Текст книги "Тринадцать полнолуний"

Автор книги: Эра Рок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 65 страниц)

Генри произнёс это таким просительным тоном, что Юлиан поёжился.

– Давайте не будем тратить время, которого не так уж и много, на успокаивание друг друга, – Генри дотянулся к прикроватному столику, взял стакан воды и жадно выпил его.

– Это хорошо, что ты пьёшь сырую ключевую воду, – словно за соломинку схватился Юлиан за этот жест своего ученика.

– Вода – кровь земли, – заговорил Генри, вытерая капельки воды с губ, – она всегда была символом очищения и покаяния. Вы же знаете, я, с самого детства обожаю воду. Море, его просторы. Мне всегда было спокойно под шум дождя. Даже отдых в 12-ом доме я выбрал именно в водной стихии.

– Да, это было прекрасное время нашего общения, – улыбнулся Юлиан, – но что сказали эти трое, которых вы видели в своём видении? Как выглядели они?

– Как обычные люди, как мы с вами. Они не называли свои имена, но дали мне понять, что небезымянны, – Генри помолчал немного, вспоминая встречу, – я не давал им обет молчания о нашем разговоре. Да, я срашивал их о том, что там, за горизонтом жизни, за той чертой, которая разделяет миры. Но они лишь улыбались и уверяли меня, смерть – не значит конец. Да, больно расставаться с этим чудом, больно даже не физически, больно морально. Эти рассветы, закаты, смена времён года. Как страшно потерять связь с близкими людьми. Вы знаете, мне всегда казалось, когда я умру, то всё равно буду знать, что происходит в этой жизни с теми, кто мне дорог. Казалось, я всегда смогу контролировать их жизнь, помогать, пусть не физически, а морально. Подсказывать выход из положения в том, или ином случае. Вообщем, не уйду без права появлятся в этом мире. Я всегда твёрдо верил только в это. Как вы думаете, почему такие мысли?

– Вы не единственный, мой друг, так мечтают многие, если не все, – Юлиан почесал затылок, – признаться, я тоже мечтал об этом, пока мне дали понять, что откровенно вмешиваться в жизнь даже самых любимых людей – верх неприличия. Каждый из них имеет право на собственные победы и поражения. Мир мёртвых даёт клятву не передавать свои знания, ибо тогда люди начнут жить, не оглядываясь на свой путь, а ведь только в этом может быть смысл продвижения по лестнице духовной эволюции. Мистически одарённые хотят добиться такой астральной проэкции, чтобы с земным сознанием заглянуть по ту сторону жизни, узнать секретные сведения иных миров. Но посвящение и состоит в понимании невозможности пересечь две паралелльные жизни и смерти. Мы никогда не сможем родиться в том времени, которое прошло и не умрём в том, которое ещё не наступило для нас. Не бойся, мой мальчик, будь мужественным. Надеюсь, нам ещё предоставиться возможность встретиться и говорить, говорить о том, о чём не успели в этой жизни. Смотрите в будущее с оптимизмом.

– А разве в моём теперешнем положении есть будущее? – Генри горько усмехнулся.

– Есть, уверяю тебя, – Юлиан взял Генри за руку, – не хочу говорить тебе банальные вещи, но смертно лишь тело, сосуд, в котором заключено сознание. Пусть кажется фантастичным моё следующее высказывание, но скажу всё равно. Множество воспоминаний людей, услышанных мной, сводятся к определённо единой системе. Как часто кажется, что с тем или иным человеком ты уже виделся когда-то, что-то связывало вас. В одном вы видите настоящего друга, которому можно доверять безоговорочно и вы верите, а он может так подвести в нужный момент, что от потрясения вы потеряете почву под ногами. Когда друг кричит о том, что ни разу не подводил вас в жизнь, не стоит слепо в очередной раз полагаться на этот факт, подумайте, будет ли ему под силу новая ноша, возложенная на него. От другого хочется бежать без оглядки, но вы, почему-то держите его рядом и в некоторых случаях оказываетесь правы, он может встать на вашу сторону при таких обстоятельствах, где даже верные друзья спасуют. И всё это может быть в противоположном направлении. Друзья в новом вашем воплощении так и остаются вашими друзьями, а враги так и будут врагами. После очередного разочарования, я собираюсь с мыслями, расскаладываю по полочкам факты, предществующие этому, нахожу просчёты и откладываю в банк памяти, чтобы впредь не допускать подобного. И этому надо учиться каждый раз, подниматься, падать, вставать и снова тянуться к высотам. мне всегда казалось, что наш создатель с большим чувством юмора. Иногда шаг вперёд, это результат пинка в зад, – как-то грустно рассмеялся Юлиан, – Ведь Он знает всё, видит всё, слышит всех и вся. От него нельзя скрыться ни при жизни, ни при смерти. Все наши мысли ему известны так же, как и дела. Я не думаю, что ему доставляет удовольствие видеть, как мечутся от непонимания наши души. И опять же, рассказы многих людей пестрят восторженными впечатлениями об успокаивающих души видениях. Разве можно сомневаться в истинной природе этих явлений? В самый последний момент обязательно придёт нужное знание, после которого станет легче и не так изнуряющее страшно. Вот и ваша встреча с тремя сущностями явно из этого числа. Я без всякого сомнения уверен в том, что они многое успели рассказать тебе, поэтому ты так спокоен, скажи, я прав?

Но Генри не ответел, он спал, о чём говорило его размеренное дыхание. Юлиан долго смотрел на своего дорогого мальчика и не вытирал слёз, катившихся по щекам. Пожилой доктор хотел встать и на цыпочках уйти, но не смог. Содрагаясь от рыданий, он уткнулся в свои колени и долго сидел, сдавливая грудь, чтобы не завыть в полный голос.

– Мой дорогой мальчик, приходит твой конец, а я не в силах изменить ход истории и от этого моё сердце разрывается на куски, хотя разумом я всё понимаю. Но, значит не так совершенно моё сознание, раз так горько! Господнее учение говорит, надо прощать и понимать. Надо находить в себе силы, чтобы прощать, какую бы боль не причинил тебе хоть самый злейший враг. Надо понимать всё холодным рассудком. Но нет сейчас во мне таких сил, разум воспламенён, как никогда и пламя от него испепеляет душу. Поэтому я не буду приводить никах доводов в своё оправдание и пусть меня судят те, кто имеет на это право, а там, будь что будет. Я слишком привязался к этому мальчику и раз его дни на этом свете сочтены, почему эти отвратительные твари должны продолжать свой путь в этом воплощении. Нет, так не будет, в писании есть и другое высказывание «око за око, зуб за зуб». Я призову себе на помощь науку будущего, пусть послужит мне, как многие века я служил ей. И пусть я стану мечом карающим, а как моё поведение расценят на самых высших ступенях мироздания, мне всё равно.

Юлиан, видимо, что-то решив, хлопнул себя по коленкам, встал и, тихо вышел из комнаты. Спустившись вниз, он почувствовал чьёто присутствие возле тлеющего камина. В кресле сидела Виола. Юлиан подошёл к ней и положил руку на плечо. Она медленно повернула к нему голову и, дрожащими губами, тихо спросила:

– Но, почему? Чем мы прогневили господа? Если бы вы знали, как мне страшно, как больно и нет понимания, как не стараюсь.

– Мне очень жаль, я расписался в своём бессилие. Но мужайтесь, лучшая память для ушедших – это наши достойные жизни. Я приду сегодня перед полуночью и останусь с ним до утра. Не изнуряйте себя, моя бедная девочка, у вас сын и надо жить дальше. Боль пройдёт, успокоиться душа и разум всё поймёт. Простите, мне пора.

Юлиан ободряюще сжал плечо Виолы и быстро вышел на улицу.

Он почти бежал к своему дому. Мысли работали лихорадочно, но вполне сознательно. План выстроился и оставалось только претворить его в действие. Вбежав в свою лабораторию, Юлиан начал подготовку. Расчихлив на столе какой-то прибор, накрытый плотной тканью, он прикрутил к нему несколько блестящих трубок разного размера. Дёргая маленькие рычаги, нажимая кнопки, он добился того, чтобы вся конструкция загудела ровным звуком. Прислушавшись к этому тихому гулу, Юлиан потёр ладони, придя в невероятное возбуждение. Видимо, всё было именно так, как ему нужно. Сверяясь в записями в толстой тетради, он, с благоговением, подошёл к красной кнопке, находившейся в самом низу этого сооружения и, перекрестившись, нажал её. Гул стих, но через несколько секунд возобновился в новом звучании. Это был треск и мерное тиканье часов, а через мгновение, из двух самых больших трубок вырвалось ярко голубое свечение и, слившись в середине, превратилось в слепящий глаза прозрачный шарик, размером с кулачок ребёнка. Он искрился, вращаясь вокруг своей оси. Юлиан бросился в дальний угол комнаты, где на небольшом столе, так же прикрытый тканью, стоял ещё какой-то прибор. Сдёрнув покрывало, доктор быстро покрутил колёсико с ручкой, чтобы развернуть аппарат, похожий на пушку, по направлению к искрящемуся шарику. Из этой пушки вырвался красный луч и ударил в шар. После этого, энергетический сгусток наполнился красноватым цветом и увеличился в три раза. Юлиан, улыбаясь своим мыслям, взял с полки продолговатый плоский предмет с ровными рядами цветных, маленьких кнопочек. Словно пианист, пробежал пальцами по эти кнопкам-клавишам, направив конец предмета на шар. Тот дрогнул, покинул своё пространство между трубками, проплыл по воздуху к окну, завис на минуту возле подокойника, словно прощался со своим творцом. Юлиан как-то нервно хохотнул и, тремя пальцами одновременно нажал три кнопки. Шарик дёрнулся и выплыл в окно.

– Вот и всё, – вытирая пот волнения со лба, сказал доктор, – а теперь можете судить меня самым строгим судом Мироздания.

Он рухнул на стоящий рядом стул и устало закрыл глаза.

Зов Людвига застал Ядвигу и Жермину в их комнатах. Обе девушки вышли в коридор, пожимая плечами, переглянулись и спустились вниз, в гостиную. Людвиг встречал их стоя, сложив руки за спиной, и в упор смотрел на обеих вошедших.

– Что случилось, милый? Ведь мы только что пожелали друг другу приятного отдыха, а меня ты оторвал от сборов на прогулку, – сказала Ядвига, поправляя причёску.

– Я кое-что вспомнил, мои дорогие, – Людвиг мило улыбнулся, – спустимся в наше святилище.

Он первым пошёл к лестнице, ведущей в подвал. Девушки переглянулись и последовали за ним. Людвиг занял своё место за столом, давая понять спутницам что разговор может затянуться. – Но Людвиг, мы же договорились, что я не буду сегодня ночевать дома, – Ядвига надула губки, – ну же. Нельзя поговорить после, у меня нынче большие планы.

– Дорогая, я не намерен вступать с тобой в полемику, – как-то настораживающее ласково сказал Людвиг, – присядьте.

Жермина, никогда не вступавшая в пререкания с ним, тут же села на свой стул. Ядвига, поморщившись от недовольства, всё-таки не стала упорствовать, помня, каким суровым бывает Людвиг, если ему перечат. В воздухе повисла пауза. Людвиг сидел, сцепив руки с замок на столе, было видно, как они мелко дрожат.

– Я хочу поговорить с вами о том, как мы прожили всё это время, – тихо сказал он.

– Да замечательно! Но почему в прошедшем времени? – Ядвига не могла долго сдерживаться, – я не собираюсь что-либо менять, а тем более умирать.

Людвиг поднял на неё глаза и пристально, пришурившись, посмотрел на свою рыжую подружку, а потом перевёл взгляд на Жермину. Та, почему-то, смутилась и прошептала:

– Я тоже считаю, что всё было прекрасно. А вы, мой господин, думаете иначе?

Людвиг снова замолчал, теперь уже дольше, чем в первый раз. Жермина, терпеливо ждала его ответа, а Ядвига, напротив, была необычайно взволнована. Едва она открыла рот, Жермина толкнула её под столом ногой и она осеклась. Долго Людвиг испытывал терпение своих собеседниц, а начав говорить, привёл их в трепет своими словами.

– Я тоже доволен и вами и собой, – он улыбнулся, но как-то не очень искренне, – жаль, что время пролетело так быстро. Наблюдение за жизнью доставляло мне огромное удовольствие. Смотреть на низость душ, чванство, похоть, стяжательсьво и знать, что столь непривлекательные качества не коснутся тебе, ибо ты выше определений порядочности – что может быть интереснее? Когда ты, словно хирург-костолом, выворачиваешь наизнанку душу и смотришь, какона начинает корчиться, покрываться налётом гнили, пока совсем не почернеет и превратиться в жалкого, ничтожного червя, пожирающего самого себя. Надо признать, вы были прекрасными помощницами и весьма преуспели во многих делах. Мне нравилось видеть вас в работе, замечательное зрелище! Как загорались ваши глаза, как вы преображались, становились ещё обворожительней именно в том плане, как нравиться мне. Я был талантливым кукловодом, дёргал тончайшие нити и вы творили всё, что хотели. Надо отдать вам должное и поблагодарить от имени той могущественной силы, способной разрушить всё. Мы были её верными слугами, изобретательными творящими учёными. Да-да, именно учёными, ведь мы изучали людей, добирались до самых отдалённых уголков их сознания. Открывали такие потаённый дверцы в душах, которые даже они сами боялись когда-либо открыть. Нет, мы не извалялись в отвратительной грязи пороков, она не могла прилипнуть к нам, ибо мы сами и есть порок.

– Да что с тобой? – всплеснула руками Ядвига, – ты пугаешь меня! Ну, что за настроение?

Ядвига вскачила со стула и хотела подойти к Людвигу, но он посмотрел на неё так, что она вздрогнула, попятилась и села на место. Жермина почувствовала неприятный холодок где-то в животе и, набравшись смелости, тихо спросила:

– Правда, господин, к чему столь длительное и нагнетающее страх вступление. Говорите прямо, что привело вас в такое состояние тягостных раздумий. Я чувствую вашу тревогу и не могу найти объяснение ей.

Людвиг внимательно посмотрел ей в глаза и, как ни странно, первый раз не выдержал и отвёл взгляд. Это только ещё больше убедило Жермину в том, что сметение Людвига – неспроста. Едва она решилась надавить на него, он, решив что-то внутри себя, стукнул кулаком по столу и встал во весь рост со словами:

– Проклятье, так рано, но… Так вот, дорогие мои, я весьма признателен вам за то, что вы были возле меня, кто раньше, кто ничтожно мало. Но сегодня всё кончится.

– Ты хочешь расстаться? С кем? С ней? Со мной? – дрогнул голос Ядвиги.

– Нет, ни с кем из вас я не хочу расставаться, – Людвиг снова сел на своё место и протянул руки своим подругам, – пусть я покажусь вам эгоистом, но поверьте, так будет лучше. Я всегда был вашим прикрытием, без меня вы пропадёте. Вы не сможете жить вместе, а врозь, у вас мало шансов на успех. Поэтому, нужно уйти именно вместе. Дайте мне руки, я поделюсь с вами силой, чтобы вам было не так страшно. Возьмитесь друг друга за руки, а другие протяните мне. Ну, же, быстро, руки сюда!

Крикнул Людвиг, сжав зубы. Обе девушки вздрогнули и торопливо выполнили его приказание.

– Мой господин, что вы задумали? – Жермина сидела с такой прямой спиной, казалось, что её позвоночник может вот-вот лопнуть от напряжения, – неужели ничего нельзя изменить? Разве вашего умения не хватит спасти всех нас?

Людвиг смотрел в одну точку на столе и не поднимал глаз на девушек.

– Да что происходит?! В конце концов, вы можете объяснить мне? – взвизгнула Ядвига.

В отличие от Жермины, которая догадалась о чём-то, она совершенно ничего не понимала и уже начала злиться. Ей стало невыносимо тоскливо и, больше того, страшно до такой степени, казалось, даже волосы стали шевелиться. Вид Людвига, недосказанность, его, какая-то непонятная тревога и заметное волнение пугали её. Она сжала ладонь Людвига.

– Судьба не любит и не позволяет с ней спорить. Даже Иисус Христос просил отца своего изменить предначертанное. Так на что можем рассчитывать мы? Ходь господь и последняя инстанция, но переменит ли он своё решение о наших судьбах? Наш отец и покровитель Люцифер, но и он не всемогущ. Над ним стоит его отец, тот который сотворил всё небесное и земное. Ему под силу соеденить миг и вечность и он изявил желание руками своего последователя лишить нас телесной оболочки, увы, помощи ждать нам не откуда, – от большого внутреннего напряжения Людвиг говорил тихо, но чётко выговаривая слова, – советую вам вспомнить слова хоть какойнибудь молитвы.

– Милый, что тебя беспокоит? Я с тобой, твоя Ядвига рядом, а значит, нам ничего не грозит. Мы такая сила, всё сможем перевернуть. Успокойся, я…

Но договорить она не успела. Появившись из ниоткуда, над центром стола появился светящийся шар, размером сжавшегося в клубок ежа. Он был похож на это животное ещё тем, что словно ощетинился тонкими лучиками, как иголочками. Все трое, оцепенев от неожиданности, не признеся ни слова, уставились на шар. Ядвига почувствовала, как задрожала рука Людвига, как он больно сжал её руку и улыбнулся, вернее, оскалился, словно дикий зверь перед опасностью. А шар, тем временем, начал медленно вращаться вокруг своей оси. Его вращение ускорялось с каждой секундой, начал нарастать какойто неприятный, режущий слух звук. Зрелище притягивало взор, гипнотизировало, не давая зрителям шевельнуться. Ядвига попыталась зажмуриться, чтобы согнать наваждение, но веки словно приклеелись к глазницам.

– Вот и всё, – голос Людвига был еле слышен.

– Нет, – выдохнула Жермина, – я не хочу, я не хочу так!! Я только начала жить!!!

Ядвига, почувствов, как Жермина стала вырывать свою руку, всё поняла. Онемела от догадки, перехватило дыхание и страх, дикий страх сковал сердце. Гипноз шара не давал повернуть голову, послушными остались только глаза и Ядвига посмотрела на Людвига. Его лицо было похоже на маску, не дрогнул ни один мускул. Словно облитое парафином, оно было безжизненно застывшим. Комок в груди Ядвиги сдавил дыхание, мгновенно, перед глазами промелькнула их первая встреча, ночи любви и нежности. Ей стало невыносимо жалко себя, его, Жермину, жаль эту жизнь, которая была такой интересной. Но напряжённая рука её любимого и, ставшая липкой от страха, рука Жермины, первой догадавшейся о том, что происходит, не оставляли никаких надежд на спасение. И Ядвига, вдруг… успокоилась. Она даже попыталась улыбнуться, но тщетно, она не владела ни своим телом, ни лицом. Говорить и мыслить – единственное, что им осталось на пороге смерти.

– Я с тобой, милый, рядом. Мне ничего не страшно, пока я чувствую тебя, твою силу, – как смогла веселее сказала Ядвига и перевела взгляд на Жермину, голос стал жёстче, – перестань дёргаться, как была трусливой челядью, так ей и осталась. Возьми себя в руки.

Мгновения, отпущенные им для последнего разговора, кончились. С шаром, который будто слушал их всё это время, стало происходить что-то загадочное. Он вспыхнул ещё ярче, на его поверхности начали появлятся то впадины, то выпуклости, множество оттенков цветов высветились ослепительным светом. Он прекратил вращение и выстрелил тремя лучами в направлении троих сидящих людей. Каждый луч пронзил своего подопечного в середину лба, потом прошёл по грудной клетке и остановился в области сердца, выжигая плоть вокруг. Сидящие, в мгновение ока, сгорели заживо.

Юлиану давно не составляло труда выходитьастральным телом, а в таком состоянии возбуждения и трепета подавно. Астральное перемещение хорошо тем, что в мгновение ока можно оказаться хоть где от того места нахождения физической оболочки.

Астрал Юлиана уже стоял в огромной комнате дома, в котором творили свои деяния три зловещие и коварные сущности. Доктор обходил комнату за комнатой, но дом был пуст. Даже многочисленная прислуга, скользящая по дому как тени в присутствии хозяев, словно испарилась. Юлиан был озадачен, но что-то ему подсказывало, те, кого он искал были в доме. Высота особняка подразумевала наличие подвального помещения. «Скорее всего они именно там» догадался Юлиан. Спустившись по крутой лестнице вниз, он прошёл сквозь массивную резную дверь из чёрного дуба.

Это была огромная комната. Убранство помещения говорило само за себя. Разрисованные пентаграммами стены, чёрные свечи в бронзовых подсвечниках в форме хвостатых чудовищ, множество предметов культа сатаны для совершения ритуалов. Было очевидно, хозяева дома любили бывать здесь. Именно здесь они и нашли свой последний приют, среди привычных вещей. Посреди комнаты, на толстой шкуре с длинным мехом, стоял трёхугольный стол, на каждом углу было по стулу с высокими спинками. Спинки было отчётливо видно потому, что на них, в естественной для сидящего человека позе, было то, что осталось от хозяев зловещего дома на окраине города. Обуглившиеся тела застыли в неподвижности смерти. Юлиан смотрел на дело рук своих со странным ощущением полного безразличия. Он не испытывает ни радости, ни удовлетворения, ни сожаления, ни страха, словно был простым очевидцем трагедии, не имеющей к нему никакого отношения. В том, что это были именно те, на которых распространялся его гнев, он не сомневался ни на минуту. Он нисколько не раскаивался в содеянном и это наводило его на размышления о правомерности своего поступка.

«Достойный финал их жизни, сгорели в гиене огненной, хотя и созданной исскуственно. Но раз никто не вмешался ни с той, ни с другой стороны, значит… А что значит? Да то и значит, я – меч карающий, хотя и звучит несколько напыщенно и самонадеянно» сформулировало сознание Юлиана.

Он покинул помещение, где поселилась смерть и оказался на улице. Невидимый никому, он находился среди толпы заспанных, в наспех наброшенных одеждах, людей, которые, перебивая друг друга, громко обсуждали пожар. Действительно, весь дом был объят пламенем. Треск и столбы искр, взлетающих к ночному небу, представлял собой фантастическое зрелище. Прислуга обсуждала странное возникновение пожара, он занялся срузу в нескольких местах, будто кто-то пробежал с факелом по комнатам, поджигая портьеры, мебель и всё, что могло быстро вспыхнуть. Судя по тому, что две кареты и любимые рысаки хозяев были в конюшне очевидно, что участь дома постигла и их. Никто из челяди даже не предлагал предпринять что-либо для поиска. Да и как искать, если даже на расстоями несколько десятков метров от дома, стоять было невозможно от жара. Из подвала, куда хозяин и две дамы, жившие с ним, спустились поздно вечером, вырывались языки пламени, клубы дыма и пепла.

– Может, это они устроили пожар? – предположил кто-то в толпе, – странные люди.

– Да совсем они не люди были, – забормотала старая женщина, с обветренными руками прачки, – не по-доброму жили, во грехе, спали втроём. Прости господи. Вот и пала на их головы кара божья.

Женщина перекрестилась и, укутавшись в драную, старую шаль пошла прочь от пожарища.

«Медленно мелит мельница господня, но нет сомнений в её работоспособности. Растирает в пыль всё то, что подлежит помолу. Насыпь эту пыль на руку, сдунь её и человеческому глазу невозможно разглядеть, куда она разлетелась. Я всегда старался держать врагов в напряжении, не позволял себе расслабляться и терять бдительность по отношению к ним. но никогда не переходил границу дозволенного. Физическое уничтожение было не приемлемо для меня. За очень короткий срок все мои ранние человеческие ценности растворились без остатка. Моя душа и мой разум взбунтовались и я убил жестоко, хладнокровно и преднамеренно. И ни капли не жалею об этом, хотя сам не ожидал от себя такого, что же говорить о других? Каждое деяние наказуемо в своё время» последняя фраза смутила Юлиана своей двусмысленностью. Но старый, опытный доктор отогнал её, давно решив для себя всё.

Юлиан находился в каменном гроте на берегу океана. «После полнейшего хауса в мыслях, наступает прозрение. Чего человек не хочет, он твёрдо знает. Но чего он хочет от судьбы – на протяжении всей жизни желаемое меняется неоднократно. Грех даже необходимый не перестаёт быть грехом и искупать его приходится, порой, всю жизнь. Сколь много вариантов судьбы даёт нам сделанный выбор и только ты сам решаешь, как тебе жить. Не нужно сетовать на кару господню. Твоя вина состоит не в том, что ты не смог противостоять, а в том, что сам настойчиво убеждал себя – именно такой путь был уготован тебе изначально. Даже душа самого доброго и открытого человека имеет свои тёмные, неисследованные катакомбы. Если человека разозлить больше, чем он готов в данный период времени осознать и пережить, то спящие в пещерах души демоны вырвуться наружу, подталкиваемые энергией обиды и злости. И поверьте они принесут огромные разрушения духовному развитию. Невидимая граница между злодейством и добродетелью будет нарушена. Конечно, возникает вопрос – есть ли души без закоулков, идеально воздушные, светлые, чистые, ласковые, понимающие, неосуждающие? Есть, как всегда отвечаю сам себе. Но слишком много времени нужно возвращаться в жизнь не на год, ни на месяц, а на столетия. Век за веком преодолевая пороки, высвечивая их и вытаскивая из самых отдалённых уголков, выгоняя из себя самого даже их зачатки. Тогда, в конце концов, будет найден один, единственно правильный выбор борьбы с дьявольской сущностью. Душа к этому моменту вернёт себе сияющий первоначально свет, бывший в ней от самого первого рождения. И тогда, вновь прозревшего – в другие миры, на другой круг эволюционной лестницы. Единственное что меня огорчает, это присутствие в моей душе таких потаённых уголоков, где копошится клубок моих собственных демонов. Вот они и вырвались наружу. Не смотря на всю мою учёность, я дал им волю. Теперь неизвестно, как долго мне придётся нести тяжёлую ношу своего проступка. Значит, я ещё сам слаб и податлив на эмоции всякого рода. Это и послужило причиной отодвинуть меня от той черты, за которой наступает полное понимание смысла вещей. Господи, вмешайся и укажи мне путь, не оставляй меня в моих терзаниях и пусть наказание за содеянное будет столь же беспристрастным, как и прошлые поощрения» взмолился Юлиан. Он нисколько не сомневался, что был услышан. «Мой дорогой мальчик, где ты сейчас? Где твоё астральное тело, пока физическое доживает последние часы? Да разве найдёшь тебя в этой огромной Вселенной?! Даже пытаться не буду, понимаю, ты хочешь побыть один перед тем, как уйти в неизведанную даль. Не бойся, малыш, там не так страшно, как думают люди. И Шалтира не чувствую, тоже блуждает по мирам. Но мог бы и появиться в такой момент, эгоист» с досадой думало астральное сознание Юлиана. Но тут… Этот голос, этот божественный голос самой любви! «Я вижу, вы в растерянности, мой друг, не огорчайтесь, не сетуйте на судьбу. Уверяю вас, всё идёт так, как надо». «Ах, это вы?! Как вы оказались здесь в моей обители скорби? Вы коварная и я страшно зол на вас. Как вы могли так поступить со мной, с тем, кто боготворил вас и начал считать своей единственной, смыслом всей своей жизни?!». «Вы напрасно так суровы ко мне, я не сделала ничего такого, чтобы причинить вам боль и душевные муки, которые так гнетут вас». «Да полноте, вы завладели моим вниманием в самый отвественный момент, когда оно должно было быть не занято ни чем иным, как уберечь моего дорогого мальчика от роковой ошибки. Кто подослал вас? Какие силы? Кто вы – лазутчик или друг?!Вы поступили чудовищно, подло, гадко». «О, боже, сколько нелестных эпитетов и все в адрес той, которая ни в чём не виновата. Вы напрасно сердитесь на меня, я действительно не виновата в том, что именно тогда мне так захотелось увидеть вас. И никто меня не засылал, я сама по себе, я – НЕГА, а это говорит о самых прекрасных чувствах человека. Во мне всё: любовь, радость, счастье, наслаждение. Разве я могу причинить кому-нибудь боль? Стыдитесь, вы обижаете меня, хотя я этого не заслуживаю. Вы замечательный человек, в вас столько страсти, юношеского пыла и задора, вы так близки мне, как никто никогда до этого момента. А что касается вашего мальчика, сейчас я пришла для того, чтобы помочь вам найти его. Я почувствовала вашу тоску и пришла, а вы так встретили меня». «Я верю вам, как ни странно, простите, если обидел. Я груб лишь от того, что в моей душе вулкан непонимания и отчаяния. Как же вам объяснить моё состояние?» «Не утруждайтесь, я прекрасно всё понимаю. Идёмте, я отведу вас к нему».

Они оказались на поляне с цветущими травами. Казалось, если вдохнуть полной грудью можно услышать запах луговых цветов, чистоту и сладость воздуха. Но не для этого сейчас они попали сюда. Юлиан вглядывался в окресность, хотел увидеть кого-то. Зрение было обострено стократно и именно это увеличение позволило ему сразу увидеть две фигуры возле линии горизонта. Это были Акзольда и Генри. Юлиан отчётливо видел лицо своего дорогого мальчика, Акзольда стояла спиной. Выражение глаз Генри было полно надежды. Их молчаливый диалог был недоступен для понимания, но судя по тому, как печаль всё больше и больше отражалась на лице Генри, сомнений не оставалось – она пришла за ним всерьёз. В этом мире нет эмоций, но к Юлиану это не относилось. Щемящее чувство тоски овладело им даже здесь. «Я слишком слаб, не смотря на весь свой опыт, мне так горько!». «Не смущайтесь, я понимаю вас, но увы, слова пусты. Человек может пережить любую боль, господь не по силам испытаний не даёт».

Юлиан очнулся на своей кушетке. Не прикоснувшись к ужину, приготовленному заботливым слугой, он вышел из дома и короткой дорогой направился к дому Генри.

У Виолы не было даже слёз. Она сидела возле кровати Генри, держа в руке исписанный листок. Генри был в беспамятстве, прерывисто дышал.

– Дядя Юлиан, я написал сыну письмо, – тихо сказал Генри, – дадите ему прочитать, когда он будет готов понять его содержание. Я поцеловал его на ночь в последний раз. Прочтите, может, добавите что-то от себя.

Юлиан взял листок и начал читать. «Сын, мой славный сын Юнатир! Прости, что не смог сохранить себя до этого дня, чтобы всесте с тобой радоваться твоим успехам и поддержать в моменты поражения. Но так распорядилась судьба, разлучить нас слишком рано. Надеюсь, я всегда в твоём сердце и смогу помочь даже из того мира, куда ухожу сейчас. Только призови и я услышу твой зов. Если когда нибудь, ты собьёшся с пути, данного тебе при рождении, призови память обо мне, пристально посмотри на небо. Из миллиардов звёзд увидишь именно ту, которая сияет только для тебя. Это радужная, путеводная звезда. Она будет ярко светить даже в кромешной тьме, указывая всю ночь дорогу до самого рассвета. Гнетущий сумрак рассеется очень быстро и в солнечном свете обретёшь снова свой потерянный, праведный путь. Знай, мой мальчик, ошибки свойственны человеку. Господь всемогущий и милостивый и умеет прощать раскаявшихся детей своих. Твой отец, Девятый Радужный Адепт Генри Яровский».

– Вы отмерили мне долгий век, мой мальчик, – печально улыбнулся Юлиан, – кто знает, когда я отправлюсь в мир иной.

– Не лукавьте, Юлиан, вы знаете время своей кончины и я просто уверен, успеете о многом рассказать моему подрастающему сыну.