Текст книги "Русская философия. Энциклопедия"

Автор книги: М. Маслин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 97 (всего у книги 138 страниц)

Соч.: Аксаков К. С. Аксаков И. С. Литературная критика. М., 1982; Киреевский И. В. Избр. статьи. М., 1984; Он же. Критика и эстетика. М., 1979; Хомяков А. С. Соч.: В 2 т. М., 1994.

Лит.: Миллер О. Ф. Основы учения первоначальных славянофилов//Русская мысль. 1880.№ 1,3; Ранние славянофилы… М., 1910; Киреев А. А. Краткое изложение славянофильского учения. Спб., 1896; Литературные взгляды и творчество славянофилов, 1830–1850 гг. М., 1978; Дудзинская Е. А. Славянофилы в общественной борьбе. М., 1983; КошелевВ. А. Эстетические и литературные воззрения русских славянофилов (1840-1850-е годы). Л., 1984; Славянофильство и западничество: консервативная и либеральная утопия в работах Анджея Ва-лицкого. Вып. 1. М., 1991; Вып. 2. М., 1992; Славянофильство и современность. Сб. ст. Спб., 1994; Цимбаев И. И. Славянофильство (Из истории русской общественно-политической мысли XIX века). М., 1986; Riasanovsky N. Russia and the West in the Teaching and the Slavophiles. Cambridge (Mass.), 1952; WalickiA. The Slavophile Controversy: history of a Conservative Utopia in Nineteenth-Century Russian Thought. Oxford, 1975; Berlin I. Russian Thought and the Slavophile Controversy // The Slavonic and East European Review, 1981. Vol. 59, N 4; ChristoffP. K. An Introduction to Nineteenth-Century Russian Slavophilism. A Study in Ideas. Vol. 2.1. V. Kireevskij. The Hague; P., 1972.

А. Т. Павлов

«СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ» – самый совершенный в художественном отношении памятник древнерус. литературы (создан 1185/1187, возможно, в 90-х гг. XII в.). По своему идейно-мировоззренческому содержанию он отражает синкретический характер отечественной культуры на начальной стадии ее христианизации, выявляет значение исторических событий того времени и представляет собой историософское по своему содержанию размышление о судьбах Руси. Оригинал памятника, входивший в рукописный сб. XVI–XVII вв. из собрания А. И. Мусина-Пушкина, погиб в пожаре Москвы 1812 г. Сохранилась только копия текста, сделанного в XVIII в. для Ека-терины II, и издание списка сгоревшей рукописи, осуществленное в 1800 г. Отсутствие оригинала и черты яркой неповторимости произв. послужили причиной сомнения в его подлинности, ибо вдохновляли скептиков на отнесение его на более позднее время. Однако многочисленными исследованиями доказана беспочвенность такого рода выводов, более того, выявлена зависимость от него ряда древнерус. произв. (псковского «Апостола» 1307 г., «Задонщины», «Сказания о Мамаевом побоище»). Памятник не укладывается в традиционные представления о древнерус. культуре, сформировавшиеся под влиянием официальной церкви. Из поля зрения духовной цензуры выпадал оригинальный глубоко национальный и независимый от внешних церковных воздействий пласт культуры. Много споров ведется о том, кого считать автором памятника. Чаще всего исследователями создается его обобщенный образ, при этом отмечается его близость и сочувствие герою «Слова», его приверженность к устному народному творчеству, высокая образованность и тесные связи со средой книжников-грамотников. Установление конкретного лица не имеет принципиального значения для оценки памятника, ибо автор давно уже поднялся над конкретными лицами и сословиями, выразив стремление измученного раздорами об-ва к прекращению феодальных усобиц. Автор «Слова» не идет по пути лишь поэтической вырисовки канвы совр. истории. Ему присущ широкий сравнительный охват времен и событий, из чего вырастает оценочный подход к действительности и умение проникаться глубинной сутью происходящего. В произв. можно выделить три уровня постижения действительности, каждому из к-рых соответствует особый способ познания: эмпирический, художественный и символический. Все эти три способа типичны для древнерус. культуры и характеризуют различные стороны познавательной деятельности средневекового человека. Довольно точное воспроизведение реальности природного мира и исторической обстановки – это как бы начальная стадия восприятия. За ней следует обобщение, выражающееся в образном, художественном, поэтическом осмыслении событий. Наконец, символический план обнаруживает за реалиями действительности их вечный смысл и скрытые, объемлющие культурное наследие мн. веков пласты. Чисто внешне «Слово» посвящено неудачному походу князя Новгород-Северского Игоря Святославича на половцев в 1185 г. Но это событие наводит автора на размышления об истории страны в самом широком смысле и постижение существенных черт эпохи. Давно замечено, что мн. понятия и образы «Слова» никак не могут быть выведены и объяснены из христианского миропонимания. Автор свободно пользуется мифологическим арсеналом для выражения своих мыслей, и поэтому «Слово» донесло до нас отзвуки славянских мифов о богах. Сакральное отношение к природным силам сказалось и в создании ведущего образа всего произв. – образа Русской земли. Мир природы и человека предстает в нем гармонизированным, о чем свидетельствуют указания на близость и даже родство людей, природы и богов. Герои «Слова» напрямую вступают в контакт с природой, при этом материальные объекты, части мироздания оживляются, в чем даже со скидкой на поэтическую форму просматривается пантеистическая основа. Восприятие событийной последовательности строится в памятнике по типу трехступенчатого ряда, в к-ром конечный этап повторяет начальный. Этот метод восходит к идее вечного круговращения, сформировавшейся под влиянием наблюдений за природой. Постижение исторического бытия в «Слове» отмечено глубиной охвата времен, обозримость к-рых теряется в «веках трояних». Легендарная эпоха сменяется историческим временем, к-рое распадается на три в ценностном отношении неравных отрезка (время дедов, отцов и внуков) и объемлет собой исторически обозримую память поколений. Поскольку, с т. зр. автора, время должно вернуться на круги своя, можно надеяться на величие новых «трояних веков». В циклическом видении временно-событийной действительности заложен призыв к единению: как бы наводится мост от прошлого к идеалу будущего могущества Руси. Заложенные в «Слове» принципы циклического временного восприятия исторических событий нельзя назвать соответствующими христианству. Но налицо и отступление от исконной мифологической культуры, распространяющей циклизм лишь на природу. Природное здесь уже существенно разделено с социальным, хотя между ними сохраняется тесная взаимосвязь. Историческое мышление автора выявляется и через его отношение к Русской земле как центральному понятию всего произв. Конечно, было бы ошибкой считать, что привнесенное на Русь в 988 т. христианство никак не коснулось поэтики, образов, понятий и самого фактического материала памятника. В нем отражены реалии христианизировавшейся Руси (храмы Софии и Богородицы Пирогощи), наличествует значительный пласт фраз и речевых оборотов христианской литературы. В тексте также упоминается Бог и Божий суд. Все это свидетельствует о неоднородности памятника в мировоззренческом плане. Он отразил то переходное состояние древнерус. культуры, когда христианство в полном объеме еще не было освоено об-вом, когда распространявшееся усилиями греч. и немногочисленного рус. духовенства монотеистическое учение в массе народа не воспринималось как свое, не перекроило еще мировосприятия целиком. Миф в изначальной своей общественной функции отмирал, но из его обломков возник образец песенной, близкой к эпическому стилю поэзии. Все это обуславливает и различные оценки мировоззренческой ориентации произв. Одни исследователи придерживаются преимущественно христианского прочтения «Слова». Другие – сосредоточивают внимание на преобладающем влиянии язычества. Наиболее плодотворным в осмыслении памятника представляется такой подход, когда во главу угла ставится не столько противопоставление язычества христианству, сколько тесное переплетение обоих компонентов древнерус. культуры, свидетельствующее о существовании на Руси в то время самостоятельного, глубоко национального по своему характеру направления мыслительной деятельности, следы к-рого были вытеснены греко-христианским мировоззрением.

Соч.: Ироическая песнь о походе на половцев удельного князя Новагорода-Северскаго Игоря Святославича, писанная старинным русским языком в исходе XII столетия с переложением на употребляемое ныне наречие. М., 1800; Слово о полку Игореве / Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.; Л., 1950.

Лит.: Будовниц И. У. Идейное содержание "Слова о полку Игореве" //Изв. АН СССР. Сер. ист. и филос. 1950. Т. 7. № 2. С.

147-158; Лихачев Д. С. "Слово о полку Игореве" и культура его времени. Л., 1978; Дмитриев Л. А. Автор "Слова о полку Игореве" и анонимные авторы в древнерусской литературе // Русские писатели. Библиографический словарь. М., 1971. С. 11–18; Рыбаков Б. А. "Слово о полку Игореве" и его современники. М., 1971; Данелиа С. А. Мировоззрение автора поэмы "Слово о полку Игореве" // Данелиа С. А. Философские исследования. Тбилиси, 1977; Замалеев А. Ф. Философская мысль в средневековой Руси (XI–XVI вв.). Л., 1987; "Слово о полку Игореве" и древнерусская философская культура. М., 1989; Подлипчук Ю. В. "Слово о полку Игореве" / Научный пер. и коммент. М., 2004.

В. В. Мильков

СМЕНОВЕХОВСТВО – идейно-политическое и общественное движение, возникшее в нач. 1920-х гг. в среде рус. зарубежной либерально настроенной интеллигенции. Получило свое название от сб. «Смена вех», вышедшего в Праге в июле 1921 г., куда вошли статьи Ю. В. Ключникова, Устрялова, С. С. Лукьянова, А. В. Бобршцева-Пушкина, С. С. Чахотина и Ю. Н. Потехина. Идеи С. пропагандировали издававшийся в Париже с окт. 1921 по март 1922 г. журн. «Смена вех», берлинская газ. «Накануне», а внутри страны журн. «Новая Россия» (с авг. 1922 г. – «Россия»), среди авторов к-рого были И. Лежнев, С. Андрия-нов, В. Богораз-Тан, Н. Ашешев и др. Сменовеховцы ставили перед собой задачу в свете новых политических реалий, сложившихся в ходе Гражданской войны, пересмотреть позицию интеллигенции по отношению к послереволюционной России. Суть этого пересмотра состояла в отказе от вооруженной борьбы с новой властью, признании необходимости сотрудничества с нею во имя благополучия Отечества, примирения и гражданского согласия. При этом делался вывод о том, что диалектика истории выдвинула советскую власть с ее идеологией интернационализма на роль национального фактора совр. жизни рус. народа, на роль объединителя России. Радикальная перемена политических установок предполагала пересмотр общемировоззренческих ориентиров и личных убеждений. Она повлекла за собой отказ от такой базисной ценности либерализма, как приоритет идеалов гражданского об-ва, примат личности по отношению к об-ву, и привела к утверждению сильной государственности и национальной идеи. Ведущим стал тезис о «великой и единой России» в плане как пространственно-территориальном, так и в экономическом и социокультурном. В способности восстановить Россию в качестве могучего государственного образования – непременного условия ее дальнейшего социально-экономического и духовного развития – сменовеховцы видели объективную историческую миссию большевизма. Понятие «территория» приобрело у них, кроме обычного, географического или экономического, еще и философско-метафизический смысл. Они исходили из наличия некой мистической связи между территорией государства – главнейшим внешним фактором его мощи – и культурой, выражающей его внутреннюю силу. Лишь «физически» мощное государство способно обладать великой культурой: топографический национализм" дополнялся принципом «государственной лояльности», выдвижением на первый план идеи «государственного блага». Существенным компонентом сменовеховской философии истории являлось эволюционистское представление об общественном развитии. Социальная революция с этой т. зр. выпадала из органического эволюционного процесса, «искривляла» естественный ход истории. Приняв Октябрь 1917 г. как факт, идеологи С. верили в возможность постепенного социального развития при условии отказа народа, поддержавшего революцию, от немедленного осуществления прекрасных, но непосильных идеалов. По оценке участников движения, в истории России завершился длительный революционный период и открылся период мощного эволюционного прогресса. Новая экономическая политика была воспринята мн. сменовеховцами как пролетарский термидор, отход новой власти от первоначальных замыслов, «экономический Брест». При этом часть из них во главе с Устряловым считали нэп выражением эволюции советской власти к об-ву капиталистического типа, а др. часть, группировавшаяся вокруг газеты «Накануне», – стремлением сочетать принципы коммунизма с «требованиями жизни». Однако и программа Устрялова и его сторонников не была полностью реставраторской. Они характеризовали ее как национал-большевизм – использование большевизма в национальных целях, высказываясь вместе с тем за ликвидацию элементов коммунизма из жизни об-ва, сохранение сильной власти, опирающейся на выдвинутую революцией активную часть об-ва, за неприятие всех форм монархизма и парламентаризма как сугубо формального принципа. Важнейшим элементом их философско-исторических взглядов выступали русская идея, рус. мессианизм. Сменовеховцы левого крыла, связанные с газ. «Накануне», критиковали совр. капитализм и в качестве социального идеала выдвигали «государство трудовой демократии», где реальная власть принадлежит рабочим и трудящейся интеллигенции. Т. обр., С. было явлением неоднородным. Стремление реалистически оценивать историческую обстановку нередко сопровождалось у них абстрактно-теоретическими рассуждениями; решительная установка на признание революции и советской власти, призыв к сотрудничеству с ней в возрождении России уживались с расплывчатыми конструкциями будущего общественного устройства. Позиция, занятая участниками движения, в тех условиях требовала личного мужества. Они подвергались резкой критике со стороны непримиримой части эмиграции. Под влиянием С. тысячи представителей интеллигенции возвращались на родину. Политика советской власти по отношению к сменовеховцам строилась на основе решений XII партийной конференции и указаний Ленина об использовании того ценного и полезного, что могли дать участники движения в хозяйственно-культурном строительстве, при неприятии всего противоречащего господствовавшей идеологии. Взгляды сменовеховцев освещались в печати, им разрешали читать лекции, устраивать диспуты и собрания интеллигенции внутри страны. Дважды (в Твери и Смоленске) переиздавался сб. «Смена вех», газ. «Накануне» распространялась без препятствий внутри страны. Ряд лидеров движения (Ключников, Потехин, Бобрищев-Пушкин) по возвращении на родину заняли ответственные государственные посты. К сер. 20-х гг., когда большая часть интеллигенции определила свои позиции, С. изжило себя. Судьба значительной части вернувшихся, в т. ч. и лидеров движения, оказалась трагичной. Развиваемые С. философско-социологические идеи являются составной частью рус. философской культуры послеоктябрьского периода и позволяют создать более объемное представление о переломном периоде отечественной истории.

Соч.: Смена вех: Сб. статей Ю. В. Ключникова, Н. В. Устрялова, С. С. Лукьянова, А. В. Бобрищева-Пушкина, С. С. Чахо-тина и Ю. Н. Потехина. Прага, 1921; Смена вех: Еженедельный журнал / Под ред. Ю. В. Ключникова. Париж, 1921–1922; Уст-рялов Н. В. В борьбе за Россию. Харбин, 1920; Он же. Под знаком революции. Харбин, 1925.

Л и т.: Мануйлов В. И. Две парадигмы: Опыт современного прочтения "Смены вех" // Полис. 1991. № 3. С 138–147.

В. П. Кошарный

СМЕРТЬ – феномен бытия; в философском аспекте – категория, кардинальным образом влияющая на определение смысла человеческого существования. Отличительной чертой рус. религиозной философии является трактовка С. как бытийной драмы, свидетельствующей об онтологических и антропологических деформациях сущего. Древнерус. мысль отличалась доминированием нравственной проблематики; понимание С. на Руси трансформировалось в проблему благой С. и праведной жизни. Мысли о нравственной значимости конечности человеческого существа можно встретить у Климента Смо-лятича, Кирилла Туровского, Серапиона Владимирского. В древнерус. культуре отсутствовал тот страх С, к-рый инициировал гиперрефлексию по поводу человеческой конечности, свойственной позднейшим эпохам. Достойная и правильная жизнь имела высшее аксиологическое значение. Это наглядно отражает Киево-Печерский патерик. Яркая картина нравственного понимания С. дана в «Чтении о житии и погублении блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба». Такую С. можно назвать нравственной, ибо она демонстрирует подвиг смирения и отрешения от земного, выражение абсолютной преданности человека Богу. В «Диоптре» содержатся сюжеты, отражающие различные аспекты понимания С: «О краткости жизни человеческой», «Мир скоротечен», «О неизвестности смертного часа», «О необходимости размышления над смертью», «О бренности человеческого естества», «0 познании Бога», «О познании самого себя». Здесь даны такие определения жизни и С: «Жизнь есть зеркало вогнутое, которое показывает лицо в превратном виде. Смерть же есть зеркало гладкое, ровное и неложное, которое представляет вещи такими, каковы они на самом деле, без примеси всякой несправедливости». Это, конечно, не апология С, но особый духовный взгляд на мир, в свете к-рого неистинная жизнь человека раскрывается т. обр., что даже С. кажется правдой. В православии представления о С, доминировавшие в XI–XVII вв., наиболее полно выражены в «Службе о усопших»: «Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть, и вижду во гробех лежащую, по образу Бо-жию созданную нашу красоту, безобразну и безславну, не имущу вида». Церковная служба компенсирует философские вопрошания, переводя их в высокий апофатический ряд. Характерным является скорбное отношение к С. и усопшему, глубокое понимание бытийной трагедии, происшедшей с личностью. В «Повести о горе-злочастии» раскрыт духовный смысл несчастной судьбы человека. С. здесь выступает как некий предел зла, как безысходность и бесперспективность существования. Свидетельством пристального интереса к С. на Руси является факт большой популярности переводного текста «Прение живота со смертью». Здесь С. представлена как исконный главный враг человека, она «образ имеет страшен <…> иже кознодействует различно на разрушение человека». Поэтому С. так «экипирована» против человека: «мечи, ножи, пилы, рожны, серпы, сечива, косы, бритвы, уды, теслы и иная многая незнаемая…». Все это устрашает встретившего ее человека, к-рый вступает с ней в прения, желая земным откупиться от неминуемого. В тексте важен также апофатический элемент относительно непредставимости С. Если в Зап. Европе с XII в. появляются тенденции дехристианизации и деморализации С, связанные с усилившимся признанием самоценности земной жизни, то на Руси нравственное восприятие жизни и переживание С. не утрачивают своего накала. Земная жизнь вплоть до XVIII в. воспринимается в христианском смысле, и С. не теряет своей духовной значимости для нравственной регуляции жизни. На Западе противодействие С, неприятие С. идут рука об руку с минимизацией телесных страданий. В России духовная ценность страданий была всегда велика; гедонизм не прививался вплоть до XIX в., а в массовом сознании он укоренился лишь в кон. XX в. XVIII век – нач. оригинальной философии С. в России. Работы архиепископа Евгения (Булгара), митрополита Московского Платона (Левшина) раскрывают антиномическое познание метафизических истин через опыт постоянного бытийного самоуглубления личности. XVIII – нач. XIX в. характеризуется интенсивной рефлексией над проблемой бессмертия души, с к-рой связывается вопрос о цели и назначении человеческой жизни. Сохраняются традиционные, ортодоксальные представления о жизни и С, к-рые являются доминирующими, но они смешиваются с представлениями, появившимися в результате зап. (схоластического) влияния. Пафос рационалистического, доказательного пути обоснования бессмертия души можно встретить в трактатах Теплова, Щербатова, Радищева, И. М. Кондорского, В. Т. Золотницкого, Д. С. Аничкова, М. В. Данилова, В. А. Левшина. Здесь проблема человеческой смертности трансформируется в проблему доказательства бытия души и ее бессмертия. Доказательства сводятся к выявлению таких атрибутов души, как ее невещественность, бесплотность, разумность, простота, неделимость, непричастность С. Главным является возможность постижения души как высшего разумного начала в человеке. На рационализм отечественных авторов в значительной мере повлияли взгляды античных (Демокрит, Платон, Аристотель) и западноевропейских мыслителей (Декарт, Лейбниц, Вольф, Руссо, Мендельсон, Шеллинг и др.). Большой популярностью пользовалась кн. М. Мендельсона «Федон, или О бессмертии души». На знаменитый трактат Радищева «О человеке, его смертности и бессмертии» большое влияние оказали виталистические представления Лейбница. Как и нем. философ, рус. мыслитель придерживается идеи

"сохранения энергии", непрерывности и неуничтожимости материального мира, что с достаточной полнотой выразилось в таком утверждении автора: "Природа, как то мы видели, ничего не уничтожает, и небытие или уничтожение есть напрасное слово и мысль пустая". Работа Щербатова "Размышления о смертном часе" содержит антиэвтаназийные взгляды, обоснованные нравственно. Автор помышляет о том, "как бы хорошо и без страху умереть". Его аргументация строится на утверждении необходимости нравственной жизни и на вере в благую волю Творца, правосудие и милосердие Создателя. Это традиционное представление для рус. сознания; еще в "Житии Феодосия Печерского" сказано, что "смерть – покой для праведника". Тем самым кардинально решается проблема страха С: он исчезает по мере нравственно прожитой жизни. Традиционный православный взгляд на проблему человеческой смертности нашел отражение в таких разноплановых (часто анонимных монастырских) изданиях, как "Смерть в отношении к бессмертию" (1877), "Смерть и воскресение человека" (1911), "Смерть пред алтарем Божиим" (1910), "Смерть и для детей не за горами" (1847), в к-рых рассматриваются как вопросы нравоучительного характера в форме духовного наставления о том, что необходимо заботиться о спасении души с самого раннего возраста, так и вопросы, связанные с происхождением слова "С", понятие и определение С, неестественность С, непостижимость С, ее аксиологическое значение. Соч. А. Орлова "Смерть купца, или Отеческое наставление сыну при конце жизни" (1830) выполнено в жанре "договора со смертью". Прагматичный купец находит причины, выпрашивая у С. отсрочку, так как его алиби жизни – практические дела. Соч. заканчивается нравоучительным финалом: купец умирает, не взяв с собой никакого имущества. В XIX – нач. XX в. проблема С. занимает большое место в отечественной культуре. Она находит разностороннее осмысление в текстах различных жанров: это и художественная проза, и поэзия, и духовно-академическая философия, и богословские труды, и "вольное" философствование. Среди авторов, глубоко рассматривавших проблему С, можно назвать таких мыслителей, как Чаадаев, К. П. Леонтьев, Федоров, В. С. Соловьев, Несмеюв, Шперк, А. А. Токарский, Астафьев, Бердяев, Шестов, Франк, Е. Н. Трубецкой, С. Н. Трубецкой, Розанов, Карсавин, Эрн, С. А. Алексеев (Аскольдов), Булгаков, Вышеславцев, Флоренский, Мережковский, Флоровский, И. А. Ильин, В. Н. Ильин, Г. Э. Ланц, А. А. Мейер, Горский, Сетницкий, Свенцицкий, Волжский (А. С. Глинка), М. М. Бахтин и др. Метафизика С. расширяет бого-словско-философский контекст и вступает в сферу художественного творчества (Гоголь, Пушкин, Баратынский, Кольцов, Достоевский, Тютчев, Фет, Никитин, Толстой, Блок, Пастернак, М. Цветаева, Мандельштам, Платонов и др). Создается отечественный контекст самобытной рефлексии на эту тему: С. как утрата нравственного сознания (Чаадаев); представления о С. как о нравственном беззаконии (В. С. Соловьев); философия общего дела (Федоров); метафизика пола (Розанов); нравственный антиномизм С. (Бердяев); софиология С. (Булгаков); аритмологическая трагедийность мироздания (Флоренский, Франк); недолжность хищнического миропорядка (Е. Н. Трубецкой); абсолютная ценность бессмертия души (С. Н. Трубецкой); непостижимость С. и трагедия жизни (Шестов) и т. д. Стремление выяснить природу С. (ее происхождение, бытийный характер и смысл) с целью ее преодоления ведет к развитию метафизики всеединства, к-рая является не столько логической конструкцией, сколько нравственным заданием для личности по воссозданию распадающегося сущего. Особой силы идея неприятия С. как высшего зла достигает в учении Федорова. Нравственный абсолютизм учения в том, что преодоление С. и воскрешение умерших должны затронуть всех без исключения людей. Это и составляет реальную нравственно-онтологическую основу "общего дела", к-рое является соборной, социальной и космологической реализацией высшего смысла земного бытия человека. Этическая заостренность рус. религиозной мысли на проблемах зла порождена восприятием С. как космической, вселенской неправды, приносящей человеку страдания и лишающей жизнь высшего смысла. Часто эти вопросы ставились и решались в художественной форме (напр., в альманахе "Смерть", вышедшем в 1910 г. в Петербурге). Поэзия представлена в нем такими именами: Вяч. Иванов, С. Городецкий, В. Гофман,

A. Рославлев, Д. Цензор, А. Боанэ, В. Ленский, В. Жирмунский, В. Гиппиус. Общая тональность раздела "Лирика" – возвышенно-торжественный гимн С, "благословение" С, декадентствующая апология эстетизированно-го страха и ужаса. В разделе "Рассказы и поэмы" свои художественные творения, посвященные С, представили

B. Муйжель, Чулков, П. Кожевников, Н. Олигер, В. Козлов,

C. Городецкий, Н. Архипов, А. Каменский, П. Потемкин. Попыткой осмыслить скорбную тайну С. отличается повесть В. Ленского "Мария". Философский раздел "Альманаха" представлен именем Розанова, к-рому принадлежит ст. "Смерть… и что за нею". Существенным для рус. философии является различение понятий "танатология" и "сотериология". Танатология – наука о С, преимущественно затрагивающая эмпирические аспекты С: биологические (иммортология, геронтология), медико-психологические (эвтаназия), историко-культурологичес-кие. Соответственно танатологическая проблематика сводится к следующим компонентам: стиль поведения, связанный со С. и трауром; эвтаназия, трансплантология, геронтология, биоиммортология, биоэтика. Г. В. Шор в кн. "О смерти человека. Введение в танатологию" (1925) определил задачи танатологии как отдаление момента С. и удлинение жизни. Тем самым танатологическим инструментарием в принципе не улавливается то, что может быть названо метафизикой С, имеющей дело с "чистым" феноменом С, вне его медико-биологических интерпретаций. Сотериология – прежде всего метафизика С, затрагивающая онтологические аспекты антропологии и духовно-нравственную проблематику ("Поэма о смерти" Карсавина и "Софиология смерти" Булгакова). Особую значимость в этом отношении имеют философско-бого-словские труды Флоровского: "Тварь и тварность", "О смерти крестной", "Воскресение жизни", "О воскрешении мертвых". В них содержатся мысли, предваряющие фундаментальные идеи М. Хайдеггера и В. Янкелевича. Почему С. – "вершина этой жизни" и одновременно "космическая катастрофа", в чем "загадочность и таинственность" С, каковы корни страха С, почему "умирает только человек", в чем различие вечности и бесконечности, в чем действительный трагизм С. – эти и др. вопросы формируют полноценную эвристическую базу для совр. исследований феномена С. "Физическая смерть человека – не отдельное "природное явление", а скорее зловещее клеймо изначальной трагедии", – заявлял Флоровский. "В современной психологии, – писал он, как бы предсказывая нынешнюю ситуацию, – точно замалчивается катастрофа смерти. Смерть в этих схемах теряет свою метафизическую значительность и властность". Показательным для отечественной традиции является иммортологический опыт советской философии и биологии. Задача ставилась конкретно и радикально: выяснить возможности устранения фатальности С. для достижения реального личного бессмертия. В философской литературе советского периода сложились два противоположных подхода к проблеме С. В рамках первого мировоззрения идея бессмертия индивида оценивалась как вредная и опасная утопия, к-рой может противостоять лишь безальтернативная идея "социального бессмертия". Второй подход можно назвать сциентистским оптимизмом. Он основывается на секу-лярном прочтении федоровских идей воскрешения. Здесь вера в науку огромна, с ней связывается реализация фундаментальных гуманистических проектов. Глубокие размышления о смысле жизни и С. можно встретить у А. Н. Чанышева, Г. С. Батищева, В. Н. Шердакова, В. П. Фетисова и др. Постмодернистская эксплуатация темы С, ее вне-моральная эстетизация, приобретает некрофилические формы и соответствующие некропрактики, что имеет деструктивный эффект и в итоге профанирует ее нравственный смысл. С. нередко описывается также в оккультной парадигме. Многообразие трактовок "высшей реальности" напрямую зависит от "мистического произвола" автора. Этико-философский подход, характерный для мн. рус. мыслителей, фиксирует нравственно негативную сущность С. для человека любой эпохи и культуры и предлагает способы различного ее преодоления (и нравственного, и культурного, и физического). С этой т. зр. подлинное человеческое существование возможно лишь на путях действительного преодоления С, а не только ее страха. В этом пафос Достоевского – борьба с кажимостью, призрачностью, неподлинностью жизни.

Л и т.: Артемьева Т. В. История метафизики в России XVIII века. Спб., 1996. ВишевИ. В. Проблема личного бессмертия. Новосибирск, 1990; Давыдов Ю. Н. Этика любви и метафизика своеволия: Проблемы нравственной философии. М., 1989;Де-мичев А. В. Дискурсы смерти. Введение в философскую танатологию. Спб., 991, Исупов К. Г. Русская философская танатология // Вопросы философии. 1994. № 3,Пугачев О. С. Этический контекст проблемы бессмертия в русской религиозной философии (конец XIX– начало XX в.). 1998; Сабиров В. Ш. Русская идея спасения. (Жизнь и смерть в русской философии). Спб., 1995; Семенова С. Г. Философ будущего века: Николай Федоров. М., 2004; Трубников Н. Н. Проблема смерти, времени и цели человеческой жизни (через смерть и время к вечности) // Философские науки. 1990. № 2; Фетисов В. П. Философия морали. Воронеж, 1995; Хоружий С. С. О старом и новом. Спб., 2000.