Текст книги "Строители"
Автор книги: Лев Лондон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 54 страниц)
Глава четвертая
Из избы выносят сор
Наконец я добрался до своего стола… Все эти дни я ездил по стройкам.
Стройки, стройки: кран, несколько смонтированных этажей, штабеля железобетонных плит, забор из плохо пригнанных досок, – какие они все одинаковые! И только строитель видит, что на одном доме края балконов уже покрыты железом (готовятся к стяжке), засыпают перекрытия, монтируют вход, а на другом ведут только монтаж. Тут работают прорабы-стрекозы. Помните басню: «Попрыгунья стрекоза лето красное пропела, оглянуться не успела…»
Ведут прорабы монтаж, растут, на удивление всем, стены домов. Ну, а другие работы? Это все после. А «зима катит в глаза:»…
И вот я сижу за своим столом. Я объехал все стройки треста. Знаю: у Беленького прорабы строят красиво. От вывески на заборе до самого верхнего этажа – красиво и правильно. Знаю, в управлении Визера все работают под лозунгом «вырвать план!». Свалили кирпич с машины, перекошен забор, разбиты ворота – это все ерунда, нужны цифры. Я смотрел в плановом отделе, цифры: у него хороши. Но было общее для всех без исключения строек – разрывы в работе, простои.
Прораб Соков рассказывал, что ночью стройка совершенно не управляема. Целую смену простоял башенный кран из-за поломки, обратиться некуда. Ковалев, прораб гостиницы из управления Беленького, жаловался на плохую поставку раствора. На площадках Визера все прорабы кляли завод стеновых блоков. Один – только один! – блок не привезут – простой.
Когда я работал в строительном управлении, все это казалось мне случайным: «Ну что там? Сломался механизм?.. Исправят! Не подвезли раствор – сейчас позвоню на завод…» Теперь я понял, что это целая система непорядков, которая разъедала стройки.
О какой экономии труда можно говорить при постоянных простоях? Прежде всего – добиться непрерывности в работе… Нужны цифры, факты, а не вдохновенные жалобы прорабов…
Итак, факты. Я звоню секретарю.
– Нео…
– Неонелина, – терпеливо подсказывает она.
– Неонелина, вызовите, пожалуйста…
– Я сейчас к вам зайду.
Она приходит во всеоружии самых модных украшений. Кроме большой медной бляхи, которая висит на ее груди, в ее ушах качаются многоэтажные серьги.
– Здравствуйте, Виктор Константинович! Почему это вы меня к себе не вызываете? – спрашивает она.
– Вам теперь далеко ко мне ходить.
– Ничего! Вот вы все думаете о других, а сами… – Она решительно вскинула голову, от чего этажи серег пришли в соприкосновение и раздался довольно мелодичный звон.
– Ну хорошо, я буду звонить вам три раза.
– Нет, два, – решительно сказала она, отстаивая мои интересы. – Главному инженеру полагается звонить два раза.
Впервые за все эти дни я улыбнулся.
– Вызовите, пожалуйста, ко мне в двенадцать часов всех начальников отделов и Костромина.
– Хорошо.
Я принялся за бумаги, но читал их механически, – знал, что мне предстоит трудный разговор.
Первой ко мне впорхнула начальница лаборатории Обедина, милая женщина, которую, наверное, до конца жизни все будут называть Ирочкой.
– Виктор Константинович! – защебетала она, склонив набок гладко причесанную голову. – Вы не представляете, сколько у меня работы. Сейчас мне до зарезу нужно в центральную лабораторию… Миленький, отпустите меня. А? – Она нежно улыбалась.
– Садитесь, Ирочка, садитесь.
– Ох… ах! – Она села, вздохнула и принялась рассказывать, сколько надавал ей заданий Костромин. Потом вдруг заметила: – Виктор Константинович, как вы похудели, на вас лица нет!
Пришел Мякишев. Он начал перекладывать на столе стопку бумаги.
– Тут у вас должна быть одна бумажка. – Мякишев всегда разыскивал «одну бумажку».
– Вы уверены, что у меня? – спросил я.
– А где же еще ей быть, – парировал Мякишев, строго глядя на меня страшными рачьими глазами.
Начальник технического отдела Топорков, молодой человек в отлично выутюженном костюме, худой настолько, что мне всегда казалось, будто его гладят вместе с пиджаком, церемонно поклонился и молча протянул мне листок. Это была телефонограмма с вызовом в главк, на ней красивым ровным почерком была написана резолюция Костромина: «Прошу быть».
– Садитесь, Игорь Николаевич.
Он снова наклонил голову:
– Слушаюсь… но за последствия…
– Хорошо, хорошо! – успокоил я его.
Дверь открылась, несколько секунд никто не появлялся, и наконец в комнату проплыл главный механик, отличный, как я убедился, человек, но до того медлительный, что, если б это от него зависело, земля делала свой полный поворот вокруг оси не за двадцать четыре часа, а по крайней мере за сорок восемь.
Пришли начальник планового отдела Синицын и главный бухгалтер Васильев.
Синицын небрежно уселся, а Васильев подошел к окну.
И вот наконец ворвался Ротонов, начальник отдела труда. Он промчался из одного конца комнаты в другой, потрясая какими-то бумажками.
– Ты… ты, Виктор, знаешь?! – давясь от напора слов, закричал он.
– Все знаю, садитесь, пожалуйста.
Ротонов на миг остановился и снова забегал, теперь уже по кругу.
– Нет, ты не знаешь! – От волнения он тряс головой, два куста его волос поднялись вверх. – И они ничего не знают, – показывая бумагами на присутствующих, кричал Ротонов.
– Товарищ Ротонов, вы бы полегче, – церемонно произнес Топорков.
– Ты… ты… – начал было Ротонов, но зазвонил телефон.
Я снял трубку.
– Это Костромин говорит. Я сегодня не смогу быть на совещании, мне нужно ехать в главк.
– Нет, Владислав Ипполитович, мы ждем вас. У нас важное совещание!
– Не могу, не могу, Виктор… Константинович. Я не приду, это окончательно. – В трубке раздались частые гудки.
Я знал, что это было начало. Знали это и все присутствующие, поэтому в комнате стало тихо, только Ротонов со страдальческим выражением лица ходил по кругу. Я набрал номер Костромина.
– Думаю, не стоит ломать копья по пустякам. Прошу учесть – это не просьба, а мое распоряжение, и оно тоже окончательное.
Костромин молчал, я подождал и положил трубку.
Прошло несколько минут, я просматривал записи. Ротонов не выдержал:
– Вот тут… – Он потряс бумагами.
– Замолчишь ли ты, наконец? – спокойно спросил механик.
Костромин не приходил. Я встал:
– Ротонов, прошу вас!.. – Я с трудом улыбнулся.
Но Ротонов и сам уже, очевидно, понял обстановку, сунул бумаги в карман и уселся.
– Начнем, товарищи! Для оценки положения в тресте необходимо…
Дверь открылась, Костромин медленно прошел к столу и тяжело опустился на стул.
Я мог бы, как говорят строители, дожать его, сделать при всех замечание, но я увидел его устало опущенную голову и снова пожалел.
– Извините, Владислав Ипполитович, за мою настойчивость, – мягко сказал я, – но сегодня действительно нужно ваше присутствие (что бы еще добавить? Пусть он, как всегда, величественно поднимет голову. Ага!) – потребуется ваш совет.
– Я впредь просил бы вас, – Костромин действительно приподнял голову, – консультироваться со мной отдельно, а не в присутствии моих подчиненных. А потом, если уж проводить совещание, то в моем кабинете, тут дышать нечем. – Это был уже прежний барственный, поучающий Костромин.
Неужели прав Николай Николаевич, – Костромин признает только силу? Ну что ж, сразу воспользоваться его двойной ошибкой – тихонько, спокойненько… Ну?.. Нет, это мелко.
И я промолчал. Все равно первый «раунд» был за мной.
– Продолжим совещание, – сказал я. – В ближайшее время в тресте будет проведен технический совет. Прошу не улыбаться, техсовет настоящий, по экономии труда. Для этого нужно знать подлинное положение дел на стройках. Кто его знает?
– Странный вопрос, Виктор Константинович, – усмехнулся Костромин. Он вынул из элегантного серебряного футляра красную расческу и провел ею по волосам. – Мы все, старые работники треста, хорошо знаем стройки. Что именно вас интересует?
– Меня интересует, сколько было простоев, какова их продолжительность, в чем причина. Только цифры, только факты.
Костромин развел руками:
– Таких данных у меня нет, да они и не нужны, и так все ясно.
– У вас, Федор Петрович, – обратился я к Мякишеву, – есть такие данные?
– Нет, мы никогда не задавались такой целью. Я согласен с Костром иным.
– У вас? – спросил я Синицына.
Он промолчал, снисходительно рассматривая меня.
– Выходит, таких данных нет ни у кого. Так? Но без них мы не можем установить причины, вызывающие простои, задержки в монтаже. Так, Иван Иванович?
Механик медленно поднял голову, посмотрел на меня и снова опустил ее. И когда я потерял надежду получить ответ, он тихо сказал:
– Да.
– У нас в монтаже шестнадцать объектов, – продолжал я. – Нужно всюду провести хронометраж.
– Целую смену? Это ужасно. Где мы найдем людей? – забеспокоилась Ирочка.
– Нет, не смену, а три смены, и притом в течение недели.
Каждый по-своему выразил мне свое возмущение. Ротонов снова забегал по комнате, на этот раз по диагонали.
Потрясая бумажками, он кричал, что в этом идиотском тресте никто ничего не читает и не знает. Только он, Ротонов, прочел до конца инструкцию, хочет все рассказать, но ему не дают.
Глава технического отдела Топорков потребовал официального приказа. Он, Топорков, конечно, подчинится, но только письменному приказу.
Мякишев совсем отвел ото рта желтый карандаш, что-то шепелявил; величественно встал Костромин, он молча пошел к двери, но вернулся, сел за стол, быстро написал и вручил мне записку: «В.К. кто дал вам это указание? Я самым категорическим образом возражаю!!!» (Три восклицательных знака были подчеркнуты.)
Откинувшись на спинку кресла, снисходительно улыбался плановик Синицын («Я бы тоже мог кричать, как другие, – говорил его взгляд, – но какое это имеет значение – установите вы причины простоев или нет. Все зависит от плана. Только я, Синицын, с помощью своих связей могу решить… А на стройке? Чепуха все это!»).
Наконец сердито кашлянул и главный механик, что означало для него высшую степень волнения.
Я спокойно слушал. Наконец все немного приустали, я взял заготовленное распоряжение и тихо прочел его. Потом поблагодарил начальников отделов и сказал, что совещание закончилось.
Но никто не уходил. Тогда мне в голову пришла счастливая мысль. Я снял телефонную трубку:
– Нео…
– Неонелина!
– Неонелина, меня давно ждут товарищи…
– Они только что пришли, – недоуменно перебила она меня.
– …Уже полчаса, нехорошо, попросите их зайти.
Через минуту в кабинете появились три председателя кооперативов – «Молния-2», «Монолит» и «Дружба-9», которые собирались на паях строить дом. У них еще не было проекта, в райисполкоме спорили об участке для дома, но председатель «Молнии-2», молодой человек с большими выразительными глазами и опущенными книзу черными усами, сел рядом со мной и, озабоченно покачав головой, объявил, что уполномочен «Молнией», «Монолитом» и «Дружбой» вести со мной разговор.
Начальникам отделов ничего не оставалось, как покинуть кабинет. Ротонов от возбуждения даже зевал, широко раскрывая рот.
Только главный бухгалтер подошел ко мне и тихо сказал:
– А вы знаете, мне нравится ваше мероприятие. Хотя в вашем распоряжении бухгалтеров нет, я дам вам трех работников. – Он улыбнулся. – Меня кое-кто будет ругать, но я все равно дам.
Пройдет много лет, по-разному будут относиться ко мне люди, многие станут мне помогать. Но никогда ни один человек не помог мне так, как Васильев. Ведь я притворялся, что спокоен, – как мне нужна была эта поддержка!
Тем временем председатель «Молнии» подготовил все для обстоятельного разговора. Он деловито разложил на моем столе кисет с табаком, спички, пластмассовую пепельницу, шило и маленький молоточек.
– Мы хотели бы знать, когда вы собираетесь… – Он затянулся, но трубка не сработала. Председатель «Молнии» осмотрел ее, при помощи шила и молоточка выбил старый табак и снова набил трубку. Несколько минут разжигал ее, потом закончил фразу: – …начать строить нам дом?
Но у председателя «Монолита», очень импозантного пожилого человека с прекрасной бородой, не хватило терпения. Звучным, хорошо поставленным голосом он заявил, что у него «вверху» есть знакомые, которые заставят нас уважать заказчика, что всем в «Монолите» не нравится наше поведение.
– Я эти штуки знаю, – сердито говорил он. – Еще не начали строить, а уже ссылаются на отсутствие чертежей.
Конечно, в другое время я выставил бы их, но сейчас я смертельно боялся, как бы не вернулись начальники отделов, поэтому уныло заверил, что столь опытный заказчик для нас счастье.
Однако председатель «Монолита» с вызовом заявил, что и эти штуки ему известны и что он ни за что не подпишет акт комиссии о приеме здания в эксплуатацию.
– Боже мой, Альфред Семенович, о каком акте вы говорите? – недоуменно подняла веки, окрашенные в цвет лазури, председатель кооператива «Дружба-9», худощавая болезненная женщина. – Ведь это так трудно – строить! – восклицала она. – Так трудно, так трудно! (Своими восклицаниями и наивными вопросами она позже довела до белого каления Шурова и бригаду Косова. Они даже выделили специального сигнальщика, задачей которого было предупреждать о появлении председателя «Дружбы-9».)
Председатель «Молнии» справился наконец с трубкой и, выпустив струю едкого дыма, важно сказал:
– Ну, об акте говорить еще рано. Надо дать подрядчику проект и площадку. А все-таки, как вы думаете строить?
В комнату, звеня украшениями, вошла Неонелина.
Она, видно, произвела должное впечатление: председатель «Монолита» замолчал, а председатель «Молнии» оставил трубку, и в его выразительных глазах зажглись огни.
– Виктор Константинович, – не обращая внимания на председателей, сказала Неонелина, – вас просит Леонид Леонидович.
Она презрительно скосила глаза на обладателя трубки, потом резко повернулась и пошла к двери.
Но тут мне в голову пришла еще одна счастливая мысль.
– Неонелина!
Она задержалась у двери.
– Попросите, пожалуйста, чтобы сейчас пришли Ротонов и начальник технического отдела Топорков.
– Хорошо.
Председатель «Молнии», прижимая трубку к груди, счастливо улыбаясь, смотрел ей вслед.
У управляющего в кабинете за маленьким столом сидели Костромин и Ирочка.
Управляющий вежливо спросил меня, отдаю ли я себе отчет, чем может лично для меня кончиться технический совет, если уже сейчас все настроены против него и, главное, против широкой подготовки к нему?
– Отдаю, – ответил я.
– Самородок обязательно во всех задержках обвинит нас. Зачем это нужно – выносить сор из избы? – Костромин изобразил на лице благородное негодование.
– Сор из избы выносят, чтобы в избе было чисто, – ответил я.
– Это ужас, Виктор Константинович, – запрыгали губки Ирочки, – лаборанты выйдут в ночную смену, кто же будет утром брать анализы?
– Никто, – ответил я.
– Ах-ах… ох-ох!..
Но управляющий перебил ее:
– Анализы, конечно, подождут! Но ведь все против, если б хоть один начальник отдела был за обследование и техсовет, я бы не возражал… Хоть один!
Имею ли я право сказать о Васильеве? Наверное, нет.
Но вот сейчас управляющий отменит техсовет, и все, что я задумал, сорвется.
– Хоть один? – переспросил я.
– Да.
– Есть такой начальник.
– Кто?
– Васильев, – сказал я.
Управляющий вскочил, резко толкнул дверь:
– Вызовите главного бухгалтера.
Пока Неонелина звонила Васильеву, все молчали.
Если Васильев сейчас заколеблется… Я видел, как все произойдет. Управляющий приветливо улыбнется: «Как видите, Виктор Константинович, вы ошиблись. Все против техсовета».
Вошел Васильев.
Управляющий улыбнулся и приветливо сказал:
– Садитесь, пожалуйста, садитесь. Вот тут Виктор Константинович говорит невероятную, с моей точки зрения, вещь: все начальники технических отделов и Костромин против широкого обследования и техсовета, а вы, главный бухгалтер, якобы за это.
Васильев пристально посмотрел на меня. Я опустил голову. (Вот, подвел единственного человека, который хотел мне добра.)
– Так что же? – ласково и вместе с тем с оттенком угрозы переспросил управляющий.
– Да, я так сказал, – просто ответил Васильев. – Сказал как главный бухгалтер, – если проанализировать цифры, то видно, что трест на пределе… вот-вот сорвется. Сказал как секретарь партийной организации. Многие коммунисты считают, что будущее треста в правильной инженерной политике… Извините, не могу понять: почему вы против?
Некоторое время они смотрели друг на друга. Управляющий нервно переложил журналы на столе.
– Так вы настаиваете на техсовете? – спросил он меня.
– Да.
Управляющий помедлил и холодно произнес:
– Хорошо, техсовет будет.
Возвращаясь от управляющего, я приоткрыл дверь своего кабинета. По комнате, потрясая бумагами, бегал Ротонов, а председатель «Монолита», выставив вперед бороду, кричал:
– Не уговаривайте меня, акт о приемке дома в эксплуатацию не подпишу.
– Подпишете! – визжал Ротонов.
У окна беседовала с Топорковым председательница «Дружбы». Топорков, бледный, вытянувшись, стоял перед ней; чувствовалось, что вот-вот ему станет дурно. А за моим столом, сдвинув в сторону все бумаги, размахивая молоточком, истово трудился над трубкой председатель «Молнии».
Мне нужно было еще работать, но я опасливо закрыл дверь…
Техсовет.
Совет инженеров, техников и передовых рабочих. Как интересно задумано: сплав знаний и опыта! Но вот тронула его равнодушная рука Костромина, и сразу увяла мысль…
Обыкновенно шли на техсовет нехотя.
По комнате бегала Ирочка:
– Ах-ох, миленькие! Костромин меня съест, пожалуйста, на техсовет… Нина Ивановна, какой у вас красивый шарфик! Где вы его… Ах, что это я! Ну, прошу вас…
Костромин начинал техсовет с бесконечных разглагольствований по поводу опозданий и неявок прорабов, как будто вся деятельность совета исчерпывалась сбором людей, и если бы все явились вовремя, то, собственно говоря, техсовет можно было бы и закрыть.
Потом на середину по одному выходили главные инженеры СУ, конфузясь из-за помятых костюмов и грязных от строительной глины ботинок. Они нехотя докладывали статистику несчастных случаев и число принятых рационализаторских предложений. Снова держал речь Костромин, и техсовет закрывался. Так было многие годы.
Сегодня на техсовет собрались все. Тут были начальники управлений: Моргунов, Визер, Беленький, главные инженеры, прорабы, бригадиры. Место получше занял бригадир Гнат. Явились и гости: руководители треста подземных работ Ивлев и Самородок, с третьего этажа спустился наш сосед – управляющий трестом «Монтажник» Ковалев, приехали механизаторы и директор растворного завода Туров.
Ровно в пять часов прибыл заместитель начальника главка Левшин. Управляющий было поднялся, чтобы уступить ему председательское место, но Левшин, махнув рукой, устало уселся за длинный стол.
Управляющий обвел глазами присутствующих.
– Сегодня главный инженер делает доклад, так что разрешите мне открыть и вести техсовет. Надеюсь, никто не возражает?
– Не возражаем, – ответил Гнат.
– Слово для доклада об экономии трудовых затрат предоставляется Виктору Константиновичу.
Я чувствовал себя разбитым. Всю неделю в ночную смену я был на стройках, а утром ехал на работу.
Я встал.
– Придется на эту тему провести еще один технический совет, – начал я. – Дело в том… – Я остановился, кружилась голова. Несколько секунд я стоял с закрытыми глазами, а когда снова начал себя контролировать, то увидел вокруг удивленные лица.
– Дело в том, – продолжал я, – что в результате основательной проверки мы установили почти повсеместно большие перерывы в работе. Они настолько велики, что, прежде чем говорить о какой-либо экономии труда, нужно ликвидировать простои, достичь непрерывной работы…
Перед глазами всплыла ночная стройка, бригада Косова. – В соседнем доме наконец погас свет. Тихо… только на огромной скорости где-то мчалась грузовая машина.
«Посол бригады» Девятаев, он же звеньевой, солидно и медленно сказал мне:
– Рекордов не обещаю, но мы постараемся выжать все из крана.
Потом я видел, как мы с Девятаевым бежали к автомату (остановился кран). Первый автомат без зазрения совести проглотил две монеты, второй все же соединил меня с диспетчерской треста механизации.
Я передал совету ответ диспетчера: «В два часа ночи нормальные люди не требуют аварийки».
Все засмеялись.
Дальше я приводил только факты и цифры. Все члены совета знали, что на стройках большие простои, разговоры об этом давно опротивели, но факты – другое дело. Слушали меня внимательно.
Я рассказал, что из-за перерывов в работе механизмов за неделю трест потерял двести восемьдесят часов – пять этажей можно было возвести за это время.
Левшин, который все время что-то писал, поднял голову.
Я рассказывал и видел ночные стройки. Последняя машина привозит раствор к двадцати часам. Десять часов работают этим раствором, в ящиках он начинает схватываться.
– Три этажа теряет трест в неделю из-за нарушения графика поставки раствора и четыре этажа – из-за плохой доставки железобетонных изделий. Итак, мы потеряли за одну неделю целый двенадцатиэтажный дож. Я уже не говорю о простоях в связи с несвоевременным выполнением подземных работ.
Я замолчал – снова закружилась голова.
– Что же вы предлагаете? – спросил вдруг Левшин. – Есть у вас предложение?
– Есть… Организовать круглосуточные аварийные бригады…
– У нас для этого нет штатов, – резко прервал меня Сорокин, управляющий трестом механизации. – Нет… понимаешь?
– Предложение принимается, – как всегда, мрачно сказал Левшин. – Дальше!
– Организовать круглосуточную работу растворных узлов…
– Принимается, – Левшин стукнул карандашном по столу. – Продолжайте!
– Но это меры элементарные… Элементарные. – Я наконец добрался до главного. – Для этого не нужно было собирать техсовет. Посмотрите, товарищи, что получается: в стране идет техническая революция. Она пришла и на строительство. Нам дали полносборные дома, новые краны. А мы почему-то до сих пор работаем по-старому. Мастер, бригадир ночью бегают по улицам, ищут автоматы. Трест, не имеет диспетчеризации.
Заглянула секретарша, что-то тихо сказала Левшину, он поднялся и вышел.
– Полсотни лет тому назад, – продолжал я, – создали отделы и конторы снабжения, появились лихие снабженцы, полуграмотные, но ловкие, они добывали материалы… Сейчас все есть, нужно только технически правильно и грамотно дать заявки, по-инженерному организовать снабжение. В составе треста нужно настоящее управление обеспечения, которое не только занималось бы комплектацией, но и готовило бы площадки к началу работ…
В заключение я сказал:
– Вот все, что я хотел вам доложить, товарищи… Мне самому пока еще многое не ясно, но работа на стройках должна стать непрерывной. Следующий этап: разработать меры по экономии трудовых затрат.
После перерыва первым выступил Костромин.
– К нам в трест пришел молодой, малоопытный инженер. – Костромин вышел из-за стола и оперся на спинку стула. – Мы должны ему помочь. Наша святая задача сейчас, на этом совете, сказать ему: «А не пора ли уж, Виктор Константинович, бросить фантазии и взяться за дело?» Все эти ночные похождения нашего нового главного инженера, я бы сказал, в стиле Гарун-аль-Рашида… – Костромин оглядел улыбающихся членов совета, – …совершенно ни к чему. И так было ясно, что есть простои.
Костромин говорил долго и, кажется, даже интересно, потому что многие снова улыбались, рассказывал историю с «липовой» справкой. Предложение по улучшению структуры аппарата треста он назвал смешным.
– Что вы предлагаете? – деловито спросил управляющий.
– Не знаю, жалко мне Виктора Константиновича, молодой человек… а вообще нужно было бы доклад и всю деятельность нового главного инженера признать неудовлетворительной.
Попросила слова Ирочка:
– Виктор Константинович сказал… то есть Владислав Ипполитович сказал… Нет, извините, все-таки Виктор Константинович сказал, что перестройка в тресте нужна, а Владислав Ипполитович сказал…
– Позвольте, – перебил ее управляющий, – мы слышали, кто что сказал, вы просили слово, чтобы высказать свое мнение?
– Да, да, конечно! – очаровательно улыбнулась Ирочка. – Виктор Константинович сказал… Нет, Владислав Ипполитович сказал, правильно…
– Не пойму, кто же, по-вашему, сказал правильно?
– Владислав Ипполитович сказал правильно.
– Ну вот теперь понятно.
Встал Беленький, провел рукой по черным волосам, многозначительно улыбнулся, показывая большие стальные зубы.
«Что ты скажешь, Беленький? – пока он настраивался на выступление, думал я. – Ведь ты всегда говорил, что Костромин бездельник, ничтожество. Ты клялся мне в дружбе. Что ты скажешь, Беленький?»
Беленький, словно выдавая большую тайну, прежде всего сообщил, что члены совета прослушали интересный доклад.
– Интересный? – иронически спросил Костромин.
На лице Беленького появилось виноватое выражение.
– Я, Владислав Ипполитович, хотел добавить – доклад все же недоработан.
– А конкретнее, Беленький? – спросил управляющий.
Тут уж Беленький испуганно понесся. Он, Беленький, считает, что все же прав Костромин: главное в тресте – заниматься сдачей объектов.
Выступили прораб Шуров, начальник производственного отдела Мякишев. Они поддержали Костромина.
– Ну что ж, – сказал управляющий, – вроде все ясно. Будем закругляться, время позднее.
– Нет, Леонид Леонидович, дай слово мне, – попросил Самородок. – А потом еще, наверное, Иван Митрофанович Моргунов выступит. – Самородок встал, расстегнул серую спортивную куртку, выпятил маленький, крепенький живот. – Мы тут вечер потеряли, басни разные слушали, а от кого? Как это ты, Леонид Леонидович, многоопытный человек, допустил такое? Он же, – Самородок показал на меня пальцем, – сначала в грудь себя бил, что стоит за правду, а сам выдал фальшивую справку. Своей подписью подтвердил, что коммуникации готовы. А мы коммуникации-то даже не начинали. Так, товарищ Моргунов?
Моргунов кивнул.
– Я поддерживаю Костромина, – закончил свою речь Самородок. – Осудить его надо.
– Вы хотели выступить? – спросил Моргунова управляющий. – Только, пожалуйста, не повторяйтесь.
Моргунов тяжело поднялся:
– Мы слушали тут предложения главного инженера треста, с моей точки зрения – дикие.
Самородок визгливо засмеялся:
– Вот-вот!
Моргунов покосился на Самородка, но спокойно продолжал:
– Зачем это нужно создавать целое управление обеспечения? Не проще ли вызвать снабженца, накрутить ему хвоста, – и глядь, все что нужно на месте. Только вы знаете, товарищи, я больше всех работал с Виктором Константиновичем и убедился: то, что мне казалось в его предложениях диким, через некоторое время оказывалось целесообразным.
Моргунов снова обратился к Самородку:
– Ты, Кузькин, спросил меня, выдал ли мне главный инженер «липовую» справку? Я подтвердил – выдал. На вот, смотри, вот эта справка. – Моргунов вынул из кармана листок и положил его на стол перед Самородком: – Видишь, тут стоят две даты: первая – двадцатое мая, ее написал главный инженер, а рядом красными чернилами стоит двадцать седьмое мая. Это написал я. Видишь?
– Не понимаю.
– Сейчас поймешь, – тяжело, с угрозой, сказал Моргунов. – Мы сами проложили коммуникации, без тебя. А когда закончили их двадцать седьмого мая, тогда предъявили эту справку для установки крана. Так что справка настоящая, Кузькин. А человеку, который выдает настоящие справки, можно верить. Как, товарищи?
Члены совета молчали.
– Ты злобный человек, – сказал Моргунов Самородку. – Смотри, ты его почти проглотил. Он против тебя беззащитный. Потому что ты врешь, а он не умеет врать. Ты подминаешь под себя людей – делаешь карьеру, а ему наплевать на карьеру, он любит дело. Понимаешь? Но это парень из нашего коллектива, мы не дадим его добить. Ты заставил Ивлева, моего старого приятеля, позвонить мне, чтобы я на техсовете выступил против него. Так, Ивлев? Ну, наберись хоть раз смелости, скажи правду.
– Так, – глухо произнес Ивлев.
– Я с Виктором уже полмесяца не разговариваю. Знаешь, почему?
В комнате было очень тихо.
– Мне стыдно. Помнишь, я не убрал с трассы плиты? Ты думаешь, он мне что-нибудь сказал? Он не сказал ни слова и ушел. Он огорчился за меня. Посмотри, его уже почти сломали, но он не сдается, держится. А для чего это ему? Ты думал об этом когда-нибудь? А вы, Костромин, думали?
Моргунов помолчал и потом медленно, растягивая слова, добавил:
– Мое управление считает, что главный инженер за короткое время пребывания в тресте проделал большую работу. Я предлагаю: одобрить его деятельность, а предложения, выдвинутые в докладе, обдумать и еще раз обсудить.
…Технический совет принял предложение Моргунова.
