Текст книги "Строители"
Автор книги: Лев Лондон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 54 страниц)
Честь вам и хвала, заводские инженеры, за конвейер, за ритм!.. Но скажите, только прямо, взялись бы вы обеспечить работу конвейера, если б болты, простые болты, которыми вы скрепляете части машин, не лежали бы у вас спокойно в ящиках, а доставлялись с другого завода, другого ведомства, и, главное, если б эти болты через сорок минут теряли свою годность, как теряет годность раствор, которым скрепляют между собой панели?
Что бы вы сказали, если б несколько раз в году вам пришлось бы переносить все механизмы в другое место, как это делают строители с кранами, если б наконец каждая автомашина выпускалась бы хоть немного, а по-другому, ведь абсолютно похожих этажей нет. Этот собирается на высоте десяти метров, а другой – уже на тридцати метрах.
Что бы вы сказали?
Да, совсем забыл (как можно такую вещь забыть?), если б с цеха конвейера сняли крышу, вынули окна и двери, если б его, конвейер, засыпал снег, обмывали дожди, если б шквальные ветры покрывали его пылью, песком, если б, наконец, восемь часов (все восемь!) над конвейером, над людьми вовсю жарило солнце… Что бы вы сказали, заводские инженеры? Только честно.
И все же, несмотря на это, а может быть именно поэтому, нужно представить себе строительный день, каким он будет на этой площадке через три месяца, через полгода, через год, и работать на тот будущий день. Только на тот день! Тебя сегодня назовут чинушей, ибо ты только что сказал прорабу – завоз раствора дело не твое; ты будешь числиться бюрократом у всех, если не вмешиваешься, – ведь со стройки забирают нужный механизм; ты ведь бездельник (самый настоящий!) – пошел ливень, затопило котлован, а ты сидишь у себя в кабинете, постукиваешь по столу карандашиком. Вроде думаешь или, может быть, дремлешь – недоспал, черт тебя знает!
Терпи. Решай будущий строительный день во всем: в главном, в мелочах, ибо для будущего «мелочей» нет.
Ровно в 18.00, минута в минуту, приходит Ким.
– Вы звали, Виктор Константинович? – Он, как всегда, улыбается, но за улыбкой проглядывает любопытство.
– Звал.
– Вот я весь тут. Быков, правда, удивляется, почему его не пригласили, но переживем, Виктор Константинович. Правда?
– Я хотел вас спросить: вы еще до сих пор считаете правильным поток по вертикали?.. Тот шнурок с узелками. Помните, вы его показывали при обсуждении проекта производства работ?
– Конечно! Правда, интересное предложение? Я над ним долго думал, все по мелочам решил.
Я с облегчением вздохнул, ведь мог сейчас Ким забраковать свое предложение, так часто в жизни бывает.
– Вы можете еще раз рассказать?
– Конечно, – Ким берет со стола листок бумаги. – Могу, только к чему это, не пойму, ведь институт уже прислал нам проект производства работ… Сброшюрованный, с печатями. – Ким вопросительно смотрит на меня.
– Институт поспешил. И Быков поспешил принять проект.
Ким притворно вздыхает и рисует разрез здания:
– Хорошо… Вот, смотрите, это этажи… Кусочек шпагата!.. Так, вот он, кусочек шпагата… Теперь узелки. Терпение, Виктор Константинович! Знаете, чего не хватает у современных руководителей?.. Знаете? – Ловкие пальцы Кима вяжут узелки. – У них все есть: и ум, и деловитость, добросовестное отношение к делу… Нет одного – терпения. От этого у нас все неприятности происходят. Ну вот, последний узелок!.. Когда-то люди умели ждать…
– Не слишком ли долго ждали?
– Возможно… возможно, Виктор Константинович. Ну вот, каждый узелок на шпагате – вид работы; первый, вот этот двойной, – монтаж. Сейчас закончен, предположим, монтаж восьмого этажа, переходят монтажники на девятый. Тяну за узелок вверх. Что мы видим, Виктор Константинович? Видим, что все работы передвинулись на один этаж в том же ритме… Это поток!
«Да – это поток! Необычный – вверх, но поток, который создает последовательность в производстве работ… Без него на тридцати этажах просто заблудятся».
– У вас сохранились расчеты?
– Да, конечно.
– Вот что… – Я впервые хотел назвать его по имени и отчеству, но передумал: как-то язык не поворачивается сказать «Ким Никифорович»… – Вот что, мы снова рассмотрим на совещании проект производства работ. Прошу вас выступить с вашим предложением.
Ким, согласно кивая головой, аккуратно собрал шпагат и вместе с листиком бумаги положил в карман, встал.
– Мне очень все это приятно, Виктор Константинович.
– Вот и хорошо.
Ким подошел к двери, взялся за ручку и тихо сказал:
– Только я с этим предложением на совещании не выступлю. – Впервые за все время его лицо было серьезно. – Сейчас я быстренько объясню. Быстренько, ведь у руководителей никогда не хватает времени. Между прочим, знаете почему? По той же причине: нет терпения один раз рассмотреть глубоко вопрос. Так себе, с наскоку решат, потом все время возвращаются к решенному вопросу… Извините, отвлекаюсь. Так вот, я отказываюсь выступать. Во-первых, потому, что против этого предложения Быков, он не просто мой начальник, он мой друг, если хотите – наставник. Во-вторых, – Ким все так же держал ручку двери, – вопрос уже решался. Меня тогда не поддержали, в том числе и вы… Может и повториться, а я не люблю быть в неловком положении. Есть еще третье… Не знаю, стоит ли вам говорить?.. Все же скажу: я не очень доверяю вам, Виктор Константинович, не очень! Не понимаю, почему я должен бороться с ветряными мельницами ради вас… Я могу идти? – Он вышел, тихо закрыв за собой дверь.
Так!.. Я сидел несколько минут один. Потом в комнату вошел Морев, а за ним плотник Николай.
Николай вытянулся и, как заправский солдат, отрапортовал:
– По вашему приказанию, Виктор Константинович, доставил Морева. Бригадир Роликов не будет, заболел.
– Заболел? Что с ним?.. Садитесь, пожалуйста, Морев, и вы, Николай.
Но Морев стоял, теребя ремешки своей каски.
– У него плохо с сердцем, последнее время много работал. Ему нельзя… Вы чего хотели?
– Может быть, нужна помощь?
– Так вы чего вызывали? – угрюмо спросил Морев, игнорируя мой вопрос.
Морев ушел, наотрез отказавшись снова обсуждать предложение Роликова о «поточном подряде». Это все было именно так: в течение получаса я получил два отказа. Кажется, я опоздал.
Блестят на серо-коричневой реке блики, солнечные пятна танцуют. Очень высоко проглядывает небо, тронутое голубизной. Ветер. О чем-то несбывшемся рассказывают деревья. И хотя горожане напичканы сведениями, что воздух на сорок метров вверх загрязнен, что вода коричнева от примесей, а деревья тут привозные и высажены они через равные промежутки, что противоречит самой природе, и хотя косяками рядом по шоссе мчатся машины, я люблю вот так стоять на пригорке за нашей стройкой. Очень люблю тебя, город… очень люблю тебя, стройка. Привык уже. Как оставлю вас?
– Ну и что? – рядом со мной появляется Быков. – Хотели без меня? – Он настороженно усмехается.
– Хотел. – Я уже знаю, как с ним нужно разговаривать: прямо, ничего не скрывая.
– Получилось? – В его больших выпуклых глазах гаснут тени подозрения.
– Нет.
Он улыбается.
– Ну и что ж думаете делать дальше? Проект производства уже у меня… Послан официально с печатью и подписью. Я начал работать по этому проекту… Хотя он не шибко интересен, но мне всегда говорили: «Всякое среднее решение лучше непринятого хорошего». Это народная мудрость.
На реке появился белый катер. Как он медленно движется!
– Эта поговорка неправильна. – Я смотрю пристально в глаза Быкову. – Все меняется, должны меняться поговорки и пословицы.
– Что будете делать? – насмешливо спрашивает Быков.
– Менять проект на основе предложений Роликова и Кима.
– Я против, – Быков натягивает подтяжки, но не хлопает ими.
– К сожалению, тут уж ничего не поделаешь.
Мы стоим еще минут пять, не менее. Уходя, как бы невзначай Быков говорит:
– Вам-то, насколько мне стало известно, уже все равно.
Я машинально слежу за белым катером. Трудяга!.. Как он сказал, многоуважаемый Быков? Уже все равно? Нет, сейчас, после трех встреч, мне не все равно… Мне нельзя уезжать. Это будет самое постыдное бегство… Во что бы то ни стало, я не отступлюсь! «Поток» и «подряд» должны быть приняты.
Я медленно иду в контору, хочется, как я уверяю себя, чтобы белый катер дошел, до пристани. Но он тут, конечно, ни при чем, просто трудно менять решение.
В своей комнате набираю номер телефона отдела руководящих кадров.
– Это Нефедов, – говорю я в трубку.
Начальник отдела отвечает вежливо и холодно:
– Слушаю вас.
– Начальник главка уже подписал приказ обо мне?
– Нет. Я ему еще не давал вашего заявления.
– Не давали! – радостно восклицаю я. – Ох какой вы молодец! Как же вы сообразили?
Его голос теплеет:
– Это моя работа. Заявление нужно порвать? Так?
– Да. Спасибо. Извините меня.
– Это моя работа, – повторил кадровик.
…Я не еду. Вот сейчас я сижу в кресле, дома. И все со мной: моя стройка, мой дом, и боль моя со мной. Стоят раскрытые чемоданы. Я думал уйти – удрать, не могу.
Венгры приехали через день. К их приезду мы уже освоили процедуру приемов, Померанцев и я за час до прибытия самолета ехали в международный аэропорт. Померанцев больше не ошибался, может быть, потому, что мое угощение в аэропорту не превышало двух рюмок (число рюмок было специально оговорено). Потом мы встречались на стройке в комнате заседаний. На столе дипломатично блестели бутылки с нарзаном, сигареты (обычно гости сразу выкладывали свои пачки, и одним из вариантов начала разговора могла служить беседа о сигаретах). Елена Ивановна, в черном платье с огромным вырезом сзади (вырез все время увеличивался, и я с ужасом думал, как она будет выглядеть к приезду представителей последней фирмы), разливала кофе в один из сервизов Костырина. Кто-то из нас начинал разговор о футбольных сборных. Гости, до этого скучно рассматривавшие бутылки с нарзаном, оживлялись, и разговор приобретал более теплую окраску.
Как-то я спросил Кареева, правильно ли мы ведем прием, он рассмеялся и сказал: «На высоком дипломатическом уровне». Однако некоторые наблюдения начали вызывать у меня сомнение, особенно это касалось бутылок с нарзаном, которые нераскупоренными переходили от одной страны к другой.
Забыл сказать, что Быков всегда приходил в зеленом (ядовито-зеленом, где только он нашел такой оттенок?) пиджаке, сидел вытянувшись. Для него, очевидно, пыткой было пить кофе из крошечных чашечек Слепы Ивановны. Перед тем как брать чашку, он всегда вздыхал, но спешил. Не дай бог, чтобы его кто-нибудь опередил с приветствием гостям.
Задачей Кима были улыбки. Их он выполнял всегда настолько заразительно, что уже через несколько минут лица гостей тоже расцветали. «Понимаете, – как-то сказал мне болгарский архитектор, – это просто свыше человеческих сил – оставаться серьезным, глядя на товарища Кима. Его улыбка как магнит».
Померанцев, представитель начальника главка, сидевший справа от меня, осуществлял руководство с помощью толчков, от чего моя правая нога была в синяках (один раз я просил его «сменить мою ногу», которая очень болела, но он отказался, заявив, что, согласно дипломатическому этикету, он должен сидеть только справа).
Но на этот раз все пошло по-другому. Начать с того, что венгры не поддержали разговор о футболе. Работник Госплана Йожеф Надь (он возглавил представителен трех венгерских фирм, прибывших к нам) через переводчика сказал, что об этом потом. Переводчик, венгерская студентка, учащаяся в Москве, Нелли, так четко и проговорила:
– Товарищ Надь согласен с мнением начальника строительства товарища Нефедова, что венгерский футбол хорош, но товарищ Надь предлагает включить этот вопрос пунктом вторым, после делового разговора.
Я посмотрел на Кима, приглашая его приступить к своей миссии, тот только плечами пожал: мол, смотрите, стараюсь вовсю – а результатов нет. Действительно, на лице Кима была самая обворожительная улыбка, но венгерские представители оставались невозмутимыми.
В довершение всего и к нашему крайнему удивлению, Надь придвинул к себе бутылку нарзана с явным намерением напиться. Чуть приподняв ее, он вопросительно посмотрел на меня (Надь вообще обращался только ко мне, отчего на лице Быкова появилось недовольно-подозрительное выражение).
К нашему ужасу на столе не оказалось ключей. Мы уже стали относиться к бутылкам как к инвентарю, вроде украшения стола, что ли. Я быстро посмотрел на Быкова, тот, гневно, – на Кима. Ким вскочил и быстро вышел из комнаты.
Тут впервые Надь и представители фирм (молодой, очень симпатичный Тибор Пал и постарше – Шандор Тоймед и Лайош Халас) улыбнулись, Надь даже рассмеялся. Он вынул из кармана претолстый складной ножик (чего в нем только не было! Кажется, даже ложка!), раскрыл ключ и одну за другой откупорил все бутылки… Нарзан оказался на редкость вкусным.
– Интересный ножик! – сказал я просто так, чтобы заполнить паузу. Но было уже поздно. Мое замечание переводчица сразу довела до сведения Надя. А тот аккуратно закрыл нож и протянул мне его через стол.
– Товарищу Надю будет очень приятно, если товарищ Нефедов примет ножик от него на память, – отчеканила переводчица.
Позже мы выработали линию поведения в таких случаях: никогда не отказываться от мелких подарков, принимать, благодарить и при очередной встрече со своей стороны преподносить памятный подарок. Но в тот момент я растерялся, несколько раз неловко отказывался.
В комнату быстро вошел Ким, он положил на стол огромный ключ, похожий на сантехнический – для соединения труб, и многозначительно сказал:
– Сейчас все откроем…
Лицо Йожефа Надя стало подчеркнуто серьезным.
– Перейдем к делу, – старательно перевела Нелли.
Быков, посчитав, очевидно, что наступил подходящий момент для традиционного приветствия, привстал, начал откашливаться, но переводчица уже говорила:
– Наши фирмы рассмотрели проект здания. Мы готовы поставить на стройку алюминиевые потолки, паркет, слаботочные устройства… – Переводчица остановилась. Надь, глядя на меня, четко произнес по-венгерски фразу. Переводчица добавила: – Товарищ Надь спрашивает: ему сказали, что генподрядчик рассчитывает только на поставки и шеф-монтаж. Так?
– Да, – быстро сказал Быков, – только шефмонтаж.
– Шефмонтаж, – подтвердил Померанцев, допивая кофе.
Быков, вынув из папки листок, протянул его Надю. Я знал, что на нем график поставки материалов венгерскими фирмами. Я подписывал его, Быков действовал законно. Но поспешил – мы договорились, что я скажу, когда вручить график.
– Товарищ Надь благодарит, – сказала переводчица, – он совместно с фирмами рассмотрит график и завтра даст ответ.
Быков, Померанцев, Ким встали. Венгры собирали на столе свои атрибуты курения: пачки сигарет, зажигалки, спички.
– Будьте добры, – тихо сказал я переводчице, – переведите товарищу Йожефу Надю мой вопрос: «Возникли ли у него, какие-либо предложения после рассмотрения проекта?»
– Я пойду, – сказал Быков.
– Посидите еще немного.
– Товарищ Надь просил передать следующее: ему и его товарищам кажется, что конструкции зала несколько тяжелы. Можно было бы сделать… – переводчица что-то переспросила Надя, – …можно сделать их подвесными. Это сэкономило бы металл и придало бы потолку особый… извините… оригинальный вид… Можно было бы потолок сделать из отдельных алюминиевых деталей. Сейчас товарищ Пал нарисует…
Пал, тот самый, молодой, симпатичный, улыбнулся (его улыбка была похлеще, чем у Кима). Он вынул из небольшого портфеля фломастер, небольшой лист желтоватого картона и несколькими легкими линиями нарисовал потолок – узорчатый свисающий полог, из-за алюминиевых звезд льется свет.
Мне хотелось сказать Палу, как он здорово рисует, но я остерегся: черт его знает, возьмет и сразу преподнесет фломастер…
– Я пойду, – повторил Быков.
– Понятно… еще вопрос: взялись бы венгерские фирмы комплексно выполнить весь зал – конструкцию и отделку?
Надь выслушал перевод, чуть усмехнулся. Несколько минут разговаривал со своими товарищами.
– Мы подумаем, – ответила переводчица.
– Спасибо. Последний вопрос: приехали ли бригадиры, которые будут вести работы?
– Nem, – Надь покачал головой.
– Нет, – сказала переводчица.
– А можно было бы, скажем, к пятнадцатому, чтобы они приехали – те, кто будут работать на высотной части?
– Jegen, – утвердительно кивнул Надь.
– Благодарю.
Мы вышли на площадку. Ким, как всегда, пошел с гостями вперед, показывая, что сделано.
– Минуту! – Быков снял свой дипломатический пиджак и сразу обрел уверенность. – Я ведь… мы ведь договорились, что фирмы выполняют только шефмонтаж, не больше?
– В самом деле, Виктор Константинович, в чем дело? – Пенсне Померанцева нестерпимо блестело на солнце.
– Я вынужден буду поставить вопрос в главке. Это черт знает что! Ни о чем нельзя договориться. Сегодня договорились, завтра изменения. – Быков резко махнул рукой и, косолапя, быстро пошел.
По поручению начальника главка приехал Сарапин, главный инженер треста, великий мудрец.
На стройке, да и вообще на производстве слово «мудрец» утратило свое первоначальное значение и произносится обычно с ироническим оттенком, но Сарапин, как считали многие, был мудрец настоящий, без оттенков.
Хотя стройуправление Быкова подчинялось ему, Сарапин еще ни разу не был у нас на стройке. При встречах он все отмахивался, занят, мол, и доверительно добавлял, что ему делать нечего там, где сидят два таких кита (в степень «китов» возводились Быков и я).
Я обрадовался его приезду. Усадил в самое мягкое кресло, вынул из холодильника бутылку нарзана.
– Это все? – на широком лице Сарапина появилась отеческая улыбка. – По моим сведениям, иностранцев тут встречают не так.
– Сведения неточные, Григорий Владимирович, нарзан как раз чисто дипломатическое угощение!
– Что у вас тут получилось с Быковым, поладить не можете? Он хочет в главк жаловаться. – Сарапин искоса посмотрел на меня. – Вы не бойтесь, я ему запретил.
– Я не боюсь… Да ладно об этом. Расскажите, как у вас дела.
– Запретил я ему. Мы и без главка разберемся, правда?
– А здоровье как у вас?
– Где Быков? Вызовите его сюда.
– Говорят, что вы в отпуск собрались?
– По какому телефону звонить? Я ему сейчас такую взбучку задам, что он своих не узнает. Зазнался! В главк ему нужно жаловаться. – Сарапин набрал номер. – Это ты? – закричал он в трубку. – Мы тебя ждем у Нефедова, иди сейчас же сюда… Я тебе «не пойду», я не Нефедов, я с тобой цацкаться не буду… Сказал – немедленно сюда!
Сарапин бросил трубку, напился нарзана.
– Шустрый какой!
Быков пришел быстро. Он хмуро поздоровался и уселся на стул.
– Вы посмотрите на него, Виктор Константинович, – усмехнулся Сарапин, – под иностранного инженера работает: подтяжечки, кепочка специальная. Может, объяснишь, почему – в главк? Что, треста нет?! Что у тебя? Говори!
– Я уже вам говорил, чего зря… – нехотя начал Быков.
Но Сарапин его прервал:
– Ничего ты не говорил… а сейчас вот скажешь.
Быков, глядя в одну точку между мной и Сарапиным, глухо сказал:
– Не пойдет так на стройке дело…
– Как дело пойдет, это мы будем решать с Виктором Константиновичем, – снова оборвал его Сарапин. – Говори свои претензии!
– Мне прислали проект производства работ. Начал по нему работать. Он, – Быков кивнул головой в мою сторону, – сейчас говорит, что проект будет перерабатываться. Потом…
– Подожди… Проект не опротестован Виктором Константиновичем?
– Нет. – Что-то не нравилось в этом разговоре Быкову, он все время хмурился, на меня не смотрел.
– Так, Виктор Константинович? – Сарапин отпил глоток нарзана.
– Так. Официальное письмо я не писал, – охотно подтвердил я.
– Понятно. Хороший нарзан у вас, – Сарапин придвинул к себе бутылку. – Что же вы сейчас предлагаете?
Сарапин говорил очень мягко и уважительно, и, хотя мне не совсем было ясно, какую позицию он занимает, я надеялся, что сейчас все станет на свои места. Когда я рассказал о предложениях Кима и Роликова, Сарапин согласно закивал головой.
– Ким толковый малый. Это вы правильно, что к нему прислушиваетесь. Правильно! Позвони ему, Быков, пусть придет.
Ким тоже пришел очень быстро.
– Тебя тут Виктор Константинович хвалит, – Сарапин тяжело посмотрел на него, – рассказывает, предложение у тебя интересное.
Ким очаровательно улыбнулся:
– Было предложение. Но потом понял: нереально оно. Я его снял, это предложение. Это так, вроде игры ума.
– Как это сиял? – возмутился Сарапин. – Хорошенькое дело, человек на тебя рассчитывает, а ты его подводишь. Как это – предложил, а потом вдруг снял?!
– Мне можно сесть, вроде никто не приглашает, – пошутил Ким. – Вы напрасно, Григорий Владимирович, на меня кричите. Я ведь об этом уже говорил Виктору Константиновичу.
– Как говорил? Это верно, Виктор Константинович?
Я встал, подошел к столу. Дождь перестал, над стройкой, словно большая разноцветная арка моста, висела радуга, такая неожиданная. Она будто напоминала, что в этом мире техники есть еще природа со своими удивительными и кажущимися наивными явлениями.
– Смотрите… радуга! – не удержался я.
Сарапин приподнялся, посмотрел в окно и тут же вернул нас к делам людским.
– Радуга – это хороший знак. У нас тут все хорошо закончится, правда, Виктор Константинович?
Я вдруг увидел через окно Морева, он быстро шел к нашей конторе. Кое-что начало проясняться.
– Извините, я не ответил на ваш вопрос. Да, Ким уже меня предупреждал.
– Так, выходит, мои мальчики не так уж плохо себя ведут. – На лице Сарапина появилась многозначительная улыбка, та самая, о которой все говорили: «мудрая улыбка». – Подожди! – прервал Сарапин Кима, который начал было рассказывать о венгерских строителях. – Мы ведь не закончили. А предложение бригады Роликова, на которое ссылается Виктор Константинович?
– Роликов болен. Я сейчас Морева позову. – Ким вышел, и в комнате на минуту повисла неловкая пауза.
Пришел Морев. Он наотрез отказался обсуждать предложение бригады.
– Было, – сказал он мрачно. – Нас высмеяли. Сейчас об этом нечего говорить.
– Понятно. Дело тут, выходит, ясное, – твердо сказал Сарапин. – Раз люди снимают свои предложения, то тут копья ломать нечего. Что у тебя, Быков?.. Давай поскорее, и так много времени ушло.
– Была договоренность, чтобы фирмы вели только шеф-монтаж. Сейчас какие-то странные разговоры с венграми и болгарами… с польской фирмой тоже. Короче – ни о чем нельзя договориться, каждое принятое решение отменяется… Так работать нельзя.
– Это ты глупости, говоришь, Быков. Вот мы сейчас по технологии за полчаса договорились. Виктор Константинович, – человек разумный, не такой, как ты. Если ему докажешь – он не спорит. А об участии фирм я и говорить не буду. Да будет тебе известно, что этот вопрос решался самим Виктором Константиновичем. Ему предложили выбор, он сам решил – шефмонтаж, самый минимум участия иностранных фирм. Главк утвердил, и сейчас об этом спорить смешно. Мало ли о чем Виктор Константинович захочет говорить с фирмами, на то он начальник этого строительства. Но свое слово, решение главка он нарушать не будет. Это заруби у себя на носу, Быков… А в главк идти жаловаться, Быков, запрещаю. Слышишь?.. Повторяю: слышишь?
– Слышу.
Сарапин встал.
– Я к вам еще зайду, Быков и Ким, и к тебе, Морев. – Он подождал, пока они вышли. – Я тут командовал и за тебя и за себя, Виктор. Ты уж извини… Очень тебя прошу, посмотри, все против: Быков, Ким, Морев, я. Знаю, что ты человек принципиальный, но в том твоем тресте хоть секретарь парторганизации был за тебя… Тут, я слышал, секретарем несколько дней назад выбрали Роликова. А ведь он… Ну, ты его всерьез не принимал…
Мы стоим с Марией перед большим заброшенным зданием, замком бывшим, что ли.
– Слышишь, Виктор, слышишь? (После моего телефонного сватовства Мария перешла со мной на «ты».)
– Что?
– Как говорят камни…
Я прислушиваюсь – все тихо. Об этом я докладываю Марии.
– Ох какой ты рациональный… Никакой фантазии!
– Ах рациональный, без фантазии, тогда слышу, все слышу!
– Камни говорят, правда?
– Говорят, конечно.
– Что же они рассказывают?
– Жил-был князь…
– Старый? Молодой?
– Не перебивайте меня, Мария… Князь, уже немолодой, на склоне лет… И влюбился он в одну бедную девушку красы неописуемой, глаза как звезды…
– Ну, это не нужно, перебивает меня Марий. – Суть дела?
– …а княгиня ревнива была отчаянно. Последний раз заплела свои черные косы – княгиня была тоже красива, только постарше…
– Примерно сколько лет?
– Этого камни не говорят… просто постарше. И как пришел вечером князь, подала она ему чашу вина. «Возьми, – говорит княгиня, – подкрепись, устал, наверное, на своей оперативке…»
– Оперативке? – переспрашивает Мария.
– Извините, это я по привычке… Говорит она так: «На своей думе с боярами притомился ты». А князь ни в какой думе не был, а проводил время с любимой. Об этом у княгини была точная информация.
– Информация?
– Да нет, конечно, не информация, молодой сокольничий сказал. Точно не знаю, кажется, княгиня тоже… Но это не важно. Взял князь ту чашу – а выпивоха он был порядочный, – вмиг осушил ее. «Там еще пол-литра не найдется?» – спросил он. Это были его последние слова… В вине том яд был, и умер князь в страшных мучениях… А любимая, как узнала, взошла на самую высокую башню (вон ту, с пикой) и бросилась вниз… а княгиню тут же убил молодой сокольничий…
– Страшно как! – лукаво восклицает Мария. На миг она прижимается ко мне.
– …вот что говорят камни, – заканчиваю я.
– Ну, а почему замок недостроен?
– Сие мне не дано знать. Возможно, средств у молодого сокольничего было маловато, а ЖСК, жилищных кооперативов, тогда еще не было. А может быть, замок не был включен в план и в виде переходящего строительства его перенесли из одного столетия в другое. Так тоже бывает.
– Ух, как страшно.
Мы на несколько минут замолкаем.
Много людей приезжает сюда, чтобы посмотреть на это недостроенное здание, много экскурсантов ездят еще дальше, чтобы увидеть старинные сооружения. Чем привлекают они людей? Сложное это чувство, но кажется мне, что интересуют людей не только сами сооружения. Конечно, среди них есть великие творения, которые сами приносят радость, но вспомним, сколько самых обычных древних зданий вызывает острое почтительное любопытство. Кажется мне, что все же главное – не сама старинная постройка, а желание за ней увидеть людей, которые возводили ее, жили в ней, выглядывали из этих узких оконец. О чем они думали, кого любили эти люди?
– Что это такое? – снова тормошит меня Мария. – Посмотри, почему такие грубые стены?
– Они из гранита, Мария.
– Ну и что?
– Их выполняли тут, на месте, вручную.
– Ну расскажите, Виктор, вы же строитель. (Мария иногда снова говорит мне «вы».) Как тут все это когда-то было? Только, пожалуйста, не отвечайте уклончиво. Ну, представьте себе. А эти плиты тоже из камня?
– Да.
– И их вручную подымали вверх?
– Это было очень трудно, Мария. Все вручную.
На миг она становится серьезной.
– Скажи, Виктор, вот человечество изобрело машины, технику. Люди избавились от тяжелого унизительного труда. Стали они от этого счастливее? Вот ты, может быть, сейчас как раз стоишь на том месте, где двести лет назад стоял архитектор. Может, он был даже крепостным. Правда?
– Возможно.
– Ты свободен, имеешь машины, проектные институты чертят тебе каждую мелочь, телефоны связывают тебя в любой момент с любым человеком. На твою стройку уже работают многие страны… Ты счастлив, Витя? Почему ты всегда озабочен? Вот посмотри, – она поднялась на носки и коснулась пальцем моего лба, – вот тут у тебя образовалась морщина…
Мы сели на скамейку.
– Расскажи мне, Виктор? – Она требовательно посмотрела на меня. – Расскажи мне! Я знаю, Вика…
– Вика именно сейчас ни при чем.
– Кто же «при чем»? Расскажи!
– Хорошо… Все то, что ты сказала о моей работе, правильно, но, к сожалению, одни машины, заводы, телефоны еще не делают человека счастливым. Я совершил много ошибок, Мария.
– Ну и что же? Тот не делает ошибок, кто не работает.
– Это ерунда, Мария. Ерунда, слышишь?! Эту поговорку придумали плохие работники, чтобы оправдать себя. – Я почувствовал, что сказал слишком резко, и, чтобы смягчить, добавил: – Пожалуйста, «ерунду» не бери на свой смет, это я отвечаю самому себе – уже пробовал так себя утешать…
– Я не обижаюсь.
– Понимаешь… понимаете, именно на моей стройке нужно было создать новую, интересную технологию. Умные люди освободили меня от всякой работы, мне сказали: думайте и готовьтесь. Почти полгода я бил баклуши, думал, ездил по другим стройкам, копался в литературе и… ничего путного не придумал. Понимаете?! А рядом со мной, тут же, на стройке, прораб, которого я не уважаю за улыбочки, за любовь выставлять себя перед начальством, предложил интереснейшую технологию – поток вверх. Но не решалась при этом организация бригад… Что нужно было? Отложить решение, подумать. На моей старой работе обо мне писали, называли новатором. Чепуха это, Мария. Я здесь поступил как самый заядлый бюрократ… И снова рядом – бригадир, над которым я иронизировал, предложил строить здание бригадным подрядом. Я не принял его всерьез. Тогда он предложил идею поточного подряда. Это чудесная идея. Она дополняла и решала предложение прораба о вертикальном потоке… Я сразу не понял. Ее отвергли…
Мимо нас прошли экскурсанты. Экскурсовод, худая женщина с помятым и скучающим лицом, бодро рассказывала историю замка. Оказывается, строил его купец…
– Вот тебе и раз! – рассмеялась Мария. – А вы говорили – князь!
Мы подождали, пока экскурсия прошла.
– Дальше… Или это все? – спросила Мария.
– Полгода я думал над тем, каким образом привлекать к строительству иностранные фирмы. И принял решение, как показалось мне тогда, правильное, только шефмонтаж, то есть – консультация. Почему?.. Трусость, производственная трусость… Есть и такая. Могут быть несчастные случаи на стройке – тогда ответственность двойная. Потом сложное будет очень управление иностранными фирмами. А оказалось, что каждая фирма имеет интересные предложения, которые облегчили бы строительство, в том числе и мою работу.
Экскурсанты возвращались назад.
– …бросилась с башни, – выщелкивала экскурсовод.
– Все-таки кто-то бросился вниз, Мария, не так уж я был неправ…
– Дальше!
– На этом моя исповедь кончается. – Мне почему-то было неудобно, хотелось подкрепить себя шуткой, но Мария не приняла ее.
– Ну и что же? Пожалуйста – конец. Что-то из вас все нужно вытягивать, – капризно произнесла она.
Мы спустились к реке, пошли по узкой дорожке вдоль берега. Мария шла впереди, короткое ситцевое платье, жгут золотистых волос, небрежно свернутых на затылке, делали ее по-домашнему простой, близкой.
– Ну что ж вы?! – Она обернулась и, поймав мой взгляд, досадливо и вместе с тем мягко повторила: – Это ни к чему… Ни к чему… Договаривайте!