Текст книги "Строители"
Автор книги: Лев Лондон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 52 (всего у книги 54 страниц)
Старуха понимала это. К старости люди становятся прозорливее. Но сейчас, увидев «налетчика», который поднимался по лестнице вслед за Тимофеем, она быстро захлопнула за собой дверь.
Положение Петра Ивановича оставалось сложным. Правда, он поймал Тимофея за поводок, и сейчас они оба сидели перед открытой дверью, но девочка не приходила, а Тимофей вряд ли мог быть свидетелем при строгом разборе происшествия.
«Может быть, закрыть дверь и потихоньку уйти?» – подумал Петр Иванович. Эта мысль ему все больше начинала нравиться. И когда Петр Иванович прочел международные события, а девочки все не было, он вынул из чемодана отвертку.
Замок Петру Ивановичу был знаком, такой же стоял у его соседа. Он быстро и ловко подогнул язычок, но дверь никак не хотела закрываться. Наконец он понял, что она искривилась, нужно отжимать угол створки.
Тимофей сидел тихо, наклонив набок голову, с любопытством наблюдая за Петром Ивановичем. А когда дверь закрылась, даже одобрительно залаял. Только сейчас Петр Иванович вспомнил о нем: «Вот черт, не сообразил, Тимофей-то остался на площадке! Надо же так. Придется еще раз открыть дверь и сунуть собаку в переднюю». На этот раз открыть дверь было сложнее, он нагнулся над замком.
– Нужно дальше просунуть отвертку, – сказал спокойный голос за его спиной.
Наверное, и у вас бывало в жизни, когда вы очень спешили. В тот момент вы решали мучительную проблему: как ехать – на метро, троллейбусом или взять такси? Конечно, такси, мгновенно решали вы, хотя по опыту знали, что совершаете ошибку.
С полчаса вы танцуете на мостовой: нужно в считанные секунды, метров за пятьдесят, не менее, определить, такси это или не такси. Потом нужно на таком же расстоянии заметить, сколько людей в машине, свободна ли она и, наконец, нет ли на переднем стекле таблички «В парк», «По заказу». Конечно, можно выйти на мостовую и просто стоять с поднятой рукой. Но серьезный ловец такси никогда так не делает.
Автор достаточно глубоко изучил этот вопрос и утверждает, что для таксиста человек, стоящий все время с поднятой рукой, равносилен фонарному столбу. Водитель такси уважает пассажира, который именно за пятьдесят метров все определит, выйдет вперед и взмахнет рукой. Это солидный пассажир, нужно остановиться.
Двадцать две минуты Дина Александровна, Петр Баракин и Пугач ловили такси. Дина Александровна суматошно бегала за всеми машинами, которые останавливались в поле зрения; Петр Баракин, призывно улыбаясь, стоял с поднятой рукой, а Пугач выходил на мостовую и делал отмашку. Ничего не помогало. Наконец, отчаявшись, они сели в троллейбус и еще через двадцать две минуты вышли на Амурской улице.
– Минутку, – остановил их Пугач перед домом. – Какой этаж?
– Третий.
– Мы вот что сделаем, Дина Александровна, – сказал Пугач. – Вы, Анатолий, идите снизу по лестнице, я подымусь в лифте на четвертый этаж и спущусь вниз. Вам, Дина Александровна, не стоит пока вмешиваться, подождите здесь…
– Ниже немного, еще ниже, – советовал все тот же спокойный голос за его спиной.
Петр Иванович так и сделал, нажал на дверь, и дверь открылась. Только сейчас до Петра Ивановича дошло, что на площадке находится еще кто-то. Он обернулся, сзади него стоял худощавый молодой человек.
– Вы хозяин квартиры? – спросил Петр Иванович.
Молодой человек не успел ответить – Тимофей с громким радостным лаем помчался вниз, чуть не сбив с ног Петра Баракина.
Когда Петр Баракин увидел Петра Ивановича, он радостно закричал:
– Диночка Александровна, поймали!
Дина Александровна вбежала на площадку.
– Вы… вы! – только и могла она произнести.
Она бросилась в квартиру. Маленькой Дины не было.
– Где Дина? Куда вы дели Дину? – От волнения к горлу подступал какой-то противный ком. Она чувствовала, что вот-вот упадет, и прислонилась к стене.
– Простите, это вы «бабушка Дина»? – заикаясь, спросил Петр Иванович. – Девочка куда-то убежала. Я наконец свободен? – Петр Иванович хотел идти, но молодой человек, который советовал, как открыть дверь, спокойно сказал:
– Пройдемте!
…Пугач возвратил Петру Ивановичу паспорт.
– Налетчик? – с надеждой в голосе спросил Петр Баракин.
Пугач не ответил.
Петру Ивановичу вся эта история показалась настолько дикой, что он даже пришел в хорошее настроение и любезно ответил:
– Это в паспорте обычно не пишется.
– Вы говорите, – что девочка убежала вместе с собакой, – рассудительно начал Пугач. – Вы остались перед открытой дверью. Предположим, так. Где же девочка?
Петр Иванович пожал плечами.
– На этот вопрос я не могу вам ответить.
– Не кажется ли вам это очень странным? – Пугач вел допрос осторожно, он был человек опытный. – Собака тут, девочка исчезла.
– Кажется.
Зашла старуха, та, что жила выше этажом. Это была не формальная бабушка, как Дина Александровна, а настоящая – с кучей болезней. Осторожно обойдя Петра Ивановича, она прошла во вторую комнату, где Дина Александровна звонила по телефону, разыскивая внучку.
– Еще совсем молодой, – громко зашептала старуха. – Только подумать!..
Дина Александровна вошла в комнату, где Пугач вел допрос.
– Внучки нигде нет, – растерянно сказала она. Почему-то она обратилась не к Пугачу или Баракину, а к Петру Ивановичу.
За столом было только три стула, они были заняты. Пугач, конечно, не поднялся, чтобы уступить место Дине Александровне, – он был уже на работе; Баракин так увлекся изучением «налетчика» (живая натура!), что забыл о Дине Александровне. И только Самотаскин, почувствовав в голосе Дины Александровны тревогу, поднялся:
– Садитесь, пожалуйста, не волнуйтесь, она, наверное, скоро придет.
– Вы так думаете? Спасибо вам. – Дина Александровна села на стул.
Старуха тоже зашла в комнату. Она покосилась на Петра Ивановича, выбрала себе место подальше от него и уселась в кресло.
Молчание стало томительным даже для Самотаскина. Он решил пока хоть чем-нибудь заняться, подошел к окну и потянул створки на себя. Окно не открывалось. Тогда он просунул в щель отвертку, нажал, и створки распахнулись. Энергичный, крикливый двор вдруг ворвался в комнату.
Бабушка с тонким криком вскочила, решив, что «налетчик» сейчас убежит. Баракин тоже встал. Он не сводил глаз с Самотаскина. Мысленно Баракин уже переделывал страницы повести, которые теперь, в свете поступков Самотаскина, казались ему неуклюжими. «Какой тонкий ход! – восхищался он про себя. – Открыв окно и рассматривая створки, налетчик тем самым подтверждает версию, будто он прораб, и в то же время готовит себе путь для побега! Ведь рядом с окном проходит водосточная труба…» Имен» но сейчас Баракин утвердился в мысли, что перед ним искуснейший вор, так сказать – налетчик века научно-технической революции.
Чтобы подтолкнуть Самотаскина к решительным действиям, он воскликнул:
– Высоко тут… но рядом труба. А?
Самотаскин, которого не оставляло хорошее настроение, и Пугач рассмеялись. При этом Пугач на всякий случай счел нужным заметить, что сейчас водосточные трубы крепятся не очень прочно, у них в районе зафиксировано несколько случаев падения воров вместе с трубой. Вообще Пугач вел себя весьма осторожно.
Дина Александровна повернулась к открытому окну. Веселый, шумный двор вселял надежду. Но энергичнее всех повел себя Тимофей. Только что он скучно позевывал, удивляясь наивности людей, вдруг с радостным лаем вскочил на подоконник и бросился к двери.
– Диночка! – закричала Дина Александровна.
В комнату степенно вошла внучка Дина. Она сделала общий поклон, достала из серванта блюдце, положила туда пачку растаявшего мороженого и дала Тимофею. Потом Дина, как и полагается воспитанным девочкам, подошла к Пугачу.
– Внучка Дина, – вежливо улыбаясь, представилась она.
К Петру Баракину:
– Внучка Дина. – Что же еще можно сделать, чтобы отдалить неприятные минуты объяснения с бабушкой Диной? Ага!
– Дядя Такса, прошу извинить меня за задержку, я была занята. – Она замолчала и тревожно посмотрела вокруг. Нет, не сердятся! Но на всякий случай возможно суше сказала бабушке Дине: – Там Тоське, бабушка Дина, телефон купили. Нужно было проверить.
Все же ей пришлось рассказать подробно.
…Когда Тимофей сделал во дворе свои неотложные дела, Дина строго-настрого приказала ему возвращаться домой. Оставлять дядю, который пришел в гости (кажется, его зовут дядя Такса), одного Дина сочла невежливым. Конечно, на Тимофея пришлось крикнуть, так как он считал, что время его прогулки не истекло. В конце концов ему пришлось подчиниться.
Обиженно волоча за собой поводок, Тимофей исчез в подъезде.
Немного подумав, внучка Дина решила, что она успеет показать Тоське свое новое красное платье. Честное слово, внучка Дина и не думала заходить к Тоське.
– Тось-ка!.. Тось-ка!
Подруга, словно ждала ее, тут же появилась на балконе шестого этажа.
Оказалось, что Тоське только вчера вечером подарили телефон. Настоящий, при помощи которого можно разговаривать, находясь в разных комнатах, даже из кухни.
Внучка Дина поставила такую возможность под сомнение. Ведь всему двору известно, что Тоська любит приврать. Нужно было безотлагательно проверить.
В квартире было четыре комнаты, кухня. Кажется, сейчас в первом классе в качестве дополнения к таблице умножения проходят алгебру. Это помогло Дине определить число возможных вариантов для телефонных разговоров. Их оказалось шестнадцать. Даже если поговорить по каждому варианту всего три минуты – а что такое три минуты? – в итоге получается сорок восемь минут… Ну и платье нужно было рассмотреть. Тоська усомнилась, новое ли оно, пришлось платье снимать и смотреть вышивку с изнанки… Сколько всего? Час.
Но к концу этого часа внучка Дина заспешила, следовало еще купить Тимофею мороженое.
– Ты меня, Тоська, задержала. Больше не могу, меня ждут Тимофей и дядя Такса…
Это сообщение бабушка Дина выслушала молча.
– Может быть, чай? – предложила она Самотаскину, хотя понимала, как несуразно предлагать чай человеку, которого только что заподозрили в воровстве. Ах как глупо все получилось. И это вместо того, чтобы благодарить человека, который трудился и построил дом, где они живут…
Почему-то ей показалось, что, если прораб сейчас сядет с ними за стол, ей станет легче.
Конечно, Самотаскин думал сразу уйти, вся эта история ему надоела, но, глядя на милую растерянность Дины Александровны, он неожиданно для себя согласился.
– Да, будете? Вот хорошо! – Дина Александровна расцвела. – Ну я сейчас… я быстро… – Она убежала в кухню.
Старуха, та, что живет этажом выше, принесла свои пирожки. И вот они снова сидят за столом: Петр Иванович, внучка Дина, бабушка Дина, два соавтора и старуха сверху.
Чтобы сделать Петру Ивановичу приятное, Дина Александровна рассказала, какой у них хороший дом и как люди благодарны строителям: деревья кругом и лифт бесшумный (у одной ее знакомой лифт так гремит, что спать невозможно), дорожки асфальтовые кругом (у другой знакомой, которая живет в новом доме два года, еще нет дорожек).
Старуха хотела что-то сказать, но Дина Александровна продолжала… И деревья у ее знакомой вырубили, все голо.
Петр Иванович молча пил чай. Конечно, дорожки, лифт тут ни при чем, их делают другие прорабы, субподрядные. Но все равно было приятно.
Пугач, слушая Дину Александровну, думал, что профессиональная осторожность и на этот раз его выручила. Безусловно, он мог вызвать машину, забрать этого прораба, продемонстрировать свою близкую причастность к миру тех, кто оберегает покой граждан, и косвенно показать редактору, что спорить с ним в профессиональных вопросах не следует… Ну а потом? Все бы выяснилось, пришлось бы перед прорабом извиняться. Поставил бы себя в смешное положение перед редактором…
Петр Баракин был, наоборот, недоволен. Так хорошо складывались новые страницы! Налетчик, спасаясь, бежит через окно… И вот – на тебе, налетчик оказывается честным прорабом. Дина Александровна восхваляет его… А типаж какой этот прораб! Молчаливый, загадочный. Те воры, с которыми знакомил его Пугач, были просто спившиеся, опустившиеся личности, вся их психология сводилась к тому, как не работая достать денег… Какой же тут детектив?!
Внучка Дина тоже была недовольна. Девочки в возрасте семи лет не прощают взрослым неправду. Кроме того, пирожки были уже почти все съедены. Остался лежать только один, последний… Взять его было неудобно.
– Бабушка Дина, – не выдержала она, – вот вы все хвалите прораба, а вчера, когда отворяли дверь, ругали его.
– Диночка, тебе пора гулять с Тимофеем.
– Я его только что выводила… Может быть, бабушка Дина, тут было два прораба?
Последний пирожок взял с блюдца Петр Баракин и сейчас меланхолически его жевал. Внучка Дина отметила это, и настроение ее еще ухудшилось. В таком состоянии она становилась особенно настойчива:
– Дядя Такса, тут было два прораба?
Самотаскин поперхнулся. Вот оно, начинается!
Он знал, что в конце концов, как разговор ни вьется, он приведет к «столярке». Это он понял сразу: оконные и дверные блоки, лежавшие на стройке без навеса, искривились и сейчас с трудом открываются… Откашлявшись, он сказал:
– Тут был один прораб.
– Вы, дядя Такса?
– Да.
Пугач с интересом смотрел на внучку Дину. Мысленно он отметил, что допрос ведется довольно квалифицированно.
Но, поскольку исчез последний пирожок и варенье было съедено, оставаться уже не было смысла, внучка Дина сказала:
– Пойдем, Тимофей! До свидания… До свидания, дядя Такса! – Она не спеша взяла поводок и вышла, таща за собой недовольного щенка.
– Может, еще чаю? – нарушила Дина Александровна неловкое молчание.
Но тут уже кое-что дошло до старухи, что жила этажом выше: значит, вот перед ней сидит человек, который повинен в том, что она ежедневно мучается, открывая двери? А окна у них вообще не открываются! И она этого человека еще кормит своими пирожками, а соседка его расхваливает?! Старуха быстро заговорила. По ее мнению, лучше бы прораб оказался налетчиком. Унес бы чемодан, и делу конец, но мучить людей ежедневно – это грех куда больший.
Петр Иванович молчал. Из своей практики он хорошо знал: лучше всего сейчас не перебивать. Пусть выговорится. Проклятая, работа, как ни трудись, все равно найдутся недовольные!
Старуха говорила как заведенная. Пусть он не думает, у нее сын, вот она сейчас сыну позвонит, тот приедет, и от прораба мокрое место останется.
От крика у Петра Ивановича заболела голова.
– Я завтра пришлю плотника. Исправим, – тихо сказал он.
Бабушка сразу утихла.
– А не подведешь, правду говоришь?
Петр Иванович поднялся.
– Всего вам хорошего.
Дина Александровна и соавторы тоже встали.
– Вы уж нас простите, Петр Иванович, что все так получилось.
И хотя они попрощались, Петр Иванович уже был у дверей, он все равно знал: сейчас Дина Александровна тоже его попросит. Он вышел на площадку, спустился на две ступеньки… (Неужели он ошибся?)
– Петр Иванович, может, плотник и к нам заглянет, когда будет у соседки? Окна у нас плохие, – неловко улыбаясь, попросила Дина Александровна.
– Хорошо.
…Дина Александровна и соавторы снова вошли в квартиру.
– Вы позволите сказать еще несколько слов о нашей повести? – спросил Пугач.
– Да, конечно. – Дина Александровна снова стала холодновато-доброжелательной, как это полагается быть редактору.
– Было ваше замечание, – Пугач осторожно подбирал слова («Не дай бог, – поучал его Петр Баракин, – возражать редактору!»), – что воры слишком легко забрались в квартиру. Сейчас техника у них… Квалифицированный вор открывает любой замок за полминуты. Спасает вот только, когда сама дверь плохо открывается. – Пугач опасливо посмотрел на Дину Александровну.
Но она вдруг рассмеялась:
– Значит, вы рекомендуете мне не исправлять дверь?
– Знаете…
– Ну ладно, оставьте рукопись! Я еще раз посмотрю…
Петр Иванович шел по двору мимо клена, но даже не посмотрел на него. Вот здесь, справа, намечался навес для дверей и окон. Он не сделал навес, только укрыл «столярку». А что такое укрыть? Вода всюду попадет.
Глава десятая
Новый начальник
Важину всегда казалось, что люди в жизни только и делают, что откладывают свои намерения, и что жизнь есть не что иное, как цепь отложенных дел.
Он помнит, еще студентом то и дело откладывал выполнение курсовых проектов, за что получал строгие внушения. Наконец, чтобы заставить себя сделать вовремя очередной проект, он повесил в аудитории широковещательное обязательство – выполнить задание на один день раньше срока. Товарищи читали обязательство, смеялись до слез. Даже в стенгазете это обязательство появилось в качестве веселой шутки.
Каково же было удивление всех, когда он сдал проект с опозданием всего на одну неделю.
Больше всех это поразило самого Важина. Он высчитал, что, если в следующий раз примет обязательство – выполнить задание на семь дней раньше, его можно будет закончить точно в срок.
Очередной проект был назначен к 30 апреля (под первомайский праздник). Прошло пятое апреля, десятое. Наконец друзья по старой привычке начали укорять Важина, почему он не приступает к работе… Он только посмеивался. У него ведь был совершенно безотказный способ, и он не спешил повесить свое обязательство. В мае за невыполнение проекта Важина сняли со стипендии. Друзья в складчину платили за его обед. Способ был действительно хороший, но Важин все время откладывал повесить обязательство…
Через два года, уже работая, Важин захотел ввести себя в жесткие рамки – расписал задания на неделю вперед. Ничего не помогло, – в пятницу, когда он проверил исполнение, оказалось, что за день он выполнил только одно дело, большинство же заданий пришлось перенести на следующую неделю.
Да, жизнь – это цепь отложенных дел… Но может быть, успокоил себя Важин, если бы люди ничего не откладывали, нарушилось бы равновесие жизни и она пошла бы кувырком?.. Каждое утро, приезжая в свой кабинет-купе, он вынимал из широкого ящика стола листок-памятку. На первом месте была запись: «Подъехать на стройку к Кругликовой». «Надо ехать», – решал он.
Потом пробегал записи на листке календаря. Это были срочные дела: «Встреча с Некрасовым» (тот задерживал выполнение фундаментов); «Металл» («Будь он проклят! сколько с ним возни! Нужно защищать заявку даже на несколько метров уголка»)… «Подождут! Надо к Кругликовой!..» Потом Важин брал книгу телефонограмм. Мелкими буквами, которые клонились то влево, то вправо, тут были записаны вызовы на многочисленные совещания, заседания, оперативки… «Все равно, – решал Важин, – к Кругликовой!»
Но когда он уже выходил, его догнал тревожный телефонный звонок: старший прораб Пирогов, который сдавал сразу два корпуса, требовал его к себе… Вот тут Игорь Николаевич сдавался. Ибо важнее дела, чем сдача в эксплуатацию домов, у строителя не было и быть не могло.
Только сегодня, отложив несколько важных дел, он попал на стройку к Аксиоме.
Никогда Важин не думал, что эта, казалось, простая, приветливая девушка могла быть такой язвительной и требовательной.
– Вы ведь обещали приехать позавчера? – холодно заметила она.
– Да, обещал. Вы уж извините, замотался. – Важин широко улыбнулся. Он знал силу своей улыбки и по-приятельски протянул руку.
– Государственные дела?
– Ну, государственные они, конечно, относительно. Вы, может быть, дадите свою руку?.. Ну ладно, я вроде нарушил этикет – женщина руку подает первой. («Черт побери, неужели не удастся ее уговорить?!»)
– Я ведь вас предупреждала, что нахожусь в отпуске и не приду на стройку. Этикет вы нарушили не сейчас, а позавчера. Этикет начальника, который должен быть внимательным к людям и держать свое слово.
Важин еще не сдавался.
– Согласен, виноват… Но дело сейчас, Нина… – тут начальник посмотрел на Аксиому и быстро добавил – …Петровна, не в этом. Просто искал, вызывал людей. Нет никого, кто мог бы вас заменить…
Они сидели за разными столами. Аксиома – за маленьким, что стоял в углу прорабской, Важин – за столом Самотаскина.
Он сдвинул в сторону чертежи, которые Петр Иванович всегда складывал аккуратной стопкой. Сделал это небрежно и при этом, как показалось Аксиоме, даже посмотрел на свою руку.
«Наверное, еще и брезглив». Аксиома вдруг представила себе, что Важин пришел сюда работать прорабом вместо Петра Ивановича, и тут же решила, что ни одного дня с ним бы не работала. «С чего это я вдруг так озлилась?!» – подумала Аксиома. И сразу по ассоциации ей вспомнилось, как она с подругой недавно выходила из театра. Впереди какой-то крупный мужчина, оберегая свою спутницу, бесцеремонно толкал других женщин. Анета (Анюта) назвала этого человека «грубияном в квадрате». Его почему-то больше всего обидело не то, что его обозвали грубияном, а именно «в квадрате». Он громко потребовал объяснения. Но его спутница извинилась перед Анетой и резко сказала, что объяснит ему сама. Аксиоме казалось, что Новый начальник поступил именно так: он не посчитался с тем, что портит ей отпуск, бесцеремонно загрузил непосильной работой, да еще два дня прятался от нее. Вряд ли он так поступил бы со своей милой скрипачкой…
И все же это была только внешняя причина ее раздражения. Где-то подспудно жило недовольство собой, своей слабостью. Она не смогла изменить железный ход стройки. Все: и система зарплаты рабочих, и многочисленная отчетность, и, в конце концов, разные стимулы – толкало стройку только в одном направлении: больше, больше! Скорее, скорее!
Правда, на стройке висел плакат, призывающий сдать корпус с оценкой «хорошо». Но она, да и все знали, что лозунг формальный.
Аксиома недавно увидела, как мучаются люди, живущие в новых домах. Композитор не спит, не работает от шума сверху; летчик-испытатель не может отдохнуть после своей трудной, опасной работы от шума через стену; в доме на Амурской – об этом рассказала Маша – жильцы не могут открыть двери… Никто не догадывается, но она обрадовалась, когда временно стала прорабом, хотела повернуть все по-другому. Не получилось: слабая она! Поэтому перестала себя уважать… И Важина не уважает… Когда он пришел, сразу: качество, качество! А получился пшик… Вот он сидит перед ней, довольный, чистенький, с улыбочкой красавца мужчины. Хочет ей внушить и дальше работать прорабом… Да нет, дураков мало.
– Нет никого, чтобы заменить? – повторила она слова Важина. – Это меня не касается… Ведь Петр Иванович просил вас отменить его отпуск.
Важин понял, что с Аксиомой нужно по-другому. Он встал. Да, тут уж ничего не поделаешь, придется… Она не уступит. И, уже приняв решение, ему вдруг захотелось просто так, для себя, понять, почему она переменилась.
– Вот что, Нина… – Он сказал это дружелюбно, сейчас уже можно и без отчества. – Человека действительно на ваше место нет. О Петре Ивановиче не может быть и речи… Но вы, наверное, правы. Что ж, завтра не выходите на работу. Только, – он пристально посмотрел на нее, – после того, как мы решили… В общем, мне кажется, дело в другом, не в отпуске. Правда?
– Да.
– Я не настаиваю – не имею права. Но может быть, есть смысл рассказать мне истинную причину.
– Может быть.
Он посмотрел на часы:
– Ничего, подождут. Я слушаю вас, Нина.
…У ворот стройки они остановились.
– Я должен вам ответить, – сказал Новый начальник. – Но, по правде говоря, я не готов. Конечно, вы правы, что на стройке качеством не занимаются как следует… Но мне кажется, некоторые ваши утверждения ошибочны. Вы говорите «бог качества» и «бог количества». Скажите, а почему они, ваши боги, должны между собой враждовать? Разве их нельзя помирить?
– Нет, нельзя.
– Разве? Подумайте, ведь без количества не может быть и качества. Качество не в воздухе висит. И если вы хотите знать, Алешка во многом прав. Его бригада скомплектована только для монтажа. Если он будет делать навес для столярки, он не выполнит план…
– Ах, план? – иронически повторила Аксиома. – Вот отсюда все и берется. Запишут одни люди цифры, может быть И недостаточно продуманные, а другие люди из них делают фетиш. И вот уже простые цифры получают название «план», который не подлежит обсуждению. Его надо выполнять. Так?
– Да, план надо выполнять. Оттого, что он не всегда хорошо обдуман, не значит, что к выполнению плана нужно относиться легкомысленно. – Новый начальник помедлил. – Пожалуйста, только не подумайте, что я вас агитирую… Вы говорили со мной очень откровенно, и мне хочется быть с вами тоже откровенным. Сейчас я говорю то, что думаю, в чем я глубоко уверен. Все наше хозяйство, Нина, построено на плане. Если его не будет, у нас все развалится. План должен выполняться сверху донизу, если хотите, – да, в какой-то мере его надо фетишизировать, как вы выразились.
– Значит, столярные изделия должны мокнуть под дождем?
– Нет, не должны. Я пришлю вам плотников, они сделают навес. А Кусачкину сделаю внушение. Он обязан был выполнить ваше распоряжение. Хотя повторяю: он прав.
Им обоим вдруг захотелось посмотреть друг другу в глаза.
– Я рад, что мы поговорили откровенно, – Важин протянул руку. – Что касается качества, я не готов к разговору. Подумаю… Мне только кажется, что тут, как в каждом деле, нужна система, по-кустарному не выйдет. Подумаю.
– Одну минуту. – Аксиома улыбнулась. – Я вам что-то скажу. И тогда мы попрощаемся… Говорите, нужна система. Может, это и так. Но скажите, Игорь Николаевич, почему это у нас, когда речь заходит о том, что нужно навести порядок на данном, конкретном участке, мы сразу начинаем говорить и мыслить в государственном масштабе? А? Я, – Аксиома показала на себя пальцем, – мастер, сейчас и.о. прораба, хочу навести порядок у себя на участке… Вы, – она, все так же улыбаясь, показала пальцем на Нового начальника, – начальник СУ и обязаны – да-да, именно обязаны! – мне помочь. А вы сразу о системе… Или, может быть, вас переводят в министерство, Совет Министров?
Новый начальник рассмеялся:
– Нет, пока не переводят.
– Ну, тогда… – Аксиома подала ему руку.
– До свидания, Нина. Я буду думать.
Из-за этой встречи Новому начальнику пришлось отложить важные дела. Но когда, уже в конце дня, он уезжал из конторы и, сидя рядом с водителем, по привычке оценивал день, он не пожалел о потраченном времени, разговор с Кругликовой был интересен. Оказывается, эта девушка в белом свитерке и синих брючках с надписью «Texas», которая так мило улыбалась при первой встрече, могла быть холодна и насмешлива ну как… ну как? Черт побери, ведь не скажешь «как герцогиня»? Он даже усмехнулся: правда, смешное сравнение? Но в обиходе начальника строительного управления не было никого, с кем бы он мог сравнить Аксиому.
Да и вообще, думал Новый начальник, как странно, что современность и эта самая научно-техническая революция, которые создали на производстве так много новых слов, в быту были очень скупы. Ему приходится сейчас применить слово «герцогиня». Герцогиня! А ведь за всю жизнь он даже в кино не видел герцогиню…
Ну, ладно, он отвлекся от главного… Главное, конечно, эти самые «боги» количества и качества. Так чего же требует уважаемая Нина Кругликова? Оказывается, не больше не меньше, как ликвидации количества… Да наступит эра качества, без количества!.. Так, так, тут, конечно, она не права. А с министерством права… Поддела здорово!
Машина проскочила по проспекту и остановилась перед красным светофором. Рядом вздрагивали, казалось, притоптывали от нетерпения «Волги», «Москвичи», «Жигули». Его шофер, молодой человек в сверхмодных ярких полосатых брюках и весь в кудряшках, спросил:
– Игорь Николаевич, у вас концерт в котором часу?
– Ах, черт побери, забыл совсем!
Зеленый свет. Машины рванулись вперед. Несколько секунд водитель нагонял машины, ушедшие вперед.
– Я вас у дома подожду.
– Нет, не надо. Ваш день заканчивается. Везите в Колонный зал.
Вчера Инна, скрипачка, пригласила его на концерт.
– Я там ничего не пойму, Инна, – отбивался он. – Ей-богу, вот если построить вашему оркестру дом – пожалуйста. Избавьте меня, Инна, от концерта. А?
– Что значит не поймете, Игорь? Конечно, в музыке нельзя высказать мысль: «Какая сегодня хорошая погода», но она помогает человеку развить свою культуру переживаний…
– Вот видите, – сопротивлялся Игорь Николаевич, – как сложно – «культура переживаний». А если ее у меня нет?..
Добили Игоря Николаевича стихи, которые прочла ему скрипачка:
– Послушайте, Игорь, как хорошо написал поэт:
Но и сейчас, когда оркестр играет
Свою неимоверную игру,
Как нож с березы, он с людей сдирает
Рассудочности толстую кору.
Правда, хорошо, Игорь? У вас слишком много рассудочности…
Он сдался. Да, в нем много рассудочности, это верно. Может быть, действительно…
Шофер свернул в переулок. Они подъехали к Колонному в семь. В распоряжении Важина было еще полчаса. Но он едва-едва успел занять свое место. Конечно, Инна Андреевна по обыкновению ошиблась.
Как он ни старался увлечься музыкой, не получалось. Почему-то мысли ускользали в сторону.
Он смотрел на спину дирижера, еще сравнительно молодого человека. Руки дирижера да еще палочка – он это знал – должны были помочь ему воспринять музыку. Но суховатые движения рук ничего не говорили. Важину вдруг показалось, что звуки оркестра поднимаются над сценой вертикально вверх («Словно пар при бетонировании», – подумал Игорь Николаевич), в зал они не доходят, слышен только шум. Оркестр словно играет для себя.
Усмехаясь, он подумал, что звуки, наверное, скопляются там наверху, над сценой, «про запас». Вот не придет дирижер на концерт, – заболеет, скажем, – рассядутся оркестранты, станут смотреть на публику, а сверху спустят спрессованный пирог звуков, которые ринутся в зал.
Он попробовал закрыть глаза, но сразу их открыл: зачем ходить на концерт, ведь мелодию можно услышать по радио. Тогда он сдался, решив, что симфоническая музыка не для него. А кто же они, те избранные, у которых развита «культура переживаний»?
Он осмотрелся, но люди вокруг были такие разные, что никак нельзя было подвести их под общий знаменатель. Мысли сразу вернулись к работе, стройке. Как же он завтра выйдет из положения? Заменить Нину Кругликову некем… Придется стройку временно взять на себя… На себя! Он и так очень много взял на себя.
…Главный инженер попросился в отпуск? Иди. (Показать, мол, силу свою!) Зубр Самотаскин? Иди! (Показать, что фокусы с ним не пройдут!) Кругликова? Иди! Эх!.. Конторские, то есть аппарат стройуправления, странные какие-то. Все спаяны как один человек, гнут свою линию, гнут… Мол, начальники приходят и уходят, а аппарат остается, аппарат – вечен. Работают они, конечно, неплохо, но так, будто его в конторе нет. Каждый по своему «желобку»… Желобок, желобок… А он ведь на концерте. Нужно хотя бы посмотреть на Инну… Вот она, в третьем ряду…
Поляков этот странный… Старший прораб. Обычно секретарь партбюро работает в аппарате. С таким легко – слушается… Зависим от начальника. Этот – «извините, Игорь Николаевич, могу приехать только после работы». Занят, мол… Уклончив: «Это мы на бюро, Игорь Николаевич, обсудим…» – «Ну а ваше мнение?» – «Вопрос серьезный, надо на бюро посоветоваться…» Да-а… Все орешки трудные: контора, секретарь, Самотаскин, Аксиома… Кстати, почему ее прозвали «Аксиомой»?
