Текст книги "Строители"
Автор книги: Лев Лондон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 54 страниц)
– Извините, пожалуйста, можно сесть?
– Пожалуйста.
– Гребенков, – представляется молодой человек.
Я стараюсь вспомнить, почему мне так знакома эта фамилия – Гребенков, но не могу. Тогда почему эта фамилия вызывает у меня настороженность?
– Очень приятно, – неопределенно отвечаю я.
– Вы на меня не сердитесь? – спрашивает он.
– Нет.
– Странно! – Гребенков испытующе смотрит на меня. – Так вот какой вы! Просто мочи нет, последнее время работать не дают. Все звонят, спорят…
– Ну, а ты, Соков? – спрашивает Ротонов. – Давай поскорее.
Ему надоела процедура опроса, он торопит всех.
Соков встает:
– Я за то, чтобы применять все предложения… но вот у нас на стройке сегодня не были, а мы тоже хотели кое-что предложить.
– Все звонят, спорят, – повторяет Гребенков.
– А вы не обращайте внимания, – советую я Гребенкову.
– Смеетесь!
Он еще некоторое время сидит возле меня. Но вот опрос закончен: тридцать восемь «да» и три «нет».
Гребенков встает и подает мне руку:
– Очень интересно и поучительно было. Спасибо!
– Вы что, не знакомы с Гребенковым? – спрашивает Васильев, когда Гребенков уходит. – Это же редактор многотиражки.
– Что? Черт подери!
Васильев улыбается:
– Ничего… Слышали? Поучительно, сказал, было…
Когда мы уже шли к автобусу, Васильев вдруг сказал:
– Я думаю на завтрашнем партсобрании рассмотреть первые итоги экономии труда… Как вы считаете? Сегодняшний объезд многое показал… – Он остановился. – Сделайте доклад, хорошо?
– Хорошо.
В весьма радужном настроении я приехал в трест. В кабинете у меня сидел Костромин.
– Два часа тому назад, – резко сказал он, – пока вы лихо возили прорабов по объектам, на строительстве у Сокова с крана сорвался блок. Он упал на лестницу и сбил марши всех восьми этажей…
Я вскочил:
– Люди?
– Люди?.. Вам повезло, жертв нет…
Уже не слушая его, я бросился к двери.
– Одну минутку, – он задержал меня за руку. – Вам не нужно никуда мчаться. Туда сразу выехал я. Оказывается, прораб Соков без соответствующего оформления применил новую траверсу. Совсем не важна истинная причина падения блока. Понимаете, нарушены правила техники безопасности. – Он выпустил мою руку. – Подумайте, вам еще раз предлагают мир и согласие. Такие аварии, как сегодня, подстерегают вас каждый час, каждую минуту. – Он подошел к двери и взялся за ручку. – Хорошо, когда в таких случаях вам помогает авторитетный человек. А если этот человек… Помните наш недавний разговор? Подумайте до утра, дорогой. Утром я зайду к вам за разумным ответом. Слышите? Разумным?
Костромин вышел.
На стройке меня встретил Соков:
– Что теперь будет, Виктор Константинович?
– Пойдемте.
Мы поднялись на восьмой этаж, лестница уже была ограждена. Я подошел к месту аварии. Странно одиноко висели лестничные площадки, а далеко внизу лежали сбитые марши.
– Как это случилось? – спросил я Сокова.
– Из блока выдернулась петля… вы не верите?.. Это действительно странно, но блок внизу, вы его можете посмотреть.
– Подымите марши, – нарочито спокойно сказал я (Соков еле стоял на ногах). – Приварите к площадкам уголки и обоприте на них марши… Я сейчас прикину, какой нужен номер уголка.
– Тут был Костромин, – удрученно сказал Соков. – Он передал распоряжение управляющего ничего не делать до утра… Он записал это в журнал работ.
– Почему?
– Он увидел новую траверсу. И потребовал акт испытания траверсы.
– Ну?
– Испытание мы провели, а акт не составили.
– Почему?
– Хотели поскорее ее применить, чтобы ускорить монтаж… Что теперь будет, Виктор Константинович?
В это время к нам быстро подошел Морозов, лицо его было перекошено.
– Что ты наделал? – не здороваясь, закричал он. – Ты что, под суд хочешь? Кто тебе разрешил работать с траверсой без оформленного акта?
Соков низко опустил голову.
– Полегче, Морозов, тут криками ничего не возьмешь… Полегче, – повторил я. – Траверса ни при чем: оборвалась петля на блоке.
Он медленно обернулся ко мне:
– Это вы?! Снова вы! Я вижу, вы сочувствуете Сокову? Ну что ж, вы можете и тут показать свою хваленую смелость… Выручите его, выручите! У вас для этого есть все права… Костромин сказал, что против Сокова будет возбуждено уголовное дело.
Я посмотрел на Сокова. Он казался совсем старым и потерянным.
«Ты с ума сошел, – сказал я себе. – Ты не смеешь брать все на себя. Подумай, чем это для тебя обернется! Не смей, слышишь?.. Но ведь это твой прораб, с которым ты работал раньше. Он попал в беду, нарушил правила. Он хотел, как и ты, облегчить и ускорить монтаж, он твой единомышленник. Кто же его выручит?»
– Пошли, – коротко сказал я.
В прорабской я взял листок бумаги и написал:
«Начальнику СУ т. Морозову, ст. прорабу т. Сокову. В связи с тем, что новая траверса прошла необходимые испытания, разрешаю ею пользоваться с последующим оформлением акта».
Я поставил вчерашнюю дату, расписался и протянул листок Морозову:
– Возьмите.
Он внимательно прочел. И с этого момента не вымолвил ни слова.
Когда я попрощался и отошел от дома, Морозов догнал меня:
– Костромин велел это ваше письменное указание немедленно отвезти ему.
– А откуда он знал, что оно будет?
Морозов опустил голову:
– Костромин говорил, что вы не дадите в обиду Сокова.
– А вы?
– Я возражал, я думал, что вы побоитесь. – Он поднял голову, черные, узкие глаза его сверкнули. – Я не люблю вас. Но подлецом никогда не был. Сейчас, когда вы все знаете, можете забрать свою бумажку.
Я отрицательно покачал головой:
– Вы снова возьметесь за Сокова, а ему через месяц на пенсию… До свидания.
– До свидания, – угрюмо ответил он.
Я шел к трамвайной остановке. Нужно все обдумать, спокойно, трезво, главное, не увлекаться, не донкихотствовать. …Итак, произошла авария. Если бы монтаж велся обычной траверсой, обрыв петли в блоке означал бы брак завода. Но монтировали с помощью новой траверсы. Испытание ее провели, но акт не оформили. Конечно, вина завода. Это по сути, а формально виноват Соков…
Дальше, вопрос первый: должен ли я был выручить Сокова, взять его вину на себя? Да, без всяких сомнений. И не только потому, что через месяц ему на пенсию. Я ведь всегда требовал от прорабов, чтобы они все вопросы решали неформально. Я старался их так воспитать, Соков действовал в духе моих требований. Моя обязанность – даже за счет своего благополучия – ему помочь.
К остановке подошел трамвай. Сесть? Нет, лучше закончить разговор.
Вопрос второй: что же будет со мной?.. Ах, да, что делают в таких случаях герои романов? Они не думают о себе, – дело, только дело! Но ведь это в романах.
И вот я иду, квартал за кварталом, думаю о себе… Записка с моим указанием плюс авария – этого вполне достаточно, чтобы привлечь к самой серьезной ответственности, даже уголовной… Завтра утром я должен сказать – «да» или «пев».
…Скажу «нет», скажу «нет»… А почему, собственно говоря, я должен обязательно сказать «нет»? Кое-что по экономии труда уже сделано; если подсчитать, человек сто невидимых рабочих уже трудятся в нашем тресте. Закрепить, внедрить (еще какие слова есть?), временно остановиться на достигнутом.
…Значит, чуть тебя прижали – ты сразу отступаешь?
Темнеет. Старушка Земля, кряхтя, поворачивается на своей оси. На парковых скамейках под мелодичное шуршание автомобильных шин и дребезжание трамвайных вагонов в любви объясняются парочки.
Сколько мне лет? Пятьдесят, шестьдесят? Почему нужно так усложнять себе жизнь? Разве я не успею еще – и не один раз – доказать, что значит быть инженером?
Сколько мне лет? Почему я не могу отработать положенные восемь, ну, десять часов, а потом не думать о работе – мало ли удовольствий на свете? Можно даже встретиться с девушкой, на такой вот скамейке…
Я представляю себе, как настороженно встретит меня завтра управляющий, потом, услышав «да», мило улыбнется… и пойдет у нас нормальная работа. …Нормальная работа! А что это значит? Снова будут простаивать бригады. Ну вот, опять за свое. Просто начнется обычная работа, как у всех главных инженеров.
Облака стали печально-лиловые, а потом почернели. Служба уличного освещения включила фонари. Стало совершенно ясно, что день кончился.
Все. Завтра я скажу «да». Временно, конечно!
Льет дождь.
Женщины пооткрывали разноцветные зонтики, а мужская половина населения Москвы бодро шествует под струями воды (более слабые духом, правда, пробуют прикрыться газетами). И все же дождь и раскаты грома вызывают у жителей города скорее доброжелательность и покровительственную усмешку.
На мне уже совсем промокла рубашка, но я не ускоряю шаг: не хочется в трест. Сейчас мне предстоит разговор с Костроминым.
…В это утро у меня в кабинете побывало много людей.
Первым вошел Мякишев, по привычке небрежно поздоровался и начал рыться в моих папках – в поисках «одной бумажки». Бумажки он не нашел, но почему-то не уходил.
– Виктор Константинович, – наконец смущенно обратился он ко мне, – вы как-то просили помочь вам с диспетчерской, я отказал тогда. Сегодня утром я подумал, что мог бы выделить вам человека.
К моему удивлению, Мякишев держал карандаш перед ртом горизонтально, что означало полное уважение.
– Спасибо, Федор Петрович, – сухо сказал я. – Сейчас, когда работает автоматика, нам хватает людей.
Снова открылась дверь – Топорков. Несмотря на жару, он был наглухо застегнут, в белом стоячем воротничке, при галстуке. Топорков молча вытянулся перед столом.
– Ну, что у вас? – с досадой спросил я. Я ждал Костромина. Топорков все больше вытягивался, преданно глядя мне в глаза.
– Считаю своим приятным долгом, – наконец начал он.
– Что за «приятный долг»? Говорите скорее, Топорков… Я очень занят!..
– Слушаюсь! – Топорков, казалось, вот-вот коснется головой потолка.
Мне вдруг мучительно захотелось, чтобы он ушел, и я строго его спросил:
– Что там в проектной мастерской? Договорились с ними? Сегодня, кажется, приемный день, поспешите туда.
– Я там был вчера, Виктор Константинович. Договорился: лифтовые панели они делают сборными.
– А завод дал согласие?
– Договорился и с заводом, он принимает заказ.
В другое время это известие обрадовало бы меня. А сейчас я только кивнул и демонстративно придвинул к себе бумаги.
– Считаю своим приятным долгом, – снова начал Топорков, на этот раз менее уверенно.
– Ладно, Топорков, доскажете в следующий раз. А теперь, если…
– Слушаюсь, – Топорков начал пятиться к двери.
В комнату вбежал Ротонов.
Он быстро пересек комнату и схватил мою руку.
– Ты знаешь, Виктор! Ты… знаешь!
– Что там еще случилось? Говорите скорее! – Я вскочил. Первая моя мысль была о повой аварии.
– С этого момента я буду говорить тебе «вы», Виктор, и называть только по имени-отчеству…
– Не может быть!
– Ты не веришь, Виктор? Честное слово!.. Если я что обещаю, обязательно выполню…
Ротонов тут же начал приводить примеры из своей жизни, очень, по его мнению, убедительные. Он так увлекся, что забыл цель своего прихода.
– Ты понимаешь, Виктор, контракт деловой человек может нарушить. Тебе выгодно, Виктор, нарушай договор, плати неустойку, но, если деловой человек дал слово, он его должен сдержать… Ты понимаешь, Виктор, разницу между контрактом и словом?
Бегая по комнате, Ротонов очутился у открытой двери. Он остановился в недоумении. Тут ему в голову пришла простая мысль, что, если дверь открыта, надо выйти. И он исчез так же быстро, как и вошел.
«С чего бы это они сегодня так ко мне расположены?» – подумал я.
Мой телефон, проспавший начало работы, захлебываясь, зазвонил. Говорил Анатолий, он коротко сообщил: проектировщики приняли все наши предложения. Но сейчас мне было не до него, я сказал:
– Понимаете, создалась новая ситуация, нам нужно поговорить о дальнейшей работе Управления обеспечения…
– Нам нужно о многом поговорить, – перебил меня Анатолий. Он помолчал, потом строго произнес: – Соков мне звонил. Рассказал историю, как вы его выручили. Вы все же поосторожнее там!..
Ах, вот оно что! И Мякишев, и Ротонов, и Топорков, а вот сейчас Анатолий узнали про распоряжение, которое я дал Сокову… Поздновато, друзья!
Костромин все не шел. «Может, обойдется, – подумал я, – как было бы хорошо».
В дверях, глядя на меня, стоял Костромин.
– Владислав Ипполитович, я согласен на время прекратить перестройку треста, – сразу сказал я ему.
На лице Костромина отразилась целая серия чувств: радость наконец достигнутой победы, насмешка, самодовольство. Он по-хозяйски сел, рассматривая меня.
– Я так и думал, – лениво протянул он.
Костромин был мне в эту минуту очень неприятен, и, чтобы сократить разговор, я спросил:
– Что я должен теперь сделать?
Костромин свободно откинулся в кресле.
– Вы, как всегда, очень торопитесь. – И властно добавил: – Вам нужно сказать об этом Леониду Леонидовичу.
Я встал:
– Пошли!
…Управляющий разговаривал по телефону, он жестом показал на кресло, мы сели за маленький столик, друг против друга, как уже много раз сидели.
– Я постараюсь, – сказал управляющий в трубку.
Он положил трубку и чуть насмешливо спросил: – Ну, что нового предложит инженерная мысль?
Ответил Костромин:
– Отныне в нашем тресте будет спокойствие и согласие. Сегодня Виктор Константинович сказал, что прекращает свою «новаторскую» деятельность, – будет работать, как все главные инженеры.
– Это правда? – управляющий быстро посмотрел на меня.
Я молчал. Смотрел на Костромина, но перед глазами стояли картины прошлого.
…Маленькая кухонька. Залитое слезами лицо Марии Васильевны: «Ничего, ничего, Витенька, будет все хорошо. Ты еще всем покажешь. Ты знаешь, какой ты?! Мне бы сына такого… сына!»
– Чем вызвано такое решение? – снова спросил управляющий.
Костромин вытащил из кармана красную расческу и неторопливо причесался.
– Вчера произошла авария, – внушительно сказал он. – Как главный инженер, за нее отвечает Виктор Константинович. Но этого мало, сей молодой человек, – Костромин, усмехаясь, показал на меня расческой, – решил проявить благородство. Выручил прораба и дал ему разрешение пользоваться новой траверсой… задним числом. Липовую бумажку дал. Помните, Леонид Леонидович, когда касалось установки кранов, он не хотел дать липовой справки. А теперь дал…
– Ну?
– Я разъяснил ему, чем это для него пахнет, – продолжал Костромин. – Виктор Константинович оказался не так уж силен, как вначале показалось, и поднял ручки вверх.
– Так и поднял? – серьезно переспросил управляющий.
– Поднял… ха-ха-ха, – захлебываясь засмеялся Костромин.
И вдруг я очнулся. Что я делаю!.. Что я делаю! Ведь это самая постыдная капитуляция. Я предаю всё – и прошлое и настоящее. Я решился:
– Так вышло… Я проявил слабость, Леонид Леонидович… Но ведь теперь просто невозможно остановить перестройку. Так что… я буду продолжать.
– Ах, так! – Костромин вскочил. – Леонид Леонидович, где бумага?
– Тут, – управляющий положил руку на папку. – Пошли, разберем это дело при всех, на собрании.
Когда все собрались, встал Васильев.
– На повестке открытого партийного собрания доклад главного инженера, – тихо сказал он. – Но, как вам известно, вчера вечером у нас произошло чрезвычайное происшествие. Мы посоветовались и решили до начала собрания разобрать его… Пожалуйста, Леонид Леонидович.
Управляющий встал, как обычно холодно и чуть угрожающе заговорил:
– Обстоятельства дела таковы: во время монтажа у прораба Сокова с траверсы упал бетонный блок весом более трех тонн. Он пробил восемь этажей, сбросив вниз лестничные марши. При этом было установлено, что Соков применил новую траверсу, которая была испытана, но это не было надлежащим образом оформлено… Итак, виноват Соков… Но вот на стройку приезжает главный инженер. Что он делает? Вместо того чтобы привлечь Сокова к строгой ответственности, он выдает ему разрешение пользоваться новой траверсой без оформленного акта. Причем распоряжение выдается прошедшим числом, то есть выдается липовая справка.
Управляющий вынул из папки мое распоряжение и показал его присутствующим.
– Вы помните, товарищи, несколько месяцев назад главный инженер в этом же самом кабинете отказался подписать липовую справку для установки кранов, а сейчас подписал… Кто, выходит, во всем виноват?
– Главный инженер! – твердо и резко сказал Костромин.
– Видите, товарищи? – подтвердил управляющий. – Оказывается, виноват Виктор Константинович. Зачем вы это сделали? – обратился он ко мне.
Но тут поднялся Гнат.
– Вот вы тут все инженеры сидите, с дипломами, – начал он. – А что, в институтах так учат, чтобы хороших людей добивать, – он показал на меня, – а бюрократов оставлять?
– Это все демагогия, – отрезал Костромин. – Сделано служебное преступление, и главный инженер должен ответить.
– Правильно, – подтвердил управляющий. – Но вот тут начинается самое непонятное. – Он обвел глазами присутствующих, вынул из папки второй листок и тоже поднял его вверх.
– Сегодня утром ко мне пришел Морозов и вручил эту бумажку. Из нее следует, что он, Морозов, дал такое же распоряжение Сокову, но еще днем раньше… Но и это еще не все: через час пришел сам Соков. Он подал мне заявление, в котором утверждается, что никаких письменных указаний ни от главного инженера, ни от Морозова он не получал, а действовал самостоятельно, и он, Соков, за все в ответе. – Управляющий поднял третью бумажку. – Что же это получается? – холодно спросил он.
В комнате стало очень тихо.
Прошла минута, наверное. Тогда встал Васильев.
– Я хотел бы сказать, – медленно начал он, – что считаю за честь работать в коллективе, где главный инженер принимает на себя вину прораба, где начальник СУ выручает главного инженера, а прораб выручает их обоих, где, наконец, три бригадира, из которых один Герой Социалистического Труда, от имени рабочих нашего треста выступают в защиту главного инженера и сегодня были у управляющего трестом, критиковали его за неправильное поведение. Я считаю за честь работать в таком коллективе…
– Это все очень хорошо, – с места сказал Костромин, – но, Леонид Леонидович, кто все же будет отвечать за материальный ущерб, нанесенный в результате аварии?
Лицо управляющего утратило наконец свою невозмутимость.
– Уместный вопрос… Тут, Костромин, присутствует заведующая ОТК завода. Она сообщила, что в результате проверки установлена вина завода за обрыв монтажной петли на блоке… Так? – Управляющий повернулся к представителю завода: – Так?
– Да.
Управляющий посмотрел на Костромина, тот молчал. Леонид Леонидович повернулся ко мне и строго сказал:
– Я проехал вчера по объектам и внимательно посмотрел то новое, что предложили бригады. Я знаю, что вы ознакомили всех ИТР и бригадиров, – это правильно. А вот то, что после осмотра вы устроили опрос, – это несерьезно. Я приказываю – слышите, Морозов? Приказываю в течение месяца осуществить все новые предложения. Ясно?
– Ясно, – невозмутимо ответил Морозов.
– У меня все, – Леонид Леонидович сел.
Сейчас мне нужно выступать. Но я не думал о докладе. Снова перед глазами проходили события последних месяцев. Все было проще… и сложнее. Я не был один, как мне иногда казалось, и ничего особенного не совершил. Просто пришло, наверное, уже время, когда инженеры должны быть инженерами. Я смотрю в зал. Вон у прохода Морозов, на миг наши взгляды встречаются. Справа сидят Девятаев, Копылов, Косов, – они все ждут от меня ответа на свои новые предложения. И еще я думал, что ответ придется дать сейчас, – остановиться уже невозможно…
Дом над тополями
Роман
Светлой памяти моих родителей Гени Евсеевны и Израиля Семеновича
Глава первая
Ошибка
Как обычно, все началось с вызова в главк. Но на этот раз я должен был явиться не к определенному часу, а немедленно.
– Ну и поймать вас, Виктор Константинович! Вот уже на третью стройку заезжаю. – Шофер выглянул из машины. Это почти выговор. Так уж устроен мир, что водители и секретари высокого начальства копируют своих патронов. И до того удачно, что порой появляется шальная мысль: может быть, когда начальство в отпуске или болеет…
– Садитесь. Требует срочно.
Я сажусь рядом с водителем, некоторое время мы едем молча. Смотрю в окошко. Уже осень. По-моему, верно говорят, что осень – пора печальных раздумий. Обратите внимание – даже сама природа не уверена в своих действиях. Если идет дождь, то мелкий, совсем не похожий на весенние или летние грозы; про небо вообще ничего не скажешь – что-то серое, неопределенное; деревья стоят почти голые…
Машина уже в центре. На улице Горького я невольно улыбаюсь. В самом деле, на улице Горького, где все так продуманно и чинно, падают обыкновенные листья, желтые, оранжевые, серо-зеленые, и дворники простыми метлами сметают листья в кучи, как это делается в самом захудалом скверике.
– Улыбаетесь?! – замечает водитель.
– Виноват!
Водитель снисходительно смеется. В машине тепло и уютно, домовито – этим всегда отличаются персональные машины.
Коля, как все зовут водителя, хотя ему уже под сорок, косится на меня. Образцовый водитель большого начальника никогда первым не начинает разговор. Так уж полагается, что вызываемый к начальнику главка должен бодро-просительно сказать:
«Ну, Коля, чего это твое начальство меня требует?»
Обычно разговор развертывается дальше так:
«Не знаю», – отвечает водитель так многозначительно, что вызываемый начинает тревожиться.
«Что, настроение плохое?»
«Есть немного», – Коля загадочно улыбается.
«Там еще кого вызывают?»
«Вроде…»
«Большое совещание?» У вызываемого есть еще надежда: на большом совещании гроза распределится на нескольких участников.
«Нет, вас и Померанцева».
«Всего-то!» – вызываемый тускнеет.
…Сейчас водителю, видно, очень хочется затеять со мной такую же беседу, но на этот раз я молчу. «Э нет, дружище, – мысленно отвечаю я, – сегодня это дело не выйдет. После вручения переходящего знамени уж деньков-то пять-шесть я застрахован от гнева начальства».
Наконец, когда мы уже делаем лихой поворот у Моссовета, Коля говорит:
– У Сергея Платоновича Николай Иванович…
– Николай Иванович?! – удивляюсь я. – Еще кого-нибудь вызывают?
Водитель притормозил машину. Он удовлетворен – разговор принимает обычное направление.
– Вроде…
– Большое совещание? – с надеждой спрашиваю я.
Коля усмехается – они все одинаковые, вызываемые!
И этот такой же, держался-держался, а в конце перепугался.
– Нет, вас и Померанцева.
– Всего-то! – машинально восклицаю я. – Спасибо, что подвезли.
– Пожалуйста, – насмешливо отвечает водитель. Его ответ переводится примерно так: «Благодарить, уважаемый, рановато. Вот когда выйдешь целым…»
Я привычно ошибаюсь: тяну входную дверь из стекла на себя. (Тут раньше была чудесная дубовая дверь, спокойная-спокойная!) Дверь нервничает, не поддается. Тогда я толкаю ее вперед и проскальзываю, пока она мстительно несется вслед. Быстро поднимаюсь по мраморной лестнице.
– Вас уже ждут, – сухо говорит секретарь.
– Так я… – неловко начинаю оправдываться. – Можно?
– Пожалуйста. – У секретаря той в точности как у водителя.
…Через сорок минут я вышел из главка… Я должен был оставить все: любимую работу, коллектив, свои планы. Так требовало дело.
Сколько раз я ходил по улице Горького: вверх к главку – настороженный, в ожидании неприятностей и все же с надеждой, что неприятностей не будет; вниз – озабоченный, как решить, казалось, неразрешимые задачи. Вот и сейчас…
– Понимаю, понимаю, – сказал Николай Иванович, – вы имеете право задать ряд вопросов, в том числе главный: почему именно вам предлагают такую «щепетильную» должность. Отвечу прямо, хотя и не совсем ясно: так нужно. Добавлю только, что вопрос обсуждался, все взвешено.
Заместитель председателя Моссовета вел разговор так, что не оставлял мне никаких лазеек. Даже испытанное «хорошо, я подумаю, посоветуюсь» вызвало у него одобрительную усмешку:
– Так, очень хорошо! Мы, выходит, не ошиблись. У вас большие дипломатические задатки.
– Ну ладно, – попробовал я наступать с другого конца, – предположим, я соглашусь, – кто мне будет помогать? Ведь опыта такой работы нет. К вам приходить, что ли?
Николай Иванович покачал головой:
– Нет.
– Почему?
– Потому что я не смогу вам помочь, я тоже не знаю.
– Кто же знает? – дожимал я.
– Пока никто.
– Мы зря теряем время, – вдруг вмешался начальник главка Сергей Платонович. – Я формулирую. – Он холодно посмотрел на меня. – Вы идете на совершенно незнакомую работу – раз, работа незнакома не только вам, но всем московским строителям…
– Не только московским, – мягко поправил Николай Иванович.
– Хорошо. Но и всем советским строителям…
– Не только советским.
Начальник главка досадливо поморщился, но сдержал себя.
– Согласен и на это. Работа незнакома не только вам, но и всем строителям… – Он подождал, не последует ли и теперь поправки, но Николай Иванович молчал. – Два! – резко произнес Сергей Платонович. – Вы будете начальником строительства, но без административных прав. Дай вам их, вы отвлечетесь от основного задания.
– Но как же тогда… – начал было я.
– Повторяю, никаких прав – это три! Влиять на всех только авторитетом специалиста. И наконец, последнее, – начальник главка встал, – никаких ошибок тут быть не может. За ошибку не накажем, а просто с треском снимем с работы. Это вам понятно?.. А теперь отвечайте: идете вы на эту работу? Прямо: да или нет? – резко спросил он.
– Да! – так же резко ответил я.
– Ну вот и молодец! – Он, очевидно, не рассчитывал услышать такой ответ, поэтому впервые позволил себе улыбнуться, скупо и как бы чуть смущенно, словно извиняясь перед самим собой, что на минуту сбросил с себя строгость. Строгость, которая, как он, очевидно, считал, нужна в его работе всегда.
– Идите сюда, – уже мягче сказал начальник главка. Он показал на планшет, который почему-то стоял на стуле. – Это эскиз вашего здания.
Он так и сказал – «вашего» и по привычке помрачнел. Я уже приготовился к обычному замечанию: «Медленно строите» – и начал лихорадочно соображать, на кого из субподрядчиков свалить вину, но тут же опомнился. Взгляд Сергея Платоновича тоже прояснился.
– Хотел спрашивать с вас. – Начальник главка усмехнулся, а Николай Иванович рассмеялся. Он тоже подошел к эскизу. – Вот оно, здание. – Начальник главка пристально посмотрел на чертеж и добавил то, что я потом слышал каждый день и буду, наверное, слышать всю жизнь: – Вроде книга раскрытая. Правда?
– Похоже, – не очень уверенно согласился я.
– Здание, конечно, сложноватое, но не в этом главная сложность. Главное – заказчик, Совет Экономической Взаимопомощи. – Он вдруг усмехнулся: – А вы знаете, какие страны входят в СЭВ?
– С чего мне начинать? – вместо ответа спросил я.
Николай Иванович поднялся, посмотрел на эскиз, вздохнул (на эскизе небо было голубое-голубое, и солнце жарило вовсю):
– Решите для себя основной вопрос: будете ли вы привлекать на строительство рабочих других стран СЭВ? Подумайте хорошо, от этого многое зависит.
На проспекте Маркса подул холодный ветер. Погода начала пунктуально выполнять прогноз – приказ своего начальства. Через неплотно пригнанные облака выглянуло хилое, словно сморщенное, солнце. «Я еще существую, друзья… Я еще приду», – обещало оно. Но ему уже не было веры. Люди поднимали воротники, спешили скорее добраться до доброго, испытанного друга – метро, где нет холодного ветра, дождя-снега, а столбик термометра застыл на цифре 16.
Я все шел. Было такое чувство, будто что-то я не сделал, а должен был обязательно сделать… Ах да! Нужно посмотреть место строительства.
…Много раз приезжал я так на будущую стройку, и всегда возникало у меня странное, не совсем понятное чувство. Вот тут еще живут люди. Любят, болеют, дружат, ссорятся, намечают, может быть, поправить и покрасить, как у соседей, старенький забор… В окнах занавески, а перед домом скамейка, видавшая виды. Вечером тут сидят парочки, а в выходной день – пожилые женщины, положив на колени натруженные руки…
Все это я должен разрушить. Конечно, они будут рады, что придут строители, – жильцов переселят, дадут хорошие квартиры. А все же жалко – тут прошла жизнь.
Улица называется Тополиная, и хотя кругом старые, одноэтажные домишки, тут по всем городским законам висит белая аккуратная табличка – название улицы, и большие номера.
«Нам, номерам, все равно, – словно говорят они, – что большой дом на двести семейств, что маленький, на одно. Мы, номера, ведем свой счет…»
«Нет, не так, – спорю я с номерами. – Ваша улица совсем исчезнет, снесут ее». Я смотрю на маленький план, который дал мне в главке Померанцев (без него не обошлось!).
Улица идет перпендикулярно Калининскому проспекту. Она действительно скоро исчезнет, и от всех номеров останется только один. Из многих стран пойдут к нему письма, и на всех будет стоять: «Дом № 56».
Я иду дальше.
«Вот, смотри, – молча подсказывает план, – видишь здание большое, красное? Здесь в старое время тюрьма была. Сколько людей через нее прошло, плохих и хороших».
– Тюрьма? – удивляюсь я.
– Да-да, тюрьма! – Около меня останавливается пожилой человек, еще крепкий на вид, в руках он держит авоську. Сквозь сетку виден хлеб и бутылка с зеленой крышкой. – Сейчас тут судебное учреждение. А вы что, комнату хотите снять? Хорошо у нас, излучина реки. Ветры тут свежие, хорошие… Одинокий?
– Нет, нас будет много.
– Много?! Метро близко. А напротив – гостиница… Может, дом строить хотите? – вдруг подозрительно спрашивает он.
– Хочу.
– Кооперативный? – Допрос ведется весьма обстоятельно.
– Если это последний вопрос – скажу. – Я улыбаюсь, чтобы смягчить резкость ответа.
Человек вздыхает.
– Последний.
– Да… на кооперативных началах.
Я прощаюсь.
Он с сожалением смотрит мне вслед?
– Скорей бы, ветры тут сильные.
…Странное чувство не покидало меня. Кажется, все правильно, люди сами мечтают о сносе домов, а мне все казалось, что я непрошено вторгаюсь в чужие жизни, ломаю привычный, многолетний уклад… Нет, не так! – мне почему-то жаль старой, серенькой скамейки, будто она тоже живая. Кажется, что сопротивляются мне не люди, а вещи, созданные ими. Они, вещи, хранят память о людях, не хотят исчезать.
В воздухе вдруг появились снежинки, потом начал падать крупный снег. Когда я уходил, крыши домишек, палисадники, скамейки были белы, искрились. Окна зажглись. В сумерках все стало мило, сказочно красиво.
У последнего деревянного домика мне послышался хриплый шепот: «Мы номера…»
Ну что – номера?! Все красиво, верно… А почему же люди мечтают уехать?.. Я скажу вам почему: крыши уже прогнулись, пораженные гнилью, изъеденные жучком, покосились стены. К ним только притронуться экскаватором – и они рассыплются. Так?
Номера недовольно молчали.
Я вышел на проспект. Нужно было ответить на главный вопрос, который сегодня мне задали в главке.
Впервые в жизни мне дали время подумать. Я мог сколько угодно изучать проект, решать технологию, кроить строительную площадку. Но главный вопрос так и оставался открытым…
