Текст книги "Строители"

Автор книги: Лев Лондон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 54 страниц)

– А тут почему нельзя поставить еще один экскаватор?

У начальника главка был острый глаз, ничего не поделаешь. Действительно, у проспекта Калинина можно было поставить еще один экскаватор, но меня упросил Ким его не включать в расчет. При этом он тогда сослался на начальника главка: «Раз начальник главка сказал – думать, то разве нельзя создать себе небольшой резерв? А вдруг какая-нибудь поломка механизмов…»

Так уж всегда – если покривишь душой, обязательно попадешь в неловкое положение… Ну что ему сейчас ответить?

Снова поднялся Ким:

– Вы правы, Сергей Платонович, у проспекта нужно поставить еще экскаватор.

– Плохо! – громко сказал начальник главка. И для того чтобы было ясно, к кому это относится, он повторил: – Плохо, Виктор Константинович. Вот, даже прораб, занятый текущей работой, это сообразил.

Для ответа начальству, которое поймало тебя в просчете, существует «наигранный» вариант. Нужно изобразить на лице восхищение и сказать: «Вот спасибо, вы хорошо подсказали, сами-то мы не заметили». Ручаюсь, что из ста начальников девяносто или девяносто пять усмехнутся и больше тебя попрекать не будут. Но я промолчал, только посмотрел на Кима.

– Так вот, дадите еще экскаватор! – Начальник главка посмотрел на Козина.

– Слушаюсь. – Козин, вздыхая, что-то записал в блокнот.

– А вы, Иван Иванович, сто самосвалов в сутки.

– Но…

– Сто! «Но» будет потом, когда закончим котлован. Срок сокращен до двух месяцев.

Я доложил о пяти задачах, которые стоят перед строителями. Собственно говоря, уже о четырех, так как пятая – начало работ – осуществлена. Сказал, что главное сейчас продумать технологию и организацию труда.

– Нужно поконкретнее, – сухо прокомментировал начальник главка. – Как вы считаете? – спросил он у Кареева.

– По-моему, хорошо, – коротко ответил тот.

– Ну что ж… Только все же задач будет шесть. – И, отвечая на мой вопросительный взгляд, Сергей Платонович добавил: – Нужно форсировать подготовку к монтажу, к нам едут польские инженеры-монтажники.

– Монтажники? – рассмеялся Корень. – Да ведь только несколько дней как тут начали котлован.

– Да, монтажники… А как у вас с проектом?

Никогда раньше не слышал такого ловкого доклада.

У стены Корень поставил планшеты, на которых большими буквами, черными, красными, были выписаны наименования чертежей и сроки. Начал говорить – словно жонглировал. Мне вдруг показалось, что названия взлетели в воздух, а Корень все подбрасывал их. В воздухе как будто образовался большой круг, как у заправского жонглера в цирке.

Когда Корень закончил, он несколько секунд еще стоял посредине комнаты, как бы ожидая аплодисментов, потом подошел к столу и сел. Все молчали.

– А собственно говоря, когда будут выпущены чертежи? – робко спросил Померанцев, двигая по столу чернильницу.

Корень снова встал.

– Ладно! – вдруг сказал начальник главка. – Разберетесь вместе с ним, Виктор Константинович!

В комнате остались только Быков и Ким. Я взял какую-то папку, начал ее листать.

– Можно идти, Виктор Константинович? – спросил Ким. Он смотрел на меня ясными, невинными глазами, будто ничего не случилось, будто не он только что на совещании подвел меня.

– Да.

Ким встал:

– Если что нужно будет, я у котлована.

Ким пошел к двери.

– Подойти сюда! – вдруг хрипло приказал Быков.

– Это вы мне? – Ким остановился. – Слушаю!

– Ты просил Нефедова, чтобы экскаватор у проспекта не брать в расчет?

– Какое это сейчас имеет значение? – улыбаясь, спросил Ким.

– Улыбочки брось. Я тебя спрашиваю, отвечай: да или нет?

– Просил.

– Нефедов выполнил твою просьбу?

– Я все же не понимаю, Владимир Яковлевич, к чему все это?

– Сейчас поймешь, а пока ответь: да или нет?

Улыбка сошла с лица Кима.

– Выполнил.

Быков тяжело поднялся:

– Почему же ты сказал начальнику главка, что экскаватор у проспекта нужно ставить? Заслужил похвалу, но подвел человека, который выполнил твою просьбу, помог тебе.

Ким молчал.

– Извинись, – хрипло приказал Быков. – Проси прощения, сейчас же!.. Мы можем не соглашаться с Нефедовым. Мы ему не подчинены, хотя он и считается начальником этого строительства. Просто не знаю, как он будет работать в таких условиях… Мы можем послать его подальше. Понимаешь – это я говорю при нем, – послать подальше. – Быков подошел к Киму и схватил его за плечо. – Но подличать я не позволю. Этого в нашем СУ не было и не будет. Если еще раз повторится – выгоню.

Ким побледнел.

– Вы не имеете права так говорить, – с трудом выговорил он.

– Да, не имею… а повторяю – выгоню!

Ким что-то хотел сказать, но вдруг повернулся и быстро вышел.

На площадке все так же, будто ничего не случилось, слышался стук, завывание и скрежет машин. Быков подошел к окну.

– Не пойму я вас, – раздраженно сказал он. – Были главным инженером треста. Такого, как этот друг Ким, в бараний рог могли скрутить. Бросили все, пришли на эту площадку… Не пойму всей этой затеи, чтобы в строительстве участвовали разные страны. Разве мы сами не можем построить? А уж если это так нужно, то пусть Секретариат СЭВ всем и командует… Сделали мое СУ генподрядчиком, а фирмы мне не подчинены. Страшно не люблю такой неразберихи. Вы все помалкиваете. Я про вас узнавал, мне рассказывали, как вы втихую весь свой трест перевернули. – Быков посмотрел на меня. – Только тут так не получится. Не получится!

В комнату быстро вошел Ким. Он остановился у моего стола и, ясно глядя, сказал:

– Вы уж простите, Виктор Константинович. Я действительно поступил мерзко. Как получилось, даже сам не знаю. Мир?

Я кивнул головой.

– Ну вот и хорошо… Тут комиссия какая-то приехала, – сказал он Быкову. – Вас просят.

– Хорошо. Иди, сейчас я приду.

Ким вышел. Быков снова повернулся к окну, я продолжал листать папку. В этот момент мне захотелось вернуть Кима, прямо в глаза сказать им обоим, не стесняясь в выражениях, чего они стоят, потом хлопнуть дверью и уйти. Совсем.

Быков постоял минуты три.

Прав Быков, дальше так работать нельзя… Вот я уже перестал листать папку, вот сейчас встану… Но я сидел. Какое-то чувство, во сто крат сильнее раздражения, поднялось во мне. Э, нет, братики, так не выйдет. На стройке будет порядок. А за вас, друзья, придется взяться. Это будет трудно, утомительно, но ничего не поделаешь.

– Я пойду, – сказал Быков.

В папке оказался интересный документ, я внимательно его читал.

Быков вышел.

Мой будильник заболел. Я не говорю, как обычно, испортился, ибо его никак нельзя считать только часовым механизмом. В самом деле, каковы особенности любого разумного существа? Наверное, характер и неожиданные поступки, не предусмотренные природой этого существа. Правда? Мой будильник полностью отвечал этим признакам.

Заболевание первой обнаружила соседка Жанна.

Пока я открывал дверь, она вышла из своей квартиры на лестничную площадку.

– Виктор Константинович, – строго сказала соседка Жанна. – У меня для вас пренеприятное сообщение.

– Ничего, ничего, Жанна, не огорчайтесь. У меня сегодня было их столько, что одним больше – уже не имеет существенного значения. Валяйте! (Наконец, я нашел скважину замка.)

– Я вполне оцениваю ваш юмор, – парировала соседка Жанна. – Особенно слово «валяйте» – очень симпатичное, но говорю серьезно.

Я пропустил ее в переднюю, только сейчас обратив внимание на новый халатик, желтый в оранжевых разводах. («Как рубашка Быкова, – подумалось мне. – Вот была бы парочка!»)

– Ну-с, так что случилось? – В глаза Жанны смотреть я не решался. Мне всегда казалось, что там совершенно четко можно прочесть: «Эх, тюфяк вы!» И в конце восклицательный знак. Он и приводил меня в смущение.

Она подошла к телевизору и взяла в руки будильник.

– Ваш будильник испортился.

– Заболел… – поправил я. – Не может быть!

– Вчера мы опоздали с ужином, – ваш будильник не позвонил в шесть вечера, – муж был очень недоволен. Ведь вы знаете, что мы точно соблюдаем распорядок дня. – Она сделала паузу и добавила: – Чего нельзя сказать про некоторых.

Я взял будильник, поднес к уху. Нужно заметить, что у него всегда был очень громкий и четкий ход, на этот раз я едва прослушал тиканье.

– Ничего, ничего, – вслух успокоил я себя. – Сейчас заведем, и он снова закричит. Наверное, не завел.

Как я ни старался, мой будильник не звонил. Пробовал что-то лопотать, но едва слышно.

– Что будем делать? – строго спросила соседка Жанна.

– Пойду с ним, покажу… (По причинам, изложенным выше, я не мог сказать «часовому мастеру».)

– А мы как?

– Будильник болен, Жанна. Разве можно быть такой бессердечной. Вот подлечим…

– Это вы на таком узком диване спите? – вдруг спросила соседка Жанна, пристально посмотрев на меня.

– А-а… что вы?.. Ну да. Он раскладывается…

Часовой мастер напоминал этакого бодрячка врача.

– Ну-с, что там у нас? – ворковал мастер-врач. – Сейчас разберем-соберем, и все будет в порядке. – Он начал разбирать мой будильник, рассматривая через глазок-лупу его внутренности. – Так-так… Понятно-понятно!.. У нас, уважаемый («уважаемый» – это я), не так, как в других мастерских… Э-э… Да-да… Не так. Там бы у вас взяли на две недели… Интересно!.. Да-да, на две недели. А у нас сразу. Сейчас отдам здоровым!

Но сколько он ни бился, мой будильник молчал, даже перестал лопотать, только печально шевелил стрелками-усами.

– Странно-странно, – недоумевал мастер. Он снова разобрал будильник, осмотрел каждое колесико, пружинку. – Где-вы его достали, уважаемый?

– Подарили.

– Очень интересный экземпляр… Да-да… Ага, вот сейчас. – Несколько минут мастер энергично теребил внутренности будильника. Потом смущенно посмотрел на меня. – Придется оставить… на две недели.

– Две недели?! – Я даже представить себе не мог, как буду без моего будильника.

– Ничего не поделаешь!

Дома ко мне зашел муж Жанны.

– Ну и как? – спросил он, с любопытством глядя на меня.

– Что – как? – осторожно уточнил я. – Если вас интересует будильник, вылечим через две недели.

Муж Жанны рассмеялся, остановился посредине комнаты.

– Вам звонил какой-то Гнат. Он очень волновался. У вас никто не отвечал. Просил передать, что сегодня вечером у него что-то важное. – Муж Жанны наморщил лоб. – Кажется, соревнование… Нет, что-то другое…

– Гнат? – Тут я вспомнил, что именно сегодня у Гната торжество (как это я мог забыть!). – Спасибо, мне нужно бежать.

– А широкий у вас диван, – не очень последовательно сказал муж Жанны.

– Он складывается, – пояснил я.

К Гнату я попал только к девяти. Открыл дверь сам хозяин. Сначала он притворился очень обиженным, но не выдержал, обнял меня и потащил в комнату.

– Я сейчас, Гнат, одну минуту, отдышусь. Кто у вас?

Но Гнат уже открыл дверь и втолкнул меня в грохочущую комнату, переполненную людьми, папиросным дымом и звуками радиолы.

– Внимание! – закричал Гнат. – Внимание! Пришел… – он сделал паузу, – наш инженер. Я говорил, что он придет.

Радиолу выключили. В комнате на секунду стало тихо. Тут были все, кого я любил, с кем делил последние два года трудную жизнь на стройке. Меня потащили к длинному столу.

– Штрафную, Виктор Константинович, – весело закричал бригадир Корольков. – Штрафную за опоздание. – Он налил большую стопку. – Ждем!

– И не подумаю, – сказал я. – Прежде всего хочу увидеть виновника торжества, из-за которого уже два месяца мне нет покоя. Где он?

– Да ты что, Виктор. Гнат же рядом с тобой. Ну давай. – Начальник СУ Беленький протянул свою рюмку.

– Вот он, виновник, – великий психолог Владик показал на середину стола.

Тут на блюде с золотой каймой лежала маленькая книжица…

– Пока не прочту, разговора быть не может. – Я взял в руки диплом и громко прочел, что отныне и до конца жизни Гнату Ивановичу Аброськину присваивается звание техника-строителя.

– Оценки можно не читать, – скромно заявил Гнат, когда я начал перечислять дисциплины, изученные Гнатом. – Понимаешь, инженер, в нашем техникуме выше троек не ставят.

– Ладно, Гнат! – Я оглянулся: – Где тут стул? После такого диплома меня ноги не держат.

– Э, инженер, отстал ты от жизни! – Гнат очень обрадовался. – Стол-то накрыт – а-ля фуршет.

– «А-ля фуршет»?! Что это значит, Гнат?

Но больше разговаривать мне не дали. Я должен был выпить штрафную за опоздание, за то, что я ушел из треста, за то, что я не появляюсь в тресте, и просто выпить. Так уж принято.

Я смог немного оглядеться только тогда, когда выпил все штрафные. В большой комнате компания разбилась на три группы: первая – помоложе – во главе с Владиком выжимала из магнитофона какие-то булькающие звуки, Владик и Нина, стоя друг против друга, сильно размахивая руками, неправдоподобно изгибались. У старенького телевизора марки КВН, с большой линзой, в креслах сидели, подремывая, несколько пожилых прорабов – вторая группа, а остальные стояли у стола. Анатолия и Вики не было.

– Она на балконе, – Владик подошел ко мне. – Ладно вам, Виктор Константинович, не пробуйте удивляться моей проницательности. Это эле… элем… элементарно. – Великий психолог тоже уже подвыпил. – И Анатолий, конечно, там.

Но выйти на балкон мне не дал Гнат.

– Стоп, инженер! – закричал он. – Сначала тост.

– Но, Гнат, – взмолился я, – ведь уже было столько тостов.

– Одного не было… Минуточку внимания. – Гнат вытащил из салатницы ложку и постучал по бутылкам. – Внимание! Я предлагаю тост за нашего инженера. Пусть он сбежал от нас на другую стройку, пусть никого брать с собой не хочет, видно, надоели мы ему, пусть… – Гнат остановился – видно, третье «пусть» он сказал случайно и не знал, как закончить.

– Надоел ты, Гнат, с твоим «инженером»… Ну ладно, давай. – Беленький поднял рюмку.

– Пусть… – не сдавался Гнат, – забывает нас. Все равно он наш инженер. За инженера!

Я понял, что сейчас мне уже не отвертеться от выступления. Ну что ж, пожалуйста, я готов. Это для меня совсем не трудно. Скажу, что люблю их, никогда не забуду, не приглашал к себе, потому что весь мой штат – это секретарша Елена Ивановна, а не хожу в трест и на стройки, чтобы не расстраиваться. Я готов сказать, пожалуйста. Взял у Гната салатную ложку, тоже постучал по бутылке и начал говорить.

Вдруг магнитофон тихо-тихо запел: «С чего начинается родина? С картинки в твоем букваре…»

Я остановился. Мне вдруг стало печально… жалко себя.

– Давай, Виктор, давай! – закричал Беленький. – А потом я скажу. Все расскажу, как ты меня воспитывал. Начистую, пусть все знают.

«С чего начинается родина…» – пел магнитофон.

Я не мог больше говорить. Сейчас я должен рассказать о своей новой работе. Эта песня, гордая и печальная, требовала искренности, правды. А что я им мог сказать: как подвел меня, лучисто улыбаясь, Ким; о Быкове, что ли, я мог рассказать? И вдруг я понял, как тягостно и неприятно мне на новой стройке одному, без коллектива.

– За вас, дорогие, – наконец сказал я. – За мою Родину. – В комнате стало совсем тихо, и, хотя я поднял рюмку, никто не выпил.

Встал Беленький.

– Я не буду говорить, как ты меня воспитывал. Не хочется сейчас об этом. – Он помолчал и хрипло добавил: – Мы принимаем твой тост… Понимаем тебя. За коллектив наш, но и за твой будущий коллектив!

– Почему будущий? Не согласен! – закричал Гнат.

– Помолчи, Гнат, Беленький прав, – остановил его Косов. – Так надо.

Было уже поздно, когда мы вышли. Вернее – очень рано. На площади, улицы города вступал новый день. Какой он будет, трудный или легкий, счастливый или печальный, – никто не знал. Не знали и мы.

Мы прощались. Я отогрелся. Мне было хорошо и чуть грустно.

– Ну, Виктор Константинович, всего вам хорошего. – Бригадир Корольков протянул мне руку, потом привлек и поцеловал. – Хорошо было с вами работать, но жизнь идет.

– Если что, Сергей Николаевич…

– Нет, пока буду бригадиром.

…Владик, прораб Шуров, Девятаев, Косов…

– Я провожу тебя, инженер, – сказал Гнат.

– Нет, Гнат, у тебя другая задача… Не спорь! Вот задание командования: проводишь Неонелину, то есть Нину.

Она подошла ко мне:

– Я на ушко, Виктор Константинович.

– Пожалуйста.

– Закончу институт, приду к вам на работу. Хорошо? – она слегка коснулась моей щеки губами.

– Хорошо.

– Слово?

– Да.

– Ну, пошли, Гнатик! Ваш инженер приказал. Нечего вам быть таким печальным.

…Мякишев, Топорков, Шурочка, еще раз Гнат…

И вот мы остались втроем: Беленький, Анатолий и я. Беленький рассказывал о своем новом заказчике, потом спохватился:

– А я уже пришел. Мне сюда. – Он пожал мне руку: – Ничего, Виктор, в тресте, когда ты начинал, было потруднее. Ничего!

Он исчез в переулке, и уже оттуда донесся его голос:

– С Быковым будь…

Дальше не расслышал. Мы медленно пошли с Анатолием. Я положил ему руку на плечо:

– Ну, Анатолий, дорогой, расскажи, как живешь? Извини, что перешел на «ты» и без отчества. Соскучился я по тебе.

Анатолий шел, глядя прямо перед собой. Его худое лицо совсем заострилось, казалось болезненным.

– Рассказывать особо нечего, – сухо начал он. – Управление обеспечения, которое вы когда-то организовали, живет, и я живу пока. – Он остановился. – Вот что, Виктор Константинович, с вами желала поговорить Вика.

– Вика?! Я так хотел ее сегодня увидеть. Почему же она…

– Вас так обступили все, что она не могла к вам добраться… Подождите, Виктор Константинович, снимите с моего плеча руку. Вот так удобнее. Ей нужно было домой. Она просила вам передать. Она сейчас работает в институте помощи строительству. У них организуется группа для вашей стройки. Вы, наверное, удивитесь, какие бывают совпадения, – ее назначили старшей этой группы.

– Интересно.

– Да, интересно. Так вот она просит вас позвонить директору института, чтобы ее не посылали на вашу стройку.

– Почему?

– Она очень просит. Помните, не так давно, кажется два года назад, она тоже просила… Она тогда хотела работать у вас, сейчас не хочет. Позвоните? Чего вы молчите?.. Ну как хотите, можете молчать, я только передаточная инстанция. Вот телефон директора… Извините, всего вам хорошего, мне сюда… Да, забыл еще передать: она просила ей не звонить.

Сейчас я шел один. Было тихо и пустынно. Кругом нелепо громоздились высокие, совсем темные дома, и нелепая, залитая асфальтом улица лежала передо мною, приглашая в никуда. Вытянув тонкие шеи, мертво горели фонари… Где-то сбоку, грохоча на полной скорости, промчалась машина, еще несколько секунд слышался ее грохот дальше, дальше. Потом снова тишина. Ненужно светились рекламы оранжевыми, красными, фиолетовыми цветами, все так же, будто улица переполнена людьми, призывая совершить увлекательную прогулку по Москве-реке, подписаться каждой семье на журналы. Одна реклама, самая большая, требовала быть взаимно вежливыми. Но все – и экскурсанты, и капитаны речных теплоходов, и работники «Союзпечати», и будущие подписчики – спали, а на темной пустынной улице можно было быть взаимно вежливым только с самим собой. Я был вежлив.

«Ну вот, уважаемый, кажется, все», – сказал я себе.

«Может быть, встретиться, поговорить?»

«Зачем, уважаемый?»

«Узнать, что случилось».

«Нет, дорогой, ведь она просила ей не звонить. Так?»

«Да, ты прав, это все».

В этом спящем, неподвижном мире я был совсем один. Даже луна, большая, круглая, которая вначале следовала за мной, странно перекатываясь через вершины облачных гор, куда-то исчезла.

Потом потухли фонари, огни реклам. На грани ночи и утра все стало серым. Свет рушился. Я вдруг понял, что весь огромный мир: строительные площадки, мечты об идеальном управлении, любимая музыка Грига, поля и леса Подмосковья, даже вечерние встречи у метро – все это было связано с Викой… Я шел… Наконец впереди мелькнула темная лента реки, мост, а внизу обнесенная забором какая-то огромная яма. Это же… Да, я приплелся на свою стройку. Плохой или хороший, это был сейчас мой дом.

Вставал рассвет. Как его описать, рассвет-то?! Из-за горизонта чуть-чуть выглянула красная полоска – солнце.

«Ну-с, что тут у вас?» – деловито поинтересовалось оно.

«Да вот, стою над ямой», – нехотя ответил я.

«Яма? Посмотрим. – Солнце чуть приподнялось. – Видишь?.. Щиты опалубки!..»

«Вроде к бетонированию готовятся. Котлован это»:

«То-то же… А то яма! Что еще?»

«С Викой у меня не в порядке…» – с надеждой начал я.

«С Викой? Это не по моей части, – строго ответило Солнце. – По личным вопросам следует обращаться к Луне. Ей все равно делать нечего, ходит только по небу и всюду заглядывает. А у меня знаешь сколько дел».

И все же, расставаясь, оно слегка коснулось моего лица, ласково и нежно.

«Я рад тебе», – сказал я.

Но солнце уже было высоко. Что для него я! Пробуждался город. Сотни тысяч людей вставали. Пока, делая зарядку, или умываясь, или завтракая, они еще просто были москвичами, но через полчаса-час, выбегая с озабоченными лицами из домов, они уже становились рабочими, служащими, может быть отпускниками, которые в этот июльский день станут в очередь за авиабилетами.

Пришел первый автобус, потом троллейбус взял на остановке первых пассажиров, заспанных и позевывающих… Солнце все поднималось, освещая огромный город, прогоняя ночные сомнения, страхи, неверие. Пробежала одна, вторая легковая машина, из дома напротив вышла девочка с большим рыжим псом-боксером. Боксер деловито подошел к столбу, обнюхал его.

Девочка нетерпеливо дергала за поводок.

– Горе мне с тобой, – приговаривала она, – скорее не можешь?

Пес недовольно посмотрел на девочку.

Стройка понемногу оживала. Табельщица открыла табельную доску. Проходной пока еще не было, рабочие незаметно появлялись, спускаясь с откоса, или напрямую – с проспекта. Быстро прошел Ким в элегантной спортивной курточке, стройный, подтянутый.

Он направился ко мне и еще издали оживленно начал:

– Знаете, Виктор Константинович… – Но, подойдя ближе, осекся: – Я в котлован… Там опалубка. – Спускаясь в котлован, он оглянулся.

Я посмотрел на часы. Время тянулось мучительно медленно. Директор института приходит, наверное, в девять часов… А может быть, раньше. Позвонить сейчас, что ли? Рано.

Прошел Быков, почему-то без кепочки (наверное, спешил, забыл дома). Издалека хмуро поздоровался и тоже спустился вниз. Конечно, он остановился в центре котлована, а как же иначе! Подойти к месту установки опалубки, разве это можно? Сначала Ким не заметил его, но вот что-то докладывает. Ну и компания! Я медленно пошел к конторе. Уже у двери догнал меня бригадир Роликов.

– Можно, Виктор Константинович?

– Слушаю.

Он, приветливо улыбаясь, протянул мне картонную трубку. Я машинально взял ее:

– Ну?

– Отходы швейного производства, – пояснил Роликов, все так же улыбаясь. – На ней нитки были намотаны.

– Ну?

– Я вот предлагаю вставить их вместо металлических трубок, чтобы пропускать болты, которые стягивают опалубку.

Я повертел трубку в руках. («Вот черт, вечно ко мне со всякой ерундой обращаются».)

– Можно, наверное, ставить, если бетон не сомнет, но с этим обращайтесь к Быкову.

– Он сказал, что не сможет с фабрикой договориться… Просил, чтобы я поговорил с вами. – Роликов обратился ко мне вежливо, но вместе с тем настойчиво, как всегда разговаривают с начальством бригадиры, знающие себе цену.

– Нет, это к Быкову.

В конторе по записке, которую дал мне Анатолий, я набрал номер телефона директора института.

Спокойный, чуть глуховатый голос ответил:

– Рыбаков слушает.

Я изложил свою просьбу.

– Причина? – коротко спросил он.

– Особой причины нет. Это просто просьба моя и вашей сотрудницы. Очень прошу.

Он помолчал.

Хотел ли я, чтобы он мне отказал? Умом – да! Со всей холодной безжалостностью, с какой в иные минуты относятся к себе люди, я говорил себе, что это конец. Уже одно то, что Вика обратилась ко мне через Анатолия… Да, это конец! А сердцем… Чепуха все это! Придумали дикое деление на ум и сердце, как будто человек состоит из отдельных частей… И все же подсознательно, на фоне всей этой темно-тягостной ночи, теплилась какая-то светлая точка, совсем далеко. Что она означала, я не знал. Может, быть.

Директор тихо произнес:

– Жалко, конечно… но ничего не поделаешь. Хорошо.

«Ну вот… – я машинально разгладил бумажку. Внизу четким круглым почерком, каким обычно пишет Анатолий, стоял еще один телефон. – Что еще я должен был сделать? – мысленно обратился я к Анатолию. – А, понятно! Только спокойно, да?.. Конечно».

Я набрал номер.

– Смирнов слушает, – раздался в трубке его голос.

– Анатолий Александрович, только что я говорил с директором института. Все в порядке. Успокойте Вику, она работать на моей стройке не будет.

– Я хотел… – запинаясь, начал он.

– Что вы еще хотели?

– Я хотел вам…

Я подождал секунды две, кажется, не больше.

– Извините, Анатолий Александрович, у меня тут дел на стройке миллион. Когда сформулируете свою мысль, позвоните мне. Хорошо?

Он молчал.

Быстро разворачивался строительный день. Как и прежде, работали экскаваторы; самосвалы, оседая, принимали порции грунта и, кренясь кузовом, выезжали с площадки; как и прежде, бульдозеры сгребали в кучу обломки бывших домов, а молот сваебойного агрегата с визгом поднимался вверх, падал, резко бил по свае, снова вверх… Но было ясно» что центр стройки переместился вниз, на десятиметровую глубину, в котлован, где на двух звеньях рельсов уже собирался башенный кран… Справа ставили опалубку.

«Что же они сейчас закладывают для пропуска болтов? – подумал я. – А интересное предложение с этими картонными трубками. Хитро! Сколько же тут экономится труб?.. Периметр – сто метров, плюс сто, плюс два по восемьдесят… итого триста шестьдесят, да внутри восемьдесят… Нет, так в уме не посчитаешь. – Я вынул блокнот… Получалось три с половиной километра. – Ого!.. Три с половиной километра труб – так себе, ни за что!»

Быков стоял посередине котлована. Выбрал себе новую позицию… А почему он все-таки не мог договориться, ведь фабрика вывозит их на свалку? Лень, наверное, сдвинуться с места.

Я подошел к краю котлована. Бригадир Роликов работал внутри опалубки. Вдруг я вздрогнул… он ставил те самые картонные трубки – отходы фабрики.

– Быков! – закричал я. – А ну-ка поднимитесь сюда!

Он удивленно посмотрел на меня.

– Быстро! – приказал я. – Слышите?

Он еще постоял немного, потом тяжело начал подниматься вверх по откосу.

– Чего вам? – Он все так же удивленно смотрел на меня.

– Какого черта вы прислали ко мне бригадира с просьбой помочь, когда трубки уже на стройке?

Он помолчал, взялся руками за подтяжки.

– Я спрашиваю вас, – кричал я изо всех сил, – что это за штуки? И перестаньте хлопать вашими подтяжками, опротивели мне они!

Он усмехнулся, опустил руки.

– …Внимание проявляете, – злобно, но уже тише сказал я. – Наплевать мне на такое внимание… Жалеете?! Мне не нужна ваша жалость… Вон лучше смотрите… Смотрите, я говорю! Так стяжку сделали – вся полопалась, изоляцию порвет.

Он все усмехался.

Мне была противна эта усмешка, его толстые губы и вообще весь он, в тридцать пять лет уже округленный, обрюзгший, с животиком.

– Чего молчите? – шипел я.

– А ничего, Виктор Константинович, у вас получается. – Он рассмеялся немного смущенно, на миг в лице его проглянул Быков-маленький, мальчишка.

– Что получается? Все загадками говорите.

– Последние дни вы все молчали. Измором брали нас… Я говорю «получается» – кричать умеете. Знаете, это хорошо. Очень не люблю вежливых хлюпиков. Пакостят они. А когда человек кричит… Вы и выругаться можете?

– Идите вы знаете куда!

– Вот-вот, хорошо. А теперь поезжайте-ка вы домой. Выспитесь, побрейтесь. А? – Это еще говорил, улыбаясь, Быков-маленький, а Быков-взрослый помолчал и мрачно добавил:

– Что касается стяжки, то за качество строительства отвечаю я. И уж как-нибудь…