Текст книги "Строители"
Автор книги: Лев Лондон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 50 (всего у книги 54 страниц)
Я выразил сожаление. (Ек. Ив., конечно, мое сожаление передаст Ворониной, что мне и нужно.)
15 июля (20.30)
Костя (техник) сказал, что София звонила – взяла отпуск еще три дня.
К Фролову (летчик из 14-й) приехала жена с детьми.
Ек. Ив. сообщила: трое – все грудные. Непонятно!
С 18.00 до 20.00 через стенку ансамбль детско-младенческого хора. Потом с перерывами всю ночь.
Передвинул кровать к стенке кв. № 12. Куда там! (Все Жоженька да Жоженька!) Назад – к кв. № 14 – хор!
Так всю ночь и двигал от одной стенки к другой. Под утро сообразил поставить кровать посредине комнаты.
15 июля (24.00)
В 22.00 зашел майор. Просил выключить приемник, дети не могут заснуть. Говорит, что в другой квартире № 15 за стеной лает собака. Очень взволнован.
Сказал, что звонил всюду, завтра будут строители.
Проснулся ночью, не спится. Что-то будет, Август? А?!
16 июля
Тут такое случилось!.. Прерываю дневник.
* * *
Двадцать дней и двадцать ночей лил дождь.
После долгих гроз, ливней, мелких дождей, когда деревья поникли, печально роняя капли, а небо без солнца было белесо-серым; после самозаточения в квартирах даже в воскресные дни, когда родные леса Подмосковья, реки-речушки и озера виделись только в воспоминаниях; когда люди, так и не поняв, что случилось, примирились с мыслью, что планета Земля стала серой, – вдруг утром в клочья разорвались туманы и сразу выглянуло, солнце.
Это было в десять часов утра. Новый начальник, сидя у себя в кабинете, взглянул в окно и, увидев милую голубизну неба, растрогался. Как знать, может, именно в этот момент он решил, что будет жить по-другому, ближе к природе: суббота и воскресенье, которые он проводил на стройках, – отныне только для леса. Нет, суббота для реки, а воскресенье для леса. Ежедневно после восемнадцати часов – тоже в лес… Важин будет требовать отпуск обязательно. Но в этот момент ему позвонили по прямому телефону. Решительный женский голос сказал:
– Сейчас с вами будет говорить Сер… Сер…
Переспрашивать в таких случаях не полагалось.
– Хорошо.
За три минуты, пока в трубке было тихо, Игорь Николаевич быстро соображал, кто бы это мог быть. Он перебрал в уме все строительное начальство и пришел к выводу, что «Сер… Сер…» означало: Сергей Сергеевич – начальник главка. Наконец в трубке раздался нетерпеливый голос:
– Я вас слушаю.
Конечно, не совсем логично было со стороны начальника главка так говорить. Ведь он сам поручил секретарю вызвать Важина. Но за истекшие несколько минут начальник главка ответил уже по трем другим трубкам: зеленой, красной и оранжевой – и забыл, кто у него на черной. Важин знал, как отвечать начальству:
– У телефона начальник СУ-111 – Важин. Секретарь сказала, Сергей Сергеевич, что вы хотите со мной говорить…
– А, ну да… Важин… Важин?.. Мы с тобой встречались на театре… кажется, Игорь Николаевич?
– У вас отличная память, Сергей Сергеевич.
– Да вроде того. – Начальник главка – об этом все знали – любил при случае показать свою память. Признание Важина было тем приятнее, что именно за последнее время, перешагнув шестидесятилетний рубеж, память у начальника главка начала сдавать. – Вот какое дело: ваше СУ построило дом на… Соболиной, пять. Мне звонил известный летчик-испытатель Фомин. Слыхал такого?
– Нет, Сергей Сергеевич.
– Ну, конечно, откуда начальнику СУ знать небеса. Земля, все земля! Да?..
Игорь Николаевич промолчал. Так полагалось по политесу: начальник главка мог шутить даже плоско.
– Так вот, с перегородками там какая-то ерунда получилась. Пошли прораба проверить. И именно того, кто строил. Мне доложишь… Ясно?
– Ясно, Сергей Сергеевич.
Начальник главка медлил положить трубку. Он сейчас вспомнил этого Важина старшим прорабом на стройке театра. Тогда у них произошла стычка. Сергей Сергеевич приказал Важину работать круглые сутки – закончить монтаж и через десять дней снять кран и забор.
«Будет сделано», – ответил за Важина управляющий трестом Мороз, который всегда соглашался с начальством.
«Так?» – переспросил Важина начальник главка.
«Срок выдержу, – ответил тот, – но на трехсменную работу перейду завтра. Людей заставлять работать три смены не могу».
«Вы его не слушайте, Сергей Сергеевич, – вытянулся Мороз. – Перейдет сегодня».
«Сегодня. Иначе выгоню!.. – В этот день начальник главка совсем изнервничался. – Понимаешь?!»
Важин побледнел, тихо растягивая слова, сказал:
«Вы недостойно ведете себя, Сергей Сергеевич».
Начальник главка махнул рукой и пошел к воротам, но потом вдруг вернулся, подошел к Важину и громко сказал:
«Извини меня… ты прав».
Сергею Сергеевичу было приятно это воспоминание: так-то легко найти в себе мужество извиниться перед подчиненным.
– Ну вот и все. Как работается?
– Спасибо, Сергей Сергеевич, хорошо.
– До свидания.
Новому начальнику, так мы привыкли называть Важина, потребовалось всего несколько минут, чтобы установить – дом № 5 на Соболиной улице строил Петр Иванович Самотаскин. Вот черт, это очень неприятно. Поручение главка нужно было выполнить точно, послать прораба – значит прораба, никого другого. А просить Петра Ивановича не хотелось. Он вызвал к телефону Семена…
Может быть, в этот момент и Семен, и.о. старшего прораба, и даже Сергей Сергеевич, возглавлявший главк, увидели, что природа преобразилась; может быть, они и сотни других начальников строительных трестов, управлений, площадок улыбнулись солнцу и синеве неба и поклялись страшной клятвой не забывать природу. Но куда там – раздались телефонные звонки, и клятвы забыты. Нет, природа пока не для строителей…
Семен понял, как опрометчиво он поступил, дав согласие заменить Петра Ивановича. С восьми до девяти еще было терпимо: из гаража на завод не пришел самосвал и, конечно, не привезли раствор именно Семену. Он отбился, пустив в дело старый раствор (ладно там Аксиоме со своими законами! Побыла бы сейчас в его шкуре); остановился башенный кран (проклятый редуктор!). Отбился, перевел бригаду на полы; куда-то запропастилась деталь 2В–1А-прим, которая всего одна на этаж, – нашел.
Но с девяти пошли различные инспектора. Приехал административный инспектор Васечкин, строгий и угрюмый, с целым иконостасом медалей.
– Ты, Семен, сейчас за главного, – мрачно обрадовался он. – Сейчас я план по штрафам перевыполню. – Он смотрел на Семена почти любезно, так питон смотрит на свою жертву перед тем, как ее проглотить. – Убрать улицу забыл! – он пошел вперед. Медали у него на груди раскачивались и звенели.
В воротах их встретил пожарный инспектор, молодой лейтенант, свежий и подтянутый.
– Вы, Семен, за главного?.. Пойдем на этажи…
Инспектора несколько минут вежливо спорили, с кем пойдет Семен. Кончилось тем, что Семена повели в прорабскую писать акты.
Приехал автор проекта Мошкарин, приветливый молодой человек, который, однако, писал в журнал надзора всякие гадости (так, на всякий случай); приехал заказчик Петраков, тоже молодой, со звучным голосом, мало понимающий в строительстве, но важный; приехали инспектора: по кадрам, по технике безопасности, по башенным кранам. Двадцать долгих дней никто не ездил на стройку – какой уважающий себя проверяющий поедет на стройку в дождь? Сейчас они энергично взялись за Семена.
Им потребовалось всего несколько минут, чтобы прийти к соглашению: и.о. старшего прораба Семена нужно если не четвертовать, то, во всяком случае, оштрафовать. Потом следует обязать стройуправление наложить на Семена строгое взыскание, запретить работу крана…
Семен только странно улыбался. Но когда в голубом автобусе на стройку прибыли экскурсанты и с громким криком густо повалили в прорабскую, Семен, заглатывая воздух, начал валиться набок.
Неизвестно, чем бы все это кончилось, если б в это время не приехала попрощаться Аксиома. Оценив обстановку, она прежде всего попросила экскурсантов подождать ее на площадке. Экскурсанты вышли. Обворожительно улыбаясь, Аксиома заявила инспекторам, что тут на площадке главная она и неужели такие сильные, симпатичные мужчины будут добивать беззащитную женщину?
Инспектора еще медлили. Тогда Аксиома, памятуя, как поступал в таких случаях Самотаскин, щедро пообещала инспекторам до вечера выполнить их требования.
Первым, как ни странно, сдался самый строгий из инспекторов – административный.
– Ну ладно, Кругликова, если ты такая прыткая, что к вечеру все уберешь, хотя тут работы на три дня, то я ухожу. – Он поднялся, звякнув медалями. – Вот подпиши только этот акт.
– Извините, товарищ Васечкин, со всей душой бы подписала, но Петр Иванович, уходя в отпуск, специально наказал ваши акты не подписывать.
– Почему?
– Он сказал, что достаточно у вас, товарищ Васечкин, на акте одну букву поставить, как штраф обеспечен. Так что вы простите, товарищ старший лейтенант (Васечкин был им до демобилизации, откуда это узнала Аксиома, неизвестно), вы человек военный и знаете, что приказ начальника нарушить не могу. – При этом Аксиома по-военному вытянулась перед инспектором.
Васечкин чуть наморщил нос, что означало крайнюю степень веселья, и сказал:
– Прыткая ты очень, Кругликова! Но может быть, и права: приказ старшего начальника нарушать нельзя. А твой Петр Иванович дошлый прораб, знает дело. – Он спрятал акт в папку. – Ладно, приеду завтра, проверю.
С пожарным лейтенантом было проще: дополнительная ласковая улыбка и замечание, что в форме ему лучше, чем в гражданском (Аксиома знала, почему-то все мужчины тают, когда им говорят это).
– Хорошо, товарищ Кругликова, завтра тоже проверю. Чтобы огнетушители висели, – многозначительно сказал он.
– Будет сделано, товарищ капитан! (Пожарный инспектор, как мы знаем, был только лейтенантом, поэтому он поправил Аксиому.) – Ах, простите! – Аксиома снова улыбнулась.
Инспектор по башенным кранам Кожин уже вынул из портфеля пломбиратор, чтобы остановить кран. Сейчас колебался: в самом деле, не очень-то правильно сразу, без предупреждения, ставить на кран пломбу. Да и девушку жалко, похожа на его дочь.
– Выполните это. – Он протянул предписание и первым вышел из прорабской. За ним вышли остальные проверяющие.
Остались Аксиома, Семен и автор проекта, который все-таки что-то писал в журнал. У Семена лицо было бледное, слабые тонкие руки беспомощно лежали на столе.
– Что, Семочка, тебе плохо? – Аксиома участливо положила ему руку на плечо. Он в ответ только беспомощно улыбнулся.
Тут и позвонил Новый начальник. Семен снял трубку.
– Я слушаю, – тихо сказал он.
– Вот что: вам нужно сегодня к девятнадцати быть на Соболиной, пять. – Новый начальник объяснил ситуацию.
– Я не смогу… – медленно сказал Семен. – Я…
Тут уж Новый начальник вышел из себя. Этот мальчишка, который так дерзко вел себя с ним, сейчас еще капризничает. Он не кричал, но говорил холодно, с угрозой.
– А ну дай-ка трубку, Семочка! – вдруг сказала Аксиома.
Она держала трубку подальше от уха, пока Важин не выговорился.
– Вы слышите меня? – строго спросил он.
– Слышу, Игорь Николаевич, – любезно ответила Аксиома.
– Это… это вы?! – изумился Новый начальник. – Что вы делаете на стройке?
– Пришла попрощаться, Игорь Николаевич… Семену нездоровится, придется отправить его домой.
– Домой? А кто же будет на стройке?.. Вы, что ли?
Очевидно, другого выхода не было. Аксиома это понимала, но кто в таком случае не покуражится?
– У меня самолет через три часа.
– Может быть, отложите на несколько дней? – неуверенно попросил Новый начальник.
– Но меня ждут…
Семен закрыл глаза.
– Одну минуту, я вам сейчас позвоню.
Она вызвала такси и, несмотря на сопротивление Семена, отправила его в сопровождении Маши домой…
Вот так получилось, что в восемнадцать часов Аксиома в сопровождении бригадира Алешки поехала на Соболиную, 5, квартира № 14.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА АВГУСТА АВГУСТОВИЧА КОСЕЧКИНА, ОТВЕТСТВЕННОГО СЪЕМЩИКА
18 июля
Несколько дней не записывал. Черт, сколько было неприятностей! Мало что было – сколько еще может быть!!!
По порядку: неприятность первая. Позавчера в 18.45 (я почему-то посмотрел на время) ко мне в дверь постучали (неделю уже, как снял электрозвонок). Я не сразу пошел открывать. В этом доме всегда жду беду. А кто спешит ей навстречу? После третьей серии стуков открыл дверь.
На площадке человек. Стою в дверях – не пропускаю. Он молчит, я молчу. Рассмотрел его: тощий какой-то, лицо мрачное, глаза зеленые, в руках портфель.
Молчим. Минуты через три он тихо говорит:
«Самотаскин Петр Иванович. Вы квартиронаниматель?»
«Да, – говорю. – А что?» В квартиру его не пускаю.
«Я, говорит, прораб, строил этот дом. Разрешите к вам».
Хоть и неожиданно все это, но быстро соображаю – очень быстро! – нужно, чтобы никто его не увидел.
«Очень приятно, заходите, пожалуйста».
В комнате усадил его в мягкое кресло, на стол бутылку поставил, представился.
Он немного оттаял.
«Я, говорит, в отпуск пошел. Решил пройти по домам, которые строил. Этот дом не думал посещать, но вот звонила Воронина из квартиры № 12, говорит, претензии есть…»
«Никаких претензий, – перебил я его. – Все в порядке. Ваше, – говорю, – прорабское здоровье, – поднял рюмку. – Спасибо, – говорю, – за дом и квартиру».
Он совсем оттаял, рассказал, что был в Кривоколенном пер., там он дом строил. Жильцы жалуются на шум через перекрытие.
«У нас никаких шумов, – говорю, и снова: – Ваше прорабское здоровье!» Мы еще по рюмке выпили. Дело веду, чтобы он скорее убрался.
Прораб все медлит, вынул из портфеля фотоаппарат.
«Хочется, – говорит, – довольного жильца сфотографировать».
И смущенно так улыбнулся, как мальчик.
Хоть и неожиданно все это, но быстро соображаю: никаких фото! Документ все же.
«Не нужно, – говорю, – фотографировать, Человек, мол, я скромный, а подтвердить, что шума нет, всегда подтвержу».
«Ну ладно, нет так нет. Только я еще хочу к Ворониной зайти. Она просила в 19.00, я раньше приехал».
«Она в отпуске, вчера уехала. Извините, но спешу». – Это я. И так подталкиваю его к двери. Он идет медленно. В дверях еще раз спрашивает: «Итак, никаких претензий?»
«Никаких, никаких!»
Спускаемся по лестнице. Все время думаю, как бы Воронина нам навстречу не попалась. А прораб идет медленно, каждую мелочь смотрит. Продолжаю его подталкивать.
Ах, черт бы его побрал! Если б шел он быстрее, все было бы по-другому… На площадке второго этажа нам навстречу девушка (не определил, девушка или молодая женщина; очень уж на мужчин взгляды бросает) в брюках и белом свитерке, а за ней большой парень. Как увидел он прораба, к нему:
«Петр Ива!» (Странно, почему «Ива»?)
«А вы что сюда пришли?» – спросил прораб. На девушку он не смотрит. А она аж побледнела, как его увидела.
«Нам, Петр Ива, Новый начальник приказал явиться в квартиру № 14. Там летчик-испытатель, Петр Ива, мировой рекорд поставил…»
«Ничего не понимаю, так вы что, в гости к нему по поводу мирового рекорда?»
«Нет, Петр Ива…»
Наконец девушка (а может, молодая женщина?) пришла в себя и так уважительно говорит:
«Нам, Петр Иванович, Новый начальник сказал, что летчик жалуется – слышимость большая через перегородку».
Тут я вмешался.
«Ерунда, – говорю, – никакой слышимости. Можно сказать, мертво все. Поворачивайте, говорю, назад. Я из квартиры № 13».
А девица эта, видно, только с прорабом так боязлива. На меня как посмотрела, и улыбочка такая…
«Очень, – говорит, – приятно слышать такое, тем более из квартиры № 13 и от такого симпатичного квартиросъемщика (вот если б Воронина была такая!). Но обязаны мы выполнить приказ».
Пошли они все трое вверх по лестнице.
Я быстро вниз. Ну и попался – навстречу Воронина.
«Вы куда бежите?» – схватила меня за руку (противная женщина!).
«Спешу».
«Э нет, сейчас прораб придет». – Запихнула меня в лифт и поднимает вверх.
«Я, говорю, очень спешу. Заседание». – И тянусь к кнопке, чтобы остановить лифт. Она навалилась на меня, тело у нее как железное?. Прижала к стенке и как змея улыбается:
«Другой бы на вашем месте час на лифте со мной катался. А вы удирать. Одним словом – коротышка!»
Вытащила она меня из лифта и к кв. № 14…
Фу, сердце что-то закололо. Перерыв.
Принял валерьянку с ландышем, 20 капель. Через полчаса еще 15 капель – так рекомендовал Осип Петрович. Продолжим пока о неприятности № 1. (Наверное, о неприятности № 2 не буду писать. Очень личное!)
У майора-летчика в квартире: он, жена (ничего так, только глаза все время закатывает), сосед сверху Павел Борисович, прораб, девица и парень.
Начал было говорить Павел Борисович со своими перерывами, но его прервал парень.
«Э нет, – говорит, – так дело не пойдет. Я с работы. Кто тут известный летчик-испытатель, что мировой рекорд установил?»
«Я, – говорит майор и рассмеялся, – только мировой рекорд я установил три года назад, и его уже побили».
«Это, – говорит парень, – не важно, побили или не побили. Мы вас будем слушать, и никого другого».
Майор рассказал о перегородках.
«У меня, – говорит, – жизни нет. С одной стороны лает собака, с другой – приемник играет. (Его жена закатила глаза и начала охать.) Слышимость такая, словно и нет перегородок».
Тут принялись все кричать, женщины визг подняли, и парень кричит. Только два человека сидят молча: девица (глазки все строит майору) и прораб. Один раз, когда Воронина особенно сильно кричала, прораб тихо спросил, как ее фамилия.
«Воронина! Это я вас вызывала… безобразие… мы будем жаловаться!..»
Прораб и тут промолчал, только посмотрел на меня. А я тоже кричу вместе со всеми.
Когда все немного приутихли и жена майора проглотила несколько пилюль, парень поднялся.
«Не пойму я вас, граждане жильцы, и вас, известный летчик-испытатель. Перегородка как перегородка, стоит крепко, не мы ее изготовляли… Заводы ее делали. Чего вы ко мне, Петру Ивановичу и Аксиоме, то есть Нине, имеете? – Он стукнул кулаком по перегородке: – Смотрите!»
«Тут, – говорит Павел Борисович, – вместо двух пан (щелк) елей одна стоит. Отсю (щелк) да и слышимость».
«Да не может быть! – парень рассмеялся. – Всегда между квартирами две панели ставим, и еще зазор между ними…»
«Про (щелк) верим?»
«Давайте».
Парень и Павел Борисович решили замерить простенок снаружи, потом изнутри. Я, конечно, их в свою квартиру не хотел пускать:
«Спешу я очень, бежать мне нужно».
Но эта проклятая Воронина снова схватила меня за руку и повела в квартиру.
Замерили. Парень руками развел, к прорабу:
«Вроде, Петр Ива, правы они, одна панель стоит. Что такое?»
Прораб тихо сказал:
«По проекту тут была двойная перегородка, а конструктор заменил на одинарную. Если б проект был…»
Тут девица вынула из портфеля папку, ласково так:
«Вот проект, Петр Иванович».
Он взял папку, только кашлянул, а девица прямо расцвела.
Показал прораб запись конструктора: «Ставить одну панель».
«Что же теперь делать?» – Это летчик спрашивает.
«Обратитесь в проектную мастерскую. Деньги от этой рационализации остались». Потом прораб посмотрел на меня: «А у вас слышимость есть?»
Я молчу. Что мне ответить, ведь только что я ему говорил, что все хорошо. Он только странно усмехнулся.
Строители поднялись. Тут наконец и я обрел речь.
«Так что, – спрашиваю прораба, – ваших тут никаких промахов нет?»
Парень говорит:
«Видите, что нет».
Чудной прораб какой-то, все молчит. Думал я, что жильцы дома еще покричат, но этого не случилось. Наоборот, вышли всей компанией на лестницу, а майор еще извинился перед прорабом. Сказал, что поедет в проектный институт.
Ночью мне снился страшный сон – будто жильцы узнали, что я был тем конструктором, который заменил перегородки. Боже, храни меня грешного!
Глава восьмая
«Бог количества», принятый в бригаду Алешки по третьему разряду
День-два всего, и солнце снова иссушило строительные площадки. Зелени тут, конечно, и в помине нет – асфальт, бетон и пыль, тонкая, едкая и вездесущая. Если б не эта пыль, может быть, больше молодых инженеров шли бы на стройку, становились мастерами, прорабами и, проработав год-два, навсегда остались на стройке. Ибо забыть ее невозможно.
Сколько раз, кляня тебя, стройка, за неприятности, авралы и ночные бдения, мы решали уйти в проектный институт, контору – там полегче. Нет, не безделье там, люди тоже делают свою, нужную работу. Уходили, но через несколько месяцев, всего три-четыре, снова покаянно возвращались.
Не ходите, молодые инженеры, на стройку, там пыль, сабантуи; там, если вы захотите быть настоящими инженерами, вам придется насмерть сражаться даже из-за мелочей. Там вы забудете о тропинках в лесу, светлой глади озер, о небе. Но наступит день, может быть раз в году, может быть два, не больше, когда вы вдруг увидите, что работа идет, как мечталось, и люди, с которыми вы работаете, тоже увидят это, будут вам благодарны. И вы будете вознаграждены за все. Ибо нет в жизни большей радости, чем благодарность людей.
Каждое утро на стройку звонит Семен… Вот сейчас он идет в поликлинику, завтра выйдет на работу, и тогда Аксиома сможет лететь на Кавказ… Звонит, а врач не разрешает. Сегодня врач говорил с ней, – Семен не скоро сможет выйти на работу. Да-а!
Это, в общем, не так уж трудно – прийти в прорабскую, где спорят восемь разгневанных мужчин, очаровательно улыбнуться, так, чтобы каждому казалось, будто улыбка именно для него, и потушить спор. Раз так сделать, неожиданно для всех, и может быть для себя. А каждый день? Только сейчас Аксиома поняла, что значит быть старшим прорабом. Почему кто ни приходит на стройку, сразу начинает кричать, нервничать? Допустим, шофер приезжает на завод, он стоит перед закрытыми воротами, пока не оформит пропуск, затем подъезжает к складу, становится в очередь под разгрузку. Все это тихо, спокойно, и разговаривает он мирным голосом. Потом снова очередь на выезд с завода. Простои? Ничего не поделаешь. Но вот шофер въезжает на стройку. Башенный кран в это время поднимает панель (бросить ее конечно же нельзя), шофер ждет всего несколько минут, но тут же бежит в прорабскую, поднимает отчаянный крик. Попробуй не умилостивить его. «Ах так, – скажет шофер, – вы еще спорите, больше я к вам не приеду».
И не приезжает. А все начальство, от СУ до главка, звонит Аксиоме, ругает: у нее, мол, систематический простой машин.
Почему, когда на площадку прибывает какой-нибудь проверяющий, он уже заранее уверен, что прораб в чем-то виноват? Не может быть, чтобы на стройке все было в порядке! От одной этой мысли он принимает осуждающий, пренебрежительный тон, чувствует себя в роли следователя, а на прораба смотрит как на правонарушителя. Попробовал бы он себя так вести на заводе! Его бы просто не пустили в цех.
Почему, наконец, иная организация, обязанная снабжать стройку, считает, что делает прорабу кровное одолжение? Позвонишь раньше, напомнишь: на исходе детали, песок, пакля… Иронически спросят: «Пока есть?» – «Есть, но…» Перебивают: «Ну так стройте, а когда не будет, позвоните». Позвонишь позже: «Давайте детали, стала стройка». Но иронический диспетчер уж сменился, а другой резонно спрашивает: «Почему молчали раньше?..»
Разве так себя ведут поставщики завода?!
Аксиома хочет понять, отчего это так повелось? Может, на заводах более важная продукция? Нет, сейчас важнее жилья, пожалуй, ничего нет. Может, профессия строителя считается неуважаемой?
Тоже нет. Во всех газетах лозунгах, речах работа строителей оценивается чуть ли не как героическая, во всяком случае важная. Так в чем же дело?
Аксиома только сейчас начинает понимать Петра Ивановича. За три дня, что она замещает старшего прораба, даже осунулась. Куда-то исчезла ее обольстительная улыбка, и те люди, которые раньше говорили с ней мягко, теперь начинают на нее покрикивать. Как будто она, приняв на себя обязанности старшего прораба, дала всем право грубить ей. При этом не имеет никакого значения то, что она выручила товарища, коллектив, что испортила себе отпуск. Никогда в жизни раньше она не пряталась от телефонов; сейчас, услышав телефонный звонок, даже вздрагивает. «Бог количества» царствует вовсю. За эти три дня никто не спросил ее о качестве работ, но десятки людей самых разных рангов требовали, угрожали, даже просили выполнить график монтажа – сто двадцать деталей в сутки…
Вот и сейчас звонит телефон. Аксиома по привычке сразу берется за трубку. Но еще не снимает. Кто? Телефон звонит еще и еще… Приличные люди после пятого звонка больше не беспокоят, этот не отстает, она снимает трубку:
– Слушаю.
– Кто говорит? – Это голос Нового начальника, требовательный и энергичный.
Обычно такой вопрос злит Аксиому и она отвечает: «А кто спрашивает?» Но сейчас она покорно говорит:
– Кругликова.
– А, это вы, Нина Петровна! Что с Семеном?
– Звонил врач, сказал, что Семен на работу не скоро выйдет.
Пауза. Новый начальник, очевидно, про себя решает – как быть?
– Придется вам, Нина Петровна, месячишко, нет, кажется уже три недели, поработать старшим прорабом.
Пауза. Это уже молчит Нина. Да, она попала в переплет, и крути не крути, работать придется. Сама виновата. Незачем было ей возиться с Семеном…
– Так как, Нина Петровна? – В голосе Нового начальника еще слышатся просительные нотки, но Аксиома знает: стоит ей согласиться, как тон переменится.
– Что ж поделаешь, – неохотно отвечает она.
– Ну вот и ладно. – Это, так сказать, переходная фраза, а вслед за нею обычное: – У вас вчера не выполнили норму монтажа. В чем дело? – Важин спрашивает требовательно и даже зло.
Аксиома уже несколько раз отвечала на этот вопрос. Может быть, Новый начальник поймет:
– Ночью не привезли вовремя раствор. Старый раствор мы сейчас не пускаем в дело. Вы сами требовали…
– Да-да, конечно! – Важин не рассказывает Аксиоме о том, что с ним говорил управляющий трестом и довольно резко упрекал за «нововведения» на площадке у Петра Ивановича (слово «нововведения» управляющий произнес весьма язвительно) – требуют завоза раствора через час. Это почему? Важин пробовал объяснить, что, согласно паспорту, годность раствора только час, а его завозят впрок, на восемь часов. Но управляющий трестом, который обычно разговаривал с ним уважительно, на этот раз резко осадил: «Останетесь вообще без раствора. Бросьте фокусничать!»
Игорь Николаевич не может так сказать Аксиоме, ведь он сам запретил пользоваться старым раствором. Поэтому он говорит уклончиво, как обычно говорят начальники, когда им нечем возразить:
– Все так. Но график монтажа нужно выполнять.
Эта тонкая фраза на обычный язык переводится примерно так: «Старый раствор, конечно, в дело пускать нельзя, но из двух зол, уважаемая, выбирают меньшее».
– До свиданья. – Важин повесил трубку. Конечно, он кривил душой. Особенно неприятно, что это понимали и его подчиненные.
За три дня Аксиома усвоила, что мало открыть закон. Это полдела. Важно работать по закону. Казалось, все вокруг ничем другим не занимаются, только заставляют ее, Нину Кругликову, маленького мастеришку, а сейчас старшего прораба, отказаться от своего «закона». Ну что ж, против всех не пойдешь…
Она вышла из прорабской. За дверью снова зазвонил телефон. «Пусть звонит, – злорадно подумала она, – прораб вышел, прораба нет. Ах какой переполох поднимется сейчас в диспетчерских – некому задавать вопросы!»
Она медленно поднялась на верхний этаж. Как всегда, высота подействовала на нее успокаивающе.
Подошел Алешка.
– Здравия желаем! – Алешка смотрел насмешливо, сейчас будет интересный разговор.
– Здравствуйте, – устало ответила Аксиома. Про себя она отметила, что Алешка больше не франтил – спецовка была старая, полинявшая, волосы он подстриг, и теперь они задиристо торчали во все стороны. Ну что ж, «хороши только первые розы». И еще она заметила, что, несмотря на насмешку, в тоне Алешки все же звучала уважительность, которая в последние дни появлялась в обращении к ней. Как ни крути, а во всей этой истории со сменой старших прорабов она показала себя. Народ знает, что Петр Иванович в отпуск пошел, Егоркин со стройки сбежал, Семен заболел. Она уж, наверное, могла спокойно уехать на юг, но вот прервала отпуск.
– В ночную не привезли свежего раствора… Знаете? – Алешка победно расправил плечи.
– Да.
– Монтаж сорван, потому что по вашему приказанию старый раствор в дело не пускают.
– Да.
– Что будем делать?
Аксиома молчала. Она знала: нужно ответить, может, еще раз объяснить Алешке, но вдруг с удивлением заметила, что молчит точно так же, как молчал в таких случаях Петр Иванович.
С каждой минутой Алешка терял уверенность. Почему она не отвечает? Он не выдержал:
– Так как, Нина Петровна?
Да, у нее не было другого выхода. «Бог количества», новый бог, еще не принятый человечеством в семью богов и о существовании которого знала только Аксиома, снова победил.
– Делайте! – вдруг хрипло сказала она точно таким тоном, как говорил Петр Иванович.
Потом в прорабскую забежал водитель Абрашков. Он был взбешен: машину задерживают с разгрузкой!
Кладовщица Маша с испугом смотрела на него. Аксиома молчала.
Когда Абрашков наконец заметил, что веселая Аксиома, которая всегда шуткой гасила его гнев, молчит и смотрит в окно, он замолчал. Чего она уставилась в окно? Он тоже посмотрел: его машина уже была разгружена. Абрашкову стало неловко.
– Этот такелажник всегда с фокусами, – как бы оправдываясь, проговорил он. – Мог ведь сказать, что сейчас будет разгружать… В общем, ты, Нина, не серчай, погорячился я. – Он открыл дверь. – Так мир, Нина?
Все так же глядя в окно, она тихо сказала:
– Если вы еще раз посмеете здесь кричать, я добьюсь, чтобы вас сняли с рейса… Ясно?!
– Ясно. – Он тихо закрыл дверь и, смущенно улыбаясь, пошел к машине.
…В этот день еще много раз она поднималась и спускалась по лестнице, отвечала на телефонные звонки, звонила сама. В восемь часов вечера монтажники второй смены видели, как она, сильно ссутулившись, выходила за ворота.
– До свидания, Нина Петровна! – закричала сверху стыковщица.
Она остановилась и помахала рукой.
С этого дня Аксиому все на стройке начали звать Ниной Петровной.
Каждое утро Самотаскину звонит Маша. Быстренько-быстренько она по телефону выкладывает новости: начальник производственного отдела Егоркин, назначенный временно вместо Петра Ивановича, со стройки ушел. Трудно ему было… И.о. старшего прораба назначен Семен. Проработал одно утро. Заболел. Сейчас на стройке за Семена, а значит, за Петра Ивановича Нина Кругликова… Первые два дня вроде все шло хорошо. Сейчас грустная ходит. Она, Маша, спросила, в чем дело, та ответила: «Трудно, Маша…» Какие у Петра Ивановича будут указания? Нет? Ну хорошо, она позвонит завтра, может, завтра будут… Нет, нет, пусть Петр Иванович даже не думает – звонить ей не трудно. Даже наоборот – приятно… Хорошего отдыха… Да, ей рассказывал Алешка о посещении дома на Соболиной… Как хорошо получилось, что вины строителей нет!
