Текст книги "Строители"

Автор книги: Лев Лондон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 54 страниц)

Самотаскин сидел, устало положив руки на стол, как тогда, после случая на высоте. В углу за своим столиком – Маша. Не поднимая глаз, Петр Иванович тихо спросил:

– Что у вас… еще?

Ах, если б он не сказал этого «еще», она бы обязательно извинилась, а сейчас…

– Мне тут нужно, Петр ИваноВИЧ…

– Что вам нужно?

– Тут… бумаги в моем столе… нужно.

Он ничего не ответил.

– Петр Иванович, вот посмотрите, – быстренько-быстренько сказала кладовщица Маша. – Так не может быть, чтобы вас в отпуск послали. Приедут в контору… Вот увидите, позвонят и отменят отпуск.

Аксиома поняла, что Маша продолжает ранее начатый разговор, при котором ей, Аксиоме, присутствовать не следует, но сейчас выходить было уже неудобно. Она искоса посмотрела на Петра Ивановича. Он сидел выпрямившись, глядя перед собой, как всегда замкнутый и подтянутый. Но его выдавали руки: большие, загорелые, со вздувшимися жилами, они бессильно лежали на столе.

– Вот увидите, Петр Иванович! – жалостливо твердила Маша. Они сидели молча, пока резко не позвонил телефон.

– Да-да, – Маша сняла трубку. – Слушаю… сейчас. – Она прикрыла трубку рукой. – Ну вот видите, Петр Иванович, я ведь говорила вам… Секретарь начальника звонит.

Петр Иванович не спеша подвинул к себе микрофон:

– Самотаскин.

– Это Оля, Петр Иванович…

– Слышу.

– Новый начальник, Игорь Николаевич, вы его знаете, подписал приказ о вашем отпуске. Анна Ивановна просила передать: отпускные вы сможете получить завтра в два часа… Алло, алло, вы слушаете меня?.. Алло, алло!

Петр Иванович отключил микрофон. Маша быстро перебирала на столе какие-то бумажки. Аксиома тоже нагнула голову над тетрадью.

Вошел бригадир Иван Васильевич, степенный, доброжелательный.

– Здравствуйте… Пакля нам нужна, Маша.

Маша вопросительно посмотрела на Петра Ивановича.

– Делайте!

Они остались вдвоем. Аксиома уже выпотрошила все ящики в своем столе и складывала бумажки. Петр Иванович смотрел прямо перед собой. Потом он снял трубку и набрал номер.

– Начальника, – коротко сказал он.

– Там у него совещание, Петр Иванович.

– Соедините!

В микрофоне послышался голос Нового начальника:

– Слушаю.

– Самотаскин говорит…

– Вам разве не звонила секретарь? Я подписал приказ.

– Звонила, но… я отказываюсь от отпуска.

– Не понимаю вас, Самотаскин. То вы требуете отпуск, то отказываетесь… В чем дело?

Петр Иванович глубоко вздохнул.

– Не слышу. – Голос Нового начальника был резок.

– У меня… мне… некуда ехать, – угрюмо сказал Петр Иванович.

Микрофон рассмеялся.

– Вы что, любезнейший? Как это «некуда ехать»?! На Черное море, в горы, к родным… мало ли куда можно поехать!

– Я прошу отменить приказ.

Некоторое время микрофон молчал, потом снова раздался голос Нового начальника, холодный и жесткий:

– Нет, в отпуск вам придется пойти. Я не привык отменять свои приказы… Ну а если вам некуда ехать, рекомендую побывать в домах, которые вы строили. Жильцы, наверное, вам кое-что поучительное расскажут.

Петр Иванович подошел к окну. Аксиома видела только его сутулую спину с жалко выступающими острыми лопатками. Снова раздался телефонный звонок. Петр Иванович торопливо подошел к столу:

– Слушаю.

В микрофоне голос Важина:

– Это вы, Самотаскин?

– Да-да, – быстро ответил Петр Иванович.

– Там у вас мастер работает, девушка… кажется, Кругликова. Пошлите за ней, пусть подойдет к телефону.

Петр Иванович молча отошел к окну.

– Да, я слушаю, – сказала Аксиома.

– Вот что… заезжайте ко мне сегодня вечером. Ну, скажем, в шесть, нет, лучше в шесть тридцать.

«Ого, быстро, однако, клюнуло!» – Аксиома представила его себе… Это будет интересный разговор. Конечно, она поедет. Но в микрофон Аксиома сказала:

– Я уже в отпуске, Игорь Николаевич.

– Это не важно, я вас жду в полседьмого.

– А зачем?.. И вот дождь пошел.

– Вопрос на месте, – уверенно сказал Важин. Однако в его голосе появилась еле заметная нотка просьбы.

Аксиома посмотрела на Петра Ивановича, ей показалось, что он еще больше ссутулился. Как это сказала Анета? Людей мы любим за их недостатки? Неправда, кто же полюбит этого сутулого неинтересного человека? Нет, людей, конечно, любят за их достоинства… Нужно поехать.

– Алло, алло! – прозвучал нетерпеливый голос Нового начальника.

«Так ему некуда ехать, Петру Ивановичу. Конечно, Г. В. Гусакова ушла от него. Разве с таким сухарем уживешься. Как здорово его обставил Новый начальник. Волевой, интересный… и плечи широкие…»

– Алло, алло!

«Совсем согнулся… Эти острые лопатки жалко торчат… Пусть, мне-то какое дело?!»

– Алло.

– Я не приеду, Игорь Николаевич, – вдруг неожиданно для себя сказала Аксиома. Она прислушивалась к словам, которые произносила, удивлялась – что она такое говорит? – Если Петр Иванович пойдет по своим домам – я, наверное, пойду вместе с ним. – Что она, с ума сошла? Отпуск, единственный месяц в году использовать на хождение по квартирам с этим сухим чудаком?.. Пусть он хоть немного выпрямится… Ну! Пусть выпрямится, черт бы его побрал. Старик, сущий старик! Чего она с ним возится?!

Аксиома выключила микрофон.

Петр Иванович обернулся.

– У меня к вам просьба. Прошу ее выполнить, – сухо сказал он.

– Да-да, конечно, Петр Иванович. Любая ваша просьба будет выполнена немедленно. – Аксиома, готовно улыбаясь, встала.

– Поезжайте, пожалуйста, к Важину. Знаете, как-то неудобно отказывать. А? Верно, у вас уже отпуск. Я дам справку, что вы работали еще один день… или, может быть, один мало? Нужно два? Вы запомнили время? Восемнадцать тридцать… Не опаздывайте! – с ненавистью сказал он.

Он смотрел на удивленное, потускневшее лицо Аксиомы. Да, он сегодня во всем оказался бит. Он даже просил этого красавчика… Это было трудно, но просил… Он бит. Но пусть она не думает, что он примет ее жалость. Ах, какое благородство!.. Не сегодня – так завтра все равно побежит. Для нее ведь ничего нет святого: женская честь, работа, товарищество. Как видит крепкого, рослого мужчину, делается сама не своя. Но пусть красавчик и она не думают, что победили: он – приказом, она – жалостью… Последнее слово все-таки будет за ним, Самотаскиным.

Он подошел к Аксиоме.

– Извините, еще одна просьба. Когда будете у начальника, пожалуйста, передайте ему, забыл сказать… Несколько дней назад я договорился в тресте о переводе меня в другое управление. Так что пусть извинит, на работу сюда я больше не приду… Ну всего вам. – И, пристально глядя ей в глаза, безжалостно добавил: – Как это говорят – мне было весьма приятно работать с вами.

Потемнело. Деревья, высаженные вдоль ограды, начали низко, благодарно кланяться, высоко ударил то ли взрыв, то ли гром. Струи дождя с силой застучали по оконному стеклу, по крану, по бетонным дорогам.

В прорабскую, смеясь, вбежала стыковщица Вера, потом, отдуваясь, вошел водитель Абрашков.

– Здорово! Ты что, Петр Иванович, говорят, в отпуск собираешься? Это хорошо. – Абрашков, широко улыбаясь, смотрел на Аксиому. – А мы тут с Ниной пока погуляем…

Самотаскин с силой толкнул дверь.

– Ты куда, Петр Иванович? Ливень!

Аксиома видела, как прораб шел по дорожке. Не бежал, а шел, резко выбрасывая руки назад, словно отталкиваясь от всего, что осталось позади.

Глава четвертая
В основном о композиторе Иннокентии Никитиче Уранове

Прежде чем будет представлено новое действующее лицо – композитор Иннокентий Никитич Уранов, – несколько слов в виде вступления: о шуме.

С этим вопросом творится что-то непонятное… Вот мы едем в поезде, уже закончились долгие вагонные разговоры, пассажиры ложатся спать. «Так-так», – стучат колеса на стыках рельсов. Вы кладете голову на подушку. «Так-так», – и вам кажется, будто ваша голова лежит на колесе. Но вы спокойно засыпаете. Некоторые даже специально едут в поезде, чтобы отоспаться под стук колес. Наверное, с этой целью они настойчиво добиваются у кассира нижней полки – поближе к колесам! Но когда вы ложитесь спать у себя дома, а сверху стучат – глухо, не очень сильно, – вы нервничаете. Почему они стучат? Что они там, черт побери, делают? О сне не может быть и речи.

Или вы у моря. Волны со всей силой обрушиваются на берег, рассыпаются, издают тысячи звуков. Но вы требуете у врача «сна на берегу моря». Привыкнуть к шуму волн за двадцать дней нельзя, вы терпите – ведь считается, что шум моря лечит нервы… А в первый день, когда возвратитесь домой, слышите, как где-то очень слабо шумит вода – душ принимают, – бежите жаловаться…

Еще пример, последний. Через окно доносятся звуки двора: смеются дети, кто-то упорно кричит: «Миша… Миша!», со всей силой бьют палкой по ковру – вы не обращаете внимания. Наоборот, приятно – двор живет. Но вот за стенкой, у соседей, включают телевизор. Звук мелодичнее и куда тише дворового шума, но вам невмоготу.

Вывод: жизнь полна звуков, на которые люди не обращают внимания. Только один шум они не переносят – шум от соседей.

Иннокентий Никитич сидел у пианино – старого, беккеровского, еще с подсвечниками. У него была плохая ночь. Всё соседи! Только не те, что за стеной, а верхние, что живут как раз над его квартирой. Черт его знает, из чего сделан потолок, каждый шаг слышен.

Несмотря на то что Уранов жил в своей квартире уже около года, он никак не мог постичь тайн Верхней Квартиры. В самом деле, в течение недели какое-то маленькое существо очень быстро бегало там по коридору. Вперед-назад, туп-туп… Час, два, без перерыва. Кто это может быть? Мальчишка, наверное. Но два часа непрерывно?! И почему в квартире? Вон ведь чудесный двор…

Потом целую неделю было тихо. Куда он делся, этот мальчишка? Собственно говоря, Уранова не так беспокоил стук, как ожидание стука.

Когда беготня по коридору возобновилась, старый композитор вздохнул с облегчением, в тот день он хорошо работал. Но потом «мальчишка» снова исчез. Вот уже три дня не бегает… Заболел, что ли, или уехал?

Примерно с двадцати двух часов тридцати минут в верхней квартире ходили две женщины. Одна быстро, другая медленно. Их обувь буквально выстреливала по полу. В симфоническом оркестре Уранов пожаловался скрипачке Инне Андреевне, молодой и такой худющей, будто она никогда не ест. Та, улыбаясь, объяснила ему, что эти женщины, вероятно, носят деревянную обувь без задников. Во время ходьбы каблук щелкает по полу.

– Почему это нужно носить дома деревянную обувь? – удивился Уранов, но Инна Андреевна только пожала плечами.

Ходили женщины непрерывно. «Ну хорошо, – думал композитор, – в одной комнате нужно что-то взять и перенести в другую комнату. Взяла… Нужно два раза взять, три раза!.. Но чего они ходят одна за другой несколько часов?» В двенадцать ночи или в час наверху в ванной лилась вода. По каким-то неведомым композитору физическим законам звук текущей воды передавался через стенку так явственно, что каждый раз он поднимался и проверял: не течет ли вода в его квартире?.. Сначала купалась одна женщина, в это время другая ходила по квартире, щелкая каблуками. Потом они менялись.

Композитор, лежа в кровати, читал, ожидая, когда женщины кончат купание. Потом они приходили в спальню, которая находилась над его спальней, и укладывались спать. Он слышал, как двигали стулья, на пол падали туфли. Хорошо, сколько на двух женщин может быть туфель? Четыре? Тут ошибиться нельзя. Почему же туфли падали восемь раз или десять?

Но даже теперь не становилось тихо. Обычно в это время наверху звонил телефон. Одна из женщин, выщелкивая туфлями, мчалась по коридору к телефону. Уранов терпеливо ждал, когда она закончит разговор и снова пройдет в спальню, сбросит ему на голову свои туфли. Каждый раз число их было разное. То три, то пять. Но ни разу за все время она не сбросила две туфли… Композитор терялся в догадках. Засыпал он к трем утра.

– Объясните мне, Инна Андреевна, – спрашивал Уранов молодую скрипачку, – почему они так много туфель снимают? Что они, и на руках туфли носят?

Инна Андреевна смеялась.

– А вы зайдите к ним, спросите!

– Боюсь. – Иннокентий Никитич поднимал руку. – Боюсь! Понимаете, с утра до половины одиннадцатого вечера ни одного звука. Скажите мне, пожалуйста, что же, они через окно вылетают? Или вообще из квартиры не выходят, только моются и спят? Странный народ, правда?

Инна Андреевна смеялась.

– Может, мне к ним зайти?

– Нет, Инна Андреевна, вы способная скрипачка. Стоит ли рисковать… Или вот – где мальчишка?

Скрипачка, постреливая глазами и мило прижимая к себе скрипку, вдруг сказала:

– Знаете, Иннокентий Никитич, я вот думала над вашим положением. Вы извините, конечно, но как-то все странно получается. Зачем вам беспокоиться, почему исчез мальчишка…

– Три дня, Инна Андреевна! Три дня!

– …Или сколько ног у женщин там наверху…

– Ведь верно, Инна Андреевна, странно это?

– …Вас, как я понимаю, должна беспокоить слышимость через потолок. И как избавиться от слышимости. Вот о чем вы должны думать!

Некоторое время старый композитор смотрел на Инну Андреевну и скрипку, которую она прижимала к себе. Ему вдруг пришла в голову мысль, что сначала господь бог создал скрипку, а потом, видно, у него не было времени и он сотворил Инну Андреевну по подобию скрипки: маленькая головка, тело плоское и сухое, как корпус скрипки… Но тут им пришлось идти на сцену. Исполнялась симфония Уранова.

После репетиции к композитору подошел барабанщик Ногтев, важный, стареющий мужчина. Он отирал лицо платком.

– Что это вы, Иннокентий Никитич, за барабанщиков взялись? – недовольно сказал он. – Я вам прямо скажу, милейший, если вашу симфонию мы будем играть часто, потребую добавку к жалованью, самое меньшее, двадцать пять процентов. В других симфониях где-нибудь в середине пару раз ударю, ну и, конечно, к концу – финал всегда на барабанах держится. А у вас все стук и стук, словно ребенок бегает. Смотрите!

Инна Андреевна весело рассмеялась.

– Это точно, Иннокентий Никитич. Наша первая скрипка, Соломон Петрович, тоже все нервничал: партия скрипок звучит так, вроде вода льется. Наверное, на вас соседи повлияли. Это уж точно, с кем поведешься – от того наберешься.

– Черт его знает, возможно…

– Знаете что, Иннокентий Никитич, – скрипачка на миг стала к композитору боком, превратившись в линию, – у меня знакомый есть строитель. Начальство какое-то. Он мне каждую встречу объясняет, ком работает, а я все забываю. Давайте пригласим его к вам? Пусть определит, почему через потолок так слышно?

– Подождем, может быть, утихнет. Меня больше беспокоит: кажется, мальчишка заболел?

…Но эту ночь Иннокентий Никитич не спал совсем. Всю ночь женщины ходили одна за другой, в ванной лилась вода, а «мальчишка» бегал по коридору.

Композитор пробовал работать, но тут же бессильно опускал руки.

У него было много трудных дней в жизни. Один раз в центральной газете поместили очень неуважительную рецензию о его песнях к кинофильму «Месть», и пошло-пошло. В другой газете плохо отозвались о симфонии, не понравилась его манера дирижировать… В квартире стало тихо (он жил тогда в другом месте), перестал звонить телефон, а знакомые – нет, они не отворачивались, славные люди! – но при встречах они так старались не задеть больной темы, им было так неловко, что композитор стал уклоняться от встреч. Но он тогда не сдался, много работал. Старый друг, беккеровское пианино, могло бы подтвердить… Кажется, тогда он сочинил песню о разведчиках, гордую и печальную. Ее пели. Работа спасала его от всех невзгод, снова пришел успех.

Потом… он остался один. Жене стало с ним скучно. Она деловито собиралась и не то в свое оправдание, не то в утешение Иннокентию Никитичу говорила, что обычно ей люди надоедают раньше. Уранов смотрел на ее милую головку с гладко зачесанными золотистыми волосами и молчал. Знал, что уже ничего нельзя сделать.

Стало одиноко и очень тоскливо. Особенно ночью. Многие ночи он не спал, все думал, с кем же она сейчас выполняет свои супружеские обязанности. Но и тогда выручила работа. Сейчас он был беззащитен. Ерунда какая-то, мелочь, когда рассказывал, все смеялись – слышимость через потолок!.. Но работать он не мог.

Выхода не было. Уранов позвонил к Инне Андреевне. Долгое время к телефону не подходили. Наконец в трубке раздался веселый голос:

– Внимательно слушаю!

– Это я, Инна Андреевна.

– А, здравствуйте, здравствуйте! Как это чудесно, что вы позвонили. Что-нибудь случилось? Наверное, снова потолок… Алло, алло!.. Вы простите, Иннокентий Никитич, за вольность…

– Вы, кажется, предлагали строителя, чтобы посмотреть, – устало сказал композитор.

– Да-да, говорила. Кстати, сейчас он у меня. Очень кстати, одну минутку…

В трубке раздались короткие гудки. Иннокентий Никитич не понял, почему она прервала разговор. Но скоро раздался телефонный звонок, и Инна Андреевна радостно заявила, что через пять минут она и строитель приедут.

– Как пять минут?! От вас же ко мне ехать час.

– Ну через час… Конечно, через час, – смеялась Инна Андреевна.

– Хорошо. Жду вас, – сухо сказал композитор. Черт его знает, какие-то странные люди стали за последнее время.

Инна Андреевна еще несколько минут убеждала композитора, что ее строитель все может, что после его приезда стуков совсем не будет…

– Мы выезжаем, – заключила она, – у вас Круглоколенный, один, квартира тридцать один?

– Кривоколенный, один, квартира тринадцать, – досадливо сказал композитор.

– Кривоколенный! Мы выезжаем!

Петр Иванович приехал на стройку, как всегда, в семь сорок пять утра. Стал у табельной доски. В восемь пятнадцать медленно прошел Алешка.

Увидев прораба, Алешка очень удивился:

– Петр Ива, так вы же в отпуске?! И Аксиома… то есть Кругликова в отпуске. Мы все думали, что на стройке сейчас вроде царства небесного будет.

Самотаскин молча записал в книжечку опоздание Алешки.

– Так вы что, Петр Ива, в отпуск не идете? Вы уж меня извините за опоздание.

Все шло как обычно: Алешка опоздал, у башенного крана сломался редуктор, и Петр Иванович звонил в диспетчерскую; из диспетчерской звонили к Петру Ивановичу и долго выговаривали за задержку сводки; приехали два инспектора сразу – административный и пожарный, – поздоровались и пошли искать нарушения; чего-то не хватало, что-то завезли лишнее. Словом, начался обычный день.

Петр Иванович уже даже стал забывать об отпуске, если бы не ощущение какой-то странной легкости. Вроде как сняли с Петра Ивановича половину всех неприятностей, а может быть даже и три четверти.

Между двумя телефонными звонками, когда Петр Иванович немного отдышался, он вдруг понял, в чем дело: да, конечно, не было этой Аксиомы. И Алешка снова стал прежним, извинился за опоздание… Постойте! Ну да, остриг свои противные длинные волосы. Инспектора не околачивались в прорабской, любезничая с Аксиомой, а сразу ушли по своим делам, и водитель Абрашков не улыбался многозначительно, поглядывая на Аксиому, а, как когда-то, уважительно протянул путевку. И вдруг Петр Иванович, может быть впервые за все время, ясно ощутил, как тягостно ему было присутствие Аксиомы на стройке и как хорошо без нее. Ведь после ее поездки к Новому начальнику – а в том, что она была у Важина, он не сомневался, – они уже больше не встретятся.

В прорабскую вошла Маша. Быстренько-быстренько стала листать свои бумажки.

– Конечно, Петр Иванович, они там одумались. Вот уже одиннадцать, а вам на смену никого нет. Увидите, отменят.

Но в двенадцать приехал начальник производственного отдела Егоркин.

– Давай скорее, Петр Иванович, – приказал он. – Поезжай в контору, там тебе кучу денег приготовили.

– Я уж сегодня доработаю…

– Э нет, дорогуша, – Егоркин любовно провел рукой по своим черным усикам, – мне было приказано еще в девять принять дела. Наш Новый – мальчик строгий.

…В прорабскую пришла дневная смена во главе с бригадиром Василием Ивановичем, мастер Семен, который сменил Аксиому, длинный чудной парень, водитель Абрашков. И тут произошло такое, чего Петр Иванович никак не ожидал.

– Провожаем мы тебя, Петр Иванович, в отпуск, – сказал бригадир Василий Иванович. – За пять лет впервые… Все мы отдыхали, только ты один, как говорится, на посту. Тут Алешка, хоть ты больше всего его драил, предложение внес вчера. Говорит, ты по своим домам пойдешь, жильцов повидать хочешь… Так вот, от всей строительной площадки тебе подарок… Алешка!

Алешка выступил вперед.

– Хоть ты, Петр Ива, и строг очень… Вот даже сегодня мне опоздание записал, не имея на то права, – в отпуске ты…

– Алешка! – укоризненно произнес бригадир.

– Я сейчас, Василий Иванович. – Тут Алешка преподнес от всех Самотаскину фотоаппарат. И речь длинную закатил, из которой явствовало, что этим аппаратом Петр Иванович заснимет жильцов, что счастливо живут в домах Петра Ивановича, назло разным Новым начальникам.

Конечно, Самотаскину нужно было бы держать ответную речь, но он не привык к подаркам и благодарностям. Обычно прорабов вспоминают, когда нужно кого поругать, поэтому, приняв коллективный подарок, только коротко всех поблагодарил. После чего начал объяснять Егоркину, что и где надо делать, не забыть то, не забыть это…

Бригада еще немного помаялась в прорабской. Хоть Алешка подмигивал Маше, – у нее еще с вечера было все заготовлено, – но, глядя на строгое лицо Петра Ивановича, она так и не решилась выставить бутылки. Поэтому, когда несолоно хлебавши бригада вышла из прорабской, Алешка, державший ранее торжественную речь, громко и непочтительно помянул порядки прораба.

Напоследок к Петру Ивановичу подошел мастер Семен, длинный и нескладный, как циркуль.

– Разрешите вопрос, Петр Иванович?

– Ну?

– Тут, говорят, Новый начальник приезжал? – Петр Иванович кашлянул. – Недостатки у нас нашел, что старый раствор употребляем, что засыпка малая… Как будем дальше? – Семен поставил на скамейку огромный портфель, который все время держал в руках. Поскольку мастеру в таком портфеле держать нечего, Самотаскин предположил, что Семен носил его для устойчивости.

И хотя Петр Иванович знал, что на эту площадку больше уже не вернется, он, как всегда строго, приказал:

– Делайте!

– Что делать, Петр Иванович? – тоже, как всегда, не понял Семен.

Самотаскин только посмотрел на него, и Семен, схватив портфель, четко произнес:

– Понятно. Значит, как обычно.

Петр Иванович поколебался минуту – как прощаться? Он ведь в отпусках не бывал, но все же подал Семену руку.

– Будет все в порядке, Петр Иванович. Отдыхайте, купайтесь! – воскликнул растроганный Семен.

«Купайтесь»! А вы задавали себе вопрос: почему, отправляясь в отпуск, люди обязательно намерены купаться? Сотни тысяч отдыхающих приезжают в Крым, на Кавказ и в первый же час бегут к морю. Приезжают ранней весной, поздней осенью, когда вода холодная, ну, скажем, градусов пятнадцать – все равно: к морю, купаться. Шторм не менее пяти баллов, волны с белыми шапками, спасательная станция вывешивает грозный предупредительный сигнал – никто не обращает внимания: купаться! У одних простудные заболевания, у других ревматизм, им холодная морская вода противопоказана, но они все равно, хоть на секунду, погружаются в воду, тут же получают «прострел», воспаление легких, их укладывают в постель. Но, почувствовав себя лучше, они снова спешат к морю.

Поговорите с местными жителями – они смеются над курортниками, считают их безрассудными людьми. «Ну сколько? Раза три за лето искупаюсь. И то, когда вода двадцать три», – скажет, усмехаясь, ялтинец. Но тут же, узнав, что вы живете на Украине, начнет расспрашивать: «Как в Трускавце – он едет туда в отпуск, – есть ли там где купаться?»

Было еще только одиннадцать утра, но Петр Иванович уже сделал все, что можно сделать у себя дома, где нет ни кранов, ни инспекторов, ни автомашин.

Был, правда, телефон, точно такой же конструкции, как на стройке. Но разве их можно сравнить? Телефон в прорабской звонил непрерывно, только успевай отвечать, этот, в квартире, лишь какое-то подобие строительного, лодырь самый настоящий! Сегодня предложение посетить дома, которые он строил, уже не казалось Самотаскину таким нелепым… Вот прийти после отпуска к Важину, положить на стол фотокарточки счастливых жильцов и тихо сказать: «Вы помните, о качестве говорили. Так я по вашему совету встретился с жильцами. Вот почитайте благодарственные надписи…» И сразу уйти… Только легкомысленные люди, как мастер Семен, могли посоветовать Петру Ивановичу купаться!

Петр Иванович снял трубку, набрал номер.

– Я слушаю, – сразу быстренько ответила Маша.

– Здравствуйте.

– О, Петр Иванович, ну как вам отдыхается? – жалостливо спросила кладовщица. – Скучаете, наверное…

Петр Иванович кашлянул. Маша, поняв всю неуместность вопроса, быстро доложила:

– Вы просили вчера выбрать адреса домов. Запишите, Петр Иванович. Первым в прошлом году мы сдали кирпичный дом номер один… по улице… тут не ясно – вроде Круглоколенной…

– Кривоколенной, – поправил Петр Иванович.

– Да-да!.. В какую квартиру вы пойдете, Петр Иванович? Может быть, в тринадцатую? Вы как-то говорили, что вам на число тринадцать всегда везет…

Петр Иванович снова кашлянул. Маша быстро попрощалась:

– Так не забудьте, Петр Иванович, Кривоколенная, дом один, квартиру вы сами выберете.

После того как дядя Василий, по распоряжению Ларисы Александровны ходивший с Фрисией во двор, чтобы «бедненькая собачка» смогла попрощаться со своим другом – безымянным лохматым кобелем, он и Аксиома носили чемоданы и различные пакеты к машине. Когда все было готово и уложено, вышла Лариса Александровна в спортивном костюме и вывела на поводке Фрисию.

Дядя Василий ничего Аксиоме не сказал, только крепко пожал руку. Но Лариса Александровна, хотя все уже было решено, еще раз сочла необходимым пригласить племянницу провести с ними отпуск.

– Спасибо, Лариса Александровна, может быть… – ответила Аксиома, хотя точно знала, что к ним не поедет.

Самое удобное место в машине, на заднем сиденье справа, заняла Фрисия. Когда машина отходила, хитрая дворняга выглянула в окошко и насмешливо посмотрела на Аксиому. Конечно, это Аксиоме только показалось – разве могут собаки смотреть насмешливо? Впрочем… Ведь время от времени научный мир содрогается от сенсационных открытий каких-либо сознательных действий животных. Сейчас в моде дельфины. Можно быть уверенным, что если собаке уделить столько внимания, сколько уделяют дельфинам, у нее обязательно нашли бы много удивительного и таинственного и, главное, схожего с человеком.

Аксиома вернулась в квартиру, прочла подробную инструкцию, которую ей оставила в кухне Лариса Александровна, – как поливать цветы, как закрывать газ и еще много другого, о чем печется уезжающая хозяйка, но что, как правило, не выполняется.

В квартире было хорошо, стояла благостная тишина. Аксиоме вдруг стало радостно: на целый месяц избавлена от ледяных забот тетки.

Вчера вечером она не поехала к Новому начальнику, несмотря на его настойчивые полуприказания, полупросьбы. Почему-то вообще со вчерашнего дня она отказывалась от всех предложений. Звонила Анета (Анюта), напомнила, что они договорились вместе провести отпуск в Гаграх с Олегом и Жорой. Аксиома отказалась.

– У них своя машина, чудная ты, – удивилась Анета.

– Не хочется.

Анета в сердцах бросила трубку, но сразу же снова позвонила.

– Хорошо, тогда пошлем их к черту, – закричала она. – Поедем на Кавказ сами. Скучать не будем.

– Не хочется.

– Может, в Крым?

– Это совсем не годится.

– Я знаю, что тебе «годится», – ехидно сказала подруга.

– Что? – с надеждой спросила Аксиома.

– Остаться в Москве, на стройке… с твоим старичком Петром, как его, забыла отчество. Вот что тебе хочется!

– «Мой старичок» – его отчество Иванович – тоже пошел в отпуск, Анюта, – устало ответила Аксиома.

– Анета! – поправила ее подруга. – Тогда все понятно. Вместе куда едете?

– Нет, Анета, я еще не совсем сошла с ума… Между прочим, он от меня отказался, мы вместе больше не будем работать.

Аксиома подошла к полке, отобрала любимые книги и легла на тахту. Телефон поставила около себя. И сразу он позвонил. Конечно, это звонит Анета (Анюта), она так просто не отстанет.

После пятого звонка Аксиома сняла трубку. Но звонил мастер Семен, со стройки. Аксиома ему очень обрадовалась:

– Семочка, я тебя слушаю! Что-нибудь случилось?

– Изви…ните, что бес…покою, – Семен всегда, когда разговаривал с Аксиомой, заикался, растягивая слова от волнения.

– Да ты что, Семочка, звони сколько хочешь.

– Не могу найти черт… черт, вот черт! Чертеж под… вала.

– Он у меня в столе, Семочка.

Они еще несколько минут поговорили. Сема рассказал, что Петра Ивановича проводили в отпуск, преподнесли ему фотоаппарат, что Алешка остриг свои локоны, что Петр Иванович наказал ему, Семену, работать, как раньше – со старым раствором, на замечания Нового начальника не обращать внимания. А Аксиома рассказала, что ей предлагают ехать на юг, что дядя, тетя и Фроська уехали отдыхать, что отдыхать хорошо – вот она сейчас будет читать сразу пять книг, но, наверное, поедет к Черному морю…

– Семен, знаешь, – вдруг сказала она, – я открыла закон.

– За…кон?!

– Да, Семочка, на ночной смене. Закон Количества и Качества. Понимаешь, до сих пор на стройке количество всем заправляло: мало количества – лодырь, малая зарплата; много количества – ударник и зарплата большая… Понимаешь, Сема, количество всем видно, тут не обманешь. Если смонтировали сорок деталей, так вот они стоят все сорок… А вот качества, Сема, не видно, особенно на монтаже. Качество зависит от честности человека. Это категория другого порядка… Ты вот получил указание от Петра Ивановича пускать в дело старый раствор?

– Получил.

– Будешь его употреблять?.. Не слышу!

– Буду.

– Понимаешь, если б тебе Петр Иванович сказал, чтобы ты вместо сорока деталей за смену смонтировал тридцать. Ты бы послушался?

– Н…нет. У меня задание сорок.

– Понимаешь? Ты понимаешь, Семен? А вот уложишь эти сорок деталей на негодном растворе, а потом стыки между этими деталями будут течь. На это ты идешь? Потому что качество не сразу видно… Но ведь ты знаешь, что стены будут течь, Сема!

– Да… знаю.

– Ты понял этот закон Количества и Качества?.. Отвечай, пожалуйста!

– Да… Я подумаю. Тут Маша про…сит трубку.

– Хорошо, думай. Но помни: качество – это честность человека…

Маша начала расспрашивать об отпуске. Обрадовалась, что у Аксиомы есть такая возможность поехать на машине в Гагры. «Ах-ох!» – восклицала Маша.

Аксиома отвечала машинально. Чего это она навалилась на бедного Семочку со своим законом? Так было на стройке и так будет. И не ей, мастеру, маленькому работничку, совсем маленькому, начинать войну. Сколько начальства над ней? Прораб, главный инженер и начальник СУ, главный инженер и управляющий трестом, начальник главка со своими заместителями, горисполком, Госстрой. Это их дело перестраивать работу, а ее – добросовестно выполнять… «Бог количества», «бог качества»?! Закон открыла! Приглашают ее в компанию отдыхать, вот это закон…