Текст книги "Строители"

Автор книги: Лев Лондон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 54 страниц)

– Да, конечно, улыбаться нечему, – подтвердил я. И засмеялся, – Секретарша у вас очень заботливая.

На его большом плоском носу появились морщины (позже, когда мы стали встречаться чаще, я понял, что это означает крайнюю степень веселья).

– Черт его знает… Вот подсунули мне, – несколько смущенно объяснил он.

– Но она ведь старается! – Мне казалось, что продолжение разговора на эту тему дает мне некоторое преимущество.

Но Левшин уже стал серьезным.

– Вы тоже, кажется, стараетесь. Но, к сожалению, пока ничего не получается. Что ж это вы? По вашему предложению растворный завод и аварийки механизации начали работать ночью. А вы не подготовились. Ерунда какая-то…

– Да, ерунда, – подтвердил я.

Не знаю почему, несмотря на его мрачный вид, я чувствовал себя с ним легко, свободнее, чем со своим управляющим.

– Мне нужна ваша помощь, – строго, в тон ему, сказал я и тоже стукнул кончиком карандаша по столу.

– Ну? – мрачно протянул он, но я заметил, что на его носу снова появились морщинки.

– Установлено, и вы с этим согласились, что первое условие непрерывной работы – диспетчеризация. Для этого нужно двадцать пять аппаратов «Молния», восемь новых штатных единиц диспетчеров, в том числе должность главного диспетчера треста… – Мне казалось, что я говорил твердо, по-деловому и что ему ничего не остается, как отдать необходимые распоряжения.

Но он молчал, мрачно разглядывая меня.

– Вы ничего не поняли, абсолютно! – наконец медленно сказал он. – Так я и знал… Вы попробуйте в обычных условиях быть инженером, по-инженерному вести работу. Я подчеркиваю: в обычных условиях, а не в тепличных… Ну дам я вам дополнительные штаты, отдам двадцать пять аппаратов из пятидесяти. А дальше что? – он пристально смотрел на меня. – Что дальше?

Я молчал.

– Молчите… это вас не интересует. Ну так я вам скажу: ровно через неделю сюда, – он ткнул карандашом в сторону двери, – зайдут еще пятьдесят главных инженеров, пятьдесят! И потребуют то же самое себе. Что я им дам?

Он был логичен. Это была та неумолимая, безжалостная логика, которая уже не оставляла никаких надежд, но именно поэтому она была не верна.

– Где я возьму двадцать пять, помноженных на пятьдесят, – тысячу двести пятьдесят аппаратов и восемь, помноженных на пятьдесят, – четыреста новых штатных единиц? – Через каждые три-четыре слова он опускал карандаш на стекло, но мне казалось, что чем-то тяжелым он все время бьет меня по голове. – Нет, я не дам вам (стук карандашом) ни одной штатной единицы (стук), не дам и лишних аппаратов (стук). Делайте все сами…

И я сорвался.

– Зачем вы непрерывно стучите карандашом? – зло спросил я.

Он удивленно посмотрел на меня, потом на карандаш и отложил его.

– Вы и без того вполне доказали, что я только зря теряю время. Ну, а скажите, – я вскочил со стула, – скажите, вы-то подумали над тем: зачем мне все это? А?

Болезнь все же дала себя знать.

– Начальники отделов треста говорят: они так перегружены, что и думать не могут о диспетчеризации… Вам нужны только результаты; управляющий на техсовете высказался против этого мероприятия, – к кому же мне еще обратиться?

Левшин сумрачно смотрел на меня.

– Ну, хорошо, – миролюбиво произнес он. – Что вы можете окончательно предложить? – Он по привычке взял карандаш, но сразу отложил его.

И тогда я вдруг понял, что ничего не могу предложить, что он прав, – всякая помощь главка сейчас будет только вредна.

– Ничего, абсолютно ничего… Вы, конечно, правы. Я пойду…

К моему удивлению, Леонид Леонидович был внимателен и любезен. Справился о моем здоровье и даже пошутил – тесть, мол, некий ангел-хранитель, который оберегал мой покой во время болезни.

– Как ее фамилия? Мне Неонелина говорила… – Он добродушно рассмеялся. – Кто она вам, Виктор Константинович?

– Соседка, – коротко ответил я. Разговор не совсем укладывался в привычные рамки – мне хотелось скорее покончить с этой темой.

– Соседка!.. О, это опасно, Виктор Константинович, поверьте моему опыту. Это очень опасно. А она замужем?

– Да. – Предугадывая возможные вопросы, я добавил. – У нее двое детей, собака… и кошка.

– Это не важно, – все так же добродушно улыбался управляющий. – Это совсем не важно! Некоторые трудности в таком деле даже как-то интересны…

Я подошел к окну. Когда же я наконец научусь вести разговор? Он просто высмеивает меня, а я все молчу…

С сияющим лицом вошел Костромин:

– Ну, Леонид Леонидович, в редакции все в порядке. В ближайшие дни напечатают… – Он увидел меня и осекся.

– Продолжайте, продолжайте, Владислав Ипполитович, – я постарался добродушно улыбнуться. – У нас тут не очень деловой разговор. Так что же в ближайшие дни напечатают?

Костромин смотрел на меня, как на привидение.

– Может быть, это секретные данные, Владислав Ипполитович? Тогда я не буду вас расспрашивать.

Добродушная, игривая улыбка, слиняла с лица управляющего.

– Какие могут быть секреты, – сказал он, поигрывая ручкой. – В чем дело, Костромин?

– В редакции многотиражки, – наконец заговорил мой заместитель, – понравилось, как был проведен наш технический совет. Они решили об этом написать.

– Ах, вот что! – сказал управляющий. – Рановато, рановато! Чему вы улыбаетесь, Виктор Константинович?

Вон как он ловко повернул. Нет, трудно с ним состязаться в разговоре, лучше уж в открытую. Я сел напротив Костромина.

– Правду?

– Да, конечно. – Он насторожился.

– Я думал о том, как хорошо вас иметь своим союзником.

– Ах, вот вы о чем! – с облегчением сказал управляющий. – Кто же вам мешает?

– Вот я и хотел просить вас помочь.

– Слушаю.

– Вечерняя и ночная смены у нас на стройках без руля и без ветрил. Завод раствора и трест механизации грозятся ликвидировать только что организованные ночные смены, если мы не создадим диспетчеризацию. Что вы посоветуете?

Я умышленно не вспоминал о техническом совете, но управляющий напомнил сам:

– Это то, что вы предлагали на техническом совете?

– Да.

Он пододвинул к себе бумаги и, поигрывая ручкой, начал их просматривать.

– Так, так, – говорил он, откладывая левой рукой очередное письмо в сторону.

Прошло несколько минут, наконец он тихо сказал:

– Насколько мне помнится, я уже один раз пробовал вам советовать. Что же получилось?.. Мой совет не был принят во внимание. Теперь вы желаете, чтобы я попробовал еще раз… С тем же успехом?

Управляющий снова взялся за бумаги.

Я поднялся:

– Пойду.

Он отложил в сторону ручку и приветливо спросил:

– Вы завтра где?

– С утра на гостинице.

– Это хорошо. До свидания, Виктор Константинович.

– До свидания.

Итак, круг замкнулся.

«Ничего, – утешал я себя вечером, – ничего. Самое главное – не терять бодрости, что-нибудь да придумаю». Но тут же язвительно спрашивал себя: «А что придумаешь? Что ты можешь придумать? Засыпался, дорогой. Через несколько дней будут ликвидированы ночные поставки раствора, ночные аварийки. То небольшое, чего удалось добиться, будет угроблено».

Кот Тёшка, чтобы напомнить о себе, вскочил на письменный стол.

– Но-но, Тёшка!

Тут стопкой лежали письма Николая Николаевича.

«Вот человек, совсем больной, не сдается… Нет, круг не замкнулся, есть еще одно звено».

Звонок. Я открыл дверь, вошел Григорий Матвеевич, держа в руке ночные туфли.

– Как, вы уже выздоровели? – удивился он.

– Как видите.

Он постоял в нерешительности, потом вдруг сказал:

– Виктор Константинович, ведь Машенька не знает, я у вас переночую сегодня, если не возражаете. Тихо тут у вас, спокойно… никто не мешает.

– Конечно, Григорий Матвеевич, конечно! Заходите. – Я улыбался.

– Конечно, смешно, я понимаю, – бормотал он, устанавливая раскладушку. – Но я рад, что вы улыбаетесь. Когда вы открыли дверь, у вас было нехорошее лицо… Только вы меня не выдадите?

Глава восьмая
Диспетчерская

Специалисты, вероятно для того, чтобы подчеркнуть особую значимость своей профессии, придумали целую кучу замысловатых терминов или, на худой конец, меняли хотя бы ударения в общепринятых словах.

Моряки, например, говорят «компас», хотя все остальные смертные делают ударение на первой гласной, обыкновенную кухню величают «камбузом»; угольщики упорно произносят «добыча».

Даже языковеды придумали такие неблагозвучные слова, как «антициркумфлекс», например. Попробуйте выговорить «ан-ти-цир-кум-флекс», что означает всего-навсего характер ударения.

Строителям было не к лицу отставать. Вот и явилось на свет божий такое несуразное словосочетание, как «сдаточный объект», то есть здание, которое в ближайшее время должно быть сдано в эксплуатацию.

Рано утром, когда Григорий Матвеевич и Тёшка сладко похрапывали на раскладушке, я выехал на наши «сдаточные объекты» – три жилых дома и гостиницу.

Кажется, гостинице собирались присвоить благозвучное название «Аврора», но начальник СУ Беленький упорно именовал ее «Кетой».

– Ты, Виктор, посмотри на план гостиницы, посмотри… Ну, что?! – Он многозначительно улыбался. – Правда, в плане рыба?.

Я смотрел на чертеж, нигде не видел рыбы, но спорить не хотелось.

– Вот видишь, – удовлетворенно говорил Беленький. – Рыба, настоящая рыба!

У входа в двухэтажный особняк, где расположилось управление Беленького, висели две солидные черные вывески, на которых золотыми буквами была выписана вся родословная стройуправления.

Секретарь, молодая девушка с сияющими глазами, попросила меня присесть в кресло, пока она доложит.

– Я мигом сбегаю, – успокоила она меня.

– А что, его разве нет? – спросил я, но она уже исчезла за величественной дубовой дверью кабинета.

Через несколько минут она появилась, еле переводя дыхание.

– По… пожалуйста, заходите… Фу, уморилась!

Я никогда еще не видел такой длинной комнаты. Где-то в ее конце, за письменным столом, маячила очень маленькая фигурка Беленького. Действительно, чтобы за две-три минуты побывать у его стола и вернуться в приемную, секретарю нужно было «сбегать».

Я пошел к месту расположения Беленького. Он, улыбаясь, заговорил, сильно жестикулируя, но я ничего не слышал, точь-в-точь как перед экраном телевизора, когда выключен звук.

Наконец я добрался до его стола. Всю вступительную часть я не слышал, Беленький заканчивал:

– …смотри, что эти подонки придумали!

Я сел на стул.

– Подождите, Дмитрий Федорович, я отдышусь. А что, в план развития транспорта Москвы вы не включили новое маршрутное такси: «Дверь кабинета – письменный стол»? – спросил я.

Он громко рассмеялся.

– А ты, Виктор, не лишен юмора, – покровительственно заметил он. – Понимаешь, этот подонок заказчик не платит за временные сооружения гостиницы…

Я терпеливо ждал, пока Беленький изольет душу. Но когда он принялся за «свеженький» анекдот, я перебил его:

– Поехали, Дмитрий Федорович, в «Аврору».

Беленький тоже, очевидно, понял мое настроение, с легкостью бросил начатый анекдот, но ехать отказался.

– Куда, куда? Да моей ноги там не будет!.. Чтоб я этому подонку еще сдавал «Кету»?!

– Ну, как хотите, поеду сам. Но не обижайтесь, если на месте я дам указания прорабу.

– Пожалуйста… Слушай, Виктор, – он тоже встал, – ты на меня не обижаешься?

– За что? – Я направился к двери.

Беленький шел рядом.

– За то, что я выступил против твоих предложений на техсовете.

– Нет, не обижаюсь. Видите, заехал к вам.

– Я тебя знаю, ты виду не покажешь. Мягкий, мягкий, а своротить тебя в сторону трудно…

Беленький улыбнулся, показав частокол стальных зубов.

– Пойдем назад к столу, договорим… Или знаешь что, давай я тебя подвезу на «Кету».

– Не нужно меня подвозить, вот если вы тоже туда со мной, – пожалуйста.

– Ладно, поехали… Ух какой принципиальный!

Мы вышли в приемную.

– Ниночка, если будут звонить, – важно говорит Беленький, – я с главным на «Кете».

– Хорошо.

Мы садимся в машину. Беленький плавно трогает «Победу» с места.

– Вот что, Виктор, я тебе скажу, только секретно. Да? Хорошо? Знаешь, многие тогда на техсовете переменили о тебе мнение. Большое дело ты задумал… Моргунов за тебя, я тоже. Убедим Визера и на следующем собрании все вместе так дадим управляющему… Ты держись начальников СУ, мы вместе такое сделаем!

Я отрицательно покачал головой.

– Почему? – вдруг жарко зашептал Беленький. – Он знаешь как под тебя копает?

– Новое дело, которое мы все должны организовать, – дело чистое. А то, что вы предлагаете, – сговор, склока.

Мы подъезжали уже к стройке. У Беленького было растерянное лицо.

Я тронул его за плечо.

– Я понял, Дмитрий Федорович, вы меня проверяли, – сказал я. – Правда?

Он смотрел прямо перед собой.

– Думаю, что я прошел проверку. И надеюсь, вы больше не будете ее повторять?

– Какая проверка, о чем ты говоришь, Виктор? – не понял он.

– Это была проверка, – настойчиво повторил я.

Некоторое время мы ехали молча.

– Да, это была проверка, – наконец сказал он.

– Первая и последняя?

– Да, последняя. Я уважаю вас, Виктор Константинович.

– Тем более.

В прорабскую Беленький входил, уже вполне успокоившись после нашего разговора. Он по-хозяйски толкнул большую рыжую собаку, которая лежала у входа и даже не поднялась при нашем появлении. Прораб гостиницы Ковалев, несколько располневший, добродушный человек, тут же согласился, что пес ведет себя невежливо и что это будет в дальнейшем учтено.

И вообще Ковалев был заранее согласен со всеми возможными нашими замечаниями. Он придвинул к себе листок бумаги, на котором записал: «а)Собака».

После этого он записал еще несколько указаний Беленького и вопросительно посмотрел на меня.

У него были открытые ласковые голубые глаза, в которых светилась такая же открытая душа, готовая вобрать в себя всех начальников и умиротворить их.

В этом же духе он действовал при обходе стройки. Собака, получив соответствующее внушение, чинно следовала за нами.

Это была трудная задача – через две недели сдать гостиницу в эксплуатацию. Стройка как будто иллюстрировала все наши недостатки. Мы вернулись в прорабскую. Ковалев перевернул листок бумаги, снова вопросительно посмотрел на меня, но когда я увидел его стол, заваленный различным хламом, – я понял участь этих записей.

Беленький занял кресло прораба; я и Ковалев сели напротив; собака снова легла у дверей.

– Ну? – спросил Беленький. – Плохо?

– Очень плохо, – любовно согласился Ковалев.

– Что будем делать? – грозно спросил Беленький.

– Сдавать гостиницу, – бодро ответил Ковалев.

– Что вам нужно? – Беленький взял карандаш и задумчиво постучал им по своим стальным зубам. – Что вам нужно?

– Рабочих.

– У вас уже больше двухсот рабочих, – вмешался я, – и никто не имеет аккордных нарядов, не знает, за что работает.

– Это вы правильно заметили, – обрадовался Ковалев. – Я сейчас запишу.

– Что ты все пишешь, а толку никакого! – закричал Беленький.

– Вот что, Дмитрий Федорович, – я поднялся, – завтра привезу сюда субподрядное начальство, а вы обеспечьте ежедневную разнарядку после работы. Я сегодня это проверю.

– Вам звонила два раза какая-то женщина.

Я посмотрел на секретаршу, ожидая очередного сюрприза, но, кроме голубого пиджачка, сильно расклешенного по бокам, ничего нового не было в ее туалете.

– Хорошо. Вы не знаете, Васильев у себя?

– Да.

Я позвонил ему.

– У меня к вам дело, Валентин Михайлович, где мы можем поговорить?

– Я сейчас зайду к вам, – ответил Васильев.

– …Скажите откровенно, вам, наверное, приятно быть в роли «рыцаря печального образа»? – минут через десять спрашивал он меня.

Мы сидели за длинным столом друг против друга. Только что я рассказал ему всю историю с диспетчеризацией и просил помощи.

Я засмеялся:

– Я уже и сам об этом думал… Ну и, по правде говоря, не хотелось лишний раз просить.

– Все сам, да? – Васильев усмехнулся.

…Васильев взялся за дело энергично. В шесть часов вечера он созвал партийное бюро. Оно собралось, как это обыкновенно принято в учреждениях, в кабинете управляющего.

– Тут главный инженер просит ему помочь.

Я объяснил присутствующим положение. Главный механик и Васильев поддержали меня, Костромин и Обедина высказались против.

– Вы хотите слова? – спросил Васильев управляющего.

Тот молчал.

– Ну что ж, – резко сказал Васильев. – Я вижу, что большинство против, придется обратиться за помощью…

– А как вы определили, что большинство против? – лениво спросил управляющий, поигрывая ручкой.

– Ну как же? Костромин, Обедина, вы…

– Вы ведь не слышали моего мнения.

– Нет, не слышал, но главный инженер уже к вам обращался.

Управляющий повернул ко мне голову:

– Я разве вам отказал?

– Вы ничего мне не ответили.

– Да, я не ответил, – все так же лениво сказал управляющий. – А сейчас я думаю так: в тресте есть пять вакантных должностей. Их можно использовать для диспетчерской.

– Но почему же вы раньше не помогли? – спросил Васильев.

– Видите ли, – любезно сказал управляющий, – когда секретарь парторганизации, которого мы выбирали, так энергично поддерживает предложение главного инженера, то мне остается только согласиться. Ведь так?!

– Это что-то новое в жизни треста, – усмехнулся Васильев.

– Тогда я снимаю свои возражения, – мило щебетнула Обедина.

– Я, как и раньше, против, – сказал Костромин.

Управляющий улыбнулся:

– Ничего не поделаешь, Владислав Ипполитович человек принципиальный… И вот что я еще хотел сказать: насколько я понял, Виктор Константинович с присущей ему настойчивостью через некоторое время поставит вопрос о следующих пунктах своей «программы»… – Это слово он произнес подчеркнуто иронически. – Создать управление обеспечения, по-новому организовать подготовку производства. Прошу иметь в виду, что тут я уже помочь не смогу. Даже если еще раз соберется бюро. Это дело уже не в моей компетенции… Вы мною довольны, Валентин Михайлович?

– Да.

Управляющий наклонил голову:

– Это для меня большая награда.

После бюро я зашел к себе. Звонил телефон. Мне всегда казалось, что у каждого телефона свой характер. У моего, безусловно, нервы были не в порядке, он непрерывно трещал: кто-то хотел заказать билет в кино или настойчиво требовал Наташу. Я уверен, что мой телефон специально перехватывает сигналы, адресованные другим аппаратам.

Сейчас, когда я снял трубку, глуховатый женский голос сказал:

– Здравствуйте, Северская говорит.

Подозревая, что это шалости моего телефона, я ответил:

– Пожалуйста, наберите правильно номер.

– Да это я, Лидия Владимировна!

– Простите, не знал вашей фамилии. – И вдруг я понял, что очень долго, целый век или больше, жду этого звонка. – Я так рад, что вы позвонили.

– Николай Николаевич просил меня передать вам письмо. Или, может быть, лучше отослать письмо по почте?

– Я подъеду к вам. Вы на работе?

– Да, через час кончаю… но за мной должны заехать.

Я промолчал.

– Алло… алло, куда вы исчезли?

– Я не исчез, мой дорогой доктор. Я вот думаю, почему это мне в жизни все так трудно дается? Миллионы людей назначают встречи, другие миллионы охотно дают согласие. Только микроскопическая часть человечества получает отказ… и, конечно, я в ее числе.

Она рассмеялась:

– Что-то вы очень смело разговариваете, помнится, раньше вы даже заикались.

– Я смелый только по телефону, Лидия Владимировна.

– Ну ладно, Виктор… Константинович, приезжайте ровно в восемь.

У меня было в запасе пятнадцать минут. Четверть часа – это много. Я мог просмотреть семь-восемь писем, позвонить один раз Беленькому или три раза обыкновенным смертным, мог начать просмотр проектного задания нового корпуса, много я мог сделать за эти пятнадцать минут, но я просто сидел.

В десять минут восьмого мне позвонил прораб Ковалев, приятным голосом, как о большом достижении, он сообщил, что на десятом этаже гостиницы разорвалась труба, вода заливает нижние этажи.

– Что делать? – спокойно спросил он.

– Как что делать? – закричал я. – Пусть дежурный слесарь закроет магистраль.

– Нет слесаря, – ответил Ковалев.

– Сами!

– Искал уже. Может, вы приедете? В нашем управлении уже никого нет.

…Я опоздал. В вестибюле больницы прогуливалась уже знакомая мне дежурная.

– Что ж это вы! Лидочка ждала вас целых двадцать минут… Вот оставила вам, – она протянула мне объемистый пакет. – Что с вами? У вас вся рубашка мокрая!

– Да вот, авария на стройке случилась, – пробормотал я, рассматривая письмо Николая Николаевича.

– Авария? А у нашего Сперанского никаких аварий, примчался сюда сразу, как только Лидочка ему позвонила.

– Вы не могли бы мне дать ее домашний телефон? – спросил я, уклоняясь от разговора о Сперанском.

– Не имею права. – Она подошла ко мне. – Но если б я даже дала вам телефон, все равно вы сегодня не дозвонитесь к ней. Уж я знаю.

– Извините, всего хорошего. – Я повернулся и пошел к двери.

– Постойте, – она быстро назвала номер.

…По этому телефону я звонил несколько раз. Даже в два часа ночи Лидии Владимировны не было дома.

Я проснулся с тяжелым чувством утраты. Шел дождь, низко висели темные облака.

Но надвинулись заботы – маленькие, средние, большие, как всегда по утрам. Главной из них была организация диспетчерской. Где взять людей?

И вот, когда я уже совсем предался отчаянию, провидению было угодно не оставить меня в беде, – кажется, так писали в старинных романах. Посланец провидения явился ко мне в образе практиканта Владика, вернее, уже не практиканта. Красненький ромбик на лацкане его пиджака со всей убедительностью извещал всех, что отныне Владик принадлежит к могучей когорте инженеров.

Пока рано утром я ездил на «Кету», Владик успел ознакомиться с положением дел в тресте. С секретарем он обстоятельно, со знанием дела обсудил проблемы современной одежды и украшений. Они пришли к выводу, что в женском платье нужно добиваться максимальной яркости цветов. Владик одобрил серьги и бляху, которые уже носила она, и настоятельно рекомендовал перстни с крупными камнями. К управляющему он, конечно, попал вне всякой очереди.

Перед Костроминым Владик вытянулся так, что начальник технического отдела Топорков, мастак по этой части, даже позеленел от зависти. Несмотря на то что Костромин дважды приглашал его садиться, Владик остался стоять, внимательно слушая все возражения Костромина против диспетчерской.

Он позволил себе почтительно напомнить уважаемому Владиславу Ипполитовичу, что в одной из его статей (эти статьи Владик, получив направление в трест, разыскал в читальне и прочел) упоминалось о диспетчеризации. Костромин так был поражен эрудицией Владика, что важно согласился: при некоторых обстоятельствах диспетчеризация возможна.

Обедину, которая по возрасту годилась ему в мамаши, Владик называл только Ирочкой. Сердце Ротонова растаяло после того, как Владик выслушал его длиннейшую речь. Владик не удирал от него, не прерывал, и Ротонов, тряся головой, поклялся, что Владик может полностью на него рассчитывать.

Все это Владик рассказал мне, демонстрируя предельную откровенность. Он сидел напротив меня, блестя озорными мальчишескими глазами, его остренькое личико было почтительно, но я знал, что эта откровенность тоже продуманный психологический ход.

Он даже сделал мне замечание:

– Как это вы, Виктор Константинович, умудрились в таком ясном деле, как диспетчеризация, нажить себе столько противников?

– Сам не знаю, Владик. Но зато теперь, я надеюсь, все будет в порядке.

Владик снисходительно усмехнулся, как это обыкновенно делают опытные велосипедисты или конькобежцы, глядя на смекалистых новичков.

– А что это значит: диспетчеризация? – вдруг спросил Владик. – Это что – сидеть за столом и все время кричать по телефону?

Я был несколько озадачен такой прямой постановкой вопроса.

– Видите ли, Владик… э… конечно, в диспетчерской есть телефоны и иногда приходится громко разговаривать, но это еще не все…

Я рассказал ему о техническом совете, двойном ультиматуме – директора растворного завода Турова и управляющего трестом механизации.

– Это я все понимаю, – задумчиво протянул он. – Да, диспетчеризация нужна. Но как вы думаете, почему именно я должен занять столь ответственный пост? – Слово «ответственный» было подчеркнуто, и, чтобы у меня не оставалось сомнений, что он иронизирует, Владик усмехнулся.

– Кажется, вы мне клялись когда-то, что полюбили наш трест и для него готовы на все? Диспетчеризация нам сейчас нужна позарез… К тому же помнится, что практикант Владик говорил о какой-то особой привязанности лично ко мне. Так вот, инженер Владик, вы можете сейчас на деле доказать, что это был не жест, – диспетчерская очень нужна лично мне.

Пока я говорил, Владик все время одобрительно кивал головой.

– Ничего не поделаешь, Виктор Константинович, я связан с вами одной веревочкой. – Он открыл папку и вынул листок: – Вот мое направление.

Я взял его.

– А что значит «одной веревочкой»? – поинтересовался я.

– Вот вы уже испугались. Это значит, что мне нравится ваш стиль работы, ваши организационные идеи и я хочу у вас работать.

– Шельмец вы, Владик!

– Так многие говорят, Виктор Константинович, – скромно потупился он и взял двумя руками направление с моей резолюцией: – Тьфу… тьфу! На почин!

– Итак, Владик, – сказал я, вставая, – отныне вы главный диспетчер, в скобках – зам. начальника производственного отдела. – Я протянул ему руку. – Я надеюсь на вас. Мы вдвоем придумаем что-нибудь интересное, чтобы вам не приходилось кричать по телефону. А о работе мы поговорим подробнее, когда найдем еще четырех диспетчеров.

– Можно говорить сейчас, – сказал Владик.

– Не понимаю.

– Если вы сейчас пройдете в комнату, выделенную для диспетчерской, то увидите трех молодых людей и одну девушку, тоже еще тепленьких инженеров, которые жаждут работы в диспетчерской, вот их направления.

Несколько минут я стоял молча, а Владик, чтобы усилить эффект, тоже молчал.

– Четыре?! – наконец сказал я.

– Да, четыре.

(Только через три дня я узнал подробности, которые несколько снизили заслуги Владика. Оказывается, в роли «провидения» выступил Левшин. Это он дал указание отделу кадров главка первых пять инженеров направить ко мне.)

Мы с Владиком зашли в комнату, где раньше был архив. Все папки куда-то исчезли, в комнате было чисто. Стояло несколько письменных столов, а у широкого полукруглого окна в довольно свободных позах сидели три молодых человека. Девушка в стареньких узких брючках расположилась на столе и, покуривая сигаретку, смотрела в окно.

Владик представил меня.

Молодые люди чуть кивнули, продолжая начатый разговор, а девушка даже не шелохнулась.

Я был немного обескуражен необычным поведением новых сотрудников, но Владик, когда мы вышли, разъяснил мне, что это все от смущения перед начальством.

Я не стал спорить, хотя мне казалось, что обыкновенно люди смущаются иначе.

В последующие два дня Владик со своими помощниками развернули бурную деятельность. Они завербовали в свою компанию главного энергетика треста – холостяка неопределенного возраста, который, как говорили злые языки, с ходу влюблялся в каждую новую штатную единицу женского пола.

С его помощью в тресте и стройуправлениях были установлены телетайпы и смонтированы пять аппаратов «Молния».

Владик написал проект приказа, где длинно и обстоятельно излагались обязанности прораба, что он должен делать, если вовремя не поступят с завода детали и раствор, если не придет крановщик, если остановится кран и, наконец, какие сведения он должен передавать в диспетчерскую, если все будет в порядке.

Читая приказ, я мысленно представил себе прораба Анатолия. Да, какие кары ни придумывай, Анатолий не будет каждые полчаса связываться с диспетчерской.

– Владик, не станут прорабы так часто звонить.

– Ничего, ничего, Виктор Константинович, – говорил Владик. – Вот увидите, все обойдется!

Такая уверенность была написана на худощавом, скуластом лице Владика, что я скрепя сердце завизировал приказ. «Чем черт не шутит, – успокаивал я себя, – смог же Владик повлиять на Костромина, Обедину, даже на самого управляющего. Может быть, и тут…»

Через день на дверях склада появилась черная табличка с солидными золотыми буквами, извещавшими, что здесь отныне находится сердце и мозг треста: «диспетчерская». Еще через день у Владика заработали все средства связи. Дверь диспетчерской уже не закрывалась, оттуда был слышен шум тяжелых телефонных боев, а по коридору галопом носился Владик, решая с отделами неотложные задачи; на третий день ко мне в девять часов утра зашел управляющий, в руке он держал какой-то листок.

– Вы знаете, – сказал он, улыбаясь, – эта диспетчерская, видно, совсем неплохая штука… У вас есть такая сводка?

– Нет.

– Это сводка за сутки. Впервые к началу своего рабочего дня я знаю, что управления сделали за сутки, какие были неполадки и какие вопросы надо решать срочно…

В комнату, запыхавшись, влетел Владик. Он положил мне на стол сводку и, скромно отступив два шага и тяжело дыша, стал у стенки.

– Что же это вы главного инженера обижаете? – усмехнулся управляющий.

– Первая сводка вам, Леонид Леонидович! – кланяясь, ответил Владик. – Вторая Виктору Константиновичу.

Управляющий негромко рассмеялся.

…В девять тридцать позвонил Беленький. Он, как обычно, очень длинно начал жаловаться на «этого подонка» – заказчика «Кеты». Когда я спросил его, чем могу быть полезен, он опомнился и сказал, что жалуется так, между прочим. Он, Беленький, очень доволен работой вновь организованной диспетчерской и считает своим долгом мне об этом сообщить.

Весь день фортуна из своего рога изобилия одаривала меня: очень вежливо говорили со мной управляющий трестом механизации и директор растворного завода. Приходил начальник производственного отдела Мякишев, искал на моем столе очередную пропавшую бумажку, – карандаш перед своим беззубым ртом он держал уже под углом в сорок пять градусов.

Но к вечеру в механизме рога обнаружились неполадки, а может быть, просто фортуна выполнила свой план.

Позвонил прораб Шуров.

– Я уже несколько раз звонил вам по телефону, – вежливо сказал он, – секретарь говорила, что вы сидите на какой-то «Кете». Я вам кое-что хотел сказать.

– Пожалуйста.

– Я понимаю, что всякие данные для начальства нужны. Это так приятно – сидя в кабинете, знать все о работе треста. Но ведь кроме моей основной работы – каждые полчаса докладывать в диспетчерскую разные сведения – есть еще такие мелочи, как монтаж, техника безопасности. А? – Всю эту язвительную тираду Шуров произнес спокойно, не выходя из себя.

Я молчал.

– Или, может быть, заниматься только основной работой? – он подчеркнул слово «основной», чтобы у меня не возникло неясностей.

…Прораб Анатолий, из моего бывшего СУ, начал энергичнее:

– Слушайте, Виктор Константинович, передайте моему бывшему практиканту, а сейчас вашему главному диспетчеру Владику, что, если он будет ко мне приставать, я его пошлю подальше. Очень прошу. – В трубке раздались короткие гудки.

Через минуту он позвонил снова.

– Я, наверное, не очень вразумительно сказал, а в таком деле нужна ясность. Этой ночью вышел из строя башенный кран. Мастер начал было ахать, потом вспомнил про диспетчерскую… Через полчаса приехала ночная аварийка. Этого никогда не было. Раствор на стройку начал поступать круглые сутки – этого тоже никогда не было… Но послушайте, где прорабу найти время, чтобы о приходе каждой машины сообщать в диспетчерскую? Можно, я скажу вам одну неприятную вещь?