Текст книги "Строители"
Автор книги: Лев Лондон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 54 страниц)
Я рассказал Ромашкову об оперативке. Он покачал головой;
– Да, положение серьезное. Люди нужны, конечно, По я вас понимаю. Может, переведем хоть пару бригад?
– Нет, Ромашков, это твердо. Переводить рабочих не буду. Пойдем к бензохранилищу, пораскинем мозгами.
Напротив здания гаража, у дороги, бригада Бондаренко заканчивала подготовку к приемке бетона. Внизу, в котловане, устанавливалась внутренняя опалубка, а наверху Бондаренко и Мишка мастерили лотки для спуска бетона.
– А, опять наш главный пришел, – блеснув зелеными глазами, смиренно поклонился мне Мишка. Но продолжать в том же духе ему не дал Бондаренко. Он подошел ко мне, крепко пожал руку и сказал;
– Не ушли от нас, значит. Ну и правильно.
Мы решили сообща так; возить бетон не самосвалами, а в ящиках на бортовых машинах. И не спускать его по лоткам: ящики поднимать краном и разгружать непосредственно в опалубку.
Часть бригады мы смогли перевести на полы. Дело было за обеспечением. По телефону я вызвал автокран. Но с бетоном было сложнее. Даже великий снабженец Кузьмич не брался обеспечить за одну смену восемьдесят кубометров, да еще половину из них на мелком щебне.
– Эх, всегда так у прорабов, – деликатно пилил он меня в конторе, – ведь заказал-то он только сорок.
– Он не виноват, Василий Кузьмич, это мы решили час тому назад. Зато завтра не надо будет переводить на гараж бригады с других объектов.
– Не знаю, не знаю. Ничего, наверное, не выйдет, – нехотя сдавался Кузьмич.
– Выйдет, Кузьмич, должно выйти. Иначе завтра от меня мокрое место останется. Поедем вместе на завод.
Когда мы, закончив неотложные дела, выехали на завод, было уже поздно – восемь часов вечера. Но нам повезло: главный инженер завода еще был у себя.
Он сначала молча выслушал нижайшую просьбу Кузьмича, а потом мой сбивчивый рассказ. Он ничего не сказал, но по искоркам, загоревшимся в карих усталых глазах, я понял, что ему понравилась идея обойти начальство. Кто его знает, может быть, и он был недавно в моем положении. А может быть, у него просто был лишний бетон. Во всяком случае, он вызвал диспетчера и отдал приказ на три дня открыть нам, как он выразился, зеленую улицу.
И все же, когда утром я позвонил на гараж, мне сообщили, что график недовыполнен. Уложили много – шестьдесят три кубометра, хоть и не всё. Бетон был, но сломался кран.
В десять часов мне принесли приказ из треста о переводе рабочих, и тут же позвонил трестовский кадровик.
– Николай Николаевич уехал на совещание в главк и просил меня проверить, начали ли вы перевод рабочих, – сказал он тоненьким голосом.
– Нет, не начал.
– Напрашиваетесь на неприятность?..
Чтобы не наговорить резкостей, я повесил трубку.
Два дня подряд на меня нажимали со всех сторон, я отбивался как мог. Николай Николаевич уехал на несколько дней в Ленинград, меня вызвал в трест его заместитель Моргунов.
– Ты что же, сдурел или что, не могу тебя понять! – начал он кричать, как только я зашел в его кабинет. – Выговор хочешь? Почему ты не переводишь людей на гараж?
– Сейчас объясню, товарищ Моргунов…
– «Товарищ», – передразнил он меня, – ты что, имя-отчество забыл?! В бутылку лезешь?
– Рабочих больше переводить на гараж нельзя по двум причинам, – сдерживаясь, сказал я. – Первая причина: опять у людей не будет хорошего заработка, а я отвечаю за коллектив. И вторая причина такая: ведь если все время срывать с объектов бригады, то мы никогда не будем работать ритмично. Все время у нас будет штурм. Вот снова у нас на выходе два жилых дома. Поэтому я хочу закончить гараж с наличными рабочими. Это твердо, товарищ Моргунов, и окончательно.
– Ах, вот как. Хорошо, ты свободен.
Через час в контору управления на легковой машине курьер привез второй приказ с объявлением мне строгого выговора. Вслед за этим позвонил Пункин. Он очень шумел, и я с трудом понял, что задерживается установка лесов на фасаде.
– Я проверил, – под конец прокричал он, – рабочих ты не перевел! Смотри, если у меня будут задержки, я обращусь в главк, чтобы тебя примерно наказали.
Вечером меня вызвали в райком. Внимательно выслушали, но предупредили, что сдача в эксплуатацию гаража входит в социалистическое обязательство района. Я понял, что в райкоме не хотят вмешиваться в мой спор с трестом, но мой отказ усилить стройку рабочими возлагал на меня двойную ответственность.
Хуже всего, что на стройке гаража дела не совсем ладились и мы никак не могли войти в график. Ромашков помрачнел, а Бондаренко прямо заявил, что леса у фасада он поставить не может.
– Как говорится, дай бог справиться мне с бетоном. На леса ставьте другую бригаду, – твердо сказал он.
– Сорвем работу отделочников, – добавил Ромашков.
Да, положение становилось серьезным, было над чем задуматься.
Меня окликнула табельщица.
– Вас просит Пункин к телефону, – сказала она.
– Машенька, скажите, что меня нет, уехал, заболел, придумайте что-нибудь.
– Ничего не могу придумать, Виктор Константинович, – улыбнулась табельщица. – Они знают, что вы тут, и страшно кричат.
Я пошел в проходную. На столе хрипела телефонная трубка.
– Алло.
– Эй, ты, казак, – закричал Пункин, – держишься еще?
Я не ответил.
– Алло, алло…
– Ну чего тебе, Александр Семенович? Плохо держусь. Совсем плохо. Придется, наверное…
– Сдаешься?! – торжествующе закричал Пункин. – А я думал… Ну ладно, благодари и кланяйся в ноги, лесов ставить не нужно. Встречай, сейчас придут две автовышки.
– Вот спасибо, Семеныч! Ух какое спасибо…
– А ты думал, что Пункин действительно пожалуется в главк? Эх, ты… Пункин товарища никогда не подведет. Пункин…
Но я дальше не слышал. Бросив трубку, я побежал встречать машины.
…Шли дни. Вперемешку радости и огорчения. Огорчений было неизмеримо больше. Но вот закончен резервуар, отделан фасад. Долго не ладилась вентиляция, но и она наконец заработала.
В понедельник утром на стройку приехал Николай Николаевич. Он, не глядя, поздоровался со мной и Ромашковым и прошел в гараж.
В течение часа он обследовал все помещения, заглянул на чердак, в вентиляционные камеры. Потом обошел территорию двора.
– Перевел людей? – строго спросил он.
– Видите ли, мы тут…
– Перевел рабочих? Отвечай прямо, не юли.
– Нет, Николай Николаевич, не перевел.
Мой управляющий впервые посмотрел на меня, по-отечески положил руку на плечо и сказал:
– Молодец. Ты сделал Первый Шаг.
В раскрытые ворота гаража одна за другой въезжали тяжелые автомашины, непрерывно подавая гудки…
Глава вторая
Система и киты
Скоро год, как я назначен главным инженером.
Начал уже понемногу привыкать к новой должности и с усмешкой вспоминаю, как стеснялся первое время вызывать секретаря звонком. Не улыбайтесь, пожалуйста: я открывал дверь и просил секретаря Лиду зайти ко мне.
Наконец Лида, суховатая молодая женщина, строгая к посетителям и к начальству, сказала мне:
– Чего это вы, Виктор Константинович, звонком не пользуетесь, лишний раз дверь открываете, а она у вас скрипит противно.
– Знаете, Лидочка, это как-то неудобно, – пробормотал сконфуженно я.
– Что вы это выдумываете! – удивилась Лида. – Бог мой, звоните, пожалуйста, мне-то что.
Вначале я испытывал странную почтительность к телефонным звонкам. Позвонят со стройки: «Виктор Константинович, остановился башенный кран». И я, забывая обо всем на свете, мчусь посмотреть, в чем дело. Прибегаю – кран работает.
– Рад вас видеть, Виктор Константинович, – встречает меня прораб. – Зачем к нам пожаловали?
– Как зачем? – не могу отдышаться я. – Вы же звонили, что остановился кран.
– Кран? Да, да. В рубильнике был непорядок. Исправили. Как видите, все в порядке…
Эту привычку посмотреть все самому я долго не мог побороть. Понимал, что сам за всем не уследишь, что надо научиться смотреть и глазами своих помощников, а иногда только по их информации принимать решение, но ничего с собой поделать не мог.
Время, жизнь правили меня. Казалось, я надолго задержусь в коллективе, где сделал первый шаг. Тут сделаю и второй, а потом все увереннее начну руководить.
Как-то мне позвонила секретарша треста и попросила не уезжать. «К вам приедет управляющий», – предупредила она.
Минут через двадцать в наш маленький дворик въехала «Волга», и в кабинет энергично вошел Николай Николаевич. Он придержал меня, когда я вскочил, предлагая ему стул.
– Сиди, сиди. Я присяду вот тут. Сегодня я у тебя в качестве просителя.
Он сел на клеенчатый стул у маленького столика и, приглаживая свои седые волосы, насмешливо огляделся:
– Ишь, как обвесил стенки синьками. Старая прорабская привычка. Да?
Я знал, что на этот вопрос могу не отвечать. Уже не впервой мне слышать такие замечания. В тресте Моргунов так и называл меня: «Этот, как его, все забываю фамилию, – прорабский главный инженер». По его мнению, я так навсегда и останусь прорабом. Но хотя эта моя привычка знать все мелочи проекта и вызывала иронию, она одновременно ценилась и уважалась в тресте.
Николай Николаевич помолчал, барабаня пальцами по стеклу стола, потом, потушив усмешку, вздохнул и, как мне показалось, с легким вызовом сказал:
– Написал приказ о тебе, Виктор Константинович.
– Выговор? – спросил я. – Что-то не помню, в чем провинился.
– Нет.
– Благодарность?
– Нет, что-то не помню, чем заслужил, – сказал он в тон.
– Тогда не знаю, за что приказ, Николай Николаевич.
Он подался вперед и, глядя мне в глаза, сказал:
– Перевел тебя в «Новое» управление.
Это было слишком неожиданно для меня. «Новым» мы все иронически называли самое допотопное управление с трехзначным номером. Его передали нашему тресту, забрав у какого-то ведомства. Очистительные ветры специализации не коснулись его, – подобно маленькому сморщенному грибку, оно спряталось за могучим стволом ведомства.
Одно время по тресту как тень прошмыгивал его худощавый главный инженер. Он робко заглядывал в отделы. Деятельные начальники разных служб, увидев его, тут же усаживали и принимались наставлять, требуя представления различных заявок и сводок. В серых глазах инженера появлялась тоска. Недельки через две он исчез.
Николай Николаевич хватался за голову: грибок вконец испортил показатели треста.
Вот туда и хотел перевести меня управляющий.
– Нет, Николай Николаевич, – твердо заявил я, – в это болото не полезу. – Я смотрел прямо перед собой, избегая пытливого взгляда управляющего.
– Так и знал, – спокойно сказал он. – Так и знал, что тебя придется уговаривать. – Он снова побарабанил пальцами по стеклу. – Ну что ж, начнем…
Я сделал последнюю отчаянную попытку:
– Не уговаривайте, Николай Николаевич, надо быть сумасшедшим, чтобы пойти туда.
– Сумасшедшим? – управляющий внимательно посмотрел на меня. – Скажу больше: начальником там сидит Шалыгин, самодур и демагог к тому же; и еще: сам я ухожу в отпуск, так что на мою помощь не рассчитывай. Ну как, совсем доконал?
В дверь постучали. Вошла Лида и строго сказала:
– Николай Николаевич, звонила из главка секретарша, просила передать, чтобы вы немедленно ехали.
Управляющий встал.
– Вот что, Виктор, – сказал он. – Понял ли ты, что коллектив, которым сейчас командуешь, тебе помог?
Я кивнул головой.
– Это хорошо, что понял. Теперь ты должен помочь другому коллективу. – Он вынул из кармана сложенный листок бумаги и, развернув его, положил передо мной. – Приказ о твоем новом назначении подписан. Если решишь остаться тут, порви его, обижаться не буду.
Он вышел. Я сказал секретарю:
– Лида, пожалуйста, на несколько минут меня нет.
– Даже для меня? – в комнату явился мой начальник Рубаков. Он плюхнулся в кресло и вытер платком свое большое лицо. – Как я спешил, а вот не застал, – хитро сощурился он. – Чего приезжал?
Я рассказал. Начальник рассмеялся:
– Николай дураков ищет, ловкий мужчина. Ты, конечно, отказался?
– Пока нет.
Он встал пыхтя, снял с крючка мое полотенце и вытер шею.
– Ну да, понимаю, хочешь для вида подумать. Он тебе уже третьему предлагает. Ну, вот что, рви приказ и позвони Николаю. А то, хочешь, я позвоню сам, пусть у меня инженеров не отбивает.
Он вдруг обиделся, еще больше покраснел, бросил на стол полотенце и, переваливаясь, вышел из комнаты.
Пробило час. В конторе стало тихо: все разбежались на обед. Я остался один. Так, значит, он предлагал не мне одному…
Не хочу писать, о чем я тогда думал. Все-таки не все можно написать, даже в своем дневнике. Я порвал приказ.
В Москве строителю трудно наблюдать природу. Тут есть все: и синее небо со стандартными облачками; и солнце, если хорошо поискать его за многоэтажными домами, наверное, найдется; при некоторой фантазии можно себе представить, что деревья, чинно высаженные вдоль тротуаров и подстриженные «под бокс», шелестят листвой. Но разве можно любоваться небом, когда на каждом шагу строителя удивляет новый кран, интересная стройка.
Я остановился у входа в «Новое» управление и по привычке оценивал дом.
В большой не по рангу приемной секретарь посмотрела на меня настороженно.
– Есть? – спросил я, взявшись за ручку двери с надписью: «Начальник управления».
– Пожалуйста, не входите, пока не доложу, – вскочила она.
Но я уже открыл дверь. Навстречу поднялся высокий человек с серым худым лицом. Несмотря на жару, начальник был в темном костюме и при галстуке. Он приветливо пожал мне руку, показал на стул:
– Присаживайтесь.
Ободренный приемом, я сказал:
– Назначен к вам главным инженером, если не прогоните. Зовут меня Виктор Константинович…
Но он не дослушал меня.
– Антонина Петровна, – тихо сказал он вошедшей женщине, – во-первых, прошу не задерживаться, когда я звоню вам…
– Ах, простите, пожалуйста, я принимала…
– …а во-вторых, – невозмутимо продолжал он, – сколько раз я вас просил докладывать о посетителях.
– Но я… я, – волнуясь пролепетала женщина.
Мне стало неловко:
– Секретарь не виновата, Александр Митрофанович. Это, если хотите, мой первый проступок на новой работе.
Он не обратил внимания на мои слова.
– Делаю вам последнее предупреждение.
Казалось, секретарша вот-вот расплачется, но она сдержалась и тихо вышла из кабинета.
– Слушаю вас. – К моему удивлению, он снова сказал это приветливо. – У вас, наверное, есть приказ?
– Есть… то есть нет.
– Не пойму: есть или нет?
Я не знал, как ответить.
– Позвоните управляющему, – нашелся я наконец.
Он набрал номер.
– Николай Николаевич? Ко мне пришел молодой человек, его зовут Виктор Константинович, он говорит… Понятно, понятно, нет приказа, он не принес. Сейчас передам.
Я взял трубку.
– Так ты все же решился, Виктор? Спасибо. А где же приказ?
– Николай Николаевич, я его вчера порвал. – Я увидел острый настороженный взгляд Шалыгина и добавил: – Перебирал бумаги и случайно порвал.
Управляющий рассмеялся:
– Это для Шалыгина? Хорошо, сейчас пришлю новый. Передай ему трубку.
Шалыгин несколько минут внимательно слушал, потом положил трубку и принялся листать какие-то бумаги. Так мы сидели молча. Наконец я не выдержал:
– Ну так как, Александр Митрофанович?
– Что как? – Он удивленно посмотрел на меня.
– Приступать к работе?
– Сейчас привезут приказ. – Он снова уткнулся в бумаги.
…Приказ привезли минут через двадцать. За это время я прочитал свою записную книжку, которую без того знал почти наизусть. Осмотрел кабинет. Моим утешением был плакат. В нем говорилось, что «Новое» управление в течение нескольких лет на столько-то квадратных метров увеличило сдачу жилплощади. Прикинув, я установил, что за пять лет оно построило домов меньше, чем наше управление за один прошлый год.
Шалыгин внимательно прочел приказ, затем поднялся и с улыбкой сказал:
– Ну что ж, приступайте к работе, поздравляю с новым назначением.
Я поехал осматривать стройки.
В маленькой прорабской, наспех сбитой из неошкуренного горбыля, мне навстречу поднялся сухощавый молодой человек с институтским значком. Он не проявил ни удивления, ни особого интереса, когда Чернов, начальник производственного отдела, сопровождавший меня, сказал:
– Знакомься, Анатолий, наш новый главный инженер.
– Анатолий, – буркнул он.
– А дальше? – спросил я.
Прораб не ответил.
– Александрович, – спокойно сказал за него Чернов.
Мы вышли на стройку. Собственно говоря, смотреть было нечего. Сделали полтора этажа кирпичной кладки и остановились. Башенный кран, подготовленный к подъему, лежал на земле.
– Что случилось?
За прораба ответил Чернов:
– Не дают поднимать, рядом жилье.
Внутри корпуса по шатким наклонным щитам, заменявшим лестничные марши, рабочие бегом несли носилки со шлаком.
– Носилки? – удивился я. – Давненько не видал. А наряд хотя бы у бригады есть?
На лице прораба появились красные пятна, и вдруг он истерично закричал:
– Наряд, наряд! Какой черт наряд, когда я не знаю, чем занять бригаду. Издеваетесь вы, что ли, надо мной?! Будет когда-нибудь поднят кран?
– Анатолий, спокойнее, – сказал Чернов.
– Эх, да что с вами разговаривать! – прораб махнул рукой и отошел.
– Здравствуйте, – сказал кто-то позади.
Я оглянулся, передо мною стоял высокий рабочий в синем комбинезоне, перетянутом кожаным ремнем с медной военной пряжкой. Он насмешливо взглянул на меня:
– Раз наряд спрашиваете, значит, начальство.
– Знакомься, Сергей, новый главный инженер, – сказал Чернов. – А это бригадир Корольков.
Корольков оглядел меня.
– Молодой главный инженер. Да, да, конечно, – сощурился он, – дело не в годах. Но до вас тоже молодой главный был. Так что, простите, хотелось бы постарше.
И хотя то, что мне говорили прораб и бригадир, было обидно, я понял их. Кто-то ведь должен отвечать за то, что кран не работает, а люди носилками носят грузы. Но что я мог ответить?
– Так вот знайте, – Корольков взмахнул рукой, на которой не хватало двух пальцев, – пока не пустите в работу кран, моя бригада вас главным инженером не признает.
Вокруг собрались рабочие, подошел прораб. Все выжидательно смотрели на меня. Нужно было ответить.
– Хорошо, – сказал я, – я принимаю ваши условия.
Мы сели в полупустой автобус. Водитель, почти не задерживаясь, гнал машину. Мелькали старые рощи, лесочки московских окраин, хутора с деревянными домиками, массивы новых жилых домов.
Я думал о том, как вел бы себя на моем месте кто-нибудь другой. Он сказал бы, может быть, яркую речь или отделался обыкновенной дружеской шуткой, которая открыла бы сердца этих людей. Я этого сделать не сумел.
– Нам на следующей сходить, – прервал мои мысли Чернов. Он поднялся, и мы направились к выходу.
Поликлиника, к которой мы подошли, имела довольно претенциозный вход с высокими ступенями из гранита. Наверное, авторы проекта надеялись, что больной, любуясь входом, легко одолеет ступени.
Первая лестничная клетка была захламлена остатками сухой штукатурки, шлаком, кусками паркета, бумаги, и вместо ступенек образовался крутой пандус. Лихо бежали вниз какие-то парни, взбираться вверх не решался никто.
На второй лестнице было просто грязно, однако можно было пройти. Мы поднялись сразу на четвертый этаж. Солнечные лучи, падая сквозь высокие окна, безжалостно освещали волнистый потолок. Швы между плитами были неровны и разной глубины, через масляную окраску дверей выступили желтые пятна, а сами двери закрывались неплотно.
– В чем дело, кто тут работал?
Мастер слишком буквально понял вопрос и с готовностью ответил:
– Дунькин и Вехкий. Я сейчас приведу их.
Бригадир маляров Дунькин, толстый, благодушный, очевидно, был рожден дипломатом. Кивая головой и вздыхая, он внимательно выслушал мои замечания, охотно со всем согласился. При этом так мило улыбался, что я сразу ему поверил.
Бригадир штукатуров Вехкий был резок и вспыльчив.
– Ничего поправлять не буду, – заявил он. – Не надо было принимать от завода бракованные плиты. Что же вы думаете, я буду делать сплошную штукатурку?! Не рассчитывайте!
Мы спустились в прорабскую. Соков, начальник участка, сразу начал рыться в шкафу, перекладывая чертежи. Сколько раз потом я к нему ни приходил, он всегда что-то искал. Даже когда поликлинику принимала государственная комиссия и председатель громко сказал: «Ну что с вами поделаешь – примем на троечку», – Соков, не глядя на председателя, упорно искал в шкафу чертеж.
Я изложил ему мои впечатления.
– Дня через два все закончим и обязательно уберем, – заявил он, не прекращая поисков. – Лишних людей отошлю.
Чернов с сомнением покачал головой.
– Будет сделано, – убедительно повторил начальник участка. – И наряды выпишу.
Тут я понял, что о моем приближении прорабы сообщали друг другу, как о неприятеле. В древние времена для этого зажигали костры, а сейчас пользовались телефоном.
Прораб Быков, молодой человек с огромной шапкой растрепанных черных волос, несколько неопрятный, встретил нас открытой улыбкой. Его большие темные глаза выплеснули на меня столько ласки, что я купался в ней, как в теплой ванне.
– Расскажите, как у вас дела, – попросил я, не глядя на него.
Он молча повел нас к котловану. На глубине трех метров закладывались фундаменты. Работала бригада плотников, они сколачивали щиты из досок и устанавливали опалубку; арматурщики тащили железные прутья, несколько рабочих, вооруженных лопатами с длинными ручками, спускали по лоткам в тачки бетон, остальные толкали нагруженные тачки к месту укладки.
Солнце, отдуваясь, наконец выбралось из-за высоких домов и, обрадовавшись участку свободной земли, щедро освещало котлован. Казалось, что работа тут организована хорошо, все было правильно, как в учебниках… изданных в тридцатые годы. Эта стройка могла бы служить наглядным пособием для студентов. И мне вдруг показалось, что рядом со мной стоят мои институтские товарищи, а наш преподаватель Расовин, худенький, маленький, говорит:
– Ну-с, станьте вдоль котлована, не мешайте друг другу. Вот смотрите, как строили раньше, работали все вручную.
Но вот шевельнулся Быков, и исчезло милое видение прошлых студенческих лет, легких, беззаботных и уже подернутых дымкой. Сейчас это моя стройка, и я отвечаю за то, что нет крана, что вместо готовых блоков тут фундаменты делаются на месте, с огромной затратой труда.
И снова я услышал голос преподавателя: «А теперь поедем на передовую стройку, где все сборное».
Нет, мой далекий наставник, я не могу поехать на другую стройку. Я должен остаться тут.
Словно угадывая мои мысли, прораб с тягучей ласковостью сказал:
– Не завозят мне блоки, Виктор Константинович, я понимаю, что все не так, но не могу больше ждать. Вы ведь нам сейчас поможете, да?
…На следующий день мы ездили по остальным участкам. Там ремонтировались клуб, поликлиника, общежитие и даже несколько дач. Снова удивляло непомерно большое количество рабочих.
– Как вы укладываетесь в фонд заработной платы? – спрашивал я на каждом участке.
Прорабы, усмехаясь, разводили руками:
– Стараемся понемножку.
Только прораб на ремонте общежитий, Петр Федорович Луганкин, подтянутый, но уже пожилой человек, прямо сказал:
– Ведь это же ремонт. Составишь дополнительный актик – заказчик подписывает. – И, прямо глядя на меня серыми глазами, добавил: – Что поделаешь, никакой специализации. Нет ни приспособлений, ни механизмов, нагонят людей, а они лишь мешают друг другу.
Он повел меня в маленькую прорабскую, где был строгий порядок, вытащил из аккуратной стопочки дел разграфленный листок.
– Вот посмотрите, когда приступил к работе, все подсчитал: три месяца – двадцать семь рабочих. Вот что требовалось из материального обеспечения, из механизмов. Просил завезти на объект до начала работ. Видите?
Я взял график. Даже с первого взгляда было ясно, что составлен он толково.
– Ну и что ж? В чем же дело?
Прораб взял график, аккуратно свернул его и положил на место, потом вынул красивый серебряный портсигар:
– Разрешите? – Он закурил, несколько Минут молчал, разглядывая меня. Потом сухо ответил: – И после вашей двухдневной поездки по объектам нашего СУ мне нужно объяснять, почему график остался бумажкой?
Я поднялся.
– Нет, объяснять, Петр Федорович, не нужно.
Он тоже поднялся и сказал:
– Ну что ж, тогда действуйте. – И сразу же добавил: – Я ваш помощник.
Шалыгин встретил меня настороженно. Он, очевидно, ожидал, что я начну возмущаться порядками на стройках, но я не дал ему этого козыря.
– Я наметил тут кое-какие неотложные мероприятия, Александр Митрофанович. Хотел с вами их согласовать.
Я протянул ему два сколотых листка. Он не взял их, задумчиво посмотрел на противоположную стенку, потом поправил свои не совсем свежие манжеты и негромко сказал:
– Меня вызывают в райком. У вас все?
Я повернулся, чтобы уйти. Он добавил:
– Сегодня собрание, приходите.
Целый день я мотался по разным организациям, чтобы пустить в работу башенный кран.
Заказчик в ранге замдиректора какого-то института, кругленький человечек, довольный собой и всем на свете, беседовал со мной чрезвычайно ласково, признавал, что институт во всем виноват, больше того, он сам, замдиректора Беленький, провалил все дело.
– Да, да, дорогой, по моей вине не переехали жильцы.
Но, миленький, – сложил он пухленькие ладошки, – через две недели мы переселим жильцов, пожалуйста, добейтесь подъема крана. Знаете, какое большое дело вы сделаете?
Это было утром, я еще мог шутить и сказал, что не знал до сих пор, что кран так важно пустить в работу, и что замдиректора меня убедил.
– Правда?! – вскочил он со стула и хлопнул ладошками. – Нет, вы, наверное, шутите. Как приятно институту иметь дело с таким милым Подрядчиком.
– Сароян, пожалуйста, подними кран, – молил я начальника управления механизации.
– Рад узнать, что ты уже главный, очень рад. Хочу тебе помочь, но у меня запрещение инспектора. Рядом жилые дома.
– Ну, хочешь, бумажку тебе дам, что я за все отвечаю. – И я схватил со стола листок бумаги.
– Виктор, помнишь, как мы с тобой в Черемушках шуровали? – задумчиво сказал он.
– Помню, помню. Сделай, дорогой, вот тебе бумага.
Но он уже очнулся, разве может начальство башенных кранов быть сентиментальным? Он сидел передо мной прямой и официальный.
– Ничего не могу сделать. Поезжай к инспектору. – Но когда я встал со стула, он все же добавил: – Будет разрешение, ночью будем работать, к утру кран пустим.
Еду к инспектору горкома профсоюза. О нем говорят как о непреклонном человеке, и поездка скорей всего будет безрезультатной.
В комнате, где он сидит, отчаянный шум, тут еще отдел выдачи путевок, но инспектор внимательно меня выслушивает.
– Вы хотите, чтобы я отменил свое запрещение и сделал служебный проступок? – спокойно спрашивает он.
– Послушайте, – говорю я. – Я знаю, тут последняя инстанция: если вы против, уже никто не даст разрешения. Так? Но вы государственный человек, подумайте, правильно ли вы поступаете. Кого вы наказываете? Ведь вы отлично знаете, что кран можно поднять.
Он пристально смотрит на меня.
– Когда заказчик переселяет жильцов?
– Через две недели. Он показывал мне разрешение исполкома. – В моем голосе снова звучит надежда.
– Вы ручаетесь?
Я колеблюсь: конечно, очень соблазнительно поручиться за Беленького, но уж очень он ласковый.
– Нет, ручаться не могу. Не хочу, чтобы вы меня потом назвали болтуном.
Он снова садится.
– Вызывайте машину, – показывает он на телефон. – У меня очень мало времени. Поедем посмотрим еще раз.
Я быстро набираю номер. К счастью, Шалыгин на месте. Коротко все объясняю и прошу немедленно выслать машину.
– Алло, алло, вы слышите? Инспектор ждет, – нетерпеливо говорю в трубку.
Шалыгин молчит и наконец холодно спрашивает:
– Не могу понять, почему нужно посылать машину?
– У инспектора нет времени, – сдерживаюсь я. – Если отложить на завтра, мы потеряем сутки, а в это время монтажная бригада может уехать на другую площадку.
Он снова молчит; наверное, задумчиво смотрит на стенку.
– Я просил бы вас впредь не рассчитывать на машину, а сейчас мне нужно уезжать.
Раздаются короткие гудки. Некоторое время от неожиданности я еще держу трубку в руке. Потом медленно кладу ее.
– М-да, – насмешливо протянул инспектор. – Ваш начальник, наверное, тоже не совсем государственный человек. А?
Я молчу.
– Ну-ка, пойдем.
Он идет вперед, высокий, плечистый, и даже ежик у него на затылке выглядит значительно. В конце узкого коридора исчезает за дверью, обитой клеенкой, но быстро возвращается.
– Председателю нужно на совещание, но он отдал свою машину. Сам поедет городским транспортом.
Мы спускаемся по винтовой лестнице. Я забиваюсь в угол машины. Наверное, нужно что-то сказать, но я молчу.
Инспектор тоже молчит. Его молчание так многозначительно! Я вижу, как доволен он, что все именно так сложилось: он наглядно показал разницу между двумя руководителями – моим и его.
Потом насмешливый взгляд его смягчается. Он касается моего плеча и участливо говорит:
– Ну-ну… Не стоит так переживать.
Машина мчится по широкой улице. Вниз под мост, вверх на мост, мимо театров и музеев, правительственных зданий и просто жилых домов, скверов, вестибюлей метро; вдоль тротуаров, залитых солнцем и переполненных толпой людей, бегущих по делам, спокойно разглядывающих витрины, с фотоаппаратами через плечо или с большими пакетами покупок; рядом, фыркая, несутся «Волги», «Москвичи», автобусы, шуршат резиной троллейбусы… Это Москва, деловая и шумная, приветливая и строгая, простая и великая, неповторимая Москва.
…На собрание я приехал уставшим, взвинченным и, может, поэтому так болезненно воспринял доклад Шалыгина.
Было какое-то чудовищное несоответствие между величавым тоном докладчика и плачевными результатами работы строительного управления за полгода: перерасход фонда зарплаты и вместе с тем низкие заработки, убытки, срыв плана.
Шалыгин стоял у квадратного обеденного стола, на котором высился красный фанерный ящик с наклонным верхом. В длинном зале столовой, где шло собрание, стало очень тихо, когда он начал перечислять причины неудач. Оказывается, он, Шалыгин, тут ни при чем, во всем виноват трест – никакой помощи нет.
– Правда, трест прислал нам нового главного инженера. Надеемся, что теперь у нас дело пойдет.
На этом он закончил свое выступление, немного постоял, ожидая реакции собрания. Все молчали.
Председатель собрания кадровик Каратова, женщина средних лет с постным лицом святоши, посмотрела в листок и предоставила слово прорабу Сокову.
Соков вышел, положил на трибуну кипу бумажек и озабоченно начал их перебирать. Поиски затянулись.
– Ну что вы, Николай Семенович? – нетерпеливо подстегнула его Каратова.
В зале раздался смех. Соков торопливо вытащил из кармана еще пачку бумажек, приобщил их к куче и продолжал искать. Очевидно, нужного листка он не нашел, откашлялся, оглядел зал и сказал неуверенно, что он согласен с Александром Митрофановичем. Пообещал скоро закончить поликлинику, если ему не будут мешать. И снова надолго замолчал, запустив руки в бумажки.
