Текст книги "Строители"

Автор книги: Лев Лондон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 54 страниц)

Глава восемнадцатая
Удачи не ходят в одиночку

Ялта, 22 августа

Пишу тебе мое последнее письмо, Виктор!

Они все поехали меня провожать: профессор Виленский, Тоня, Соколов, директор Читашвили и даже медсестра Зина. Хотя вчера я попрощался и просил не беспокоиться, не провожать, они все же поехали.

Только что я с ними расстался. Тоня стояла в стороне, в своем уродливом желтом платье с черными полосами.

Я, как это водится всегда при прощании, разговаривал одновременно со всеми… Ударил звонок.

Уже не помню, что я такое наговорил профессору, потому что он расчувствовался и обнял меня.

– Ладно вам, – сказал он, – главное, берегите сердце. Как вы понимаете, мы смогли его только подремонтировать. Новых сердец пока не делаем. Всего вам!

Я попрощался с Соколовым, Зиной и подошел к Тоне. – Ну, Тонечка, даже не знаю, как я буду без вас. Никто у меня не будет сейчас просить доску-сороковку. А, Тонечка?

Она приподнялась на носках и поцеловала меня в щеку.

– Мы еще когда-нибудь увидимся, Николай Николаевич?

– Конечно, Тонечка, – бодро сказал я, хотя мы оба знали, что это неправда. Она опустила глаза.

Я отвел в сторону Читашвили.

– Читашвили, – взмолился я, – вы все можете, ибо вы директор самого могучего завода по всему Черному морю.

– Ну, давай, Николай, – сказал он, улыбаясь, – что хочешь? Хочешь, поезд задержу – и ты сегодня будешь у меня пить вино. Скажи, что хочешь? Все сделаю.

– Слово?

– Раз Читашвили сказал, Николай, – не надо переспрашивать.

– Посмотрите, директор, за Тоней… поберегите ее, чудесная девушка!

Директор Читашвили недоуменно посмотрел на меня, потом на Тоню, которая, опустив руки, стояла в стороне.

– Тоню в обиду не дам, – сказал он серьезно, – будь спокоен, Николай Николаевич.

На перроне вдруг показался Израилов; как всегда, он в правой руке нес огромный портфель.

Уже железнодорожниками был закончен маленький спектакль перед отходом поезда: на светофоре погас красный свет, зажегся зеленый, проводники загнали последних пассажиров в вагоны и поднялись на ступеньки, выставив перед собой флажки, машинист дал гудок, – но Израилов все так же не спеша шел к поезду, словно поезд должен его ждать.

И свершилось чудо, Виктор, поезд не тронулся. Израилов подошел к окну, у которого я стоял, и не спеша сказал:

– Товарищ Скиридов, Николай Николаевич…

Я вытянулся.

– По строительному управлению я подписал приказ с объявлением вам благодарности.

Он открыл портфель, но так, чтоб я не мог в него заглянуть, вынул листок бумаги и передал мне.

А поезд стоял! Поезд стоял, Виктор, честное слово, пока я не прочел приказ!

Веришь, мне было приятно получить его. Сколько я на своем веку получал и выговоров и благодарностей, уж, кажется, на мне живого места не осталось, а тут паршивенькое СУ – а разволновался и прочувствованно кланялся из окна…

Израилов снисходительно и печально улыбнулся: «Да, я вас понимаю, Скиридов, Николай Николаевич, – говорила его улыбка. – Благодарность!.. Конечно, вы расчувствовались».

В ответ он поднял руку… и веришь, поезд сразу двинулся.

Подняли руки Соколов и директор Читашвили, нерешительно взмахнул рукой профессор – только Тонечка, мой бедный «гадкий утенок», стояла, прижав руки к груди, и смотрела вслед поезду печальными глазами.

Поезд набирал скорость, мелькнули платформа, станционные постройки, деревья вдоль дороги… Мне стало грустно. Где-то я читал, Виктор, что там, где работаешь (а я ведь немного и работал), оставляешь частицу себя. Наверное, это правда.

Сейчас еду на родину, скоро в Москву.

До свидания, дорогой мой.

Н. Н.

* * *

Я снова переложил кучку бумаг, – других писем из Крыма не было.

Решетчатая тень башенного крана падает сначала горизонтально на пути, потом у здания она ломается и дальше идет уже вертикально по стене. Тень непрерывно движется – косовская бригада работает по минутам.

Сюда время от времени я приезжаю не для того, чтобы «проверить», «указать», и даже не для того, чтобы помочь – тут сейчас все налажено, помогать не нужно, – приезжаю просто так, подышать воздухом монтажа, отдохнуть от великого изобретения человечества – телефона.

Хорошо монтаж идет и у Гната, но Гнат все время болтает, хвалится, кричит. У Косова все молчат, – даже водители грузовых машин, самые нервные люди на земном шаре, и те тут помалкивают. (Что за интерес шуметь, когда тебя никто не слушает?)

Девятаев стоит на консоли колонны, – всего-навсего пятачок двадцать на сорок сантиметров, ногу негде как следует поставить. По правилам он должен обхватить колонну цепью своего монтажного пояса, но цепи я не вижу. На крюке крана к нему медленно движется железобетонный ригель. Он ловит его и, тихонько подталкивая одной рукой, укладывает на колонну.

Но вот Девятаев замечает меня. Как всегда не спеша, он спускается с консоли, становится на монтажную лестницу.

Через несколько минут подходит ко мне:

– Здравствуйте, Виктор Константинович! Нарушил технику безопасности?

Я молчу.

– Слова достаточно, что этого больше не будет?

– Достаточно… Прорабу передадите, чтобы был у меня сегодня после работы.

– Драить его будете? Может, не надо ему ехать?

– Надо.

– Может, прорабу не ехать к вам? Виноват же я… Он новенький, испугается.

– Надо.

– Есть у нас в бригаде предложение одно, Виктор Константинович. Интересное! – Девятаев, улыбаясь, смотрит на меня.

Я настораживаюсь: эти предложения последнее время сыплются на меня, словно кто-то широко открыл затвор бункера, где они хранились, и забыл закрыть. Морозов, Соков с Гнатом что-то придумали – зовут к себе, а сейчас еще косовская бригада. Только-только последнее время начали дожимать решения технического совета… Но предложение есть предложение, от него так просто не отмахнешься.

– Это вы в обмен на прораба? – пробую я отшутиться.

– Ну хотя бы. Вам понравится, Виктор Константинович!

Я смотрю на часы – ого, уже двенадцать.

– Ладно, давайте.

Подходит сварщик.

– Здравствуйте, Виктор Константинович!

– Здравствуйте, Копылов. – Да, сейчас придется задержаться. Копылов всегда смотрит, как говорится, в корень вещей.

Мы садимся на скамейку. Я посредине, Девятаев справа, сварщик слева.

– Вот нам все говорят, – медленно, подбирая слова, начинает Девятаев, – что рабочие на стройке – хозяева. Правда? На всех собраниях только и слышишь – хозяева, по-хозяйски. Так?

– Вроде так, – осторожно соглашаюсь я.

Копылов усмехается:

– Никакие мы тут не хозяева, одна трепня!

– Это почему?

– А разве у нас о чем-нибудь спрашивают? – Копылов что-то чертит на земле электродом.

– А как же, у вас собрания, производственные совещания… Да притом кто вам отказывает, если вы что-либо предлагаете? Вроде у нас этого нету, чтобы бригаду зажимать, особенно вашу.

– Так-то оно так, Виктор Константинович, – Девятаев смотрит на меня. – И все же мы вроде орган совещательный. Прав у нас никаких.

– Прав? – удивленно спрашиваю я. – Да у вас все права! О чем вы говорите? Вот уж не ожидал от вас таких рассуждений.

– Одна трепня! – Сварщик нарисовал на земле круг.

– Подожди, Копылов, – останавливает его Девятаев. – Вы нас не поняли, Виктор Константинович. Во всех больших вопросах у нас действительно большие права, а в малых производственных – никаких… Ну, вот вам пример… – Он встал, подошел к штабелю досок, сложенному около забора. – Посмотрите, вчера по указанию прораба завезли.

– Для чего?

– Закрыть проемы. – Девятаев снова сел на скамейку.

– Это ведь нужно!

– Конечно, нужно. А вы знаете, сколько опалубки висит еще неснятой в подвале? Снять бы ее, подвесить на следующих этажах – и все закрыто. А сколько тут денежек? – Он показал на штабель. – Все же порежут.

– Это вы действительно правы. Я скажу прорабу.

– Вы не поняли, Виктор Константинович. Так всюду. Скажите: зачем на стройке целый день припухает дежурный электромонтер? Ведь его можно поставить на работу. Зачем уборщица? Бригада сама может убирать, а главное – не сорить. Почему вот сложили оконные блоки далеко от крана?.. Завтра ведь прораб потребует у вас машину. Это все затраты, денежки впустую идут… Теперь вы понимаете?

– Что вы предлагаете, Виктор?

– Отдайте нам объект, Виктор Константинович. С самого начала до сдачи ключей, чтобы мы были настоящими хозяевами.

– А прораб?

– Прораб будет нашим техническим руководителем… Обеспечивать поставки – только если мы попросим. Людей мы сами расставим. За смету отвечаем мы…

Я задумался.

– Вы что, Девятаев, хотите быть подрядчиком?

– Подрядчиком у вас будет коллектив – бригада. Мы отвечаем за общий срок сдачи объекта, за экономику, за смету, за фонд зарплаты… Но у нас будут права, права настоящего хозяина объекта.

– И вы беретесь за это просто так? – недоуменно спросил я.

– Нет, не просто так… После сдачи дома в эксплуатацию – полный расчет. Нам на бригаду процентов тридцать от экономии сметы. – Девятаев дотронулся до моей руки: – Это то, что нужно, Виктор Константинович. Получает в первую очередь государство, получаем и мы.

Я снова задумался.

– Ну, а что говорит прораб?

– Смеется. Сказал, чтобы мы обратились к Беленькому.

– Обращались?

– Да. Сначала ему понравилось… – Девятаев помолчал. – Знаете что, хлопчики, потом сказал он, у меня нет времени. Идите к главному инженеру. Его, сказал, пирогами не корми, только такие предложения давай.

Это было действительно очень интересное предложение. Но где взять силы, время, чтобы доказать всем организациям, от которых зависит выплата премий, что это нужно, что это законно, что это, наконец, настоящая социалистическая форма отношения к труду!.. Я видел длинные банковские коридоры, кабинеты. Сколько их придется пройти? А ведь я только-только сейчас заканчиваю намеченные мероприятия. И снова! Откуда они сыплются, эти предложения… Как откуда? Ты ведь сам, именно ты, открыл «затвор бункера»…

– Я не могу так сразу. Надо подумать.

– Тоже испугались? – спросил Копылов, ставя точку в круге, который нарисовал на земле.

– Есть такое предложение, – Девятаев серьезно посмотрел на меня, – обсудить это на Совете бригадиров.

– На Совете? – переспросил я. (Час от часу не легче!)

– Именно на Совете! – поддержал его Копылов. – Или, может быть, вы, Виктор Константинович, думаете, что Совет должен обсуждать только вопросы главного инженера?

– Нет, я так не думаю.

Девятаев встал:

– Тогда я от имени бригады попрошу Королева созвать Совет.

…Я знаю, что ничего нового не открываю, об этом пишется, наверное, в каждом третьем романе, но не могу удержаться, чтобы тоже не сказать: удачи, неприятности, неожиданности не ходят в одиночку, они любят компанию.

Вот пожалуйста – я вышел на улицу, кого, вы думаете, я встретил?.. Шурова! Он стоял у ворот и смотрел на корпус, куда-то вверх.

– Шуров?! Какими судьбами? И чего вы там наверху интересного видите? – спросил я.

– Так просто. Или мне уже сюда вход воспрещен? – он иронически улыбнулся.

– Нет, конечно, можно… Как вам там, на проектной работе? – Я тоже посмотрел вверх, но ничего интересного не увидел.

– Хорошо, очень хорошо, – убежденно сказал Шуров. – Рассчитываю рамы, много раз статически неопределимые!.. Вы, наверное, уже забыли, как это делается? Все с графиками возитесь!

– С графиками, – подтвердил я.

– А там, – Шуров по старой привычке толкнул ногой камушек, – можно через два года и к кандидатской приступить. Уже намекали…

– Да, теперь я вижу, вы правильно поступили, что ушли со стройки. Рамы считать может не каждый, а прорабом…

– Вот-вот, именно так. Признаете? – подхватил Шуров.

– Признаю.

Мы помолчали.

– Слушайте, Виктор Константинович, – вдруг решительно сказал он, – не возьмете ли меня обратно?

– Что, что? – не понял я.

– Понимаете, не могу! Зараженный, видно, я уже стройкой. Сижу, хожу, сплю – она перед глазами. Понимаете?.. Да нет, вы, наверное, не понимаете. Так возьмете? – он пристально посмотрел на меня.

– Тут уже работает новый прораб…

– Разве ничего нельзя придумать?

Я пожал плечами: что можно сделать? Не выгонять же нового прораба.

Шуров еще раз посмотрел вверх, резко повернулся и пошел по улице.

Я не смотрел ему вслед. Жалко? Не знаю, уж очень он куражился перед уходом. Вот он сейчас уйдет и долго, может быть, всю жизнь будет помнить этот час… Ну и что? Будет для него урок. Урок, урок! А что он все-таки разглядывал там, наверху? Не пойму. Вот он уже, наверное, далеко…

Я быстро поворачиваюсь, вижу его согнутую спину. Как же это я? Как это я!

– Шуров! – Я бегу по улице. – Шуров!

Он перешел улицу. Заслоняя его, по мостовой движутся автобусы, длинные троллейбусы. Его не видно. Как же это я!

Я бегу.

– Шуров, постойте!.. Слышите?

Он останавливается.

– Вы можете выходить сюда на работу. Мы переведем прораба в другое место. Только выпрямитесь, слышите!.. Почему вы так согнулись?

Мы идем вместе по Ленинскому проспекту, тому самому, который я критиковал за большую ширину. Сейчас мне кажется, – я даже убежден, – что он сделан правильно, бульвары украшают проспект. А березки? Как это здорово, что слабые, беззащитные деревья растут тут, на улицах города, словно доверяясь человеку.

…Да, удачи не ходят в одиночку – в тресте мне позвонил Анатолий. Сухо сказал, что вышел на работу.

Глава девятнадцатая
Авария

Леонид Леонидович приехал тридцатого августа. Я стоял у окна. Опаленный августовским зноем, тяжело дышал город. Сверху жарило солнце, снизу, словно огромный калорифер, отдавал тепло асфальт… Но вот вдруг, без особых предисловий – грома, ветра, – на глазах у солнца из, казалось бы, совершенно невинных белых облачков пошел дождь. Он лихо танцевал по улице, набережной.

В комнату быстро вошла Нина:

– Виктор Константинович, он приехал! Только что!

– Кто приехал? – не отрываясь от окна, спросил я.

– Управляющий!

Я быстро обернулся:

– Он у себя? Спрашивал про меня?

– Нет… заперся с Костроминым. – Нина была испугана.

– Ну что ж… – Дождь, словно тоже испугавшись известия, перестал.

– Он приказал, чтобы через час собрались все начальники отделов. О вас ничего не сказал.

– Ну что ж, увидимся вечером.

– На вечер он приказал вызвать начальников СУ.

– Понятно.

Нина не уходила.

– Виктор Константинович, я спросила у него, вызвать ли начальника Управления обеспечения… Он сказал, что не знает такого.

– Понятно. Спасибо, Нина, за информацию. Насколько я понимаю, вы последнее время играли роль бесстрастного секретаря, а тут вдруг разволновались, – я постарался улыбнуться.

– Я спросила его, Виктор Константинович, предупредить ли вас.

– Ну, это уже лишнее.

– Он сказал… он спросил…

– Что?

– Не устала ли я работать секретарем треста, – Нина беспомощно опустила руки.

– Видите, Ниночка, как вредно начальству задавать вопросы, да еще отдохнувшему. Не волнуйтесь, все будет в порядке.

Она вышла.

…М-да, начало не очень приятное. Всю вторую половину дня я просидел в тресте – мало ли дел! Но если быть честным, я просто ждал, что вот-вот ко мне зайдет управляющий, любезно улыбнется и спросит: «Ну-с, как вы тут без меня? Трудно было?»

Но он не зашел. Вечером явился Костромин.

– Можно к вам, Виктор Константинович? – широко открыв дверь, спросил Костромин, барственно усмехаясь. Но в глубине его глаз я увидел настороженность, словно он все время ожидал от меня окрика.

– Конечно.

Последнее время Костромин избегал встреч, но я не выказал удивления.

– Садитесь, пожалуйста.

Он аккуратно уселся на стул, привычным жестом подтянул отлично выглаженные светлые брюки, вытащил свою красную расческу и осторожно, ласково касаясь своих густых, вьющихся волос, причесался.

– Бумаг много, – сочувственно улыбнулся он, кивая на письма, лежащие на столе. – Страшное дело – бумаги! Правда?..

Я промолчал.

– Приехал управляющий, с сегодняшнего дня я снова ваш заместитель. Так что вот сводка. – Он вынул из кармана сколотые листки. – Вот, пожалуйста.

Я взял листки и, не читая, положил их в сторону.

– Хорошо.

Он помедлил.

– Я хотел бы с вами поговорить. Только… – Костромин остановился, подбирая слова. – Это будет очень откровенный разговор. – Он выжидающе посмотрел на меня. – Вы не хотите мне помочь… все молчите. Ну, тогда дайте мне слово, что вы никогда, ни при каких обстоятельствах не вспомните о нашей беседе.

– А может быть, раз все так сложно, вообще ее не начинать? – устало сказал я.

– Нет, это очень нужно.

– Хорошо, даю слово.

– Ну вот и ладно… – Костромин доверительно усмехнулся. – Вы знаете, Виктор Константинович, за последнее время вы очень переменились. Мне кажется, что вы перестали так доверчиво, как раньше, относиться к людям… в частности, ко мне… А напрасно, я и Леонид Леонидович к вам очень хорошо относимся… Вы усмехнулись. Не согласны?

– Я вас слушаю.

Костромин вздохнул:

– Трудная у меня миссия при вашем настроении… Но я все же попробую. Задумывались ли вы, Виктор Константинович, над таким вопросом: какими должны быть взаимоотношения управляющего и главного инженера и почему вообще в трестах существует такая штатная единица – «главный инженер»?.. Вот я работал двадцать лет главным инженером треста… Были у меня разные управляющие. Вы еще учились в школе, вам ведь еще нет тридцати?

– Нет.

– …Этим трестом командовал Базулухов. Он не любил заниматься текущими делами. Наверное, если сказать точнее, он вообще не любил работать. Какое это сейчас существует слово?.. Ах, да – «вкалывать»! Так вот, Виктор Константинович, я тогда «вкалывал» за себя и за него. Работал день и ночь. Базулухов был мною доволен…

Костромин вынул из кармана пиджака аккуратно сложенный белейший платочек и осторожно отер лоб.

– Когда вы только окончили институт, в трест пришел второй управляющий – Николай Николаевич. Ну, о нем вам рассказывать не нужно… Николай Николаевич взял все в свои руки. У него хватало энергии на двоих. Тогда я стал его тенью, многие считали, что я бездельничал… Глупости это! Глупости! – снисходительно повторил Костромин. – Я просто выполнял волю управляющего, он тоже был мною доволен. Теперь у нас Леонид Леонидович, это большой и умный работник, я делаю, что он велит. Мы с ним друзья.

Костромин легко встал и прошелся по комнате.

– Наш трест всегда выполнял план, – строго сказал он. – При всех управляющих и при таком негодном главном инженере, каким, вероятно, вы считаете меня. А я горжусь, что руководители дорожили мной… Да, я работал на управляющего, и это правильно. Это закон для главного инженера. Управляющий за все отвечает.

Костромин снова подошел к столу, сейчас в его глазах не было и тени боязни.

– Как же думаете вы? Идти все время против воли управляющего? Подчиняясь ему в оперативных вопросах, в главном, в технической политике гнуть свою линию?

Я впервые видел Костромина таким возбужденным.

– Кроме управляющего и главного инженера есть еще дело, – медленно сказал я. – Мне тоже хотелось бы, чтобы управляющий был мною доволен. Очень хотелось бы! Но интересы дела – главное. Если хотите, идя в интересах дела против управляющего, главный инженер выполняет свой долг и перед ним.

– Вы хотите, мой дорогой, чтобы я и в свои лета поверил наивной сказочке, что есть люди, которые работают только для дела и ничего, ничегошеньки, хоть настолько, – Костромин показал конец пальца, – для себя? По-вашему, есть такие люди?

– Нет, по-моему, таких людей нет.

Костромин вопросительно поднял брови.

– По-моему, каждый человек, работая для дела, что-то получает и для себя. Например, получает удовлетворение, когда осуществляются его предложения или когда он видит результат своей работы. У такого человека полнее, интереснее жизнь…

Костромин насмешливо улыбнулся:

– Это все, дорогой, высокие материи.

– Согласен – высокие… Ну и что же? Ведь вы предложили мне поговорить об инженере, главном инженере! И уж коль мы начали говорить о нем, нам не уйти и от такого, тоже высокого, понятия – польза дела. Инженер должен быть абсолютно уверен, что его работа полезна… Конечно, чудесно, если при этом инженер угоден начальству, но полезность его работы – первое и главное.

Костромин помрачнел.

– Может, мы спустимся на землю, уважаемый Виктор Константинович, – сказал он едко. – Мы еще пока находимся на земле, а не на другой планете. Мне хотелось в ваших же интересах поговорить с вами откровенно, а вы – «полезность»… Разве главный инженер, который всегда выполнял план, работал не ради пользы дела? – Костромин разволновался, его, очевидно, очень задели мои слова. – Чепуху вы, простите меня, мелете. – Он встал, подошел к окну и глухо заговорил: – Вы думаете, я так безнадежно отстал, что не понимаю полезности того, что вы сейчас делаете? Я понимаю… Наверное, Леонид Леонидович тоже понимает. Диспетчерская нужна – согласен; кое-что из предложений, может быть, надо внедрить. – Он повернулся и, присев на подоконник, продолжал: – Но когда вы замахиваетесь на организационные основы треста, когда вы этой самой новизне подчиняете всю работу, – он взмахнул рукой, – я против… против! Рано или поздно вы сорвете выполнение плана. Вот увидите.

– Хорошо, давайте поговорим о плане.

Я тоже встал и подошел к окну. Оно было широкое, во всю стенку.

– Вы ведь знаете, Владислав Ипполитович, как мы выполняем план… У нас систематически, несмотря на запрещения, рабочие и прорабы работают сверхурочно; копа сдаются объекты, а они сдаются ежемесячно, мы устраиваем штурмы. Сколько так может продолжаться? Ежегодно нам увеличивают план на десять – пятнадцать процентов. Хорошо, в этом году план выполним, а через год, через три нам нужно будет увеличить объем строительства на одну треть. Как мы это сделаем? Скажите, Владислав Ипполитович, как? Ведь вы знаете, что рабочих нам получить неоткуда?

Но Костромин уже справился с волнением.

– Я не могу, дорогой Виктор Константинович, заглядывать так далеко. Три года для моего возраста слишком большой срок. И не для этого я начал разговор… Итак, вы настаиваете на своем. Придется еще кое-что вам открыть, но помните, вы дали слово. То, что вы сейчас делаете, уже один раз нам предлагали. Мы посоветовались с Леонидом Леонидовичем и сказали: пожалуйста, снимите план, создайте нам особые условия, будем заниматься новым. На это никто не пошел, и мы отказались…

Костромин легко прошелся по комнате.

– …Надеюсь, вы понимаете: авторитет управляющего и все прочее. Слушайте, – он близко подошел ко мне, – то, что сделано, уже не повернешь назад. Но на этом вы свою деятельность прекращаете. – Костромин слегка коснулся моего плеча. – Придет время, Виктор Константинович, и вы продолжите перестройку… А Управление обеспечения должно быть ликвидировано. Немедленно!.. Понимаю – вам это самому неудобно. Мы сделаем это без вас… Вы не были в отпуске?

– Нет! – резко сказал я. – Будем считать, что наш разговор закончен.

– Ах, так!.. – Костромин остановился напротив меня. – Нельзя сказать, что вы очень вежливо себя ведете, вам, наверное, кажется, что вы очень сильны, мой друг… Вы даже забыли о всех неприятностях, постоянно подстерегающих главных инженеров! Ну что ж, думаю, они вам напомнят о себе. Напомнят! И тогда вы придете к управляющему. Прибежите…

– На строительстве существуют не только управляющий и главный инженер… Есть коллектив, партийная организация.

Костромин что-то хотел ответить, но вдруг резко повернулся и вышел из комнаты.

Настал день, когда прорабы, бригадиры и начальство всех строительных управлений уселись в автобусы: ведущие стройки каждого управления демонстрировали свои достижения.

Прораб Шуров и бригада Косова показали оснастку для ускоренного монтажа. При входе на площадку стоял Беленький с таким видом, будто это он внес все предложения, а сейчас к нему, Беленькому, едут учиться. Пускай учатся, он, Беленький, не против.

После осмотра Беленький роздал присутствующим памятные значки. При вручении значка он пожимал каждому руку с таким видом, будто вручал орден.

– Что ты, Виктор, все время улыбался? – спросил он, когда мы вышли на улицу.

– Улыбался? – удивился я. – И не думал.

– …Инженер, – по-старому кричал мне Гнат, – ты держись своего управления! – Он показал на новую машинку с алмазными коронками. – Ты, Косов, одного человека сэкономил. Хорошо, молодец! А скажи, дыры в плитах как ты бьешь? Разбиваешь отверстия в пять раз больше чем нужно, а потом, пропустив трубы, ставишь опалубку и бетонируешь? Так? Смотри, друг, учись! Сейчас дыру сделаем, как в аптеке!

Гнат запустил машинку и в течение минуты просверлил в плите несколько отверстий разных размеров.

– Ну, – кричал Гнат, – сколько людей я сэкономил?

Даже в автобусе Гнат никак не мог успокоиться, все доказывал ценность сверлилки. Он, конечно, сидел на лучшем месте – впереди, – и все время поворачивался ко мне, требуя подтверждения.

– Ну и балаболка ты, Гнат, – досадливо морщил лоб Анатолий. – Разве можно так много болтать?

…В большой прорабской было сумрачно. Стояли скамейки для гостей, письменный стол, а в углу – высокий старинный буфет, очевидно брошенный бывшими жильцами.

На каждой дверце буфета были вырезаны две птицы: одна с закрытыми глазами висела вниз головой, а другая энергично клевала большую гроздь винограда.

«Странная композиция, – думал я. – Зачем это нужно было одну птицу убивать, пусть бы они клевали виноград вдвоем».

Но вряд ли кто-нибудь еще размышлял о птицах; прорабов, бригадиров очень заинтересовали предложения Королькова. С помощью диспетчерской он подогнал график завоза деталей. Теперь с машины панели шли сразу на монтаж.

Корольков, приветливо улыбаясь, показывал на большом плакате, как они исправили график.

– Жульничество, – бормотал Гнат, – никакой машинки не придумали, а хвалятся… фокусники… Кио.

– Это здорово, – хитренько поблескивая глазками, сказал Кочергин. – Самое главное, ничего делать не нужно, договориться с трестовской диспетчерской… – Он повернулся ко мне: – Вы уж простите, Виктор Константинович, никак не запомню нового названия… договориться об изменении графика, и на тебе – «монтаж с колес». Тридцать процентов экономии?

– Насколько я помню, вы здорово смеялись над этим информатором, – Визер показал на серый цилиндр, стоявший на столике у входа. – А без него…

– Со смеха все и начинается, – сказал Кочергин. – Вон многотиражка наша тоже посмеялась. – Было не совсем ясно, что хотел этим Кочергин сказать, но присутствующие заулыбались.

В конце объезда мы попали на объекты Визера.

Тут бригадиры и прорабы тоже не теряли времени.

– Знаете, Виктор Константинович, – сказал мне Визер, – у меня раньше борьба за план была поставлена вверх ногами, план любой ценой. Мы думали, что это в порядке вещей, а сейчас я «заболел»… хочется строить красиво… – У Визера были черные выпуклые глаза. «Как у мопса, – подумал я, – доброго, умного мопса». – Мы нового ничего не смогли придумать… Наверное, умишка не хватило… Поездили по другим трестам, кое-что взяли там.

Сейчас осталось подвести итоги, принять решение. Но как это сделать?

– Валентин Михайлович, – попросил я Васильева, когда он подошел ко мне, – посоветуйте, неужели нужно официальное собрание устраивать?

Васильев улыбнулся:

– Знаете что, давайте спросим у каждого его мнение… Новая техника – штука тонкая, пусть каждый за себя решает.

…Расположились у бытовок, на скамейках.

Встал Ротонов, который организовывал объезд.

– Ну вот, закончили объезд. Я помню, еще десять лет тому назад…

– Ротонов! – остановил я его.

– Хорошо… Что теперь, Виктор Константинович? – досадливо спросил он.

Я поднялся.

– Что теперь? – обратился я с этим же вопросом… – Косов?

– Сейчас, по-моему, Виктор Константинович, нужно объединить все предложения, – тихо ответил Косов.

– Правильно!

– Ну так что? Будем голосовать? – Ротонов кипел от возбуждения.

– Спросим каждого. (Я помедлил: стоит ли сейчас так резко ставить вопрос? А вдруг не согласятся?.. Стоит, нужно решать.) Я благодарю всех, кто проявил добрую инициативу в таком важном деле, как экономия трудовых затрат… Но одно дело увидеть, даже одобрить, а другое – внедрить. Каждый из вас почувствовал это, когда осуществлял свое предложение. Сейчас же Косов предлагает все объединить… Поэтому я прошу каждого ответить, готов ли он в своей бригаде, на прорабском участке, в СУ внедрить все предложения, которые мы сегодня увидели… Я хочу предупредить – с того времени, как будет сказано: «Да, готов», я уже не буду просить, как на техсовете, а буду требовать безусловного выполнения. – Я оглядел присутствующих. – Строго требовать!.. Спрашивайте, Ротонов!

– Интересная история, – вскочил Ротонов. – Еще десять лет тому назад…

– Ротонов!

– Эх… Вечно вы меня перебиваете… Ладно: бригадир Косов?

– Я уже сказал: нужно все предложения объединить, – тихо сказал Косов.

– Много говорить любите, Косов, – строго заметил Ротонов. – Короче нужно, определеннее отвечать. Если…

– Ротонов! – снова остановил я его.

– Все перебиваешь меня, Виктор Константинович! Все перебиваешь! Нужно, Косов, ответить «да», что означает: «Буду внедрять все предложения в своей бригаде», или «нет» – «Не буду внедрять».

– Да, – улыбнулся Косов.

– Ну, вот видите! – удовлетворенно сказал Ротонов. – Производитель работ Кочергин?

– Не возражаю, – ответил Кочергин. – Это значит и «да» и «нет». Ведь я вас знаю, Виктор Константинович, потом приедете и душу будете мотать…

– Кочергин, – перебил его Ротонов. – Да или нет? Что за народ такой? Не понимаю!

– Нет.

– И.о. начальника СУ Морозов!

– Я подумаю.

– Почему? – удивляется Васильев. – Ведь вы, как главный инженер, должны первым подхватывать предложения?

– Я беру пример с главного инженера рангом повыше. – Морозов пристально смотрит на меня и вдруг резко спрашивает: – Когда я получу ответ?

– Я еще не решил…

– Ну вот, товарищ Васильев, видите? Он еще не решил – думает. И я, с вашего разрешения, подумаю.

– Гнат! Что ты скажешь?

– А премия будет? – в свою очередь спросил Гнат.

– Гнат! – возмутился Ротонов.

– Вот так всегда! Как с рабочего, так отвечай прямо, а как премия… – Гнат посмотрел на меня. – Ну, ладно: да! Но хоть отметить сейчас это дело, а, хлопцы?

– Вот чудак! – закричал Ротонов. – Ну что за люди. В каком это году было? Ага, кажется…

– Ротонов!

– Начальник СУ Беленький?

Беленький колебался, он знал, что управляющий будет недоволен, но выхода не было.

– Да.

– Прораб Шуров?

– Да.

– Том Семенович? Ваше мнение?

Янин вскакивает:

– Что мнение? Как мнение? Конечно – да!

– Начальник СУ Визер?

– В нашем СУ мы применим все предложения, – ответил Визер и, опасливо посмотрев на Ротонова, добавил: – Да.

Я снова сел на скамейку. «Да… да!..» – слышались ответы.

Слушая их, я наблюдал за работой нового крана, у которого две стрелы: одна монтирует, другая разгружает детали, поднимает их и вешает на кран; рассматривал небо, синее, с небольшими облачками, – не так уж часто я на него смотрю…