Текст книги "Истребитель гулей. Роман о Готреке Гурниссоне (ЛП)"

Автор книги: Дариус Хинкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 61 страниц)

– Хочу вам кое-что показать! Заходите внутрь и посмотрите, что я нашел, – дети посмотрели на Реддла бессмысленным покорным взглядом, переглянулись между собой и зашли в пещеру.

Но не успели они это сделать, как следом за ними в грот стала заползать длинная и довольно толстая, очевидно, совсем уже взрослая гадюка. За ней другая, и третья. Змеи все прибывали. И хотя эти гады и не были смертельно ядовитыми, но все это полчище чешуйчатых шипящих пресмыкающихся так сильно напугало детей, что они в ужасе бросились вглубь грота и оказались у подземного озера. А змеи ползли и ползли за ними. Еще больше Эмми и Деннис были напуганы тем, что твари полностью подчинялись Реддлу. Том как-то разговаривает с ними, шипит точь-в-точь как они, при этом явно науськивает животных. Оба дико завизжали и полезли в холодную воду. Змеи последовали за ними. Эмми, которая не умела плавать и была уже по грудь в воде, залилась слезами, а Деннис судорожно греб руками и отталкивался ногами, заплыв на глубину. Впрочем, ему от этого пользы было мало, потому что змеи всюду следовали за ним, а когда холодная вода начала сводить руки и ноги, то Бишоп почел за благо держаться поближе к берегу, где можно было хотя бы встать на дно.

– Страшно, да, Бенсон? – мстительно злорадствовал Реддл. – А ей тоже было страшно!

– Том, пожалуйста, не надо! – рыдала девочка.

– А Мэри тоже просила! – с мрачным торжеством изрек Реддл. – А твой братец ее послушал, а? Так с какой стати я должен тебя слушать?

– Но я здесь ни при чем, Том!

– А что, Бишоп? – обратился он уже к Деннису. – Пришло время расплатиться за Нагайну. Ее собратья сгорают от нетерпения.

Мальчик ничего не сказал в ответ, а Реддл смеялся над их отчаянием, упиваясь своей местью, жалея только о том, что нельзя воздать этим отродьям все положенное и что придется все же ограничиться одним лишь запугиванием да купанием в холодной воде. Ведь в приюте и так наверняка будет переполох. Заходить в мести дальше было нельзя и опасно, как бы ни хотелось. В конечном счете,

Том велел змеям оставить своих жертв. Изворотливые пресмыкающиеся беспрекословно подчинились, а Эмми и Деннис наконец вылезли из воды и без сил опустились на каменный пол пещеры, дрожа и стуча зубами от холода и страха.

Спустя несколько минут Деннис опомнился и, с вызовом глядя на Тома и змей, воскликнул:

– Ты ответишь за это, Реддл! Я все расскажу миссис Коул, и она велит наказать тебя!

Том лишь криво усмехнулся.

– Неужели? В самом деле расскажешь? – пристально глядя в глаза собеседнику, иронизировал Реддл. – Ну, что же, милости прошу, говори. Вот только вряд ли директриса, да и вообще все взрослые, поверят в тот бред, который ты им поведаешь. Меня все-таки никто не считает здесь за дрессировщика, а уж слова о том, что я командую змеями, покажутся полной чушью. После них начальство тебя в желтый дом запрет.

Воцарилось молчание. Действительно, против таких аргументов возражать было трудно. Наконец, Том заговорил.

– Ну что расселись? Пора назад!

Дети машинально, как заводные куклы, поднялись и последовали к выходу из пещеры, а рядом с ними ползло множество змей, правда, они уже не нападали. Когда все трое оказались на берегу, Реддл благоразумно счел, что не стоит заставлять этих двоих взбираться на крутой утес по мокрым камням. К месту, где были размещены на отдых сироты, ребята вышли другой кружной дорогой. Все время пути их обдавал свежий морской ветер, поэтому мокрая одежда и даже сандалии быстро высыхали.

Еще на подходе к морю, где обычно играли воспитанники, Том, Деннис и Эмми заметили снующих туда-сюда обеспокоенных взрослых, в том числе и директора.

– Их нигде нет, миссис Коул!

– Что еще за напасть! Куда они могли подеваться? – отвечала директриса нервным встревоженным голосом.

– Мы здесь, миссис Коул! – невозмутимо отозвался Том так, что ни один нерв не дрожал на лице.

– Реддл! – вскрикнула директор. – Что ты опять творишь, негодник? Снова из-за тебя сыр-бор! Сейчас же отвечай, где вы были все это время? Уже скоро обед!

– Мы гуляли, миссис Коул. Всего лишь осматривали окрестности. Я нашел на берегу вход в подземную пещеру и показал ее Эмми и Деннису.

– Ах, гуляли! – запальчиво кричала директриса. – Мало того, что сам шляешься Бог весть где, так еще и других за собой тащишь. Что ты им сделал? – миссис Коул смерила пристальным взглядом Бишопа и Бенсон, которые до сих пор молчали и выглядели напуганными, точно кролики, и до невозможности потерянными. Она присела на корточки так, чтобы ее лицо оказалось на одном уровне с детскими, положила ладони им на плечи и ласково спросила:

– Что произошло, Деннис?

– Ничего, миссис Коул. Мы просто гуляли и осматривали пещеру. Все хорошо.

Том брезгливо скривил губы, видя обеспокоенность директрисы, причем больше даже не детьми, а своим местом. После случая с Мэри женщина в самом деле стала уделять больше внимания тому, какие у воспитанников взаимоотношения, и просила других работников приюта внимательно следить, чтобы разногласия детей не доходили до открытых конфликтов и тем более драк и травли.

– Эмми, милая, может быть, тебе есть что сказать? – продолжала допытываться миссис Коул. – Скажи, не бойся! Реддл вас как-то обидел?

– Нет, – тихо отвечала девочка. – Он ничего нам не сделал.

– Тогда в чем дело? Почему вы такие пришибленные?

– Так… – мялась Эмми.

– В пещере было довольно темно, да и спуск к ней крутой, – спокойно вставил свои слова Том. – Вероятно, это и напугало их.

– Я не с тобой разговариваю, Реддл! – раздраженно отозвалась миссис Коул. – Ей-Богу с тобой одна только головная боль и никакого толку. Зачем ты повел их в эту пресловутую пещеру, а? Ну все, мое терпение лопнуло. Марта, позови немедленно мисс Круэл, пусть захватит розги. Деннис, Эмми, ступайте обедать! Голодные небось! – молчавшие как рыбы воспитанники быстро ушли. Посудомойка в сопровождении медсестры пришла довольно быстро, держа в руках несколько розог. Миссис Коул велела Тому снять рубашку и ложиться на скамью. Мальчишка вроде бы покорно исполнил приказ, но его темно-серые глаза при этом странно заблестели. Мисс Круэл так и не удалось выпороть Реддла, потому что все розги сломались. Видевшие это женщины недоуменно и со страхом переглянулись, а потом все втроем сверлили глазами этого странного мальчишку.

– Вот дрянь! – не удержалась директриса. – Марш немедленно в свою комнату и до конца недели не смей выходить из нее даже в столовую. Еду тебе будут передавать через дверь и раз в сутки водить до отхожего места. Все понятно?

Том ничего не сказал на это, а только высокомерно кивнул. Раз в день какая-нибудь работница приносила ему в комнату хлеб и воду сразу на сутки. Никому не хотелось ходить к мальчишке три раза в день и возиться с его едой, поэтому ни о каком горячем не шло и речи. По сути, одиночество и даже питание впроголодь не особенно удручало Тома. Он спокойно мог скоротать время за чтением. Но кроме этого занятия, Реддл, конечно же, размышлял и о том, что сделал в пещере. Раскаяния в содеянном он ни капли не испытывал. С тех пор, как Том начал открывать в себе разные странные способности, то перестал быть жертвой насмешек и поколачиваний от местных заводил. Если проводить параллель с миром животных, то мальчику вполне удалось отвоевать себе жизненно необходимую территорию, место под солнцем. Но в этот день Том перешел такую границу, за которой жертва сама превращается в мучителя. Начало происходить то, от чего предостерегал Доброделов. Однако Реддла это уже не волновало, ведь перед тем, как поступить подобным образом, он заставил замолчать свою совесть, словно засунул ей в рот кляп. Кроме того, роль мучителя пришлась ему куда больше по нраву, чем положение жертвы, а третьего мальчик не видел. В конце концов, оказалось куда проще причинять боль другому, чем терпеть ее самому.

========== Глава 8. Над головой сгущаются тучи ==========

Июнь, проведенный сиротами на побережье, пролетел для них быстро и незаметно. Они вернулись в приют, и напоминанием о чудесных днях остался загар на лицах, плечах, спинах. Каникулы продолжались, уроков не было, но вот занятия в воскресной школе возобновились. Теперь на месте доброго пастыря служил совсем другой священник Лицемеров. Тому Марволо Реддлу было достаточно одного внимательного пристального взгляда на холеное лицо нового настоятеля, чтобы понять: фамилия его говорящая, и как нельзя лучше отражает суть этого человека. Подросток с первого дня невзлюбил его, и надо сказать, что эта неприязнь была взаимной.

Впрочем, и другие дети были от Лицемерова явно не в восторге. Им не нравились его излишняя нравоучительность и чрезмерная строгость, когда кто-то из детей допускал ошибку, читая заученный стих Библии или псалом. Воспитанник в этом случае неизменно получал выговор, сопровождающийся упреками в лености и нерадении о благе своей души. По этой причине большинство ребят старались вообще не ходить на занятия в воскресной школе, пользуясь любым благовидным предлогом: от поручения сотрудниц приюта выполнить какую-нибудь работу до ссылок на плохое самочувствие или даже симуляции болезни. Так в некогда полном классе хорошо, если находилась половина или даже третья часть от того количества воспитанников, что раньше посещало школу. Новому настоятелю это, конечно, было не по душе.

Спустя пару недель, когда его терпение лопнуло, то он сам явился в приют, дабы лично высказать недовольство директрисе и прочим сотрудникам.

Было как раз время завтрака. Дети и работники, включая миссис Коул, собрались в столовой. В этот день здесь стоял противный запах пригорелой запеканки – не очень-то любимого детьми блюда, даже в обычном виде, а сейчас и вовсе несъедобного. Даже те из ребят, кто отличался хорошим аппетитом и был совсем неприхотлив в еде, теперь нехотя ковыряли ложками свои порции и, давясь, пытались хоть в малой степени заморить червячка, чтобы можно было дотерпеть до обеда. Большинство же, попробовав одну ложку, больше не притронулись к своим тарелкам.

Миссис Коул, скрепя сердце и про себя сетуя на непредвиденные расходы, все же распорядилась прибавить к завтраку белого хлеба и сыра. Наблюдая эту картину, Лицемеров неодобрительно покачал головой.

– Дорогая миссис Коул! – вежливо, но при этом назидательно обратился он к директрисе. – Не пристало так баловать эти юные создания. Вижу, вы искренне печетесь об их благе, но не надлежит ли вам проявлять большую заботу об их душах, нежели телах? Им бы следовало поучиться смирению и терпеливому снесению испытаний, которые выпали им на долю. Ну, а испорченный завтрак – прекрасный к тому случай. Сегодня я как раз собирался поговорить с вами о том, как сильно ваши воспитанники подвержены высокомерию, что даже многие из них регулярно игнорируют занятия.

Том сидел за столиком, который стоял совсем рядом с Лицемеровым, и по мере того, как он говорил, в мальчике все сильнее и сильнее закипала злость и на этого настоятеля, рядящегося в одежду мнимой добродетели, и на его слащавые речи, а главное, на несправедливость, как он полагал, этого мира, якобы сотворенного всемогущим Творцом. «Почему? Ну почему так? – лихорадочно размышлял Том. – Почему такие вот волки в овечьей шкуре топчут землю, смотрят на солнце, дышат воздухом, коптя при этом небо, и никакая беда их не касается? Зато те, кому бы еще жить и жить, уже давно покинули мир. Выходит, они слишком хороши для него и потому не приспособлены к жизни в нем и уходят так несправедливо рано».

Тут Том встал и бросил на стоящего рядом с ним Лицемерова пристальный взгляд. Мальчик был достаточно высок ростом, чтобы установить прямой зрительный контакт. Все взоры устремились к Реддлу, священник невольно вздрогнул, а миссис Коул, не зная, что у этого непонятного мальчишки на уме, и какой номер он сейчас отколет, забеспокоилась.

– Реддл, немедленно сядь на место!

Лицемеров, тоже на дух не переносивший мальчишку, увидел в этом прекрасную возможность в чем-нибудь уличить его.

– Том, дорогой! – елейным притворно ласковым голосом заговорил Лицемеров. – Ты что-то хотел спросить у меня, мальчик?

– Да, святой отец! – невозмутимо отозвался Реддл. – Не будете ли так добры сказать нам, что вы сегодня кушали на завтрак? – нарочито вежливо спросил Том, в то время как на его губах змеилась презрительная усмешка, без слов красноречиво говорившая: ну явно не подгорелую запеканку. – Может, вы покажете нам пример смирения и терпения?

– Что? – опешил настоятель.

– Реддл, замолчи немедленно, паршивец ты этакий! – послышался крик директора.

– Говорите правду! – властно на свой манер произнес Том.

Взгляд глаз Лицемерова стал бессмысленным и при том покорным, как у человека под действием гипноза.

– Яичницу с беконом! – обреченно, словно слова вытягивали из него клещами, отвечал горе-настоятель. Однако он тут же пришел в себя, и глаза его яростно блеснули. Все воспитанники многозначительно переглянулись, с трудом скрывая ухмылки. Похоже, и они догадывались обо всем. Миссис Коул явно смутилась.

– Ах, только не волнуйтесь так, святой отец. Этот мальчишка хоть и знает, как надо себя вести, но порой бывает до невозможности дерзок. Впрочем, он не только вас так смущает. Как вспомню Эмми и Денниса… Но будьте уверены, мы его как следует накажем за нахальство.

– Ну что вы, милая миссис Коул! – снисходительно-ласково заговорил Лицемеров, уже успевший оправиться от потрясения. Но Том видел, как в глубине его глаз залегла холодная ненависть, и понял, что ничего хорошего сейчас ждать не следует.

– Стоит ли наказывать больного ребенка? – ханжески изображая заботу, проговорил Лицемеров.

– Больного? – изумилась директор. – Простите, святой отец, осмелюсь возразить, но мальчишка хоть и худой и выглядит хилым, но в лазарете нашем по болезни отродясь не бывал. Только если дрался с кем-нибудь, да и то давно. Уверяю вас, Реддл здоров, как лошадь. На нем пахать можно.

– Миссис Коул, телесному здравию я не придаю такого значения. Я лишь предположил, что мальчик болен духом и душой. Взгляните, как горят его глаза. Явный признак какого-то душевного недуга. Нужно принять меры, пока еще не поздно, и помочь бедняге.

– Вы уверены? – как-то сразу сникла директриса и посмотрела на Тома уже без гнева и даже с толикой жалости. Сама женщина всегда испытывала некоторый трепет и страх перед больницами для душевнобольных и для себя полагала, что лучше десять раз переболеть телом, чем вот так терять разум. – А если это не так?

– О, я вижу, вы весьма заботливый директор и сострадательный человек, раз так остро осознаете всю глубину ответственности за ваших подопечных. Но не волнуйтесь, без причин мальчика в больницу никто не отправит, и ваша совесть в любом случае будет чиста. Видите ли, среди моих прихожан есть прекрасный специалист, профессор-психиатр. Он может осмотреть мальчика, и в случае необходимости назначить соответствующее лечение.

Том, который молча слушал весь разговор, с каждым словом бледнел все сильнее и сильнее, яростно сжимая кулаки и всем своим существом ощущая страшную нависшую опасность. «Ага, вылечит! – с горьким сарказмом подумал Том. – Залечит до сумасшествия!»

– Я поговорю с профессором, миссис Коул, и попрошу его на днях зайти к вам и осмотреть бедного мальчика. А сейчас позвольте откланяться. Я должен подготовить проповедь о смирении во время предстоящей мессы. Надеюсь, ваши подопечные придут ее послушать.

И, не сказав больше ни слова, резко развернулся, так, что полы его черной ризы зловеще колыхнулись, и пошел прочь.

– Немедленно возвращайся в свою комнату и не смей выходить! Не желаю из-за твоих странностей подвергать опасности других детей, – нарочито сурово изрекла миссис Коул.

– Я не сумасшедший! – кричал Том.

– Доктор во всем разберется. Он осмотрит тебя, и точка! В конце концов, будет лучше, если тебе своевременно окажут помощь, пока не случилась настоящая беда.

========== Глава 9. Профессор-волшебник ==========

Прошла неделя, в течение которой Том так и не выходил из своей комнаты. Раз в сутки ему приносили хлеб и воду и водили в туалет. Реддлу уже не раз приходилось сидеть взаперти, но обычно после семи дней его наказание заканчивалось, а вот сейчас, по-видимому, никто не собирался его выпускать.

Целые дни Реддл проводил в одиночестве, пытаясь, как всегда, скоротать время за чтением, сидя на кровати и вытянув ноги. На сей раз это оказался один из томов исторической энциклопедии, посвященный периоду Средневековья. Особый интерес у него вызвала охота на так называемых ведьм и колдунов, которую устраивала Инквизиция. Том и сам не мог себе объяснить, почему эти люди, всходившие на костер, вызывали у него такой интерес и даже симпатию. А еще Реддла бесили устраиваемые над ними расправы, причем не всегда за совершенные с помощью колдовства злодеяния, а за сам факт творения волшебства или даже по подозрению в нем. Эти люди явно были не похожи на большинство, были особенными, умели что-то небывалое и недоступное другим, выделялись из толпы. Ну а эта самая толпа, конечно же, терпеть не может тех, кто дерзнул от нее отделиться и нарушить законы всего стада. Таким завидуют, таких часто гнобят и травят, порой заходят немыслимо далеко в своей жестокости и каких только пыток не придумывают. Том на своем опыте убедился, каково это – быть не таким, как все, и его ситуация была в чем-то сходна с той, в которой оказывались эти обвиняемые во всех мыслимых и немыслимых грехах люди. Мальчик даже подумал, что, окажись он на их месте, то непременно сотворил бы какую-нибудь пакость, если бы только смог. Когда тебя постоянно в чем-то подозревают и обвиняют, хочется уже это сделать, чтобы хоть обидно не было. Впрочем, у Реддла мелькали смутные догадки, что вряд ли эти люди, сгоравшие на кострах, в самом деле умели колдовать. Ведь обладай они на самом деле какими-то способностями, вроде тех, что есть у него, то вряд ли позволили бы учинять над собой такое. А, может, и не позволяли? Может, ловко водили всех за нос и подсмеивались тишком?

За все время наказания никто ни разу к Тому не зашел, что его совсем не удивило, ведь так было и в прошлые разы. Сейчас же мальчик скорее боялся, чем желал, чтобы кто-нибудь нанес ему визит. Он очень боялся, что из приюта попадет в сумасшедший дом.

Из размышлений Тома вывел звук неожиданно открывающейся двери. Он вскинул голову и пристально взглянул на вошедших людей. Это оказалась миссис Коул, которая, как заметил Том, была явно под градусом, хоть и довольно твердо стояла на ногах. Рядом с ней стоял незнакомый господин, одетый в весьма странный экзотический костюм сиреневого цвета, то ли какое-то длинное платье, то ли халат, то ли мантия. А на голове был такого же цвета яркий колпак.

– Том, к тебе гости! —

заговорила директриса. – Это мистер Дамбертон, прошу прощения Данденбор. Он хочет тебе сказать… В общем, пускай сам и скажет. – И сразу вышла, не сказав больше ни слова. Реддл и незнакомец остались в комнате одни.

– Здравствуй, Том! – сказал он и шагнул вперед, протягивая руку. Мальчик смерил мужчину пристальным взглядом, пытаясь понять его намерения и словно бы ожидая подвоха, но пока что ничего подозрительного и страшного в этом человеке ребенок для себя не увидел. После короткого колебания он пожал протянутую руку. Незнакомец пододвинул жесткий деревянный табурет и сел. Со стороны было похоже, что он пришел навестить больного.

– Я профессор Дамблдор.

После этой последней фразы Реддла словно током ударило: произошло то, чего он и боялся. «Вот оно, началось!» – лихорадочно подумал Том.

– Профессор? – настороженно переспросил Реддл. – В смысле – доктор? Зачем вы пришли? Это она вас пригласила посмотреть меня?

Он кивнул на дверь, за которой только что скрылась миссис Коул.

– Нет-нет! – улыбнулся Дамблдор.

«Ну, конечно, понял, что я обо всем догадался, и теперь улыбкой пытается усыпить мою бдительность, заговорить зубы!» – думал Том, отчаянно ища выход из западни.

– Я вам не верю! – сказал Том. – Она хочет, чтобы вы осмотрели меня, да? Говорите правду!

Глаза Реддла расширились, и он пристально смотрел на Дамблдора. Голос, как и раньше в таких случаях, звучал очень властно, точно приказ. Мальчик ожидал, что сейчас этот незваный гость во всех подробностях доложит о цели своего прихода и признается, что работает в больнице для душевнобольных. Однако испытанный прием, безотказное средство заставить человека сказать правду, даже если он не хочет, на этот раз не сработал. В ответ странный господин только продолжал приятно улыбаться. Через несколько секунд Реддл перестал сверлить Дамблдора взглядом, но смотрел теперь еще более настороженно.

– Кто вы такой?

– Я уже сказал. Меня зовут профессор Дамблдор. Я работаю в школе, которая называется Хогвартс. Я пришел предложить тебе учиться в моей школе – твоей школе, если ты захочешь туда поступить.

«А этот профессор, знакомый Лицемерова – тот еще фрукт. Похоже, решил-таки упрятать в психушку любым способом. Не мытьем – так катанием. Это надо же – сочинить про какую-то школу!» – думал между тем Реддл. Он вскочил с кровати и шарахнулся от Дамблдора, словно боясь, что он схватит его, и в комнату нагрянут санитары. Мальчик яростно закричал.

– Не обманете! Вы из сумасшедшего дома, да? «Профессор», ага, еще бы! Так вот, я никуда не поеду, понятно? Эту мымру саму надо отправить в психушку! Я ничего не сделал маленькой Эмми Бенсон и Деннису Бишопу, спросите их, они вам то же самое скажут!

– Я не из сумасшедшего дома, – терпеливо объяснял Дамблдор. – Я учитель. Если ты сядешь и успокоишься, я тебе расскажу о Хогвартсе. Конечно, никто не заставит тебя там учиться, если ты не захочешь.

– Пусть только попробуют! – скривил губы Реддл. «И непременно за это заплатят!» – подумал уже про себя.

– Хогвартс, – продолжал Дамблдор, как будто и не слышал последних слов Реддла, – это школа для детей с особыми способностями…

– Я не сумасшедший!

– Я знаю, что ты не сумасшедший. Хогвартс – не школа для сумасшедших. Это школа волшебства.

Слово «волшебство» поразило мальчика подобно молнии. Стало очень тихо. Тому и самому уже не раз приходило в голову, что его странные способности ничем другим не объяснишь. Но ведь оно только в сказках бывает, а они – не реальная жизнь. Лицо мальчика ничего не выражало, но взгляд метался, перебегая с одного глаза Дамблдора на другой, как будто пытаясь поймать в них вранье.

– Волшебства? – повторил Том шепотом.

– Совершенно верно! – сказал Дамблдор.

«Вот и разгадка всем этим странностям, которые творились со мной все время. Выходит, я и в самом деле не такой, как все».

– Так это… это волшебство – то, что я умею делать?

– Что именно ты умеешь делать?

– Разное, – выдохнул Реддл. Его лицо залил румянец, начиная от шеи и поднимаясь к впалым щекам. Он был как в лихорадке. – Могу передвигать предметы, не прикасаясь к ним. Могу заставить животных делать то, что я хочу, без всякой дрессировки. Если меня кто-нибудь разозлит, я могу сделать так, что с ним случится что-нибудь плохое. Могу сделать человеку больно, если захочу.

У него подгибались ноги. Спотыкаясь, он вернулся к кровати и снова сел, уставившись на свои руки, склонив голову, как будто в молитве.

– Я знал, что я не такой как все! – прошептал он. – Знал, что я особенный. Я всегда знал, что-то такое есть.

– Что же, ты был абсолютно прав, – сказал Дамблдор. Он больше не улыбался и внимательно смотрел на Реддла. – Ты волшебник.

Реддла охватила эйфория. Ну, теперь-то все они, и миссис Коул, и Стаббс, и Бенсон уже никогда-никогда ничего ему не сделают! Напротив, сами будут бояться и трепетать. Если даже сейчас, ничему не учившись, он уже столько умеет, то если постигнуть эту науку в полной мере… А то, что он ее постигнет, Том ни минуты не сомневался. Ведь кроме унизительного ручного труда не было ничего из школьных дисциплин, которые оказались бы ему не по плечу. Так вот у мальчика мелькнула мысль, что если овладеть этой наукой, то, может, с помощью волшебства можно одолеть и саму смерть, которой он так боится. На то оно и волшебство. «Последний же враг истребится – смерть» – вдруг неожиданно вспомнилась ему фраза, написанная Доброделовым за пару дней до кончины. В такие вот необозримые высоты воспарила непомерная гордыня Реддла, и он поднял голову. Лицо его преобразилось. На нем отражалась исступленная радость, но это его не красило. Том уже сполна и не раз попробовал вкус мести, и блюдо это, холодное, опасное, ядовитое, пришлось ему ой как по вкусу. Красивые точеные черты стали как будто грубее, а в выражении лица проступило что-то почти звериное.

– Вы тоже волшебник?

– Да.

– Докажите! – потребовал Реддл, желая устранить для себя последние сомнения. А чтобы Дамблдор не вздумал отказать, сказал это тоном властным, каким и приказывал: «Говорите правду!». Но и здесь Тома ожидал неприятный сюрприз. Дамблдор только поднял брови.

– Если, как я полагаю, ты согласен поступить в Хогвартс…

– Конечно, согласен!

– …то ты должен, обращаясь ко мне, называть меня «профессор» или «сэр».

На самое короткое мгновение лицо Реддла сделалось жестким. «Ладно уж!» – высокомерно подумал он. «На этот раз уступлю, но не на вовсе. Можно подобраться с другого края и получить желаемое». Том вспомнил о приятных манерах Мэри, которые перенял для своей пользы у покойной подруги. Тут он сказал уже до неузнаваемости вежливым голосом.

– Простите, сэр. Я хотел сказать, пожалуйста, профессор, не могли бы вы показать мне…

Дамблдор извлек из внутреннего кармана сюртука какую-то длинную деревяшку, палку, направил ее на потертый платяной шкаф, стоявший в углу, и небрежно взмахнул. Шкаф загорелся. Реддл вскочил на ноги с протяжным криком ужаса и злобы, ведь все его имущество находилось в этом шкафу. Однако в ту же секунду как он бросился к Дамблдору, пламя погасло. Шкаф стоял нетронутый без единой отметины. Том уставился на шкаф и на Дамблдора, потом с жадным блеском на палку. «Волшебная палочка! Самая настоящая!» – вдруг осенило его.

– Когда я получу такую?

– Всему свое время, – сказал Дамблдор. – По-моему, из твоего шкафа что-то рвется наружу.

В самом деле, из шкафа доносилось какое-то дребезжание. Том испугался, что это еще может быть.

– Открой дверцу! – сказал Дамблдор. Том пересек комнату и распахнул дверцу шкафа. Над отделениями с поношенными костюмчиками лежала коробка из-под чая, в которой он хранил все свои трофеи. Она гремела и подрагивала, будто в ней копошились обезумевшие мыши.

– Открой ее!

Реддл с явной опаской достал трясущуюся коробку с полки. «Он все знает!» – догадался Том. Особого стыда за то, что его уличили, он не испытывал. Реддл опасался другого: а вдруг за это его теперь не возьмут в Хогвартс.

– В ней есть что-нибудь такое, чему не положено быть у тебя? – спросил Дамблдор.

Реддл посмотрел на него долгим взглядом. Мальчишка был слишком умен и прекрасно понимал, что отпираться бесполезно, а врать глупо.

– Да, наверное, есть, сэр, – сказал он ничего не выражающим голосом.

– Открой! – велел Дамблдор.

Реддл открыл коробку и вытряхнул на тонкое одеяло губную гармошку Билли Стаббса, игрушку йо-йо Линды Браун и недавно умыкнутый у Эмми Бенсон серебряный наперсток. Освободившись из коробки, они мигом перестали подскакивать.

– Ты вернешь их владельцам и извинишься, – спокойно сказал Дамблдор, убирая волшебную палочку за пазуху. – Я узнаю, если ты этого не сделаешь. И имей в виду: в Хогвартсе не терпят воровства.

“Не воровство, а месть! – в мыслях холодно парировал Том. Он нисколько не смутился и спокойно смотрел на Дамблдора. – Впрочем, все равно! Ради места в школе можно пойти и на такое унижение”, – подумал подросток.

– Да, сэр, – сказал он бесцветным голосом.

– У нас в Хогвартсе, – продолжал Дамблдор, – учат не только пользоваться магией, но и держать ее под контролем. До сих пор ты, несомненно, по незнанию применял свои способности такими методами, которым не обучают и которых не допускают в нашей школе. Ты не первый, кому случалось не в меру увлечься колдовством. Однако, к твоему сведению, из Хогвартса могут и исключить, а Министерство Магии, да-да, есть такое министерство – еще более сурово наказывает нарушителей. Каждый начинающий волшебник должен понять, что, вступая в наш мир, он обязуется соблюдать наши законы.

Реддл внимательно слушал о том мире, где ему в скором времени предстояло жить.

– Да, сэр! – повторил он, своим обращением показывая, что принимает правила игры, но невозможно было угадать, о чем думает мальчишка. Он сложил горстку ворованных предметов-трофеев обратно в коробку. Последнее и очень существенное, на взгляд Тома, обстоятельство не давало ему покоя, и при этом казалось ему весьма унизительным.

– У меня нет денег, – сказал он Дамблдору напрямик.

– Это легко исправить, – отвечал профессор и вынул из кармана кожаный мешочек с деньгами. – В Хогвартсе существует фонд для учеников, которые не могут самостоятельно купить себе учебники и форменные мантии. Возможно, тебе придется покупать поношенные мантии и подержанные книги заклинаний…

Том почему-то почувствовал стыд, когда представил, что и в волшебном мире ему придется ходить в чужих обносках и существовать на подачки, но в следующий миг подумал, что сейчас главное попасть в Хогвартс. «Что же, это тоже можно стерпеть. Не навсегда, конечно, а только на время. На короткое время», – подумал он.

– Где продаются книги заклинаний? – не дослушав, перебил Реддл профессора Дамблдора.

Он взял мешочек с деньгами, не поблагодарив, и с интересом рассматривал золотую монету.

– В Косом переулке, – сказал Дамблдор. – Я помогу найти тебе все, что нужно…

– Вы пойдете со мной?

– Безусловно, если ты…

– Не нужно. Я привык все делать сам. Я постоянно хожу один по Лондону.

В самом деле, подобная самостоятельность была характерна не только для Реддла, но и для многих воспитанников как в приюте миссис Коул, так и в других подобных заведениях. Требовать большего, чем тебе способна дать система, будь то какие-нибудь материальные блага или внимание сотрудников, казалось совершенно бессмысленно. Поэтому у детей было не в обычае что-то просить, это даже считалось унизительным. Куда проще было самим решить любую возникшую проблему. Даже если кто-то из воспитанников и получал что-либо от работников приюта, то чаще всего не просил, а просто организовывал все так, чтобы те сами предложили, что нужно. Том же, гуляя в одиночестве по городу, естественно, довольно часто встречал детей в сопровождении родителей. Поначалу он испытывал к ним зависть за то, что они растут в семьях, а позже к этому чувству добавилось еще и презрение, когда Том видел, как к празднику этим маменькиным и папенькиным деткам, зачастую весьма капризным и изнеженным, по первому слову за просто так покупают сладости и игрушки, а уж в награду за хорошее поведение и успеваемость в школе – непременно. Реддл был слишком гордым, дабы без нужды принимать чью-то помощь. Мешочек с такими необходимыми ему сейчас деньгами, которые были не чем иным, как подаянием, жег ему руки. Однако отобрать что-либо силой казалось ему менее постыдным.