Текст книги "Тринадцать полнолуний"

Автор книги: Эра Рок

Он встал и, вытирая слёзы, вышел из комнаты. Отец с доктором провожали его на ступенях. Герцог пожал сыну руку, приобнял за плечи и пожелал удачной дороги. А Юлиан спустился с Генри к карете. Они обнялись, и мальчик прошептал ему:

– Мама сейчас погладила меня по голове и посмотрела на меня. Доктор, мне кажется, она скоро очнётся и придёт в себя. Умоляю, будьте с ней рядом как можно чаще, помогите своими чудотворными лекарствами. И неприменно, пишите мне о том, что здесь происходит. Вы единственный, кому я могу доверять.

– Я обещаю вам это, мой мальчик, постараюсь сделать всё, что в моих силах. Крепитесь, мой друг, и да прибудет с вами могущественные силы. Поверьте, впереди вас ждёт много трудностей и испытаний. Надеюсь, наши первые уроки не прошли даром, и вы смогли почерпнуть многие необходимые знания из наших бесед. В добрый путь, юноша, в добрый путь.

Юлиан обнял мальчика. Генри бросил взгляд на окно спальни матери. Он заметил лёгкое движение за шторой, но отец приказал отправляться и карета тронулась в путь. Конечно, мальчик уже не смог увидеть то, что произошло за окном. Несчастная герцогиня Эдель Яровская, заливаясь слезами, перекрестила удалявшуюся карету, потом вытерла слёзы и снова застывшим взглядом стала смотреть вникуда.

Глава 11

Весь обратный путь мысли не давали Генри покоя. Он страшно переживал из-за происшедшего с матерью. Он, где-то в глубине души чувствовал, что никогда больше не увидит её. Слова доктора о том, что уже ничего исправить нельзя, болью отзывались в его сердце. «Но как же так? Ведь он говорил мы можем перешагивать дорогу! А почему же нельзя исправить это? И что значит всё остальное? Как разобраться во всём?».

Приезд в училище в первый же день только добавил Генри душевных переживаний. Все мальчишки радостно встречали своего друга. Только Влад Загорвович был необычайно бледен и замкнут. Генри бросился к нему, обнял.

– Здравствуй, мой друг, как я рад встрече. Но что с тобой, почему ты так изменился? Что произошло, пока меня не было?

– Нет, нет, ничего, всё в порядке, Генри. Я тоже очень рад, что ты вернулся. Я после тебе расскажу. Пойдём, пойдём расскажешь мне, как дома, как матушка? Ведь, помнится, ты переживал о её здоровье.

Влад, как-то, суетливо, обнял друга и, отворачивая лицо, потащил Генри в комнату для отдыха кадетов. Там Генри поведал ему о домашних проблемах.

– Ну, вот такие дела, – печально сказал Генри, – а ты, что случилось с тобой?

– Да у меня тоже беда, – заплакал Влад, и немного успокоившись, продолжал, – умер мой отец, я два дня назад получил известие из дома. Семья осталась без средств. Моих младших сестёр забрала в деревню сестра матери. Моя старшая сестрица Анна ушла в монастырь. Представляешь? Ведь она такая молодая и красивая! Она больше всех остальных любила меня. Это она написала письмо, прощалась со мной, просила прилежно учиться. Ну вот, я остался совсем один.

Влад уже не сдерживал слёз и разрыдался во весь голос. Генри подошёл к другу, обнял его. Постарался, как мог, утешить:

– Ну что ты, что ты. Ты совсем не одинок. Ведь я с тобой, у нас много друзей. Не надо слёз. Мы вместе, а значит, мы сила.

– Я тоже так думал, но пока тебя не было, здесь произошло очень много такого, что изменило моё мнение о дружбе. Каждый сам за себя, при встрече с опасностью помощи ни от кого не будет.

– Да что случилось, в конце концов, ты можешь мне объяснить? – Генри начал сердиться, не понимая друга.

– Могу. Дело вот в чём, пока тебя не было, Стас Вышневский много успел тут наворотить. Ты же помнишь, он, последнее время, связался со старшекурсником, Людвигом Юшкевичем. Так вот, уж не знаю, что их связывает, но Стас сильно изменился. Он стал каким-то услужливым и чрезмерно ласковым. Пристаёт к каждому с разговорами, словно пытается залезть в душу. Стоит только мальчишкам собраться где нибудь, ну сам знаешь, посидеть, поговорить, он тут как тут, очень внимательно слушает, а вечером исчезает на время. Ребята видели, он встречается с Людвигом. Наверно доносит ему то, что за день успел услышать и увидеть. И что интересно, если на душе у кого – нибудь тяжело и грустно, у Стаса находятся такие слова, что становиться ещё хуже. Он, словно специально находит болезненные точки и давит на них с невероятной силой, но делает это так искусно, что никто, кроме меня, не замечает этого. Он словно сеет вокруг себя семена вражды, и стравливает ребят друг с другом. Многие ребята стали нервозными и злобными, часто вспыхивают ссоры и драки. В нашем корпусе стало твориться что-то неописуемое. Все словно с цепи сорвались, обстановка накалена до такой степени, кажется, скоро произойдёт взрыв. Я пытался поговорить с ребятами, но меня никто не слушал, просто подняли на смех. Все в один голос твердят, Стас тут ни причём, а просто у них открылись глаза на мир, в котором должны править только сильные личности, способные подавить слабых, в плоть, до физического уничтожения. И кто победит в борьбе, тот и будет властвовать. Когда в очередной раз Стас шушукался с двумя мальчиками, я подошёл и высказал ему всё, что думаю о нём, что он негодяй и мерзавец. Он, нагло ухмыляясь, смотрел на меня и сказал, какое я ничтожество, слабак и недоумок. Я набросился на него с кулаками, но ты же знаешь, он сильнее меня, поэтому ему стоило только рукой махнуть, и я отлетел в сторону. Так больно ударился, аж слёзы выступили, я крикнул, что когда ты приедешь, то ему не поздоровиться. Он подошёл ко мне, взял за грудки, тряхнул так, я думал у меня голова оторвётся. Генри, если бы ты только мог видеть его глаза! В них, словно пламя горело, ни белка, ни зрачка не было, они были ярко красными, дьявольскими! Мне стало так страшно, душа в комок сжалась. Показалась, если он подольше на меня посмотрит, то я сгорю! Потом, он усмехнулся, глаза стали снова обычными, в них было столько ненависти и злости. Он прошептал мне на ухо: «Мне плевать на твоего дружка. Теперь со мной никто не справится». Засмеялся и ушёл. Никто из ребят не вмешался, все стояли в стороне и молча смотрели. Генри, надо что-то делать, у меня страшное предчувствие. Мне кажется, что произойдёт что-то ужасное и непоправимое.

– Ничего не бойся, мой друг, немедленно пойдём и найдём этого негодяя, – Генри сжал кулаки, – никто не имеет права сеять раздор между людьми.

Генри выскочил из корпуса и бросился искать Стаса. Слух о том, что Генри вернулся, уже разошёлся по училищу. Очевидно, Вышневского он не застал врасплох. Он спокойно сидел на скамейке в парке, нога на ногу, жевал травинку и улыбался своим мыслям. Генри подошёл к нему.

– Послушай, говорят ты тут почувствовал себя королём, ребят стравливаешь, после твоих разговоров, они ссорятся и дерутся. Как это понимать? Что происходит?

– Ну и что? Они слабы и тупы, мне нравиться смотреть на их безмозглую возню.

Стас с таким наслаждением говорил это, Генри даже передёрнуло.

– Как ты можешь так говорить о своих товарищах?

– Какие они мне товарищи? Ты в своём уме?! Мне надоело с тобой разговаривать об этих пустяках. Но предупреждаю тебя, не вставай на моём пути, я буду делать всё, что хочу, – Стас встал и хотел уйти.

– Нет, подожди, я не позволю тебе сеять смуту среди ребят, и буду бороться с тобой.

– Ой, уморил, насмешил ты меня, – Стас расхохотался, согнулся в поясе, держась за живот, еле-еле успокоившись, распрямился, вытер проступившие от смеха слёзы, – Я прямо дружу весь, как мне страшно! Да кто ты такой? Что за спаситель нашёлся! Ты такой же мелкий червяк, как и твои друзья. А я таких давлю, вот так, смотри.

Стас, увидев, что по травинке ползёт жучок, щелчком пальцев сбил его на землю, наступил и провернул носком сапога из стороны в сторону. Посмотрел в глаза Генри, усмехнулся и тихо сказал:

– Даже мокрого пятна не осталось, – и снова расхохотался, запрокинув голову.

Не сдержался Генри, размахнулся и ударил Стаса в его смеющееся, довольное лицо. От неожиданности, Стас упал на спину, а Генри прыгнул на него, ударил ещё два раза по лицу. С ужасом поймал себя на мысли, что руки сами потянулись к горлу Стаса. Посмотрел в глаза своего врага и отшатнулся. Глаза Стаса стали огненно-красными, без белков и зрачков. Всего одно мгновение, и они снова приняли прежний вид. Генри вскочил, а Стас не торопился подниматься. Он просто повернулся на бок, подпёр щёку рукой и посмотрел на Генри долгим взглядом.

– Ну, вот видишь, и ты не смог устоять, разозлился и от бессилия был готов задушить меня. Ты такая же безмозглая особь, как все.

Щёки Генри вспыхнули от ярости на самого себя, за свою несдержанность, он бросился бежать прочь. Его подгонял в спину злобный и торжествующий смех Стаса.

В смитении бежал Генри, не разбирая дороги. «Что произошло? Что случилось со мной? Ведь я всегда был против насилия! Я не имею права так распускать себя!». До самого вечера, Генри бродил вокруг училища. «Как мне не хватает сейчас дяди Юлиана, его разговоров и рассуждений. Он бы наверняка помог мне разобраться во всём этом» думал мальчик. Он еле-еле успел на вечернюю проверку, чуть не получил в первый же день замечание от дежурного офицера. Встав в строй, он оказался рядом со Стасом. Они смерили друг друга взглядами, Стас подмигнул ему и ехидно улыбнулся.

– Где ты был? Я везде тебя искал! Что произошло? Ты какой-то странный, – догнал его Влад и заглянул ему в глаза.

– Мне нужно было побыть одному, всё обдумать и решить для себя, – Генри посмотрел на друга, – давай оставим наш разговор до завтра. Я предчувствую, что ночью на многое получу ответы.

И действительно, он не ошибся, ему приснился Юлиан. Они шли по лесу, среди высоких, густых сосен. Высоко, сквозь кроны деревьев было видно ярко голубое небо. Солнечные лучи, как золотые нити, прошивали стену леса, под их ногами хрустела старая хвоя.

– Ну что же, мой юный друг, предугадываю ваше сметение. Но вы совершенно напрасно расстроились из-за своей вспышки гнева. Это абсолютно нормальная первобытная реакция на встречу с, существующей параллельно, силой. Но вы не правы в своих рассуждениях о том, что её надо искоренять и уничтожать. Не будь её, этой параллели, в мире всё перевернётся. Ну, подумайте сами, чтобы мы сравнивали? Добро и зло это упрощённые определения, всё гораздо глубже. С сотворения мира эти понятия идут рядом, даже можно сказать, вытекают одно из другого. Человек, по своей природе, двойственен. В нём одинаково крепко уживаются и добродетель и порок. В ваших силах помочь людям взрастить цветы добра в их душах. Но помните, что параллельная сила не менее могущественна. Построенные ей баррикады так просто, одним ударом не разрушишь. В нашем мозге заложен колоссальный потенциал. Миллиарды, невидимых глазу, частиц, составляющих наше серое вещество, это мегатонны информации из того океана, который мы с вами имели честь видеть. Так что, юноша, только думать, думать и думать, анализировать, сопоставлять и бесконечно любить свой разум, петь ему хвалебные песни за его силу, и он ответит вам на все вопросы.

Генри проснулся успокоенным. Теперь он чётко знал, что ему делать и как поступать. Лобовая атака в битве с этой силой не даст никаких результатов. Он должен научиться находить такие слова и примеры, которые помогут людям разобраться, что стоит за тем или иным поступком. Какие могут быть последствия у необдуманных действий. Если ты прав, ещё не значит, что ты выиграешь. Некоторых людей неудачи только подстёгивают на дальнейшую борьбу, внутри ещё больше закаляется стержень собстенного «Я» и в правильности выбранной миссии. Если до конца своих дней ты сможешь нести тяжёлую ношу правды о свете, знай, ты не проиграл ни одного сражения, чтобы ни говорили твои противники. ОН оценит твои усилия.

Стас, поддерживаемый Людвигом, чувствовал себя абсолютно неуязвимым. Посеянные им среди кадетов семена грехов гордыни и зависти, уже давали всходы. В младших классах училища царили междоусобица и постоянные драки. Офицерский состав был в полном недоумении, не находя причин столь внезапных изменений. Меж тем, противостояние Генри и Стаса набирало обороты. Но как тяжело было Генри! Очень трудно бороться с человеческими пороками, когда они берут верх над разумом людей. Везде, на занятиях в классах, в спальной комнате, в свободное от учёбы время, Генри говорил и говорил со своими сокурсниками. Откуда находились слова, он сам не понимал. Долгими вечерами, после отбоя, он, как опытный оратор, читал лекции своим товарищам, подкрепляя их примерами из Библии, истории и философии и сам поражался тому, откуда он может знать и помнить такой объём знаний. Как будто сами собой, открылись тайные кладовые, скрывающие до поры словарный, а главное, тематически подобранный запас примеров из истории человечества. Его речи лились в души и умы мальчишек, как чистые воды горной реки впадают в океан. И этот поток чистой энергии потушил, в конце концов, пламя низменных страстей, полыхавшее в душах ребят. В училище воцарился мир и взаимопонимание. Не стало ссор и драк, дух здорового соперничества в учёбе повысил успеваемость, а, следовательно, и престиж этого кадетского корпуса. Генри торжествовал победу.

Как ни старался Стас вернуть свои позиции, всё было безрезультатно. Всё больше отчаянных ноток в голосе своего помощника слышал Людвиг. Стас, ползая на коленях, плакал и умолял своего наставника научить, как побороть ненавистные добродетели Генри. «Я убью его, и снова будет всё по-прежнему» яростно кричал Стас. На что Людвиг отвечал ему: «Ты глупец, обагрить свои руки кровью врага, самое простое. Тем самым, ты просто подпишешься в своей несостоятельности. А бороться с ним его же оружием, и овладеть разумом людей, вот что достойно. Телесная оболочка – хрупкий сосуд, разбить его не составляет большого труда, а покорить и впитать в себя энергетическое, духовное начало – высшая победа. Но, к сожалению, я ошибся в тебе, ты слаб и беспомощен. У меня пропала нужда в твоих услугах, так что прощай». Людвиг ушёл, оставив своего бывшего вассала наедине с его мыслями. Сначала животный страх от потери такого всемогущего друга, а потом ярость на всё и не всех, когтями зверя впились в нутро Стаса.

«Я докажу ему, что я самый нужный и верный человек, обставлю всё так, комар носа не подточит. Он сам глупец, ну что такое душа? Никто её не видел и не знает, где она находиться. Только уничтожение, только физическая расправа здесь нужны, и ни как иначе» думал Стас, вбегая в учебный корпус. До самого вечера он строил в своей голове коварные планы, всё обдумал и решил, затаившись на время, дождаться удобного случая, чтобы воплотить их в жизнь. Он глубоко верил в то, что уничтожив Генри, станет единственным сильным и полноправным властелином в училище и победив сейчас, он сможет управлять людьми и дальше. Радужные перспективы всемирного господства, пьянили его, будоража кровь. Но, выстроенный с такой любовь замок будущего могущества, созданный из кирпичиков ненависти и сумасбродства, стал рушиться гораздо быстрее, чем он его строил.

Генри чудом избегал грозивших ему физической смертью ловушек, выстроенных Стасом. Как будто, кто-то невидимый, раскинул над ним защитный купол и проложил твёрдый мост, по которому триумфально шествовал неуязвимый Генри. Стас видел, хитроумный план избавиться от Генри так, чтобы никто его не заподозрил, терпит крах. Воспалённый яростью мозг не смог придумать ничего нового, и уже не боясь быть застигнутым и разоблачённым в преступлении, однажды ночью, он решился.

Когда все уснули, он взял свою подушку и подкрался к кровати Генри. Разглядев в темноте, что его враг спокойно спит, укрывшись с головой одеялом, он нервно вздохнул и дрожащими от предвкушения скорой победы руками, опустил подушку на лицо Генри. Навалился всем телом, чтобы насладиться ощущением того, как будет биться под ним в смертельной агонии ненавистный и злейший недруг. Но вдруг, какая-то, чудовищная сила, как соломинку, подняла его над кроватью Генри и сбросила на пол. Лёжа на полу, он почувствовал, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой, даже глаза, казалось, ещё немного, и вылезут на затылке. Грудь сдавило не вздохнуть, ни крикнуть. Как будто, кто-то невидимый, хотел раздавить его, размазать по полу. Но вдруг, всё прекратилось, он попытался открыть сначала один, потом второй глаз. С трудом ему удалось поднять, ставшие свинцовыми, веки. Перед ним, в серебристом свечении, стоял мужчина. «Ты совершил ужасную, непоправимую ошибку, после которой даже я не в силах тебя спасти. Увы, ты сделал свой выбор пути, и предначертанное тебе уже изменилось. Теперь ты во власти других» сказал мужчина и исчез.

Ни кто не проснулся, все также спали. Сколько прошло времени, прежде чем к Стасу вернулись силы, он не помнил. Еле встал, сделал робкий шаг и, почувствовав, что ноги слушаются его, побежал к выходу. Уже на улице, он остановился, отдышался и побрёл в сторону от корпуса, на площадку для спортивных занятий. В голове не было ни одной мысли, пустота. Потом его обуял дикий страх за свою жизнь и от непонимания смысла слов того человека. Он сидел на земле, сильная дрожь сотрясала всё его съёжившееся тело. Услышав чьи-то, тихие шаги, он вскочил и повернулся. Перед ним стоял Людвиг.

– Безмозглый, тсщеславний уродец. Ты посмел подставить под удар мою репутацию, пытаясь своим мелким умишком придумать, как тебе показалось, блестящую комбинацию. Ты смешён и жалок. Я же предупреждал, только силой ума нужно превосходить противника. Твоя тупоголовость противна и раздражает меня. Ты окончательно стал мне не интересен, убирайся отсюда. Теперь ты будешь только мешать.

Людвиг подошёл к Стасу, положил руку на его голову, посмотрел в глаза и что-то прошептал. Стаса затрясло ещё сильнее, он выгнулся всем телом и рухнул на землю. Людвиг презрительно посмотрел на него, повернулся и пропал в сумраке ночи.

Утром, на проверке Стаса Вышневского не было. Никто не знал, куда он пропал. Искали всем училищем, весь офицерский состав был поднят на ноги. Но кадет словно сквозь землю провалился. Это было чрезвычайным происшествием, ведь он был сыном высокопоставленного чиновника. Отправили нарочного в дом Вышневских.

Вернувшись через несколько дней, посланец принёс письмо от герцога Вышневского, в котором сообщалось, что Стас пребывает в плачевном состоянии. Он болен, бредит и страшно напуган. Врачи беспокоятся за его психическое состояние. Герцог уведомлял начальника кадетского корпуса, что поставит вопрос об инциденте в министерстве и неприменно дознается до причин, которые привели его единственного сына и наследника до столь странного помутнения рассудка.

Больше года продолжалось расследование. Комиссия за комиссией приезжали в училище с проверками и дознаваниями, но ничего не нашли. Никто не догадался связать болезнь Стаса с перспективным Людвигом Юшкевичем, которого, в двадцать четыре года за блестящие успехи оставили в училище и ввели в преподавательский состав. Министерство оставило кадетский корпус в покое.

Уже три года прошло с тех дней, когда Генри был отчем доме. Он регулярно получал письма, но радости они не приносили. Обученная грамоте Виолетта писала ему, герцогиня всё в том же состоянии. Но лишь изредка, как будто очнувшись ото сна, покидает свою комнату и бесцельно побродить по дому. Про герцога она упоминала вскользь, он в добром здравии, сильно занят на службе, редко бывает дома. От пристального взгляда Виолеты не ускользнул тот факт, герцог стал каким-то странным и неуместно счастливым. В его глазах появился блеск, всегда строгий и спокойный, он сделался по – юношески восторженным. Частенько пребывает в задумчивости, а иногда, мурлычет себе под нос музыку. По всему похоже, он влюбился. Виолетта писала, как расстроена и не знает, что с ними будет дальше.

Генри отправил письмо доктору Баровскому, с просьбой ответить, что он думает по этому поводу. Доктор ответил ему весьма туманно о слухах и сплетнях прислуги, что Генри, как военному не к лицу обращать внимание на пересуды и толки. «Молодой человек, лучше пишите мне о своих успехах и достижениях. Как вам живётся, что происходит в вашем училище? Весь свет потрясён случившимся с сыном Вышневского. Ведь этот юноша говорит, что сбежал от великого зла, которое успешно скрывается под положительной и весьма уважаемой маской. Конечно, никто не верит в дикие обвинения полусумасшедшего паренька, но ведь мы с вами знаем истинную природу вещей. Так что, мой друг, давайте лучше обсуждать в письмах эту тему».

Генри отвечал ему, что после побега Стаса, Людвиг больше ни как себя не проявлял. Теперь он преподаватель и на хорошем счету, и возможно, Генри ошибся в своём видении.

В очередном письме доктора он прочитал следующее: «Не будьте столь опрометчивы в своих суждениях. Подвергать сомнению достоверность фактов, показанных вам величайшей силой, по меньшей мере, глупо, если не сказать больше, вы огорчаете меня своим неверием. Не гневите Вселенский разум, иначе он отвернётся от вас и лишит своего покровительства. Но, делая сноску на ваш юный возраст и незнание жизни, я буду умолять Высочайшие инстанции, не судить вас строго, быть благосклонными к вашей персоне. Запомните раз и на всегда, зарубите себе на носу, паралелльная сила умна, хитра и изворотлива, у неё миллионы масок на все случаи жизни. Необязательно быть злым самому, достаточно быть неубедительным или наивным. Зло очень легко и непринуждённо может добиться твоего расположения, повиновения и исползования тебя в своих целях. Мелкие умы видят то, что хотят увидеть и им никак не обойтись без посторонней помощи. Чаще всего они просят помощи у злых сущностей. Только в литературных произведениях, написанных романтически настроенными писателями, зло выбирает сильных и сражается с ними, побеждает последний, добро торжествует. На самом же деле очароваться и поддаться искушению, предложенному нечистым, может только слабохарактерный, малодушный, наивный и беспомощный в своих греховно сердечных страданиях человек. Вот так-то, всё не так просто и в реальной жизни выглядет иначе».

Генри, почувствовал в письме доктора раздражение и досаду, незамедлительно написал ему, что всё обдумал и пришёл к выводу, был не прав и обещал впредь, не быть столь беззаботным и легкомысленным. Ему всё чаще стал сниться дом, отец с матерью. Они были то вместе, то порознь. Те сны, в которых они вместе, были всего лишь воспоминаниями детства. Всё было радужно и безоблачно. Но они снились и поодиночке. Вот эти то сны и были пугающими. Несколько раз возвращался тот сон, в котором он видел отца, танцующего с молоденькой девушкой. Выражение их счастливых лиц говорило о многом. Только однажды, сон об отце был странным и таинственным, после которого Генри проснулся в тревоге. Отец, помолодевший, почти мальчик, бежал по цветущему лугу за воздушным змеем. Потом змей превратился в белоснежную птицу и взмыл высоко в небо. Отец остановился, проводил птицу взглядом, на его лице появилась печаль. Он медленно побрёл по лугу, но тут птица появилась снова. Она, словно дразня отца своей доступностью, летала так низко, что до неё можно было дотянуться и поймать голыми руками. Отец побежал за ней вдогонку. В азарте, он не заметил, как птица долетела до края луга, который резко заканчивался обрывом, нависавшим над глубоким ущельем. Отец снова был такого же возраста, как в жизни. Птица села на лежащий камень, дождалась отца, и только он протянул к ней руки, она исчезла, словно испарилась в воздухе. Отец, как-то мгновенно постаревший, бессильно опустил руки и остался стоять на месте. Но тут Генри увидел, как нависающий над пропастью край обрыва, стал разрушаться. Под каменной плоскостью, на которой стоял отец, потекли вниз тонкие струйки песка. Генри увидел себя, с открытым в немом крике, ртом. Слов он не слышал, но по движению своих губ, догадался, что зовёт отца. Тот повернулся на зов, посмотрел на Генри, но не пошёл к нему, а так и остался стоять на месте. Тогда Генри бросился к нему, но было уже поздно. Песок обрушился, ставшая тонкой каменная плоскость отломилась, и отец полетел вниз, в бездонную пропасть.

Сон о матери был таким же тягостным и предвещающим. Бушующее море, со множеством каменистых порогов, билось о высокую скалу, на которой виднелась одинокая, хрупкая, женская фигурка. Генри узнал в ней мать. Ветер развевал её волосы и платье. Но себя в этом сне Генри, как не старался, уже не видел.

Написав доктору об этих трагических снах, он получил такой ответ: «Мой юный друг,

 
отвечу вам стихами,
конец пути мы выбираем сами,
греша тайком и сподличав открыто,
мы думаем, что богом всё забыто.
Что он среди людской толпы,
и не заметит наше прегрешенье,
и, обращаясь к господу на „ты“,
хитря, не каждый испросит прощенья.
Но обольщаться глупо и смешно,
его внимания на всех хватает,
и, сотворив такое, что грешно, запомните, он всё равно узнает.
 

Увы, молодой человек, эти сны говорят о грядущих печальных событиях. Понимаю ваше волнение, но если вы помните наши беседы, то должны всё понять. За всю нашу жизнь мы совершаем множество неблаговидных поступков, нельзя всё время получать всё, что хочешь а за содеянное надо платить. Цена может оказаться слишком высока для окружающих тебя людей. Каждый человек должен противостоять монстру внутри себя, дабы обрести мир в душе. По делам нашим нам и воздастся».

Генри не находил себе места. Он предчувствовал, что скоро случится что-то непоправимое. В очередном письме доктора он получил подтверждение своим опасениям, хотя на первый взгляд, всё было прекрасно. «Спешу обрадовать вас, мой юный друг, ваша матушка, внезапно, почувствовала себя гораздо лучше. Она, как будто, очнулась. Но в психиатрии такие примеры имеют место. Не хочу пугать вас, вы взрослый человек. Будем надеяться, что всё обошлось».

Генри понял, доктор что-то не договаривает. Стараясь прочесть то, что было написано между строк письма, Генри догадался, о чём умалчивает Юлиан, пытаясь успокоить его. Несколько дней мучительных раздумий и Генри решился пойти к начальнику училища и просить отпуск домой.

Как ни странно, полковник, всегда строгий к своим курсантам, на удивление быстро согласился и дал распоряжение адъютанту написать приказ об отпуске кадета Яровского. Он выслушал доводы Генри с таким выражением лица, как будто он был готов к этому разговору и знал на много больше, чем Генри. Когда кадет вышел из кабинета собираться в дорогу, полковник достал конверт с гербом рода Яровских, вынул из него письмо и снова прочитал его. «Да-а, бедный мальчик, такое несчастье! Помоги ему господи, пережить это» думал полковник.

Двухдневный путь домой казался бесконечно долгим. Ворота усадьбы были распахнуты настежь. Приезда Генри видимо не ожидали, поэтому никто его не встречал. Он взбежал по парадной лестнице в холл. Ни прислуги, ни отца, ни кого. Поднялся на второй этаж, двери спальни матери были распахнуты. Но и там никого не было. Бросился по лестнице вниз и столкнулся с Виолеттой.

– О, боже, мсье Генри! Как вы тут оказались?

– Скажи мне, что случилось? Где родители? Почему так тихо кругом?

– О, господи, дай мне силы! Случилось страшное, я не могу, не знаю, как вам сказать, – она упала на колени и разрыдалась.

– Я сам скажу, ступай, – раздался голос герцога.

Генри повернулся и увидел отца. Герцог пристально посмотрел на сына и опустил глаза. Повисла тягостная тишина. Генри уже всё понял и молчал, боясь задать вопрос и услышать страшный ответ. Оба, как могли, оттягивали разговор. Отец подошёл к креслу, сел и сложил руки на коленях, Генри видел, как дрожали его пальцы. Но молчи не молчи, а говорить надо было.

– Садись, Генри. Как жаль, что последнее время мы встречаемся с тобой при таких обстоятельствах. Прости, сынок, но всё это так ужасно, – герцог поднял руку к глазам и Генри увидел, как он вытер слёзы.

– Когда это случилось? – тихо спросил он.

– Мы так и не нашли её тело.

– Что значит, не нашли? Как всё произошло?

– Это так страшно и нелепо, что я не могу поверить в случившееся, – отец встал и стал ходить по комнате, – такая ужасная смерть, ничего не понимаю.

– Как страшная? Ну, скажи же, наконец, что случилось? – Генри, провожая отца взглядом, почувствовал его сметение.

Герцог остановился, посмотрел в глаза сыну и тихо сказал:

– Семь дней назад, Эдель, ночью, вышла из дома и ушла к морю. Виолетта, почувствовав неладное, не найдя её в спальне, бросилась искать. Но помешать её замыслу, она уже не успела. Добежав до берега, она увидела, как Эдель вошла в воду сначала по колено, потом по грудь, простёрла руки вверх и волна накрыла её.

Герцог постоял немного и вышел из комнаты. Генри слушал и не мог поверить в то, что никогда не увидит больше свою мать. Сонпредупреждение сбылся с невероятной точностью. Шатаясь на ставших ватными ногах, Генри вышел из дома и побрёл, не разбирая дороги. Не видя ничего перед собой, он, не заметил, как вышел на берег моря. Лишь шум прибоя и крики чаек, привели его в чувство. Он стоял, обдуваемый солёным, морским воздухом и смотрел на бескрайнюю гладь моря. С детских лет он обожал его. Мог часами смотреть, как оно катит свои волны к берегу, принося к его ногам янтарь и перламутровые ракушки. Он любил море и тогда, когда оно было спокойно, и когда бушевавшаястихия пугала всех своей разрушающей мощью. Он преклонялся перед этим божественным чудом. Как часто он приходил сюда и, бегая по песчаному берегу, кричал во весь голос, признаваясь в бесконечной любви. А теперь, он ненавидел эту гладь за то, что она предала его любовь и забрала самое дорогое, что было у него на этом свете. Если раньше он смотрел на море, как на ласковое, страстно любимое существо, то теперь, в шелесте волн, он слышал рычание чудовищного, ненасытного зверя, проглотившего, даже не поперхнувшись, его самого любимого человека на земле.

– Как ты могло? За что? Почему ты так жестоко обошлось со мной? Ты отвратительно, я не ненавижу тебя! Где же ты был, всемогущий господь?! Почему ты не спас, не остановил её? – закричал Генри и бросился к морю. Подбежав к воде, он стал бегать по кромке берега и пинать подкатывающие волны. Рухнул на колени и в исступлении, бил кулаками по воде. Обессилив от захлестнувшей ненависти, упал лицом в воду, хватал ртом волны, кусая воду, как будто хотел зубами причинить морю боль. Морская соль и соль его слёз смешались воедино. Чьи-то сильные руки выхватили его из воды. Он, как птица в силках, забился в истерике в этих руках, но его встряхнули и поставили на ноги. Открыв, воспалённые от морского песка и соли, глаза, он сквозь пелену слёз, разглядел Юлиана.