Текст книги "Строители"
Автор книги: Лев Лондон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 54 страниц)
Глава четырнадцатая
Быков
В этот вечер Быков долго сидел дома за столом, пристально рассматривая чертеж. Черт его знает, – чтобы заделать стык панелей, нужно выполнить семь операций.
– Товарищ начальник… – подошла Наташа.
«Семь! Это же нужно?!» – мысленно возмущался Быков.
– Товарищ начальник Быков, – Наташа тоже нагнулась над чертежом.
– Ну? – не отрывая глаз от чертежа, произнес он точно так же, как десятки раз сегодня говорил на стройке.
Но Наташа молчала, он поднял голову и вдруг рассмеялся.
– Послушай, Наташа, не называй меня начальником. Можно? А то чертежи – как на стройке, письменный стол с телефоном – тоже, а ты тут еще – «начальник».
– Я иду спать. – Она пристально смотрела на мужа.
– Сейчас, – ответил он, как всегда отвечал, получив приглашение на оперативку.
Она ушла – в этом мире все меняется, десять лет назад было все иначе.
Наконец Быков разобрался в чертеже. Придется завтра дать бой конструктору и, может быть, Тишайшему… Тишайший! Вот уже год, что бы Быков ни делал, о чем бы ни думал, его мысли всегда возвращаются к Нефедову. Каждый раз Тишайший казался ему другим: то мягкий, боится даже пустяковым замечанием обидеть ближнего, то точит-точит, добивается своего, хотя бывает, что все «ближние» против. То обычный соглашатель, попросту трус, то смело идет наперекор даже главку.
Что скрывается за приторной вежливостью, что в середине? Трус Нефедов или смелый?.. И как это можно, чтобы начальник строительства был всегда вежливым? Всегда!
…Ну вот, сосед включил телевизор. Нет, это он поет. Сначала, как ложатся спать, с полчаса тихо, потом поет…
Так, о вежливости. Чепуха это! Попробуй Кима хотя бы раз в день не продраить, на голову сядет. Между прочим, это Ким назвал Нефедова «Тишайшим». Ким как-то сказал: «Не могу утверждать, но сдается мне, Тишайший всех на стройке обводит вокруг пальца. И вас в том числе, Владимир Яковлевич».
Маска все! Наверное, Нефедову тоже хочется иногда послать Быкова к чертовой бабушке или еще подальше. Но вот придумал себе маску – вежливость, надел ее, а теперь уж, хошь не хошь, нужно носить.
…Опять соседушка поет…
Небольшой перерыв. Быков идет на кухню. Нужно посмотреть, что там Наташа оставила в холодильнике. В полночь обычно на него нападает голод… Так что там? Салат. Трава самая настоящая! Это Наташа кормит его травой, чтобы он похудел. Ничего не получится, милая, – порода такая. Он, морщась, жует скользкие, словно резиновые, котлеты. Утром, по всей вероятности, Наташа скажет, что он съел свой завтрак.
Именно потому, что котлеты были невкусны, Быков вспомнил, как Тишайший попал в историю. Карл Вернер на оперативке заявил, что рабочие, которых выделил ему Ким, «весьма большие лодыри». Тишайший, бедный, уж так старается на совещаниях с фирмами никого не обидеть. Быкову всегда кажется, что перед Нефедовым на столе расплывается пятно патоки. Даже когда Вернер на две недели сорвал график, и тогда Нефедов сладким голосом продиктовал в протокол, что несколько задержались работы фирмы «Gummi» и генподрядчик просит… Просит! А вот когда Быков за день – на один день! – что-либо не выполнит, в протокол записывается: «Срыв срока»… И вдруг Вернер заявляет: «рабочие – лодыри».
Из кухни Быков выходит на балкон. Вдали высокие темные дома. Только кое-где еще светятся окна. Москва уже спит. «Рабочий город», – с уважением думает о Москве Быков… Пошел дождь, капли деловито застучали по железным сливам окон, еще минута – начала жаловаться водосточная труба, на асфальте появились слабые отблески фонарей.
Он садится на стул. Мучительно сладко пахнут цветы… Кажется, разладилось у него с Наташей. Все так же шутливо называет его: «Начальник» или «Начальник Быков», но он знает – это по привычке, а может быть, чтобы хоть внешне было по-старому… Разладилось!..
Ким мог действительно отправить Вернеру рабочих с ленцой, в большом коллективе всегда несколько лентяев найдется. Но заявлять так на официальном совещании?!
Тишайший только посмотрел на Вернера. «Это мы обсудим отдельно. – Тон такой холодный, без патоки, что немец сразу замолчал. – Если вас не затруднит, Карл Альбертович, завтра встретимся в десять». Потом Нефедов повернулся к Быкову: «Обеспечьте Карлу Альбертовичу фронт работ. Будьте у меня тоже в десять».
Интересно, как выйдет из положения Нефедов? Сделать Вернеру замечание – вроде не имеет права, но оставить выходку без последствий тоже нельзя.
Несколько раз ночью Быков просыпался, сосед все пел. Хотя Быков чертыхался негромко, Наташа проснулась.
– Пусть поет, – заступилась она за соседа.
– Разве это обязательно?
– Нет, – она пристально посмотрела на Быкова чуть раскосыми глазами, – не обязательно. Важно, что он поет часто…
Восемь утра. Стройка еще не на ходу. Кажется, что все застыло – краны, подъемники, тысячи различных приспособлений, и нет такой силы, чтобы оживить ее. Чего ни делал Быков, да и Тишайший тоже, чтобы ровно в восемь начиналась работа. Не получается. Почему это?
Вот и приходится Быкову стоять в центре площадки, всех торопить. Это многоуважаемая Елена Ивановна – он знает – прозвала его «Наполеоном с подтяжками». Думает, что от гордыни он так стоит. Какая там гордыня!.. А подтяжки? Причина совсем прозаическая: не держит ремень, брюки с живота сползают.
Бежит Ким.
– Владимир Яковлевич! («Запыхался, бедный, – ретивость показывает!»)
– Чего тебе?
– Новый начальник участка пришел!
– Ну и что? («Оборвать нужно, чтобы чувствовал себя виноватым, только тогда работать начнет».)
– Как же, Владимир Яковлевич? Я перехожу на другую работу.
– Сегодня у тебя рабочий день тут?
– Да. Но, Владимир Яковлевич…
– Вот и работай. Смотри, кран еще раствор не поднял.
– Да, но…
Вот, говорят, Быков – грубый, Быков – резкий. А что с такими, как Ким, поделаешь?
– Иди!
– Да, но…
– Я сказал… Или добавить что для ясности?
Подходит Вернер.
– О уважаемый товарищ Быков!.. («Уже и «уважаемый»! Вроде до сих пор Вернер так называл только Тишайшего».)
– Примите, уважаемый («Снова!») товарищ Быков, мою самую глубокую благодарность… («Еще бы! Ночью вкалывали, чтобы фронт работы ему обеспечить!»)
– За что?
Вернер очень удивился:
– Мою весьма глубокую благодарность!..
Рысью Роликов.
– Владимир Яковлевич, извините!
Быкову кажется, что бригадир под стать Тишайшему: все «простите» да «извините».
– Ну?
– Сегодня все бригадиры собираются, и иностранные. Будете, Владимир Яковлевич?
Быков молчит, смотрит вверх.
– После работы, Владимир Яковлевич, в полшестого.
Быков все смотрит вверх, там бригада Роликова еще только очищает ящики для раствора.
– Я уже был наверху, Владимир Яковлевич. Сейчас начнут.
Быков смотрит на часы. Роликов тоже смотрит – на часах уже 8.10,– виноватым голосом он произносит:
– Я наверх побежал, что-то не начинают.
Подошел диспетчер Сечкин:
– Владимир Яковлевич!
– Да, Миша! – Левая рука у Сечкина сухая, не действует. Сам он тощий, неизвестно в чем душа держится. Но Быков ценит его и не променяет на целый десяток других, здоровых. – Как дела, Миша, на бетонном фронте? – Быков осторожно обнимает его за плечи.
Худое желтое лицо Сечкина невозмутимо.
– Из бетонного только что звонили, – говорит он сухо. – Могут вдвое увеличить подачу. Сто кубов.
– Как считаешь, Миша?
– Нужно брать, пока дают. – Сечкин аккуратно снимает руку Быкова со своих плеч.
Быков не обижается. Так оно всегда в жизни: кто-то ждет знаков внимания, был бы рад им, а знаков этих самых нет; Сечкина от души обнимаешь, а он недоволен.
– Ладно, Миша, действуй. Скажи Киму, чтобы принял.
Сечкин не спеша отходит. Левая рука висит безжизненно, да еще и подхрамывает он… Худой, сумрачный… Что там у него дома? Как жилье? Зарплата?.. Эх ты, Наполеон, у которого без подтяжек брюки не держатся, – обнимаешь? Только превозносишь на всех оперативках Сечкина. А как он живет, больной? Эх ты!..
Вот наконец пошел большой кран. Стрела разворачивается, пошли и другие краны на складах, промчались машины… Быстрее, быстрее, уже 8.20!.. Поползли вверх красно-желтые коробочки подъемников, движутся стрелы кранов, еще машины – и вот наконец поплыла вверх панель… «Крутится-вертится шар голубой. Крутится-вертится над головой…» Это жизнь – стройка! Это жизнь!
…Уже десять. Нужно идти к Тишайшему, на встречу с Вернером по поводу «лодырей». Но Быков еще стоит. Вот уже появилась Нина, секретарша, выдвинутая из табельщиц на столь высокий пост за умение печатать тремя пальцами: двумя – правой руки, и одним – левой. Не меньше четверти своего рабочего времени, а может быть, и треть она почему-то дует на свои пальцы.
– Владимир Яковлевич! Елена Ивановна звонила. Просят вас.
– Хорошо.
– Уже десять.
– Сказала? Все… Иди! («Еще стоит… очень настырная!») Можешь идти. («Сейчас обязательно пожалует Елена Ивановна. Так и есть: появилась. Снова в длинном черном платье, видны худые ключицы. Черт ее знает, вроде баба неглупая, а одевается смешно!»)
– Владимир Яковлевич, вас ждут.
– Знаю.
– Прошу вас сейчас же идти со мной. – Она берет Быкова за руку. – Ну-ка, «Наполеон с подтяжками», пошли! – Это первый раз секретарша в глаза так его называет. – Ну что вы удивились? Да, «Наполеон», – уже могу говорить. Ухожу со стройки. – Она тянет Быкова за руку. – Тяжелый какой! Ну чего удивляетесь, сейчас без меня тут всеми командовать будете.
– И Тишайшим? – спрашивает Быков.
Она громко смеется, закуривает. («До чего противно, когда женщина курит!»)
– И Тишайшим, – повторяет она.
– Ладно, тогда иду. – У входа Быков останавливается. – Так вы уходите?
– Миленький мой Наполеончик, у вас уже и мозги начинают заплывать жиром. Только сейчас дошло?! – Она открывает дверь и вталкивает Быкова в коридор. Ему кажется, что при этом она тушит сигарету о его спину. Жалко, что уходит.
Он продумал свое поведение с Тишайшим, молчать. Если точнее – слова три-четыре, не более.
Спросит Тишайший на оперативке, отвечает Ким. С Кимом все договорено. Как говорят шахматисты: сделана домашняя заготовка. На вопрос: «Почему не выполнили свое обязательство?» ответ: «Не подвезли бетон», если речь о бетонировании, или «Не подвезли раствор», если речь пойдет о стяжках. На вопрос: «Когда подвезут?» – Ким должен промолчать, только пожать плечами.
Но это не двухходовка, а многоходовая комбинация, которая должна закончиться поражением Нефедова… На вопрос: «А все же?» – Ким должен ответить, что он звонил, обещали.
Нефедов и дальше будет задавать вежливые вопросы. Поэтому предусмотрено, что после пятого-шестого вопроса Ким должен попросить у него помощи. Это шах и мат! Быков не знает, кто первый применил сей ход – просить у начальства помощи. Гениальное изобретение! Очень несправедливо, что автор неизвестен… Шах и мат! Правда, не надев маску вежливости, Тишайший мог бы возразить, что, мол, раствор и бетон дело не его, а Быкова. Но маска не дает. И он мелким, как Быкову кажется – девичьим, почерком что-то записывает в блокнот.
Когда речь идет о более сложных работах, Ким отвечает: «Нет чертежей». Тишайший, правда, сделал встречный ход, стал приглашать на свои совещания проектировщиков. Тогда Ким изменил тактику: да, мол, чертежи есть, но детали нужно уточнить.
Все это – чтобы позлить Нефедова. Обычно, пока велся допрос-перепалка, работа уже заканчивалась. Но когда Нефедов вызывает Быкова одного, Быков чувствует себя неловко. Ему кажется, что вот-вот Нефедов снимет маску вежливости и скажет по-простому: «Ты, Быков, долго собираешься дурака валять? Я ведь знаю, хотя в твоем графике помечено, что работа не выполнена, на самом деле она сделана». Но пока Тишайший держится. Только изредка в его ясненьких голубых глазках появляются искры то ли насмешки, то ли гнева.
Быков при встрече молчит. Но и Нефедов в последнее время свой «маневр» придумал, подпускает шпильки тонкие-тонкие, ждет, что он, Быков, не выдержит… А интересно, как он поведет себя с Вернером? С одной стороны, Вернер – гость, а гостей к порядку призывать нельзя. С другой – Вернер поступил нетактично, а этого прощать нельзя. Интересно!
У кабинета Тишайшего навстречу Быкову – Михаил Александрович, финансовый бог СУ-113, он же начальник производственного отдела, человек пожилой, но очень подвижный.
– Владимир Яковлевич, подпишите, пожалуйста.
– Что? – На всякий случай Быков сделал строгое лицо, иначе финансовый бог своими длинными речами совсем голову заморочит. По Михаилу Александровичу, для выполнения плана не нужны ни технология, ни графики, ни ежедневные жестокие сечи за материалы, нужно умеючи составлять процентовки. Еще нужно, это Михаил Александрович всем ежедневно вбивает в голову, с субподрядчиков сдирать за услуги столько, чтобы покрывать все затраты СУ-113.
«Вот, – объясняет он, – принесли счет за электроэнергию – пять тысяч. Сумма большая! По-старому – пятьдесят тысяч…» – «А керенками сколько будет?» – смеется Ким. Но Михаил Александрович на Кима внимания не обращает. «У нас тридцать субподрядчиков, – разъясняет он. – Если разделить пять тысяч на тридцать, получится по сто семьдесят рублей. Каждый субподрядчик, конечно, примет такую сумму». – «А мы? – улыбаясь, спрашивает Ким. – Мы сколько будем платить, ведь электроэнергию в основном потребляют наши механизмы?»
Быков знает, что исподтишка финансовый бог уже подбирается к иностранным фирмам. Сейчас Михаил Александрович сует на подпись какие-то письма.
– Зайдем! – Они вошли в кабинет Нефедова.
– Конечно, Тишайший прежде всего посмотрел на часы. Уже десять двадцать. Быков опоздал на двадцать минут, но при подчиненном, в данном случае при Михаиле Александровиче, Тишайший замечание никогда не делает. Встает, протягивает руку.
Рука у него небольшая, холодная, с очень аккуратно подстриженными ногтями. Быков вспоминает, ему рассказывали, что Тишайший был каменщиком. Не может этого быть, он и кирпича в руки не возьмет!
– Присаживайтесь. – Нефедов показывает на кресло, поправляя галстук («Всегда одет с иголочки!»). – Все дела? – В глазах у него появились искры. Это он свой маневр проводит – насмешку, но Быков молчит.
– Если разрешите, Виктор Константинович, – сказал Михаил Александрович кланяясь («Финансовый бог тоже политес знает»), – я несколько срочных бумажек Владимиру Яковлевичу на подпись. Если позволите?..
– Пожалуйста.
Михаил Александрович положил на стол пять бумажек.
– О чем? – спросил Быков.
– Это мы пишем или нам пишут? – В глазах Нефедова уже не искры, а огоньки.
– Мы пишем, – серьезно ответил финансовый бог. – Тут о плате за услуги.
Быков молча прочитал письма, адресованные фирмам. Все вроде правильно, но вот конец: «…в случае, если в течение пяти дней от вас не поступит плата за услуги, СУ-113 вынуждено будет отключить электроэнергию». Так обычно пишут субподрядчикам. Фирмы тоже на субподряде, все правильно, но не слишком ли резко? Надо бы посоветоваться с Тишайшим, но это исключено.
– Расчет!
Михаил Александрович показывает расчет. Вроде верно. Может, все же посоветоваться? Нет. И, будто Тишайшему назло, Быков решительно подписывает.
– Эта закорючка после «в» у вас еще с детства? – поинтересовался Тишайший. – Сейчас принято просто писать свою фамилию, без росчерков, – пояснил он.
Быков и тут промолчал. «Ничего, ничего, посмотрим, как с Вернером ты будешь иронизировать!»
Как всегда любезно раскланиваясь, быстро вошел Карл Альбертович Вернер.
– О уважаемый геноссе Виктор! О товарищ Быков! («Снова он, Быков, только «товарищ».) Мне доставляет весьма большое удовольствие видеть вас. – Несмотря на улыбку, держится он настороженно. Понимает, будет серьезный разговор.
– Садитесь, Карл Альбертович, – Тишайший вышел из-за стола. – Геноссе Быков выражает весьма большое извинение за опоздание. У него были важные дела. Он, правда, еще не успел объяснить, какие именно, но я уверен, что важные. Так, Владимир Яковлевич?
Быкову ничего не остается, как утвердительно наклонить голову. Ничего, он все припомнит!
У Тишайшего на столе этот проклятый нарзан, который у Быкова в печенках сидит, и сигареты. Несколько минут Нефедов расспрашивает о погоде в Дессау, о здоровье фрау Марты, о вилле «Марта». Это на стройке, где дорога каждая минута! Конечно, он побоится сделать Вернеру замечание. Кончится тем, что еще и сам извинится. Быкову стало противно, он вдруг сказал:
– Может быть, вы получите сведения о Дессау без меня?
Тишайший даже не посмотрел на него, продолжал:
– У вас хорошая вилла, Карл Альбертович. Наверно, и гости собираются?
– О уважаемый Виктор, много гостей. – Вернер знает, о чем должен быть разговор. Но вилла «Марта» – это так невинно. Его настороженность проходит, он пунктуально перечисляет, кто к нему приходит в гости.
Быков снова не выдержал:
– У меня сейчас должен пойти бетон. – Он вскочил. – А гости Вернера – может, об этом потом, после работы.
Тишайший подождал, пока Быков дошел до дверей, и тихо обронил:
– Садитесь, Быков!
Что-то в его голосе заставило Быкова вернуться. Впервые за все время Тишайший назвал его по фамилии.
– А как вы относитесь к своим гостям, Карл Альбертович? – продолжал любезный разговор Нефедов.
– О Виктор, мы с фрау Марта очень любим гостей, уважаем…
– Ну а гости как относятся к вам? – Тишайший раскупорил нарзан, налил в стаканы. Быков в сердцах отодвинул стакан.
– Гости? – недоумевает Вернер. – У нас гости приличные люди, весьма достойны. Уважают хозяев и ведут себя, как это сказать?.. Прилично! Ну да, Виктор, весьма прилично. Можно так сказать, товарищ Быков?
– Так сказать можно, – за Быкова медленно ответил Нефедов, потом вдруг быстро спросил: – Скажите, Карл Альбертович, как вам у нас работается? Хорошо? Уважают вас как гостя?
Сейчас Быкову не хочется уходить. Он вроде начинает понимать, куда клонит Нефедов, даже протягивает руку к стакану, но тут же быстро отдергивает.
Вернер, прижимая руку к сердцу, чуть приподымается:
– О уважаемый Виктор, очень весьма хорошо. Я имею большое наслаждение, имею сказать вам и товарищу Быкову, товарищу Ким… – Вернер перечисляет много фамилий. – мою весьма искреннюю признательность. Я правильно говорю это слово?
– Вы верно говорите, Карл Альбертович, – глядя прямо на Вернера, произносит Нефедов. – Верно. Ну а вы как относитесь к хозяевам?
Вернер улыбается, снова кладет руку на сердце.
– Я, Виктор, весьма уважаю.
– Уважаете?
Вернер смотрит на Нефедова. Только сейчас он начинает понимать, что неприятный разговор, которого он боялся, фактически уже состоялся. Улыбочка улетучивается, он встает и торжественно произносит:
– Имею сделать Erklarung, что есть заявление, товарищ Виктор и товарищ Быков.
Тишайший тоже встает. Быков сидит.
– Сим даю весьма Hoshtens, что есть крупное извинение. Вы, товарищ Виктор, сейчас весьма тонко сделал ясно, как нехорошо я сказал на совете… совете?.. совещании. Я правильно говорю это слово?
– Теперь вы можете идти, Быков, – говорит Нефедов.
Быков еще сидит. Ему очень хочется услышать, как закончится разговор, но Нефедов холодно повторяет:
– Вы ведь спешили…
Быкову вдруг захотелось, чтобы Тишайший был любезен и назвал его, как всегда, по имени-отчеству, но тот добавляет:
– …Быков.
Быков идет к двери, берется за ручку. Вот сейчас его окликнут, но Тишайший молчит. Быков толкает дверь и выходит.
– Владимир Яковлевич! – навстречу бежит Ким. Но Быков не останавливается, проходит мимо него. Ким смотрит с удивлением. Пусть смотрит. Нужно осмыслить, что произошло… Собственно говоря, ничего: извинился Вернер, а у Быкова такое чувство, будто его высекли. Почему? Ну ладно… Крутится-вертится шар голубой, крутится… Нет, не крутится! Шар остановился.
Если раньше Быков еще колебался, то сейчас понял: вместе, на одной стройке, им с Нефедовым не работать. Когда и как они расстанутся – дело второе. Главное – решил. Ему сразу стало легче.
На следующий день Ким привел небольшого круглого человечка с воробьиной внешностью.
– Вот, Владимир Яковлевич, вместо меня, Том Семенович Янин.
Ким, очевидно, побаивался, что новый прораб не понравится и Быков откажется от него. Когда Янин начал искать что-то по своим карманам, приговаривая: «Направление… направление! Я же только что его держал!» – Ким заботливо сказал, что бумажка лежит у Янина в правом кармане брюк. Янин обрадовался, но бумажки не нашел.
– Вы, Том Семенович, ищете в левом кармане пиджака, а я сказал, в правом кармане брюк, – дал справку Ким.
– Брюк? – удивился Янин. – Тут?
– Ну да.
Янин нашел помятую бумажку, посмотрел на нее через очки.
– Вот! – радостно и облегченно сказал он.
Конечно, в другое время Быков этого воробья Янина послал бы со стройки подальше, но уж больно Ким спешил уйти. Ах вот как, спешишь? Ну что ж, иди, и притом поскорее.
– Можешь идти! – сказал он Киму.
Тот не сразу понял.
– Когда к вам зайти, Владимир Яковлевич?
– Зачем?
– Ну как же, оформиться. Так сказать, проститься…
– Считай, что ты уже оформился и простился. – Быков заметил, что Янин при этом улыбнулся («Видно, не такой уж тютя!»). Быков разгладил бумажку, покрытую какими-то жирными пятнами («Неряха какой!»), и поперек ее написал резолюцию об увольнении Кима и зачислении Янина.
– Вот бери, прячь, – сказал он Киму. – Ты-то не ошибешься карманом. Верно? – И повернулся к Янину: – Как вас?
– Меня зовут Том Семенович… А как вас? – спокойно спросил Янин.
Оборвать следовало воробушка, видно стреляного. Сразу приструнить, чтобы знал, куда попал. Быков вспыхнул.
– Знаете… – начал он, но, увидев невинное лицо Янина, оставил эту мысль. Вот свяжись с таким, только нервы попортишь, недоделанный он, что ли? – Меня зовут Владимир Яковлевич Быков. Вас еще что-нибудь интересует?
– Извините, плохая память у меня. – Янин вытащил потрепанный блокнот. – Сейчас запишу: Яков Владимирович…
– Владимир Яковлевич, – шепнул Ким.
– Ах да-да.
Ким все не уходил. Быков понимал, надо бы ему, конечно, проводы устроить… Ни черта, – в самое трудное время убегает, польстился на должность! Быков встал и вышел из конторы.
Приставной лифт поднял его на двадцать второй этаж. Тут бетонировали перекрытие. Дальше, на двадцать четвертый, где шел монтаж, нужно было подняться по металлической лестничке. Собственно говоря, на монтаже делать ему нечего, только потеря времени, но вчера Быков случайно заметил, что боится высоты. Он, Быков, чего-то боится? Значит, раз боишься, то каждый день будешь взбираться наверх. Это твердо!
Лестница, по которой ему предстояло подняться на десять метров, стояла на маленькой консольной площадке, словно над пропастью.
На площадке, огражденной двумя тонкими металлическими прутьями, сразу возникло странное чувство отрешенности, будто тут, на восьмидесятиметровой высоте, уже нет ничего привычного: людей, которыми он командовал, стройплощадки, забот. Быков смотрел вниз, он знал, что эти маленькие коробочки, которые бегут во все стороны, – грузовые машины; неподвижные коробочки побольше – штабеля железобетонных плит; это – краны с тонюсенькими стрелами. Но он один, кем-то заброшен сюда. Сейчас нужно еще оторваться от тонких прутиков ограждения площадки – единственное, что связывает его с землей, – и вверх. Над этой страшной, отрешенной пропастью.
Да пропади оно всё пропадом, зачем отрываться от прутиков-земли?.. «Трусишь? А ну вверх! – приказал он себе. – Монтажники ведь тут подымались… Но они обучены, они особенные – не боятся высоты… Нет, обыкновенные». Ведь только вчера он иронизировал над Роликовым, чувствовал себя большим, крепким. А ведь Роликов, скромный, стеснительный Роликов, ходит тут, не боится… «Ну! – Он схватился руками за перекладину лестницы и поставил ногу… – Ну! Только вниз не смотреть! Ну, Быков, это же совсем просто: вперед правой рукой за следующую перекладину… Есть! Ведь ты крепко держишься, верно?! Сейчас ногу вверх и отрывай левую руку. Пошел!» Он тяжело полез вверх.
У самого верха он протянул руку. Но на площадке не было скоб, не было ничего, за что бы рука могла ухватиться, только скользкий металлический настил… «Так, спокойно, главное, спокойно! Что же сейчас делать?»
Быков машинально посмотрел вниз, ему показалось, что лестницы нет, он просто висит в пустоте. Он невесом, ничего не боится, он может просто висеть себе в пустоте…
«Спокойно, Быков! Без глупостей. Не может быть, чтобы на площадке не за что было ухватиться…» Он снова пошарил рукой. Нет, только настил. Ничего не оставалось делать – вниз…
Он оторвал руку от площадки, но в этот момент лестница качнулась. Быков быстро схватился за площадку и вдруг понял – лестница наверху не закреплена.
– Эй! – крикнул он. – Кто там наверху? Есть кто?!
Никто не отозвался. Он понял – не услышат. Сколько ему предстояло висеть так на лестнице? Сколько он выдержит?
Вдруг на площадке раздались шаги.
– Эй! – снова крикнул Быков.
Кто-то нагнулся над ним:
– Владимир Яковлевич, что вы тут делаете?
Быков поднял голову и увидел круглые удивленные глаза Роликова.
…Когда его с трудом подняли на площадку, он узнал, что приставной лестницей никто не пользуется, ее еще только начали устанавливать. Быков чертыхался, угрожал, но был доволен собой – знал, завтра снова пойдет на высоту. Высота, высота! Тот, кто хоть раз преодолел свой страх, уже будет дружить с ней…
Конечно, нужно было наказать Роликова за нарушение техники безопасности – не приварил лестницу, но Роликов спас его, и Быков даже пообещал ему прийти на собрание бригады.
Все же крутился над его площадкой шар голубой. Крутился, несмотря на то что на площадке еще был Тишайший.
В 14.00 к Быкову зашел новый начальник участка Том Семенович. Сказал, что по предложению Виктора Константиновича он будет ставить на перекрытия легкие краны.
Быков запретил.
– Почему? – удивился Том Семенович. – Ведь легкие краны разгрузят главный кран. – Том Семенович несколько минут искал в своих карманах схему установки, приговаривая: – Схема? Где схема? Ведь я положил ее сюда, в карман… в правый карман пиджака.
Чертеж он нашел смятый, с большим жирным пятном.
– Извините, рассматривал во время обеда, – пояснил Том Семенович тайну пятна.
– Запрещаю, – Быков положил руку на телефонную трубку. – Нужно все это обдумать.
В 15.00 к нему пришел инженер из института. Он положил на стол график:
– Виктор Константинович уже смотрел, завизируйте, пожалуйста.
Быков отказался.
– Почему? Ведь раньше вы визировали.
Быков придвинул к себе график и сверху надписал: «Не согласен».
В 15.30 пришел начальник отделочного СУ Вяткин. Быков сразу отослал его к Тишайшему, пусть тот решает. Он понимал, что поступает неправильно, но по-другому уже не мог.
В 16.00 позвонил Нефедов. Он спросил Быкова, почему тот запретил устанавливать легкие краны, не подписывает график, почему не решает вопросы субподрядчиков.
Быков готовился к ответу. Как всегда сначала помолчав, он сказал:
– Так я решил.
Но Нефедов не рассердился, на что рассчитывал Быков.
– Очевидно, приключение на высоте повлияло на вас? – иронически заметил он. – Мне придется…
– Это ваше дело, – перебил его Быков. И сразу подумал, что сделал неправильно. Нужно было дать Тишайшему высказаться, а потом уже холодно и спокойно ответить.
В 16.15 он вызвал к себе кадровичку Марию Федоровну, предложил сегодня же побывать у Сечкина и узнать, как у него с жильем, чем нужно помочь.
Мария Федоровна жалостливо посмотрела на Быкова.
– Говорят, вы сегодня чуть не упали, Владимир Яковлевич?
А в 16.30 за ним приехала машина начальника главка.
Вот и чудесно: Нефедов нажаловался. Но пусть никто не рассчитывает, что он снова в главке растеряется… У-у, ябеда тишайшая!
– Мне переодеться нужно, – сказал Быков водителю главковской машины.
– Приказано доставить немедленно.
