Текст книги "Огни Камелота (СИ)"

Автор книги: Olivia Loredan

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 69 страниц)

Среди рыцарей пробежались разговоры. Гвейн, Персиваль, Леон и Годрик напряженно ловили каждое слово лекаря. Артур и Мерлин теряли нервы от каждой секунды угнетенного молчания.

– Так это же хорошо, – каменным от напряжения голосом медленно произнес Артур, пытаясь снова словить взгляд старика, который сбежал куда-то на кладку площади, – ...так ведь? Гаюс?

Лекарь поднял глаза, и в них было столько нежелания говорить, что Мерлину стало жутко.

– Вчера во время прогулки...королева и сэр Элиан помешали банде работорговцев, собиравшихся напасть на Энзан. Деревня была спасена. Но под королевой был ранен конь, и от падения... – старик пожевал губу, – ребенок родился недоношенным почти на четыре месяца. Мертвым.

Мерлин буквально почувствовал, как что-то ухнуло внутри. Душа. Он вмиг представил, что где-то в этом замке сейчас лежит Гвен, у которой родился мертвый ребенок. Их мальчик, их принц, их общая мечта. Ему показалось, ему самому сейчас станет плохо от этих мыслей. Черт, черт, ну почему нужно было случиться этим работорговцам?! Почему этим двоим, этой женщине просто не быть счастливыми? Что за ирония в том, чтобы править народом и терять за эту власть своего ребенка!

С трудом приказав себе не думать обо всем этом сейчас, Мерлин посмотрел на друга. Артур стоял, как оглушенный. Всего несколько секунд, и все эти несколько секунд рыцари смотрели на него, не зная, что сейчас будет. А потом он просто, ни слова никому не сказав, бросив свой народ с его радостью, бросив рыцарей, которым нужно было отдать кучу распоряжений, бросив Гаюса без благодарности за помощь, а Мерлина – без указаний, просто сорвался с места и бегом бросился в замок.

– Артур! – успел крикнуть ему вслед Леон, но, естественно, король не обернулся.

Все замерли, растерянные, с навалившейся на них чужой печалью, которая согнула им плечи и сдвинула брови. Мерлин проводил исчезающий в замке силуэт взглядом, моргнул, когда понял, что к горлу подскочил комок, и стал усиленно думать о чем угодно, но только не о своих друзьях, которые сейчас там наверху захлебывались общим горем.

– Леон, – негромко обратился к рыцарю Гаюс, – возьми управление на себя сегодня. Я не думаю, что...

– Конечно, – без пояснений кивнул Леон, обернулся к отряду, переменил тон на громкий и властный и принялся раздавать команды. Мерлин подошел к Гаюсу. Взглянул ему в глаза.

– Я рад, что ты вернулся, Мерлин, – тихо сказал лекарь, обнимая его. Маг ткнулся в старое плечо подбородком, гоня сумрачные мысли.

– И почему так всегда бывает? – не выдержал он. – Великое счастье и великое горе.

– Баланс, – и Гаюс тихо проронил куда-то в каменные ступени: – чтоб его...

Он не видел ступеней, взлетая по лестницам. Не замечал слуг и придворных, которых чудом не сшибал на поворотах. А может, и сшибал, просто это не имело значения. Не был важен сейчас даже дождь, окутавший замок равномерным, до занудности тяжелым гулом. Существовала только спальня глубоко внутри каменных стен. И его жена в этой спальне, только что родившая умершего ребенка.

Он не знал, что чувствуют в первые минуты отцы. Пожалуй, радость и гордость, ощущение чего-то хорошего и наплыв любви. Но только если твой ребенок жив, потому что если он умирает, то вся эта любовь сгорает в оглушающем пожаре, оставляя после себя обугленные клочья. Его отцовскими чувствами стала боль, которая немедленно погнала его к покоям жены, как будто там были все ответы, как будто там было исцеление.

Гвиневра лежала на большой кровати, в белой сорочке, как в саване. Она лежала, согнувшись пополам, скрючившись, вдавливая себя в красную постель, перекручивая в кулаках дорогую простынь, и протяжно выла в нее, не заботясь о том, слышат ее или нет. А слышать ее мог только дождь, барабанивший по окнам. И он, ворвавшийся в двери.

Увидев жену, словно раненое животное скулящую и рыдающую на постели, Артур уже через секунду опустился на кровавые простыни и обхватил ее руками, силясь оторвать от кровати. Гвиневра громко всхлипнула и рванулась из его объятий, сама не видя куда из-за застланных слезами глаз. Она даже прорычала что-то, но этот рык перешел в отчаянные рыдания и утонул в сползших из-за натянутой простыни подушках.

– Гвиневра... – умоляюще позвал Артур, не думая сейчас о сдержанности.

Он сцепил руки на груди жены и с силой притянул к себе. Ему казалось, что так она будет целее. Что если она сейчас утонет там, в алых подушках, то не сможет справиться с болью.

Гвен порывисто обернулась, и прекрасные шоколадные глаза, укрытые соленой пеленой, увидели его. А он не знал, что ей сказать. Но, наверное, это и не нужно было, потому что у него, наверняка, все чувства были написаны на лице. И она, разобрав, наконец, кто перед ней, рванулась к нему, толкнувшись лохматой макушкой в грудь и окатывая мокрую кольчугу рваными рыданиями.

Ему оставалось только обнять ее. Сильнее, чем обычно. Прижать, укрыть, так, как будто это могло спасти их от боли. Он чувствовал, как трясется ее маленькое тело, как сотрясается оно от каждого всхлипа, и как от этого напрягаются его собственные плечи. Он спрятал лицо в черных кудрях и только тут заметил, что в горле стоит ком. И лишь крепче сжал руки.

– Он...он... – донеслось из глубины клубка, в которое они превратились, согнувшись друг над другом и сжавшись, как сжимаются люди, которых собираются пытать. Голос Гвен срывался, прыгал, глотал, зубы стучали, искусанные до крови губы сжались на одном из кулаков. – Он б-был здор-ровым, а...а я! А мы... Я не...не смогла... Он-он ум-мер! Я н-не...н-не...спасла...

Сбивчивые, булькающие от слишком сильных слез слова вырывались откуда-то из этого клубка, полные никуда не девающейся боли, она не уходила, и от нее не получалось спрятаться. Артур ничего не мог ответить. Он знал, что никакие утешения не утешают, никакие объятия не спасают, никакие уверения не уверяют. Поэтому он просто продолжал упорно молчать, с силой сжимая челюсти.

– Гаюс! Что происходит?

Мерлин с трудом нашел дорогу сквозь толпу придворных. Голова гудела от навалившегося несчастья, на душе было так паршиво, что он просто не знал, куда себя деть. Дел у него не было, и если бы он не знал, что рано или поздно будет нужен Артуру здесь, он бы, не раздумывая, присоединился к Гвейну, который ушел залить плохое настроение вином. Из рук валилось все (в смысле, больше, чем обычно), разговаривать ни с кем уж точно не хотелось. Глаза мокли от мыслей обо всем, что погибло вместе с этим малышом. Обо всем, чего никогда не будет. О мертвых мечтах, о мертвых улыбках, о мертвых разговорах, о мертвом веселье. О смехе, который никогда не прозвучит, о словах, которые никогда не будут сказаны и услышаны. Лучше он себя почувствовал, только выйдя на балкон под накрапывающий и уже не сильный дождь. Но тут во дворце началась какая-то шумиха, и маг поспешил вернуться.

– Баярд приехал, – мрачно ответил Гаюс. У Мерлина отвисла челюсть.

– Что?..

– Не смотри на меня так, – нетерпеливо, хотя и злясь совершенно не на ученика, отрезал старик. – Я сам знаю, что это совсем не вовремя.

– Да что его принесло к нам прямо сегодня?!

Ответить лекарь не успел, так как в Приемном Зале наступила идеальная тишина. Распахнулись двери, и в помещение важно шагнули правитель Мерсии и несколько его рыцарей. За те несколько лет, что Мерлин его не видел, Баярд совсем не изменился: тот же суровый и властный вид, те же манеры, та же походка. Однако эти последние несколько лет Баярд отказывал в сотрудничестве Камелоту, что изменилось сейчас, что он явился прямо ко двору?

– Милорд, – выступивший вперед лорд Вимон почтительно поклонился, приветствуя иностранного короля. То же сделали и все присутствующие. – Мы рады видеть вас в Камелоте. Чем мы обязаны такой честью?

– Я тоже рад быть снова здесь, – усмехнулся Баярд, окидывая взглядом толпу. – А где же Артур? Почему он не поприветствует меня лично?

Все переглянулись. Мерлин с Гаюсом, лорд Вимон с Леоном, а рыцари и придворные друг с другом.

– Сир, – осторожно произнес старик-советник, – Его Величество только что вернулся из поездки и…

– Знаю, – невозмутимо ответил Баярд, кладя руку на пояс с мечом. – И я прибыл сюда, намереваясь поздравить его с успешной кампанией в Богорде и предложить договор между нашими королевствами. Думаю, это достойная причина, чтобы встретить меня.

Мерлин почувствовал острое желание стереть это наглое выражение с лица короля чем-нибудь тяжелым.

– Я прошу прощения, боюсь... – осторожно и степенно начал лорд Вимон, но рядом с ним с вежливой улыбкой вдруг встал лорд Осберт и деликатно перебил.

– Разумеется, король спустится к вам немедленно. Государственные дела не терпят отлагательств. Прошу вас, чувствуйте себя, как дома, а мы тем временем известим Его Величество.

Баярд кивнул, и слуги поспешили устроить его и его рыцарей как можно удобнее для ожидания короля Камелота. Советники, между тем, кучкой покинули зал, Гаюс немедленно поспешил за ними с самым суровым выражением лица. Мерлин, кипящий от негодования, рванул следом.

– Лорд Осберт, вам не кажется, что вы поступили неверно? – требовательно спросил Гаюс, когда двери зала закрылись за всеми. Его мнение еще при Утере имело вес, а при Артуре старик тем более имел право обращаться к советникам, хотя формально членом Совета не являлся.

– Баярд предлагает переговоры, – с энтузиазмом ответил лорд Осберт. – Когда такое было за последние лет шесть? Это слишком удачный шанс покончить с распрями с Мерсией, его нельзя упускать. Это же во благо народа.

– Но Артур сейчас не в состоянии вести переговоры, вы же понимаете это, – возразил Гаюс.

Советник пожал плечами, скорбно вздохнув.

– Я сопереживаю этому несчастью, но личные интересы никогда не должны заслонять интересы государства. Именно так вел свою политику король Утер...

“О, да, – со злостью подумал Мерлин, – именно так Утер и жил. Всегда выбирал государство, а не личные интересы. Именно. Особенно, когда утопил свое государство в крови, потому что пострадали его личные интересы! Когда он топил в колодцах детей, потому что у него умерла жена!”

– Лорд Осберт, – выступил на стороне Гаюса лорд Вимон, – все мы люди, помните об этом. Король и королева потеряли ребенка, неужели для вас это не повод?

– Напомню вам, господа, что они потеряли ребенка, потому что королева спасла деревню, – сухим и тяжелым тоном добавил лекарь. – Она потеряла дитя, спася народ. Вы правда хотите, чтобы они сейчас думали о государственных делах?

Но бОльшая часть советников смотрела на них, как на несерьезных детей. Да, конечно. Потому что Камелот превыше всего. И так как все советники были равны по статусу, то скоро решение было принято. Решение жестокое и политически правильное. Мерлин, которому поручили привести короля в Приемный Зал к Баярду, скрипнул зубами и отправился по лестницам к королевским покоям.

У самой двери он остановился, потому что та не была закрыта. Удивительным образом ни обо что не споткнувшись (включая воздух), он зашел внутрь. В спальне было темно из-за пасмурных окон, но была не ночь. Правителей Камелота это не волновало, и они спали. На подступах к кровати валялись сапоги, кольчуга и стеганка, все исправно грязное и мокрое после долгой дороги под плачущими тучами. Артур лежал на кровати в красной рубахе, обнимая прижавшуюся к нему Гвен в одной белой сорочке. Заплаканное, еще блестящее от слез лицо королевы было даже во сне тревожным и жалобным. Она казалась такой маленькой, свернувшись в его объятиях, а его руки даже во сне продолжали крепко держать замок на ее спине. Они были похожи на жертв кораблекрушения, которые вцепились друг в друга во время шторма, стремясь найти друг в друге спасение, и теперь, выброшенные болючим океаном на смятую, развороченную, местами мокрую кровать, лежали, все еще держась друг за друга и боясь отпустить.

Мерлин смотрел на них совсем недолго, прежде чем все то маленькое намерение тащить Артура на переговоры к этому индюку Баярду вовсе исчезло. Он тихо подошел к кровати и аккуратно тронул друга за плечо. Странно, но тот проснулся, что означало, что сон наступил только что, и он был тревожным. Взгляд, взметнувшийся вверх, был беспомощным и тяжелым.

– Там приехал Баярд с переговорами, – прошептал Мерлин, чтобы не разбудить слабо сопящую в грудь мужа Гвиневру. Артур посмотрел на жену, а потом снова на друга. Предупреждая его просьбу, Мерлин со слабой улыбкой продолжил: – Как отмажемся?

Артур встретился с ним глазами, и кроме беспомощной мольбы в его взгляде появилась теплая благодарность.

– Скажи, что я ранен, – прошептал он в ответ. – И очень серьезно.

– Три удара меча в грудь, так, что с постели встать не можешь, – кивнул Мерлин. – Организую.

Он уже собирался идти обратно, как тихий в темноте шепот заставил обернуться.

– Мерлин?

– М?

– Спасибо.

Маг понимающе дернул уголками рта. Он понимал, что Артур сейчас просто не мог покинуть Гвен. Женщина чудом выжила, когда так много рожениц умирают. Королева спасла свой народ, потеряв из-за этого сына. И сейчас король оставлял свой народ, чтобы выжила его королева. Всего лишь на вечер. Один вечер Камелот может дать своим правителям? Может ли народ дать своим слугам всего только вечер на исцеление?

Конечно, может. Потому что должен. Так и должно происходить. Поэтому Гвиневра, забывшаяся тревожным сном, свернувшись клубочком в руках мужа, была сейчас не королевой, а просто женщиной. Хуже того, она была матерью, чье дитя умерло у нее в руках. А Артур, снова устало ткнувшийся лицом в лохматую макушку жены, не был королем – на один этот вечер он был просто мужем, просто отцом мертвого ребенка.

– Милорд, – с невозмутимым видом сообщил Мерлин лорду Осберту и его сторонникам, спустившись обратно, – к сожалению, Его Величество не сможет принять лорда Баярда по причине здоровья, ведь в походе он был ранен. Он надеется, для лорда Баярда это достаточно уважительная причина отказа.

– Что значит “ранен”? – возмущенно вспыхнул старикан. – Он был здоров, я видел. Большой политикой нельзя пренебрегать...

– Прошу прощения, – едва сдерживая язвительность в голосе, возразил Мерлин, – но мне это сообщил король самолично. Следует это понимать так, что вы называете его...лжецом?

Это был тот самый момент, где ему по всем правилам безопасности следовало бы опустить голову, пробормотать извинения и просить о милости, потому что он всего лишь слуга. Да только вот он был слуга Артура, и для него правила давно были иными. И старика с предрассудками это злило. Оспорить авторитет короля он не мог, так что теперь ему предлагалось идти к Баярду и сообщать неприятную новость. Мерлину было плевать, как он выкрутится и как отреагирует Баярд. Глубоко в душе его даже не так уж волновало, какие последствия будет это иметь для Камелота.

Его работа была только в том, чтобы теперь до самого утра и нога советника или придворного не ступала в спальню его друзей.

Когда Артур проснулся в следующий раз, в покоях стояла темень. Ни одной свечи не было зажжено, что означало, что уже глубокая ночь.

Гвиневра еще спала, и это было хорошо. Было время привести в порядок свои мысли и чувства, прежде чем он столкнется с ее мыслями и чувствами.

А мысли бродили по разлившимся в комнате гробовой тишине и черноте совершенно не о том. Внутри была та самая сосущая, холодная пустота. Он отстраненно подумал, что спал, так и не переодевшись с дорожной одежды, только скинув экипировку, а еще о том, что постель, скорее всего, была вымочена принесенным им сюда дождем и высушена часами сна. Они спали, не укрывшись одеялом, оно вообще пряталось где-то далеко, на другом конце кровати, которого в этой темноте не существовало. Просто, как сидели, так и легли – сплетясь накрепко, вцепившись друг в друга и не желая пропускать и крупицу воздуха в промежуток. Ничего, Мерлин завтра уберет беспорядок...

Боги, Мерлин, Баярд, переговоры... Он совершил ошибку, отказавшись встречаться с королем Мерсии. Это навлечет на Камелот немало неприятностей... Но черт возьми, разве женщина в его руках не заслуживала сейчас его поддержки, его слов, просто его рядом? Неужели она не могла получить хоть немного утешения? И почему другим людям за это придется рисковать жизнью…

Ему так не хотелось утра. Ведь избегать мир вечно не получится, тем более ему. Нужно будет выйти наружу, встретить осуждающие взгляды советников, разжевать им на пальцах какие-нибудь придуманные причины, потому что банальное человеческое горе для них не причина для слабости. А потом пойти на тренировку, выбивать дух из рыцарей и не думать о том, что каждый из них чей-то сын. Размышлять о кучах людей и стараться не представлять себе, как выглядел бы его сын в их возрасте. Но это все не так важно, как то, что придется оставить Гвиневру. Вряд ли она выйдет из покоев, да ей и незачем особо. Ее обязанности он может поручить кому-нибудь из доверенных придворных дам. Просто она останется здесь, совсем одна, тонуть в этой пучине и гнобить себя за то, что в нее попала.

Вот она проснулась. Забавно, ее разбудило пение соловья, вдруг резко перепрыгнувшего с одного колена на другое. Лохматая макушка щекотно зашевелилась, чуть слышнее задышал нос. Спустя немного времени пальцы вытерли глаза.

– Знаешь, он мне приснился, – вдруг тихо прошептала Гвиневра. Видимо, она тоже поняла, что он не спит, по дыханию. – Наш мальчик. Как я его и представляла. С золотистыми волосами, шапкой такой, милой, и карими глазами, большими-большими. Высокий для своего возраста, ему было лет девять. Он бегал на том лугу на заднем дворе...с деревянным мечом. И хохотал...так заливисто, что я тоже смеялась.

Артур очень постарался ничего не представлять, но воображение услужливо все нарисовало.

– Он был бы очень хорошим, – хрипло отозвался он. Его голосу удивился и даже возмутился соловей, прекративший на минуту свою песню.

– Да... – кивнула Гвен. Прошуршала в темноте подушка. – Принц Камелота... Он должен был родиться на исходе ноября. Этой зимой мы должны были быть родителями. Гаюс сказал, что это был-таки мальчик, знаешь, я ему и имя придумала, пока была беременна...

– Не надо, – поспешно остановил ее Артур. На секунду повисла недоуменная тишина. – Гвиневра, он умер. Ты не оживишь его, дав ему имя.

Целую вечность она молчала, и он не мог видеть ее лица в ночи. Потом она наконец прошептала:

– Я и так его не смогу забыть.

Он медленно провел ладонями по ее спине и обнял так, как обнимают детей. Ноги случайно наткнулись на далекое одеяло.

– У нас будут дети, – тихо сказал он ей на ухо, прижавшись щекой к ее макушке и пытаясь уверить в этих словах пустоту, царившую внутри него самого. – Ты еще родишь нам здоровых и красивых малышей...

– Но его – нет, – выдохнула Гвен безжизненным голосом. Он почувствовал, как ее руки скользнули к животу, будто там все еще жило дитя. – Наш мальчик мертв. Он уже толкался у меня в животе, понимаешь? Толкался, прямо мне в ладонь. И замирал, если я пела. Он слышал меня. Я чувствовала, как он ворочается там, внутри меня, под сердцем. Еще вчера утром он меня разбудил, потому что проснулся раньше. А теперь...

– Замолчи-и, – прошипел Артур в густые волосы жены, жмурясь от потока слов, в которых еще жила мертвая жизнь. Жизнь их сына. – Не мучай себя.

Он почувствовал, как она снова болезненно сжимается в его руках.

– Но я хочу... – сдавленно всхлипнула Гвиневра, комкая в пальцах его рубашку. – Артур, я не могу без него!.. Он должен был жить, его не могли забрать у меня! Верни его мне, пожалуйста, прошу, умоляю... Я не могу без него, я не хочу без него! Он нужен мне... Мой малыш, мой сынок, мой маленький...

– Чшш, – прошептал Артур, прижимая ее к себе, тихо скулящую от смертельной тоски. – Наш сын умер, как настоящий принц – спасая свой народ. Мы никогда его не забудем.

А пустота внутри них выла, кусаясь и заставляя мерзнуть, как зимняя вьюга, в которую должен был родиться их ребенок. Мальчик, чей смех должен был огласить эти стены, но никогда не прозвучит ни единого раза. Мальчик, ушедший непозволительно рано. Угасший, как перегоревшая маленькая свечка, которую никак не восстановить. Лишь выбросить жалкий огарок и постараться забыть. Только вот это трудно, учитывая, каким теплым, дорогим и отчаянно нужным был огонек этой маленькой свечки…

И пустота медленно высасывала из этого клубка сломанных тел желание думать, чувствовать, вспоминать, и уж точно – встречать следующее утро.

– цитата из песни группы Мельница – “Золото тумана”

====== Глава 24. Альтруизм как он есть. ======

В столице Камелота властно сияло солнце. Как будто оно пряталось здесь, за этими стенами, от длинных дорог и путаницы деревень, залитых нескончаемым дождем. Здесь оно щекотало макушку и щеки, выглядывая из-за башен дворца, как ребенок, играющий в прятки и высовывающий нос наружу, чтобы похихикать над бесплодными попытками других игроков его найти. А под солнцем была целая куча ярких вещей: начищенные до блеска латы патрульных рыцарей, фрукты, обливающиеся соком на прилавках, коты, шмыгающие между ног, и длинные алые стяги, гордо развевающиеся на ветерке, поймав в объятия своих складок раскрасневшийся август.

И несмотря на все нехорошие ассоциации, Пенелопа не могла не смотреть на все, широко распахнув глаза. Она с трудом проходила мимо швейных лавок и пекарен, сто раз оглядываясь и молясь больше не встречать их на пути. В конце концов, она здесь не за этим.

– Ты не помнишь, какую улицу я называла? – рассеянно спросила она, с трудом оторвав взгляд от яблок в рядом стоящей лавке. Алиса вздохнула.

– Третья от ворот направо, шестнадцатый дом. Сказать тебе, который раз ты это спрашиваешь?

– Прости. Я снова засмотрелась.

Пенелопа нашла ладошку сестры и сплела с ней пальцы, глазами просчитывая, на какой они улице. Ощущая родную руку – сухую, худую, в мозолях – не забывать о делах было проще. Вокруг сновали люди, и девушка то и дело отступала, стараясь никому не помешать, хотя в результате наступала на что-нибудь сзади и получала в ответ рассерженные восклицания. А когда кто-нибудь рядом что-то ронял, она бросалась помочь, и в итоге они либо сталкивались лбами, либо ей на юбку кто-нибудь наступал, и снова неслась ругань. Но она ничего не могла с собой поделать, просто не могла пройти мимо, если кому-то была нужна помощь.

– Нам туда, – сказала она, стараясь звучать уверенно. Смысла в этом было мало, потому что кто, как не ее младшая сестра, знал, сколько раз на дню она ошибается. Но, кажется, выбранная улица и вправду была верной, потому что в конце ее виднелся базар, как и рассказывала им мама. Конечно, за пять лет многое могло измениться, но это был их единственный ориентир.

Алиса шла рядом с ней, глядя на все исподлобья. Этот город грезился ей страшным, полным убийц и плохих существ, и всю дорогу сюда она то и дело принималась уговаривать сестру пойти куда-нибудь в другое место. Но другого места у них не было, только здесь они еще могли найти того, кто даст им жилье. К тому же, Пен знала, что это все детские страхи, и сестра скоро перестанет поглядывать каждые пять минут на небо, ожидая драконий огонь.

Сама она сделала это только дважды, пока Алиса не видела.

Шестнадцатого дома не оказалось, и Пенелопа принялась озираться, пытаясь понять, почему ошиблась. А может, этот дом давно снесли?.. Алиса отошла на другую сторону улицы, чтобы просчитать дома оттуда.

– Эй!

Она почти не заметила, как наткнулась на кого-то спиной, а потому громкий возмущенный зов ее перепугал не на шутку: она подскочила, вскрикнув, в мгновение поворачиваясь кругом и вскидывая обе руки ко рту. Перед ней оказалось четверо рыцарей. Солнце без спросу плясало на их кольчуге и доспехах, мантии алыми волнами ниспадали с их плеч. Все они были высокими и широкоплечими, так что казались горами по сравнению с ней самой. Тот, что стоял ближе к ней, был выше нее, по крайней мере, на полголовы, а может, и больше. У него были лохматые каштановые волосы, карие глаза в обрамлении морщинок, и по его кольчуге разливалось цветное пятно, вероятно, из кружки, которую он держал в руке.

– Не пробовала смотреть, куда идешь? – возмущенно спросил он. Его друзья, несмотря на его настроение, только усмехались.

– Прости, – сконфузилась Пенелопа, злясь на себя, что смелости не хватает постоять за себя и ответить достойно. Она бы и хотела сказать что-нибудь остроумное, только вот не умела она с людьми ссориться. И не любила. Эти громкие крики, взаимные упреки, искривленные лица...что в этом приятного? – Я случайно... Но ты...ты тоже не смотрел…

Рыцарь по мере выслушивания ее лепета медленно остывал и теперь насмешливо хохотнул.

– Экий я неловкий-то! Не смотрел! Ужас какой! – его глаза преспокойно смотрели на нее сверху-вниз, явно считая ее существом, достойным лишь смеха.

Пенелопа глубоко вдохнула и терпеливо заговорила, стараясь объясниться.

– В стычках обычно виноваты оба. Так что я перед тобой извинилась, но и ты...

Но рыцарь уже отвел взгляд, смеясь. Не обращая на нее больше никакого внимания, будто и забыв о ней, он снова повернулся к своим друзьям, что-то рассказывая, и они пошли дальше по улице, даже не дослушав ее до конца. Пен сжала губы, проглатывая обиду. Ну что ж, она сама виновата, ведь она же пролила на него его напиток. Так что пусть себе идет с миром.

– Пен! – позвала вернувшаяся Алиса. – Там есть шестнадцатый дом.

Девушка прищурилась: каштаново-рыжая косичка возбужденно подпрыгивала на спине у сестры, а миндалевидные черные глаза уже не выглядели такими угрюмыми.

– А ты чего сияешь?

Девочка тут же подобралась, постаравшись скрыть возбуждение, хотя и это не имело смысла: старшая уже догадалась, в чем дело.

– Там совсем рядом игрушечная лавка.

– Малыш, – вздохнула Пенелопа, – ты же знаешь, что мы не сможем ничего купить?

– Знаю, но я буду просто смотреть. А может быть, продавец возьмет меня помощником? Или тот, кто их делает...

– Тебе двенадцать, если ты забыла.

– И что? У нас в королевстве все возможно: и королева-служанка, и рыцари-крестьяне, и двенадцатилетние гении.

Девушка улыбнулась.

– Пошли, гений. Проверим твою гениальность.

И они пошли на другую сторону улицы. Там действительно стоял шестнадцатый дом. Он был очень старым, настолько, что казался, как минимум, ровесником старушки, что сидела на его крыльце и чистила овощи в большой таз. Солнце придавало морщинам на ее лице какой-то нарядный вид, а голубой платок, лежавший на ее плечах, красиво оттенял голубые глаза, не утратившие молодой блеск.

– Простите, – позвала Пенелопа, вздрагивая от неожиданно скрипнувшей ступеньки, на которую она ступила вместе с сестрой. – Вы Марта?

Старушка подняла голову и внимательно осмотрела пришедшую. Сухие руки ее повисли на бортике таза.

Пенелопа не гордилась своей внешностью. Она была маленького роста, с круглым лицом и пухловатыми щеками, покрытыми веснушками, как рябина ягодами. Глаза ее были не такими большими, как у сестры, и цвет был другой, мамин – светлый, травянисто-зеленый, в то время, как черноглазая Алиса пошла в отца. Волосы ее были вьющимися и доставали до пояса, медно-рыжий цвет их был более рыжим, чем у сестры. Она не была особенно полной, но и назвать ее стройной мешала почти не заметная талия.

От долгого рассматривания ей стало неловко.

– Нет, – наконец ответила старуха. – Я подруга Марты. Что вам нужно?

– А где сама Марта?

– Умерла, еще год назад.

Пен почувствовала, как стало холодно, и растерянно оглянулась. Мысли в голове заметались с сумасшедшей скоростью. Все пропало. Все. У них нет жилья и не будет, потому что у нее в кармане только пять медяков, которыми не заплатишь ни за одну каморку. Весь путь проделан зря, все зря... Она встретила вопрошающий взгляд сестры, ждущей от нее решения всех напастей, будто она добрая фея. Ну, отчасти да, но магия здесь не могла помочь.

– Извините, – снова обратилась она к старушке, – мы думали, она еще жива. Дело в том, что некогда она сдавала этот дом нашим родителям – Эмме и Грегори Пуффендуям, может, вы помните их...

– Пуффендуям? – недоуменно переспросила старушка, посмотрев еще раз на их одежду – потертую, старую и уж точно не богатую.

Пенелопа неловко опустила голову. Так все реагировали на фамилию. И всем приходилось объяснять, что их отец был гордый чудак, который когда-то был солдатом у короля Утера и спас жизнь одному из первых рыцарей в битве при давно забытом местечке Пуффендуй. Сейчас уже никто не помнил об этом месте, но тот рыцарь в шутку предложил Грегори сделать это своей фамилией на память. И тщеславный солдат так и сделал.

– Это... – она замялась.

– Это семейное прозвище. Долгая история, – подсказала Алиса, выглядывая из-за спины сестры.

– Так вы помните их?

Старушка задумалась, собрав морщины к носу. А потом ее лицо прояснилось и разгладилось.

– Да, помню... Они здесь были лет пять назад...да?

– Да, – кивнула Пен. – Ваша подруга тогда сказала нашим родителям, что если им понадобится где-то жить в столице, пусть приезжают к ней.

Старуха хмыкнула себе под нос и снова принялась чистить овощи.

– Верно, Марта была сердобольной. Увы, домом теперь владею я, а я не такая сердобольная. Жильцы у меня уже есть, и они неплохо платят.

Девушка резко вдохнула воздух от такой наглости и вмиг рухнувшего будущего.

– Я прошу прощения. Я знаю, что мы свалились, как снег на голову, но... Так случилось, что нам нужно жилье, и мы можем получить его только от вас. Пожалуйста, нам некуда больше идти.

– А где ваши родители? – не отрываясь, безразлично спросила старуха.

– Погибли, – коротко ответила Пенелопа. – Пять лет назад. А в нашей деревне случилось несчастье, у нас больше нет дома. Я вам обещаю, я сегодня же найду работу, и вы получите плату. Нам много не надо, мы даже на одной кровати уместимся...

– Дорогуша, – голубые глаза старухи оказались холодными. – Какую бы работу ты ни нашла, жалованье у тебя точно не будет больше, чем у моих жильцов. А лишних кроватей у меня нету. Так что все.

Пен буквально почувствовала, как это “все” рухнуло ей на плечи. До сих пор, всю эту долгую, дождливую дорогу до столицы, пока они добывали еду на последние оставшиеся деньги, она знала, что хотя бы здесь их ждет теплый кров и хоть какой-то обед. Она знала, что здесь ее сестра не будет мучиться, укладываясь рядом с ней на холодном лесном перегное. А теперь она будто провалилась в никуда, и только пять медяков сиротливо ютились у нее в кармане.

Она вскинула голову к небу, чтобы оно помогло ей прийти в себя и начать думать. Небо над столицей Камелота было их ночным страхом, а потому это отрезвило. На нее все еще смотрела голодная сестра, которой она обязана обеспечить крышу над головой и постоянный обед. Только вот где?