Текст книги "Строители"
Автор книги: Лев Лондон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 54 страниц)
– Посуда кончается, Виктор Константинович, – озабоченно сказал Роликов, вытаскивая из бетона вибратор. Его лицо осунулось, резче обозначились морщины.
Мне вдруг стало его жалко.
– Может, зайдете, обсудим, – предложил я.
Роликов быстро посмотрел на меня.
– Не могу. Товарищ Быков график подачи бетона уплотнил. Ребята не справляются…
И вдруг я увидел нас со стороны: его, пожилого, не очень крепкого человека, усталого, с ног до головы измазанного раствором; себя – молодого, здорового, в легкой белой рубашке. Мне вдруг стало мучительно стыдно, захотелось, как когда-то, получить брезентовую спецовку, каску, рукавицы и стать рядом с ним. «Отдохните, Роликов, – сказать ему. – Я поработаю, вы устали».
Но я так не делаю. Не принято… Говорят, что каждый должен заниматься своим делом. Наверное, если б я все-таки начал бетонировать, надо мной бы посмеялись… Может быть. Но много раз потом я буду мысленно видеть эстакаду с большим желтым щитом, под ней – уставшего, озабоченного Роликова… Конечно, посмеялись бы, но мне было бы легче… «Сантименты?» – усмехнется кто. Согласен – «сантименты», но видели ли вы Роликова в тот момент под эстакадой?.. Видели?!
– Хорошо, Владимир Николаевич. Я займусь посудой.
Целый день я занимался опалубкой и арматурой. Вечером меня вызвали в главк. У начальника главка был Померанцев.
– Скажите, Нефедов, – строго спросил начальник главка, – с чего начинается стройка?
– Не понимаю.
– Повторяю, с чего начинается стройка?
– Ну… с фундаментов, – неуверенно ответил я.
– Нет!
– С освоения площадки: забора, бытовок, планировки.
– Нет! – еще резче сказал начальник главка.
– Если еще раньше – то с проекта.
– Нет!
Я пожал плечами:
– Тогда не знаю.
– Стройка начинается с материалов. – Начальник главка подошел к окну. – Можно нарисовать небывалый, как сейчас говорят, пронзительного очарования фасад здания, начертить самые логичные планы, – он говорил, глядя в окно, – построить чудесные бытовки и даже выкопать котлован. Но, – начальник главка повернулся и строго посмотрел на меня, – если не решены материальные вопросы, фасады превратятся в простые картинки, бытовки – в непонятные деревянные сараи, а котлован – в обыкновенную яму. Вы это понимаете? Материалы не падают с неба.
Я молчал.
– В глубокой древности, правда, – начальник главка подошел ко мне, – зафиксирован случай, когда небесная фабрика сбрасывала на землю свою продукцию – манную крупу… Но эта фабрика уже давно ликвидирована, кажется, как нерентабельная.
– Есть еще лунные материалы, – продолжил в тон ему Померанцев, – килограмм материалов, доставленный оттуда, стоит сотню миллионов рублей – вполне приемлемая цена.
Начальник главка сел за стол.
– Материалы выпускают земные заводы. С получения гарантий, что заводы поставят материалы в нужные сроки, в нужном количестве и нужного качества, – вот с чего начинается стройка. Это вам понятно?
– Понятно.
– А вы чем занимаетесь? Ну, сделаете фундаменты, а потом что? Законсервируете стройку?
– Быков на него жалуется, Сергей Платонович, – подлил масла в огонь Померанцев, – путается в производственные дела.
– Поезжайте с конструктором на заводы, согласуйте все детали каркаса в первую очередь… Через неделю доложите.
– Хорошо.
– Вы помните, надеюсь, я вас предупреждал: в мелочи не путаться… готовиться, думать.
– Помню.
– Идите.
Когда я был уже у дверей, начальник главка с усмешкой добавил:
– Там у вас на стройке бригадиром Роликов, он кого хочешь втянет в производственные дела. Сейчас Роликов вам противопоказан. Ясно?
Я ничего не ответил.
Шофер главковской машины Коля вез меня на стройку.
– Очень пилили? – спросил он. Чем-то его усмешка была похожа на усмешку начальника главка.
Ему я тоже не ответил.
…На стройке я попросил Елену Ивановну срочно вызвать Быкова.
– А если он не пойдет? – Она помяла в пепельнице окурок.
– Скажите, что я приказываю.
– Ого! – Она с интересом посмотрела на меня. – Наверное, в главке накачали. Да?.. Костырин тоже, когда приезжал из главка, был очень решителен. – Елена Ивановна сняла трубку и указательным пальцем, на котором красовалось кольцо с огромным зеленым камнем, начала лениво набирать номер. – Потом он остывал, Костырин.
– Елена Ивановна, если можно, поскорее. Ведь, наверное, Костырин, приезжая из главка после накачки, делал замечания и секретарю.
Она рассмеялась.
– Мне нравится ваш юмор, Виктор Константинович, английского типа, без нажима.
Я прошел к себе.
Быков не появлялся. Разговор с ним будет трудным. Я буду неправ, путаться в мелочи мне нельзя. Но сейчас в нарушение указаний начальника главка, чего бы это мне ни стоило, я заставлю Быкова срочно сделать все для Роликова. Заставлю!.. Я не могу взять лопату и работать вместо Роликова, но помочь я ему обязан. Жесткая, холодная правда законов управления на этот раз подождет…
Быков пришел только через час. С ним были Ким и Роликов. Здороваясь, Ким, как всегда, очаровательно улыбнулся, Роликов устало опустился на стул, несмело посмотрел на, меня.
– Вы опоздали на целый час, Владимир Яковлевич. Я буду вам благодарен, если в будущем вы будете приходить быстрее.
Быков не ответил. Он мрачно смотрел на противоположную стенку. Трудно сказать, легко ли ему давалось молчание, во всяком случае мое замечание повисло в воздухе.
Пришлось снова говорить мне:
– Вы получили мою записку о посуде для бетона?
Быков молчал, потом, когда я уже потерял терпение, он хрипло, не глядя на меня, спросил:
– Вы были в главке?
– Да.
– Что вам там сказали?
Я знал, что он задаст этот вопрос, и подготовился, решил сказать, что это его не касается, или соврать что-нибудь, но неожиданно для себя вдруг сказал:
– Мне приказали, чтобы я не вмешивался в текущие производственные вопросы.
Быков быстро посмотрел на меня, его недовольное лицо смягчилось.
– Я не думал, что вы так прямо скажете… Ким, ты слышал?
– Слышал.
– Роликов?
Бригадир опустил голову:
– Слышал.
Быков поднялся.
– Вроде ясно, на этом разговор, думаю, можно закончить. Я специально их взял, – он показал на Роликова и Кима, – чтобы и им все было ясно.
Я дал ему еще минуту-две покуражиться, потом, когда Он уже был у двери, резко сказал:
– Разговор не закончен!.. Для того чтобы все было ясно, как вы говорите, вы завтра в точности выполните все указания, которые были в моей записке… Неукоснительно!
Быков чуть толкнул дверь, она медленно открылась.
– Ну а главк? – спросил он.
– Главк – это для меня.
Опять на его лице появилось подобие улыбки.
– Ну, а если я не выполню, что вы сделаете?
– Кажется, два года назад при таких же обстоятельствах мне задали этот вопрос… Тогда я ответил, что сделаю сам. Вам я скажу так: все будет сделано… с вами или без вас.
Краска прилила к лицу Быкова. Он, чуть переваливаясь, быстро подошел ко мне:
– Если говорить прямо, по-прорабски, то мне начхать на угрозы. Но я все-таки сделаю то, что вы требуете… Знаете почему?.. Потому что вы сказали правду о разговоре в плавке, вы могли ее не сказать. – Показывая на меня и усмехаясь, Быков сказал Киму: – Они, – он так и сказал – «они», – играют в благородство, но и мы не лыком шиты, правда, Ким? Возьми, – он протянул Киму бумажку, – вот его записка, сделаешь!.. – Потом повернулся ко мне, щелкнул подтяжками: – Честь имею! Кажется, так нужно сказать?
Мы помолчали. Было ясно, что, хотя Быков подчинился и ушел, «поле боя» осталось за ним.
– Я пойду, – Ким поднялся. – Еще дел целая куча.
Роликов остался сидеть, все так же опустив голову.
– Вот, Роликов… – начал я. Он тут же поднял голову, я замолчал, все же приятно услышать от него слова благодарности.
– Вы знаете, Виктор Константинович… мы еще раз обсуждали предложение о бригадном подряде. Все мои хлопцы, а вы знаете, какие они – золото, говорят…
Короче, Роликов просил еще раз обсудить его предложение.
Я не забыл о задании начальника главка. Пока Быков, щелкая подтяжками, всеми способами подгонял стройку, пока Ким с обворожительными улыбками показывал ее многочисленным посетителям, пока, наконец, Роликов, получив посуду, удовлетворенно принимал бетон, мы с «бестелесным» конструктором Раковым объезжали поставщиков. Как сейчас говорят, «заводы-изготовители» (странный термин! Как будто существуют заводы, которые не изготовляют).
Начальник главка оказался прав: заказать на заводах нетиповые конструкции – трудно. Хотя время было мирное, но почему-то перед заводами оказались все виды военно-инженерных препятствий. Особенно сосредоточивались они у здания главка строительных материалов, точнее, на третьем этаже, в комнате Евгения Александровича.
Комната на первый взгляд (ох этот первый взгляд!) была сугубо мирной: стол побольше, стол поменьше, телефонный столик, несколько красных стульев, вот и все. Да и сам Евгений Александрович военные действия вроде не открывал. Он только тонко усмехнулся, выслушав нашу просьбу, поднял и опустил телефонную трубку, нажал кнопку звонка, подождал, но никто не вошел, деловито переложил папки на столе. Но как только Раков закончил, быстро сказал:
– Этого заводы изготовить не смогут.
– Не понимаю… – начал я.
Это «не понимаю» стоило нам дорого. Евгений Александрович тут же прочел длинную лекцию, из которой явствовало, что заводы (он сказал: «мои заводы») не имеют форм для наших конструкций. Остановился подробно на перспективах усовершенствования форм и вообще – развития заводов. Получалось, что лет через пяток он, Евгений Александрович, сам придет к нам и чуть ли не на коленях будет просить этот заказ. Но пока… Евгений Александрович только развел руками.
Я попробовал возразить ему, Евгений Александрович снисходительно выслушал и в ответ прочитал еще одну лекцию, уже подлиннее, о перспективах развития сборного железобетона в стране.
Раков молча рисовал на бумаге какой-то эскиз… Тогда я сдался.
– Что же делать, Евгений Александрович? Посоветуйте, – взмолился я.
Руки Евгения Александровича снова пришли в движение, повторив привычные манипуляции с телефонной трубкой, звонком и папками.
– Сожалею…
Мы поднялись. Я вопросительно посмотрел на Ракова.
– Поедем в главк, пусть добиваются. – Он сунул эскиз в карман.
Евгений Александрович, тонко улыбаясь, пожелал нам успеха.
– Будет нам сейчас! – сказал я в машине.
Раков только пожал плечами, как бы отметая компанию, в которую я его приглашал, – вместе получить взбучку от начальника главка.
И в самом деле, в главке он сел в конце стола и принялся что-то рисовать.
– Ну? – сухо спросил начальник главка.
– Отказали, Сергей Платонович, – жалобно сказал я. – Ссылаются на отсутствие форм.
– Ну, что я вам говорил? Стройка начинается с обеспечения?
– Да, Сергей Платонович… Но как быть с формами?
Глава шестая
Инженер Цола Милова из Софии
Двадцать шестого июля (запомним эту дату) Цоле Миловой, совсем еще молодой женщине лет двадцати шести, не более, сообщили, что сегодня ее примет заместитель Председателя Совета Министров ровно в одиннадцать часов утра.
– Не понимаю, – волновалась Милова, – что значит Совет Министров? Наверное, ошибка. И почему «примет»? Я разве просила о приеме?
Директор объединения развел руками, улыбнулся:
– Сам удивляюсь. Конечно, точнее было бы сказать – «вызывает», но такова обычно форма вызова в Совет Министров.
– Да нет, не может быть, – снова повторила Милова. И потом, как про себя отметил управляющий, с чисто женской логикой добавила: – Я же переодеться не успею.
Директор вздохнул – сегодня снова жарко. А эти столь модные сейчас стены из алюминия и стекла как будто созданы для того, чтобы поджаривать пожилых полных мужчин. Какого черта согласился он с архитекторами из Софийского проектного института? Эта ошибка, кажется, будет стоить ему очередного инфаркта.
Все еще мысленно кляня архитекторов, он сказал стандартную фразу, которую во всех странах мира, на всех языках говорят в таком случае:
– Вы и так будете хороши.
Но, сказав это машинально, он посмотрел на Милову и искренне добавил:
– Честное слово, он залюбуется. Вот какие у нас женщины!
Милова тоже улыбнулась, подумав, что интересно было бы уточнить, где это «у нас»: в Болгарии, Софии или, может быть, в объединении, которым директор руководит уже десять лет? А впрочем, зная хоть немного характер директора, можно было без ошибки определить, что он имел в виду именно объединение.
Ну, идите, милая, готовьтесь. – Директор вздохнул: вот бы ему быть таким худощавым, тогда и жара не страшна… А ведь совсем недавно… Эх, что вспоминать!
Было только десять часов пятнадцать минут, когда Милова вышла из треста. Она не спеша прошла улицу Вашингтона, многолюдную и оживленную, потом сквер, украшенный яркими коврами цветов, оккупированный молодыми мамашами с колясками, вышла на площадь Ленина. Здесь полукругом расположились здания: Центрального Комитета, правительства, Госплана. Ей нужно было идти влево – в Совет Министров.
Конечно, как это всегда в жизни бывает, когда не хочешь опоздать, приходишь раньше. Пришлось ждать в приемной.
Заместитель Председателя встал, чтобы поздороваться, но не вышел ей навстречу из-за стола. Он заглянул в листок бумаги, лежащий перед ним на столе.
– Здравствуйте, инженер Милова! Садитесь, пожалуйста.
– Здравствуйте, – Милова села в кресло. И так как хозяин кабинета молчал, добавила: – Конечно, мне приятно, когда моей особой интересуется Совет Министров, но никак не могу понять причину вызова. – Она сказала это резче, чем хотела, так как заместитель Председателя рассматривал ее, а Милова, во-первых, не любила, чтобы на нее пристально смотрели, а во-вторых, считала, наверное резонно, что уже пора бы объяснить причину вызова.
Заместитель Председателя улыбнулся:
– Молода очень.
Это замечание не раз слыхала Милова на работе. Она быстро ответила:
– Виновата. В ближайшие годы постараюсь исправиться.
Он снова улыбнулся:
– Вы работаете на строительстве восемь лет? Знаете отделочные работы?
– Да.
– Знаете русский язык?
Это уже становилось интересным – «русский язык»!
Милова ответила по-русски, что знает и любит русский язык.
Заместитель Председателя встал, подошел к окну.
– Скажите, товарищ Милова, как бы вы отнеслись к предложению поехать в Москву? – вдруг быстро произнес он. – И принять участие в строительстве дома СЭВ?
– В Москву? Это… это очень для меня неожиданно.
– Понимаю. Знаете что, подумайте, и мы подумаем. Ваше решение скажете директору объединения.
Так закончился разговор инженера Цолы Миловой в Совете Министров. Мне Милова рассказывала, что тогда она себя ругала: прежде всего за резкость в разговоре – ну разве так можно?! Что подумали о ней в Совете Министров, наверное, посчитали невоспитанной девицей, куда такую в Москву, на международную стройку? Потом ругала себя за то, что не дала сразу согласие. Скажите пожалуйста, «очень неожиданно»! Да ведь она всю жизнь мечтала поехать в Советский Союз. Специально язык изучила. Надо было сразу спросить: когда выезжать? Это бы произвело впечатление. Вот, мол, какая она деловая… И наконец, как она сразу не сообразила, что директор, этот хитрый толстяк, все знает… Нужно было выпытать у него причину вызова, подготовиться… Эх, ну конечно, сейчас ничего не выйдет!
К удивлению Миловой, на следующий день директор снова вызвал ее и как о чем-то решенном сказал:
– Садитесь, Цола! Давайте обсудим вашу поездку в Москву.
– Но вы ведь даже не спросили моего согласия?
Директор только усмехнулся («Хитрый, черт!» – подумала Милова).
– А потом в Совете Министров…
– Милова, мы даром теряем время. Как, по-вашему, разговаривал бы я сейчас о поездке, если б там были против?
Директор нажал на кнопку вентилятора.
– Значит, я там понравилась?
– Да, очень! – директор повернул к себе вентилятор, несколько секунд блаженствовал. – Мне сделали замечание, что я не очень хорошо воспитываю своих инженеров. Вечно я за вас отдуваюсь, Милова.
– Сами виноваты. Нужно было мне сразу все рассказать, а не скрытничать. Тогда бы я там представилась в виде ангелочка.
– Знаете что! – вдруг вспылил директор.
Но Милова уже взяла ручку и блокнот, с озабоченно деловым видом сказала:
– Слушаю вас… – Она наклонилась над блокнотом. – Все записываю, как вести себя в Москве.
Ну что с ней поделаешь?! Директор снова подвинул к себе вентилятор. Вообще бы нужно было послать кого-нибудь постарше, опытнее, но сейчас, говорят, век молодых.
– Вы едете в Москву с бригадиром столяров и архитектором. Главный вопрос, который вам нужно решать на месте, – степень нашего участия.
– Брать на себя побольше или поменьше? – все так же держа наготове карандаш, спросила Милова.
– Вы, может быть, спрячете карандаш? – вспылил директор. – Решите это на месте, в Москве.
Милова черкнула карандашом в блокноте.
– Что касается вашего предложения о подъеме перекрытий, там – ни слова. Слышите?.. Я спрашиваю: слышите?
– Слышу, товарищ директор.
– Ни слова! Тут еще много неясного, срамиться в Москве не хочу. Понятно?
– Понятно, товарищ директор.
Скажите, что может быть приятнее после рабочего дня, трудного и длинного, после целого путешествия (я не оговариваюсь, именно путешествия), когда добираешься домой на метро, в автобусе и потом еще две остановки на трамвае, после мытья сковородки, на которой уже застыл жир и остаток яичницы, взять газету и толстую книгу, сесть в кресло и, настроив телевизор, получитать-полусмотреть, твердо зная, что вот сейчас, с двадцати часов тридцати минут до утра, – время твое, личное.
Вы можете спросить: а зачем еще толстая книга? Кажется, достаточно читать газету и смотреть телевизор. Толстую книгу, конечно, я не успею почитать. Но вот она лежит на столике, рядом со мной, стоит только протянуть руку, и я могу ее взять. Москвич меня быстро поймет. Он тоже в любой момент может пойти в Большой, Малый, на Таганку, но почему-то ходит туда раз в год.
«Тик-тик, – говорит будильник (в отличие от обычных смертных, которые твердят «тик-так»). – Тик-тик – один!»
«Чепуха! Почему один?! Могу сейчас позвонить…»
«Тик-тик!»
«Ну, до некоторой степени ты прав. Соседка? (Будильник пошел быстрее.) Соседка, конечно, уж не та… Ну, виноват, перестал реагировать на полуоткрытые халатики, и вообще у нее теперь другой…»
«Тик-тик?»
«Ну… Прихожу как-то пораньше. Дверь ее квартиры открывается, выходит какой-то кривоногий человечек, за ним – она. Глаза у нее, понимаешь, словно выпитые…»
Резкий телефонный звонок прервал милую беседу с будильником.
Я еще не брал трубку… Вся моя жизнь пронизана телефонными звонками. Великое изобретение человечества, заключенное в маленький пластмассовый ящичек, мучило меня еще с прорабских времен. Первое время по неопытности я думал, что от него можно удрать, прятался в подвале, поднимался на шестнадцатый этаж, выходил со строительной площадки на улицу – но все напрасно. Табельщица Маша или кладовщица Тоня бегали по площадке с возгласами, что меня требуют к телефону. К розыску подключались все работающие, и, куда я ни приходил, меня со злорадным облегчением оповещали о телефонном звонке.
Я сдавался, покорно шел к телефону, оказывалось, что звонил какой-нибудь третьестепенный работник Егоркин по такому пустяковому поводу, что он и сам, пока меня искали, забывал, для чего я ему требовался. Если б Егоркин пришел на стройку, конечно, никто бы и не подумал искать меня, но таковы уж люди, преклоняются перед этим чертовым телефоном.
Когда меня назначили главным инженером стройуправления, я первым делом с жалостью подумал о телефоне. Ведь я целый день буду разъезжать… В первое утро новой работы, выходя из конторы, я похлопал телефон по блестящему животику. «Ну, милый, – сказал я соболезнующе, – до вечера, не скучай!»
Снова я был наивен. Хотя объект, куда я через час приехал, находился от моего телефона километров за пятьдесят, прораб с тем же оттенком злорадного облегчения сообщил, что меня просили срочно позвонить в контору. То же самое было на второй и на третьей площадке.
Только раз в жизни телефонные звонки от меня отстали. Это было в заброшенном доме отдыха, где-то по Ярославской дороге. Я приехал туда январским ранним утром. Все тут было мило, как мечталось: деревянный колодец с высоким журавлем, маленькие, тоже деревянные, избушки, которые именовались корпусами. Рядом с корпусами – высокие ели и сосны. На одной сосне дятел настоящий, а не телевизионный, из передачи «В мире животных», непрерывно, словно по особому наряду, стучал по дереву. Куда ни посмотришь – чистый, непримятый снег.
Из столовой выскочила крепкая девушка в валенках на босу ногу.
– Скажите, где тут приемный покой? – спросил я.
– Да вы что?! – Она подняла на меня острые, насмешливые глаза. – Да заходите.
Меня прежде всего покормили (ложки были деревянные) и тут же я узнал, что приемного покоя нет, что могу я занимать любую из трех свободных комнат в избе – корпусе номер 3, а самое главное – в доме отдыха телефона нет, а ближайший телефон находится на почте за лесом.
– Километров шесть будет? – в надежде спросил я.
– Нет, все двенадцать.
День я провел как в раю. Я был уверен, что оказался в раю зимнего типа. Но к вечеру пришло ошеломившее меня сообщение: работники почты по методу какого-то отделения связи на Урале будут заезжать на санях в дом отдыха при телефонном вызове. Ночь я спал плохо, все слышались телефонные звонки. Но случилось чудо: повалил такой снег, что начисто занес все дороги. Дом отдыха отрезало от почт, баз снабжения, железных дорог, мы стали, можно сказать, самостоятельной планетой.
Кругом вздыхали отдыхающие, а я торжествовал: вот уж сейчас телефоны оставят меня в покое!
Так я провел трое суток: ел, спал, гулял на лыжах, принял участие в самодеятельности, культработник даже вручил мне грамоту… На четвертый день я почувствовал, что мне чего-то недостает. Конечно, сейчас тяжело признаться – мне не хватало телефонных звонков. То есть, собственно говоря, не самого звонка, и всего того, что является причиной его: кто-то срочно разыскивает, кто-то меня требует – я нужен…
К черту чистый снег, к черту дятла и колодец с журавлем, нужен ли я в этом мире кому-нибудь или все забыли обо мне?! Полдня, проваливаясь в снег по пояс, я шел по занесенной дороге – к поезду… Утром у меня в квартире раздался первый телефонный звонок… Да, я был нужен!
Телефон все звонил. Наконец я снял трубку.
– Ты что, Виктор, спал или специально к телефону не подходишь? – начал выговаривать мне Померанцев.
– Я нужен?
– Конечно, нужен, иначе чего бы это я звонил. Что за глупые вопросы? Слушай, завтра в десять утра из Софии прилетает группа товарищей. Они будут строить с тобой… Нужно встретить.
– Хорошо.
– Я за тобой заеду, слышишь?.. Старшая там Милова, передают – красы неописуемой… Понимаешь? Только не влюбись, а то международный конфликт. Понимаешь?
– Хорошо.
– Что хорошо?
– Не влюблюсь.
Но последнее слово должно быть за Померанцевым. Это закон, причем напоследок он обязательно должен сделать замечание. Интересно, какое замечание можно сделать сейчас? Но я напрасно сомневаюсь.
– «Не влюблюсь», – ехидно повторил Померанцев. – А пора бы уже – что это за работник международного плана без жены?! – Телефон дал отбой.
На экране телевизора полный пожилой мужчина, мучительно напрягаясь, широко открывал рот. Я быстро подключил звук. Вы, наверное, обратили внимание, какое это смешное зрелище – смотреть на поющего человека, когда не слышно звука. Но если разобраться, тут другое чувство возникает – неловкость, словно ты подглядываешь за человеком, когда он полуодет.
Снова телефонный звонок. Сейчас я беру трубку сразу. Ну кому я еще нужен?
– Виктор, – раздается в трубке голос, – это я.
– Очень приятно. (Кто это может быть?)
– А что так официально, уже забыли?
– Н-нет, что вы?
– Я сейчас к вам приеду. Что вы делаете? Вы будете рады?
Сейчас уже спросить, кто говорит, неудобно.
– Да собственно говоря…
В трубке раздается веселый смех.
– Попался?!
– Попался, – признаюсь я.
– Ну, я выхожу.
Я беспокойно осматриваю комнату – все ли в порядке. М-да, кончилось мое блаженство.
Я ждал долго. Ага, звонок! По привычке взялся за трубку, но сообразил, что звонят в передней… В дверях стояла Мария.
Мы пили кофе, смотрели телевизор, вышли на балкон. Как и тогда, в день моего рождения, небо было часто усыпано крупинками звезд.
Лунный свет падал на лицо Марии, от чего оно казалось еще тоньше.
– Вы, наверное, давно уже хотите спросить, почему я приехала, правда? – Мария провела рукой по своей щеке. Была у нее такая странная для женщины привычка. – Пожалуйста, не смейте отрицать, я уже вас немного изучила, дипломатничаете очень.
– Собственно говоря…
Она рассмеялась:
– Ну, а если не «собственно», а просто «говоря»?
Я рассердился – чего это все меня воспитывают.
– Хорошо. Почему вы приехали, Мария? – Я впервые пристально посмотрел на нее.
– Ого, вы, оказывается, умеете и оценивающе смотреть, а я-то думала…
– Что вы думали, Мария?
– Постойте, сначала на первый вопрос – почему я приехала. Отвечаю: во-первых, мне хотелось проверить, действительно ли вы такой, как о вас, захлебываясь, рассказывает Аркадий… Настоящий. Во-вторых, мне прошлый раз показалось, что кто-то вас сильно обидел, что вы очень одиноки и вам нужно участие… А в-третьих, – она слегка коснулась моей руки, – мне… Нет, почему-то не могу вам сказать… Странно. – Она нахмурилась. – Странно.
Высоко-высоко в небе, среди, казалось, застывших безмолвных звезд, летел самолет. Его две звезды – бортовые огни – прочертили дугу и исчезли, несколько секунд еще слышался гул моторов, потом и он смолк… В доме напротив одно за другим темнели окна, исчез свет в трех окнах – часах, по которым я проверяю мой будильник, – уже одиннадцать; стихал, словно растворялся в ночи, шум проспекта.
Почему-то вдруг мне показалось, что из этой ночной тишины звучит детская песенка: «Спят усталые игрушки…»
– Пойдем, Мария…
Мы сидели с Померанцевым в международном порту. Померанцев пил уже третью чашку кофе с коньяком. Само собой разумеется, платил я.
От кофе… нет, вряд ли, наверное, от коньяка он был настроен на философский лад.
– Ты, Виктор, всегда спешишь… Разбавляют тут кофе, правда?
– Мне думается, нужно уже идти встречать. Ведь мы их даже не знаем.
– Всегда спешишь. Я вот еще одну… – Он выпил рюмку, на миг закрыл глаза и снова взялся за кофе. – Нет, ничего. Кофе неплохой, Виктор. Так, показалось… Говоришь, не знаем их? Это не важно. У меня глаз знаешь какой!.. Опыт! Сколько я их встречал, Виктор! Ты не волнуйся, я по лицу сразу определяю. Ты можешь быть спокойным.
– Прибыл самолет София – Москва, – сообщил невидимый репродуктор.
– Ну вот, сейчас допью чашечку, и можно идти. – Померанцев поднялся, поправил пенсне. – Пойдем!
У контроля уже собрались встречающие. Померанцев потащил меня вперед.
– Это когда-то старинные мастера, Виктор, прятали свои секреты производства. Вот умерла одна старушка, унесла в могилу секрет изготовления сусального золота… Что же ты думаешь, Виктор, десятки лет целый научно-исследовательский институт изучает это дело. Так пока и не открыли. А я нет. – Выпитый коньяк, видно, начал разбирать Померанцева. – Я открою тебе секрет, как определить человека, прилетающего из-за границы. Хочешь?
Я промолчал. Первые пассажиры уже входили в аэровокзал.
– Ну что нам известно, Виктор? Молода, хороша собой. И много и мало, верно? Вот идет молодая женщина. Ничего, правда, Виктор, но это не наша болгарка. Когда люди впервые прилетают в чужую страну, у них обязательно на лице неуверенность, боязнь, что их не встретят и они так и останутся в аэропорту, не зная языка. Вот мой секрет, Виктор. Смотри на выражение лица.
Пассажиры пошли гуще. Среди них было много молодых интересных женщин, но Померанцев только отрицательно качал головой.
– Нет, говорю – нет, Виктор. Не хватай меня за руку.
– Может, объявить по радио? – предложил я.
Померанцев не обратил внимания.
– Эта – нет… Нет… Эта? Нет!
Поток пассажиров редел. Мы постояли еще минут десять.
– Не прилетела, – авторитетно заявил Померанцев. – Может, еще поговорим? – спросил он, показывая на столик.
– Нет, я спешу.
– Ну, как знаешь. – Померанцев помрачнел. – Я, может быть, тоже спешу. Пошли!
Машина понеслась быстро, заглатывая дорогу, замелькали перелески, милые, родные. Они иногда выходили прямо к дороге, словно приглашая остановиться.
Померанцев сидел надутый, молчал. Мне вдруг вспомнился вчерашний вечер.
– Куда идти? – неуверенно спросила Мария.
Мы не успели войти в комнату, как раздался телефонный звонок.
– Это он, не берите трубку, – попросила Мария.
Я снял трубку.
– Виктор, – послышался голос Аркадия, – Мария у тебя?
Мария отчаянно закачала головой.
– Скажите – нет, – прошептала она.
– Да, – сказал я в трубку.
– Она скоро уходит?
– Да… да, – утвердительно закивала головой Мария, – скажите – да.
– Нет, – ответил я Аркадию.
– Проводишь ее потом домой. Обязательно домой!
– Что он сказал, что он сказал? – спросила Мария.
Я постоял несколько секунд молча.
– Слушай, Аркадий, а не кажется ли тебе…
Он сразу прервал меня:
– Мне ничего не кажется. Слышишь, ничего не кажется! Я уверен, слышишь, уверен, что ты не сделаешь мне больно…
Машина выехала на Ленинградский проспект. Исчезли зеленые рощицы, поля. Справа и слева – дома, только дома.
Я видел Марию, когда она прощалась. На ее лице появилась странная улыбка, чуть осуждающая, знающая что-то неведомое мне, немного даже покровительственная…
– Я провожу вас, Мария.
– Нет.
Я все же вышел с ней. На улице было пустынно, – и как всегда поздние улицы казались мне загадочными. Мы шли молча. У своего дома Мария остановилась.
– Вы ее очень любите? – вдруг спросила она, угадывая, о чем я все время думал.
Я промолчал. Она подошла к подъезду, но, сделав несколько шагов, быстро вернулась, странно улыбнувшись, сказала:
– Вы с Аркадием все решили по-инженерному: логично и ясно. Правда? Он меня любит, вы – нет… Он ваш товарищ. Я ему нужна. Вот вы взяли статуэтку и переставили… Нет, статуэтка – это из другой жизни, лучше сказать, взяли машину, которая не нужна на вашей стройке… Да? Не нужна? И отправляете к Аркадию, туда, где эта машина нужна… Это очень-очень разумно и, главное, по-деловому, технологически правильно. Только вы вдвоем, такие милые, хорошие, о самой машине не подумали. – Мария на миг остановилась, потом резко сказала: – Вы вдвоем ошиблись, промашку дали.
– Мария, послушайте…
– Идите, пожалуйста! Слышите, уходите! Или я сейчас наговорю вам дерзостей. Уходите!
– Я не пойду, пока вы меня не выслушаете.
Она быстро пошла по лестнице. Хлопнула квартирная дверь, на третьем этаже зажглось окно.
Я сел на скамейку. В окне напротив дрогнула занавеска, один раз, другой, потом потух свет.
