Текст книги "Строители"
Автор книги: Лев Лондон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 54 страниц)
Чтобы дойти до машины, Трошкину не миновать было двух огромных луж и глиняного месива у дороги, но, когда он вернулся, его остроносые туфли блестели по-прежнему.
– Как вы это делаете, Семион Макарович? – не удержался я.
– Что?.. Ах, ты вот о чем! – Он снисходительно улыбнулся. – Большинство просто неряхи. Так вот… – Не заглядывая в блокнот, он перечислил все механизмы, которые по приказанию Левшина прибыли на стройку. – Сейчас дожимаю остатки. Неаккуратный народ, знаешь!
Я посмотрел на его тонкие, крепко сжатые губы, на бачки, так точно прорисованные бритвой, что едва ли на одном было хоть на волосок больше, чем на другом, на остренький, по привычке вздернутый подбородок – и искренне пожалел трест механизации. Досталось его бедным сотрудникам!
– Спасибо, Семион Макарович, вы нам хорошо помогаете.
Он не позволил себе ни слова в ответ, но по тому, как переложил портфель из левой руки в правую, я понял: мое замечание его взволновало.
Наверное, с этого момента и началась наша деловая дружба (бывает и такая!). Пройдет время, забудется эта площадка и дома, придут новые стройки. Но когда у меня ничего не будет получаться с каким-нибудь субподрядчиком, я позвоню Трошкину:
– Семион Макарович, выручайте!
– Повторите еще раз, только все точно! – Он записывает и коротко говорит: – Принято!
И нет уже покоя ни субподрядчику, ни мне до тех пор, пока не будет сказано:
– Спасибо, Семион Макарович, вы нам хорошо помогли.
…На короткой оперативке, после того как был проверен пуск механизмов, Трошкин вдруг заявил:
– Должен еще раз доложить, Виктор Константинович, что Янин задерживает перевод своих рабочих с этой площадки. – Он строго посмотрел на Тома Семеновича, потом на меня.
В этом замечании и взгляде была бездна оттенков: видите, какой я! Вчера требовал усилить стройку рабочими, а вот получил указание Левшина – и требую рабочих снять; вчера требовал от вашего инженера – сейчас не гнушаюсь, ему докладываю, но учтите: я все тот же представитель главка!
Том Семенович вскочил:
– Как задерживаю? Что задерживаю? Вот смотрите, вчера было двести двадцать рабочих, а сегодня… сегодня… – Он принялся рыться в карманах. – Куда она, эта справка?.. Эта справка… – уже упавшим голосом повторил Янин.
Трошкин подождал, пока Том Семенович обыскал все свои карманы, и строго сказал:
– Вчера у тебя, Том Семенович, было не двести двадцать, а двести сорок два рабочих. Вечером уехала бригада Томилина – пятьдесят два человека, утром еще сорок один человек, а осталось…
– Что осталось, как осталось? – привычно спрашивал Янин, листая бумаги в папке.
– Осталось сто сорок девять – четыре бригады, – добивал его Трошкин. – Может быть, перечислить, какие бригады? Не нужно?
– Сегодня Том Семенович закончит перевод рабочих, – вмешался я, чтобы выручить Янина.
Но Трошкин не выпускал Тома Семеновича:
– А сколько и каких специальностей, Том Семенович, тут должны остаться?
– Как сколько, что сколько?..
– Прими меры, Виктор Константинович! Он ничего не знает, – уже забыв свое «докладываю», приказал мне Трошкин.
Я улыбнулся, мне сегодня все нравится, ибо я твердо усвоил: первое, что нужно для счастья человека, – это успех в работе.
Когда закончилась оперативка, меня остановил Беленький:
– Подожди, Виктор, хочу что-то спросить. Скажи мне, что это вчера в главке произошло? – Он на всякий случай загадочно улыбнулся. – Что случилось? Трошкин вдруг повернулся на сто восемьдесят градусов.
Я очень спешил, но сейчас мне мил и Беленький.
– Вчера меня уже добивали, Дмитрий Федорович, – выручил Васильев.
– Как?
– Длинная история.
– Все равно не отстану, расскажи!
Мы идем по площадке. В автобусы и на бортовые машины грузятся бригады, они уезжают со стройки.
Я начал рассказывать… Снова увидел себя в главке беспомощным. Потом голос Васильева:
– Разрешите?
– Ну, что там еще у вас? – пренебрежительно бросает Левшин и стукает карандашом по столу. – Кажется, все ясно!
– Я только что из райкома. Беседовал с секретарем, которому вы обещали сдать эти четыре дома.
Левшин поднимает голову:
– Новый микрорайон без продовольственных магазинов, без булочной и аптеки, в одном из домов детская поликлиника – все это в первых этажах. Я хотел бы видеть, как вы отказали бы при этих обстоятельствах райкому.
– Секретарь райкома по нашей просьбе выезжал на стройку.
– Ну?
– Он посмотрел работы и график, сказал, что слишком дорогую цену надо заплатить за сдачу.
– Ну?
– Он не возражает, чтобы закончили монтаж и сдали только первые этажи… Остальное позже.
– Кто вас уполномочивал?! – кричит Трошкин.
– Подожди! Накричался уже сегодня! – обрывает его Левшин. Он встает и подходит к Васильеву. – Вы молодец, правильно поступили, по-партийному…
– Почему же вы не нашли в себе силы отказать райкому, как это сделал наш главный инженер по отношению к вам?
…Беленький усмехается:
– Здорово! Ну, а что ему ответил Левшин?
– Васильев еще добавил: «Вы знаете, по-моему, от спешки много бед в строительстве происходит. Разве райком настаивал бы, если б вы доказали расчетом, что эти дома за месяц построить нельзя?»
– Ого! Ну, Левшин, конечно, зашумел. Что он ему ответил?
– Он сказал: «И это вы говорите по-партийному!»
Беленький задумался. Несколько шагов мы шли молча.
– Ты знаешь, Виктор, очень это помогает в жизни… очищает как-то.
– Что?
– И слова Васильева, и ответ Левшина, и то, как секретарь райкома поступил…
У торца второго корпуса экскаватор «Беларусь» черпал из большой кучи песок и отправлял его в бункерок. Из бункера песок поступал в старенький, видавший виды растворонасос, покрытый пятнами известки и кусками окаменевшего цемента. Другим растворонасос никто не видел, и казалось, именно таким выпускает его завод. У машин тоже по-разному складывается жизнь. Вот, например, каток. Ходит себе целый день, неторопливо укатывает асфальт, – посмотрите, какой он чистенький! Какая пестрая окраска – желтая с красным, – словно вельможа при дворе! А есть серенькие машины – работяги. Как их ни крась, вечером все равно уже перепачканы…
Насосик яростно сопел и чавкал, глотая воду и песок. Рядом стояли Косов и Шуров.
– Наверх? – удивился я, проследив за шлангом.
Шуров, как всегда при встрече со мной, изобразил на лице крайний испуг.
– У тебя что, язык отнялся? – строго спросил Беленький.
– Очень всегда пугаюсь, когда они приезжают, – серьезно, что особо подчеркивало насмешку, сказал Шуров, показывая на меня. – Это еще с башенных кранов, помните?.. Так и кажется, что вот сейчас они что-нибудь запретят.
Я рассмеялся:
– Шуров ярый противник всякого начальства… Единственно, что остается, самого его назначить начальником.
– Ладно тебе ваньку валять, отвечай! – приказал Беленький.
– Прямо наверх, Виктор Константинович, – сказал Косов.
– А вода?
– Вода уходит. Мы просверлили в плитах отверстия… Конечно, зимой и осенью нельзя. А сейчас все быстро высыхает.
Вокруг импровизированной установки начали собираться люди. Подошло начальство строительных управлений – Визер, Морозов, Том Семенович. С перекрытия соседнего дома спустился наш старый знакомый – прораб Соков. Я поздоровался с ним, он смущенно улыбнулся и принялся рыться в пачке чертежей, которую по привычке таскал с собой. Рядом с Соковым его бригадир Сергей Корольков в синем комбинезоне, подпоясанный офицерским ремнем с большой звездой, ну и, конечно, Гнат.
– Ну, инженер, что скажешь? – с ходу закричал Гнат. – Какой номер Косов выкинул! Все носилки побоку… Как когда-то наша с тобой «чихалка» на высотке, помнишь?
– По-моему, это не плохо, если, конечно, вовремя не подали на перекрытие песок краном.
– А почему «если», да еще «конечно»? – вдруг спросил Морозов. По его тяжелому загоревшему лицу прошла судорога. – Почему это вы присваиваете себе право так просто решать довольно спорные вопросы?
Я удивленно посмотрел на него.
– Тут не оперативка, надеюсь, а беседа, так сказать, на рабочем месте… Надеюсь, вы не попросите меня уйти? – Морозов с вызовом смотрел на меня.
Разговор оборвался. Только насос чихал, давился и тяжело заглатывал странную смесь песка с водой.
По рангу мне полагалось сохранять спокойствие.
– Нет, – сейчас не попрошу, – ответил я и добавил: – Вы можете не бояться.
Беленький громко рассмеялся:
– Ты, Морозов…
– Подожди, не лезь не в свое дело! – грубо оборвал его Морозов. – Тут не смешки, а серьезный разговор. – Он положил свою большую руку на насос. – Почему-то считается самым высоким классом работать по формуле: «Максимально использовать кран на внутренних работах». Так? Или точнее: «Пока все работы на этаже не выполнены, перекрытие не монтируется». Так?
– Так, – сказал Гнат.
– Вот видите, – Морозов смотрел на меня, – вы даже бригадирам эту формулу вбили в голову. А вот сегодня Косов и прораб Шуров показали совсем другое. Посмотрите, это настоящая механизация, вся цепочка от погрузки до укладки песка в полы механизирована… А когда вы подаете песок краном, что тогда? Ну, что, Гнат?
Гнат пожал плечами:
– Подаем механизмом.
– Нет, – тихо сказал Косов, – до того, как подаем механизмом, мы вручную грузим песок…
– Во! – подхватил Морозов. – Вручную! Потому что «Беларусь» не может приходить к нам на каждый этаж. Так или не так?
– Так! – Визер, заинтересовавшись разговором, подошел поближе.
– Если к этому добавить, – веско сказал Морозов, – что мы еще теряем крановое время для подъема бункеров – да не просто подъема, песок еще нужно подать в каждую комнату, теряем целую смену крана, – то сразу ясно, что технологические правила – это липа. Они вредят строительству! Ну, так что?
– В самом деле, Виктор Константинович, вроде Морозов дело говорит, – усмехаясь, сказал Визер.
– Но ведь такого механизма, чтобы круглый год подавать песок, нет, – сказал Корольков.
– Правильно, Сергей, – Морозов не выпускал инициативы. – Значит, нужно создать такой механизм, а не кивать на кран, который и так, бедняга, работает за всех… Кстати, вбив себе в голову разные «конечно», мы не просили такой механизм… Или просили?
То, что говорил Морозов, совсем не походило на его обычную манеру – просто не соглашаться со всем. У него были какие-то свои идеи. Но одни идеи – это пока маловато.
– Нет, не просили, – ответил я. – Должны пройти годы, пока такой механизм поступит на стройку.
– Серьезный аргумент, – спокойно произнес Морозов. – Нет такого механизма?
– Нет.
– Ясно! Но для устройства стяжки есть хорошая установка. Вот сейчас она работает. А почему раньше ее не применяли?
– Не понимаю.
– Ах, не понимаете, – дожимал Морозов. – Повторяю еще раз: почему мы не применяем для устройства стяжки механизмы? Тебе ясен вопрос, Корольков?
– Ясен.
– Тебе, Беленький?
– Могу сказать…
– Подожди, – перебил его Морозов, – можешь хоть раз прямо ответить: ясен вопрос?
– Черт с тобой – ясен.
– Почему же вам вопрос не ясен? – спросил меня Морозов. – Что тут непонятного?
Я молчал.
– По-то-му, – раздельно произнес он, – что эта ваша «поэтажная» технология не дает возможности применить большой механизм, и потока у нас из-за этого никакого нет… Бригада кончает корпус и переходит на другой – это называется поток? А куда же ей, на Луну переходить?
– Вас срочно просит к телефону Левшин.
Я обернулся, сзади меня стояла нормировщица.
– Ну вот, – насмешливо сказал Морозов. – Есть возможность ретироваться…
– Передайте, пожалуйста, что я ему позвоню минут через десять.
– Каков сегодня наш главный инженер! А? – Морозов оглядел собравшихся. – Не выгоняет, великодушно слушает!.. Так вот, хватит нам в бирюльки играть. Поток наших работ должен быть таков: бригада Косова в три смены, а не в две, как сейчас, – потому что в первую смену в нижних этажах копаются несколько рабочих, – ведет ускоренный монтаж; потом приезжает специализированная бригада Гната с машиной для сверления отверстий и за сутки… слышишь, Гнат?
– Слышу, давай дальше.
– За сутки просверливает все отверстия. За ней приезжает специализированная бригада по стяжке и с помощью машины за трое суток делает стяжку. Потом движется бригада плотников, человек двадцать с прорабом, выполняет все столярные работы и так далее… Это будет поток. Так, Гнат?
– Может быть.
– Так, Беленький?
– Конечно, если разобраться…
– Так, Беленький?
– Да.
Морозов не спеша опросил всех. Ответы были разные.
– Ну, а вы, Виктор Константинович? – спросил наконец он меня, впервые называя по имени и отчеству.
Я не был готов ответить, так и сказал Морозову.
– Ну что ж, подождем, пока вы с Владиком запросите электронно-счетную машину. Так, что ли?
Я опять не нашелся что ответить и промолчал.
Морозов усмехнулся, похлопал рукой старенький растворонасос и направился к воротам. Сделав несколько шагов, он вернулся.
– Здесь вы проявили себя смелым человеком. Не случайно ли это? А? Хватит ли смелости у вас сейчас созвать техсовет по этому вопросу и, кстати, извиниться при честном народе за то, что выгнали меня с совещания у Анатолия?
Дома меня ждала сердитая Маринка. Она сделала мне строгий выговор – возмущалась, что я даю Тёшке много сырого мяса.
Когда этот вопрос был улажен, я и Тёшка клятвенно заверили Маринку, что ее указания будут неукоснительно выполнены, – она немного смилостивилась:
– Дядя Витор, мама передала, чтобы вы послезавтра в семь часов вечера были дома. Она сказала, что у вас послезавтра день рождения… Ох, какой она вам большой торт печет! Только вы меня не выдадите, что я вам про торт рассказала?
– Клянусь, Маринка!
Она недоверчиво посмотрела на меня:
– Вы как-то тоже обещали не говорить, а рассказали. Мне мама выговаривала… Мама говорит, что торт будет из четырех слоев.
Маринка пояснила мне состав каждого слоя, особенно подробно остановилась на самом верхнем, шоколадном.
– До свидания, дядя Витор! До свидания, Тёшка!
Мы почтительно попрощались, подождали несколько минут. Я посмотрел на Тёшку, Тёшка на меня – и направились к холодильнику, где лежало мясо.
Я сажусь в кресло… День рождения, день рождения! Странно, как они узнали? Я никогда об этом дне никому не говорил; может быть, только Вике.
Восемь часов. Сейчас, как всегда, она позвонит… Между прочим, она все же оформилась в Управление обеспечения. Ведь по телефону заявила, что не будет там работать. В самом деле, странно. Спросить ее сейчас, что ли?.. Нет, не нужно. Пусть себе работает у Анатолия – мне-то все равно…
Анатолий, наверное, ее уговорил. Он поступил тогда красиво. А ты, миленький, раскричался.
Восемь пятнадцать. Странно! Спешат часы, что ли? Я набираю «100».
– Двадцать часов… шестнадцать минут, – раздается резкий женский голос.
Позвонил телефон. Ага, Вика!.. Только, пожалуйста, не спрашивай ее ничего, а как обычно: «Здравствуй, Вика!»
Я снял трубку:
– Слушаю?
– Я к тебе, Виктор, – в трубке слышится голос моего друга Аркадия. – Алло, алло! Чего ты молчишь? Алло!..
– Слышу тебя, Аркадий!
– Я сейчас к тебе еду… у меня билеты. Алло, алло!
– Буду рад.
…Может быть, она заболела? Нет, все равно позвонила бы. Было уже раз так. В чем же дело?
Звонок!
– Да-да! – я уже не стараюсь придать голосу равнодушие. – Слушаю!
Молчание. Потом в трубке раздается голос Гната:
– Я приеду к тебе, инженер.
– Что-нибудь случилось?
– Нет, ничего. А что должно случиться? – удивляется Гнат. – У меня не получается расчет… Ты что, инженер, разве недоволен?
– Доволен – это не то слово, Гнат. Я счастлив!
Он рассмеялся.
– У тебя сегодня хорошее настроение, инженер. Может, захватить?
Гнат всегда попадает пальцем в небо, но именно поэтому рядом с ним все просто и легко… А впрочем, может, он не так прост, как кажется, мой Гнат.
– Ни-ни!
– После расчета, инженер, – предлагает он компромисс.
– Нет, – строго говорю я, хотя знаю: как Гнату ни запрещай, он все равно придет со свертком, как когда-то приходил Миша.
…Вика не позвонила.
Глава шестнадцатая
Письма в августе
Из Крыма.
От Николая Николаевича Скиридова.
Эге-ге, мой миленький профессор, я прямо в восторге! Оказывается, Виктор, нашелся человек, который «почти», как ты написал, доказал тебе, что ты отстал в технологии.
Это очень, очень приятно. Право, я уже начал тебя побаиваться, так же как нашу Лидочку, которая раз навсегда усвоила медицинские истины и применяет их всюду и ко всем.
А теперь, оказывается, ты можешь ошибаться. Вот так оно, милый, и бывает, помнишь, у Льва Николаевича Толстого в «Войне и мире» немецкого военачальника Пфуля, помнишь? Не оказался ли ты похож на него?
Кто этот Морозов? Кажется… ага, припоминаю – здоровина такая с загоревшим невозмутимым лицом. Так что же? Хи-хи, этот дубоватый товарищ положил тебя на лопатки? И требует он ни больше ни меньше как созыва техсовета?
…Ну вот, я немного пришел в себя и даже готов извиниться за злорадство. Просто я рад, что обыкновенные смертные, как Морозов, я и другие, тоже кое-что еще могут сделать в технологии и в той важнейшей работе, которую ты начал, – экономии человеческого труда.
Ты спрашиваешь моего совета, как поступить? Право, не знаю, Виктор. Раньше я бы этого самого Морозова за дерзкое поведение при народе скрутил бы в бараний рог и объявил бы его предложения чепухой. Исходил бы при этом из такого соглашательского правила: лучше принятое среднее решение, чем непринятое хорошее. Но сейчас… нет, не буду тебе давать советов. Решай сам.
Скажи, как точно называется такая машина для стяжки и где ее достать, Виктор? Где достать алмазные буры? Какой растворонасос подает песок с водой? Марка? Это ты еще можешь колебаться, у тебя две тысячи, а у меня с моими восемнадцатью орлами надо хвататься сразу за механизм, за способы производства, которые экономят труд.
Пожалуйста, срочно ответь мне на эти вопросы, – может быть, в оставшиеся две недели я что-нибудь еще смогу сделать для своей строечки.
Как это здорово писать – «в оставшиеся две недели». Правда, Виктор?
Ну, до свидания!
Н. Н.
Из Крыма.
От Лидии Владимировны Северской.
Здравствуйте, Виктор Константинович!
Я задержалась тут со своими больными, которых привезли из Москвы.
Почему Вы мне не ответили? Уже прошло восемь дней, как я послала Вам письмо. Это как раз то время, даже с небольшим запасом, чтобы от влюбленного человека примчалось письмо. Или Вы, увидев какую-нибудь новую машину, забыли меня?
А я-то тут думала, что он, бедненький, не спит, не ест, похудел, осунулся – только и мечтает обо мне.
Вот возьму и влюблюсь в Читашвили, самого сильного, самого робкого, самого нахального человека, которого я встречала до сих пор.
«Зачем, девушка, тебе Москва, – говорит он. – Смотри, какое голубое небо, синее море, какие деревья – все твое. И дарить ничего не нужно, кто приезжает сюда – тот и владеет ими».
Вот сколько, дорогой мой главный инженер, поэзии ежедневно (потому что с Читашвили я вижусь каждый день) выливается на меня из уст директора. Скажите, какое женское сердце при этом не дрогнет?
Это все он говорит мне в море, когда мы уплываем вдвоем далеко за буйки. Море тихое, ласковое, баюкает нас. На суше директор становится молчаливым. Мы сидим у моря, набегают маленькие волны.
«Чего вы молчите, директор?» – спрашиваю я.
«Тихо, Лидия Владимировна. Разве не слышишь?»
«Что, директор?»
«Как шепчут волны, девушка!»
Я прислушиваюсь, и волны начинают рассказывать мне о далеких людях в Москве, которые «вкалывают» (это слово недавно Николай Николаевич сказал про Вас – что вы «вкалываете») и знать ни о чем не хотят, писем не пишут. А их бедные знакомые все ждут и ждут!
Простите меня за вольный тон, возможно, он Вам не понравится, но такая уж я… Хотя давайте договоримся: если скоро придет от Вас письмо, я исправлюсь, вернее – начну исправляться.
Привет Вам от Н.Н. Ему-то Вы пишете, тут Вы постоянны в своей привязанности. Правда, Н.Н. не в счет, это особый человек…
До свидания, жду письма. Л.В.
Пишите мне на Главпочтамт. Фамилию-то не забыли? Северская, Се-вер-ска-я!!!
Глава семнадцатая
Великая держава «Моспроект»
Ох, сколько дел! Как организовать свой день.
Можно «сидеть» только на этих четырех домах – и я буду загружен по уши. И не думайте, пожалуйста, что я подменял бы прорабов и не решал там свои вопросы. Можно – тоже весь день – ездить по объектам. Тут уж главный инженер треста затратит время с пользой. Можно, наконец, целый день провести за столом в тресте – отвечать на телефонные звонки и принимать посетителей. Да-да, один раз я так и сделал – записал, какие вопросы решены. Очень, очень важные!
А там еще различные совещания, которые по привычке все ругают, и зачастую напрасно, потому что как же иначе координировать работу различных специализированных организаций, число которых все увеличивается?!
А отделы-службы треста? Очень разумно можно использовать день, поработав хотя бы по часу с начальником каждого отдела. А бригады? Как это хоть раз в неделю не поговорить с бригадами Косова, Королькова, Гната и другими? В тресте сорок бригад.
И все же решать только эти дела – смерти подобно. Как часто слышишь такие слова: «Сколько сейчас времени, уже шесть? Боже, а я еще ничего не успел сделать!»
Ничего не сделал! Целый день как проклятый мотался по стройкам, забыл пообедать, бежал от одного автобуса к другому, считал каждую минуту, но все время ушло на дела текущие (пожалуйста, – не путайте с текучкой), и не смог сделать ГЛАВНОГО. Таким ГЛАВНЫМ было у меня управление Анатолия; здесь, в «предполье», шло невидимое сражение за экономию труда.
И вот во вторник утром я бросил все – четыре дома, объекты в монтаже, посетителей треста, начальников служб, бригады – и поехал к Анатолию. Вслед мне неслись телефонные вопли достопочтенного представителя главка Трошкина. Секретарь Нина в черном (сейчас она носила только черное) выскочила вслед на лестничную площадку в полном отчаянии:
– Виктор Константинович, куда вы? Что говорить?
Я остановился.
– Только для вас, Нина, и совершенно секретно. К Анатолию Александровичу, а потом в «Моспроект».
– Когда же вы будете?
– Вот этого не знаю. Может быть, и не вернусь. Во всяком случае, если вечером не позвоню, обратитесь в милицию, живым от проектировщиков я вряд ли уйду…
На улице меня ждал Топорков.
– Ловить такси? – вытянувшись, спросил он.
– Нет, тут недалеко, пройдемся, хорошо?
– Слушаюсь.
Я пробовал наладить беседу, но Топорков отвечал односложно. Только один раз, когда мы проходили мимо магазина зонтиков, в его серых глазах появилась живая искорка.
– Извините, – он остановился около витрины. – Интересно!
– Что интересно, Игорь Николаевич?
– Английские! – он показал на большой черный зонтик, потом вздохнул: – Только у нас их не принято носить.
Я хотел развить эту тему, но Топорков, чинно поджав губы, только вежливо кивал головой.
Мы молча шли по улице Горького. И хотя тут, как всегда, было шумно, я был отдан на растерзание своим мыслям: куда бы я теперь ни шел, что бы ни делал, я постоянно думал о Морозове. Как мне поступить?
Как трудно тут переплелось все – антипатия друг к другу, технологические идеи, вызывающее поведение Морозова… «Хватит ли у вас смелости созвать технический совет?»
Технический совет… А как я должен повести себя на этом совете? Согласиться, что «поэтажная» технология, как выразился Морозов, которую я все время внедрял, изжила себя? Устарела? Самого себя высечь?.. Ну, прежде всего по-деловому: так ли это? Не знаю. Где-то чувствуется правота Морозова, в чем-то он ошибся.
Спросить разве Топоркова? Вот он шагает рядом со мной. Я посмотрел на его серовато-желтое невозмутимое лицо и отказался от этой мысли. Вот Анатолий… Да, да, конечно, Анатолий, как это я раньше не подумал? Вот кто мне может посоветовать. Он не будет щадить меня, как не щадил, когда я колебался, идти ли в трест. И как он скажет – так и будет.
– Именно – Анатолий! – произнес я вслух.
– Что вы сказали? – вежливо откликнулся Топорков.
– Это так, мысли.
Мы свернули в переулок. И вот уже показался дом, где находилось управление Анатолия. Фасад дома был совершенно плоский, ни карнизика, ни выступа, только между окнами с простенков смотрели головы девушек. У них были задумчивые лица, будто они все время размышляли, правильно ли сделали, что вот занялись такой странной работой.
В кабинете Анатолия пятнадцатиминутные каникулы закончились.
– Если вы думаете, – раздраженно начал Анатолий, поднимаясь со стула, – что все у меня будет делаться само по себе, то вы глубоко…
– Я явился, Анатолий Александрович, и вот даже Игоря Николаевича привел.
Топорков вытянулся, холодно кивнув Анатолию, будто впервые его видел.
– И не пилите меня, Анатолий Александрович, я все время хотел встретиться с вами, – взмолился я. – Хотел – это даже не то слово. Мечтал!
– Ну, если мечтали, ладно уж. Я сейчас соберу своих начальников участков.
Он взял со стола четвертушку бумаги:
– Очень много людей приходят, интересуются, вот отпечатали.
У меня сохранился этот листок, – вот он:
«Участки Управления обеспечения:
№ 1 – Получение, анализ и выдача проектов; заявки – Некрасов Н. А.
№ 2 – Подготовка площадок – Воронин И. И.
№ 3 – Участок автоматизированной системы управления – Черных В. А.
№ 4 – База комплектации мелких деталей – Коньков С. Я.».
– Знаете что, Анатолий Александрович, – предложил я. – Давайте лучше поедем к ним. А?.. Ведь так лучше.
Мы поехали на участок № 2, и уже – в который раз – я убедился, как сразу меняет весь стиль работы специализация.
Не знаю, есть ли смысл рассказывать, как новое управление готовит площадки. Ну что тут особенного, – вместо забора из кривого неошкуренного горбыля стоят двухметровые щиты, окрашенные в желтый цвет, с названием управления, и щиты оконтурены полоской металла? Ну, оконтурены для прочности, и их можно переносить с одной площадки на другую – что же тут такого? Что особенного – инвентарные ворота сварены из металла? Это мелочи, и только строитель может их оценить.
Топорков по привычке укоризненно произнес:
– Металл!
– Металл, – раздраженно подтвердил Анатолий. – Тратить тысячи тонн металла на дурацкие банки для зеленого горошка или кукурузы – это можно, это в порядке вещей. Так, Топорков? Хотя консервы с успехом выпускаются и в стеклянных банках, а поставить паршивую полоску на щит ограждения – это «табу»! Нельзя!
На площадке стояли два красных вагончика, проложена дорога и установлена мачта с прожекторами, как на стадионе, только поменьше, конечно.
– Сдали площадку? – спросил я.
Анатолий взял из рук начальника участка папку:
– Вот акт о сдаче. Теперь просим Беленького подписать, что принял от нас площадку, – он, видите, еще артачится.
Рядом с подготовленной площадкой, в дыму и пламени, Анатолий и его еще совсем юный начальник участка Воронин сотворяли еще одну.
Тучи едкой и кислой пыли то и дело вырывались из-под шара экскаватора, горели остатки деревянных домов, высокие, свирепые «МАЗы» кромсали легкие тротуары, превращая всю площадку в месиво из глины, асфальта и пепла.
И хотя это было не совсем педагогично, я не удержался, спросил Воронина – не трудно ли ему, не скучно ли на такой работе?
– Нет… Я вначале поверил Анатолию Александровичу на слово, что будет интересно. Через несколько дней понял, что он меня обманул. А потом привык, что ли… – Воронин усмехнулся. – Все же придется мне, Анатолий Александрович, уйти отсюда. Как приходит прораб-монтажник – сразу тащит в закусочную… А вообще теперь мне кажется, что организовать площадку – это главное, а монтировать стандартный домик – скучно. Это каждый сможет.
…Потом, затратив не менее получаса на поиски такси (ох, хотел бы я познакомиться с изобретателем талонов!), мы побывали на базе, где готовились и укладывались в желтые контейнеры комплекты мелких деталей для строек.
Три участка Анатолия: подготовки площадок, комплектации и участок автоматизированной системы управления – уже работали. Только один – участок проектов – был в зачаточном состоянии.
– Ничего не могу с ними сделать, – раздраженно говорил Анатолий, когда мы уже ехали в институт. – Мило улыбаются, произносят горячие речи о контактах со строителями, но никаких конкретных шагов…
Великая Держава, именуемая «Моспроект», на карту не нанесена, но – честное слово – она существует.
Население Державы, как установлено, состоит из двух групп: Воинов – высококвалифицированных архитекторов и инженеров, всю свою жизнь проводящих в бурных сражениях со строителями, и Проектировщиков – зеленой молодежи, непосредственно выполняющей проекты (вторая группа малочисленна и имеет подсобное значение).
Сражения подтачивают здоровье Воинов, у них сдают нервы, появляются различные болезни, главным образом инфаркты. Проектировщики же работают спокойно и совершенно независимо от сроков, принимаемых на оперативках.
В этом я убедился. Как-то через три дня после одного кровопролитного совещания я зашел в проектную группу и увидел все тех же двух мальчиков и трех девушек, которые работали там и до совещания.
– Позвольте, – удивился я, – разве вашу группу не увеличили? Ведь Степан Степанович обещал вдвое сократить срок выпуска чертежей.
– Наоборот, у нас забирают сотрудника, – сказал один из мальчиков. – Степан Степанович на вашем совещании так переволновался, что заболел, а мы без него простаиваем…
Но природа справедлива: лет через десять, когда Проектировщики приобретут опыт, разовьют свои способности, их переведут в когорту Воинов для участия в оперативках, а на проектирование придут новые выпускники институтов.
Глубокой тайной остается до сих пор, как при постоянных войнах Великая Держава добивается чудесной архитектуры и зрелых инженерных решений.
Порой, проходя поздним вечером мимо темного здания Великой Державы, мне чудится, что в окнах мигают огни и в комнатах бродят какие-то тени. Может быть, это двойники архитекторов и конструкторов смотрят и правят листы молодежи?..
…Когда мы вошли в огромный кабинет президента Державы, или, попросту, начальника управления, Александра Ивановича Уварова, представители Воинов в белых халатах уже занимали одну сторону длинного стола. Мы робко уселись по другую.
– Может быть, удерем? – шепнул мне на ухо Анатолий. – Смотри, какие тигры напротив – съедят заживо!
Точно такое же желание появилось и у меня, особенно когда я увидел Лесовского, консультировавшего мой дипломный проект. Но вот поднялся Уваров.
– Эти страшные люди все же дожали меня! – Он указал пальцем на нас и заулыбался. На лицах всех Воинов тоже появились улыбки. Они не предвещали ничего хорошего, это был такой обычай у жителей Великой Державы – перед тем как разделаться с кем-нибудь, мило улыбаться. Правда, один из присутствующих, худощавый черноволосый человек, мрачно разглядывал какое-то письмо, но председательствующий кашлянул, и он насторожился.
– Вы чем-то недовольны, Аполлон Бенедиктович? – спросил любезно Уваров.
