Текст книги "Истребитель гулей. Роман о Готреке Гурниссоне (ЛП)"

Автор книги: Дариус Хинкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 61 страниц)

Когда же почти все оборотни встали на сторону Волдеморта, то Дамблдор попросил Люпина стать шпионом, и Римус, не раздумывая, согласился. Для этого волшебника директор, который оказался столь чутким к его беде, был непререкаемым авторитетом, и чародей считал себя обязанным ему чуть ли не всем: образованием и даже друзьями. Да, Джеймс Поттер и Сириус Блэк не отвернулись от товарища даже тогда, когда узнали о его болезни, из-за которой от оборотней шарахались все нормальные волшебники. Более того, оба тайком овладели искусством превращения в животных: Джеймс – в крупного оленя с ветвистыми рогами, а Сириус – в громадного черного пса. Они стали анимагами, правда, незарегистрированными, и в ночь полнолуния отправлялись играть со своим другом, чтобы ему было не так тоскливо и одиноко. Позже в их компанию был принят и еще один гриффиндорец, тот самый Питер Педдигрю – невзрачный мальчик маленького роста и весьма посредственный чародей. Однако он всегда с таким восхищением и благоговением смотрел на талантливых и всеми любимых в школе ребят, так, казалось, искренне хотел с ними подружиться, что Джеймс, Сириус и Римус не устояли и тоже стали считать его своим другом. Неуклюжесть и нерасторопность Питера вовсе их не злила и не смешила, а даже умиляла. Под терпеливым руководством и неустанными наставлениями друзей Педдигрю тоже научился превращаться в животное – крупную крысу – и получил за это от товарищей прозвище «Хвост». Вот и Римус за такое отношение к нему не как к изгою, но как к нормальному человеку, стал очень мягок и даже кроток с окружающими. Он даже Сивого жалел, полагая, что этот оборотень просто не может владеть собой, хотя Фенрир явно этого не заслуживал.

Однако, поручая дело Лестрейнджей именно Люпину, Аластор Грюм не учел одной детали. Он как-то не подумал, что творилось на душе у Римуса, когда он в одну ночь потерял всех трех друзей, с которыми был неразлучен со школы. Действительно, Джеймса и его жену Лили убил Тот-Кого-Нельзя-Называть, а от бедного малыша Питера даже тела не осталось, один только отрубленный палец. Но самое ужасное было то, что виноват во всем оказался еще один закадычный друг, Сириус Блэк. Точнее, все мракоборцы и члены Ордена Феникса, включая Люпина, считали его таковым. Никому в голову не приходило, что коварным предателем оказался именно Питер Педдюгрю, а вовсе не Сириус. Это Хвост выдал Волдеморту убежище Поттеров, а потом ловко инсценировал свою смерть, подставив другого друга. Педдигрю сам отрубил себе палец, а потом в обличии крысы сбежал. Теперь же Сириус Блэк должен был предстать перед судом вместе с Лестрейнджами и другими разоблаченными пожирателями смерти. Ничем доказать свою невиновность он не мог. Принадлежность к Блэкам в этом случае играла против него, и хоть кое-кто из сторонников Волдеморта, в том числе и Беллатриса, совершенно искренне и с презрением заявили, что предатель крови не имеет к ним никакого отношения, слова эти воспринимались мракоборцами как хитроумная попытка оправдать своего сообщника и родственника. Вместо оправдания показания пожирателей только ухудшили положение Сириуса. Из-за всего этого, из-за потери и предательства друзей Римус пребывал не только в удрученном состоянии, но и был на грани самого что ни на есть нервного срыва. Об этом Грюм и не подумал, когда вызвал его допросить Беллатрису, а потом и вовсе поручил ему вести дело Лестрейнджей.

А колдунья, которая тем временем успешно притворялась, будто находится под действием Империуса, посчитала, что у нее появился шанс разом и поквитаться со шпионом, вовремя ею необнаруженным, и, быть может, даже сбежать. Когда Грюм вышел из кабинета, Римус спокойно попытался убедить ведьму: для нее же будет лучше, если она все им откроет. Белла, как истая актриса, продолжая изображать покорность и кротость от воздействия Империуса, ответила согласием и лишь попросила перед рассказом выпить стакан воды. Пока Люпин отвлекся на ее просьбу, Беллатриса с быстротой и яростью дикой кошки бросилась на молодого дежурного, который, приведя в кабинет Римуса, так и остался на своем месте по поручению главы мракоборцев. Испуганный короткий возглас юного чародея, яростный вскрик ведьмы, смертельное проклятье и вспышка ярко-зеленого света из волшебной палочки, которую она отобрала… Все произошло так стремительно, что Люпин только и успел выронить от неожиданности стакан воды. Но выходка Беллатрисы и вид очередного убийства, похоже, стали для Римуса последней каплей. Ярость ведьмы передалась и ему, когда волшебник выхватил волшебную палочку и тоже, в свою очередь кинулся на колдунью.

– Ах, ты, тварь неугомонная! – вскрикнул он и добавил: – Круцио! Ненавижу тебя, Блэк! – Сейчас в Белле он видел ее кузена. Ведьма хоть и завладела в бою чужой палочкой и, следовательно, могла ей колдовать, но еще не до конца освоилась с ней, и потому не успела отразить красную вспышку, угодившую ей прямо в живот и бросившую на пол. Белла закричала от боли, но не от той, которую обычно причиняло пыточное проклятие. Ведьма догадалась, что причина тут совсем в другом, а кровь, залившая подол ее платья и окрасившая каменный пол, только подтвердила эту мысль.

Тут в кабинет снова ворвался Грюм, который прибежал на крик колдуньи, совершенно правильно рассудив, что от мадам Лестрейндж можно ожидать чего угодно. Мракоборец быстро оценил ситуацию, окинув взглядом ведьму, Люпина и тело погибшего дежурного. Равнодушно смотря на Беллатрису, он только спросил Римуса:

– Ты применял режущее заклинание?

– Нет! – ответил в недоумении Люпин. – Это Круциатус! – добавил он, уже пожалев о том, что это Непростительное проклятие слетело с его губ. – Разве он вызывает кровотечение? – в свою очередь спросил Люпин, глядя на Беллатрису, которая тихо постанывала от боли и хваталась руками за живот, а ее резко побледневшее лицо, залитое холодным потом, скривила гримаса страдания.

– Нет, Римус! Круциатус такого эффекта не дает, а вот выкидыш, как известно, всегда сопровождается кровотечением.

Люпин побледнел от ужаса.

– Что же я наделал! – только и смог сказать он, сжимая ладонями виски.

– Ты? – удивленно усмехнулся Грюм, даже и не думая предпринимать что-либо и помочь колдунье. – Ты ничего не наделал! Эта тварь сама во всем виновата, а вовсе не ты. И это она сама себя наказала. Ты, Римус, наверное, забыл или не до конца понимаешь, кто перед тобой. Это же просто кровожадная волчица хуже бешеной собаки! И поверь моему слову, раскаиваться в своих злодеяниях она точно не собирается. Напротив, допусти мы малейшую оплошность – и эта хищница, улучив момент, набросится на нас! – Тут аврор кивнул на убитого дежурного. – Она даже тебя сумела заразить своей злобой. Но можешь не волноваться, я тебе за это даже выговора делать не стану, не говоря уже о каком-то более серьезном взыскании.

– Меньше всего я сейчас думаю о взыскании! – горестно воскликнул Римус.

– А, понятно! Тебе, значит, стало жаль эту гадину, так?

– Она все же человек! Больше того, она беременна!

– Вот уж не вижу в ней ничего человеческого, кроме обличия! Беременная, говоришь? А как же Джеймс и Лили, убитые Тем-Кого… Волдемортом, то есть? Пора уже всем перестать бояться этого имени! Их сын, между прочим, хоть и остался по какой-то неведомой причине в живых, но будет расти сиротой! А про несчастных Долгопупсов, которые из-за их издевательств сошли с ума и теперь все время будут находиться в больнице святого Мунго, я вообще молчу! У них тоже был маленький сын. Вот кого надо жалеть, Римус! Впрочем, ты еще молод, а если бы поработал со мной в Аврорате, то тоже бы сказал: она это заслужила! Все, что с ней сейчас происходит – это расплата за ее злодеяния, которые, совершив виток, вернулись к ней, как бумеранг. Так всегда бывает, и когда ты повзрослеешь, наберешься опыта, Римус, то поймешь, о чем я говорю. А с этими тварями любые средства хороши, и мир только лучше станет!

– Если мы будем вести себя также как и они и использовать их методы, то и отличаться от них ничем не будем!

– Римус, дорогой, ну к чему сейчас это чистоплюйство? Ведь невозможно же не замараться, вычищая грязь! Наше Министерство, знаешь ли, этакий единый организм. Отдел магических изобретений и разработок – это мозги, Отдел магического транспорта – кровеносная система. Ну, а мы, хранители порядка, кто? Самая настоящая печень! – Тут Грюм добродушно улыбнулся. – Ты не волнуйся, мы этот организм от токсинов очистим, нормальную жизнь наладим…

Тем временем Беллатриса, до сих пор молчавшая и даже в приступе боли почти не слушавшая разговор, вдруг злобно крикнула:

– Кого это ты назвал грязью, Грюм? Ну, держитесь, когда милорд вернется и освободит меня, то вам обоим не жить! За все ответите, понятно? Слово даю, что вы оба захлебнетесь в своей крови, или я не Беллатриса Лестрейндж, урожденная Блэк!

Грюм и Люпин скривились от отвращения. Глава мракоборцев вызвал конвоиров.

– Отправьте ее обратно в камеру! Только с этой тварью держите ухо востро, хоть она и без палочки! – Потом помолчал пару секунд и нехотя добавил: – И целительницу из больницы святого Мунго позовите.

Когда ведьму увели, то Люпин, который до сих пор пребывал в шоке от того, что сделал, сказал:

– Спасибо вам, мистер Грюм! Мне все же не хочется отягчать свою совесть, если эта, пусть и злодейка, умрет из-за меня!

– Кто умрет? Она умрет?! Да скорее мы все сдохнем, пока эта стерва окочурится! Эта баба вообще как молния! Не знаешь, когда и где ударит! Не позавидую я ее тюремщикам! Впрочем, уж дементоры найдут на нее управу!

========== Глава 87. Потерянное и оставшееся ==========

Тем временем колдунью уже отвели с допроса обратно в камеру. Какое-то время она корчилась на каменном полу от боли, а кровотечение только усилилось. Наконец, когда Беллатриса уже стала терять сознание, дверь в ее темницу открылась, и на пороге показались две волшебницы в одинаковых халатах лимонного цвета. Одна из них была среднего возраста, спокойная, с уверенными манерами, которые приобрела вместе со своим опытом врачевательства. Чуть позади нее стояла еще совсем молодая чародейка, очевидно, помощница, которая держала сумку с лекарственными зельями. Надо сказать, что почти все целители из больницы святого Мунго трудились в ней по призванию, отличались добрым нравом, всегда были готовы проявить сочувствие и оказать милосердие, не забывая о своем высоком долге, который исполняли с охотой и даже с гордостью. Но когда целительница поняла, кому на этот раз ей придется оказывать помощь, то гневу и возмущению ее не было предела. Если бы не то самое пресловутое чувство долга, то волшебница вообще бы развернулась и ушла без оглядки, даже не приблизившись к ведьме, что стонала сейчас на полу, но не просила о помощи. Действительно, во всей Британии сейчас на слуху были имена братьев Лестрейнджей, супруги старшего из них и сына самого министра Барти Крауча. Все волшебники со страхом и трепетом обсуждали их дерзкое нападение на весьма уважаемого мракоборца Фрэнка Долгопупса и его супругу, приходили в ужас от бесчеловечной расправы над ними и от ее последствий. А целительница, которая сейчас стояла на пороге камеры, еще и своими глазами видела несчастных и то, в каком плачевном состоянии они находились. К виновнице всего этого волшебница испытывала глубокое отвращение, злость и презрение.

Подойдя к Беллатррисе, она несколько раз коснулась ведьмы своей волшебной палочкой, обследуя ее. Все это врачевательница делала с брезгливым выражением на лице, словно дотрагивалась до ядовитой змеи или противной жабы.

– Лежи смирно и не дергайся! – приказала чародейка своей горе-пациентке. – Тебя сейчас же нужно выскоблить.

– Спасите моего ребенка! – взмолилась, наконец, мадам Лестрейндж.

– Ему уже ничем не помочь! – холодно и даже с какой-то долей злорадства отозвалась колдоповитуха. – А если еще хоть слово вякнешь, то я сразу же уйду и ты отправишься вслед за ним, стерва.

Вообще-то чародейка еще никогда ни одной женщине не сообщала столь суровую правду в такой грубой форме, напротив, вела себя в этих случаях весьма деликатно и всегда старалась смягчить удар и произнести слова утешения. Но только не сейчас. Целительница взмахнула волшебной палочкой и без церемоний принялась за дело. Беллатриса закусила губу от боли, как поступала и в тех случаях, когда Волдеморт пытал ее Круциатусом или в боевой схватке ее настигало заклятье врага. Однако сейчас было куда больнее. Та боль, которую ведьма испытывала раньше, была лишь телесной. А тут к физическим страданиям добавились душевные от осознания необратимой потери и пустоты, которую она принесла. Но колдунье все же было невдомек, что сейчас она просто расплачивается за все содеянное. Она стонала, а порой и подвывала от отчаяния.

– Мадам, может дадим ей обезболивающего зелья? – спросила молодая помощница, запуская руку в свою сумку.

– Обойдется! – категорично возразила целительница. – Не стоит переводить целебные зелья на эту мразь. Ишь, гнида, других Круциатусом пытала, а сама тут развылась. Как подумаю о бедных Поттерах, о несчастных Долгопупсах… Мерлин, их дети же теперь круглые сироты! Поделом ей, гадине! Будь моя воля, я бы вообще не притронулась к ней. Никогда еще не было так трудно исполнять свой долг!

– Я не узнаю вас, мадам! – в ужасе глядя на целительницу, сказала молоденькая чародейка.

– Я сама себя не узнаю! – помолчав секунду, отвечала она.

Тем временем мучительная процедура подошла к концу.

– Ну что, дрянь, – обратилась колдомедичка к Беллатрисе, убедившись, что кровотечение остановилось, – жить будешь, но поздравлять тебя особо не с чем. Даже останься ты на свободе, матерью вряд ли станешь.

Колдунья лишь злобно посмотрела в ответ.

– Пойдем отсюда! – обратилась волшебница к своей помощнице. – Не желаю больше ни минуты тут оставаться. – И обе чародейки, подобрав полы длинных халатов, поспешно вышли из темницы, оставив узницу в одиночестве.

*

Из тяжелой дремы Беллатрису вывели чьи-то осторожные и трепетные прикосновения. Даже в забытьи она поняла, что вряд ли это руки кого-то из ее тюремщиков.

– Милорд? – чуть слышно прошептала она.

– Это я, Белла! – донесся до ее слуха голос мужа. Родольфус приподнял ее и, заботливо поддерживая, помог сесть. Ведьма прижалась к его теплому телу, уткнувшись лицом в грудь, и снова заплакала. Родольфус погладил ее спину, пытаясь успокоить.

– Я потеряла ребенка, Руди! – всхлипывала колдунья.

Муж немного помолчал, а потом сказал, протягивая кусок черного черствого хлеба и стакан воды.

– Поешь! Мне на ужин дали перед тем, как в камеру отправить.

– Не хочу! – вдруг заорала ведьма. – Мой ребенок умер, и я тоже жить не хочу! Пусть уж лучше меня зацелуют дементоры, только поскорее! – истерила вне себя колдунья.

Внезапно ее крик оборвался звуком сильной пощечины, потом еще одной. После этого Родольфус повалил чародейку на пол, задирая подол мантии, а руки принялись беззастенчиво шарить по голому телу.

– Ты что творишь, Круциатус тебе в печенку?! – закричала Беллатриса, безуспешно пытаясь вырваться.

– Ты вообще-то моя жена, и за тобой должок! – грубо впиваясь в губы ведьмы, усмехнулся Лестрейндж.

– Я отомщу! – завопила Беллатриса. – Сама лично пущу в тебя Аваду!

Едва только колдунья сказала это, как Родольфус тут же оставил жену в покое, а она сразу же вскочила на ноги, хоть лицо ее и скривилось от боли.

– Ну, слава Мерлину! – спокойно и с улыбкой отвечал Родольфус. – Хоть в себя пришла. Это что-то немыслимое, когда воительница, и вдруг сдается, жаждет поцелуя дементора, а не своего возлюбленного повелителя! Такой я тебя никогда не знал, и ведь больше не узнаю, правда?

Тут Беллатриса все поняла, бросилась к Родольфусу и крепко обняла его.

– Спасибо тебе, Руди! – ласково проговорила она, целуя его в небритую щеку. – У меня еще никогда не было и, знаю, не будет такого друга! Хоть ты у меня остался!

– Если ты хочешь, чтобы я был твоим другом, то я буду им! – преданно ответил Родольфус.

– Знаешь, Руди, не будь в этом мире милорда, ты был бы моим возлюбленным! Но ведь наш повелитель жив, правда, Руди? – с мольбой глядя на волшебника, вопрошала чародейка. Она загнула рукав и показала бледное изображение темной метки. – С ним что-то случилось, это так, но он жив. А если жив, то рано или поздно вернется! Я знаю нечто такое, что милорд счел нужным доверить мне. Поверь мне, Руди!

– Я верю тебе, верю, Белла. Или ты полагаешь, я зря хитрил, приводя тебя в чувство? Да, милорд обязательно вернется, освободит и наградит нас. Но тогда тем более, Белла, ты должна держаться, чтобы дождаться этого момента! Ведь ты же не хочешь, чтобы наш лорд, придя за тобой в Азкабан, вдруг узнал, что твое мертвое тело сбросили со стены тюремной крепости прямо в море? А потому ты обязана так же рьяно бороться за свою жизнь, как до этого сражалась с грязнокровками и предателями крови. Но только не вздумай открыто противостоять тем, у кого сейчас перед тобой явное преимущество. Напротив, если это неизбежно, склони голову на время, как гибкое растение склоняется, пригибаясь к земле под порывами сильного ветра, чтобы не быть сломанным этой грозной силой. Оно ждет своего часа, ждет, когда ветер утихнет. И, тогда снова встает и радуется солнцу. Держу пари, умытая дождем черная роза зацветет еще краше и заблагоухает еще сильнее!

– Руди! – нежно глядя на мужа и трепетно обнимая его за плечи, воскликнула Беллатриса. – Какое счастье, что у меня остался ты!

– После суда нас, скорее всего, разлучат, Белла! Мы наверняка будем сидеть в одиночных камерах, как особо опасные преступники. Но ты обещай мне сейчас, что будешь изо всех сил держаться за жизнь и выполнишь все сказанное.

– Обещаю, Руди! – Ведьма снова указала на темную метку. – Это будет придавать мне силы. Я каждый день буду смотреть на нее, и однажды она вновь загорится. Но и ты обещай мне, что выживешь, Руди! Ты тоже обязан дождаться милорда и за верность ему получить заслуженную награду!

– Обещаю, Белла!

Ведьма улыбнулась.

– Может, теперь поешь? – снова спросил Родольфус, протягивая волшебнице хлеб и воду. – Суд над нами завтра, и тебе будут нужны силы.

Чародейка взяла кусок, разломила его пополам и протянула одну половинку Родольфусу.

– Только вместе с тобой! Тебе силы будут нужны не меньше, чем мне.

– Спасибо, Белла!

========== Глава 88. Показательный процесс ==========

Покроется небо пылинками звезд,И выгнутся ветви упруго,Тебя я услышу за тысячу верст,Мы эхо, мы эхо, мы долгое эхо друг друга.А. Герман «Эхо» На другой день состоялось заседание суда над Лестрейнджами и Барти Краучем сыном. Атмосфера во время всего процесса была очень напряженной. Гробовую тишину в зале нарушали только всхлипывания маленькой хрупкой волшебницы, сидящей рядом с мистером Краучем, который выглядел мрачным и изможденным. Лицо приняло землистый оттенок, а на лбу билась жилка.

– Введите их, – эхом раздался его голос.

Боковая дверь открылась, сотни пар глаз смотрели, как в зал ввели заключенных в сопровождении дементоров. Когда подсудимые опустились в кресла, то их сразу же приковали цепями. Родольфус смотрел на Крауча пустыми глазами, губы Рабастана нервно подергивались, Барти весь дрожал, соломенные волосы рассыпались по лицу, а на бледной молочно-белой коже проступили веснушки. Беллатриса же гордо восседала на своем кресле как на королевском троне, а ее блестящие черные кудри были похожи на корону.

Крауч поднялся и посмотрел на заключенных, а лицо его исказила лютая ненависть.

– Вас доставили в Совет магического законодательства, – громко и ясно произнес он, – чтобы вынести приговор. – Вы обвиняетесь в преступлении, гнуснее которого…

– Отец, – крикнул Барти, – отец… пожалуйста.

– … этот зал еще не слышал. – Крауч повысил голос, чтобы заглушить слова сына. – Мы выслушали свидетельства, доказывающие вашу вину. Вы все обвиняетесь в том, что подвергли заклятию Круциатус мракоборца Фрэнка Долгопупса. Вы думали, что он знает, где находится ваш исчезнувший хозяин, Тот-Кого-Нельзя-Называть…

– Отец, я в этом не участвовал! – еще громче кричал прикованный к креслу юнец. – Клянусь тебе! Не отправляй меня к дементорам…

– Вы также обвиняетесь в том, – надрывал голос мистер Крауч, – что, не узнав ничего от Фрэнка Долгопупса, вы подвергли заклятию Круциатус его жену. Вы намеревались вернуть власть Тому-Кого-Нельзя-Называть, чтобы продолжить сеять зло, чем вы, без сомнения, занимались, пока ваш хозяин был в силе. И я прошу присяжных…

– Мама! – воскликнул Барти (хрупкая маленькая волшебница, сидевшая рядом с мистером Краучем, билась в рыданиях). – Мама! Останови его! Мама, это не я, клянусь, это не я!

– И я прошу присяжных, – крикнул Крауч во всю силу легких, – тех, кто, как и я, считают пожизненный срок в Азкабане заслуженным наказанием, поднять руки!

Присяжные единогласно поддержали обвинителя, зрители захлопали, а на их лицах застыло мрачное торжество.

– Мама, нет! Я не делал этого, не делал! Я ничего не знал, не отправляйте меня туда!

Беллатриса с высокомерным презрением и отвращением смотрела на все это. В зал вернулись дементоры и, как и следовало ожидать, вместе с их появлением на ведьму тоже накатило отчаяние. Ей и до этого стоило немалых усилий сидеть прямо с гордо поднятой головой, всем своим видом показывая, что нисколько не жалеет, а, напротив, гордится тем, что совершила. В теле по-прежнему была слабость, хотя боль уже успела немного поутихнуть. Во всяком случае, ее уже можно было терпеть, не то что вчера! А вот боль от осознания потери Волдеморта и ребенка была еще очень свежа. Душевные раны заживают намного дольше, а порой никогда и, затянувшись, могут открываться снова. И вот в эту самую секунду, когда Беллатриса думала, что сейчас упадет прямо на пол перед сотнями чужих людей, она вдруг неожиданно ощутила чье-то незримое присутствие. Как будто кто-то невидимый, но такой до боли знакомый и родной, стоял сейчас рядом с ней. Колдунья недоуменно огляделась, но, естественно, никого не увидела. На миг у нее мелькнула мысль, уж не скрывается ли ее повелитель здесь в зале под дезилюминационным заклинанием, как он это любил делать. Но нет! Если бы это было так, то в зале бы сейчас одна за другой загорались зеленые вспышки смертельных проклятий, сражавших всех, кто посмел так обращаться с самыми верными последователями Темного Лорда. «Нет, это просто иллюзия, обман чувств!» – пронеслось в голове у Беллы. Но тут до ее ушей донесся знакомый холодный шипящий голос, который только она и слышала сейчас.

– Белла! – Чародейка вся напряглась, обернувшись в слух. – Белла! Беллс! Я вернусь, обещаю, жди меня, Белла! Я вернусь и освобожу тебя! Помни о том, что ты хранишь в Гринготтсе!

После этих слов Беллатриса, взглянув на Крауча из-под тяжелых век, воскликнула:

– Темный Лорд вернется, Крауч! Можете запереть нас в Азкабане! Мы и там будем ждать его! Он освободит нас и осыплет милостями! Мы одни остались ему верны. Старались найти его!

В отличие от Крауча младшего, ведьма и не думала что-либо отрицать и оправдываться. Она говорила «мы» и за себя, и за мужа с деверем, вместе с ней покорно и молча принимающих свою судьбу. Белла и для них желала таких же наград, как и для себя. Все трое поднялись со своих кресел. Сказав эту маленькую речь, колдунья быстрым шагом вышла из зала, ведя себя не как узница, под конвоем отправляемая в темницу, а как богиня, в окружении почетной свиты взлетающая на Олимп.

В коридоре ведьма неожиданно столкнулась со своим старшим кузеном Сириусом. Два дементора, заломив волшебнику руки, вели его на заседание суда, на котором ему сегодня должны были огласить приговор. За Беллатрисой тоже плыли над полом два дементора. Кузен и кузина не имели времени перекинуться даже словом, но вполне могли обменяться взглядом, в который каждый вложил все презрение, какое только мог.

– Ну что, дорогой Сирри! – говорили горящие под тяжелыми веками глаза. – Посмотри теперь и подумай, ради кого ты отрекся от семьи и поднимал против нас волшебную палочку! Твои любимые грязнокровки и маглолюбы осудили тебя и упрятали вместе с нами в Азкабан в качестве награды за твою преданность им. Твой ненаглядный Альбус Дамблдор просто использовал тебя в своих целях, а теперь выбросил за ненадобностью! Он слывет великолепным легилиментом и должен знать о твоей невиновности, но не воспользовался своим влиянием или же не употребил его сполна, чтобы освободить тебя. Зато он сделал это для Северуса Снегга, который втерся к директору в доверие, хоть и носил темную метку, которая для вас все равно, что клеймо позора. Ты же, мой дорогой кузен, ее не носил, но это тебя все равно не спасло. Ты, чистокровный чародей, теперь этим простецам не нужен, когда они победили! Думаешь, мой дорогой Сирри, наш повелитель такой? Нет, он ценит верную службу своих сторонников и умеет наградить за преданность. Я буду сидеть в Азкабане, как ты и мечтал, мой дорогой кузен. Но и ты окажешься там же. Однако мне, в отличие от тебя, Сирри, есть на что надеяться! Милорд вернется и освободит меня. О, после всего, на что я пошла ради него, мой повелитель всегда будет держать меня рядом с собой! – в мечтах подумала Беллатриса. – А тебе, кузен, ждать теперь совершенно нечего!

От этой мысли ведьма злорадно усмехнулась и воспряла духом так, что даже дементоры сейчас не могли ничего сделать ей, пусть и лишенной волшебной палочки: Патронус-змея был в ее сердце.

========== Глава 89. Замок Азкабан ==========

Жди меня, и я вернусь!Только очень жди.Жди, когда наводят грустьЖелтые дожди,Жди, когда снега метут, Жди, когда жара,Жди, когда других не ждут,Позабыв вчера…Жди меня, и я вернусь,Всем смертям назло.Кто не ждал меня, Тот пусть скажет: – Повезло.Не понять неждавшим им, Как среди огняОжиданием своимТы спасла меня.Как выжил я, будем знатьТолько мы с тобой,Просто ты умела ждать, Как никто другой.К. Симонов «Жди меня»

Небольшой каменистый островок, чуть возвышающийся над морской гладью, казался просто точкой в бескрайней водной пустыне. Холодные волны с шумом ударялись о прибрежные камни, и любой человек, стоящий на них, видел на много миль вокруг только лишь море. Ни один корабль никогда не приставал к этим берегам, и не потому, что здесь не имелось удобной бухты. Просто моряки не видели его и даже не знали о существовании этого клочка суши. Известен он был лишь волшебникам, но и им пришлось бы приложить изрядные усилия, чтобы оказаться на острове. Мощные чары не позволяли прибегнуть к трансгрессии, невозможно было воспользоваться порталом, а камины не были подсоединены к сети летучего пороха. Оказалось, что на метле или фестрале проще всего прибыть на остров, но только предварительно миновав самую строгую охрану. С такой же точно тщательностью контролировались и письма, доставляемые совиной почтой.

Старинный каменный замок с массивными стенами и башнями высился над морем, и казалось, что эта громадина подпирает собой небесный свод. То была тюрьма для волшебников – Азкабан. В его многочисленных камерах, одиночных и совместных, обитали и регулярно сменялись угрюмые постояльцы, которым всегда было холодно, даже летом. Зимой же и немногочисленные сторожа-чародеи коченели в теплых мантиях из шерсти. Что уж говорить об узниках в жалкой робе, которые ютились на тюремной соломе, свернувшись калачиком и завернувшись в тонкое одеяло. Обогревать всю огромную тюрьму было бы слишком дорогим удовольствием и нелегким трудом, однако умелое волшебство, специальные согревающие чары могли прекрасно справиться с подобной задачей. Но это никому не было нужно. Действительно, какой смысл превращать место, где преступники отбывали законное наказание, в морской курорт? Серые стены и потолки, сплошные камни медленно, но верно вытягивали из узников силы, здоровье и саму жизнь.

Но и этих мук мало! Ведь стерегли Азкабан жуткие дементоры, издревле населявшие замок. Когда он стал тюрьмой, то для этих темнейших сущностей пришло настоящее раздолье. Люди, их радости и надежды… Дементоры раньше и не мечтали о такой пище и регулярно высасывали ее из узников, опустошая без остатка и оставляя в душах лишь холодное отчаяние, страх, тоску и воспоминания о самых ужасных вещах, которые только происходили с ними в жизни. Поэтому не было ничего удивительного в том, что какой-нибудь заключенный с отчаяния вешался, свив петлю из своих лохмотьев. Кроме высоких башен в Азкабане имелись и глубокие, в несколько этажей, подземелья, коридоры которых разветвлялись подобно корням огромного дерева. Помещения в них были особенно темными и сырыми, и здесь, как в дантовом аду, мучились заживо замурованные люди. Они напоминали мертвецов в каменных гробах с той лишь разницей, что сердца их еще какое-то время бились, прежде чем остановиться. Именно в эти подземелья, в одиночные камеры, и сажали самых опасных преступников, приговоренных к пожизненному заключению. И надо сказать, что когда в тюрьму доставляли очередного такого узника, то помещение, в котором ему суждено было умереть через какое-то время, всегда находилось. Постояльцы в этих камерах менялись так же часто, как и в тех, где сидели чародеи, приговоренные судом к относительно небольшим срокам. Нужно же было освобождать камеры! Подземелья Азкабана убивали хоть и не мгновенно, но так же верно, как и смертельное проклятие. Муки, причиняемые ими, были достойны вполне приличного Круциатуса. Когда наказание пожизненно осужденных заканчивалось, то их просто сбрасывали с высокой стены в море, наколдовав груз к ногам. Впрочем, некоторым, совсем немногим, везло больше, и их тела забирали родные, несмотря на все хлопоты, связанные с вывозом покойника.

Любому человеку было бы весьма трудно привыкнуть к существованию в таких условиях, еще тяжелее приходилось волшебникам, которые при достаточном уровне мастерства умели наколдовать себе все потребное для жизни. И уж совсем невыносимым пребывание в подобной темнице должно было стать для чистокровной ведьмы, которая во всей своей прежней жизни не знала никаких, даже малейших неудобств. Достаток и довольство были для нее привычными вещами, чем-то самим собой разумеющимся. При желании она и дальше могла бы жить как жила или по крайней мере попытаться. Но колдунья, которая сидела сейчас в углу на соломе, сделала иной выбор. Ради своего повелителя обезумевшая от отчаяния Беллатриса без колебаний променяла теплый и уютный Лестрейндж-мэннор на эту сырую и темную камеру. Она ждала. Ждала возвращения Волдеморта, ждала жгучей боли в левом запястье, когда начинала гореть темная метка. Ждала, когда придет, наконец, желанный миг, и восставший из праха Волдеморт вызволит ее из этой темницы и никогда уже не покинет и не отпустит от себя. Закатав рукав своей тюремной робы, колдунья целыми часами неотрывно смотрела на едва различимое изображение змеи с черепом, словно гипнотизировала его глазами, умоляя стать таким же ярким как прежде. Так пролетали дни, недели и месяцы. Все, кто видел ведьму, которая смотрела на свою руку безумными глазами, считали ее помешанной. Такое в Азкабане было не редкостью. Колдунья машинально съедала черствый хлеб, запивая его холодной водой, а иногда дышала на красные озябшие кисти рук, согревая их своим дыханием, и все время молчала. И только когда рядом с ее камерой оказывались дементоры, совершающие утренний или вечерний обход, Беллатриса начинала кричать истошным голосом. В эти моменты ведьме казалось, что все напрасно, милорд никогда за ней не придет, а если и придет, то она сама уже будет не здесь, но обретет подобие покоя на морском дне. В голове звучали слова пожирателей смерти, которые они говорили в тот злополучный Хэллуин, явившись в опустевшую штаб-квартиру.