Текст книги "Строители"
Автор книги: Лев Лондон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 54 страниц)
– Так вы хотите… – начал я.
– Я ничего не хочу. – Вяткин снял руку с моего плеча. – Я ничего не хочу. – Снова его глазки иронически заблестели. – Что касается трех кружков, которые вы провели мелом на стене, штукатурка будет исправлена. Обязательно! Ай-яй-яй, целых пять миллиметров!.. – Он быстро пошел вниз по лестнице. – Мы, наверное, ошиблись. Бывает же такое! – донеслось снизу.
Я подошел к бригаде фирмы «Gummi», которая заканчивала цементную стяжку полов.
– Товарищ Виктор! – торжественно произнес Карл Альбертович. – Мы есть готовы сдавать работу. – Он вручил мне рейку, на которой был укреплен уровень. – Мы проверяли, исправили. Но есть порядок. Bitte! – Карл Альбертович церемонно кланяется.
Я беру рейку. Все же о какой ошибке говорил Вяткин? Ошибке в штукатурке или, может быть, ошибался во мне?.. Кладу рейку на пол в одном направлении, в другом…
– Правильно, Карл Альбертович. У вас всегда правильно. Даже скучно проверять.
– Нет-нет, Виктор! Так говорить плохо… Как читал я вчера словарь – «негоже». Мне весьма нравятся, Виктор, эти слова. Я их верно говорю?
– Верно.
– Вот, Виктор, негоже говорить «все правильно». Нужно найти самую маленькую мелочь. Пойдемте вместе, будем искать… Вот в этом месте не заглажено.
– Сверху будет мастика, Карл Альбертович. Все выровняется, даже лучше, когда стяжка шероховатая!
– Вот, Виктор, у стены…
– Там плинтус, Карл Альбертович, закроет щель.
Но Вернер не успокаивается. Он ходит по всему этажу, смотрит чуть ли не через лупу и укоризненно качает головой. Я иду вслед за ним. Наверное, со стороны такое впечатление, что Карл Альбертович принимает работы, а я ее сдаю.
Времени у меня в обрез; чтобы Карл Альбертович скорее отпустил меня, я соглашаюсь – у оси «А» можно переделать небольшой участок стяжки.
Карл Альбертович сияет. Пусть не думает Виктор, что Вернер Sonderling, что есть чудак. Нет-нет! В каждой работе свои, ошибки, если начальник стройки находит их, значит, интересуется работой фирмы. Да-да, Виктор, фирма «Gummi» весьма уважаемая фирма, она просит проверять ее…
– Мы исправим, Виктор, – радостно говорит Карл Альбертович. – Мне весьма приятно, что вы улыбаетесь.
Карл Альбертович провожает меня к 21-му этажу.
Конечно, хорошо было бы сказать, что в тот день приемка шла без сучка без задоринки, что все выполнили свое задание и в пять часов вечера, когда собрался Совет бригады, обсуждать было нечего: я просто дал «добро» перейти на следующие этажи.
Однако было не так.
– Звено Найдена Вылчева, – сказал я на Совете, – не закончило монтаж перегородок двадцатого этажа. Переход на следующие этажи запрещаю.
В большой комнате, где за длинным столом сидели звеньевые, а вдоль стен «гости» – прорабы, представители фирм, стало тихо. Нарушение ритма – на стройке ЧП.
Поднялся коренастый, крепкий Вылчев.
– Сделал, другари, всичко що могли. Только утром днеска прышел автомобиль из Софии. – Он показал в окно на длинную крытую машину с надписью «Bulgaria» и развел руками, виновато повторил: – Сделали всичко що могли.
Совет вел Генрих (фирма «Сталь»). Повернувшись ко мне, он спросил:
– Товарищ Вылчев prawidlowo, правильно говорит?
– Да.
– Выходит, рабочие товарища Вылчева сделали что могли?
– Да.
– Но переход вы не разрешаете?
Тут уже Роликов не мог выдержать. Он встал. Его звено, все тут знают, шестьдесят четыре хлопца, хорошо поработали. Правда, начальник строительства товарищ Виктор Константинович нашел, что четыре стыка не годятся, но хлопцы все исправили. Наверное, Виктор Константинович может подтвердить?.. Подтверждает. Это хорошо. Его, Роликова, хлопцы еще ни разу не подвели… А, ну да, один раз грех был… Два раза? Может, и два, он забыл, давно было. Вспомнил, верно – два раза… Но сейчас он и его хлопцы не понимают. Опоздала машина из Софии, при чем тут Найден Вылчев? Он, Роликов, должен заявить, что звено Вылчева… Сколько в нем хлопцев?.. Да, пятьдесят восемь, тоже хорошие товарищи. Он спрашивает начальника строительства: в потоке установка перегородок какая операция?.. Верно, последняя. Так, выходит, она никого не задерживает. Он просит начальника строительства разрешить завтра его хлопцам и всем звеньям перейти на следующий этаж.
Я молчал. Все, что говорил Роликов, было правильно. Машина с перегородками опоздала, а самое главное – установка перегородок последняя операция. Она никого не задерживает. Я понимал, что тут, на Совете, трудно объяснить мои действия. В этот момент, наверное, кажусь всем заядлым бюрократом. Но я сознательно шел на это. Сегодня технологическая цепочка разорвалась в конце, из-за машины, которая несколько дней была в пути. Завтра – из-за машины, путь которой всего один километр, цепочка порвется посередине, послезавтра – в начале. Нарушится система, которую мы с таким скрежетом внедряли целый год…
– Виктор Константинович, – прервал мои мысли Генрих, – odpowidz, ответ?
– Пока не закончат перегородки, переход запрещаю.
Все молчали. Я вышел из комнаты. Завтра посыплются жалобы, попреки. Подключится трест, вежливо, но твердо выскажутся фирмы. Ничего, переживу.
…В кабинете звонил телефон. Но когда я снял трубку, послышались короткие гудки. Через открытое окно было видно, как медленно догорал строительный день. Уходили машины, автокраны, погрузчики – вся армия, которая обеспечивает доставку деталей и конструкций – частиц здания. Как там ни превозноси технологию и ритм, но не менее важен сбор этих частиц, изготовленных на разных заводах, в разных городах разных стран. Вот вовремя не пришла только одна машина, и стройка остановилась. Чуть не сказал, как обычно сейчас говорят и пишут. «Стал строительный конвейер». Кой черт – конвейер! Ничего даже отдаленно похожего нет.
Шесть часов вечера. В соседней комнате бьют часы, из избушки над циферблатом сейчас выскочит кукушка… Быков всегда являлся на совещание, когда она выскакивала.
«Так!» – я сажусь в мягкое кресло у маленького столика. Приятно, можно вытянуть ноги. Можно считать, что день закончен и не прошел даром… Даром? Конечно, «даром» не прошел. Ведь я запретил переходить на следующий этаж. Попросту угробил завтрашний день… «Это – система», – лениво говорю я себе. Лениво, потому что об этом уже думал. В этот момент у меня появляется мысль, что большинство философских наук в общем изучают общение между людьми, а вот самое сложное – общение человека с самим собой – изучено мало. Во всяком случае, таких научных трудов я не встречал… Или ошибаюсь? Такие труды есть?
Хорошо! День уже закончен. Пегий пес – последнее время, словно чувствуя мое одиночество, частенько заходит ко мне – тоже лениво позевывает в углу, поглядывая одним глазом на телефонный аппарат… Столько неясных вопросов, а тут еще один – как возникло пристрастие пегого пса к телефонам? Во всяком случае, когда раздается звонок, он вскакивает и подходит к столу, словно желая принять участие в разговоре, и, заметьте, только когда звонит городской телефон.
Но сейчас мы оба знаем, что никто не позвонит и что – самое приятное – мне никуда не нужно звонить. Я жду – вслед за машинами уйдет со стройки и первая смена. Почему они там в корпусе застряли? Почему? Разве не понятно? Сейчас многоуважаемый товарищ Роликов на Совете держит речь, как будто длинной речью можно смонтировать перегородки…
«Так!»… Очень, очень приятно, что ушел уже и мой помощник Сергей Иванович Бега. Кто-то в главке посчитал, что такая важная персона, как я, должна иметь не обычного секретаря-машинистку, а Помощника. Помощник – это значит… Честное слово, я скучаю по Елене Ивановне, немного смешной, старомодной секретарше, которая непрерывно курит, тушит сигареты в самых неожиданных местах: на стекле моего письменного стола, ручке двери, строительных образцах (Мой Помощник не курит!), которая наивно старалась оберегать меня от посетителей и даже от моих личных знакомых, а в то же время часто забывала о служебных поручениях (Помощник в мою личную жизнь не вмешивается, никогда не забывает о поручениях!), которая при встречах с иностранцами надевала старомодное черное платье и так чарующе неуклюже разливала кофе, как будто вместе с кофе отдавала часть своей души. (Мой Помощник всегда одет по моде, кофе доставляется из столовой по его телефонному звонку…) Ну скажите, пожалуйста, что это за кофе по телефону, что это за работник, который ничего не забывает, никогда не ошибается и вечно служит укором своему начальнику?! Да, забыл главное – милая Елена Ивановна никогда со мной не соглашалась, всегда спорила и учила меня. Примерно четверть своего служебного времени я тратил на то, чтобы ее убедить… (Мой Помощник никогда не позволяет себе возразить, выслушает и в срок все сделает…) Тьфу! Не человек, а какая-то человеко-машина, изобретенная в век НТР.
А каков он внешне? Какой? Не помню. Роста, кажется, среднего. Точно – среднего роста! Толст? Худощав? Минутку… Да, конечно, средней, так сказать, толщины… Волосы? Средние… Извините, конечно, таких не бывает – но вот если представить себе черные, каштановые и светлые вместе… Такие волосы у Сергея Ивановича Беги.
Мой Помощник ушел, и сейчас я блаженствую в мягком кресле. Все же прошло уже около часа, о чем они так долго говорят? Я поднялся и не спеша вышел из конторы, ожидая каждую минуту, что навстречу мне пойдут звеньевые.
На первом этаже, где заседал Совет, было тихо, слабо горело дежурное освещение. Куда они могли деться? Откуда-то сверху доносились обрывки разговора. Я поднялся на лифте. И вдруг увидел Роликова. Он стоял на козлах и крепил перегородку.
– Виктор Константинович, – сказал Роликов таким тоном, как будто уже давно ждал меня. – Тут что-то плохо крепится. Мои хлопцы говорят…
Я взобрался на козлы.
– Это гайки от нижнего крепления, Роликов. Дайте-ка ключ.
Он сразу повеселел, похвастался:
– Тут, Виктор Константинович, Совет в полном составе, и со всех звеньев по десять хлопцев. Это, Виктор Константинович, сила, когда за работу одного звена отвечают все. Правда? Наверное, электрозавертку можно применить, как вы думаете? И прорабы работают, Виктор Константинович, наши и фирменные. Тот Тоймед, что спорил с вами на Совете, первым начал… Быстро работают. Но мои хлопцы, Виктор Константинович, побыстрее… А вы ничего!
– Но все же похуже ваших хлопцев? – спросил я.
Роликов недоуменно посмотрел на меня: есть же люди, которые задают странные вопросы.
– Конечно, хуже, извините, пожалуйста.
В двадцать два часа работа была закончена. Я дал «добро» перейти завтра на следующий этаж.
Я был зол на себя. Какого черта я полез на козлы? От непривычной работы болели руки, костюм перепачкан. А самое главное – нарушил великий закон управления: «Каждый работник должен выполнять свою, порученную ему работу»… Какого черта! И все же, когда ехал домой и Метрополитен снова отпустил мне двадцать минут, я думал о Братстве. Может быть, прочтя эти строки, кто-нибудь посмеется: «Какое тут Братство, да еще с большой буквы?! Ну помогли болгарам собрать перегородки, так что же?» Но именно сейчас, в 23.00, через год после начала работы, я впервые так ясно понял значение стройки. Завтра появятся десятки, сотни вопросов, которые нужно немедля, срочно, молниеносно решить – все станет будничным, привычным. Но этот вечер не забудется, в трудную минуту горечи, разочарований я вспомню о нем…
Как странно и неожиданно возникает мысль… Рано утром я подошел к обрыву над рекой. Вдали, вдоль излучины реки, деревья по-осеннему красовались разноцветными листьями. Было такое впечатление, что деревья стоят на мосту. Вот-вот кто-то подаст сигнал, и они медленно двинутся вслед за машинами.
Почему при этом я вдруг вспомнил Быкова и Марию? Ну, Мария – понятно, но какое отношение имеет мрачный, ершистый Быков к деревьям, ярко расцвеченным желтым, оранжевым, красным цветами?
В восемь утра, стоя на обрыве, я думал о Быкове. Вспомнил, как совершенно разные люди – представитель фирмы «Gummi» благожелательный Карл Альбертович, бригадир и секретарь парторганизации вездесущий Роликов, начальник отделочного СУ насмешливый Вяткин – убеждали, что именно я должен выручить Быкова, хотя он делал все, чтобы портить мне жизнь. Карл Альбертович сказал, что с Быковым поступили несправедливо, а раз это так, то Виктор должен восстановить справедливость; Роликов сказал, что Быков нужен на стройке, что коллектив берет от него только хорошее, а раз так, то Виктор Константинович обязан что-то сделать. Для Вяткина важен, оказывается, не сам Быков, а мое отношение к Быкову… Черт знает, что Вяткин наговорил о вожаке, вожде, о том, что им, Вяткиным, будет легче и радостнее жить, имея достойного вожака, и поэтому я, Нефедов, должен поступить по-особому…
Почему это люди вечно требуют от меня поступать по-особому? Мне хочется быть обыкновенным человеком. Ненавидеть, радоваться, когда с недругом случилась неприятность, не приходить ему на помощь, тем более если он сам этого не просит…
Очень не хотелось ехать в главк, но я заставил себя. Когда на небесах будут рассматриваться мои прегрешения, уверен, что ангел-защитник будет долго распространяться об этой поездке.
Было только полдевятого, но замначальника главка Борис Степанович Несветов был уже в своем кабинете, за столом, и насмерть сражался с телефонами.
– Ты это брось, – кричал он в черную трубку. – Подождите, – приказал он зеленой трубке. – Слышишь, брось! Это так тебе просто не пройдет!
Черная трубка угрюмо молчала, а зеленая часто и тонко попискивала. Увидев меня, Несветов удивился:
– Ты… вы чего так рано? – Он не спеша положил трубки на стол: черную – справа, зеленую – слева, но потом для чего-то поменял их местами.
Я начал с комплимента:
– Все знают, Борис Степанович, что вы рано приходите на работу.
– Ну-ну, – погрозил он. – Наверное, просить чего-то пришел?
– Просить, Борис Степанович, – подтвердил я.
– Так и знал. А вообще нам еще придется с тобой серьезно поговорить. – Несветов снова перешел на «ты», очевидно считая, что просителям «вы» говорить ни к чему. – Придется тебе подождать.
– Конечно, понимаю: у меня одна стройка, а у вас ведь вон какая махина! – Я торжественно показал на большую карту Москвы, которая висела позади Несветова.
Он подозрительно посмотрел на меня, но придраться было трудно – говорил я серьезно, смотрел почтительно.
Все же он чем-то остался недоволен, потому что, взяв обе трубки, пробормотал:
– Штучка! – Тут же разъяснил в обе трубки: – Это не вам и не вам…
Я надеялся, что он спутает трубки. Но, несмотря на то что позвонил третий телефон – белый, Несветов каждому воздал сторицей. Черную трубку он пообещал уволить. Насколько я понял, на другом конце провода сидел человек с железными нервами. За все время, пока Несветов кричал, он не сказал ни слова… Белой трубке, которую Несветов взял вне очереди (очевидно, это был заказчик, который по наивности считал, что главку в середине года можно всучить объект), Несветов наотрез отказал, а зеленой прочел целую лекцию, как следует строить.
– Так что у тебя? – наконец спросил Несветов. – Только поскорее, мне выезжать.
Вообще, я думал сначала провести подготовительную работу. Подкинуть несколько не очень сложных вопросов о стройке, чтобы Несветов мог их с ходу решить (у начальства всегда улучшается настроение, когда вопросы решаются легко!); рассказать о вчерашней вечерней работе (приятные случаи тоже улучшают настроение), но почему-то прямо в лоб сказал:
– Считаю, Быкова увольнять не следует.
– Что-что? – удивился Несветов. – Ведь только три дня назад тут обсуждалось, ты был за увольнение…
– Я ошибся.
Несветов рассмеялся, но к концу моего рассказа задумался.
– Ты, может быть, и прав, но, к сожалению, Быкову уже помочь нельзя. – Потом, перейдя на «вы», Несветов уважительно добавил: – Но вы правильно сделали, Виктор Константинович, что снова подняли этот вопрос.
Мы вышли на улицу. Уже у машины он крепко пожал мне руку.
…Так мне хотелось, чтобы закончилась встреча с Несветовым. Но в действительности все было значительно хуже. Несветов действительно рассмеялся, но не задумался, а, пристально рассматривая меня, иронически сказал:
– Признаться, я думал тогда, что столь популярный во всех сферах начальник строительства заступится за Быкова, несмотря на его грубое выступление. – Потом, перейдя на «вы», Несветов оскорбительно вежливо добавил: – Надо сказать, Виктор Константинович, что вы весьма тонко сейчас поступили. И волк сыт – заступились за Быкова, и овцы целы – Быкова на стройке не будет, ведь его уже выручить нельзя.
Я хотел сказать-объяснить, что он не прав, но Несветов уехал.
Подул ветер, в воздухе кружились и падали осенние листья.
…На стройке я встретился с Роликовым, Моревым и Сечкиным.
– Был в главке. Получил ответ, что восстановить Быкова нельзя, – сказал я.
– Понятно, – ответил Морев.
То же я сказал и Карлу Альбертовичу.
– Verstadnis – понимаю, – ответил он.
Я позвонил Вяткину.
– Был в главке. Несветов сказал, что Быкову помочь нельзя.
– Так, понятно.
– Что понятно?! – закричал я в трубку. – Что вам всем понятно?
– Чего ты кричишь, Виктор, – ласково заметил Вяткин. – Такой выдержанный товарищ и вдруг?..
– Знаете что… пошли вы все подальше.
Вяткин рассмеялся:
– Можно и пойти, лишь бы был толк.
– Какой толк?! – кричал я. – В чем толк?
Глава восемнадцатая
Еще несколько страниц о Быкове и письма
Быкову снилось, что он на стройке, снова стоит на пригорке. Пять, шесть экскаваторов, нет, он ошибся, их гораздо больше, опускают ковши в котлован и тащат их вверх. Подъезжают машины. Но странно, из ковшей ничего не сыплется в кузова. Почему?.. Ах да, ведь котлован уже давно закончен. Конечно, выкопан! Для чего же на стройку снова пришли экскаваторы?
Это Ким, чертов Ким со своими штучками! Ну ясно – сейчас должно приехать начальство, Ким хочет показать, как они быстро работают… Машины с пустыми кузовами быстро отъезжают и несутся куда-то, словно в самом деле возят грунт.
«Ким, – кричит он, – а ну-ка сюда!» И Ким, как раньше, бежит на пригорок. «Что ты, с ума сошел, Ким? Почему порожние машины?»
Ким отвечает, но Быков не слышит слов – экскаваторы подняли шум и визг… Вдруг он видит, что кто-то медленно идет к ним. В белом. Кто же это на стройке ходит в белом? Нефедов! Ну да, это он впервые знакомится с Нефедовым.
Как это впервые, ведь они уже год работают вместе, даже успели поссориться. Но Нефедов представляется и говорит, что работа организована хорошо… Как же хорошо, когда экскаваторы грузят воздух, а машины воздух возят?! Смеется он, что ли?
…Быков проснулся. Серое, холодное утро вторглось в комнату. Напомнило безжалостно и так ясно, что для него уже нет стройки, что вот он сейчас, в рабочее время, лежит в постели – он, начальник стройуправления! Не будет уже чудного Роликова с его хлопцами, молчаливого диспетчера Сечкина, которому он недавно помог получить квартиру, не будет хитрого Кима, финансового бога Михаила Александровича и еще многих других, которые составляли его коллектив, его СУ. Не будет иностранных рабочих и инженеров, их многоязычного говора, длинных крытых машин, только что прибывших из Софии, Берлина, Праги, Бухареста, Варшавы, что придавало стройке особый колорит и значимость. Не будет большого ползучего крана, стройдвора, где нарезались все деревянные детали для стройки, даже кусок доски длиной в метр (он так гордился – на стройке нигде нет ни щепы, ни обрезков); бытовок, за которые он получил выговор: очень шикарно их отделал (потом возили экскурсии смотреть образцовые бытовки, а выговор так и не сняли). Не будет площадки, дорог, окаймленных ящиками с цветами и, наконец, не будет самого здания, которое уже высится над домами, рекой, над тополями… Конечно, дадут новое стройуправление. Но это будет другой коллектив, другая стройка. Тяжесть от утраты давила его. Если б он мог… если бы он мог все вернуть назад!..
В окно он видел, как по тротуару спешат люди: направо, налево, пересекают улицу. Каждый по своему маршруту. Быков знает, что, как бы ни был сложен их маршрут, люди прибудут на свое место, начнут работать. Только он в это утро никуда не спешит, лежит себе… Возникает еще одна мысль – ведь не будет Нефедова. Нефедова? А зачем он? И вдруг Быков снова очень ясно понимает, как нехорошо, неинтересно ему будет без Нефедова… Ерунда-то какая! Наоборот, будет очень хорошо. Кончатся споры…
Быков еще не встает. Если бы все сначала!.. Что бы он тогда сделал? Он задумался. «Не хитрить!» – приказал Быков себе. Он быстро встал, оделся и, не заглянув в Наташину записку, быстро вышел на улицу. Через двадцать минут Быков стоял на пригорке напротив стройки. Конечно, на Стройку он не пойдет, но то, что он должен решить, он решит здесь.
Низко пал туман. Нехотя моросил или, может быть, плакал мелкий дождь, под ногами чернели лужи. Казалось, спрятаться бы всему живому. Но по проспекту все так же вниз-вверх деловито и неудержимо шли машины, бежали озабоченные люди, а на стройке, едва угадываясь в высоте, двигалась большая стрела и странно, казалось сами по себе, в воздухе плыли две колонны.
Он помнит первые колонны, собрание. И потом приход Нефедова – это было год назад.
Пришел эдакий веселый молодой человек с дурацкими идеями о потоке снизу вверх, об объединенной бригаде. Ну как это может быть, скажите, чтобы поток шел вверх, или что это за бригада в триста человек? Нефедов тогда говорил, а Быков думал тяжелую начальническую думу о перерасходе зарплаты, о недостающих материалах, о бытовках, о столовой, наконец. Черт побери, как все стало сложно с приходом на стройку иностранных фирм! Хорошо Нефедовым – веселым, чистеньким. У них идеи… Быкову всегда доставалась одна черная работа. Рассказывают, что Нефедов сирота, прошел трудный путь, сам выбился в люди… «Чепуха это, – думал тогда Быков, – разве у таких улыбчивых пареньков могла быть трудная жизнь? Сочинил сам легенду и сам пустил ее в ход».
Нефедов сорвался со своими предложениями один раз, второй. Вот-вот Нефедова должны были снять с работы. Что-то в этом парне было особое. Смелость? Решительность? Быков тогда не мог понять. Сейчас он знал – это была убежденность или даже одержимость.
…Дождь пошел сильнее. Быкову вдруг показалось, что мальчик на огромном плакате, который висел на фасаде здания, заплакал…
Взять бы тогда Быкову и поддержать парня. Но пока он раздумывал, это сделали другие: Роликов, Йожеф Надь из Госплана Венгрии, Вяткин.
Стройка вошла в ритм. И все, что с таким скрежетом проталкивал Быков – высокая заработная плата, объем работ, производительность, – решилось само собой. Ибо, наконец это Быков понял, при заинтересованности людей и взаимовыручке все так называемые трудности исчезали. И еще он понял, что непреодолимых трудностей вообще нет. А повыдумывали их неумелые или недобросовестные люди. Он, Быков, оказался среди них.
Ему вдруг показалось, что вся его жизнь была трудная, сумрачная. Почему так тяжко все давалось? Он вспомнил институт… Преподавательница, еще молодая женщина с бледным, болезненным лицом, говорит об интегралах… Через две лекции его товарищи уже решали первые задачи, а он угрюмо вбивал себе в голову определение: «Интеграл… понятие, возникающее в связи с потребностью отыскивать функции по их производным…» По их производным. Черт знает что!.. Конечно, он потом догнал: вбивал, вбивал – понял… Отдыха, развлечений он не знал. Когда другие отдыхали или готовились к лекциям, он на станции разгружал вагоны. Сколько он на спине переносил мешков о мукой!
…Большая стрела замедлила движение и остановилась. «Почему?» – забеспокоился по привычке Быков. Он посмотрел на часы, было двенадцать – на стройке обеденный перерыв. С пригорка было видно, что на площадке появилось много рабочих, некоторые выходили через ворота, недалеко от Быкова. Он воровато отступил за ствол тополя…
Потом была работа на стройке. Другие в белых халатиках в проектной сидят. А он пошел туда, где трудней!.. «Расплакался, – Быков усмехнулся. – Трудная, трудная…» Он все смотрел на свою стройку. Рядом с ним на пригорке остановился пожилой человек с авоськой, в которой одиноко болталась бутылка кефира.
– Смотрите? – спросил старик.
Быков промолчал.
– А я, знаете, тут жил, ветры здесь сильные. Они не давали сдать, все стучали в ставни. Сейчас с женой в однокомнатной живем. Что, казалось, тут хорошего? И сырость, и мыши, ветры… А вот, знаете, тянет. Тюрьма тут была старинная. Крепкая такая, из красного кирпича. Они, тюрьмы, крепкие. А ничего не осталось… Все почему-то скамеечку вспоминаю перед домом – доска одна серая, а за сердце хватает. Что оно за сила такая? Воспоминание или привычка?.. Вы что, тут тоже жили?
Старику, видно, очень хотелось поговорить. Быков коротко ответил:
– Жил.
– На Тополиной?
– На Тополиной жил, а вот сейчас не живу… Работал тут. – Быкову почему-то захотелось рассказать старику о себе, но он сдержался, только коротко добавил: – Уволили меня.
– А-а! – деликатно произнес старик. – А я, знаете, перед отъездом встретился тут с одним молодым человеком. Светленький такой, молоденький… Говорил, что строить тут будет. Все хотел после зайти к нему, да вот как-то неудобно. Может, встречали его?
– Встречал.
– Ну и как он? Как? – Старик улыбался, словно вспоминая что-то очень приятное. – Понравился он мне.
Нужно было, конечно, Быкову уклониться от ответа, но он не смог.
– Этот светленький, папаша, молоденький, как вы говорите, и уволил меня…
Старик искоса посмотрел на Быкова, вдруг заторопился.
– Уж извините, спешу я, знаете. Жена ждет, да и Тишка некормленый… Спешу. До свидания вам.
Быков остался один.
Снова пошла по своему кругу Большая стрела. Окончился перерыв. Дождь перестал, но белесый туман сгустился, и от этого стройка казалась чужой, непонятной, а люди – серыми тенями. Что он тут стоит перед стройкой как подсудимый? Пошли они все подальше. Разве он не найдет себе другую каторгу? Да, именно каторгу!..
И вдруг он так ясно понял, что ведь дело не в потоке, не в объединенной бригаде, которая возникла на этом строительстве. На новом месте тоже кто-то предложит другие новые идеи. И снова они покажутся ему чудными, снова он будет против них.
Как нищий стоит он теперь перед воротами стройки. «Ну что ж, решай», – говорит он себе… Но все уже решено.
Нехотя, медленно Быков пошел к проспекту. Он знал, что больше никогда сюда не вернется.
ПИСЬМА
1 октября
Марте Вернер
Дессау, ГДР
Дорогая Марта! Для практики пишу письмо по-русски, как ты просила – печатными буквами.
В своем письме ты дала жалобу, что я пишу слова, которые нет в словаре, такие, как «негоже», «поелику», «вкалывать». Это, Марта, есть старинные московские слова. Я уже так много знаю русский язык, что геноссе Виктор сказал: «Карл Альбертович, у вас есть глубокое знание языка и московский выговор».
Жду тебя в Москве с маленьким Карлом и Эльзой. Геноссе Виктор сказал, что тоже будет весьма (это слово я уже объяснял) рад тебя встретить.
Я уже писал тебе, Марта, что весьма жалею Быкова, поелику (привыкай к старинным словам: «поелику», Марта, это есть «потому») он хороший товарищ. Я имел речь на оперативке (ты никак не поймешь это слово. Нет, оно не от слова «операция». Как сказать откуда? Сейчас, Марта, подумаю. Ага! Оперативка – есть «Скорое собрание»… Хоть оно тянется два и три часа).
Вот на Скором собрании я имел речь, что негоже (беда есть с тобой, Марта. Только хочу старинное слово написать, ты не понимаешь! «Негоже» – есть «не годится») его, Быкова, снять с работы. После Скорого собрания, на котором мы вкалывали (это слово объясню в конце письма) два часа, меня поздравляли из других фирм представители за хорошую речь (Rede).
Вчера мы сами – все фирмы – делали оперативку. Я был главный и спросил, кто дал жалобу на Быкова? (Ты, Марта, пишешь много раз «Биков», запомни букву «ы», она зовется «еры»). Никто не отозвался тогда, я просил товарища, кто дал жалобу, ее забрать назад. На этом оперативка закончилась. Есть у меня одна мысль, кто дал жалобу, но пока буду ждать.
Целую тебя, маленького Карла и Эльзу.
P.S. Не забудь, Марта, когда поедешь, закрыть газ и воду.
P.P.S. Я обещал рассказать о слове «вкалывать». Оно есть старинное московское слово. Значит – весьма сильно работать.
P.P.P.S. Поезд будет приезжать на Белорусский вокзал, в 21.45 часов.
2 октября
Йожефу Надь
Будапешт, Госплан ВНР
(перевод с венгерского)
Уважаемый товарищ Иожеф Надь!
С некоторым опозданием сообщаю следующее. Начальник СУ-113 тов. Владимир Быков передал фирме «Электро» письмо, в котором предупредил, что если в течение трех дней не будет внесена плата за услуги, Владимир Быков отключит электроэнергию.
Это письмо я обжаловал как грубое. Вчера нам официально сообщили, что Владимир Быков снят с работы. Как вы советуете, мне дальше действовать?
С уважением
Шандор Тоймед
Представитель фирмы «Электро»
5 октября
инж. Шандору Тоймед
Представителю фирмы «Электро»
г. Москва, СССР
(перевод с венгерского)
Товарищ Шандор Тоймед!
Я получил сообщение о Вашей жалобе на начальника СУ-113 т. В. Быкова.
Ваши дальнейшие действия зависят исключительно от Вас самого, от Вашей совести.
Делаю Вам замечание за несвоевременную оплату счетов генерального подрядчика В. Быкова.
Иожеф Надь
Представитель Госплана ВНР
по координации работы фирм
на строительстве СЭВ
