Текст книги "Строители"
Автор книги: Лев Лондон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 49 (всего у книги 54 страниц)
Глава шестая
О крике
Вся история человечества сопровождается криком – одна его часть кричит на другую. Вероятно, еще когда люди жили в пещерах и новой техникой считался не просто камень, а камень, заточенный с одной стороны, какой-нибудь косматый индивидуум посильнее кричал на других, что они, мол, нарушили технологию охоты на мамонта. Те помалкивали, хотя считали, что крикун в технологии совсем не разбирается.
Да что времена каменного века! Даже в раю, как сейчас стало известно, грехопадение Адама произошло гораздо раньше, чем это думают. Причисленный к ангелам второй категории, уже во втором часу сотворения Адам кричал на ангела совсем небольшого ранга, вроде бы секретаршу небесной канцелярии. Да, это было именно грехопадение, ибо ничего нет слаще, чем кричать на другого, слабого, при условии, что этот другой не огрызается.
В нашу пору крик и грубость значительно поуменьшились. Во-первых, потому, что крикунов быстро призывают к порядку, во-вторых, маловато стало людей, которые терпят крик. И все же крик остался. Правда, в век НТР он приобрел, так сказать, научно-техническую окраску. Говорят, если директор резок с подчиненными, простить его нужно. Завод, мол, план выполняет, и крик этот – технологический. Директор иначе не может. И вот, случилось один раз, крикуну в главке такое предложили, что заводу пришлось бы плохо. Тут бы директору и покричать на начальство, а он тихонько согласился. Только сотрудники отстояли завод.
Вывод из всего этого один: когда какая организация хочет определить характер своего крикуна директора, пусть везет его в министерство. Если, отстаивая интересы завода, будет он кричать на министра или, скажем, на замминистра, – значит, действительно характер у директора такой. Но если…
Иннокентий Никитич кричал. Он кричал, может быть, впервые в жизни. Во всяком случае, музыканты оркестра, с которыми композитор работал уже более десяти лет, могли бы это подтвердить. Даже когда флейтист Семен Соловейчик приходил на репетицию вялым и, подремывая, пропускал начало, даже когда барабанщик опаздывал ударить тарелками, а вторая скрипка Инна Андреевна по забывчивости начинала играть другую пьесу, – даже тогда Иннокентий Никитич делал только вежливое замечание. А теперь…
– Вы что, все с ума посходили?.. – гремел композитор. – Сначала пришел один строитель, все осмотрел… и наверх пошел, сказал, шум из-за бездельника прораба, который не сделал присыпку или засыпку, черт его знает! Потом пришел второй строитель – девица. Разъяснила, что, оказывается, прорабом и был тот первый строитель… Теперь приходите вы – уже третий по счету! – и говорите, что прорабом, а значит бездельником, были вы… Как это понимать?!
Когда композитор начал кричать, странная улыбка, с которой вошел посетитель, недоверчивая и вместе с тем полная ожидания чего-то хорошего, что должно сейчас произойти, исчезла и черты его лица улеглись в привычные желобки, морщины, впадины. Лицо его стало угрюмо-спокойным. Это было так неожиданно, что композитор притих.
– Ну что же вы?! – с раздражением спросил он. – Отвечайте что-нибудь!
Посетитель молчал, тягостная пауза повисла в комнате.
– Так вы присаживайтесь, – неуверенно предложил Иннокентий Никитич. – Значит, вы строили наш дом. Понимаю, это, наверное, очень трудно!.. Вы присядьте, пожалуйста… Как вас звать? Я даже не спросил…
Композитор, чтобы подать пример странному гостю, сел в кресло и сказал то, что обычно говорят строителям, когда хотят сказать им приятное:
– Не знаю, как это можно построить дом. Знаете, тут ремонт квартиры уже пятый год откладываешь, даже жутко становится, когда подумаешь, что придут маляры, штукатуры и кто там еще…
Но именно это удивление не действительными сложностями строительной профессии, а неприятными мелочами, которые вторгаются в обжитую квартиру во время самого пустякового ремонта, для настоящих строителей так же неприятно, как хирургу, когда удивляются не его смелости, выдержке и таланту, а терпению, с каким он возится с дурно пахнущим телом больного.
Тень прошла по лицу гостя.
– Пятый год? – тихо переспросил он.
– Конечно, не пятый год, – обрадовался композитор, наконец услышав голос молчаливого прораба. – Это я так сказал. Садитесь, пожалуйста… Вы специально, чтобы проверить, ушли с работы?
Прораб еще раз скользнул взглядом по комнате.
– Я в отпуске.
– В отпуске? – удивился композитор. – И время тратите на обход квартир?.. – Иннокентий Никитич представил себе свой отпуск: последние годы он ездил в Италию, Францию, был в Варне… Только сейчас он заметил новый, плохо сшитый костюм, который делал прораба кривобоким, увидел фотоаппарат, висящий через плечо, вспомнил странную улыбку. Да, конечно, прораб пришел, чтобы встретиться с людьми, для которых он трудился. Может быть, для этого человека такая встреча – самое удивительное приключение в жизни… Он, Иннокентий Никитич, – баловень судьбы, у него интересная жизнь, даже его неудачи и те были интересны. А вот этот человек?.. Иннокентию Никитичу стало не по себе:
– Так вы в отпуске?! Вот хорошо, что вы зашли ко мне. Может… – Он вскочил и подошел к буфету. – Пожалуйста, прошу вас.
Но прораб даже не посмотрел на рюмки.
– Я не слышу шума сверху.
– Да-да, конечно, это всегда так бывает… Вы заметили, товарищ, – быстро заговорил композитор, – вот телевизор совсем барахлит, а как приходит мастер, работает отлично. Прошу вас. – Он взял рюмку.
– Может, вам показалось? – спросил прораб.
– Как показалось? (Ну вот, хочешь с человеком по-хорошему!) Что значит показалось?! Я не сплю ночами… днем не могу работать, а вы «показалось»! (Противный сухарь!) Я это так не оставлю! – снова вскипел композитор. – В конце концов, я обращусь… – Он на минуту остановился, так как не знал, куда нужно обратиться. – Я обращусь… в контроль… (Ну конечно же в контроль, должен же быть какой-то контроль над этим человеком!) Это так даром не пройдет…
Лицо посетителя осталось спокойным. Композитор видел, как он провел рукой по стене, потом вышел в переднюю. Композитор прошел за ним, хотел открыть дверь, но ключа не было.
– Черт его знает, куда он делся, – раздраженно сказал Иннокентий Никитич.
– Он у вас в правом кармане. – Прораб вытащил помятый блокнот, что-то записал. – Это мой телефон. Если вам снова покажется, что сверху стучат, – позвоните мне.
– Как покажется?! – закричал композитор…
Когда через минуту композитор вышел на балкон, он увидел своего гостя. Ссутулившись, тот медленно шел по двору. Фотоаппарата на плече уже не было. «Забыл у меня, что ли?» – с беспокойством подумал Иннокентий Никитич. Но тут же увидел сверток в руке странного посетителя. «Завернул в газету. Зачем он брал с собой фотоаппарат?»
Многие, даже очень простые вещи остаются для нас тайной. Никогда композитор Уранов не узнает, что старший прораб Петр Иванович Самотаскин взял с собой фотоаппарат, который ему преподнесли к отпуску строители, чтобы фотографировать счастливого жильца квартиры № 13 дома № 1 по Кривоколенному переулку.
Теперь Аксиома могла пойти к Новому начальнику. Ведь если этот сухарь побоялся признаться, что он прораб, да притом разъезжает с молодыми скрипачками, то его поведение в прорабской, так поразившее Аксиому, было просто позой.
Она вышла на улицу. В Москве было время дождей – так, кажется, говорят в некоторых странах. Во всяком случае, самый жаркий московский месяц – июль был холодным, с ветрами и дождями. Этот год, как рассказала ей Анета, был по старинному исчислению годом Скорпиона. А чего можно ждать от зловредного насекомого – известно. Где-то наверху грохотало, скрежетало.
Аксиома шла вдоль университета. Ей всегда казалось, что из всех видов искусства архитектура больше всего влияет на человека. Может, она и ошибается. В споре с ней квалифицированный искусствовед легко докажет ее ошибку, – мол, литература, музыка сильнее… Может быть… Может быть! Это, конечно, ее личный взгляд, так сказать практический… Ну скажите пожалуйста, уважаемый искусствовед, сколько раз в году вы читаете «Войну и мир»?.. А, то-то же! Может, раз, а может быть, раз в три-четыре года. Правда? Сколько раз вы слушаете «Евгения Онегина»? Не более раза в пятилетку. Так? А вот она каждый день любуется ансамблем университета, когда проходит мимо. И радостно ей, и чуть тревожно… Даже – два раза в день… Сколько это за пятилетку, уважаемый и почтенный оппонент? Сейчас сообразим: два помножить на пять и помножить на триста шестьдесят… Три тысячи шестьсот раз! Чувствуете разницу?!
Вы предлагаете кончить спор, – мол, о чем с неучем говорить?! Согласна. Но прошу вас, очень прошу, в раннее июльское утро приехать к университету. Подойти не к главному фасаду – там слишком много асфальта, а к тому, где памятник Ломоносову. Сядьте, пожалуйста, дорогой товарищ, скромненько на скамеечку – на этот раз вокруг вас не будет толпы внимательных слушателей. Посидите сами, один-одинешенек. Смотрите, какое благородное сочетание объемов, какой легкой кажется центральная часть, которая подымается вверх на двести пятьдесят метров!.. Она не давит на вас, и вам кажется, что у вас появляются крылья и вы тоже несетесь вверх… А потом посмотрите на памятник и на четырехэтажные корпуса, которые обрамляют площадку. Обратите внимание на серебристые ели, они, словно обнявшись, попарно стоят по краям площадки, покрытой цветами… Смотрите, как здорово найдена высота этих корпусов! Правда?.. Только не спешите, очень прошу вас, посмотрите на смелые вставки из красной керамики…
И еще думала Нина Кругликова, прозванная на стройке Аксиомой, что если люди захотят, то они всего могут добиться, даже построить такое чудесное здание. И что закон количества и качества, который ночью на стройке внезапно возник в ее мыслях, все же правильный.
– Там у него много людей, и все кричат, – с опаской сказала Леночка, молоденькая секретарша.
– Ничего, Леночка, он меня приглашал. – Аксиома широко раскрыла дверь. – Можно?
В комнате действительно шуму было много, но людей – всего трое: Новый начальник, Егоркин, тот, что временно замещал Самотаскина, и мастер Семен.
Кричали Новый начальник и Егоркин одновременно. Семен молчал.
– Вы это бросьте! Ясно? – наклонившись вперед из-за стола, гремел Новый начальник.
Егоркин стоял пред столом, маленький, ершистый. Синий берет на его голове был лихо сдвинут, усики торчали вперед.
– И вы это бросьте! Ясно?
– Я вам… – скрежетал Важин.
– И я вам! – не сдавался Егоркин.
– Аксиома, очаровательно улыбаясь, подошла к столу.
– Вы меня вызывали, Игорь Николаевич? Вот я пришла. Может, не вовремя? Тогда я уйду.
– Нет, останьтесь, пожалуйста, – сбавляя тон, сказал Новый начальник. – Вот, посмотрите на него, – снова вспылил Важин, показывая на Егоркина.
– Нет, вы посмотрите на него! – показал Егоркин на Нового начальника.
Аксиома в этот момент подумала, что нет более противного зрелища, как спор двух мужчин, которые уже себя не контролируют. Она вдруг подумала, что сухарь Петр Иванович никогда бы такой спор не затеял.
– Посмотрела на одного и на другого, – заметила она. – Что дальше делать?
Важин, пересилив себя, спокойно сказал:
– Вам нужно присесть… И вы присядьте, – сказал он Егоркину. – Ну а вы, – обратился он к Семену, – вы что, не можете двадцать дней поработать за старшего прораба?
Семен встал. Казалось, природа, начав творить мастера Семена, отвлеклась на минуту, а потом забыла о нем. Все в нем казалось незавершенным: и худые длинные руки, почти без мускулов, лицо маленькое, с едва намеченными чертами, доброжелательное и слегка удивленное.
– Могу.
– Посмотрите на него, – иронически улыбнулся Важин. – Два начальника сражаются рядом с ним, а он с интересом наблюдает, хотя мог бы сражение прекратить. С интересом, правда?
– Нет, – негромко ответил Семен, – без интереса.
– Почему? – Новый начальник посмотрел сначала на Аксиому, потом на Егоркина, как бы приглашая их включиться в веселую игру, где на стороне начальника были все преимущества.
– Я где-то читал, – Семен снова сел, – если подчиненный кричит на начальника, то он невоспитанный и грубый человек, но если начальник кричит на подчиненного, то он хам.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Важин – гневно, с угрозой; мастер Семен – спокойно и безмятежно.
– Ну вот, и пророки у нас появились, – деланно рассмеялся Важин. – А если у вашего начальника характер такой, не может же он его спрятать в стол и запереть на ключ?.. Ну ладно! Товарищ Егоркин, можете возвращаться в производственный отдел, а вы, – Важин строго посмотрел на Семена, – будете временно за старшего прораба. Оба свободны.
Егоркин, не то покашливая, не то фыркая, вышел. Семен в дверях остановился и негромко сказал:
– Я по…дожду вас, Ни…на Пет…ровна.
– Хорошо, Семен, – мягко ответила Аксиома.
– Зачем он вам? – переходя на дружеский тон, спросил Важин.
Аксиома, усмехнувшись, пожала плечами:
– Наверное, более уместный вопрос: зачем я вам?
Новый начальник вышел из-за стола и сел напротив Аксиомы.
– Вы мне очень нужны, – по-хозяйски сказал он.
– Да-а? Странно.
– Сначала о работе…
– А потом? – Аксиома смеющимися глазами прямо посмотрела на Важина. Он казался ей уверенным в себе, сильным, настоящим мужчиной. Право, он ей нравился… вот если б только не был так самодоволен и тяжеловат.
– Сначала о работе, – повторил он. – Я вчера был в одном доме, там очень плохо живется из-за таких, казалось бы, незначительных упущений, как у вашего прораба Петра Ивановича.
– Да, Петр Иванович слабенький прораб, – небрежно сказала Аксиома. – К тому же, кажется, труслив. А какие недостатки?
– Труслив? Что-то я не заметил, упрям – это точно. Там шум через перекрытие очень доносится… Это в Круглоколенном…
– Круглоколенном? – вдруг заинтересовалась Аксиома. – Может быть, Кривоколенном?
Дверь открылась, в комнату заглянула секретарша: Мне можно идти, Игорь Николаевич? Уже полседьмого… А материал я закончу печатать завтра, пальцы очень болят. – Она поднесла к лицу пальцы и подула на них.
– Конечно, Леночка!
– Так я пойду. – Секретарша снова подула на пальцы и вышла.
– О чем мы? Да… наверное, Кривоколенный, откуда вы знаете? – Сейчас мастер Нина Кругликова совсем не напоминала Игорю Николаевичу простенькую девчушку со стройки. – Понимаете, в квартире живет композитор.
– Композитор?
– Да. Он ни работать дома, ни отдыхать не может. Его, кажется, звать Иннокентий Никитич. (Аксиома вздрогнула.) Он вам знаком?
Аксиома отрицательно покачала головой. Так вот в чем дело! Оказывается, у композитора, что живет в Кривоколенном, был не Петр Иванович, а Новый начальник. Как это она могла подумать, что Петр Иванович побоится назвать себя прорабом!
– Мне хотелось бы, – внушительно сказал Новый начальник, – чтобы эти недостатки вы учли в дальнейшей работе…
– Учту. Для этого вы меня вызвали из отпуска? – спросила Аксиома.
Важину показалось, что после его разговора о композиторе Нина Кругликова как-то переменилась. Он еще не мог понять в чем, но в глазах ее появилась насмешка, а тон стал холоднее.
– Нет, не только для этого. Я хотел бы поговорить с вами, и не только по делу…
Но Аксиома встала.
– У меня билет, завтра улетаю. Подождем немного, хорошо, Игорь Николаевич? – У дверей она остановилась. – Передайте, пожалуйста, привет скрипачке, которая была с вами в Кривоколенном, Инне Андреевне… Так, кажется, ее зовут. – Она весело рассмеялась, глядя на растерянное лицо Важина. – Всего вам хорошего!
Семен изучал календарь на столе секретаря. Он поднялся.
– Подождите, Семен, одну минуту. Мне нужно предупредить Петра Ивановича, чтобы он не ехал в одно место. – Аксиома набрала номер телефона.
Семен видел, как ее лицо, только что веселое, смеющееся, вдруг напряглось.
– Петр ИваноВИЧ? Это Нина Кругликова говорит… Да, понимаю, Петр ИваноВИЧ, что вы в отпуске, но дело срочное… Хотела вас предупредить, чтоб вы не ехали в Кривоколенный, один, квартира тринадцать. Там жильцы плохо настроены… Знаю, Петр ИваноВИЧ… Что-что? Вы уже были там? Что-что?.. Извините, я не знала.
Она медленно положила трубку.
– Странно… Ну, пошли, Семен! Ваш Петр Иванович неприступен. Пошли!
Глава седьмая
Из дневника Августа Августовича Косечкина, ответственного съемщика
14 июня
Ура! Сегодня мне выдали ордер на однокомнатную квартиру. Ура-а! – в новом доме № 5 по Соболиной улице… Квартира, правда, № 13, но все равно – ура-а-а!
Конечно, все эти восклицательные знаки просто убоги. Разве они могут передать мою радость!.. Ура-а-а! Снова, Август? А ну спокойнее, по порядку.
В пятнадцать часов меня вызвали к Александру Петровичу. В кабинете были еще его Зам и председательша месткома.
«Садитесь, пожалуйста, – сказал Александр Петрович. – Мы пригласили вас…» В это время пришли в действие два телефона. Хороший он человек, только уж очень большое внимание уделяет телефонам. И так обстоятельно, вежливо ведет разговор с каждым!
Когда минут через двадцать он закончил разговор, то продолжил беседу со мной, как будто и не прерывал: «…чтобы сообщить вам приятную весть».
Ну, я сразу быстренько перебрал в голове: повышение по службе на группового (уже давно пора!) или внеочередная премия (тоже было бы неплохо), может быть отпуск? Остановился на первом.
«Очень благодарен, – говорю, – за доверие».
«Это вы о чем?» – поинтересовался Зам (вредная штучка этот Зам).
Я было начал кашлять. Так я всегда делаю, когда не знаю, что ответить. Пока откашляюсь, глядишь – кто-нибудь поможет. Действительно, на помощь пришла председательша:
«И нужно вам, Владимир Владимирович, человека смущать?!»
Зам плечами повел:
«Я только спрашиваю, за какое доверие он благодарит?»
«Ну обрадовался человек, не то сказал, – жалостливо посмотрела на меня председательша. – Ну не привык человек ко вниманию».
Александр Петрович всех внимательно выслушал, мой кашель переждал, потом протянул бумажку:
«Извините, может, площадь мала…»
Я как глянул, обмер буквально: ордер на однокомнатную квартиру.
«…Последнее время вы много рационализаторских предложений дали, – продолжает Александр Петрович, – вот местком предложил, чтобы вам квартиру ускорили… Поздравляю вас!»
Что-то на меня напало, все твержу: «Благодарю за доверие».
«Ну в чем же доверие, Август Августович?» – снова спрашивает меня Зам.
Тут они между собой – председательша и Зам – поспорили.
«Может, – говорит Зам, – он благодарит за доверие к его рационализаторским предложениям, тогда другое дело…»
«А что, предложения сомнения вызывают?» – это председательша.
«Я их не смотрел», – это Зам.
Тут у Александра Петровича снова на столе два телефона зазвонили, но он трубки не снял. Встал, еще раз поздравил и пожал мне руку. Поздравила и председательша: «Ну, Август, тебе сейчас только жениться надо».
Только Зам, когда я ему руку протянул, предложил как-нибудь зайти к нему с моими рацпредложениями.
23 июня
Фу-у-у! – наконец переехал. Потратил девять дней! Но меня все на работе утешают, – говорят, это считается быстро… Сколько бумаг – ужас! Дотошные люди вывели формулу, что общая площадь справок, которые нужно представить для переезда, равна площади обоев самой большой комнаты в квартире. Что вы думаете, возможно… Лег рано. Ночь спал как убитый.
24 июня
Переставлял мебель, все не получается: то комната делается пустой, то тесной. Наконец – очень удачный вариант! – кровать вдоль стены… Ура!
Дом уже почти заселен. Хороший дом, только шумно. По лестнице вверх бегом бегу – такое чувство, что звуки за тобой гонятся.
25 июня
Переехали мои соседи в квартиру № 12. Видел, как они таскали вещи. Дежурная внизу, Екатерина Ивановна, сказала, что это Воронины – молодожены.
27 июня
Просто мочи нет – всю ночь только и слышишь умоляющий женский голос:
«Жоженька!»
«Да ты что, Лариса, с ума сошла?»
«Жоженька!»
Ясно так все – и вздохи, и какие-то всхлипывания, будто с ними в одной кровати лежишь.
Встал, вышел на балкон. Луна там, звезды… всё спит. Вроде и у соседей успокоилось. Только зашел! «Жоженька!!!»
Ах, черт вас дери! – кашляю… Тихо вроде становится. Только задремал – все сначала!
28 июня
На работе пожаловался – смеются. Интересуется только София (калькировщица).
«Я читала, Август Августович, – так серьезно говорит, – что за границей театр специальный такой есть. А вам, можно сказать, повезло».
Я сначала не понял.
«В чем повезло?»
«Да вот театр на дому, и притом бесплатный».
Все смеются, а она серьезно: «Да-да!»
29 июня
Вызвал Зам. Строго так смотрит через очки:
«Я вас просил показать свои рацпредложения?»
«Да, просили».
«Ну и что?»
«Принесу».
30 июня
Вечером слышу через стенку:
«Давай передвинем кровать», – мужской голос.
«И не подумаю», – женский.
«Неудобно, Лариса, у него все слышно», – мужской голос.
«Ну и что (стук по стене)… это что, стенка?» – женский.
«Да», – мужской голос.
«А раз стенка, Жоженька, то и знать ничего не хочу… Слышно не слышно… Мы делаем все за каменной стеной, чтобы я еще перед толстой коротышкой?!» – женский голос.
«Толстая коротышка», очевидно, я. Кашляю.
Становится тихо.
1 июля
Встретился с Ворониными на лестнице: я выходил, а они что-то затаскивали в квартиру. Жоженька мило поклонился, но в разговор не вступил.
Лариса демонстративно отвернулась. Все же я успел Заметить, что лицо у нее строгое, как на иконе. При таком лице… Странно. Екатерина Ивановна (дежурная) сказала, что они купили телевизор «Рубин». Только она не успела посмотреть, цветной он или черно-белый… Пропал!
2 июля
От соседского телевизора одурел.
Советуюсь только с Софией (калькировщицей). Серьезная девушка. «Я, говорит, Август Августович, знаю такое средство, сразу у них тихо станет… Вы только меня к себе пригласите».
Пока воздерживаюсь. Неудобно как-то.
«Вы, говорит, Август Августович, не бойтесь. Никто не узнает, что я у вас была».
Ну да! Минут за тридцать, не более, Екатерина Ивановна (дежурная) всех бы информировала: жилец, мол, в квартиру № 13 привел девушку. Только не успела заметить: черная, белая или цветная…
Воздержался.
3 июля
Купил радиоприемник «Рекорд». Екатерина Ивановна сказала, что дешевле было бы купить в комиссионном. Возможно.
4 июля
Подключил «Рекорд».
5 июля
Вызвал Зам. Состоялся разговор:
«Я вас просил показать свои рацпредложения?»
«Да, просили».
«Ну и что?»
«Принесу».
6 июля
Сегодня вошел в квартиру. Слышу женский голос:
«Жоженька, это он?»
Очень ясно, будто сосед сидит у меня в комнате, его ответ:
«Да. Вечно кашляет, заправился, наверное, уже. Черт бы его…»
Я сразу включил «Рекорд». Он, захлебываясь, начал кричать (целый день ведь на простое!). Собственно говоря, передача меня не интересовала, но кому приятно слышать, как его ругают? А главное – ведь я не пью.
Сосед включил телевизор. Мы уже научились: регулируем громкость звука так, что он становится одинаковым. Сейчас, несмотря на большую звукопроницаемость перегородок, не слышно, что делается в соседней квартире. И вообще, кажется, ничего не слышно!
Вот только отключать, когда ложимся спать, еще не научились.
София (калькировщица), я с ней продолжаю советоваться, говорит, что ее способ безотказный.
Воздерживаюсь.
Она часто зевает, но, когда замечает, что на нее смотрят, делает вид, что вздыхает.
7 июля
Екатерина Ивановна (дежурная) говорит, что я нравлюсь всем соседям в доме.
«Другие, – говорит она, – клянут строителей, шум через стены большой. А вы ни разу даже не пожаловались. Соседям нравится, что вы так спокойно переносите все неприятности».
8 июля
Ура! Придумал! Просто, как все гениальные изобретения.
В двадцать три часа я на пробу выключаю приемник и жду ответа. Если соседи хотят спать, они гасят телевизор.
Бывает, что они первые предлагают «перемирие», тогда отключаю я.
9 июля
Понедельник всегда несчастливый. Но вот сколько ни вспоминал, ничего за день плохого не случилось.
София (калькировщица) принесла для моей коллекции, старинную марку – остров Борнео. Теперь таких нет. Мило с ее стороны. Костик (техник) говорит многозначительно, что такие бедра, как у Софии, были только у Евы, которая родила все человечество.
От приглашения все же воздерживаюсь.
10 июля
Приехал жилец в квартиру № 14.
Екатерина Ивановна (дежурная) говорит, что он летчик-испытатель. Очень выдержанный, слушал ее пятнадцать минут на лестнице. Я больше семи не выдерживаю. Фамилия – Фомин (имя-отчество забыл). Сейчас меня одновременно будут пытать с двух сторон: квартиры № 14 и № 12.
11 июля
София (калькировщица) принесла старинную марку – Либерия. Милая девушка!
Говорит, что тоже собирает марки. От приглашения пока воздерживаюсь.
Зашел Фомин (сосед).
Было так: в девятнадцать часов звонок, открываю – стоит майор, ленточек на груди целая уйма.
«Можно к вам?» – это он.
«Пожалуйста», – но стою в дверях.
Он улыбнулся:
«Осторожный вы человек. Я ваш сосед из квартиры № 14 – Фомин» (отчество не запомнил).
«Пожалуйста», – говорю, но стою твердо (мало ли что!).
«Заходите ко мне в гости, завтра в восемь вечера. Буду рад познакомиться с вами… У нас, – мол, у летчиков, – такой обычай».
Тут на меня снова что-то напало (так всегда, когда неожиданно случается).
«Благодарю, – говорю, – за доверие».
Он улыбается и осведомляется:
«За какое доверие?»
Но я уже с собой ничего не могу поделать, снова:
«Благодарю за доверие. Буду».
«Ну вот и хорошо». Потом он пошел в квартиру № 12. Я видел, что его впустили.
12 июля
София (калькировщица) принесла целый альбом. Много интересных марок.
«Вот бы ваш посмотреть», – это она.
«Держу только дома», – это я.
Она так многозначительно посмотрела. Понял, но промолчал.
После работы поехала со мной. Сказала, что у нее обмен марок в доме рядом с моим. Не доходя до моего дома метров пять, попрощались.
Екатерина Ивановна (дежурная) сказала: «Август Августович, вы бы эту девушку пригласили на вечер к Фомину. А то все один да один».
Как она заметила Софию и откуда знает про вечер у Фомина?
13 июля
Получилось так: когда я вчера вечером зашел к Фомину (сосед из 14-й), Воронины (соседи из 12-й) уже сидели у него. Был еще один пожилой человек, очень худой.
Хозяин прежде всего представил его:
«Знакомьтесь, это Павел Борисович, живет надо мной, в квартире № 18».
Я сказал, что почти знаю Павла Борисовича. Мне о нем много рассказывали.
Павел Борисович то же самое сказал про меня. Он очень заикается. Потом хозяин представил мне Воронина. Тот промолчал, а я сказал, что Воронины, хотя я видел их только один раз, очень мне знакомы.
Воронин покраснел, а Воронина, когда я подошел к ней, демонстративно отвернулась.
За столом Фомин попросил поднять рюмки и заявил, что хозяйка его с детьми (!!!) на даче, скоро будет. А пока он, Фомин, рад приветствовать соседей. Мы чокнулись. Воронина вроде не заметила, что я протянул ей рюмку. Присмотрелся к ней: худая, лицо строгое. Откуда это у нее: «Жоженька»?
Пошли рюмки. Я все слежу за Ворониной – умеет выпить.
Кажется, на шестой рюмке – звонок телефонный.
«Вас, Август Августович», – Фомин передал мне трубку. Слышу голос Екатерины Ивановны: «Тут девушка, с которой вы прощались, проходила мимо».
«Ну и что?»
«Я ее задержала. Может, вы захотите ее пригласить?»
«Не нужно».
Я слышал, как Ек. Ив. сказала Софии:
«Рюмка у них уже шестая» (ясновидящая она, что ли?).
Выступил Павел Бор. (сосед сверху). Лицо худое, в морщинах, но доброе. Оказалось, что он не заикается, а просто говорит с расстановками, во время которых у него во рту что-то щелкает: «Уважаемые соквар (щелк) тирники!» – Интересно все же, что у него там во рту? – «Дом у нас прек (щелк) расный. Только через пере (щелк) городки слышимость большая. Я про (щелк) верял. Оказалось, межквартирная пере (щелк) городка всего из одной панели, а нужно две. Проек (щелк) тировщики, наверное, экономили».
Я вскочил:
«Не может быть. Это все строители! Убить их мало!»
Тут впервые на меня посмотрела Воронина:
«Однако вы кровожадный! Вот не думала».
Я обрадовался, наконец она меня заметила, и пожаловался:
«Да, знаете, есть кровожадность за мной. В крови она» (это уже после седьмой рюмки).
Воронина иронически так на меня посмотрела:
«Да что вы?! Вы же мухи не тронете».
«Лариса!» – это Воронин.
«Что Лариса? А скажите… как вас?.. Что бы вы сделали, если б женщина к вам пришла? Ну, скажем, поздно вечером?»
Человек я вообще сообразительный. Но вот когда неожиданно спрашивают, всегда одно и то же.
«Оправдаю доверие», – бухнул я.
Смеялись очень. Особенно Павел Борисович. Он забыл сделать паузу, и у него от смеха изо рта повылетали какие-то стальные и пластмассовые детали, в большом числе.
Все принялись ему помогать, собрали целую тарелку.
Не смеялась только Воронина. Посмотрела на меня, глаза узкие, злые.
«Я, говорит, проверю».
«Лариса!» – Это Воронин (укоризненно).
«А что Лариса?! Очень не люблю, когда люди бахвалятся… Оправдает он доверие!»
Бросаю писать дневник. Соседи за стенкой сигналят. Поздно. Выключаю «Рекорд».
Ложусь спать.
14 июля (продолжение).
…Павел Борисович (сосед сверху) укладывал детали во рту минут десять.
Наконец Павел Бор. закончил, улыбнулся и заговорил:
«Я узнал, кто строил наш дом. (Потом мне Павел Бор. разъяснил, что сразу после сборки он говорит нормально.) Вот тут у меня все записано», – он передал майору листок.
– «Стройуправление № 111; начальник Игорь Николаевич Важин. Прораб Петр Иванович Самотаскин», – прочел майор. – Тут еще их телефоны».
«Думаю, что строителей приглашать не нужно, – сказал я. – Ничем они сейчас не помогут».
«Это почему? – Воронина аж вскочила. – Вы же хотели их убить. Дайте-ка сюда. – Она выхватила из рук майора листок. – Обязательно вызову».
«Лариса!» – Это Воронин.
«Что «Лариса»?! Вызову обязательно».
Все согласились с ней (кроме меня, конечно).
Потом мы еще немного посидели.
Первыми начали прощаться Воронины. Когда очередь дошла до меня, Воронин вежливо подал руку, а Воронина прошла мимо, будто меня нет. Но тут же вернулась.
«Сбросить надо, миленький! – Она постучала согнутым пальцем по моему животу. – Иначе ничего не получится».
«Лариса!»
«Ничего, ничего, Жо-жень-ка!» – многозначительно сказала она.
Воронин только вздохнул.
14 июля (18.00)
София на работу не выходит третий день. Костик (техник) оказал мне:
«Ну, Август Августович, прозевали вы девушку».
«Не понимаю».
«А чего тут не понимать? Взяла отпуск на пять дней, а укатила с какой-то компанией. И разве можно так: марки носила, альбом целый принесла!»
«Ну и ладно». – Это я.
«Не говорите так, Август Августович, может быть, она свою любовь и тоску залить хочет». – Это Костик.
«Чем залить?»
Костик не ответил – зашел начальник отдела.
14 июля (20.00)
Екатерина Ивановна (дежурная) сказала, что Воронина звонила прорабу – он в отпуске.
