страха потерять контроль. Он понимал, что ранен, что тело пытается выиграть себе ресурсы для выздоровления через отдых. Понимал. Но был слишком напуган, чтобы дать себе расслабиться. Он приказывал своему раненому телу работать, как здоровое, гоня от себя мысль о том, что жутко похож сейчас на отца, который приказывал вскапывать чуть ли не каменный грунт. Эта мысль только заставляла злиться, ведь он не похож на отца, просто тот сделал это с ним.

Насколько он мог понять и вспомнить, вокруг был подвал, точнее погреб. Его голова упиралось во что-то твердое, возможно, стену. Рядом высились бочки, они же рядами закрывали обзор. Только что здесь было холодно, но Годрик этого уже не чувствовал. Только тонкий лунный свет робко проникал сюда через далекое маленькое окошко. И даже этот свет прорезал силуэт колдуна-скомороха.

– Ты все еще жив?! – он снова это прокричал, или у него в ушах двоится? Гриффиндор попытался опереться о пол рукой и приподнять себя, чтобы полусесть, но только успел зажать зубами еще один крик, потому что теперь он знал – рядом человек, значит кричать нельзя. Рыцари же не кричат, да?

“Что ж, – подумал он, осторожно выдыхая, – есть один абсолютный плюс. Я ранен за короля. Я спас ему жизнь. Я молодец...” Только мысли эти мало успокаивали боль, сжигающую грудь. Он снова тяжело поднял взгляд на странного человека, который что-то в бешенстве шипел сам себе.

– ...разрушил весь план, теперь я не могу покинуть чертов город, потому что чертовы ворота закрыты, потому что чертов Круэль!

– Почему ты... – Годрик так изумился, услышав свой хриплый протяжный голос, что даже закашлялся. – Почему просто...не перенесешься...как...во дворец?

Проталкивать слова было жутко тяжело, но он упрямо делал это, причем если бы сейчас рядом был кто-то, кому есть до этого дело, этот кто-то сказал бы ему, что лицо у него при этом было такое, будто ничего нет тяжелого в произнесении слов раненым.

Колдун, однако, впечатлен не был. Он возвел глаза к потолку и шлепнул ладони друг о друга, будто в сотый раз оглашая ему, что солнце встает на востоке.

– Действительно! Почему это! Ну, может, потому, что это сложнейшие древние чары, которые изучаются долго и отнимают очень много сил? Из чего следует, что я не могу просто перенестись на такое большое расстояние, я и этот прыжок рассчитывал две недели, даже думал, он сегодня не удастся, а он удался, но вместо Пендрагона мне попался ты!

Годрик растянул губы в улыбке, едва видя, к кому обращается.

– Ты разочарован?.. Прости... Я понимаю...я не Его Величество... Но я тоже...хороший собеседник...к тому же...красивый.

– Ты издеваешься надо мной? – снова закипая злостью, прошипел скоморох.

“Не доводи его!” – сказал Годрику внутренний голос, подозрительно напоминающий голос Сэла. Тот же голос спокойно и ясно сказал ему, что он умирает. Что рана в грудь нешуточная, что он уже достаточно истек кровью, что, вероятно, здесь и закончится его подвиг во имя Камелота. И что завтра король будет толкать за Круглым Столом скорбную речь о молодом парне, который погиб, едва став рыцарем, спасая его. Мерлин скажет, что у этого парня была мать, и ей пошлют письмо, которое сломает ее окончательно. А Слизерин... Слизерин оставит своих перепелов и уйдет, куда глаза глядят, в какую-нибудь глушь, потому что потеряет последнего близкого человека.

Он откашлялся.

– Что ты,...я тебе...сочувствую...

Тут скоморох не выдержал и, выдернув из рюшек своего шутовского наряда нож, вторично замахнулся на нарушителя своей тонкой душевной организации.

“Нет!” – успело пронестись в голове рыцаря, когда он инстинктивно поднял руку в бессмысленном жесте защиты.

Убийца словно напоролся на невидимый заслон, и его отбросило к соседнему ряду бочек.

Магия снова его спасла. Она грела сейчас его ладонь, не так, как рана, не обжигающе, а ласково и поддерживающе, словно мама. Мама...

Инстинктивный выброс магии высосал все силы, что оставались в измученном теле, и Годрик снова потерял сознание.

Салазар вихрем пронесся по коридорам дворца к выходу так, что на него, наверное, оборачивались. Но он не замечал никого вокруг, и уж точно его внимания не заслуживали глупцы в забралах, которые вызвались служить королю и даже пропустили ради этого сейчас круэльский пир. Если с Гриффиндором что-то случится, он разотрет их всех в порошок!

На улице стояла ночь, беспрекословно и всевластно. И только когда свежий ветер ударил в лицо, Слизерин очнулся от обуревавших его эмоций. Он сжал кулаки, начав вышагивать по дворцовой площади.

– Эй! – с добродушным смешком обратился к нему один из стражников. – Вышел проветриться от эля?

– Заткнись, – огрызнулся Сэл, не оглядываясь.

“Здесь был этот скоморох, – попытался рассуждать он. – Он все же собирался убить короля. Он исчез, а за ним исчез Годрик. Если предположить, что Годрик лишь попался ему под руку, то значит все могло идти по плану... Куда скоморох планировал унести венценосного придурка и куда унес моего?”

С лихорадочным раздражением он начал перебирать все их разговоры с другом за эту неделю, когда новоиспеченный рыцарь пытался доказать ему, что его подозреваемый точно враг Камелота. Как назывался чертов трактир, где он ночевал?

В отличие от своего друга, Салазар умел владеть собой и своими эмоциями. Поэтому даже сейчас он сумел на минуту отвлечься от переживаний и мучительно перевернуть свою память вверх дном, чтобы вспомнить одно короткое словосочетание.

– Слушайте! – резко остановившись посреди шага, он круто развернулся и подлетел к стражникам, которые, посмеиваясь, наблюдали за ним все это время. – Вы знаете, где находится трактир “Червонная дама”?

Два овоща в доспехах чертовски медленно переглянулись, что-то поняли своими умишками, и один из них положил руку на плечо Слизерина. Точнее, попытался со словами “Хэй, друг, ты перебрал...” Но колдун рывком скинул руку в перчатке.

– Мне нужен этот трактир! Там близкий мне человек, понимаете вы, идиоты?! Возможно, правда, его уже там и нет, потому что его убили, потому что я не успел прийти к нему на помощь, потому что вы, идиоты, не можете сконцентрироваться и не быть идиотами!

Еще одна маленькая вечность капнула в чашу его раздражимости. Он разъяренно смотрел на этих ослов, из-за которых может потерять единственного близкого человека, который только у него оставался. Громкого, безалаберного, ленивого, наглого, доверчивого и наивного – да, но такого родного, каким только мог быть друг. Годрик был даже больше, чем друг, это был брат, которого у него никогда не было. Это был солнечный и теплый человек, чьего тепла хватило бы на обогрев всего Камелота, но все оно было направлено на него – циничного и сухого, почти неспособного на искренний смех и радость человека. Когда был нужен, Годрик был рядом с его широкими объятиями, всклокоченными волосами и громкими криками по утрам. Он был рядом, чтобы улыбнуться и согреть его промерзшую до костей душу. Он был рядом, чтобы верить за них двоих. Он был рядом, когда умер его отец, и когда мать устроила за ним охоту с собаками, чтобы его сожгли на костре. Он был единственным, кому Слизерин еще готов был верить и доверять. И черта с два он даст ему умереть где-то в этом проклятом Камелоте!

Когда стражники наконец выдали ему направление, Сэл, даже не поблагодарив, сорвался с места и ринулся в хитросплетения улочек. На каждой из них царила ночь, лишь слегка развееваемая факелами, но мужчину это не пугало. Наоборот, если бы кто-то вышел бы ему сейчас навстречу, этот кто-то в ужасе бы отпрянул – такое страшное у него было лицо, словно стянутое холодной и решительной маской. Раскосые глаза смотрели исподлобья, а белые волосы тенью летали около лица. Внутри все горело от нетерпения и тревоги, но Слизерин не был бы Слизерином, если бы холодный рассудок его не мог взять контроль над сердцем, которое, несмотря ни на что, еще умело любить и сейчас исходило братской любовью к тому, кто мог быть уже мертв.

Трактир вырос из-под земли, ничем не примечательный. Улица была пустынна и черна, так что маг взметнул ладонь, шепча древние слова, чтобы отпереть замок. А когда дверь открылась, он вошел внутрь, как в свое поместье – властно и решительно, хотя и тихо. Долгие поиски не понадобились, дверца в погреб нашлась под лестницей. Снова воспользовавшись магией, мужчина открыл дверь и начал спускаться по крутым ступенькам в темноту, освещая себе дорогу легким огоньком в ладони и вслушиваясь в каждый звук. Уже в самом низу, на входе к рядам бочек, он услышал голоса, а потом какой-то удар. Прирожденный охотник, Слизерин устремился на звуки и быстро нашел нужный ряд.

Годрик лежал на холодном полу погреба явно без сознания, его кольчуга была окровавлена, а напротив него, потирая голову, поднимался низкий человек в шутовском наряде – видимо, тот самый скоморох. Оглушенный, он не заметил вошедшего, скрытого бочками, и, разразившись негромкими ругательствами, двинулся на рыцаря.

– Не так быстро! – властно прошипел Салазар, выкидывая вперед руку. Его глаза осветило золотым, а скоморох замер на месте, не в силах двинуться. Колдун повернул ладонь, разворачивая шута к себе лицом. Увидев, что творится, и мигом поняв все, тот, тем не менее, не пришел в восторг и даже не придумал ничего более умного, чем тут же на месте обругать еще одного мага, вставшего на его пути. Слизерин вскинул брови. – Какой грязный у тебя рот. Хорошо, что тебе попался мой друг, а не тот, за которым ты гонялся. У Его Величества явно бы уши отсохли от таких эпитетов, хотя я, кстати, был бы тебе за это премного благодарен.

– Я...мы...мы вернемся! – прорычал злой скоморох. – Моргана придумает новый план! И мы...

– Моргана? Та самая?

– А ты знаешь другую Моргану?!

– Ага, – беспечно кивнул Салазар. – У меня была служанка, Моргана.

Враг Камелота, казалось, готов был взорваться от злости.

– Мы победим! Мы придем снова!..

– Ты-то отсюда даже не уйдешь, – холодно отрезал Слизерин. Сжав руку в кулак, он прошептал в него заклинание, а потом саданул им по воздуху. Скомороха ударило о бочки еще раз, только уже в разы сильнее, и голова его, попав на одну из горизонтальных подпорок, неприятно треснула. С остекленевшим взглядом и все еще раздраженным донельзя видом мертвый скоморох упал на пол.

Не обращая на это убийство ровно никакого внимания, Салазар мигом склонился над другом. Тот был смертельно бледен, а пол под ним давно не был сухим.

– Не-а, – зло щелкнул языком колдун, шлепая его по щекам. – Иди к черту, Гриффиндор! Просыпайся!

Рассудок велел проверить дыхание. Дыхание было, значит придурок все еще жив. Спустя пару ощутимых пощечин он даже очнулся и мутными глазами посмотрел на выдохнувшего Слизерина.

– Зар-р-раза... – прошептал Годрик. – У меня тут...подвиг...а ты...у меня...славу...от...отбира-ешь...

– К черту твою славу, – прорычал Салазар, пытаясь перестроиться, чтобы легче было поднять. – К черту вас всех, рыцари Круглого Стола, слышишь? К черту вашего короля заодно! Зачем ты поперся его прикрывать?!

– Моя...душа...принадлежит богу, – Гриффиндор скривился, произнося рыцарскую клятву, приносимую в день посвящения, когда друг перекинул его руку через свое плечо и начал поднимать, – честь...мне, а жизнь...королю...помнишь?

– Помню, – фыркнул Салазар, пыхтя. – Лучше б ты честь подарил какой-нибудь красивой девице, душу оставил при себе, а жизнь посвятил чему-нибудь получше, чем рыцарскому делу.

– Лучше...чем твоим...куропаткам...

– Перепелам!

– Один черт...

– Так, Гриффиндор, лучше заткнись, или я тебя сам убью, не донеся до лекаря.

– Слышишь, Сэл?.. Не знал, что ты...так мной дорожишь...

– Ты мне столько денег должен с самого приезда сюда, что я не отпущу тебя на тот свет, пока не расплатишься.

Слизерин, конечно, мало что понимал в ранах, но знал, что рана в грудь ничем хорошим не заканчивается. Он знал, что, возможно, его друг сейчас одной ногой на смертном одре. Что было делать?

Поздно ночью, как раз когда королевская чета в очень веселом настроении отправились с пира в свои покои, а Мерлина уже можно было застать в покоях дворцового лекаря, Слизерин дотащил туда друга. До замка он помогал себе магией, а от дверей ему стали помогать те самые стражники, увидев, что он тащит раненого рыцаря. Разбуженный среди ночи старик, который явно ушел с пира намного раньше остальных по своим стариковским причинам и которого все здесь называли Гаюсом, решительным голосом прогнал всех, как только Гриффиндора уложили на деревянную кушетку. Кинув быстрый и четкий взгляд на оставшегося Салазара, он указал на дверь в каморку и сказал позвать оттуда Мерлина. Ворвавшись внутрь, колдун увидел парня готовящимся ко сну. Мгновенно протрезвев, тот уставился на вошедшего.

– Годрик ранен, – выдохнул Слизерин. – Эмрис, спаси его. Вылечи его.

Ни слова не говоря, Мерлин вскочил с кровати и вылетел из комнаты быстрее своего гостя. Салазар спустился следом и увидел, как тот склонился над его другом и сосредоточенно изучал рану. Помог Гаюсу снять кольчугу, стеганку и рубашку. В какой-то момент Годрик пришел в себя и зашипел от того, что лекарь поливал ранение какой-то жидкостью.

Слизерин непонимающе смотрел на все происходящее, а когда Мерлин отошел в сторону, наблюдая за действиями старика, он и вовсе не вытерпел, подошел к нему и повернул к себе.

– Почему ты ничего не делаешь?!

Парень устало потер переносицу и тихим голосом ответил, смотря на Гаюса и Годрика:

– Гаюс хороший лекарь, он Артура и рыцарей с того света доставал после ранений, пыток и болезней, он сможет вылечить...

– А ты не сможешь? – вскипел Слизерин. Его друг сейчас умирал на кушетке в руках какого-то лекаря, а самый великий и могущественный маг стоял рядом и ничего не делал! – Черт возьми, я же к тебе его привел!

Мерлин посмотрел на него слегка извиняющимся взглядом.

– Это...не всегда получается. Даже почти никогда. Я и Артуру мало когда мог в этом помочь.

– Это чтоб королю жизнь медом не казалась, – жестко фыркнул Сэл. – Оттого что ты ее ему шелками устилаешь.

Парень вдруг изменил взгляд, и это ушастое нескладное нечто посмотрело на него так, что, несмотря ни на что, Слизерину стало жутко. Что-то было в этом парне, что делало его больше, чем все вокруг. И это пугало и заставляло уважать.

– Уходи, – твердо сказал Мерлин.

Слизерин скрипнул зубами, по привычке выпрямив спину.

– Я никуда не уйду от Годрика.

– А я никуда не уйду от Артура, – в тон ему ответил Мерлин. – И мне плевать, что ты о нем думаешь. – Смягчившись, он продолжил. – Я хотел бы помочь Годрику, но моя магия не может играть с жизнью и смертью. Если бы я мог, поверь мне, я бы сделал это.

Больше ничего не говоря, парень снова подошел к Гаюсу и стал помогать ему, поднося какие-то травы и склянки. Слизерин, остыв, скрестил руки на груди и встал, облокотившись спиной о стену, не отрывая взгляда от друга.

Так прошло какое-то время, пока Гаюс (который, как выяснилось, в курсе того, кто такой его помощник) не сказал, что жизнь рыцаря вне опасности и что при должном уходе он поправится через две-три недели. Затем старик сел на скамью, обмывая выпачканные в крови сморщенные пальцы в тазике с водой. Мерлин присел рядом со все еще смертельно бледным, но уже способным говорить Годриком. Более того, у и так болтливого рыцаря, напоенного лекарем вином, как обезболивающим, еще больше развязался язык.

– Видимо...ты все же...будешь посещать замок чаще...чем хотелось,...да, Сэл? – дразняще улыбнулся он, смотря на друга, а тому хотелось его прибить за эту вымученную улыбку.

– Вот еще, – фыркнул Салазар. – Меня от тебя избавили не меньше, чем на две недели. И ты ожидаешь, что я сюда таскаться еще буду, вместо того, чтобы праздновать?

Мерлин присел на кушетку.

– Расскажите, как это случилось.

И когда заплетающийся язык рыцаря и язвительный голос его друга рассказали всю эту историю со злым скоморохом с самого начала, Мерлин не на шутку разозлился.

– Почему вы мне ничего не сказали об этом?!

– У него спрашивай, – беспечно махнул рукой на друга Салазар. – Это он не хотел тебя от дел важных отрывать.

– А ты тут что, с боку припека? – раздраженно и требовательно воскликнул Мерлин, повернув голову к нему. – Ты тоже знал и не сказал!

– Я не обязан отчитываться перед тобой, Эмрис! – ощетинился Слизерин, не замечая растерянного взгляда Годрика, который выглядел, как ребенок, который хочет вставить слово в ссору родителей.

– Обязан, если хочешь остаться в Камелоте! – жестко отчеканил парень. – Вы оба здесь живете с моего разрешения.

– Эй... – сипло позвал Гриффиндор, дотянувшись слабой рукой до плеча Мерлина, заставив того обернуться к себе. – Сэл сразу предложил...рассказать все тебе... Это я...я просто не хотел...тебя тревожить... – он улыбнулся извиняющейся детской улыбкой, говорящей: “Представляете, какой я дурак?” – Ты же...у тебя и так полно...проблем...что...

Он махнул рукой, считая, что сказал достаточно, чтобы его точка зрения была понятна. Прикрыл глаза, дыша, а на его лбу выступила испарина. Мерлин вздохнул и, видя, что начинается лихорадка, завершил спор словами:

– Спасибо за заботу обо мне, но впредь такого не должно повториться. Все, что хоть как-то касается Артура, – слышите? – абсолютно все, касается и меня. Я должен знать обо всем, что может ему чем-либо грозить. Меня оба услышали?

Годрик, не открывая глаз, слегка поднял руку, как при клятве. Слизерин, которого Эмрис буравил взглядом, сначала фыркнул, а потом нехотя кивнул. Его бесил этот властный тон, бесило, что ему нужно подчиняться этому ушастому недоразумению... Но это же Эмрис. Он не мог ему перечить.

– А что мы скажем королю? – подал голос слушавший весь разговор Гаюс. Мерлин пожал плечами.

– Правду. В этой истории нечего скрывать.

– Кроме того, что здесь был замешан колдун, – на недоуменный взгляд своего ученика старик вздохнул. – Мерлин, тебе не кажется, что как-то бессмысленно ждать, когда мнение Артура о магии изменится, пока в его жизни присутствуют только колдуны, которые хотят его убить?

Годрик тихо хмыкнул.

– Я могу завтра...явиться на тренировку, и...когда он...спросит, как меня...угораздило быть...раненым...почти насквозь, я скажу,...что врезался в фонарь.

Слизерин и Мерлин засмеялись.

– Я говорил ему и более неправдоподобные отмазки, и он верил, так что, знаешь... – смеясь, сказал последний.

– Какая была самая неправдоподобная? – спросил Сэл с интересом.

– Что я ворую у него еду, чтобы он не толстел. К счастью, к тому моменту, как могли появиться подозрения, он и правда потолстел, так что я вышел сухим.

Все посмеялись, а Гриффиндор закашлялся. С его лба на подушку стал капать пот, и Гаюс поспешил смочить тряпку, а Мерлин – освободить ему место.

– Будет нечестно, если Артур не узнает о том, что Годрик чуть не умер за него, – негромко сказал Слизерин, смотря на Эмриса. Тот вскинул на него ужасно проницательный взгляд.

– Знаю. Поэтому мы все расскажем. Приукрасим, конечно, чтобы не было этой недели преследований, но остался подвиг.

И Мерлин ушел к шкафам за травами. Салазар приблизился к кушетке и провел пальцами по взъерошенным волосам друга.

– Он тебя уже не слышит, – предупредил Гаюс.

– Я знаю, – кивнул маг. И через пару секунд, оторвав взгляд, направился к двери. – Я зайду завтра. И всем будет лучше, если меня пропустят.

====== Глава 17. Свое пропел и больше не пою.* ======

Мерлин не думал, что его жизнь может стать хуже.

Нет, разумеется, все было очень даже хорошо, но что, уже поворчать-то нельзя?

Хотя бы вот из-за того, что в его убежище, в его тихой обители у Гаюса в покоях появился жилец. И да, конечно, это было далеко не впервые, Гаюс все же лекарь. Только вот Годрик Гриффиндор, как больной сожитель, оказался им не по зубам.

– Должен тебе признаться, Мерлин, – негромко сказал ему как-то старик перед сном, – я уже жду, когда он встанет и уйдет. Это какая-то плохая смесь Артура и Гвейна.

В хорошем настроении Мерлин относился к этому с юмором, в плохом – ...ну, без юмора. И хотя это никак не влияло на его отношение к Годрику в целом, все же и он тоже уже ждал того времени, когда же тот выздоровеет и съедет.

Во-первых, рыцарь болтал. Это делало его в какой-то мере похожим на Мерлина, но только если Мерлина можно было заткнуть, то Годрика нельзя. Никакими силами. Он болтал всегда. Хотели все разговаривать, не хотели – ему было все равно. Шипя от боли при перевязке, он травил анекдоты про похождения Слизерина в городке под названием Сталхарда (и, похоже, в ней случилось настолько много, что это был какой-то неиссякаемый источник шуток и анекдотов). Даже когда однажды в покои каким-то невероятным образом пробралась кошка, Годрик, не спящий из-за ноющей раны, пол ночи беседовал с ней в темноте о звездах и делах насущных, пока разбуженный аллергией чихающий Гаюс не прогнал бедное животное. И смылся к себе так быстро, что предложение поболтать за кружкой сидра ударилось о закрытую дверь, что, впрочем, больного не расстроило.