Текст книги "Строители"
Автор книги: Лев Лондон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 54 страниц)
Председатель протянул мне руку:
– Я рад за вас.
Я захожу в отдел. Несколько минут стою у своего стола. Прощайте папки, карандаши и толстые справочники, прощай Стол. Простите, конечно, что так быстро вас покидаю.
Я подхожу к Семену. Он вскакивает и, стараясь выпрямиться, говорит:
– Уже, Виктор Константинович, как грустно! Вы знаете, когда от нас уходят на пенсию… – Он хочет на прощание сказать что-то очень значительное, округляет глаза, но в это время его прерывает Каля.
– Семен, – улыбаясь говорит она, – Виктор Константинович уходит не на пенсию.
– Ах… да. – Семен энергично трясет мне руку. – Извините, я по привычке.
Он обнимает меня за плечи. Я подхожу к начальнику отдела Чиркову. Тот встает и озабоченно поднимает брови.
– У вас на стройке все в порядке? Ну желаю… Если что… – Он улыбается.
Потом прощаюсь со всеми сотрудниками. У дверей оглядываюсь и снова говорю:
– До свидания.
– Счастливо… до свидания, – хором отвечают они. Алексей Романович поднимает вверх руку. Лобов кашляет.
Я иду по длинному коридору, потом медленно спускаюсь по мраморной лестнице. Мне становится грустно, кажется, без причины.
Наша стройка у Москвы-реки. Вокруг площадки стоит высокий деревянный забор. Проходя через ворота, я вижу большую доску с надписью: «Родители, не пускайте детей на стройку!» Я невольно улыбаюсь. Такие призывы висят на всех стройках Москвы, но никогда я не видел родителей, которые стояли бы у строительной площадки и ловили своих любознательных отпрысков.
По площадке тяжело ползал экскаватор, на стреле у него болтался брелок в виде шара весом полтонны. Экскаватор остановился около деревянного дома, покосившегося от старости, и точным ударом шара разрушил его.
Другой экскаватор, кряхтя и лязгая цепью, тащил из котлована ковш с грунтом, поднимал его и сбрасывал грунт в самосвалы, «МАЗы» отъезжали, натужно воя. Рядом гудели два бульдозера, растаскивая большую кучу земли. Деловито чавкал копер, забивая длинные железобетонные сваи. Вдали у начатых домов двигались стрелы каких-то диковинных кранов.
От непрерывного движения машин, от сносимых старых домов над площадкой висела туча пыли, а солнце, как будто тоже задетое экскаватором, раскаленной массой стекало на площадку, безжалостно накаляя машины и землю.
У малинового автомата с газировкой выстроились нетерпеливые водители, тут же, невзирая на все запреты, солидно стояли несколько пареньков.
Здравствуй, здравствуй, милая стройка. Сколько строителей уходило от тебя в учреждения, проектные конторы. Уходили и снова покаянно возвращались. Только тут, у тебя, им хорошо…
Когда я вошел в прорабскую, где собрались все старшие прорабы, они встали. Это было для меня так неожиданно, что я обернулся: нет, за мной никого не было. Впервые в жизни меня так приветствовали. Я видел, как в таких случаях старший начальник в армии небрежно махал рукой: «Садитесь, садитесь», но что делает отставной главный инженер, я не знал и смешался.
Прораб Анатолий, с подозрительным румянцем на впалых щеках, первый поздоровался со мной и, задержав мою руку, пытливо посмотрел на меня.
– Ну как вы там? – мягко спросил Быков. – Как вы живете? – Быков, как всегда, был несколько неряшлив, а его густые черные волосы, казалось, уже давно не расчесывались.
– Хорошо, – машинально ответил я.
Кочергин, когда поздоровался со мной, хитро сощурился.
– Что и говорить, Виктор Константинович, рад вас видеть. – Он долго тряс мою руку и вдруг добавил: – Но, не обижайтесь, без вас как-то спокойнее было.
Прораб Соков стоял в углу и по своему обычаю что-то искал. Он кивнул мне головой, несмелая улыбка появилась у него на губах. Я тоже ему улыбнулся.
Только один прораб Морозов не выразил никакого отношения к моему приходу. Его загоревшее лицо с крупными грубоватыми чертами осталось неподвижным. Он пояснил, что товарищ (так он и сказал «товарищ») Моргунов приказал ему явиться сюда.
Я поздоровался еще с нормировщицей Ниной, почему-то покрасневшей при виде меня, главным механиком и целым выводком каких-то молодых людей.
Наверное, я должен был что-то сказать всем. Ведь есть же много безликих фраз, которые гасят неловкость первой встречи. Но я был слишком взволнован и молчал…
Вдруг мне показалось, что я никуда отсюда не уходил, и сразу пришла легкость.
– Сели, друзья, – непринужденно сказал я. – Мне тоже без вас, Кочергин, было спокойнее, и все же я тут.
Мы разместились за письменным столом. В дни молодости он, очевидно, был покрыт клеенкой, сейчас от нее остались только рыжие лоскутки. Поверхность стола вкривь и вкось исписана номерами телефонов. Несколько раз я раньше предлагал Анатолию сменить стол, но он каждый раз отбивался, утверждая, что без него не сможет работать.
Все мне было любо тут: и графики завоза деталей, развешанные на стенке, и полки с чертежами, и зеленый коммутатор связи с двумя сердитыми красными глазками. Через открытое окно слышался шум стройки.
– Как живете, друзья? Расскажите, – попросил я.
– Может быть, сделаем так, Виктор Константинович, – резковато заметил прораб Анатолий, – сначала потолкуем о деле, а потом, если останется время, будем расспрашивать друг друга о жизни. А?
Я вздохнул:
– Да, конечно, о деле.
Несколько минут Анатолий безуспешно боролся со своим столом, пытаясь вытащить ящик. Наконец, когда Анатолий уже начал чертыхаться, ящик с душераздирающим визгом выдвинулся. Анатолий вытащил папку с обтрепанными краями и одной сиротливо болтавшейся завязкой и протянул мне.
– Нечего улыбаться, – сказал он сердито, – читайте!
Я взял папку…
– Ну что? – спросил Анатолий, когда я ознакомился с материалами. – Выйдет что-нибудь?
Я молчал.
– Ну да, так я и знал! – У Анатолия на худых щеках ярче обозначились красные пятна. – Я так и знал, – повторил он. – И они молчат, – показал он на прорабов, – все молчат… Только Моргунов кричит. – Анатолий схватил папку и снова сунул ее в ящик. – Ладно… надоело все!
– Постойте, ну чего вы кипятитесь? – сказал Быков. – Ну хорошо, не будем молчать. Эх! – Он укоризненно покачал головой, потом обратился ко мне: – Вы уже прочли, Виктор Константинович, нужно пояснить… Хорошо. Вот сей муж, – показал он на Анатолия, – решил прогреметь… Не буду, не буду, Анатолий Александрович… Он предложил на восьми новых корпусах вести монтаж этажа за сутки. Анатолий собирается применить новые краны, которые недавно выпустили, поставить их по два на каждый корпус. Фантазия? – Быков посерьезнел. – Вот этого я не могу сказать. Во всяком случае, полчуда произошло. Главк дал шестнадцать кранов… Попробовали – не получается. Что вы скажете?
Я молчал. Что я мог ответить? Все это вызывало сомнение. Почему нужно эксперимент проводить сразу на восьми домах? Почему нужно ставить такую трудную задачу: этаж в сутки? Расчеты Анатолия, которые я просмотрел, вроде правильны, но вот сразу сорвался монтаж…
Кочергин хитренько сощурил глаза.
– Не пойму, зачем мне спешить? – спрашивает он. Огрубевшими пальцами он пытается разгладить завиток клеенки на столе. – Что мне, зарплату добавят? А?
– Ну, а вы, Соков? – раздраженно спросил Анатолий. Соков мнется, он не знает, что ответить. Он выглядит совсем стареньким, поседел, сгорбился.
– Я как все, – наконец говорит он. В его глазах я вижу тревогу.
– Ладно, Анатолий Александрович, разберемся, – говорю я.
Мы выходим из прорабской, и сразу на нас набрасывается злющее июльское солнце.
Анатолий провожает меня к воротам. Он молчит, досадливо морщится. Чтобы прервать паузу, я говорю:
– Какие все же хорошие, скромные люди у нас.
– Почему скромные? – вдруг набрасывается на меня Анатолий. – Скажите, откуда взялся этот стандарт – если работник хороший, то он обязательно должен быть «скромным»? А ведь на самом деле наши прорабы обыкновенные люди с человеческими слабостями. Им хочется, чтобы их хвалили, если есть за что. – Он остановился, ожидая от меня ответа.
– Да что вы, Анатолий Александрович! Разве я сказал – «скромные». Вам, наверное, послышалось – пробую я отшутиться.
Он усмехнулся. Мы снова медленно пошли по дороге.
– И еще заметьте, – сказал Анатолий, – почти во всех книгах работник, который мечтает о выдвижении, преподносится как отрицательный персонаж. А вот герою произведения все равно, кем работать: рядовым инженером или главным, мастером или начальником строительства. Он ведь «скромный»! Чепуха это! Ведь каждый нормальный человек думает о своем продвижении по службе. Что тут плохого? Скажите?
– Почему вы об этом вдруг заговорили? – уклонился я от ответа.
Мы дошли до ворот.
– Почему я заговорил? – медленно сказал Анатолий. – Вы это хотите знать? – он пристально посмотрел на меня. – Ну что же, не буду скрывать. Как, по-вашему, имею я право думать о должности главного инженера?
– Безусловно.
– Ну вот, я о ней думал, она мне нравится. Мне сделали предложение… но я отказался.
– Почему?
Он усмехнулся:
– А вот этого я вам не скажу… До свидания.
Мне хочется скорее поделиться новостью: Николай Николаевич вышел на работу и позвонил мне по телефону. Несколько минут, кажется, не очень членораздельно, я выражал свою радость. Он рассмеялся и спросил, не загордился ли я, работая в столь достопочтенном учреждении, и не могу ли я уделить ему немного времени.
– Конечно, Николай Николаевич! – закричал я в трубку.
Он просил меня приехать к нему.
…Николай Николаевич встал и протянул мне руку. Я крепко пожал ее.
– Как хорошо, что вы наконец выздоровели, Николай Николаевич!
– Постой, постой, Виктор, руку оторвешь. – Как прежде, он назвал меня по имени. Ему, очевидно, была приятна моя радость. – Ты забыл, что я из больницы.
Потом мой управляющий (так я привык его называть) заговорил об экспериментальной стройке.
– Виктор, я был на стройке Анатолия, там пока не все получается. Первые этажи монтируются за три дня, а обещали за сутки. Может, попробуешь?
Он пристально посмотрел на меня, потом встал, тронул за локоть, и мы подошли к окну.
– Я хочу быть откровенным: тебе не выгодно впутываться в это дело. Поможешь осуществить Анатолию его предложение – все лавры ему, сорвется – все неприятности тебе. Ты меня понял?
– Да, Николай Николаевич.
– Когда ты внедрял бетонную установку, тебе было трудно, но это было твое предложение, твое. Сейчас вроде у тебя нет никакого стимула…
– Я попробую, Николай Николаевич. Анатолий талантливый прораб, сделаем это на одном его доме.
– Что значит на одном доме? И что значит талантливый прораб? – медленно и укоризненно сказал мой управляющий. – Неужели ты думаешь, что мы собираемся создавать тепличную стройку. Пошумим, а потом на массовом Строительстве с обычными прорабами… Нет, Виктор, этого я делать не буду.
Он стоял, опираясь на палку, совсем седой, еще не оправившийся от болезни. В углах его рта появились две скорбные морщины. Я не мог ему отказать.
– Хорошо, Николай Николаевич: восемь домов и четыре обыкновенных прораба.
Он улыбнулся, положил руку мне на плечо.
– Ты уже много сделал. Сейчас задача – сокращение сроков строительства. Время – вот главное. Это твой последний экзамен, Виктор.
Человечество изобрело часы, календарь, и ему кажется, что оно знает Время, что течет Время плавно: тик-так – качнулся маятник, прошла секунда, потом минута, час, сутки, и все сначала.
Но это не так. Замечали ли вы, как иногда медленно и мрачно плетется время, а бывает – мчатся дни…
И хотя по радио каждый прошедший час стали отмечать жалобными сигналами, а в шесть утра диктор объявляет, что наступил день, и сообщает дату, – все равно обуздать время не удалось.
Вот и у меня в комитете дни тянулись медленно, долго, а с возвращением на стройку время вновь заторопилось.
Контора управления разместилась в старом одноэтажном доме, чудом избежавшем сноса. Моя рабочая комната четыре метра высотой; левый угол занимает монументальная кафельная печь, которая почему-то навевает на меня грусть и будит раздумья о бренности существования. Окна и двери таких размеров, будто в доме раньше жили не обыкновенные люди, а семейка циклопов.
Эти дни я много работаю. Сегодня уже с утра ко мне бегут прорабы с жалобами на различные неполадки.
Капризничали башенные краны. Все, казалось, испытывали крепость моих нервов. Анатолий кричал, что срывается монтаж; начальник управления механизации Левков по телефону укорял меня за то, что мы приняли очень сжатые сроки монтажа:
– Бог мой… не перебивай меня… Ну, смонтируете этаж не за сутки, а за двое или трое суток… не перебивай, говорю… что, от этого мировая революция пострадает?
Кочергин, хитренько усмехаясь, говорил, что главк подсунул нам бракованные краны, и только Морозов многозначительно и торжественно молчал, и, как ни странно, это особенно донимало меня.
Приехала стройконтролер Анна Ивановна Ивашкина, высокая полная женщина с лицом цвета клюквенного киселя. Она ходила по всем корпусам и, показывая пухлым пальцем, каждый раз спрашивала: «Это что?»
– Где? Ничего не вижу.
Ответ злил ее. Она подходила к колонне, показывала на сварной шов:
– Это что?
– Это сварка.
Анна Ивановна укоризненно качала головой и величественно шла дальше, повторяя:
– Это что?
Через два часа она отбыла.
Некоторое время я молча стоял на перекрытии, но, увидев Гната, неожиданно для себя спросил, указывая на плиту:
– Это что?
– Плита, – удивленно ответил Гнат.
– Это что?
– Ящик… Да что это с тобой, инженер?
Я очнулся:
– Прости, Гнат, контролерша меня совсем закрутила.
К вечеру на стройку перестал поступать раствор.
Анатолий привел ко мне нашего нового диспетчера Любу, очень юное и хрупкое существо в синих брючках.
– Вот, посмотрите на нее, – закричал Анатолий, – забыла заказать раствор. Ну что с ней сейчас делать? – Он нервно забегал по комнате.
– Это правда? – как можно строже спросил я.
Она кивнула головой и стала озабоченно оттирать на пальце чернильное пятно.
Я позвонил снабженцу. Митрошин призвал на наши головы все громы небесные и потребовал немедленно четвертовать Любу.
Я смиренно молчал. Накричавшись вдоволь, Митрошин наконец смилостивился и сказал, что займется раствором.
Я повесил трубку.
– Но виноваты и вы, Анатолий Александрович, – надо проверять.
Мы заспорили, забыв о Любе, и вдруг она странно тонко заплакала.
– Вы чего? – недоуменно спросил прораб Анатолий.
– Ви-ви-ктор Константинович меня не руга-ет… – Люба плача выбежала из комнаты.
Мы смущенно посмотрели друг на друга.
– Пойду успокою, – сказал Анатолий, поднимаясь.
На стройку приехала черная «Волга». Строители знают, что на такой машине ездит большое начальство. Поэтому ко мне экстренно отрядили Петьку.
У «Волги» стоял заместитель начальника главка Левшин. Лицо у него словно застыло.
Мне никогда не удавалось скрыть свои чувства, и люди, которые внешне не реагируют на события, кажутся мне загадочными. Я невольно перед ними робею. Я рассказываю Левшину о ходе строительства, сбиваюсь и умолкаю.
– Ну? – произносит он.
– Все, – виновато говорю я.
– Не слишком подробно. – Он опускает веки. – Так что же вы все-таки собираетесь делать, чтобы войти в график?
Работа в комитете все же кое-чему научила меня. Раньше я ответил бы сразу, теперь сказал:
– Я подумаю и сообщу вам.
– Это единственно разумные слова, которые я услышал от вас за четверть часа, – сказал Левшин и недовольно спросил: – Не совершили ли мы ошибку, поручив вам такое сложное дело?
Я ответил, что ошибки не совершили.
Но Левшин не принял шутки.
– Я позвоню вашему управляющему, пусть поговорит с вами.
– …Ничего, ничего, Виктор, работай! – через два часа говорил мне приехавший на стройку Николай Николаевич. Он выглядел совсем плохо. – Ничего, держись. – Он ободряюще положил мне руку на плечо. – Рядом с новым всегда возникают трудности. Не суетись, не бегай, думай, и трудности отступят. – Он уже улыбался.
Я принял трудное решение – на время прекратить монтаж. На стройке оно было встречено гробовым молчанием.
Даже Гнат не шумел, только при встрече странно тихо сказал:
– Смотри, инженер, влипнешь.
Но зато сверху гремели раскаты грома. Из главка требовали объяснения.
Позвонил Николай Николаевич.
– Это так нужно? – коротко спросил он.
– Да, Николай Николаевич, следует сначала подготовиться.
– Хорошо.
На стройку прибыли представители завода башенных кранов. Выяснилось, что наши крановщики полностью не освоили механизмы. Инженеры завода, их было трое, приступили к обучению наших механизаторов.
Мы заказали новую оснастку.
Даже в троллейбусе, по пути на работу, я снова продумывал технологическую цепочку. Вроде все предусмотрено, вот освоим краны, придет новая оснастка. Остаются только мелочи… Мелочи… А вдруг дело в них?
На работе я позвонил прорабу Анатолию.
– Через час начните монтаж на одном корпусе, – приказал я.
– Почему? Ведь еще не все готово.
– Скажите нормировщице, чтобы она приготовилась к хронометражу.
Анатолий что-то проворчал. Я повесил трубку.
Целый день я провел на монтаже. Сюда секретарь Лида, недовольно хмуря широкие брови, и приносила на подпись бумажки.
– Может, мне перенести сюда стол и машинку? – ядовито спросила она.
В шесть часов вечера, когда у меня, как обычно, собрались прорабы и бригадиры, я предложил в монтажном звене сократить монтажника и добавить одного сварщика.
– Ерунда все это! – вспыхнул прораб Анатолий. – Пусть краны работают бесперебойно, и все пойдет.
– Обойдемся, инженер, – закричал Гнат, – что же чужих приглашать?
Впервые я резко оборвал Гната. Я положил на стол карту хронометража.
– Смотрите – двадцать два процента кранового времени теряется из-за задержки в сварке…
Монтаж был возобновлен через пять дней.
Мне позвонили из диспетчерской.
– Виктор Константинович, – раздался тонкий голосок Любы, – вас срочно требуют на первый корпус.
– Что случилось? – встревоженно спросил я.
– Не знаю.
…На перекрытии третьего этажа на узкой скамейке сидели прорабы.
Кочергин поднялся, зашел в будку мастера, вынес стул и поставил его напротив скамейки.
– Садитесь, – коротко сказал он.
Я сел.
– Виктор Константинович, – осторожно начал Кочергин. – Мы тут собрались и приняли решение. Извините, конечно, что без вас. Но вы бы нам мешали. – Он усмехнулся. – Не дали бы нам свободно порассуждать…
– Не тяните резину, Кочергин! – резко сказал прораб Анатолий. – Говорите сразу.
– Сейчас, сейчас… Понимаешь, Анатолий, не люблю говорить начальству неприятные вещи… Виктор Константинович, – снова обратился он ко мне, – как видите, мы смонтировали только пол-этажа. И краны работали бесперебойно, и сварщиков по вашей рекомендации добавили, и оснастка новая, а не получается. Сколько же можно трепать себе и другим нервы? Мы решили прекратить этот экспери… эспери… черт его знает, даже не выговоришь.
– Эксперимент, – сказал Быков.
– Не понимаю, – медленно сказал я. – Почему вдруг? Анатолий Александрович, что это значит?
Анатолий сидел на краю скамейки, опустив голову.
– Это значит, – помедлив, ответил он, – что мои расчеты – это теория, а жизнь есть жизнь. Это значит, что я втравил вас всех в авантюру. – Он поднял голову. – И не смотрите на меня так осуждающе. И так тошно!
Быков встал, обошел скамейку и положил руку на плечо Анатолию.
– Не нервничай, Анатолий… Все в порядке, Виктор Константинович, – мягко сказал он. – Монтаж ведь ускорен, а быстрее все равно не получится.
– Но почему еще не поработать? – спросил я.
– А сколько можно волынку тянуть? – вдруг резко спросил Морозов. – Сколько? – он приподнялся. – Никому вся эта шумиха не нужна. Нужна ритмичная работа, а не рекорды. Я сыт по горло от всех этих затей. Завтра перехожу на нормальный график. – Его всегда невозмутимое лицо злобно искривилось.
Вот когда он наконец заговорил. Мне даже стало легче, но я понял, что должен принять его вызов. И, наверное, от результатов моего спора с Морозовым зависит судьба всей стройки.
Я посмотрел на Сокова, сидевшего напротив меня. Он несмело поднял на меня глаза.
– Объясните, Виктор Константинович, – тихо попросил он, – для чего нужно продолжать опыт?
Из лестничной клетки появился Гнат. Увидев меня, он сразу закричал:
– Инженер!..
– Помолчи, балаболка! – оборвал его прораб Анатолий.
Гнат ничуть не смутился, подошел к нам и тоже сел на скамейку.
– Ладно, и я тут посижу в рабочее время, – усмехаясь сказал он.
Наконец я собрался с мыслями.
– Это не рекорд, Морозов, – сказал я. – Дело не в рекорде. На заводах есть такое понятие – «проектная мощность». Ее, эту мощность, рассчитывают проектировщики, и потом все ИТР на заводе считают делом своей чести ее достичь. У нас на стройке нет такого понятия. Правда?
Прорабы молчали.
– Такого понятия нет, – весело сказал Гнат.
– Анатолий Александрович правильно рассчитал. Теоретически этаж можно смонтировать за сутки – это наша «проектная мощность». Мы должны ее достичь. Выжать все из кранов. Снова пересмотреть состав бригад, может быть, применить другие кондукторы…
Прорабы молчали.
– Что касается ритма, – продолжал я, – то ведь ритм, Морозов, бывает разный. Можно ритмично возводить дом год, можно полгода, а Анатолий предлагает за двадцать дней.
– А я говорю, что все это никому не нужная шумиха, – упорствовал Морозов, поблескивая черными узкими глазами. – Ну скажите, кому это нужно?
– Наверное, все же нужно… Нашему управлению, всем остальным стройкам, – тихо сказал Соков. – Людям нужно…
– Мне нужно, – весело и громко заявил Гнат.
– И мне! – раздался за моей спиной голос бригадира Сергея Королькова. – Еще никогда наша бригада так здорово не работала.
– Вот, вот… профсоюзное собрание устроим, – перебил его Морозов.
– Нет, профсоюзного не будет, – выйдя вперед, ответил Корольков. – Вы уж извините, товарищ Морозов, мне нужно начинать монтаж.
…Остались только Анатолий и я. Он по-прежнему сидел, опустив голову.
– Я этого не забуду, Виктор Константинович, – тихо сказал он.
Я не ответил. У меня вдруг возникла мысль, что впервые с тех пор, как Николай Николаевич назначил меня главным инженером, я не выполнил своего обещания, подвел его. Эксперимент с монтажом не получился.
Снова бежит ко мне Петька:
– Черная «Волга»… Черная «Волга».
Эх!.. Я медленно выхожу на площадку. У машины стоят Левшин, Николай Николаевич и Морозов. Я здороваюсь.
– Ну что, так и не вошли в график? – строго спрашивает Левшин.
– Нет.
– Вот тут Морозов на вас жалуется, что вы заставляете его продолжать эксперимент. Это что, ваше твердое решение? Приказ?
– Да.
Левшин усмехается и разводит руками:
– Тут я ничего не могу сделать, Морозов. Приказ есть приказ.
Когда Морозов уходит, я говорю:
– Николай Николаевич, я не сдержал своего обещания. Не получилось. Я не выдержал последний экзамен.
– Инженер! – вдруг издали закричал Гнат. – Когда же наконец…
– Подойди сюда, – позвал его Николай Николаевич. И когда Гнат подошел, он сказал: – Слушай, Гнат, почему ты всегда называешь Виктора Константиновича инженером? А? Ведь он главный инженер…
