Текст книги "Истребитель гулей. Роман о Готреке Гурниссоне (ЛП)"

Автор книги: Дариус Хинкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 61 страниц)

========== Глава 1. Кошмарная новогодняя ночь ==========

Ночь с 31 декабря 1926 на 1 января 1927 года выдалась холодной, непривычно холодной для лондонцев. И необычайно снежной. Еще вечером небо заволоклось низкими темными тучами, которые принес неистовый северный ветер, а к ночи разыгралась сильная метель. Крупные хлопья снега нещадно били в окна домов, облепляли рамы. В большинстве окон горел свет, ведь был все-таки праздник, и многие люди не спали. Улицы освещались фонарями, которые в седой мгле казались блеклыми желтыми пятнами. И, конечно, никому не пришло в голову выходить из дома в такую погоду, чтобы запустить новогодний фейерверк или зажечь бенгальские огни.

На одной из многочисленных улиц стояло невзрачное квадратное здание. От тротуара его отделял небольшой пустой дворик да убогая чугунная ограда, и только в одном окне в холле здесь горел свет. Пол маленькой прихожей был выложен дешевой черно-белой плиткой, а по стенам стояла старенькая разномастная мебель. Правда, бедная комната была безукоризненно чисто убрана. О том, что на дворе праздник, говорила небольшая живая елка, украшенная простенькими игрушками из цветной бумаги и картона, которые, по всей видимости, были сделаны обитателями этого дома за неимением возможности приобрести стеклянные расписные шары и светящиеся гирлянды. Стекло окна было украшено вырезанными из бумаги снежинками.

За небольшим квадратным столиком у окна сидели две женщины, обе высокие, сухопарые, в одинаковых серых платьях и фартуках. Одна из них была существенно моложе другой.

– А вы знаете, миссис Крайн, – нарочито жизнерадостным голосом с явным намерением взбодриться сказала та, что была помоложе. – Один из благотворителей нашего приюта подарил детям к празднику приличное количество сладостей: шоколадные конфеты и леденцы, а еще вот печенье и мандарины.

– Лучше бы побольше лекарств прислали, – устало отвечала собеседница постарше. – Я как медсестра при нашем заведении была бы довольнее. Лазарет-то у меня, знаешь, никогда не пустует. То корь, то ветрянка и прочие детские болячки, а уж простужаются они вообще круглогодично. Ладно хоть чахотки ни у кого нет – и на том спасибо.

– Домой хочется! – снова заговорила молодая женщина, чтобы сменить тему.

– Оно и понятно! Ты, Анна, у нас ведь с недавних пор миссис, миссис Коул. Ладно, – снисходительно улыбнулась миссис Крайн. – Вот отдежурим ночку, а с утра – по домам. Сейчас кроме нас и детей в приюте никого больше нет. У тебя все уже уснули?

– Ну да! Время пол-одиннадцатого, отбой уж полчаса как отзвенел. А у вас, Марта?

– Да, все спят, тяжелых вроде нет.

– Слушайте, Марта, раз уж нам заняться сейчас нечем, может, мы эти самые сладости поровну в подарки разложим, да детям поутру и отдадим после завтрака?

– Даже и не думай! – сурово отвечала медсестра. – Постепенно на десерт после обеда выдавать будем. Сразу видно, что ты недавно в приюте работаешь. Хочешь неприятностей да лишних хлопот так себе нажить?

– Но почему же? – спросила ничего не понимающая Анна.

– А потому, раз дети нечасто видят эти лакомства, то если дать им все сразу, что за один раз не съесть, те, которые постарше да понаглее, начнут лаской или угрозой выманивать у малышей их конфеты. И тогда только и смотри во все глаза за теми и за другими. Не хватало мне еще побитыми заниматься! У них здесь, да и везде в таких заведениях негласный закон: кто сильнее, тот и прав! Слушай, Анна, – смягчилась вдруг медсестра. – Пойдем лучше на кухню. Я на сегодняшнее дежурство большой пирог принесла, с яблоками. Чаю попьем! Или, – тут ее глаза заговорщицки блеснули, – чего-нибудь покрепче. Шампанское еще с прошлой недели припрятано.

– Пожалуй, – нерешительно отвечала Анна.

Вдруг женщины услышали тихий стук в дверь. Поначалу каждая из них посчитала, что ей это просто послышалось, но когда стук повторился, уже немного громче, то не осталось сомнений: кто-то пришел.

– Кого это еще принесло сюда в такую ночь? – со смесью удивления и тревоги, но громко, так, чтобы было слышно снаружи, крикнула медсестра.

– Помогите, пожалуйста! – послышался слабый женский голос. Марта и Анна недоуменно переглянулись, и медсестра открыла дверь. Холодный воздух ворвался в прихожую, и едва только нежданная посетительница переступила порог, женщины поспешили запереться снова. Первые несколько секунд они с недоумением рассматривали странную гостью. Это оказалась молодая невысокая девушка, которую никак нельзя было назвать красавицей, скорее наоборот. Усыпанные снегом волосы были тусклыми и блеклыми, черты лица скорее грубые, чем приятные, а глаза косили в разные стороны. Но особенно поражал их взгляд. Обе работницы приюта были уверены, что никогда еще в своей жизни не видели столь обреченного взгляда. Невзрачное серое платье уже почти превратилось в лохмотья, на ногах – дырявые ботинки, а распахнутый черный плащ странного покроя был слишком легкий, не по погоде, как, впрочем, и вся одежда. Молодая женщина едва держалась на ногах от слабости и усталости, а кроме всего прочего, окинув беглым взглядом ее фигуру, Марта и Анна одновременно с ужасом поняли, что нищенка еще и в положении.

– Не волнуйтесь, милая! – подойдя к женщине и помогая ей снять плащ, быстро проговорила медсестра. – Мы постараемся вам помочь!

Некрасивое лицо нищенки исказилось от боли, а сама она, согнувшись, схватилась руками за живот.

– Боже правый! Да у нее же схватки! – воскликнула медсестра, взяв женщину за руку. Потом положила ладонь ей на лоб. – Вся прямо горит! И дышит так тяжело! Анна, – голос Марты дрогнул. – Я не справлюсь одна, нужен доктор!

– Но где мы его возьмем среди ночи? – в страхе недоумевала миссис Коул. Марта на мгновение задумалась, а потом в глазах у нее блеснула надежда.

– Отец Доброделов! Он же доктором был до того, как принял священный сан. Звони ему прямо сейчас в храм, а я пока ее в третью комнату отведу, туда еще пока никого не заселили. Белья чистого и полотенец туда принеси! Воду подготовь!

С этими словами Марта взяла под руки роженицу, которая еле волочила замерзшие ноги, и, аккуратно поддерживая, повела ее в комнату.

– Всегда отца Доброделова зовем, приключись что совсем уж нехорошее с кем-нибудь из воспитанников, – трепетным голосом, в котором слышалось бесконечное уважение к человеку, о ком шла речь, проговорила Анна.

– Поторопись, – на ходу бросила Марта. – Он сам нам же потом и выскажет, что кто-то был в беде, а его не позвали или известили слишком поздно. – И миссис Коул бросилась к телефону, а медсестра и нищенка скрылись в коридоре. Когда обе оказались в нужной комнате, то изможденная женщина без сил упала на кровать. Медсестра раздевала ее, в то время как шустрая Анна, уже успевшая дозвониться до священника и врача в одном лице, готовила постель. Несчастная поблагодарила обеих одними лишь глазами, видимо, на слова у нее сил не было. Потом миссис Коул вернулась в холл, чтобы встретить подоспевшего доктора. В комнату вошел невысокий человек средних лет с темно-русыми волосами, короткой бородой и серо-зелеными глазами, которые, казалось, излучали свет. В руках у него была медицинская сумка. Быстро сбросив пальто и надев вместо него белый халат поверх черной ризы, он сразу устремился в названную ему комнату, видимо, хорошо зная их расположение. Миссис Коул молча проследовала за ним.

Через час благодаря совместным усилиям священника-врача и двух помогавших ему женщин больная нищенка родила мальчика, которого доктор поручил медсестре, в то время как сам пытался изо всех сил привести в чувство потерявшую сознание мать: вентилировал легкие, сделал укрепляющий укол, хотя и понимал, что все его усилия тщетны, и смерть уже простерла над несчастной свою длань. Но тем не менее до последнего не отступал в явно неравной борьбе. Миссис Коул тем временем натирала уксусом руки умирающей, которая вдруг открыла глаза, губы ее беззвучно зашевелились, и женщина нагнулась к роженице, ободрительно сказав:

– У вас родился сын, держитесь же! – и приставила ухо ко рту бедняжки, видя, что та хочет что-то сказать и при этом смотрит необыкновенно умоляюще.

– Пусть его назовут Томом, в честь отца, – тихо прошептала умирающая. Потом чуть помолчала, а собравшись с силами, добавила: – И Марволо, в честь моего отца.

Услышав столь странное имя, Анна подумала было, уж не из цирка ли, часом, эта странная особа. Но женщина опять зашептала:

– А фамилию ему дайте Реддл, прошу вас. Надеюсь, он будет похож на папу.

– Хорошо-хорошо! – быстро заговорила миссис Коул. – Не волнуйтесь так!

Тут новоиспеченная мать снова провалилась в беспамятство, не проронив больше ни словечка. Руки у нее были ледяными, а на челе лежала печать смерти. Меньше чем через час несчастная умерла.

– Все кончено! – послышался в тишине печальный голос Доброделова.

– Бедняжка! – сочувственно отвечала миссис Коул. – Не намного старше меня была. Но ведь от родов не так уж и часто умирают.

– Это не от родов, а от лишений. Вы же видели, в каком она была в состоянии. Главным образом от двустороннего и очень запущенного воспаления легких. Как ее звали, кстати?

– Не знаю, святой отец. Она нам не сказала, но последние слова были о том, как она желает назвать ребенка! Том Марволо, в честь отца и ее отца. А фамилия – Реддл.

– Что же, мы исполним ее просьбу, – тихо отвечал собеседник. Он замолчал, достал из кармана четки и, перебирая их, стал шептать молитвы.

Миссис Коул, не желая мешать ему, вышла из комнаты и вернулась в холл. Там находилась Марта, уже обиходившая новорожденного.

– Кошмарная ночь! – выдохнула Анна, устало опускаясь на стул у стола и глядя в окно, за которым стояла глубокая ночь и по-прежнему мела метель.

– До конца жизни не забуду!

========== Глава 2. Белая ворона ==========

Прошло почти десять лет, а родившийся в эту памятную новогоднюю ночь мальчик, которого работники благотворительного заведения по просьбе матери назвали Том Марволо Реддл, так и рос в приюте. Ни Том, ни какой-либо другой Реддл так за ним и не явились. Предсмертное желание никому не ведомой безымянной нищенки, похоже, сбылось. Сын оказался ни капли не похож на мать, по крайней мере, внешне. Теперь это был красивый, высокий для своих лет ребенок, хотя несколько худощавый и хрупкого телосложения. Белоснежную кожу лица еще больше оттеняли черные как смоль густые чуть длинноватые волосы, составляя с ней разительный яркий контраст. Темно-серые глаза с длинными ресницами почти всегда смотрели на людей пристальным сверлящим взглядом, так что редкий собеседник Тома чувствовал себя спокойно. Большинству же казалось, что этот взгляд пронизывает насквозь, точно рентгеновские лучи. Идеальный овал и правильные черты лица многим представлялись очень гармоничными, как будто выточенными из слоновой кости. Тонкие губы редко улыбались, но если такое случалось, то улыбка была какой-то высокомерной и больше походила на насмешку. Спину Том всегда держал прямо, а голову высоко поднятой.

Но ни смазливое лицо, ни острый ум и замечательная память, благодаря которым Реддл был одним из лучших учеников в приютской школе, не вызывали к нему симпатий как со стороны работников, так и воспитанников заведения. Все без исключения считали мальчика странным, не от мира сего, словно он был пришельцем из неведомого мира. Еще когда Том был грудным ребенком, то нянечки, которым приходилось за ним ухаживать, заметили, что он почти никогда не плачет. Укачивать его вообще ни разу не было нужды, напротив, у кого-либо на руках он начинал беспокоиться, четко давая понять, что предпочитает засыпать самостоятельно с пустышкой во рту, если ее дадут, а нет – мог сосать палец. И впоследствии держался особняком, предпочитая сидеть с книгой в каком-нибудь укромном уголке, чем играть с остальными ребятами. А читать Реддл научился едва ли не раньше всех в своем классе, и в то время, как другие дети еще только разбирали слова по слогам, он уже поглощал страницу за страницей. Однако нелюдимый характер – это не главное, что настораживало детей и взрослых. В конце концов, люди, предпочитающие уединение и чувствующие себя при этом самодостаточными, не жалуясь на недостаток общения, – не такая уж и редкость.

Том был холодным в прямом смысле. Любой мог в этом убедиться, просто дотронувшись до его руки или лба. Поначалу Марта считала это проявлением какой-то болезни, но отец Доброделов, неоднократно осматривавший ребенка, заверил, что он совершенно здоров, а немного пониженная температура тела – похоже, просто особенность его организма. При этом священник невольно вспоминал ту холодную темную ночь, когда смерть забрала мать и, конечно же, рассчитывала получить вместе с ней и сына, к которому уже протянула руки и обдала своим ледяным дыханием, но ребенка вырвали из ее лап. Однако след свой на упущенной жертве холодная гостья все же оставила. Но и эта его особенность не очень-то пугала обитателей приюта, хоть детей, хоть взрослых. Правда, из-за нее Тому регулярно приходилось выслушивать нелицеприятные замечания от работников вроде таких «Руки у тебя как у покойника», или откровенно злобные насмешки других воспитанников типа «живой трупак», ” Том-покойник».

Все дело было в том, что вокруг мальчика часто происходили странные вещи. Первый такой случай произошел, когда Тому не было еще и семи лет. Стоял хмурый осенний день, за окном шел дождь, и воспитанники приюта не могли выйти погулять во двор, томясь в игровой комнате. Это было довольно просторное помещение с несколькими окнами, пропускающими достаточно солнечного света. На полу был старенький, но хорошо вычищенный темно-коричневый ковер, а стены поклеены простенькими невзрачными сероватыми обоями, которые из соображений экономии практичные и хозяйственные работники приюта предпочли всем другим как наименее маркие. Чтобы разбавить эту серость, на стены повесили рисунки воспитанников, от самых простых, детских, до вполне приличных работ. А еще в комнате было много живых цветов в горшках, которые стояли на всех подоконниках, а также на подвесных полках на стенах. В общем, было заметно, что сотрудники и в самом деле старались сделать это помещение поуютнее, насколько это было в их силах. Однако Тома отсутствие возможности погулять нисколько не огорчало.

Он как раз недавно начал бегло читать и теперь с удовольствием брал книги в библиотеке. И конечно, как и любого ребенка, его в первую очередь привлекли сказки. Сейчас Том, усевшись в сторонке, погрузился в очередную историю, сочиненную Г.Х. Андерсеном, о мальчике Кае, поцелованном коварной Снежной королевой и унесенным в ее ледяное царство, и от этого ставшим таким холодным-холодным, совсем как он. Но нашлась маленькая храбрая девочка Герда, которая не побоялась отправиться на край света отыскивать друга и растопить лед его сердца. Однако дочитать, чем же закончилась история в этот раз, Тому не дали. Книга, которую он держал в руках, неожиданно взлетела вверх, подпинутая снизу носком большой ступни в черном ботинке. Еще до того, как поднять голову, мальчик понял, кто это. Ну конечно, Билли Стаббс, одиннадцатилетний подросток, не очень высокий, но коренастый и сильный. Его в приюте побаивались не только младшие воспитанники, но и ровесники.

У этого ребенка было много товарищей, которые за возможность попасть в его компанию угождали, кто чем мог. Те, кто помладше, добровольно отдавали часть редко перепадавших вкусностей; ровесники, из тех, что поумнее, делали за него уроки. И все это в обмен на благосклонность, а значит, безопасность, возможность жить спокойно с осознанием, что ни Билли, ни его друзья тебя не тронут. Стаббс и его компания часто задевали Тома, который упорно не желал ни делиться чем-то своим, ни выполнять то, чего хотелось этой местной звезде. Часто эти стычки не ограничивались одними лишь оскорблениями, и Тому доставалось тумаков и пинков, а противостоять и дать отпор старшим ребятам в рукопашной схватке у мальчика не было никаких шансов. Кроме того, подчиняя себе половину детей из благотворительного учреждения, Билли умел найти подход и к его работникам, если из этого можно было извлечь выгоду, а потому в общении с ними Стаббс всегда был вежлив и предупредителен. Не будучи семи пядей во лбу и не блистая прекрасной успеваемостью, Билли мог неплохо работать руками. На уроках домоводства, где девочек учили хозяйничать, а мальчиков делать что-то самому, Билли часто получал от учителя похвалу. А вот о Томе такого сказать было нельзя. В то время как все прочие науки давались ему очень легко, то работа руками была для него сущим мучением. Узкие кисти с непропорционально длинными узловатыми пальцами, казалось, были совсем не приспособлены ни к какой физической работе, что, конечно же, служило еще одним поводом для насмешек от других детей и раздражения со стороны работников приюта. У него руки не тем концом вставлены – такого было всеобщее мнение. Стаббс же слыл мастером на все руки и охотно то чинил старенькую мебель, то вколачивал гвоздь или ввинчивал шуруп и даже мог поменять регулярно снашивающиеся набойки на каблуках. Поэтому его вполне можно было считать всеобщим любимцем, чем подросток и пользовался. Если у детей случался какой-то конфликт, то чаще всего взрослые принимали его сторону, а разбираться досконально, кто прав, кто виноват, у работниц приюта не было ни времени, ни желания.

Когда Том поднял голову, то как и ожидал, увидел перед собой недобро ухмыляющегося Билли и его прихвостня-дружка Денниса Бишопа. Ничего хорошего эта, с позволения сказать, беседа ему не сулила.

– Что тебе нужно? – стараясь говорить твердым голосом и не показать, что испугался, спросил Том.

– Он еще спрашивает! – усмехнулся Билли. – Ты тупой или прикидываешься? Разве я уже не втолковывал тебе, я хочу, чтобы такие, как ты, делали то, что я им скажу. Ишь, гнида, ходит, как будто палку проглотил, нос от всех воротит да еще бельмами стреляет. Хоть бы приятелей себе завел, безопаснее было бы, – многозначительно добавил он. – И откуда только ты у нас взялся, не такой как все, белая ворона, а?

– Ну зовут-то его как любого нормального человека – Том, – вставил было Бишоп.

– Ага, и Марволо, тоже мне имечко. Твоя мамаша, должно быть, совсем с катушек слетела, если так тебя назвала! – продолжал ехидничать Билли.

Когда Том подрос настолько, что стал задавать взрослым в приюте вопрос, не знают ли они, кто были его родители, то миссис Коул рассказала мальчику об ужасной зимней ночи, в которую ему довелось родиться, и то, как мать – больная нищенка – умерла через час после его рождения, сказав только, что хочет назвать сына в честь отца Томом и в честь ее отца – Марволо. А также назвала фамилию, которую должен был носить ребенок. Но имя, которое ему дала мать, мальчику не нравилось. По улице, где находился приют, часто ошивался один нищий бродяга по имени Том и вечно клянчил милостыню у прохожих. Стаббс частенько подсмеивался, уж не в его ли честь оборванка назвала своего ребенка, и мальчик не мог не злиться на это. В самом же заведении имелось как минимум с полдюжины Томов, каждый из которых ничем особенным не отличался и походил на других, как схожи между собой неприметные серые мышки. Другая же часть имени не вызывала у него такой неприязни, скорее наоборот, подогревала интерес. Так не звали больше никого, и Том чувствовал, что в его рождении есть какая-то тайна, а желание матери – вовсе не проявление сумасшествия.

Последняя фраза, сказанная Билли, сильно разозлила мальчика.

– Да пошел ты! – не удержался раздраженный Том. А глядящим на него сверху вниз подросткам, казалось, только это и нужно было.

– Что ты там промямлил, мразь? – злобно и в то же время довольно ухмыльнулся Билли, получив прекрасную возможность испытать уже не умелость, а силу своих рук.

– Оставьте меня в покое! Я ничего вам не сделал, так что вы ко мне прицепились? Заняться больше нечем? – ответил Том как можно более спокойным и ровным голосом в последней надежде избежать рукоприкладства со стороны Стаббса и его дружка. В игровой комнате не было взрослых, но играло десятка полтора, не меньше, других детей. Однако затевать ссору с грозным и хитрым Билли никто не стал, тем более из-за Реддла – мальчишки, который не был никому из них ни другом, ни даже просто приятелем. Том почти всегда держал дистанцию между собой и другими детьми, находя их общество слишком скучным, а затеваемые ими игры очень уж примитивными, и по этой причине предпочитал лишний раз почитать, вместо того, чтобы проводить время с ребятами. Так все, кто находился в комнате, предпочли роль наблюдателей, с интересом или же без него ожидая продолжения этой маленькой заварушки.

– Ты угадал! – кивнул Билли Тому. – Именно! Именно заняться нечем. На улицу который день не выйти, игры и игрушки все уже надоели. В общем, тоска смертная.

– А из тебя хорошая живая игрушка получится, которая и развлечет нас! – поддакивал Бишоп.

– Хорошо сказано, Деннис! – благосклонно кивнул в ответ Стаббс. – Вот только кого же нам из него сделать, а? – На секунду верзила задумался, а потом хлопнул себя по лбу. – Идея! Будет нашей собачкой. Только песика малость подрессировать не мешало бы. А то уж больно огрызается!

Тут Билли снял со своей ноги ботинок и запустил им на другой конец комнаты.

– Подай! – велел Билли.

Том не двинулся с места, злобно сверля своего обидчика темно-серыми глазами, в которых загорелись красноватые огоньки.

– Нет! Не пойду! – не то процедил, не то и вовсе прошипел мальчик сквозь зубы.

– Ах, не пойдешь? – притворно ласково проговорил Билли. – Не хочешь быть моим песиком? – многозначительно спросил он, внимательно оглядывая всех присутствующих в комнате детей, которые, не отрывая глаз, смотрели на этих троих.

Поступок Тома был вызовом чистой воды, которого Стаббс уж точно не потерпит. Ведь уступить какому-то маленькому дохляку означало бы подорвать свой авторитет и спровоцировать других на проявление непокорства.

– Ну что же, – разочарованным тоном произнес подросток. – Не хочешь собачкой, значит будешь козлом. Козлом отпущения!

И Стаббс замахнулся на мальчика, сбив его с ног одним ударом руки. Том попробовал было инстинктивно схватить с одной из полок горшок с цветком, чтобы запустить им в обидчика и хоть как-то защититься. Однако не успел, в одну секунду оказавшись на полу. Но тут случилось неожиданное: горшок с цветком, к которому никто не прикасался рукой, вдруг сам сорвался с полки, полетел, но не вниз на пол, а прямо в голову Билли. Стаббс, уже успевший пару раз пнуть Тома, от удара потерял сознание и распростерся на полу.

– Ничего себе! – воскликнул пораженный до глубины души Деннис Бишоп.

Как раз в этот момент в игровую комнату вошла миссис Коул, теперь уже директриса приюта.

– Что здесь произошло? – повысив голос, спросила она, недоуменно глядя на лежащего на полу Билли, а также на Тома и вдребезги разбитый горшок.

– Миссис Коул, – с готовностью отвечал Бишоп. – Это все Реддл. Мы с Билли хотели просто поиграть с ним, но Том отказался и разбил горшок о голову Билли.

– Неправда, – отрезал Том твердым холодным и каким-то властным голосом, вовсе не характерным для ребенка. – Стаббс повалил меня на пол и ударил ни за что ни про что, а цветок сам упал на него. Так ему и надо! – невозмутимо добавил мальчик.

– Реддл, – начала строго отчитывать Тома директриса. – Что ты такое говоришь? Билли лежит без сознания, а ты находишь это правильным? – Тут она обратилась к стоящему рядом Деннису: – Сходи за Мартой, пусть займется Билли. И как я после этого поверю, что ты тут не причем, Реддл? – перевела она подозрительный взгляд с лежащего Билли на Тома.

– Я не прикасался к горшку с цветком! – уверенно и глядя в глаза собеседнице, отвечал мальчик, так что миссис Коул невольно смутилась и, не желая показывать этого, стала расспрашивать других детей, как именно все случилось. Но никто из ребят не сказал, будто бы в руках у Тома был горшок. Все утверждали, что он сам слетел с полки. После этих слов директрисе пришлось оставить Тома в покое, и она попыталась убедить себя, что все произошедшее – просто несчастный случай. Тем временем в игровую комнату вошла Марта и, осмотрев Стаббса, заявила, что, скорее всего, ничего серьезного нет, но подростку лучше несколько дней побыть в приютском лазарете, а еще лучше будет показать его Доброделову, когда он наведается к ним.

Через пару дней о досадном неприятном происшествии все благополучно забыли. Все, кроме Тома. Мальчик не мог забыть, как цветочный горшок, до которого он и в самом деле не дотрагивался, каким-то образом полетел с полки вниз, при этом точно следуя за движением его руки. Просто волшебство какое-то, словно в сказке, не иначе. И тут Тому пришло на ум попробовать таким же образом поперемещать какие-нибудь другие предметы. Вернувшись после отбоя в отведенную ему комнату, мальчик достал из шкафа взятую в библиотеке книгу о Снежной королеве, которую дочитал сегодня после обеда. Он положил ее на подоконник, а сам сел на кровать. Сосредоточился, протянув руку к подоконнику, и ощутил, как внутри него пробуждается и начинает играть какая-то сила, словно волна, словно расшалившееся животное. Том провел рукой по направлению от подоконника к кровати, как бы призывая книгу к себе. И, вот чудеса! Книга и в самом деле поднялась над подоконником и медленно поплыла по воздуху, следуя задаваемому рукой направлению, и приземлилась на тонкое покрывало, застилавшее узкую железную кровать. Том снова поднял книгу, и она полетела на подоконник, но в этот раз то поднималась вверх, то опускалась почти до пола, следуя за движением руки ребенка, пока, наконец, снова не оказалась на подоконнике. Мальчик был очень взволнован, но при этом его охватил восторг. Попытки перемещать другие предметы, которые были в его комнате, тоже увенчались успехом, а Том с каждым разом чувствовал себя все более уверенно. Наконец, выглянув в окно и поняв, что на дворе уже давно глубокая ночь, чувствуя себя при этом необычайно довольным, он лег спать.

На другой день Том стал задумываться, а нельзя ли извлечь пользу из этой необычной способности и воспользоваться ей для защиты. Мальчиком овладела приятная эйфория от того, что он чувствовал себя победителем. И ему захотелось, чтобы что-нибудь напоминало ему об этом событии, лучше всего какая-нибудь вещь. Вскоре Билли отпустили из лазарета, и Том вспомнил, что Стаббсу очень нравится маленькая губная гармошка, на которой он с удовольствием играл. Тогда Реддл улучил удобный момент и незаметно призвал к себе эту вещицу, не прикасаясь при этом к ней руками. Играть на ней мальчик, конечно же, не хотел, и даже если это желание у него бы возникло, то осуществить его ребенок все равно бы не смог. Показывать, у кого именно находится гармошка, и прослыть при этом вором было бы очень глупо. Но Тому было достаточно просто владеть ею, словно трофеем, отобранным у поверженного противника. В этот же день он попросил на кухне пустую коробку из-под чая, якобы для поделки, и ему не отказали. В нее мальчик и положил свою первую добычу.

В другой раз, когда Тому было уже девять, он на перемене вышел из класса, а когда вернулся, то не обнаружил на своей парте учебника и тетради. Мальчик сразу понял, что кто-то нарочно взял их и спрятал, чтобы напакостить на уроке. В классе было всего несколько человек, и среди них Линда Браун – симпатичная девочка с каштановыми вьющимися волосами, ярко-синими глазами и очаровательными ямочками на щеках, которые покрывал нежный розовый румянец. Миловидная внешность сама по себе располагала к ней людей, а тот факт, что она еще и очень хорошо училась, добавлял ей немало очков от взрослых и однокурсников. Однако оценки Тома были все же ненамного выше, и поэтому Линда уже третий год была лишь второй ученицей в классе, уступая пальму первенства Реддлу, который, тем не менее, ни у кого в любимцах не ходил. Едва Том вошел в класс, она бросила на него лишь один мимолетный торжествующий взгляд, которого никто не заметил, и как ни в чем не бывало принялась играть своей игрушкой йо-йо. Однако мальчишке все стало ясно как Божий день. Странное, неведомое ранее чутье подсказывало ему, кто виноват в пропаже.

– Куда ты дела мои книги? – резко и без предисловий спросил Том, глядя на Линду пристальным взглядом.

– О чем ты, Реддл? – усмехнулась девочка. – У тебя что, крыша поехала? На кой черт мне твои книги?

Слова эти были сказаны достаточно уверенно, а взгляд казался хоть и недружелюбным, но вполне искренним. Кого-то другого Линда, скорее всего, и убедила бы, однако Том, услышав их, только еще больше уверился в своей правоте.

– Ложь! – голос мальчика звучал твердо и холодно, точно сталь. – Это ты сделала! Говори правду! – Тон был очень властным, каким обычно отдаются приказы. Темно-серые глаза Тома продолжали сверлить Линду, и она заговорила словно против воли.

– Ну да, я! Я взяла твои учебники! И ты их не получишь! Не успеешь найти до начала урока. Ха-ха! Вот умора!

– Ты уверена? – иронизировал Том. Он сосредоточился и представил, как книги летят ему в руки. И тут дверцы небольшого классного шкафчика, где хранились необходимые для занятий наглядные пособия, резко распахнулись, и с полки сорвались книга с тетрадью и влетели прямо в руки Тома.

– Как ты это сделал, Том? – недоуменно и с восхищением во взгляде спросила Линда. Другие одноклассники тоже смотрели во все глаза, не веря им.

– Расскажи, пожалуйста.

Мальчик пристально посмотрел на ту, что еще минуту назад оскорбляла и унижала его. Том чувствовал, что эта странная способность, которую он в себе открыл чуть меньше двух лет назад, из всех присутствующих есть только у него одного. И сейчас он видел возможность поквитаться за свою обиду.

– Просто сосредоточься, внимательно посмотри на интересующий тебя предмет, вытяни вперед руки и представь, что он летит к тебе, – заговорил Том спокойным голосом, словно и в самом деле желал дать полезный совет. – Попробуй! – убеждал он, видя нерешительность девочки.

Линда взяла свой учебник, отнесла его на полку в открытом шкафу и вернулась к своей парте. Она сделала все, что ей говорил Том. Раз, и другой, и третий! Но у нее ничего не вышло, хотя лицо раскраснелось от прилагаемых мысленных усилий, а вытянутая рука дрожала от напряжения. Одноклассники невольно пересмеивались между собой. Увидев это, девочка разозлилась.

– Ты урод! – яростно выкрикнула Линда, а в глазах ее была неприкрытая, очевидная для всех присутствующих зависть.

– От уродки и слышу! – отвечал с насмешкой Том. – Если бы у тебя хоть немного получилось, вряд ли ты бы так говорила. Но ты просто бестолковая бездарь!