Текст книги "Строители"

Автор книги: Лев Лондон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 54 страниц)

Глава шестнадцатая
Документ № 53

У меня сохранился этот документ. Привожу его тут полностью. Комментарии я дописал позже, они в скобках.

ДОКУМЕНТ № 53

28 сентября

КООРДИНАЦИОННОЕ СОВЕЩАНИЕ С ИНОСТРАННЫМИ ФИРМАМИ

Присутствовали:

1. Заместитель начальника главка Борис Несветов. (Проверяя протокол, Несветов спросил, почему не указано отчество?)

2. Представитель фирмы «Экспортстрой» Болгарской Народной Республики Николай Стоянов. (Архитектор Стоянов хороший малый, спокойный, доброжелательный. Мы с ним подружились.)

3. Представители фирм Венгерской Народной Республики:

От Госплана – Йожеф Надь. (Это он при первом знакомстве подарил мне ножик, которым можно делать все: открывать и закрывать, резать и колоть, шить, завинчивать, есть первое и второе блюдо. Я подарил Надю авторучку. Надь поблагодарил и всегда писал ею… На совещаниях он часто поглядывал на меня. Я никак не мог определить, что означает его взгляд. Иногда в нем светилась одобрительная усмешка, иногда, чаще всего, – любопытство.)

От фирмы «Будапешт» – Тибор Пал. (Весьма интересный молодой человек. Даже когда работал в спецовке, все равно был элегантен. На первом совещании знал только несколько русских слов: «здравствуйте», «до свидания» и «давай-давай». Впрочем, «давай-давай» знали все иностранцы, которые приезжали к нам. Через неделю, на втором совещании, говорил отдельные фразы; на третьем по-русски докладывал о ходе работ. Впоследствии «увел» из Советского Союза симпатичную артистку балета.)

От фирмы «Электро» – Шандор Тоймед. (Инженер Тоймед всегда держался несколько официально. Вначале он считал, что нашим бригадам будет трудно освоить технику его фирмы. Не терпел ошибок, чужих и своих. Наверное, поэтому, хотя немного знал русский язык, на совещаниях пользовался услугами переводчицы. Его фирма выполняла слаботочные работы.)

От фирмы «Строительство» – Лайош Халве. (Он начал работать у нас первым. Мы так и привыкли, все, что касается венгерских фирм, – есть Лайош Халас. Халас, худощавый, средних лет инженер, неловко улыбался и, заглядывая в словарь, все пытался нам объяснить, что фирмы самостоятельны. Но мы твердо стояли на своем. Только много месяцев спустя нам наконец втолковали разницу между фирмами.)

4. Представители фирм Германской Демократической Республики:

От фирмы «Гумми» – Карл Альбертович Вернер. («Наш Карл Альбертович» – так на стройке называли его. Так он именовался даже в официальных документах. Кажется, фамилию его знали только два человека: мой бывший секретарь Елена Ивановна, по необходимости, и шеф-повар Иван Иванович, оказывающий Карлу Альбертовичу знаки внимания, что считалось на стройке великой честью.)

От фирмы «Штейн» – Альберт Штумм. (Альберт Штумм при встрече всегда виновато улыбался, то ли оттого, что не знал русского языка и пользовался услугами Карла Альбертовича, то ли потому, что был еще молод. Его фирма выполняла гранитные работы.)

5. Представители фирм Польской Народной Республики:

Директор бюро Владислав Любавски. (На совещания приходил с коричневой тетрадью, которую мы боялись больше всего на свете. В тетради на одной страничке он умудрялся записывать все наши, даже самые небольшие, обязательства. Когда возникал спор о сроках работы, он открывал тетрадь и тут же давал справку. Впоследствии достаточно было пану директору только вынуть из портфеля коричневую тетрадь, мы сразу сдавались… «Не нужно, пан Любавски, – обворожительно улыбаясь, говорил Ким, видя, что директор открыл тетрадь, – все точно как вы говорите». На прощальном банкете, который устроили польские товарищи, пан директор подошел ко мне с рюмкой. «Виктор Константинович, – улыбаясь, сказал он, – хочу выпить за вас и покаяться: один раз в споре на оперативке я был неправ. Но когда взял тетрадь, вы сразу согласились. За вас, пан Виктор! Это было только один раз».)

От фирмы «Сталь» – Станислав Юзовски. (О пан Станислав, пан Станислав! Вот уже грозовые тучи собрались над нашими головами: коричневая тетрадь пана директора неоспоримо доказала, что мы нарушили обязательства. На совещании присутствуют польский министр и наш начальник главка… «Почему?» – спрашивает начальник главка. Мы знаем, шуметь он не будет, но часа через два нам привезут приказ о строгом взыскании… Поднимается пан Станислав и тихо-тихо говорит: советские товарищи хоть и нарушили срок, но не задержали его работу. Министр громко, одобрительно смеется, хлопает пана Станислава по плечу: «Хорошо, Станислав! Молодец!» Вот уже улыбается и наш начальник главка… А был ли случай, чтобы Юзовски плохо выполнил работу?..)

Томаш Корецкий. (Не могу охарактеризовать его деятельность на стройке. Очевидно, он осуществлял связь с заводами. Мы встречались только на совещаниях.)

6. Представитель фирмы «Вытяг» Чехословацкой Социалистической Республики Феликс Чечетка. (Он и его товарищи монтировали десять скоростных лифтов. Чечетка в основном пребывал в подвале, в машинном отделении. Даже на еженедельные совещания приходилось его вытаскивать с большим трудом. Но когда чехословацкая сборная по футболу побеждала, Чечетка появлялся на свет божий, торжествующе стуча каблуками, ходил по коридорам, оповещая о победе. В этот день я пил такой чудесный кофе, что поневоле стал почитателем чехословацкого футбола.)

7. Представители генерального подрядчика:

Начальник строительства Виктор Нефедов, руководитель совещания. (Тут следует пояснить, почему при наличии высокого начальства я руководил совещанием. Конечно, когда мы пришли в зал, замначальника главка Несветов занял председательское место – в торце стола. Но он ошибся. По традиции руководитель совещания сидел у нас со всеми участниками. Несветов вдруг увидел себя в одиночестве. «Ведите совещание, Виктор Константинович», – решил он тогда.)

Главный инженер треста Григорий Сарапин. («Мудрец с палкой», как прозвала его Елена Ивановна. Остра она была на язык.)

Представитель СУ-113 Ким Черкасов. (Быков, конечно, не пришел, и строительное управление, выполняющее функции, генподрядчика, представлял Ким.)

Повестка дня:

а) Работа фирм и подготовка фронта работы генподрядчиком.

б) Прочее: заявление т. Несветова, заявление т. Вернера.

Решение.

Работа фирм «Стройэкспорт» – ВНР

Отметить, что график поставки деталей перегородок нарушился. Принять к сведению заявление Николая Стоянова, что будут приняты меры для своевременного завоза перегородок.

(Вот вся протокольная запись. За ней – многое. Когда Стоянов сообщил, что машины из Софии задержались в пути, Померанцев написал мне записку: «Сделай внушение Стоянову. Мы-то тут при чем?» Чтобы я обратил внимание на записку, он толкнул меня ногой… Я не люблю этих записок. Что за секреты, настораживающие всех! Поэтому громко спросил Померанцева: «Вы просите прочесть записку?» Он смешался: «Нет, я просто так»… Я раскрыл папку протоколов: «Товарищ Стоянов, на прошлой встрече вы обещали ликвидировать отставание за неделю. Прошло ровно семь дней». Он невозмутимо пожал плечами. Переводчица Нелли быстро перевела наш разговор Йожефу Надю. Тот усмехнулся, с любопытством посмотрел на меня. Помнится, на первых совещаниях в таких случаях я не знал, что делать, путался, беспомощно бормотал ничего не значащие слова. Сейчас, попросив секретаря отметить в протоколе невыполнение поставок, я спросил, не возражает ли Стоянов против такой записи? «Нет». Мы знали, что эти несколько строк протокола будут восприняты фирмой как ЧП. «Вас в чем-нибудь задерживает генподрядчик СУ-113?» – снова спросил я Стоянова. «Нет». Стоянов, очевидно, не хотел подводить Кима, особенно в присутствии замначальника главка, но у меня были свои обязанности. Я сказал: «СУ-113 не подготовило достаточный фронт работы для фирмы. Запишите в протокол: обязать товарища Быкова в двухдневный срок…» В этот момент Померанцев снова толкнул меня ногой: «Он ведь уволен!»… «Пишите: обязать товарища Быкова в двухдневный срок поставить крепление для перегородок. Может быть, раньше, товарищ Стоянов?» – «Нет, хорошо».)

Работа фирм ВНР

Принять к сведению заявление представителя фирмы «Электро» т. Тоймеда, что по просьбе генподрядчика в конференц-зале прокладка труб будет ускорена.

(Такая запись была сделана не сразу. «Товарищ Тоймед, – обратился я к представителю фирмы, – просьба ускорить прокладку труб…» «Nem tudom». Это выражение я хорошо знал, оно переводится: «Не понимаю». «Нужно не на этажах, товарищ Тоймед, там ускорить нельзя, а в конференц-зале». Он холодно сказал длинную фразу Нелли. Та перевела: «Фирма «Электро» работает точно по графику и не может ускорить работу». Конечно, за ним было право. Как это всюду пишется: график – железный закон? Хотя в технике железа уже нет, вместо него – сталь, в литературном языке слово «железный» осталось. Оно означает – прочный, несгибаемый. Между прочим, это неверно: железо, конечно, гнется. На строительстве часто нужно изменять график для отдельных частей здания, где не предусмотрена поточная работа, но Тоймед был тверд. «Ну что ж, ничего не поделаешь», – огорчился я. «Пожалуйста, – вдруг сказал Йожеф Надь. Дальше то, что он говорил, перевела Нелли – Запишите в протокол заявление фирмы «Электро», что работа будет ускорена. Так, Шандор?» – «Да, – сразу согласился Тоймед, – будет ускорена».

Тибор Пал на чистейшем русском языке доложил, что работы идут нормально, вопросов нет. Он улыбнулся мне. Час назад я пригласил его к себе в гости. Но об этом, конечно, потом, не в комментариях к документу.

Лайош Халас заявил, что ему нужна «чашка». «Чашка? – удивился Ким. – Пожалуйста. – Он вынул из шкафа большую чашку, расписанную петухами. – Пожалуйста!» Сейчас удивился Халас: «Зачем чашка? Мне нужна чашка…» Все смеялись – выяснилось, что Халасу требовалась цементная «стяжка» для укладки паркета. Ким заявил, что стяжка готова. В протоколе мы ничего не записали. Так делалось всегда, когда вопросов не было.)

Работа фирмы «Сталь» – ПНР

Отметить, что СУ-113 – т. Черкасов – отстало с поставкой стекла для фирмы «Сталь» на два дня. Обязать СУ-113 29 сентября завезти стекло. (Когда пан Любавски положил руку на знаменитую коричневую тетрадь, Ким, начавший было спорить, сразу сдался. Он только заявил, что отставание произошло не по его вине, ведь два дня его не было на стройке. «Я не пойму, Виктор Константинович, почему вы ранее записали Быкова, когда следовало записать меня, а сейчас указываете мою фамилию, когда виноват Быков?» «Есть другие возражения?» – спросил я. Все молчали. Только Нелли быстро-быстро переводила Надю. «Nem, – сказал Надь. – Нет». Сарапин поднял папку, он, очевидно, хотел поддержать Кима, но я твердо решил – на этом совещании ничего плохого про Быкова не будет записано. Где он сейчас? Наверное, освобождает ящики своего стола, как обычно делают все, кто уходит с работы. Это горько. Каждая вещичка, папка, листок бумаги с записью вдруг кажутся исполненными глубокого смысла, как все, что уходит и никогда больше не вернется… «Так и запишем!» – твердо сказал я. Ким что-то зашептал на ухо Сарапину. Далее Любавски поинтересовался, когда поступит паста для панелей. Я ответил: «По графику. Может быть, записать в протокол?» Но пан директор отрицательно покачал головой. «Мы звыкли, Виктор Константинович, наши заявы выполняются», – галантно сказал он, хотя на прошлом совещании укорял меня… «Jegen», – подтвердил Надь. Я понял: иностранные товарищи, зная, что на совещании присутствует начальство, хотят поддержать меня.)

Работа фирмы «Вытяг» – ЧССР

Принять к сведению заявление Виктора Нефедова, что согласование Гостехнадзора СССР на чехословацкие лифты будет через три дня. Отметить, что согласование затянулось. (Я еще не смотрел сегодняшнюю газету, но по угрюмому лицу представителя фирмы «Вытяг» Феликса Чечетки сразу понял – вчерашний матч на Кубок Европы Чехословакия проиграла, и ответ придется держать мне. Чечетка строго спросил, когда наконец Гостехнадзор согласует лифты?.. «Еще три дня, не больше, Феликс». – «Три дня, – пробурчал Чечетка. – Затянулось!» – «Нужно записать в протокол?» – спросил я. «Запишем», – мрачно сказал Чечетка. Я продиктовал запись в протокол сначала без последней фразы, но, видя, что Чечетка остался недоволен, добавил слова о затяжке согласования. «Так?» – спросил я. «Так», – удовлетворенно ответил он, получив некоторую компенсацию за то, что вчера нападающий сборной СССР Федоров забил гол в ворота чехословацкой сборной.)

Прочие вопросы

Заслушано заявление заместителя начальника главка Бориса Несветова: «Доводится до сведения уважаемых представителей фирм, что за некорректное поведение, выразившееся в письмах, адресованных фирмам с предупреждением об отключении электроэнергии, начальник СУ-113 В. Я. Быков снят с работы».

(Несветов прочитал это заявление с листка бумаги. Он подождал несколько секунд, громко повторил: «Снят с работы». Когда Несветов сел, сразу поднялся Карл Альбертович. Его всегда добродушное и благожелательное лицо на этот раз было мрачно. «Имею заявить, – сказал он, – что нам сделана дискриминация. Прошу писать протокол…» Словно холодный ветер подул в зале. Это самое неприятное, что могло случиться на стройке. Пусть кто-то вышел из графика: поругают, может быть, – нагонит; пусть не смогли вовремя заказать материалы, которые изготавливаются в другой стране: приедет вездесущий Кареев, только покачает головой, и вот уже идет в эту страну телекс; наконец, может сломаться главный кран – день и ночь, ночь и день работают механики. Все в конце концов не так уж страшно, но дискриминация!.. Еще в начале строительства мы думали, как встретить иностранных рабочих, как создать условия для работы. Первое время рабочие разных стран еще отличались эмблемами, нашитыми на рукавах, цветом спецовок, но через несколько месяцев спецовки пообтерлись… На стройке звучала разная речь: болгарская, венгерская, немецкая, чешская и словацкая, польская, русская. Есть такой термин – языковой барьер. Возможно, вначале он и был у нас, но мы его не замечали. Мы решили: стройка должна иметь передовую технологию, нужно работать ритмично, красиво, но первое, чего с самого начала мы добивались, – это дружной работы, никакой дискриминации…

«Да, дискриминация», – повторил Карл Альбертович, Я все еще не мог прийти в себя. «Ведите совещание», – строго напомнил мне Несветов, он попросил Карла Альбертовича разъяснить, в чем она заключается. Ниже следует точная протокольная запись выступления Карла Вернера. Запись сделана по его настоянию.)

«Мне очень хорошо познакомиться с заместитель начальника главка товарищем Несветов. Я готов разъяснить, потому что разъяснение есть большая польза… Все споры между людьми были из-за того, что люди весьма плохо понимали один другого. Говорю разъяснение. Что есть дискриминация? Пусть уважаемые советские товарищи меня простят. Я хотя изучал все время русский язык и даже Виктор изволил… Изволил? Я правильно говорю это слово?..

Хорошо. Изволил сказать, что скоро у меня будет московский выговор, но имею трудности. Я, можно сказать, какой самоук. Так вот, что есть Diskriminierung? Дискриминация есть неодинаковое отношение к людям. Вот как было. На совещании от шестнадцатого сентября я сказал, что рабочие, которые дал товарищ Ким фирме «Gummi», – Drückeberger… что значит – лодырь, плохо работают. Я сделал очень нетактично, весьма хуже, чем товарищ Быков. Как наказали меня? Виктор вызвал fein, что есть тонко, показал ошибку, и я, Карл Вернер, извинился. Прошу Виктор дать Auskunft, что есть справку… Хорошо. Я, Карл Вернер, считаю, что товарищ Быков совершил малый проступок, всего сказал, что закроет электричество. А его сняли с работы. Это и есть дискриминация меня. Я предлагаю товарища Быков in seane Rechte wiedereinsetzen, что есть восстановить в правах».

Руководитель совещания п/п

В. Нефедов.

Отпечатано 14 экз.

Разослано: фирмам, тресту, СУ-113, н-ку строительства.

Глава семнадцатая
Осенние листья

Осень. Листья. Они всюду на моем пути. На земле – сухие и беспомощные, в воздухе – кружатся и нехотя падают, и вдали, на Ленинских горах, – огромные веера, желтые, красные и еще какого-то оттенка, который трудно передать, но именно он создает впечатление золота, пламени и могучей неиссякаемой щедрости. Тянет туда… У Москвы-реки пустынно. Все та же набережная с гранитными ступенями, с ровной асфальтированной дорогой и деревянными скамеечками. Только сейчас по ступеням никто не ходит, никто не ездит по дорогам и не сидит на скамейках. Та же река с широкой излучиной течет себе, чешуйчато поблескивая. Только никто не плывет по ней, свободная она, широкая и первозданная… Красиво? Да. Но почему-то тоскливо, больно, вроде что-то ушло и уже не вернется. Нет людей. Что она, природа, без людей? Тех, что приходили сюда с рычащими магнитофонами (проклятье, всюду шум!), с мячами для игры (безобразие, все мячи обязательно летят в твою голову!), с корзинами, наполненными различными продуктами (противно даже смотреть, жуют весь день!)… Ну иди отдыхай, сейчас ты один. И шума нет, мячей, корзин нет. Ведь ты критиковал, иди наслаждайся природой. Ах, печально? То-то же!

Гремя, подошел поезд метро. Открылись двери – я снова среди людей. Тут все как ушедшим летом, тут нет времен года. Я знаю: водитель сейчас нажмет кнопку, и поезд двинется по проторенным дорожкам метро. У меня будет двадцать свободных минут – не позвонит телефон, никто не обратится ко мне, здесь нет даже вездесущего радио.

Мудрый Метрополитен специально так устроил – люди могут за минуты поездки подготовить себя к предстоящему дню или, может быть, вспомнить прошедший…

Вчера ко мне пришла Мария. Когда я открыл дверь, она стояла на площадке.

– Мария? Я рад, заходите!

Она не тронулась с места, пытливо смотрела на меня.

– Это я, Мария, вы не ошиблись, – пробовал я шутить. – Виктор, Виктор Константинович, или Тишайший, как меня называл Быков. Но его уже нет, так что Тишайший отпадает.

– Вы? Да, вроде так… А я уже думала после телефонного разговора…

– Вы простите, согласен, был груб. Но скажите, пожалуйста, почему звонить вы должны из квартиры Аркадия? Так поздно? Куда вы исчезли?

Она вошла.

– Вы помните, когда мы познакомились в этой самой передней, вы хотели галантно снять с меня платье? Думали, что это пальто. Мы с Аркадием, когда вспоминаем, очень смеемся.

«Смеемся»? «Мы с Аркадием»?.. У меня пропала охота расспрашивать ее.

– Чаю? Кофе?

Она отказалась. Начала рассказывать о Крыме. О шуме волн, о больших теплоходах из сказочных теплых стран. Корабли стоят у причалов всего несколько часов и снова куда-то уходят, унося с собой пассажиров. О письме, которое девушка-гречанка бросила на причал (Мария, правда, не знает, что в письме. За ним бросился Валерий, но опоздал, подняли другие); о восходе солнца, напоминающего золотой зонтик, о ветрах, которые дуют в горах и грозятся унести с собой и маленькие строения, и людей.

Я молчал. Из рассказа следовало, что к Аркадию добавился еще какой-то Валерий. Что ж, это следовало ожидать. Мы сделали промашку: разве пускают интересную девушку одну отдыхать, да еще туда, где волны, ветры и иностранные теплоходы, уходящие в небытие? Интересную? Я посмотрел на нее… Да, наверное.

– Вы меня не слушаете, Виктор? Что так пристально смотрите на меня? Заскучали? Ну ладно, я еще расскажу вам. Или знаете что, пойдемте, я сварю вам кофе.

Она поднялась, но я с ужасом заявил, что в кухню ей идти нельзя.

– Почему? Там кто-то есть?

Она быстро прошла на кухню. Несколько минут гремела там посудой, что-то пела, кажется снова про волны.

– Ничего особенного, Виктор. Еще ничего. У многих моих знакомых черт знает что на кухне делается. – Она принесла в комнату Большую чугунную сковороду. – Довольно мила. – Большая чугунная сковорода, которая всегда на меня ворчала, сейчас смирно повисла на ее пальце. – Вы строите большой дом, Виктор, но, наверное, не знаете, что сковороду моют просто мылом, как и людей. Нет, правда мила! Где вы ее достали? Там в духовке я нашла еще пять сковородок. Боже мой, зачем вам столько? Может быть, мне преподнесете эту? Я буду брать ее с собой в поездки.

Я заметил, что Большая чугунная сковорода самодовольно заблестела.

– Отказываете? Ну как хотите. Только иметь холостому товарищу шесть сковородок совсем ни к чему. – Она засмеялась.

Я готов поклясться, что моя ворчливая старушка сковорода тоже засмеялась. Это было так неожиданно, что и я не мог удержаться.

– Так, констатируем, лед тронулся. Наш мрачный, полный достоинства хозяин изволил улыбнуться… Сейчас будет кофе.

Она ушла на кухню. Вскоре вернулась с двумя чашками.

– А в шкафчиках у вас порядок. По пятибалльном системе можно и четверочку поставить. – Мария придвинула ко мне чашку. – Пейте, Тишайший! Мне понравилось это прозвище. Потом я покаюсь во всех своих грехах, конечно, в надежде, что вы отпустите их и снова настанет мир. А?

Что-то в ее лице изменилось, то ли мелкие морщинки добавились в углах рта, то ли тени легли под глазами, никак не мог уловить.

– Все рассматриваете меня, – говорила она. – Молчите и рассматриваете… Может, из-за этого вас и прозвали «Тишайшим»? А ей-богу, здорово! Наверное, очень остроумный человек сочинил, правда? Ну чего, чего молчите?

Мария снова начала рассказывать о поездке, на этот раз действие разворачивалось уже не у моря, а в горах. Ехали на машине. Горы, известно, это очень большое и очень величественное. Она не может дать точной характеристики и рекомендует перечитать «Героя нашего времени». Правда, там действие происходит на Кавказе, но все равно. Так вот, горы играют с машиной как кошка с мышью. То они заставляют машину карабкаться вверх, то вдруг бросают вниз, в ущелье, и машина удирает во все лопатки. Но горы все равно настигают ее. Или едешь почти по обрыву, а над тобой висит скала, вся в трещинах…

– А вы помните, Виктор, как по телефону предложили выйти за вас замуж? – вдруг не очень последовательна сказала она. – Знаете, это было, конечно, комично – объяснение в любви по проводам, но и трогательно. Правда? Я часто вспоминаю. А вы? – Мария подождала ответа. – Я принесу еще кофе, а потом вам расскажу. Хорошо? – спросила она, как будто все то, что она говорила, еще не было рассказом и он только должен начаться.

Мария встала, взяла чашки, но в это время раздался звонок.

Так она и осталась стоять с двумя пустыми чашками в руках, когда в комнату вошли Тибор Пал со своей невестой Леной и еще незнакомая мне женщина.

Двадцать минут, отпущенных пассажирам для раздумья, прошли. Поезд уже у моей станции. Сейчас мудрый Метрополитен решает совершенно противоположную задачу: как быстрее избавиться от меня, пассажира. Двери открыты – меня за локотки выносят из вагона, аккуратно подталкивают к эскалатору. Минута – и я наверху… Ну а дальше? Я уже так привык к заботам Метрополитена, что чувствую себя одиноким, беспомощно оглядываюсь… Все-все! Дальше каждый должен передвигаться самостоятельно.

В двенадцать часов ко мне зашли Роликов, Морев и Сечкин.

– Можно, Виктор Константинович?

– Да, конечно. Присаживайтесь.

Я не сразу понял, что означает это странное сочетание – бригадир, монтажник и диспетчер, – вопросительно посмотрел на них.

Роликов, взглянув на часы, сказал:

– Двенадцать десять, Виктор Константинович. Обеденный перерыв. Вроде все правильно.

– Да.

Роликов несмело улыбнулся:

– Зашли к вам… партбюро СУ-113. Четвертый член бюро в отпуске, Быкова уже нет на стройке. Хотели поговорить с вами. Или вам удобнее вечером, после работы?

– Нет, все в порядке.

Роликов вздохнул:

– Конечно, вы не у нас на партучете…

– Не тяни резину, Роликов! – вдруг резко произнес Морев. – Вы член партии, Виктор Константинович. На учете вы или нет – не имеет значения. Парторганизация СУ-113 хочет знать, почему вдруг сняли Быкова? Еще вчера работал, сегодня уже его нет… Ким командует. В чем дело? – Морев пристально посмотрел на меня. – Почему?

Что за тон усвоил Морев? Какое он имеет право так резко разговаривать? Но я сдержался.

– По-моему, с этим вопросом вам лучше было бы обратиться в партком треста. Так сказать, по партийной линии, – вежливо разъяснил я. – Тем более что руководители треста одобрили увольнение.

– Конечно, вы не у нас на партучете… – опять начал Роликов.

– В общем, мы в курсе дела, – снова резко вмешался Морев. – Вроде Быков написал фирмам грубые письма. Мы тоже считаем, что его нужно было наказать. Но не увольнять с работы. – Он слегка пристукнул ладонью по каске, которую держал в руках.

– Вот видите, Морев, вы, оказывается, все знаете. Что касается правильности или неправильности его увольнения, то вам нужно обратиться в трест или главк. Можно в Моссовет, если хотите. – Мне самому была противна моя любезность, но это единственное, что я мог противопоставить резкости Морева. В самом деле, не вступать же с ним в перебранку?

– Поставили краны на перекрытиях, – примирительно сказал Роликов, – помогают. Вот давно…

– Виктор Константинович, – вдруг ровно начал Сечкин, – ну а ваше мнение? Следовало Быкова так сразу снимать с работы? – Сечкин смотрел вниз, сухая рука его странно скрючилась на коленях.

С Сечкиным нужно по-другому. Тут вежливостью не отделаешься, но я все же пробовал уклониться от прямого ответа.

– Быков знающий, энергичный работник, но он груб и прямолинеен.

Сечкин встал, поднялся Морев, но Роликов еще сидел. Вдруг он сказал:

– Разве, Виктор Константинович, мы не можем брать от Быкова только хорошее? А грубость пусть остается при нем?

Я сразу не понял, пожал плечами. Но когда они ушли, мне вспомнилась скамейка в воскресный день, дом, с балкона которого женщина звала обедать, и свои мысли о коллективе. Как это тогда?.. Коллектив не сплав индивидуальностей, а только тех черт людей, которые нужны для формирования коллектива… А ведь Роликов сказал то же самое.

Они ушли в 12.30. Минут пятнадцать я приводил свои чувства в порядок. В 12.45 вышел из конторы. Сегодня трудный день. В час дня я принимаю от объединенной бригады, в которую входят рабочие всех иностранных фирм и наших СУ, выполненные работы. Даю всем «добро» передвигаться на очередные этажи. Это тот самый поток вверх, который предложил Ким. Каждая специализированная группа рабочих – звено – должна за две недели закончить работы на своем этаже. Если кто-то отстал, значит, передвинуться вверх нельзя никому. Тогда все рабочие объединенной бригады помогают отстающим. Так уже было несколько раз, но каждое звено сейчас готово работать день и ночь, чтобы этого не случилось, – позор на всю стройку!

Я должен во время приемки быть самым строгим контролером, самым дотошным бухгалтером, самым противным бюрократом. Ибо если я хоть один раз пропущу мелочь, то в следующий раз «мелочи» будут покрупнее и в конце концов, как ржавчина, съедят систему.

По приставному лифту поднимаюсь на верхний этаж. Меня уже ждут. В этот момент я не знаю представителей фирм или начальников стройуправлений, Они могут присутствовать или нет, это их дело. Принимаются выполненные работы от объединенной бригады.

– Колонны? – сухо спрашиваю я у Роликова.

– Пожалуйста, Виктор Константинович. А может, вперед…

– Колонны!

Я проверяю вертикальность колонн и стыки.

– Стенка жесткости?

Главное тут – проверить закладные и отверстия для пропуска труб. Эти проклятые отверстия! Попробуй потом пробить бетонную стенку, если ты их пропустил.

– Перекрытие?

…Стыки между плитами… отверстия… сварка.

– Панели стен?

…Стык… сварка… вертикальность.

– Ну как, Виктор Константинович? – не может удержаться Роликов. – Мои хлопцы вроде правильно поработали?

Я отмечаю мелом, где нужно исправить. Ким только головой качает, но молчит. Так уж заведено у нас – при приемке не спорят.

– Вы чем-то недовольны? – спрашиваю Кима. – Может, помочь? Пан Станислав, поможете?

Станислав только поблескивает черными большими глазами, а бригадир Генрих улыбаясь говорит:

– Они сами, Виктор Константинович.

Тут уж Ким не выдерживает.

– Да что вы, Виктор Константинович, работ тут на час. Закончите проверку – снова подымитесь к нам, будет порядок.

– Хорошо.

На двадцать четвертом этаже укладывают трубы для водопровода, канализации, проводов освещения, разных слаботочных устройств. Тут уже работает иностранная фирма.

Шандор Тоймед долго хмурится – я нашел, что его фирма не уложила несколько труб.

Так иду с этажа на этаж. На двадцать третьем работает СУ Вяткина.

– Гуляев, рейку, пожалуйста! – говорю я бригадиру.

…Рейка вертикально… рейка горизонтально… рейка вкось…

Я обнаруживаю небольшую неровность штукатурки.

– Посмотрите, Гуляев!

Начальник отделочного СУ Вяткин стоит в стороне. Когда я заканчиваю проверку и очерчиваю несколько мест, которые нужно исправить, он, иронически улыбаясь, переспрашивает:

– Сколько миллиметров?

– Наверное, пять, – спокойно отвечаю я.

– Пять миллиметров! Пять! Э-хе-хе, а я еще когда-то на собрании поддержал его. Старый дурак! Ведь с самого начала было ясно, что этот молодой человек устроит отделочникам чахотку. Еще и боролся за него… Директор Рыбаков на всю жизнь стал моим врагом. Э-хе-хе! А как тогда улыбался молодой человек?! Тихоня был, настоящий тихоня…

Когда все начали спускаться по лестнице на двадцать второй, он подошел совсем близко ко мне.

– Кстати, почему съели Быкова?

Я хотел было объяснить, но он сразу перебил меня:

– Знаю, знаю… Слыхал о его дурацких письмах к фирмам…

Почему-то я стал оправдываться. Рассказал, как Быков в главке поносил меня, хотя я ни слова не сказал о нем плохого. Даже вспомнил, что в начале стройки мне предложили убрать Быкова, но я стал на его защиту.

– Так-так! – одобрительно соглашался Вяткин. – Так-так… Ах, вы еще когда-то стали на его защиту?! Очень-очень красиво!.. А Быков выступил против вас в главке? Нехорошо он вел себя… Так-так…

Что-то в тоне Вяткина смущало меня. Я спросил:

– А как бы вы поступили на моем месте?

– Точно так же, точно так же!

– В чем же дело? Почему вы осуждаете меня? – Мне так хотелось, чтобы Вяткин сейчас заявил, что я ошибаюсь, никто меня не осуждает. Но он промолчал.

Мы шли вниз по лестнице. На площадке он остановился.

– Послушай, Виктор! Я правду сказал, что поступил бы точно как ты… Может быть, и резче. Но это я, понимаешь, – я. От тебя ждут другого. – Он положил руку мне на плечо. – Люди знают о тебе все: и твое сиротское детство, а как ты выбился в люди, как относишься к делу… Всё! Если хочешь знать, многие равняются по тебе. Именно поэтому тебе не пристало так поступать. Ты должен выручить Быкова… Постой, не перебивай меня. Выручить не для самого Быкова, а для себя, меня, для всех. Люди должны верить в своих вожаков, понимаешь – верить. Иначе жить тяжело.