Текст книги "Строители"
Автор книги: Лев Лондон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 54 страниц)
Глава одиннадцатая
Спор
После совещания, которое приняло мои предложения, я пришел к Быкову.
Быков в мрачном одиночестве сидел за своим старым, облезшим столом. В его СУ об этом столе возникло что-то вроде легенды. «В далекие исторические времена, – обычно начинал рассказ Ким, – когда Быков еще был молодым прорабом и строил небольшие пятиэтажные домики, где-то в Перово ему оставил стол один старый Переселяемый и будто бы напророчил: пока Быков сидит за этим столом, будет в жизни ему одно везение – и раствор будет поступать вовремя, и перерасхода зарплаты не случится, и даже начальство ругать будет меньше (о том, чтобы совсем никто не ругал, Переселяемый обещать не посмел!). И вот, памятуя пророчество, возит Быков сей стол с одной стройки на другую…»
Я поздоровался, добродушно похлопал стол, как обычно делают с собаками хороших знакомых – собака-то не нравится, а все равно ее восхищенно ласкают, – и весело сказал:
– Владимир Яковлевич, давайте посоветуемся, что делать с потоком и бригадой? Перед нами, – я подчеркнул это слово, как бы утверждая, что мы единомышленники, – две дороги: первая – сразу взяться за все, вторая – отработать до мелочей одно, а потом перейти к другому. Быков молчал.
– Понимаете, Владимир Яковлевич, все то, что я до сих пор видел, читал, не дает четкого ответа. Сторонники широкого фронта утверждают, что нужно браться за все сразу, иначе: «Нос вытащишь – хвост увязнет, хвост вытащишь – нос увязнет». – Я показал рукой, как это будет, по очереди касаясь волшебного стола то большим пальцем, то мизинцем. – Они же требуют: «Ковать железо, пока горячо». Понимаете, Владимир Яковлевич, сидел вечером и представил себе это самое железо: сначала оно белого цвета, потом – оранжевого, тускнеет… и вот уже серо-черный металл, который не согнешь Вроде правильно они говорят, как считаете, Владимир Яковлевич?
Быков молчал.
– Вторая дорога, – продолжал я уже не так уверенно, его молчание несколько сбивало меня, – имеет также много последователей. У них в арсенале классические поговорки: «Тише едешь – дальше будешь», «Лучше синица в руках, чем журавль в небе» или «Поспешишь – людей насмешишь»… Чуть не забыл, есть еще «Мал золотник, да дорог»… А если на современном языке, то все это звучит так: «Дожмите, мол, сначала одно, а то разбросаетесь и ничего не сделаете». Так какую мы выберем дорогу?
Я снова употребил слово «мы», подчеркивая причастность Быкова к потоку, объединенной бригаде, и улыбнулся почти так же обворожительно, как Ким.
– Наверное, Владимир Яковлевич, есть еще и третья и четвертая дороги, но я о них не знаю. Может быть, вы знаете?
Быков снова помолчал. Моя улыбка исчезла.
– До того как выбирать «дороги», – наконец сказал он, – следует решить: нужно ли вообще вести работы поточно вверх и нужно ли объединить все бригады в одну.
– Ну как же, Владимир Яковлевич, ведь на совещании вы не возражали?
– Я сказал – подумаю. – Быков тяжело поднялся. – Мне на стройку. Кроме этих самых «дорог» нужно еще получить бетон, обыкновенный бетон…
Вечером я слышал, как Быков нарочито громко объяснял Киму свой отказ:
– Эти улыбочки, «дороги», «посоветуемся» уже у меня в печенках сидят. Можешь? Заставь! Не можешь заставить, пожалуйста, не путайся под ногами.
Через неделю я снова пришел. На этот раз не улыбался, но по возможности дружески спросил:
– Вы, наверное, уже решили, Владимир Яковлевич?
Мы сидели друг против друга за столом. У Быкова были неприятности – впервые за многие годы он не уложился в фонд зарплаты. Через час ему предстояло выслушать много неприятных вещей в тресте, потом в главке, и он не стеснялся:
– Пристаете вы ко мне. Живете как у бога за пазухой: ни тебе перерасхода зарплаты, ни неприятностей от всех инспекций, ни забот о рабочих. Начальник, который не имеет права написать приказ, не может заставить… Главный «уговариватель»! Нет, не решил! – резко закончил он.
– Когда дадите ответ? – все так же ровно спросил я.
– Не знаю.
Очевидно, он рассчитывал, что я выйду из себя. Но он ошибся – пока я держался.
– Не знаю, Владимир Яковлевич, какая муха вас укусила. Не думаю, что все это идет на пользу дела.
– У меня перерасход фонда зарплаты. – Быков с досадой подвинул на столе папки и встал.
Я знал, что это наш последний прямой разговор и что должен его убедить.
– Сейчас я вам объясню. – Я тоже встал. – Только попробуйте понять, Владимир Яковлевич. Потом будет поздно, я вас уже не буду уговаривать. Садитесь, а я погуляю по комнате… Сядьте! – приказал я. – Ну вот, так будет хорошо. Слушайте, есть несколько способов добиться от работника максимальной отдачи. Первый – заставить человека, второй – дать материальные блага, третий…
– Третьего нет! – прервал меня Быков. – Есть только один способ – дать материальные блага, как вы говорите, а попросту – позаботиться о работнике: хорошая зарплата, квартира, хорошие условия работы, а потом потребовать отдачу, на полную железку потребовать. Сначала дать, потом требовать. Иных способов нет!
– Есть! – Я снова прошелся по комнате. – Есть третий – заинтересовать работника…
– Чего-чего?
– За-ин-те-ре-со-вать, – раздельно, по складам повторил я. – Это значит: прежде всего руководитель должен доказать работнику, что задание, которое он дает, необходимо для дела. Так говорит теория управления производством.
– Ах, теория управления! – насмешливо повторил Быков.
– Да, теория управления. И после того как работник понял необходимость задания, нужно, чтобы он заинтересовался, как лучше его выполнить. Понимаете, предложил бы что-нибудь свое. Заботиться о своих работниках нужно при всех условиях и требовать с них нужно. Но, Владимир Яковлевич, люди хотят работать с интересом, творчески, иначе жизнь получается скучная, серая, несмотря на любую зарплату. Это вам ясно?
Быков тяжело поднялся.
– С вашего разрешения встану. – Насмешливо добавил: – И вот вы, на основании этой самой теории, хотите доказать необходимость потока и объединения бригад…
– Да, – твердо ответил я.
– Хотите, чтобы я сам выбрал путь, то есть заинтересовался, и по вашей теории уже стремился выполнить задание?
– Да.
– Это все красивые слова. А попросту: стать подопытным кроликом, самого себя толкать в шею.
– Нет.
– Так получается, – упрямо сказал Быков.
– Нет, Владимир Яковлевич. Я веду весь этот разговор для вашей же пользы. В противном случае, это очень неприятно… – Я остановился. Ну сейчас держись! – Вас придется заставить.
Быков иронически посмотрел на меня. Совсем я тогда выглядел мальчишкой: худой, и ростом не очень удался, сорочка с короткими рукавчиками. Быков смеялся, все время как бы про себя повторял:
– Заста… ха… ха!.. заставить! – Он буквально давился от смеха. – Вы хотите меня заставить? – наконец отдышался он. – Но ведь по теории заставлять нехорошо… А между прочим, зачем это вам думать о моей пользе, заинтересовать меня? Посидим еще немного, – предложил Быков. – Если б не чертов перерасход! Вообще жизнь не так уж плоха.
– Я хочу заинтересовать вас, чтобы было легче работать, – прямо ответил я.
– Ах вот как, – снова развеселился Быков. – Значит, вы не столько о моей пользе, сколько о себе думаете?
– И о себе тоже. Заставить вас будет нелегко. Придется потратить много времени, нервов…
Быкову, видно, ответ понравился – значит, «чудачок» понимает кое-что. Может быть, если б я тогда шутя спросил: «Ну как, Быков, будешь подопытным кроликом?» или что-то в его духе, все бы обернулось по-другому. Но у меня терпение уже кончалось.
– Значит, не договорились? – Я подождал немного, встал и уже в дверях холодно сказал: – Что касается перерасхода, ехать вам никуда не нужно. Я был сегодня в главке, получил дополнительный фонд… и выговор.
Было два мнения. Первое – Елены Ивановны.
– Вы, Виктор Константинович, тут без приказа не обойдетесь, – многозначительно сказала она, когда я возвратился от Быкова.
– Откуда вы знаете, Елена Ивановна?
Она посмотрела на меня, не переставая печатать.
– Уже пора бы привыкнуть, что секретари знают всё. Быков такой человек…
– Вы что, печатаете слепым методом, Елена Ивановна?
Но она не дала увести себя в сторону.
– Знаете, приказ сразу все ставит на свое место.
– А когда слепым методом, то не ошибаются?
– Я никогда не ошибаюсь, – многозначительно ответила моя секретарша, продолжая печатать одной рукой; другой она вытаскивала из коробки сигарету.
– Хорошо, я подумаю, Елена Ивановна.
К тому времени на стройку начали прибывать бригады из разных стран. Быков даже собрал совещание по «организации приема гостей». Он сидел мрачный, надутый, большинство предложений ему не нравилось.
– Думаю, Владимир Яковлевич, – многозначительно сказал Ким, – нужно встречать бригады на вокзале. Вы и Роликов небольшие речи скажете. А?.. Цветы! – Ким посмотрел на Быкова, стараясь угадать его мнение.
– Не годится, – мрачно изрек Быков.
– Оркестрик небольшой? – осторожно предложил Ким.
– Нет!
Так же мрачно Быков отверг остальные предложения: встречать бригады в гостинице, в столовой, даже на стройке.
Особенно много споров вызвал вопрос: чем кормить иностранных рабочих? Как оказалось, у нас были довольно скудные сведения о национальных блюдах. Мы вспоминали о венгерском гуляше, чешских шпикачках, немецких сосисках, болгарском перце…
– Ерунда! – строго сказал Быков. – Что же, наша столовая будет кормить болгар одним перцем? Сосиски? – Он мрачно усмехнулся. – Почему вы их считаете немецкими? У нас сосисок полно, особенно этих, в пленке… Венгерский гуляш? Предположим. Это и я слышал. А как же будет с первым блюдом, третьим блюдом?
Быков укоризненно оглядывал участников совещания: Кима, кадровичку Марию Федоровну, полную женщину с жалостливыми глазами, Роликова.
– Не подготовились, – заключил он таким тоном, как будто речь шла об укладке бетона. На меня Быков не смотрел, но больше всего он иронизировал над «болгарским перцем», который я неосторожно предложил. А откуда мне было знать кухню, да еще иностранную?! Яичница – вот классическое блюдо, которое готовят у себя дома холостяки всего земного шара.
– А что вы предлагаете? – почтительно обратилась Мария Федоровна к Быкову, полагая, что он, очевидно, обладает глубокими кулинарными познаниями.
– Что предлагаете… что предлагаете! – недовольно повторил Быков. – Вызовите шеф-повара Ивана Ивановича, он все скажет. Да еще секретаршу Елену Ивановну. Она хоть говорит много, но баба толковая.
Пока Ким звонил по телефону и вызванные шли в кабинет Быкова, мы сидели молча.
«Яичница, яичница, – почему-то это слово все время вертелось у меня в голове. – Интересно, в какой стране ее впервые приготовили… Яичница…»
Вдруг Быков громко кашлянул.
– Яичница! – непроизвольно вырвалось у меня.
– Что-что? – грозно переспросил Быков.
– Виктор Константинович! – кадровичка жалостливо посмотрела на меня. – Это же не блюдо, а так себе.
Чтобы как-то сохранить свое лицо, мне пришлось выступить в защиту проклятой яичницы. В основном я ссылался на меню всех кафе и столовых, в которых яичница получила права гражданства и писалась в графе «блюда».
Выручил шеф-повар. Он прибыл в белейшем халате и в высочайшем колпаке-грибе. Много позже я узнал, что чем выше квалификация повара, тем выше он носит колпак. До сих пор, однако, для меня остается секретом, как держится на голове поварской головной убор. В дверях Ивану Ивановичу пришлось низко пригнуться.
– Ну вот, – сказал Быков, – сейчас нам все доложат… «Яичница»! – язвительно повторил он.
– Владимир Яковлевич, зачем вы? Откуда им знать кухню? – взяла меня под защиту жалостливая кадровичка.
– Иван Иванович, – быстро перехватил инициативу Ким, – тут у нас спор возник. Короче, какие бывают иностранные блюда?
Иван Иванович качнул колпаком, отчего в комнате прошел ветерок и запахло жареным луком.
– Иностранные? – переспросил он.
– Иностранные, – подтвердил Ким.
– Ну что ж, – на секунду шеф-повар задумался. – Вот, к примеру, остендские устрицы, жаркое из куропаток с горошком… – Глаза шеф-повара затуманились. – Форель, – перечислял он.
– Это что за остендские устрицы? – насторожился Быков.
– Французская кухня, Владимир Яковлевич, – важно ответил шеф-повар.
– Французская? – лицо Быкова покраснело. – При чем тут французская кухня?.. Вечно ты вперед лезешь! – Быков уничтожающе посмотрел на Кима. – Соцстраны нас интересуют, Иван Иванович.
Колпак качнулся сильнее. Показалось, что вот-вот он упадет на стол, но этого не случилось. («На проволоке колпак, не иначе», – решил я.) Шеф-повар терпеливо ответил:
– Сегодня только готовил блюдо соцстран… Капусту, томаты зеленые или бурые, перец сладкий, лук – хорошо промыть и нарезать. Добавить уксус и подсолнечное масло. – Глаза шеф-повара снова затуманились. – Еще нужно четыре горошины черного перца…
– Ладно, понятно! – прервал его Быков. – Это что будет?
– Кубинский салат.
После длительного разбирательства, к которому подключилась и моя секретарша Елена Ивановна, выяснилось, что, вообще говоря, трудно установить границы национальных блюд. Елена Ивановна, помахивая немецким журналом «Die Frau fon Heute» (бог весть, откуда журнал у нее взялся!), документально доказывала, что гуляш, который все мы считали венгерским блюдом, есть и в немецкой кухне. Быков был посрамлен, Елена Ивановна, к моему удовольствию, положила его на лопатки, доказав – снова документально, – что яичница весьма серьезное блюдо. – Существует целых четырнадцать типов яичницы.
– Эх вы, Быков! – нещадно дымя сигареткой, укоряла его Елена Ивановна. – Вот слушайте, какие бывают яичницы: глазунья, взбитая яичница, яичница с черным хлебом, яичница с сельдью, яичные крокеты… Вы считаете? Может, вас интересует яичница со сметаной из «Новой поваренной книги», – изданной в 1817 году?..
Совещание по приему гостей кончилось ничем. Шеф-повар ушел рассерженный. В порядке ультиматума он заявил, что на обед будет варить всем – и полякам, и немцам, и чехам – борщ и жаркое с гречневой кашей… Напитки? Квас, московский квас! И больше чтобы ему не надоедали с иностранными блюдами.
– Бифштекс еще с яичницей, родненький! – крикнула ему вслед Елена Ивановна. – Очень люблю!
Шеф-повар только махнул рукой.
Тогда я еще умел веселиться. Купив пять сковородок, несколько вечеров, посмеиваясь, я готовил по поварской книге четырнадцать типов (или видов?) яичниц, которые назвала Елена Ивановна. Правда, взбитая яичница, а особенно яичница с сельдью у меня не получилась.
…Бригада польских монтажников прибыла неожиданно, ее не ждали.
Тихонький стук в дверь моего кабинета.
– Да, пожалуйста.
Робко вошел уже знакомый мне начальник участка фирмы «Stal» Станислав Юзовски.
– Здравствуйте, Виктор Константинович!
– Пан Станислав? Рад вас видеть, присаживайтесь! – Я вышел из-за стола, усадил его в кресло. Поставил на маленький столик бутылку воды, стаканы, пепельницу, распечатал пачку сигарет. – Где же ваша бригада, пан Станислав? Вы знаете, у нас была целая дискуссия, как встречать ваших рабочих…
Юзовски поднял на меня всепрощающие черные глаза.
– И спорили, пан Станислав, что готовить в столовой для ваших рабочих. Какое в Польше любимое блюдо, пан Станислав?.. Сигаретку?.. Так мы и не решили…
Я принялся рассказывать о предложениях. Юзовски вежливо слушал, только еще раз посмотрел на меня. Наконец, разобрав все возможные варианты встречи, я спросил:
– Как вы считаете, пан Станислав, оркестр для встречи?
– Виктор Константинович, – тихо сказал он, – бригада уже здесь. – Он показал на окно.
– Как здесь? Что вы такое говорите? – Я вскочил.
Быкова, который должен был главенствовать при встрече, на месте не оказалось. Как всегда в таких случаях, не было и остальных участников встречи: Кима, Елены Ивановны с ее знаменитой кофеваркой, шеф-повара Ивана Ивановича. Я был один. А напротив стояло много парней в синих спецовках с эмблемой «Stal», вышитой на рукаве. Они внимательно смотрели на меня. Из головы у меня вылетело приветствие по-польски, которое было заготовлено для встречи. Я вдруг бодро сказал фразу на иностранном языке, единственную, которая вертелась у меня в голове:
– Jo napot!
Сразу с ужасом сообразил, что сказал по-венгерски… Веселое оживление прошло по лицам поляков. Но пан Станислав как ни в чем не бывало перевел мое приветствие на польский и русский языки:
– Dsien dobri! Здравствуйте!
Тут ко мне уже начало прибывать подкрепление. Первым примчался Роликов. Оценив обстановку, он подошел к польской бригаде и начал с каждым здороваться за руку. Потом прибыл Ким. Он тяжело задыхался (бежал, что ли?), но на лице светилась все та же лучезарная улыбка, которая буквально плавила сердце каждого польского товарища… Еще через несколько минут появилась Елена Ивановна. Она пригласила всех в контору, не преминув спросить, с чего бы это я так растерян.
Я отдышался. Все как обычно: Земля медленно поворачивается вокруг оси по часовой стрелке, мы в комнате для совещаний и сидим вокруг длинного стола, холодно блестят бутылки с нарзаном, лежат сигареты, а Елена Ивановна в очень коротком и кокетливом передничке, который закрывает только грудь, разносит чашечки с кофе.
Выдержка у нее страшная. Я ведь знаю, что чашечек самое большее – пятнадцать, а гостей – пятьдесят. Но она спокойно улыбается.
Ага, понятно! Прибывает шеф-повар Иван Иванович, с ним самая быстрая и хорошенькая официантка Глаша с термосами и пакетами. Глаша быстро обходит остальных тридцать пять гостей, присовокупляя к каждой чашке ласковую улыбку. Если улыбка Елены Ивановны заставляла поляков быстро выпрямляться на стульях и чинно благодарить: «Дзенькую, пани!», то, глядя на Глашу, лица добрели: «О паненка Глаша, дзенькую!» (Откуда они узнали ее имя, так и осталось для меня секретом.)
Стало обидно за мою худущую нескладную секретаршу.
– Пани Елена, – сказал я громко. – Ваш кофе вкусный, просто чудесный! Благодарю вас.
– Да? – Она улыбнулась. Видели ли вы улыбку старой девы? Неожиданную, немного смущенную, неяркую, но честное слово – чарующую. Куда там улыбка хорошенькой девицы!
Не хватало только Быкова, который уже несколько дней репетировал свою речь на польском языке, написанную большими русскими буквами.
Пока пили кофе, я все звонил Быкову, но его секретарь, почему-то каждый раз извиняясь, отвечала, что Быкова ищут. Я мысленно чертыхался. Что же делать?
…Елена Ивановна и Глаша разносят кофе уже по второму разу, ставят на стол бутерброды…
Быкова все нет. Позвонили из конторы – пока не нашли.
…Елена Ивановна и Глаша ставят на стол яблоки и пирожные…
Я знаю, что это последние запасы. Шеф-повар вопросительно посмотрел на меня.
Тогда выступил Роликов. Он поблагодарил польских монтажников так, будто они приехали помогать именно его бригаде. Предложил полякам «быть в Москве, как дома»; широким жестом передал в распоряжение приезжих Большой театр, ВДНХ, кинотеатры, значительную часть Подмосковья.
Пан Станислав старательно трудился над переводом, несколько, правда, смущаясь от слишком широких посулов Роликова.
Но когда речь зашла о стройке, Роликов стал деловит – рассказал об объединенной бригаде, куда должны войти и польские монтажники.
С ответной речью выступил бригадир, пан Генрих. Он поблагодарил Роликова, не без юмора выразил сожаление, что не может передать в распоряжение бригады Роликова театры и выставки Варшавы, а также ее окрестности. Но если бригада и сам Роликов приедут в Польшу…
…Шеф-повар внес еще один термос. Елена Ивановна, успевшая переодеться в свое знаменитое черное платье с большим вырезом на спине, и Глаша, сменившая белую косынку на цветную, снова разливали кофе… На этот раз, возможно по моему почину, Елену Ивановну называли «пани Еленой», отчего она краснела. Порозовели даже худущие лопатки, выглядывающие из выреза на спине.
Наконец прибыл Быков в выходном пиджачке ядовито-зеленого цвета. Я представил его, от речи Быков отказался, приказав выступить Киму.
Как всегда многозначительно улыбаясь, будто ему известна подноготная каждого из присутствующих, Ким начал свой рассказ о нашей стройке, о Москве. Не могу ручаться, но мне кажется, что он подробно рассказывал и о Варшаве.
В семнадцать пришла бригада Роликова, в полном составе. Поляков пригласили на стройку. Встреча, кажется, закончилась в «Строительном кафе», как, с легкой руки Карла Альбертовича, все называли нашу столовую.
А вот подготовка встречи рабочих ГДР велась совсем на другом уровне. Тут каждый день являлся Вернер с подробной информацией.
– О-а, Виктор, день добрый, или, как говорят у вас, красный. – Карл Альбертович приобрел толковый словарь и черпал оттуда устаревшие малоупотребляемые слова.
– Здравствуйте, Карл Альбертович, здравствуйте! О, у вас новое слово – «красный»!
– Изучаю, Виктор! – скромно говорил Вернер. – Смею вам доложить, моя бригада из Дессау выехала в Берлин.
– Очень хорошо. Когда же она будет у нас?
Из дальнейшего разъяснения следовало, что бригада задержится в Берлине. На сколько, Карл Альбертович сообщит мне в последующие дни.
Наконец этот день наступил. При очередном посещении Карл Альбертович торжественно заявил – прибытие в воскресенье, в двадцать два пятнадцать.
Он, Карл Вернер, и его бригада лучших рабочих фирмы «Gummi», конечно, понимает, что Виктору, Быкову, Киму, Роликову, а также всем остальным товарищам, которых Виктор пожелает взять на вокзал, – им хотелось бы в выходной день отдохнуть… Но вот так – в двадцать два пятнадцать прибывает бригада фирмы «Gummi», одной из самых старинных и солидных фирм.
– Да что вы, Карл Альбертович, – чертыхаясь про себя, заверял я. – Какой может быть разговор? Раз прибывает ваша бригада, будем встречать. Сколько человек?
– Цветы, Виктор, это как пожелаете, но оркестра не нужно.
– Сколько товарищей прибудет?
– Ким мне говорил – оркестр. Но я сразу сказал, что оркестр не нужно. Sonntag – есть день отдыха, оркестра не нужно.
Вот так получилось, что я, Быков, Ким, Роликов, Морев и Марин Федоровна, принаряженные, имея две корзины с букетами цветов, прибыли вечером на Белорусский вокзал. У входа уже стоял большой сэвовский автобус. Из вокзала выскочил сияющий Карл Альбертович, крепко жал наши руки и широким жестом пригласил пройти на перрон.
Поезд опоздал. Много раз Мария Федоровна бегала за водой, заботливо поливала букеты, чтобы цветы не завяли.
Мы сидели в лучшей комнате, для депутатов Верховного Совета, на полах ковры, в кадках пальмы. Но все равно было тягостно и немного тоскливо. «Боже, – думал я, – почему так скучен вокзал? И найдется ли когда-нибудь гениальный архитектор, который создаст новые, уютные вокзалы?!» А поезд все запаздывал. Наконец около полуночи он медленно и величаво подошел к платформе.
Карл Альбертович с возгласом «о-а!» побежал вдоль поезда. Из вагонов начали выходить немецкие туристы. Энергичные и приветливые сотрудники Интуриста быстро отправляли их в автобусы. Когда толпа схлынула, мы увидели четырех человек, скромно стоящих в стороне.
– О-а! – закричал Карл Альбертович. – Сюда! Это есть моя бригада!
Он с удовольствием наблюдал, как Мария Федоровна и Роликов опорожняли корзины, вручая каждому члену «бригады» по восемь-девять букетов. Потом Карл Альбертович рассказывал: его бригада написала письмо домой, что ее буквально засыпали цветами. «Тридцать пять букетов, Виктор! О-а!» – восклицал Вернер.
В течение последних двух недель на стройку прибыли бригады из остальных стран. Из Болгарии – бригада Найдена Вылчева (фирма «Экспортстрой»); от венгерских фирм «Будапешт», «Электро» и «Строительство» – бригады Антала Вега, Золтана Арно, Михая Гернеди; от чехословацкой фирмы «Вытяг» – бригада Милана Плашека. Вот тогда Роликов и дал мне дельный совет, как одолеть упрямого Быкова.
Он пришел ко мне после работы.
– Хотя вы, Виктор Константинович, и не у нас на партийном учете, но хотел дать вам совет.
– Это по какому вопросу? – Я очень спешил, через полчаса нужно было отправить в главк сведения.
– Я секретарь партбюро. Быков мне рассказал о вашем споре по поводу объединенной бригады. К слову, Виктор Константинович, райком ввел у нас должность освобожденного секретаря, но я отказался. Не хочу оставлять своих хлопцев.
– Ясно. Так в чем совет? Наверное, не ссориться с Быковым?
– Да, не ссориться. Сейчас на стройку прибыли бригады из всех стран. Устроим общепостроечное собрание, сообща примем решение. Владимир Яковлевич никуда не денется.
Я отложил карандаш. Ладно, подождут в главке.
Все же Елена Ивановна настояла послать Быкову хотя бы официальное уведомление.
– Не придет он иначе. Вот увидите, Виктор Константинович, а потом будет ссылаться, что решение приняли без него.
Елена Ивановна отправилась к Быкову утром, со свежими силами.
– Пожалуйста, Владимир Яковлевич, повесточку. – Она деловито потушила сигарету, оставив еще одно пятно на многострадальном быковском столе.
– Это зачем? – переспросил Быков, покосившись на окурок.
– Приказано Виктором Константиновичем, уважаемый. – Елена Ивановна снова закурила, бросив непотушенную спичку в корзину для мусора. Из корзины показался дымок. – Какой вы пугливый! – насмешливо произнесла она, когда Быков вскочил. – А еще начальник большого СУ.
Елена Ивановна налила в стакан воды и плеснула в корзину. Дым повалил сильнее.
– Ничего, – успокоила Елена Ивановна. – Сейчас потухнет.
Дым показался через открытое окно. На площадке ударили тревогу.
– Знаете что, – в сердцах закричал Быков, – вот моя подпись. Может, еще нужно? Пять подписей? Только… Как вас только Нефедов терпит?!
Елена Ивановна спокойно закрыла разносную книгу.
– Не забудьте, собрание завтра, ровно в пять!
– В пять я занят! – кричал Быков, пытаясь потушить огонь.
Елена Ивановна остановилась в дверях.
– Как вас только Нефедов терпит, – презрительно сказала она. – Я бы… – Сигареты у Елены Ивановны всегда сгорали очень быстро. Она оглянулась – обо что потушить окурок.
– Буду в пять! – в сердцах кричал Быков. – Все, все! Уходите, пожалуйста. Сожжете всю контору!
Елена Ивановна пожала плечами и вышла из кабинета. Ей навстречу бежала общественная пожарная дружина, скомплектованная на стройке по предложению Роликова.
Кажется, с того дня началась их дружба. Быков теперь почтительно кланялся секретарше, а Елена Ивановна, покуривая сигаретку, задумчиво говорила: «Такой мощный мужчина, а трусоват. Странно!»
Помнится, в тот день закончили монтаж колонн первого этажа! Перегородок, стен еще не было. Хорошее место для собрания! Слева проспект – бегут люди, машины; справа улица – она уже закрыта для проезда, бегут только люди; сзади бугор – стоят люди, наблюдают за монтажом. Я замечаю: через каждые десять минут одни исчезают, появляются другие; а со стороны главного фасада – река, Москва-река, видна баржа с песком. Так и не поймешь: не то стоит, не то движется, хотя ее изо всех сил толкает черный, вспотевший катерок. А над нами – рабочими, прорабами, представителями фирм – весеннее ликующее небо, ясное-ясное, без забот, без кранов, без совещаний.
Собрание открыл Роликов.
– …Слово имеет начальник строительства Виктор Константинович, – после краткого приветствия сказал он.
Я подошел к микрофону. Полтысячи строителей смотрели на меня. Это не был еще коллектив. Просто собрались отдельные группы строителей разных национальностей. Они отличались друг от друга даже одеждой. Вот справа – поляки во главе со своим бригадиром Генрихом. Они в желтых спецовках и в касках такого же цвета с надписью «Stal». За ними на плитах сидят венгры в белых касках и черных куртках; слева, вокруг своего бригадира Найдена Вылчева, – болгары, высокие, крепкие и, как мне показалось, немного мрачные. Карл Альбертович со своей четверкой и чехи в светлых спецовках – в центре. Сзади – наши рабочие… Что я должен им такое сказать, какие слова найти?
Роликов удивленно посмотрел на меня.
– Слово имеет Виктор Константинович, – снова объявил он.
Да, у меня было время. Готовился, но только сейчас, глядя на собравшихся, понял, что тут выступить нужно по-особому.
– Виктор Константинович, – шепнул Роликов. – Что же вы?!
Я начал свое выступление с вопроса.
– Извините, Карл Альбертович! Я до сих пор не знаю, кто старший в вашей бригаде? Помню всех: Ганс Никель, Франц Гроссман, Петер Майснер и…
– Эрнест Майснер, – улыбаясь, подсказал Карл Альбертович. – Он есть бригадир, говорит на русскому.
Наши слова переводчики передали по отдельному микрофону.
– У меня к вам вопрос, Эрнест, – продолжал я. – Можете вы сейчас приступить к устройству полов?
Майснер, высокий парень с шапкой светлых волос, сделал шаг вперед.
– Найн… нет, товарищ Виктор Константинович.
Я подождал, пока вопрос и ответ были переведены. Мне показалось, что собравшиеся заинтересовались таким началом.
– Почему? Что вам для этого нужно?
– Бетон.
– Подготовка бетонная, – пояснил Карл Альбертович. – Как же на воздухе делать пол?
– Понятно, – сказал я. – Кто же делает бетонную подготовку?
– Я! – Вперед выступил бригадир Вылчев.
– Что же вы, Найден, задерживаете немецких товарищей? – серьезно спросил я.
Он рассмеялся.
– Виноват, другарь Виктор, но мне не подготовил фронт работы бригадир венгров Антал… Трубы в полу не проложены.
Вылчев хотел пойти на свое место, но я попросил его стать рядом с Майснером.
– Верно, про трубы мы забыли, – согласился я.
Вышел Антал Вега. Он с помощью переводчика разъяснил, что без перекрытия нельзя укладывать трубы. Затем Генрих, бригадир польской фирмы, подтвердил, что без перекрытия и колонн он не может монтировать витражи.
– Значит, вы всех задерживаете, Роликов?
– Я? – удивился Роликов, но, сразу сообразив, куда я клоню, согласился: – Правильно, Виктор Константинович. Я задерживаю Антала и Генриха, Антал и Генрих задерживают Найдена, Найден – Майснера… – Роликов тоже стал рядом с бригадирами. – Ну-ка, товарищ, иди к нам, – попросил он бригадира чехословацкой фирмы «Вытяг». – Вас, с монтажом лифтов, уж подавно все задерживают.
Они стояли рядом, шесть бригадиров.
– Что же получается, товарищи? – спросил я их.
Первым ответил Генрих:
– Получается, Виктор Константинович, что одна бригада без другой работать не может.
– Получается, другарь Виктор, что нужно всех в одну бригаду, – ответил Вылчев.
– Получается, – со своего места сказал Карл Альбертович, – что рабочие каждой фирмы должны работать в один Rhythmus, что есть ритм. Опоздать – verboten, быстрее работать – verboten, что есть запрещено.
Когда слова Карла Альбертовича перевели, в нашем «зале» зашумели. Многие недоуменно переспрашивали друг друга: «Как это нельзя быстрее?», «Что он такое говорит?»
Я подождал, стихло.
– Нельзя быстрее потому, – сказал я, – что на следующем этаже не будет готов фронт работы. Могут спросить: а как же перевыполнять план? Отвечаю: только за счет сокращения рабочих в бригаде… Тогда у нас получится поток вверх. Первой будет бригада Роликова, она монтирует конструкции этажа за две недели, и за это время каждая группа рабочих на нижних этажах должна выполнить свою работу…
