Текст книги "Тринадцать полнолуний"

Автор книги: Эра Рок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 65 страниц)

Акзольда обернулась вокруг себя и снова перед Генри появилась чудовищная, отвратительная старуха, источающая смрад и подвальный холод. Генри, от неожиданности и ужаса, зажмурился, а когда открыл глаза, то оказался в спальной комнате, где мирно спали его сокурсники. Он смотрел на себя самого, тихо дышавшего в сонной неге. «Со стороны можно подумать, что человек спит и видит хорошие сны. Ничего не отражается на моём лице, хотя я видел такое. Нет-нет, вот оно, как будто видение дошло до меня только сейчас» думал Генри. И правда, с его спокойным лицом стали происходить перемены. Вот он улыбается, видимо в тот момент, когда только оказался на прекрасном лугу. Вот нервно задрожали веки и, даже с закрытыми глазами, лицо стало выражать восхищение от красоты незнакомки. Вот гримаса ужаса исказило его и снова вернулось восхищение. «Странно, как будто я опередил время. Уже успел всё увидеть, а физическое тело только начало смотреть. Как же это возможно? А может это другой сон, но почему тогда это моё „я“ его не видит? Столько вопросов на которые только Юлиан может ответить. Вот бы увидеть его сейчас!» подумал Генри и тут же оказался в кабинете доктора Баровского.

Юлиан сидел за своим письменным столом и что-то писал в толстый журнал. Генри улыбнулся, он был рад увидеть своего доброго друга. Приблизившись к столу, Генри заглянул через плечо Юлиана. Своим аккуратным бисерным почерком, доктор писал какой-то текст на непонятном языке. Алфавит был незнаком Генри, буквы представляли собой странную смесь палочек, круглешков, завитушек. Генри тронул Юлиана за локоть. Доктор поднял голову, оглянулся и совершенно точно посмотрел прямо в глаза юноши.

– Одну минутку, сейчас я буду готов, – сказал Юлиан, быстренько поднялся, лёг на стоящую рядом кушетку и уже через пару секунд стоял таким же астральным двойником самого себя рядом с астральным Генри. – Ну-тес, что у вас произошло? – выражая искреннюю заинтересованность, спросил Юлиан.

Генри рассказал ему всё, до мельчайших подробностей, про Влада, про разговор с Людвигом и про чудное виденье встречи с Акзольдой. Доктор очень бурно реагировал на эти два происшествия.

– Мне искренне жаль вашего друга, мой мальчик. Действительно, он сделал свой выбор и допустил очень большую ошибку. Вы, правда, подвели меня своим попустительством. Я имел беседу с ними, – Юлиан показал пальцем вверх, – мне пришлось приводить много доводов, чтобы смягчить их. Но будем надеяться, мне это удалось. Надеюсь, это послужит вам хорошим, пусть и довольно болезненным, но всё же уроком.

– Но ведь я просто человек и так же как все могу ошибаться, – Генри был расстроен.

– Нет, мой юный друг. Учитывая ваше положение и возложенные на вас обязанности, вы не имеете права на ошибку. Впредь, будьте более внимательны и осмотрительны, чтобы хорошо выполнять свою работу.

– Я обещаю, что буду очень стараться, я понял, мне это очень нужно, я не хочу больше терять друзей и обязан помочь людям, – твёрдо сказал Генри, – скажите, доктор, а это действительно была сама смерть?

– Друг мой, неужели вы не поверили? Ну, право, вы удивляете меня. Вам же дали такой огромный дар! Ах, да, моя любимая практика! Да-да-да, только опытным путём можно убедится в этом. Поверьте, как не прискорбно, у вас будет такая возможность.

– О, господи! Это кто-то из моих близких людей?!

– Ну почему же, сразу близких. Всё в своё время, юноша, всё в своё время. А так, пока замечательно, голубчик, всё замечательно! Поверьте мне, старому и опытному. Сама пожаловала, вышла на разговор да ещё подарок оставила! Это здорово! Поверьте, это дорогого стоит. Но какова плутовка?! Побоялась, что, потеряв голову от её истинной красоты, будешь искать встреч с ней по поводу и без. Испугала до ужаса, дала понять, что злоупотреблять её обществом никому нельзя. Умница! Талантлива и превосходна! Видите ли, юноша, после её визитов очень не многим удаётся снова проснуться и вернуться к жизни. Но это не в нашем случае. Вам это удалось, да ещё с большим успехом. Я рад за вас, – Юлиан похлопал Генри по плечу.

– Значит, не смотря на мой проступок, я всё-таки достоин столь высокой награды? – довольно улыбаясь, спросил Генри.

– Осторожно, мой друг, иначе тяжкий грех гордыни завладеет вами, а это будет ещё большей оплошностью, почти непоправимой. А нам нельзя допускать этого в свете последних событий, – поднял руку Юлиан, предостерегая Генри от опрометчивых суждений. – Нет-нет, я не хотел сказать ничего лишнего, просто это было так удивительно. Необычно и почти из ряда фантастических рассказов. Мне всё ещё не верится в правдивость этого, – Генри покачал головой из стороны в сторону.

– Но мне то вы можете верить на все сто процентов, хотя я прекрасно понимаю вас. Когда подобное случилось со мной, я тоже долгое время считал плодом моего воображения, моей бурной фантазией. Моя часто восторгающаяся от малейшего чуда натура иногда подбрасывала мне такие волшебные истории, что мне не оставалось ничего другого, как и этот случай приписать туда же. Но пришло время и я смог поверить в это чудо, – Юлиан таинственно улыбнулся.

– Вы тоже видели её? Как это произошло? Какой она показалась вам? – заинтересовался Генри.

– О, друг мой, это была трагичная и очень грустная история. Я врач, лекарь, моя практика насчитывает очень много историй всяких болезней, но эта запомнилась мне до сего дня. Одна из моих пациенток, прекрасная, умная, безупречно порядочная женщина, умирала в страшных мучениях. Я никак не мог определить её болезнь. Мои руки опустились, я был страшно разочарован в своих силах. И Она, госпожа, пришла ко мне, представилась Ивдольдой. Вы слышите, как созвучны эти два имени? Акзольда и Ивдольда! В них слышится странная, тягучая и не очень мелодичная музыка Вечности. Сначала она тоже страшно испугала меня, явившись чем-то средним между мужчиной и женщиной. Это была страшное, клокочущее нечто, от которого тянуло могильным холодом и гниющей плотью. Оно просто гипнотизировало меня, втягивало в своё нутро, казалось, прямо засасывало. Такого страха я не испытывал никогда в своей жизни. Я думал, это конец. Но потом, это чудище превратилось в очаровательную, восхитительную женщину лет 30–35. Она была столь прекрасна, что, ещё не оправившись от чудовищного испуга, я прямо застыл на месте не в силах произнести ни слова. Я молча таращился на неё, глотая комок, застрявший в горле. Эти мгновенные метаморфозы перевоплощений совершенно не давали мне собраться с мыслями. Но теперь, мой бог, как она была прекрасна! Вы знаете, это была какаято необычная, восхитительная красота. Что-то неуловимое, таинственное, но удивительно прекрасное. В моей затуманенной голове промелькнула мысль о том, как скуден человеческий язык, я никак не мог подобрать выражения, чтобы описать её красоту. Только одно обстоятельство смогу передать вам, в тот миг моя душа сжалась в комок, а потом, распавшись на молекулы, заполнила всё моё существо и отделилась от моего тела. Она воспарила над моей головой и словно трепетная, крохотная птичка колибри, полетела к ней, этой богине. Тогда она подняла руку и, не прикасаясь, погладила меня по голове, где-то в стороне затылка. Я словно воскрес, ко мне вернулась способность понимать происходящее. Она заговорила со мной. Тему разговора я передавать вам не буду, но мне она тоже подарила чудесные способности. Я смог в этом убедится, но, к моему сожалению, поздно. Она дала мне талант лечить тех женщин, чьё чрево было поражено смертельной болезнью. В силу неизвестных мне причин, природа жестоко обходилась с ними. Это очень страшная, жуткая болезнь. Она разъедает их внутренние детородные органы и женщина сгнивает заживо, не зависимо от возраста. Так вот. Ивдольда дала мне дар, когда лишь маленькая, крошечная искорка ярко-малинового цвета загорается в их чреве, я вижу её и могу погасить, тем самым, спасая женщину от неминуемой гибели. Вам дали способность видеть фиолетовое свечение, а мне малиновое. У наших подопечных разные цвета. Но, как и я, так и вы в состоянии увидеть каждый своего. Увы, но тогда, я уже не смог спасти ту больную. Всё уже было предрешено. Я, не применяя магических способностей, только лекарственные препараты, смог облегчить её последние минуты. Она умерла, оставя светлую память в сердцах своих близких. За какие грехи её так наказали, до сих пор для меня загадка. Прошло время, я вылечил шестерых несчастных женщин. Но вот недавно, седьмую спасти не смог. Я призвал Ивдольду и просил её о снисхождении к несчастной. Но та была непреклонной. Она, в довольно суровой форме, отказала мне таким голосом, который не допускал дискуссии. «Она нарушила божьи заповеди, вела беспутную жизнь, попирая природные законы. Не разу не покаялась, не оглянулась на свою жизнь и должна умереть в страшных мучениях» не терпящим возражения голосом ответила мне Ивдольда. Я робко напомнил ей, что у этой женщины четверо детей. «Имея такую мать, её пример непорядочности, они вряд ли вырастут, уважая божьи законы. И для того, чтобы спасти их души, она должна ответить за свои ошибки. Кем и какими они вырастут, никто не знает, только Он. Поэтому его приговор их матери не подлежит сомнению в справедливости». Вот что ответила мне Ивдольда, – закончил рассказ Юлиан.

– Вы сказали, что звали её и она пришла. А как вы звали её? – спросил Генри.

– Это трудно объяснить, но я попробую. Придя в такое же состояние, в котором мы с вами сейчас находимся, я звал её по имени. Долгое время ничего не происходило, как я ни старался. И вот она пришла. Я почувствовал, как внутри меня всё сжалось в комок. Он был словно утыкан миллионом тонких иголочек, больно терзавших моё нутро. Я застонал от боли и надо признаться, сильно испугался. Понимаете, мой друг, водить дружбу с самой смертью бывает чревато. Если мы не можем, хоть на миллиметр залезть в сознание людей, то что мы можем понять в ней, самой очаровательной и непредсказуемой? Вот то тоже. Так вот, я испугался не на шутку. И тут она показалась мне во всей своей красе. Она уже не пугала своим жутким видом, а сразу пришла красавицей. Дав мне возможность успокоится и прийти в себя, она выслушивает мою просьбу, все доводы и говорит свой ответ. Так что, могу вас предупредить, когда придёт время и у вас возникнет желание поговорить с ней, сразу не пугайтесь. Она снисходительна и приветлива, но помните, не следует злоупотреблять её вниманием. Много, много раз взвесьте все «за» и «против» прежде чем будете искать у неё понимания. Никто не в праве просить снисхождения к грешнику, если он сам не понимает, что творит непотребное и не раскаивается в этом. Помните, ваши доводы должны быть очень и очень весомыми, иначе ничего не выйдет.

Вы должны стать превосходным оратором и адвокатом, в противном случае, результат вашей встречи будет непредсказуем. Запомните это мой юный друг. А теперь нам пора прощаться. Хочу предупредить вас, в скором времени, вас ждёт ещё одно тяжёлое потрясение, но, увы, такова жизнь. Приготовьтесь и постарайтесь достойно принять его. Здесь, к сожалению, уже всё предрешено, с жизнью умирает смерть, чей приход – неумолимый процесс, родилась жизнь – умерла смерть, умерла жизнь – родилась смерть, – грустно сказал Юлиан.

– Господи, доктор! Что, что случится?! Ответьте мне, – встревожился Генри.

– Это всё, что я могу сказать вам. Простите, но я не уполномочен на большее объяснение. Вы задавали много вопросов и получили на них ответы. Теперь проанализируйте всё сами и постарайтесь правильно истолковать. А если наши ответы пугают вас, не задавайте страшных вопросов. Спи спокойно мой радужный, юный адепт на кануне, значительных ярких побед, – голос Юлиана удалялся, пока совсем не стих.

Генри оказался в спальной комнате училища, где ничего не изменилось. Все спали. Он стоял возле своей кровати и смотрел на себя самого. Казалось, он только моргнул, как раздался голос дневального, командующего «Подъём!». Генри проснулся как от толчка, в его голове, словно колокольный набат, отдаваясь эхом не только в мозгу, но и во всём теле, звучала фраза Юлиана: «Если наши ответы пугают тебя, не задавай страшные вопросы».

День начался с тяжёлого разговора в кабинете полковника Малиновского. Генри стоял вытянувшись по стойке «смирно» перед большим столом, за которым сидел весь офицерский состав училища, включая членов министерской комиссии. Вопросы сыпались на Генри со всех сторон. За всю историю училища, а она насчитывала не один десяток лет, подобного ЧП не случалось. Людвиг Юшкевич проявлял огромную заинтересованность. Он больше всех задавал вопросов, словно пытался уличить Генри в сокрытии каких-то фактов, которые могли бы пролить свет на это происшествие. Генри, не очень вдаваясь в подробности, в нескольких словах рассказал о душевных переживаниях своего друга и, сославшись на усталость и плохое самочувствие, попросил разрешения уйти. Полковник Малиновский позволил ему и Генри покинул кабинет.

К вечеру этого дня за телом Влада приехала его сестра. Генри с удивлением узнал в ней монахиню из своего сна. Покойника вынесли в коридор и пока сокурсники, молчаливым строем, проходили мимо, монахиня не проронила ни слова. Она не плакала, просто стояла, скорбно сложив руки. Генри подошёл и тихо встал сзади. Когда последний сокурсник, попрощавшись, прошёл, они остались вдвоём. Монахиня повернулась к Генри, во взгляде её больших, серых глаз Генри увидел невыразимую печаль.

– Он был замечательным, добрым мальчиком, очень ранимым и нежным. Он писал прекрасные стихи. С самого детства его душа жаждала любви и понимания. Он чтил бога, его заповеди и учения. Мы понимали друг друга с полуслова.

– Я не смог уберечь его. Если сможете, простите меня, – горестно вздохнув, сказал Генри.

– Я ни в чём вас не виню и просить прощения вам не за что, бог простит. Влад всегда писал о вас, о вашей крепкой дружбе, о ваших разговорах и глубоких размышлениях о смысле всего. Он прислушивался к вашим советам и прекрасно знал о тяжести греха. Поэтому, не вините себя, вы сделали всё, что было в ваших силах. Он сам выбрал свой путь. Теперь, мы никогда не сможем встретиться с ним. Прощайте, храни вас господь, – сказала монахиня, перекрестила Генри и вышла на улицу.

Тело Влада, в грубо сколоченном наспех гробу, вынесли на улицу и погрузили на телегу. Генри помог монахине сеть на её край, возница дёрнул вожжи. Кадеты, молча, не сговариваясь, следуя внутреннему порыву, выстроились в строй и, отдав честь, стояли, провожая траурную колесницу, пока она не скрылась из виду.

Долго ещё не смолкали пересуды по этому поводу. Генри уже мог говорить с ребятами об этом. Убедительные фразы выстраивались сама собой. Но находились и язвительные скептики, которые колкими замечаниями ранили его самолюбие. Он сам удивлялся, как легко парировал своим собеседникам и, в конце концов, смог растолковать им правила и порядки подлунного мира.

Две недели пролетели почти незаметно. Прошло волнение экзаменационной поры, все получили распределение. Полковник Малиновский вызвал Генри в свой кабинет. – Поздравляю вас с успешным окончанием. Я писал запрос в Академию и вчера получил ответ. Вот, прочтите сами, – полковник протянул Генри казённый пакет.

Генри вытащил оттуда письмо и быстро пробежал его глазами. Сухим, военным слогом там было написано, что за отличные успехи в обучении кадету Яровскому присвоено звание капрала королевских войск и в течении десяти дней он должен явится на занятия. Генри не скрывал своего восторга. Он козырнул, прищёлкнул каблуками и чётко, по-военному, сказал:

– Благодарю за доверие. Разрешите идти?

– Да, конечно. После окончания училища вам положен отпуск перед тем, как отправиться в Академию. Завтра, в моём доме, я даю бал в честь отличников учёбы. Вы в числе приглашённых гостей. Камилла хлопотала за вас и ждёт встречи. Я давно хотел спросить вас, Генри. Скажите, каковы ваши отношения. Дочь утверждает, что вы просто добрые друзья. А что вы скажете мне по этому поводу? – поотечески добро спросил полковник.

– Мы действительно, друзья. У вас прекрасная дочь, в наших отношениях, как мне кажется, присутствуют чувства как между братом и сестрой. Мы никогда не говорили о чём-то большем, – ответил Генри.

– Ну, что ж. Спасибо за честный ответ. Хотя, честно признаться, я был бы рад видеть вас в другом качестве, – лукаво улыбнулся Малиновский, – но вам, молодёжи, виднее. Можете идти.

Генри опять козырнул и вышел из кабинета.

Вечером следующего дня чарующие звуки вальса, доносящиеся из особняка полковника Малиновского, встречали пятерых отличников училища, одетых в парадную форму. Камилла стояла в дверях танцевального зала и улыбалась на встречу поднимающемуся по лестнице статному и красивому Генри Яровскому.

– Генри, как я рада нашей встрече! Я скучала без тебя, скорей, скорей пойдём танцевать, – она протянул Генри руку.

Генри поклонился и поцеловал её изящную ручку в атласной перчатке, улыбнулся и согнул свою руку в локте.

– Ах, оставьте, друг мой, свои церемонии для тех барышень, которые будут стараться овладеть вашим сердцем. Между друзьями, коими мы являемся, эти проявления романтичного джентльменства ни к чему, – притворно хмурясь, сказала Камилла и, рассмеявшись своим весёлым, похожим на звук серебряных колокольчиков, смехом потащила Генри за руку в круг танцующих пар, – скорей, скорей. Мне так нравится этот вальс, вы подоспели вовремя. Они закружились в танце, переполняемые радостью молодости и счастья. Несколько танцев они не расставались, пока раскрасневшаяся Камилла не взмолилась о пощаде.

– Ах, Генри, я страшно устала. Пощадите, давайте отдохнём. Мне так много надо спросить у вас, – сказала она, присев на диван, к которому Генри подвёл её, – ну расскажите, расскажите, как вы жили всё это время в свое серой, суровой казарме.

– Вы ошибаетесь, сударыня. Она кажется серой только в сравнении с блеском и роскошью вашего дома. Это вполне сносное место проживания, соответствующее военному распорядку.

– Да что вы. Когда-то, маленькой девочкой, я упросила отца показать мне, как живут его курсанты. Боже мой! Это было ужасно! Там так мрачно и безрадостно! Помню, как мне стало тоскливо и очень жаль мальчиков, которые там находились. Тогда в моей душе родилось очень уважительное чувство ко всем мужчинам, которые носят военную форму. Ведь это надо иметь большой внутренний стержень. Служить Отечеству, воевать, погибать и идти на это сознательно, с чувством долга. О, боже! Как бы я хотела, будь это в моей власти прекратить все войны! – тряхнула своей белокурой головкой Камилла и в её глазах появились слёзы.

– Я тоже хотел бы этого. Но что поделаешь, это нам не подвластно. Сколько существует мир, будут войны и гибель мужчин. Таков ход истории, но если мне придётся выбирать между кровавой бойней за справедливость и миром, я выберу борьбу за справедливость, – ответил Генри.

– Да-да, я понимаю. Но всё равно, это так печально и тяжело, – вздохнула Камилла и тут же, что было абсолютно в её стиле, тихо произнесла, – Генри, скажите мне, кто этот светловолосый кадет, который танцует с девушкой в розовом платье? Он такой душка!

Генри повернулся туда, куда Камилла указывала своим веером.

– Это Станислав Весгорский, очень хороший человек. Мы с самого первого дня были с ним в прекрасных отношениях. Я вижу, вы заинтересовались им. О, коварная, мне кажется, я начинаю ревновать, – притворно нахмурившись, улыбнулся Генри.

– Да-да-да, я этого и хотела добиться, но он так прекрасен, просто Апполон – подыгрывая ему, сказала Камилла, – это вам расплата за то, что вы весь вечер кого-то ищите глазами. Сознайтесь, вы тоже хотите встретить сегодня обоятельную красавицу?

– Скажите, Камилла, я не вижу вашей подруги. Разве вы не поддерживаете дружбы с Ядвигой? – дрогнувшим голосом спросил Генри.

– Ах, боже мой! Генри, друг мой! Это так страшно! Я знаю, что случилось с Владом! Ужасно, ужасно! Мой отец всё рассказал мне. Какой ужас, какая трагедия! Бедный, бедный, несчастный юноша! – замахала руками Камилла, – Вы не представляете, что происходит с Ядвигой. Она совершенно не в себе. Тот коварный негодяй бросил её почти у алтаря. Конечно, это не тот ужас, в который окунулся Влад, решившись на такой страшный грех. Только представьте себе, когда уже всё было готово к свадьбе, этот бесчестный пришёл к ней и сказал, что, видите ли, раздумал жениться. Он ещё молод, чтобы связывать себя супружескими обязательствами. Для карьерного роста он уезжает, и не хочет тащить за собой обузу, в виде молодой жены. Господи, Генри, если бы вы видели, что твориться с Ядвигой! Она совершенно подавлена, ни куда не выходит и ни кого не приглашает к себе. Что только мы не делали. Она осунулась, от былой красоты и обаяния не осталось и следа. Мне кажется, она потихоньку сходит с ума. А ведь я предупреждала её, мне очень не понравился этот Людвиг. Как только я его увидела, он сразу вызвал у меня неприятный холодок вот здесь, – сказала Камилла и положила руку на середину груди.

– Как ты назвала его имя? – вздрогнул и, почти задохнувшись, произнёс Генри.

– Его зовут Людвиг Юшкевич, он тоже учился в вашем училище, а теперь уехал куда-то. Что с вами, друг мой!? Вы побледнели, – заволновалась Камилла, – пойдёмте на балкон.

– Нет, всё в порядке, не волнуйтесь. Просто я так ярко вспомнил весь этот ужас. Ведь я первый нашёл Влада, там в лесу. Ничего, уже всё прошло, – взял себя в руки Генри.

– Вы так напугали меня, у вас было такое лицо, – замахала веером Камилла и встала с дивана, – может, мы всё-таки выйдем на балкон?

– Уверяю вас, всё в порядке. Пойдёмте танцевать, я не хочу портить вам вечер своими воспоминаниями. Прошу, сударыня, – Генри улыбнулся и взял Камиллу под руку.

Они вышли на середину зала и присоединились к танцующим парам. Камилла, заглядывая в глаза Генри, сначала молчала. Но долго находиться в подавленном состоянии она не могла и всеми силами пыталась вывести из него Генри. Сначала произнесла несколько ничего не значащих фраз, чтобы хоть чуть-чуть расшевелить его и, почувствовав, что он готов к разговору, защебетала без умолку. Её тактический приём имел положительный результат. С Генри словно спала пелена тоски и, глядя в её весёлые, искрящиеся радостью глаза, он стал улыбаться, поддерживая разговор.

– Каковы ваши планы на будущее? – задала вопрос Камилла.

– Я буду продолжать учёбу в Академии, – с гордостью ответил Генри. – О, это прекрасно! Значит, мы сможем видеться чаще. Я так искренне рада за вас, – улыбнулась девушка, – скажите, а Станислав тоже будет учиться с вами?

– Я вижу, сударыня, вы всерьёз заинтересовались им. Хотите, я познакомлю вас?

– О, боже! Мне так не ловко за свою открытость, но вы прочитали мои мысли! – смутилась Камилла и покраснела.

– Вот-вот, оставайтесь в таком смущении. Вы ещё прекраснее с этим нежно-розовым румянцем на щёчках. Пойдёмте скорее, пока он не пропал, – потянул её за руку Генри, – здесь нет ничего не приличного, это прекрасно, что в вашем сердечке вспыхнула эта искорка симпатии. Поторопимся, пока не начался следующий танец.

Держа Камиллу под руку, Генри решительно повёл её через весь зал к компании молодых людей из трёх девушек и трёх юношей. Барышни сидели на бархатном диванчике и весело переговаривались со своими кавалерами. Генри подвёл Камиллу и представил всем.

– Друзья мои, познакомьтесь. Это моя давнишняя подруга, Камилла Малиновская, – посмотрел на своих сокурсников Генри.

Камилла сделала реверанс и протянула руку для поцелуя. Первым подошёл Вацлав Пискорский, потом Юзеф Штенковский и последним Станислав. Он прикоснулся губами к атласной перчатке девушки, дольше всех задержал руку Камиллы и поднял на неё глаза. Камилла вспыхнула под его пристальным взглядом, прикрыла половину лица веером, наступила неловкая, но всё определяющая пауза. Девушка первая совладала с собой.

– Очень рада нашему знакомству, господа. Простите, мой друг, я не представила вас свои подругам, – Камилла повернулась к Генри, на её лице сияли счастьем широко раскрытые глаза, – это Виола Юрсковская.

Генри повернулся к девушке, которая протянула ему руку. Он почувствовал, как его сердце вздрогнуло и бешено заколотилось, словно хотело раздвинуть ставшую вдруг мгновенно тесной, грудную клетку и выскочить на свободу прямо к ногам это очаровательной девушки. Волна незнакомых, но потрясающе прекрасных ощущений захлестнула его и подняла на своём гребне в небесную, заоблачную высоту. Он понял, что это конец его спокойствию и безмятежной жизни. Их глаза встретились. Жгуче-карие, с серебристыми прожилками глаза Виолы отражали свет свечей в канделябрах, который предавал им восхитительный, тёплый оттенок. Генри не мог оторвать взгляд от её прелестного личика с ярко очерченными пухлыми, алыми губками. Они смотрели друг на друга и понимали, никто из них не в силах первым отвести взгляд. Оба чувствовали, судьба свела их сегодня для того, чтобы никогда уже не разлучаться. Камилла, наблюдая за этой сценой, сама под впечатлением знакомства с объектом своего внимания под именем Станислав, незаметно тронула Генри за руку и продолжила представлять двоих оставшихся девушек. Генри, машинально поцеловал обе ручки по очереди, но если бы спросили, как зовут этих девушек, он бы не смог ответить. «Виола, Виола, жизнь моя! Моя любовь!» стучали молоточки в его висках.

Остаток танцевального вечера прошёл как в тумане. Генри с Виолой танцевали все танцы подряд, едва найдя несколько фраз для разговора. Они прекрасно и без слов понимали друг друга. Глаза в глаза, два бьющиеся в унисон сердца, ставшие единым целым. Никто не существовал вокруг них. Мелькали смутные лица танцующих, но разобрать их черты ни Генри, ни Виола были не в состоянии. Среди шумной толпы они были словно вдвоём на солнечном, чудесном острове в лазурном море Любви. Расстаться не было сил, но бал закончился и Генри пора было возвращаться в училище. Мысль о том, что до следующей встречи пройдёт целая вечность, сводила с ума обоих.