Текст книги "Тринадцать полнолуний"

Автор книги: Эра Рок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 65 страниц)

Глава 5

Эти два месяца тянулись невообразимо долго. Каждый день Марыля, делая обычные дела по хозяйству, по несколько раз подходила к Зенеку, но он лежал всё так же неподвижно, дыхание было еле уловимым. Он продолжал меняться, волосы стали совсем густые, чёрные и волнистые и в росте он заметно прибавил, ведь горб-то совсем пропал, уже и на полатях не помещался. Помня, говорил он, чтобы никто не заходил, да его не разглядывал, пришлось Марыле самой сколотить лежанку для него. Еле перетащила, таким он стал высоким да крепким. «Настоящий мужик уже, красивее да ладнее, чем наши парни. Вот бы мужа такого, да где уж мне, – смотрела она на Зенека и вздыхала с сожалением, – но ничего не поделаешь, а уйдёт если, то пусть будет счастлив, лишь бы ему хорошо было. Настрадался, намучился за жизнь свою, как никто другой счастья заслуживает».

Но однажды, штопая старенькую кофточку, глянула на свои руки и увидела, что стали они мягкими да гладкими. Вспомнила она про старенькое, потрескавшееся зеркальце, ещё отец, покойный из города привозил. Дорогой подарок он матери сделал, сказал, чудом выторговал на ярмарке у старика одного. А старик тот сказал, что когданибудь принесёт это зеркальце счастье. «Когда-нибудь посмотрит твоя дочка в него и увидит красоту свою, от всех скрытую». Мать подивилась диковинной штуке и сказала, что ей смотреться некогда, да мол, старая она уже. Пусть девчата перед зеркалом крутятся, у них вся жизнь впереди. Но сёстры Марылины сколько не смотрелись, себя такими же как в жизни видели и слова старика позабылись. А перед тем, как отцу помереть, лопнуло то зеркало на две половины. Одна вдребезги рассыпалась, а другая целым кусочком осталась. Мать сильно горевала, говорила, вдруг старик тот колдуном был, да стекло это проклятое, и велела выкинуть осколки с глаз долой. Но Марыля, как сердцем чуяла, ту половинку целую унесла, да в сарайке спрятала, а когда мать умерла, и все разъехались, кто куда, достала его и в дом принесла. Но сколько не смотрела, ни чего не менялось. Давно забросила его в сундук, не считая себя красавицей. Ведь с Касиной красотой не сравниться, так что в зеркало таращиться. А теперь почувствовала непреодолимую тягу посмотреть. Достала забытый за ненадобностью осколочек и краем глаза посмотрела. На неё, из мутноватого стекла, смотрела удивительной красоты девушка, с белокурыми волосами, струившимися крупными волнистыми локонами. Ярко-голубые глаза, в обрамлении пушистых, густых ресниц, как два маленьких озерца, отражающих блики солнца, блестели на лице. Кожа была матово-бархатистой, нежно-розового оттенка. «Вот тебе на, как же это получилось? Может это зеркало такую шутку надо мной шутит? Не верю я, что так может быть». И отложила зеркало, проверить ведь все равно невозможно. Только однажды, шла от колодца и встретила Милоша. Он, с охапкой дров шёл из лесу. Остановились поздороваться.

– Давно тебя не видно было, совсем ты со своим Зенеком умаялась. Когда ты всё делать успеваешь, по ночам что ли, за водой да дровами ходишь. Вроде как специально, что бы, не видится ни с кем да не разговаривать. Как дела-то у твоего хворого? Скоро ли поправиться или всё лежит как бревно?

Марыля подняла на Милоша глаза, посмотрела долгим взглядом:

– Ничего, уже скоро выздоровеет.

Подняла вёдра и пошла.

Как водой студёной обдало Милоша. Оторопел он, и слова не смог вымолвить ей в ответ, как язык проглотил.

«Господи, что случилось с ней! Чудо, как хороша стала! Одни глаза чего стоят. Как два бездонных чистых озера, так и манят. И лицом как-то светлее стала. А губки-то, губки, алые, влажные, так и кажется, что сладкие на вкус, как мёд. Боже мой, вот так красавица, аж сердце захолонуло. Куда Касе до неё?!». Так и стоял, ошалевший от Марылиной красоты, не чуя под собой ног. И долго ещё, не мог он прийти в себя от увиденной красоты. Вечером, на гулянке, у Ганны, Кася льнула к своему любимому, заглядывая ему в глаза.

– Что ты, мой коханый, на себя не похож, тихий, молчишь, слова мне ласковые не говоришь? Али разлюбил свою Касю? Неужели нашёл лучше меня, скажи, кто разлучница, уж я с ней поговорю по душам, ни кому тебя не отдам! Мой ты, только мой. И я тебя ни на кого не променяю.

Милош отмалчивался, обнимал Касю, на поцелуи отвечал без былого жара. Придя домой, долго лежал без сна в постели. Стояли перед ним прекрасные глаза Марыли, их бездонная, манящая глубина. С той поры, ловил он момент, что бы встретиться с ней, хоть словом обмолвиться. Но будто, избегала она его, завидя, переходила на другую сторону улицы или вовсе, забегала к кому-нибудь в хату, и долго не выходила оттуда. Не выдержало сердце, пришёл он как-то к её избе, долго ходил возле, не решаясь постучать. Но пересилило желание увидеть её ту робость, что незнакома была до этих пор, постучал в дверь. Не вышла, только ворохнулась шторка в окне. Ушёл домой, тоскуя и печалясь. На следующий день, подкараулил её возле колодца, схватил за руку, не в силах сдержатся, прижал к себе, задышал жарко в её, уже любимое и желанное лицо: – Словно, прячешься от меня. Не могу больше, полюбил тебя, сил нет терпеть, хочу видеть тебя, прикасаться к телу твоему желанному. Выходи за меня, любить тебя буду так, как ни кого, доселе, не любил. Ненаглядная моя, ласточка.

И начал целовать её глаза, щёки, потянулся к губам. Но почувствовал, как напряглась Марыля, кулачками в его грудь упёрлась, отстраняя от себя.

– Что, что желанная, али не люб я тебе? – ловя её взгляд, с горьким вздохом, спросил Милош.

– Не хорошо всё это, а то, как Кася увидит, или другой кто, да расскажут ей, зачем горе такое ей делаешь? – отошла от Милоша.

– Да что Кася, разлюбил ведь я её, бывает и так. Думал, что краше да любимеё её нету, хоть и пустая она, ластится как кошка, да только веселиться и гулять любит. А душа, словно, уголёк, чёрная, завистлива да злобой и ехидством пышет. А как встретил тебя тогда у колодца, да в глаза твои лазурные посмотрел, свою судьбу в них увидел. И понял, что только с тобой жизнь свою дальше вижу. Всё сделаю, что бы полюбила меня, на всё согласен, лишь бы ты моей была.

– Не надо, Милош, ни к чему всё это. Другого я люблю всем сердцем, и если его со мной рядом не будет, то и другого ни кого мне не надо. Прости и забудь меня, ни когда вместе нам не быть, мне этого не нужно. Прости, если горько тебе от слов моих, но вот тебе мой ответ, и другого не жди, не надейся, – взяла коромысло и пошла по улице.

– Нет, никогда не соглашусь я отступить, добьюсь тебя, чего бы мне это не стоило, крикнул ей в след Милош, глотая слёзы сердечной боли и обиды.

Как всегда, первым свидетелем всех событий в деревне оказалась тётка Бася.

– Вот так дела, – в её глазах мелькнули искорки радости, что во время толкнул её боженька на улицу выйти да увидеть всё своими глазами, – не иначе, скоро веселье у нас в деревне будет, уж Каськато чёрта с два, такое проглотит, да спуску ни одному, ни второму не даст. Побегу, по горячему Василисе расскажу, что видела. А уж онито на пару с дочкой, в миг решат, что делать.

И потрусила по улице к дому Василисы.

Марыля шла, почти бежала домой. Взволнованная происшедшим, она поняла, что не обманывало зеркальце, с ней действительно произошло нечто такое, что заставило трепетать душу. Самый красивый парень по ней с ума сходит! Вот так чудеса! Если бы раньше она бы порадовалась, а сейчас, её это только огорчило. Ни к чему это ей, ой ни к чему. Только Зенек был сейчас её светом в окне, её жизнью, её любовью. Сама не думала, что познает счастье такое. «А если Зенек меня не любит? Ведь не знаю я, что у него на душе твориться? Может, как к сестре относиться, а я мечтаю? Господи, как же я не подумала?! Ведь если принесли нас откуда-то, издалека, как он мне показывал, может мы брат с сестрой? Тогда, грех большой, любить его той любовью, какая сейчас в сердце моём. Что ж не спросила я его тогда?! Но, слава богу, завтра праздник и он в себя придёт, тогда и спрошу. Но как горько и больно, если это так, как думаю, окажется. Нет, промолчу, пусть не узнает ничего про любовь мою! Ведь такая радость в душе от любви этой, а как скажет мне, то выгорит сердечко моё дотла, не переживу я муку такую». Добежала до хаты, на силу отдышалась. Зашла и сразу к Зенеку бросилась. Он лежал, как прежде, только дыхание стало слышнее и чётче. Ресницы подрагивали, на щеках играл румянец.

– Лежишь, не слышишь меня. А хоть бы и был ты, таким как раньше, мне всё равно, всегда тебя любила, чувствовала, что душа твоя светлая да добрая. Ни лицом, ни телом покорил ты меня, а душой своей нежной, которую под телом искореженным, ни кто разглядеть не пытался, – сняла платок, поправила волосы, наклонилась к нему и, пересиливая робость, поцеловала в губы.

– Господи, как сладки уста твои, милый мой, желанный. Не знала, не ведала, что полюблю так сильно когда-нибудь, – посмотрела на его лицо, провела по волосам, показалось, что губы его тронула улыбка. Легла ухом на грудь, услышала, как часто-часто бьётся его сердце, обняла за плечи и расплакалась.

Слёзы падали на рубашку Зенеша горячими каплями, оставляя мокрые пятна.

– Хорошо, что не слышишь, значит, тайна моя со мной останется, – посмотрела на него, вытерла свои слёзы и села под иконой.

Бабий гвалт, как снежный ком с горы, нарастая, приближался к её хате. Марыля выглянула в окно. Целая процессия из баб и детворы бежали к её дому. Впереди, с развевающимися по ветру волосами, бежала Кася. За ней, что-то рассказывая на ходу и размахивая руками, поспешала тётка Бася. Девчата, вперемешку с детворой, завершала процессию, прихрамывая и крестясь, мать Каси, Василиса. «Ну вот, так и знала, не иначе тетка Бася всё видела да доложить успела. Ну, разговор не лёгкий будет, да ничего, нет моей вины» подумала Марыля, надела платок, бросила взгляд на Зенека. Почудилось, будто свет от него исходит, как в солнечном луче вроде лежит. «Ничего, любимый, всё хорошо, сама справлюсь, любовь моя мне силы предаст» подумала так и вышла на встречу разъярённой Касе.

– Ах ты змея, смотри, как вышла гордо, вроде и не виновата ни в чём, – подлетела Кася к Марыле, – иж, что удумала, Милоша моего отобрать. Да я тебе все глаза твои, бесстыжие, выцарапаю, да космы твои белые повыдираю. Кинулась с кулаками на Марылю. А та отступила на шаг назад, схватила её за руки. Кася почувствовала такую силу в марылиных руках, что, не удержав равновесия, упала на колени перед Марылей. Совладала с собой, подскочила и, уперев руки в бока, приготовилась к скандалу. Но Марыля, не дав ей и рта раскрыть, спокойно сказала:

– Зря ты, Кася, кричишь да себя позоришь. Что ты здесь представление устраиваешь, всю деревню собрала? Нет моей вины перед тобой, ни какого повода я Милошу не давала, а что на него нашло, то только богу известно. Есть у меня любимый, мой единственный и желанный, а до Милоша мне ни какого дела нет. А что бы милого не упустить, посмотри на себя, может, твоя вина, что охладел он, да на другую смотрит. Злости в тебе столько, что на всю деревню хватит и ещё останется. Только и знаешь, что насмехаться да язвить над людьми, а ему доброта и ласка нужны, да не такие, что от тебя видит, а настоящие, человеческие.

– Гляньте, учить вздумала! И откуда ты выискалась, такая умная, что бы людям жизнь ломать да горе в семью приносить, – тётка Василиса, наконец-то, добежала и встала впереди дочери.

– Ни кого я не учу, а тем более, горя и зла ни кому не желаю, только зря вы все ополчились. Пустите добро в души свои, и будет вам счастье да благословение божье. Уходите, покой моего суженного и любимого своими криками не нарушайте.

Повернулась и зашла в хату, оставив всех в молчаливом недоумении. Почему в молчаливом, потому что слова Марыли остудили запал скандалисток. Кася, тихо плакала, уткнувшись в плечо матери, девчата переглядывались друг с другом, да плечами пожимали, толком не понимая суть происходящего. Детвора разбежалась, потеряв интерес, когда драка не заладилась. И только тётка Бася, хитро улыбаясь, скрестив руки на груди, смотрела, как Василиса гладит дочь по голове и что-то шепчет ей на ухо. «Да-а, не получилось веселья. И откуда в этой пичуге столько уверенности и таланта? Надо же, Касю угомонила, да так, что та и слова вымолвить не успела. Да, вот дела так дела» повернулась и пошла, оставив Василису с дочкой с их слезами. А Марыля, посмотрев, что все разошлись, села под окном перешивать платье, какое ей Груня дала давеча, хотела, как очнётся завтра Зенек, встретить его в красивом одеянии. Уставшая от перепетий дня, не заметила, как заснула. Разбудил её солнечный луч, упавший через окно на её лицо. «Вот тебе на, как же так, уснула и работу свою не доделала» – досадуя на себя, подумала Марыля.

– Здравствуй, моя хорошая, не стал тебя будить, дал отдохнуть после вчерашней битвы, – услышала она голос Зенека и повернулась.

Он сидел за столом и пил что-то из кружки.

– Так ты что, всё слышал? – покраснела Марыля. – Ты забыла просто, я же тебе говорил, только тело моё недвижимо будет, а слышать и чувствовать я буду всё, – он лукаво улыбнулся.

«Боже мой, как я забыть могла? Значит, он слышал, как говорила я, что люблю его и поцелуй мой чувствовал?! – Марыле стало жарко, она отвернулась, не зная, куда спрятать своё пылающее лицо, – вот стыд-то, хоть сквозь землю бы провалиться!»

– Не стыдись, милая моя, самая любимая.

Он встал, подошёл к ней, взял за плечи и повернул к себе. Она подняла на него глаза.

– Но почему я вижу слёзы в твоих глазах? Я так рад был слышать твои слова, что душа моя порхала, словно бабочка. Ведь я тоже тебя люблю и жизни без тебя не представляю. Давай оденься, пора нам на люди выйти, да счастье наше показать всем, что бы поняли они, друг для друга мы созданы и наша любовь крепкая. Ты плачешь?

– То слёзы радости, любимый, нежданного счастья, что мне подарено судьбою – глаза Марыли, сквозь пелену слёз, светились нежностью, – я так счастлива, что кажется, сердце не выдержит, из груди выскочит.

– Моё тоже, послушай, – он прижал её голову к своей груди, – голубка моя.

Он взял в ладони Марылино лицо, посмотрел долгим взглядом в её глаза и прижался губами к её губам. Они слились в долгом, жарком поцелуе. Как тысячи солнц взорвались перед закрытыми глазами Марыли, по всему телу разлился жаркий пламень, в голове зазвенели колокольцы… «Так бы всю жизнь и простояла, чувствуя его объятья и поцелуй» – промелькнуло в голове Марыли. Еле нашли силы, что бы оторваться друг от друга наши влюблённые.

– Пойдём, Марыля, расскажем людям о любви нашей. Скоро в церкви служба начнётся. Я тебе наряд праздничный приготовил, одень его, хочу, что бы ты краше всех была.

И тут Марыля увидела, что посреди хаты, словно, в воздухе, висело необычайной красоты, платье, расшитое кружевами и дорогими каменьями.

– Господи, красота-то какая! Да разве ж посмею я такое богатство на себя одеть, что ж я панночка, не гоже мне в таких нарядах красоваться, – Марыля, смущаясь, потупила взгляд.

– Ты у меня, лучше всех панночек, вместе взятых, иди смелей, одевайся, – и тихонько подтолкнул её к платью.

Марыля, затаив дыхание, подошла к платью, тихонько потрогала его. Платье само собой, оказалось в её руках. Она повернулась, посмотрела на Зенеша и пошла за шторку. Зенек остался дожидаться свою любимую. Прошло не много времени, и Марыля показалась в новом наряде. Её прекрасные, золотистые волосы были собраны в высокую прическу, как делают городские дамы. Откуда только она знала, как это делается. Но сами собой руки сделали так, как надо.

– Марыленька, как ты хороша, просто королева, – Зенек подошёл к ней.

Она улыбалась, глядя ему в глаза.

– Да какая там королева, просто я так счастлива, так счастлива, то и предаёт мне красоту.

– Ну, пойдём, пора, слышишь колокола на церкви звонят.

– Ой, боязно, вот удивятся-то все, – Марыля провела руками по платью, вроде, поправляя и привыкая к нему.

– Я с тобой, а вместе мы сила. – сказал Зенек.

Вышли на улицу, Зенек взял её за руку, подмигнул, улыбнулся, ободряюще. Так и пошли они по деревне, рука об руку.

Глава 6

В церкви начиналась праздничная служба. Всё село собралось, все нарядные и весёлые, в самых своих лучших одеждах. Тихонько перешёптывались кумушки, обсуждая свои проблемы, мужики стояли молча, чинно, детвора разглядывала росписи стен церкви. И тут распахнулись двери и забежал маленький сын Степаниды, Василёк.

– Люди! Марыля с каким-то хлопцем идёт, такие красивые, как из города приехали. Все зашикали на него, нельзя в церкви кричать, а он бросился к матери, стоявшей у иконы богоматери, и, уткнувшись в подол, начал что-то ей рассказывать шёпотом, размахивая руками. Она плохо слушала его, стояла, вытирая слёзы. Вот уже месяц лежал её Василь, хворый. Так сильно болел, что и не надеялась она на его выздоровление. Всем святым уже молилась, да только надежда таяла с каждым днём. Шёпоток, под который она, тихо плакала, молясь богу, вдруг стих, воздух в церкви всколыхнулся от многоголосого людского вздоха. Степанида, вместе со всеми, повернулась к дверям. В церковь, держась за руки, входили Марыля с незнакомцем.

Вот так парочка они были! Оба высокие, красивые. Марыля в платье роскошном, каких в деревне, отродясь, ни кто не видел. «А что за парень с ней, незнакомый? Красив да пригож? Откуда он появился?» перешёптывались друг с другом люди.

– Здравствуйте всем, – поклонились вошедшие.

– Марыля, а кто это с тобой? Где ты такого гарного хлопца нашла, – тётка Бася первая опомнилась.

– Да что вы люди, не узнаёте что ли Зенека, убогого, демьянового воспитанника, – улыбнулся Зенек, оглядывая односельчан. – Да полно тебе, хлопец, совсем ты на него не похож. Мы-то его хорошо знаем, – послышались голоса с разных сторон.

– Да он это, просто болел сильно, а теперь вот выздоровел, поправился, – Марыляулыбалась.

– Да чем же от его хворобы, горба и полоумности вылечиться можно было?

– Бася всплеснула руками.

– А вот нашлось средство, любовь и доброта марылина подняла меня да изменила, и я ей по гроб жизни обязан, что, не смотря на вид мой неказистый, полюбила она меня ещё прежнего. За то бог и изменил меня, что бы вы её не клевали да сумасшедшей не называли.

Все молча слушали Зенека, не в силах осмыслить чудесные перемены, не верили глазам своим. Иначе, чем чудом это назвать нельзя было. Только двое селян, переглядываясь друг с другом, молча, наблюдали за этой сценой, не принимая участие. Как вы догадались, то были Михай и Гриц. Вышел батюшка, оглядел свой приход, не понимая, но чувствуя людское волнение. И тут увидел, как расступились люди, и по образовавшемуся коридору, к нему двинулась молодая пара. Присмотрелся он, узнал Марылю, только спутника её узнать не мог. Они чинно встали, чуть поодаль от всех, перекрестились.

– Благослови, батюшка, – поклонились Зенек с Марылей.

Батюшка перекрестил их и начал службу.

– Бог не объясняет нам своей воли и не заставляет верить в то, что он существует. Главное, что он сам верит в нас. Мы должны любить волю господа, как бы сурова и несправедливам она нам не казалась. У каждого из нас есть искра божья, обратитесь к ней в своих молитвах и неприменно ваши духовные и физические силы увеличаться многократно. Награда за стойкость и смелость велика, это ясность мыслей и избавление от физической хвори.

Зенек и Марыля слушали его слова, и обоим казалось, что говорит он только для них. А люди всё не могли успокоиться переменам с этой парочкой. В полуха слушал народ проповедь, продолжая шёпотом обсуждение. Только в конце службы, внимание людей переключилось на икону Николая Угодника.

«О, чудо, – прошёл шелест по церкви, – смотрите, мироточит икона! Спасибо, господи! Что за знак? Что Угодник сказать хочет?» опешили все. Отродясь, у них в деревне таких чудес ни кто припомнить не мог.

– Чудо, вот истинное чудо, смотрите люди, а восхвалите господа за добрый знак, – громко воскликнул батюшка.

Все, от мала до велика, начали креститься и бить поклоны.

– Значит, господь услышал наши молитвы, – закончил батюшка службу. Народ вышел на улицу, только Степанида всё ещё стояла у мироточащей иконы, истово молилась о выздоровлении Василя. «Может, то знак мне был, но как разгадать, к чему?», перекрестилась и пошла к выходу. В дверях её ждали Зенек и Марыля.

– Что случилась, Степанида? Почему в слезах в праздник? – спросила Марыля, дотронувшись до неё рукой.

– Ой, Марыленька, горе у меня, беда большая. Слёг мой Василь, уже как месяц лежит, плохо ему, видно, и не встанет уже, – расплакалась Степанида.

– Пойдёмте к вам, авось помогу, чем смогу.

В голосе Зенека столько уверенности было в голосе, что Степанида, ни слова не говоря, пошла за ним. Народ на улице, переглядываясь и шушукаясь, двинулся следом, к хате Степаниды.

Василь, действительно, был сильно болен. Лицо осунулось, землисто-серого цвета, глаза ввалились, дышал прерывисто.

– Ой, не жилец он, не жилец, – тихо говорили бабы, вошедшие в избу.

Зенек подошёл к больному.

– Рано тебе, Василь, в другой мир отправляться. Здесь ты ещё нужен, – нагнулся к уху Василя и зашептал что-то.

Все затихли, прислушиваясь, но слов разобрать не могли. Зенек, продолжая шептать, распрямился, провёл руками по голове Василя, по плечам, по рукам, взял его ладони в свои руки. Подержал их какое-то время, потом положил свои руки туда, где еле слышно билось сердце больного, провёл по его животу, взялся за ступни и шептал, шептал. На лбу Зенеша выступил пот, руки дрожали. Дыхание Василя участилось, пальцы рук стали вздрагивать, он глубоко вздохнул.

– Ой, господи, бабоньки, отходит, сердешный, – долетели до Степаниды слова шепчущихся баб, она всхлипнула и, не в силах сдержаться, разрыдалась.

Грудь Василя опустилась, он протяжно выдохнул.

– Ох, Васинька мой, да что же это, как же я без тебя с малыми детками останусь? – Степанида бросилась к мужу, упала на его грудь, её плечи содрагались от рыданий.

– Не плачь, теперь всё хорошо будет, встанет твой Василь и жить ещё долго ему, – с трудом произнося слова, сказал Зенек.

Марыля, со стороны наблюдая за происходящим, подбежала к нему, подхватила, чтобы не упал.

– Пойдём, мой хороший, пойдём домой, отдохнуть тебе надо, – говорила дрожащим голосом Марыля.

Все расступились, пропуская их. Так и пошли они по улице, провожаемые взглядами селян. Но только детвора побежала следом, а взрослые остались посмотреть, что с Василём дальше произойдёт. Степанида плакала, гладя по голове своего мужа. И тут Василь поднял руку и положил её на плечо жены. Открыл глаза, мутным взором окинул всех. – Хорошо мне, Степанида, легко как стало, – тихо произнёс он.

– Васенька, хороший мой, – Степанида всхлипывала, вытирая слёзы, – неужто в себя пришёл. Скажи, что хочешь, что дать тебе? – засуетилась она.

– Ничего, ничего, дай только водицы испить, горит всё внутри, – спёкшимися губами прошептал Василь.

Степанида бросилась к ведру с водой. Василь сделал глоток.

– Чую, отошла смерть от меня, но как, не ведаю, что помогло, чем лечила ты меня? – закрыл от усталости глаза.

– Ой, Васенька, чем только не лечила, ничего не помогало, а нынче Зенек пришёл, да шептал над тобой что-то, тут и очнулся ты. Прямо чудо какое-то, – Степанида улыбалась сквозь слёзы.

– Ничего не помню, устал я, – Василь вздохнул.

– Да-да, миленький, поспи, поспи. Уходите, не толпитесь, пусть отдохнет, – повернулась она к бабам.

Все вышли на улицу, но расходиться не торопились.

– Что это, чудеса да и только, – недоумевали все, – неужели это Зенек его в чувство привёл?

– Да то чудо нам показано было, помните, икона мироточила? – сказала Бася, – не иначе к этому, ещё прабабка моя говаривала, такое бывает.

– А может, к тому и мироточила, что у Зенека такие способности появились, забыли, что ли, как изменился он? – вышла на улицу Степанида.

– Да, прямо день чудес, да и только, – согласились все.

– Ну, посмотрим, что дальше, чую я, это только начало, – подал голос Гриц, мужики не пошли в хату Василя, а сидели, покуривая, на завалинке.

– Ну, и слава богу, что всё таким образом обернулось, – Степанида счастливо улыбалась, вытирая краем платка слёзы.

Все пошли по домам, готовиться к предстоящему гулянью.

Марыля привела Зенека домой и уложила на лежанку. Он, лежал тяжело дыша.

– Ну что ж ты так себя изнуряешь, ведь сам ещё не окреп, – хлопотала над ним Марыля.

– Так надо было, ты же помнишь, что Василь помог мне тогда, на поляне и потом переживал за нас. Ничего, это первый раз тяжело было, потом легче всё проходить будет, пока силой управлять научусь. Отлежу до вечера, на праздник пойдём, надо к людям привыкать, и что бы они к нам, теперешним, привыкали.

Гуляют праздники на селе широко, с размахом. Вытаскивают столы на улицу и, кто что может, то угощение и выносят. Обычно перед этим, собираются бабы у кого-нибудь одного, пекут пироги. Кто капустку квашенную, кто картошечку, всё несут, чем богаты. Пропустив по стаканчику другому, мужики курили, раскрасневшиеся бабы обсуждали события дня, ребетня бегала, играя, молодёжь плясала под звуки нехитрой деревенской музыки. Все затихли, завидя Марылю с Зенеком. Те подошли, поклонились честной компании.

– Доброго здоровья всем, – сказал Зенек, – как Василь?

Степанида встала и поклонилась ему:

– Спасибо, до земли передавал поклон тебе Василь. Лучше ему, отошла хворь, уже кушать попросил, даже стопочку за праздник и твоё здравие выпил, а ты знаешь, что это первый признак выздоровления.

– Ну и слава богу, мы очень рады, – Марыля улыбнулась, – хорошие вы люди, добрые, вот и помог вам бог через Зенека.

– Ну что ж вы люди, веселитесь, гуляйте и мы к вашему празднику присоединимся, пойдём, Марыля, в круг. Хоть и не танцевал я никогда, но думаю, что получится, ведь сколько раз я со стороны смотрел, как вы танцуете. Помню, какой плясуньей ты искусной была, – прошептал он Марыле на ушко.

Вновь, сначала робко, а потом всё громче, заиграли деревенские музыканты. Шагнули все в круг, начали танцевать, но оглядывались на Зенека и Марылю. А те казалось, не замечали ни кого, заглядывая в глаза друг другу. Зенек танцевал легко и умело, вроде всю свою жизнь мог. Марыля любовалась его умением. «Как же он прекрасен, смеётся от счастья. Не переживу, если с ним что случится», – думала она.

– Ничего со мной не случится, мы с тобой вместе со всем справимся, – словно прочитал её мысли Зенек.

Веселье побороло людское любопытство, и перестали люди на них внимание обращать. Лишь девчата молодые, игриво посматривали на Зенека да друг с дружкой перемигивались, норовили то плечом, то рукой его задеть, что бы на себя внимание обратить. А он и в правду был хорош. Высокий статный, в шёлковой рубашке, воротник кружевами отделанный, таких рубах никто в деревне никогда не видел. Волнистые черные волосы разметались по плечам, глаза искрились счастьем. Он с такой нежностью и любовью смотрел на Марылю, что девчатам, со свойственной им прозорливостью, стало ясно, не какими привлекательностями разбить эту пару не удастся никому. Только одному человеку не до веселья было. Милош, выворачивая шею, пытался поймать взгляд Марыли. Кася уж так, как никогда, вилась возле него, в глаза заглядывала, поворачивая его лицо к себе, шептала что-то ему на ухо. Но холоден был её любимый, не замечал её стараний. Оттолкнул, и ушёл подальше, к парням, которые не принимали участия в танцах. Остановилась Кася, посмотрела ему вслед, подружки бросились к ней. Что-то крикнула им, за музыкой и шумом не разобрать и убежала. Девушки, сочувствуя ей, бросали сердитые взгляды на Марылю. Но наши герои, будто не видели, какие вокруг них кипят страсти. А Милош постоял с друзьями, как-будто решил что-то для себя и пошёл к нашим влюблённым.

– Позволь, я с Марылей потанцую, не всё ж тебе с первой красавицей плясать, – голос Милоша прозвучал тоном, не терпящим возражения.

– А это пусть, она сама решает, её воля, – как оказалось, Зенеку тоже была присуща молодецкая задиристость, он посмотрел на Марылю, подмигнул ей.

– Да нет, смотрю полностью в твоей она власти, всё о тебе переживала, а потом вообще, пропала, возле постели твоей дни и ночи проводила, – друзья Милоша хорошо знали его, поэтому уловили в его голосе те нотки, после которых обычно драка начиналась. А Милош был первым силачом на деревне, равных ему не было.

– Да нет, не прав ты Милош, то просто любовью называется, – Марыля встала между ними, – напрасно ты, Милош, задираешься, прошу тебя, не порть праздник, поди, найди Касю, да помирись с ней, а нас оставь в покое.

– А что ж, твой милый, молчит, да за твою юбку прячется, – зло рассмеялся Милош, – али не может он, по-нашему, попростому, спор наш разрешить?

– Отчего же, могу, только, напрасно всё это, не хочу я скандала, – Зенек взял Марылю за руку, – мы хотим по-хорошему, подоброму жить, ни с кем не ссориться.

– А не бывает так в жизни, всегда приходиться свою правду и любовь любыми способами отстаивать, – Милош еле сдерживал себя.

– Ну что ж, если ты так считаешь, то давай, разберёмся, как ты привык. Отойди, Марыля, – Зенек посмотрел на свою любимую, – иди, не бойся за меня.

– Не надо, Зенек, ведь он сильный да здоровый, а ты слаб ещё. Уйди, Милош, от греха, не совестно тебе? Всё бы драться да скандалить, ведь сказала, что не нужен ты мне и никогда я тебя не полюблю, – Марыля начала плакать, – люди, ну остановите их, что ж молчите, словно в рот воды набрали?

И правда, все стояли и молчали, ожидая, чем всё закончится.

– Ах, бесстыжий, что ж ты девку мою позоришь, ведь поженить мы вас хотели, а ты что вытворяешь? – подскочила с кулаками к Милошу тётка Василиса.

Милош схватил её за руки и тихонько оттолкнул от себя:

– Уймись, тётка Василиса, отойди от греха. Кася твоя как липучая смола, пристала, не отстаёт, а я Марылю люблю и никому её не отдам, ни ему, – он кивнул на Зенека и сжал кулаки, – ни другому. А с тобой мы сейчас должны наш спор разрешить, долго я ждал этого дня.

– Я готов, – Зенек пристально посмотрел на Милоша.

Тот не заставил себя ждать и бросился на Зенека. И вдруг, как сила какая-то откинула Милоша назад, на несколько шагов. Все остолбенели, ведь точно видели, что Зенек руки не поднял. Милош встал, тряхнул головой, приводя себя в чувство, и снова ринулся в бой, и опять произошло то же самое, только теперь он отлетел ещё дальше.

– Может, хватит, Милош? Не заставляй меня применять силу, не хочу я драться, – Зенек был абсолютно спокоен в отличие от Милоша.

– Да я сейчас поломаю тебя.

Милош опять поднялся и снова потерпел поражение. Только теперь он долго не мог прийти в себя. Хлопцы подбежали к нему, стали тормошить, приводя в чувство.