355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Чарльз Диккенс » Замогильные записки Пикквикского клуба » Текст книги (страница 59)
Замогильные записки Пикквикского клуба
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 22:42

Текст книги "Замогильные записки Пикквикского клуба"


Автор книги: Чарльз Диккенс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 66 страниц)

– Эта гадина, – прошепталъ Поттъ, схвативъ м-ра Пикквика за руку и указывая ему на незнакомца, – эта гадина – Слоркъ, издатель "Журавля".

– Такъ уйдемте же отсюда назадъ, – шепнулъ м-ръ Пикквикъ!

– О, нѣтъ, сэръ, никогда! – отвѣчалъ Поттъ. – Никогда!

Съ этими словами журналистъ стремительно бросился впередъ, усѣлся на противоположной софѣ и, вынувъ одинъ нумеръ изъ толстой пачки газетъ, принялся читать насупротивъ своего врага.

Само собою разумѣется, что м-ръ Поттъ читалъ «Журавля», a м-ръ Слоркъ – "Интансвильскую синицу". И само собою разумѣется, что оба журналиста выражали вслухъ свое обоюдное презрѣніе и мнѣнія ихъ появлялись въ такой отрывочной формѣ:

– "Нелѣпо. – Дико. – Низко. – Грязно. – Безчестно. – Шарлатанъ. – Наглецъ. – Нравственный уродъ. – Змѣй. – Идіотъ" и проч., и проч.

М-ръ Бобъ Соейръ и Бенъ Алленъ смотрѣли съ невыразимымъ наслажденіемъ на эти энергическія выраженія взаимной ненависти и соперничества двухъ журналистовъ, и, вдохновенные этой сценой, молодые люди покуривали и затягивались съ величайшимъ аппетитомъ. Наконецъ, Бобъ Сойеръ отважился подойти къ м-ру Слорку и сказалъ ему учтивымъ тономъ:

– Не можете ли, сэръ, одолжить мнѣ эту газету, когда вы прочтете ее?

– Съ моимъ удовольствіемъ, сэръ; только предупреждаю васъ, что вы ничего интереснаго не найдете въ этомъ презрѣнномъ листѣ,– отвѣчалъ Слоркъ, бросивъ сатанинскій взглядъ на м-ра Потта.

– A вотъ я скоро передамъ вамъ эту газету, если хотите, – сказалъ Поттъ, блѣдный и дрожащій отъ злости. – Ха, ха, ха! Дерзость этого г_р_у_б_і_я_н_а развеселитъ васъ на цѣлый вечеръ.

Ужасныя слова "презрѣнный листъ" и "грубіянъ" были произнесены съ особенной выразительностью и эффектомъ. Лица обоихъ журналистовъ запылали неукротимымъ бѣшенствомъ и злобой.

– Болтовня этого жалкаго писаки отвратительна въ полномъ смыслѣ,– сказалъ Поттъ, дѣлая видъ, что обращается исключительно къ Бобу Сойеру.

Здѣсь м-ръ Слоркъ засмѣялся отъ чистаго сердца и сказалъ, что безстыдство этого шарлатана забавляетъ его, какъ нельзя больше.

– Не могу и выразить своего отвращенія къ этому бѣшеному грубіяну! – сказалъ Поттъ, побагровѣвшій отъ злости.

– Читали вы когда-нибудь глупое и пошлое маранье этого забіяки? – спросилъ Слоркъ м-ра Боба Сойера.

– Нѣтъ, не читалъ, – отвѣчалъ Бобъ.– A развѣ онъ пишетъ очень дурно?

– Ужасно, ужасно! – отозвался м-ръ Слоркъ.

– Поразительное безстыдство! – воскликнулъ м-ръ Поттъ, притворяясь углубленнымъ въ чтеніе "Журавля".

– Конечно, вамъ непріятно будетъ видѣть эти безсмысленныя выходки низости, злобы, криводушія, клятвопреступничества, измѣны, варварской надутости въ мысляхъ и чувствахъ, – сказалъ Слоркъ, передавая «Синицу» м-ру Бобу Сойеру;– зато, вѣроятно, васъ очень позабавить и разсмѣшитъ уморительный слотъ этого безграмотнаго болтуна.

– Что вы сказали, сэръ? – спросилъ Поттъ, озирая своего противника съ выраженіемъ неизреченной ярости.

– A вамъ какая нужда до моихъ словъ? – отвѣчалъ м-ръ Слоркъ.

– Вы назвали меня безграмотнымъ болтуномъ, сэръ?

– Назвалъ и повторяю еще, что вы безграмотный болтунъ, сэръ, безсмысленный писака, сэръ, шарлатанъ, невѣжда, негодяй, сэръ. Довольно-ли съ васъ этого! Ха, ха, ха!

М-ръ Поттъ не произнесъ ни одного слова въ отвѣтъ на эти оскорбительныя шутки, но, вставая торжественно со своего мѣста, скомкалъ нумеръ «Журавля», бросилъ его на полъ, придавилъ, притиснулъ, растопталъ и потомъ, безъ церемоніи, зашвырнулъ въ пылающій каминъ.

– Вотъ мой отвѣтъ, милостивые государи! сказалъ Поттъ, величественно отступая отъ камина. – И точно такъ бы поступилъ я съ этой гадиной, если бы, къ счастію для нея, не стѣсняли меня законы моего отечества!

– Блудливъ, какъ кошка, трусливъ, какъ заяцъ! – вскричалъ Слоркъ, вставая съ мѣста. – Нѣтъ, господа, есть на свѣтѣ негодяи, для которыхъ ничего не значитъ покровительство отечественныхъ законовъ!

– Слушайте, слушайте! – сказалъ Бобъ Сойеръ.

– Вотъ это потѣха, такъ потѣха! – замѣтиль м-ръ Бенъ Алленъ.

– Блудливъ, какъ кошка, трусливъ, какъ заяцъ! – повторилъ Слоркъ, постепенно возвышая свой голосъ.

– Извергъ!.. Не хочется только рукъ марать! – отвѣчалъ Поттъ.

– Слышите, господа? Ему не хочется только рукъ марать! – повторилъ м-ръ Слоркъ презрительнымъ тономъ. – Ха, ха, ха! Вѣдь это не то, чтобы онъ трусилъ или боялся, – нѣтъ, нѣтъ! Рукъ ему не хочется марать! Ха, ха!

– Сэръ! – вскликнулъ м-ръ Поттъ, выведенный окончательно изъ себя этимъ ужаснымъ сарказмомъ. – Сэръ! Объявляю здѣсь передъ всѣми, что я считаю васъ пресмыкающейся гадиной, ехидной, ползучей змѣей. Своими безчестными и безстыдными выходками, сэръ, вы давно поставили себя внѣ всякаго покровительства законовъ, и раздавить васъ, какъ презрѣнную гадину, сэръ, значило бы…

Но, не дожидаясь окончанія этой рѣчи, взбѣшенный «Журавль» схватилъ свой дорожный чемоданчикъ, наполненный разными хрупкими вещами, и не-истово устремился къ тому мѣсту, гдѣ стоялъ его противникъ.

– Господа! – вскричалъ м-ръ Пикквикъ, когда Поттъ въ свою очередь вооружился кочергой и мужественно приготовился къ оборонѣ. – Господа… ради Бога… помогите… Самуэль… сюда… Эй, кто-нибудь!

И, произнося эти безсвязныя восклицанія, м-ръ Пикквикъ ринулся между сражающимися весьма кстати для того, чтобы, съ одной стороны, принять на свое старческое тѣло брошенный чемоданъ, съ другой – сильный ударъ кочерги. Трудно рѣшить, какія послѣдствія могли бы произойти отсюда для великодушнаго мужа, тщетно старавшагося разнять изступленныхь представителей двухъ противоположныхь партій, если бы не подоспѣлъ на выручку м-ръ Самуэль Уэллеръ. Не говоря дурного слова, этотъ джентльменъ нахлобучилъ мучнымъ мѣшкомъ могущественнаго Потта и, отпихнувъ его въ сторону, вырвалъ сильною рукою чемоданъ изъ рукъ разъяреннаго Слорка.

– Я задушу васъ, разбойники, если вы не уйметесь! – закричалъ громовымъ голосомъ м-ръ Уэллерь. – Вы что тутъ зѣвали, господа?

Послѣднее обращеніе относилось къ господамъ Бену Аллену и Бобу Сойеру, не принимавшимъ никакого участія въ этой битвѣ. Имъ было очень весело, и притомъ впереди предстояла для нихъ отрадная перспектива пустить кровь первому джентльмену, который будетъ оглушенъ непріятельскимъ ударомъ.

– Ступайте спать по своимъ нумерамъ – сказалъ м-ръ Уэллеръ, обращаясь къ обоимъ журналистамъ, – не то я скручу васъ обоихъ по рукамъ и по ногамъ и положу на одну постель. A вамъ, сэръ, тутъ нечего дѣлать съ сумасшедшими людьми. Пойдемте.

Сказавъ это, Самуэль взялъ за руку своего господина и повелъ его въ солнечный нумеръ, между тѣмъ какъ разъяренные журналисты, продолжая изрыгать угрозы и проклятія другъ противъ друга, были разведены по своимъ спальнямъ подъ руководствомъ хозяина "Сарациновой головы" и молодыхъ врачей, которые все еще не теряли надежды пустить кровь кому-нибудь изъ нихъ.

Поутру на другой день журналисты встали очень рано и, не простившись ни съ кѣмъ, разъѣхались въ двухъ разныхъ дилижансахъ. Погода прояснилась, солнце заблистало, и наши путешественники еще разъ обратили свои лица къ британской столицѣ.

Глава LI. Важная перемѣна въ семействѣ М-ра Уэллера и окончательное низверженіе достопочтеннаго м-ра Стиджинса

Считая не совсѣмъ удобнымъ представить, безъ всякаго предварительнаго приготовленія, своихъ двухъ спутниковъ молодой четѣ и желая по возможности щадить деликатность нѣжныхъ чувствъ прекрасной Арабеллы, м-ръ Пикквккь рѣшился остановиться со своимъ слугою гдѣ-нибудь неподалеку отъ «Коршуна и Джорджа» и предложилъ молодымъ людямъ нанять особою квартиру, гдѣ они хотятъ. Согласившись на это предложеніе, м-ръ Бобъ Сойерь и Бенъ Алленъ удалились въ Боро и наняли комнатку въ одномъ довольно грязномъ трактирѣ, гдѣ за буфетомъ въ былыя времена имена ихъ появлялись довольно часто подъ длиннымъ и многосложнымъ счетомъ, который, для ясности и краткости, всегда писался бѣлымъ мѣломъ.

– Ахъ, Боже мой! Вы-ли это, м-ръ Уэллеръ, – воскликнула смазливая дѣвушка, встрѣчая Самуэля y дверей.

– Должно быть, что я, – отвѣчалъ Самуэль, отскакивая назадъ на такое разстояніе, откуда разговоръ не могъ достигнуть до ушей его господина. – Какая вы хорошенькая, Мери!

– Ахъ, не говорите этихъ глупостей, м-ръ Уэллеръ, – сказала Мери. – Нѣтъ, не дѣлайте этого.

– Не дѣлайте чего, моя душечка?

– Ну, да вотъ этого… полно, полно! Отстаньте, м-ръ Уэллеръ!

Съ этими словами молодая дѣвушка съ улыбкой оттолкнула Самуэля къ стѣнѣ, объявляя, что онъ совсѣмъ разбилъ ея локоны.

– И къ тому же помѣшали мнѣ сказать, что я хотѣла, – прибавила Мери. – Вотъ тутъ ожидаетъ васъ письмо ровно четыре дня. Я получила его черезъ полчаса послѣ вашего отъѣзда, и на конвертѣ надписано, чтобы доставили немедленно.

– Гдѣ оно, моя милая?

– Я сберегла его для васъ, м-ръ Уэллеръ, иначе, смѣю сказать, оно бы совсѣмъ потерялось. Вотъ оно, возьмите. Вы не стоите этого, сэръ.

Говоря это, Мери вынула изъ-подъ лифа на груди маленькій кисейный платочекъ, развернула его, взяла письмо и передала м-ру Уэллеру, который поспѣшилъ поцѣловать его съ великою любезностью.

– Ахъ, какой вздоръ! – сказала Мери, поправляя косынку и притворяясь простодушною невинностью. – Вы ужъ вдругъ и влюбились въ него, м-ръ Уэллеръ!

Въ отвѣтъ на это м-ръ Уэллеръ подмигнулъ cъ такимъ лукавымъ видомъ, котораго мы никакъ не беремся изобразить своимъ слабымъ перомъ. Затѣмъ, усаживаясь на окнѣ подлѣ Мери, онъ открылъ письмо и бросилъ на него изумленный взглядъ.

– Эге! – воскликнулъ Самуэль. – Что бы это могло значить!

– Ничего, я надѣюсь? – сказала Мери, смотря черезъ его плечо.

– Какіе y васъ хорошенькіе глазки! – сказалъ Самуэль.

– Вамъ нѣтъ нужды до моихъ глазъ, м-ръ Уэллеръ, читайте-ка лучше свое письмо, сэръ.

И, сказавъ это, миссъ Мери замигала и заморгала съ такою побѣдительною миловидностью, что Самуэль счелъ неизбѣжно необходимымъ поцѣловать молодую дѣвицу. Затѣмъ онъ окончательно развернулъ письмо и началъ читать слѣдующія строки:

"Маркизъ Гренби

Доркенъ

Пятница.

"Милый мой Самми.

"Съ прискорбиемъ я долженъ иметь удовольствие саабщить тебе дурную новость мачиха твая простудилась но такой причине што слишкомь долго панеосторожности просидѣла на мокрой и сырой траве подъ дажжемъ ана все слушала этаго жирнаго толстяка a онъ зарядилъ себя ромомъ и воткой и не мохъ никакимъ манеромъ астановитца пака не пратризвился a до евтыва прашло слишкомъ много часовъ дохтурь гаваритъ што еслибы она прахлатила ромку малую талику попрежи евтыва a ни после такъ оно накончилось бы все харашо евтимъ бы падмазались ее калесы и все бы накатилась какъ па маслецу a атецъ твой надеился пакамистъ што все ища авость разоідетца и поедитъ какъ слѣдуитъ но лишь только ана павернула за уголъ мой милый калеса разстроились и пакатились благимь матомъ подъ гору всамый овракъ такъ што ужь просто надыбна была махнуть рукой и сказать што почитай што все прапало a все жъ таки дохтуръ ухватился за аглобли и придержалъ дугу да ужъ поздно ничаво ни памагло и ана проехала последную заставу вполовине шестова часу вечера и вотъ такимъто манеромъ сынъ мой она соверишла свой последний путь слишкомъ преждевреминно и скоро кприскорбию твоево атца и ето говоритъ дохтуръ произошло аттаво што она черизчуръ мала взяла багажу на дорогу хаша кібитка была здаравенная отецъ твой гаваритъ шта если ты придешъ и навестишъ мена Самми такъ евто будитъ ему оченно пріятно и ты сдѣлаешъ мне большое адалженіе потому шта я таперича совсѣмъ ужъ адинокъ Самуэль другъ ты мой любезный P. S. Онъ велелъ мнѣ еще праписать шта авось па такому важному делу старшина атпуститъ тебя патаму шта намъ нужно таперича або многомъ переговорить и ужъ я навѣрно знаю Самми шта онъ атпуститъ честнеішая душа и онъ приказываетъ тебе сказать ему старшине то твоему нижайшее почтение атъ нево засимъ желаю тебе всякова благополучия Самми и остаюсь на всегда любящій тебя отецъ.

"Тони Уэллеръ".

– Что это за дребедень! – воскликнулъ Самуэль, прочитавъ это хитрое и нѣсколько запутанное письмо.

– Кто это къ вамъ пишетъ, м-ръ Уэллеръ? – спросила Мери.

– Отецъ, должно быть, только вѣдь вотъ тутъ нѣсколько разъ говорится о немъ въ третьемъ липѣ. И почеркъ вовсе не его.

– A подпись?

– Ну да, подписался-то онъ самъ, – отвѣчалъ Самуэль, взглянувъ еще разъ на конецъ письма.

– Такъ знаете что, м-ръ Уэллеръ? – подхватила догадливая дѣвушка. – Онъ упросилъ кого-нибудь сочинить это письмо вмѣсто себя, a самъ только подписался.

– A вотъ посмотримъ, – отвѣчалъ Самуэль, пробѣгая еще разъ длинное посланіе и пріостанавливаясь, для необходимыхъ соображеній, на нѣкоторыхъ мѣстахъ. – Такъ, такъ, ты угадала, Мери. Джентльменъ, писавшій эту грамоту, разсказывалъ самъ отъ себя все, что относилось къ моей мачехѣ, a отецъ мой, должно быть, смотрѣлъ ему черезъ плечо и перепуталъ все собственными дополненіями. Иначе тутъ и быть не могло. Какая ты разумница, Мери!

Разрѣшивъ такимъ образомъ, при содѣйствіи молодой дѣвушки, эту трудную задачу, м-ръ Уэллеръ снова прочиталъ письмо и получилъ на этотъ разъ ясное и отчетливое понятіе о его содержаніи, сдѣлалъ задумчивую мину, испустилъ глубокій вздохъ и сказалъ:

– И такъ, нѣтъ больше моей мачехи! Жаль. Все же она, въ сущности, была добрая женщина, хотя эти негодные кувыркатели испортили ее въ конецъ. Очень жаль.

М-ръ Уэллеръ произнесъ эти слова съ такимъ глубокомысленнымъ видомъ, что молодая дѣвица пригорюнилась и потупила глазки.

– Ну, и то сказать, чему быть, того не миновать, – проговорилъ Самуэль, укладывая письмо в ь карманъ. – Горю пособить нельзя: не такъ ли, моя ягодка?

Мери опустила головку на грудь и вздохнула.

– Надобно теперь обратиться къ старшинѣ за отпускомъ, – сказалъ Самуэль.

Мери вздохнула опять: письмо было въ самомъ дѣлѣ слишкомъ трогательнаго содержанія.

– Прощай, душенька! – сказалъ Самуэль.

– Прощайте, м-ръ Уэллеръ! – проговорила Мери, отворачивая головку.

– Что-жъ это? Развѣ ужъ на прощаньи я не могу пожать твоей руки?

Молодая дѣвушка протянула руку, – бѣленькую и нѣжную ручку, нѣтъ нужды, что она принадлежала скромной служанкѣ.

– Я отлучаюсь теперь ненадолго, мой свѣтикъ, – сказалъ Самуэль.

– Вы всегда въ отлучкѣ, м-ръ Уэллеръ. Только и знаете, что пріѣзжать да уѣзжать.

И она хотѣла уйти, но м-ръ Уэллеръ заключилъ ее въ свои объятія и между ними произошелъ нѣмой, но краснорѣчивый разговоръ, длившійся, впрочемъ, не долго. Послѣ этого разговора молодая дѣвушка вырвалась изъ рукъ своего обожателя и убѣжала въ свою комнату, чтобъ поправить свою прическу и смятый костюмъ, послѣ чего отправилась къ своей госпожѣ.

– Я отлучусь, сэръ, не больше, какъ на день, много на два, – сказалъ Самуэль, сообщивъ м-ру Пикквику извѣстіе о потерѣ, понесенной отцомъ его.

– Вы можете быть въ отлучкѣ, сколько угодно, Самуэль, – отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ. – даю вамъ мое полное позволеніе.

Самуэль поклонился.

– Скажите своему отцу, – продолжалъ м-ръ Пикквикь, – что, если его настоящее положеніе требуетъ какой нибудь помощи съ моей стороны, я готовъ охотно и радушно оказать ему всякое посильное содѣйствіе.

– Благодарю васъ, сэръ. Я не забуду сказать ему объ этомъ.

И съ этими выраженіями взаимнаго доброжелательства и участія слуга и господинъ разстались.

Было семь часовъ вечера, когда м-ръ Уэллеръ вышелъ изъ доркинскаго дилижанса и остановился во ста шагахъ отъ трактирнаго заведенія, извѣстнаго въ этомъ предмѣстьѣ подъ именемъ "Маркиза Гренби". Вечеръ былъ темный и холодный. Улица имѣла видъ мрачный и печальный. Сторы y маркиза Гренби были опущены, ставни заколочены въ нѣкоторыхъ мѣстахъ. У воротъ не стояло больше ни одного изъ многочисленныхъ гулякъ, посѣщавшихъ этотъ трактиръ. Все, казалось, было пусто и безмолвно.

Не видя ни одной живой души, къ которой бы можно было обратиться съ предварительными разспросами, Самуэль тихонько отворилъ дверь и тотчасъ же замѣтилъ въ отдаленіи фигуру своего отца.

Вдовецъ сидѣлъ одиноко – за круглымъ столикомъ въ маленькой комнатѣ за буфетомъ, курилъ трубку, и глаза его неподвижно обращены были на каминъ. Похороны, очевидно, совершились въ этотъ самый день, потому что осиротѣлый супругъ имѣлъ на своей головѣ траурную шляпу, обвитую чернымъ крепомъ. Въ настоящую минуту онъ былъ, казалось, весь погруженъ въ созерцательное состояніе духа. Напрасно Самуэль, постепенно возвышая голосъ, нѣсколько разъ произносилъ его имя: не видя и не слыша ничего, старикъ продолжалъ курить съ глубокомысленнымъ спокойствіемъ философа, отрѣшеннаго отъ всѣхъ треволненій житейской суеты, и вниманіе его пробудилось не прежде, какъ сынъ положилъ свою могучую руку на его плечо.

– Самми, – сказалъ м-ръ Уэллеръ старшій, – здравствуй, сынъ мой.

– Здравствуй, старецъ, – отвѣчалъ Самуэль. – Я звалъ тебя около полдюжины разъ; но ты, кажется, не слышалъ меня.

– Не слышалъ, Самми, – сказалъ м-ръ Уэллеръ, устремивъ опять задумчивый взоръ на пылающій каминъ. – Я былъ въ эмпиреяхъ, другъ мой Самми.

– Гдѣ? – спросилъ Самуэлв, усаживаясь подлѣ отца.

– Въ эмпиреяхъ, сынъ мой, между небомъ и землею. Я думалъ о ней, Самми.

Здѣсь м-ръ Уэллеръ старшій поворотилъ голову въ направленіи къ доркинскому кладбищу, давая такимъ образомъ замѣтить, что слова его относились къ покойной м-съ Уэллеръ.

– Я думалъ, другъ мой Самми, – сказалъ м-ръ Уэллеръ, бросая на своего сына выразительно серьезный и глубокомысленный взглядъ, какъ будто въ ознаменованіе, что настоящее его объясненіе, несмотря на видимую странность, исполнено глубочайшей и чистѣйшей правды, – я думалъ, Самми, что мнѣ все-таки очень жаль, что она скончалась.

– Это такъ и должно быть, – отвѣчалъ Самуэль. – Я не удивляюсь.

М-ръ Уэллеръ старшій одобрительно кивнулъ головой, затянулся, выпустилъ изъ своихъ губъ облако дыма и опять устремилъ неподвижный взоръ на каминъ.

– Признанія ея были очень трогательны, Самми, – сказалъ м-ръ Уэллеръ послѣ продолжительнаго молчанія, разгоняя рукою сгустившійся дымъ.

– Какія признанія?

– Тѣ, что она сдѣлала мнѣ въ продолженіе своей болѣзни.

– Что-жъ это такое?

– A вотъ что, сынъ мой. – "Уэллеръ, – говорила она, – мнѣ приходитъ въ голову, что я едва-ли добросовѣстно выполнила свои супружественныя обязанности передъ тобою. Ты человѣкъ простой и добросердечный, и моимъ непремѣннымъ долгомъ было – устроить твое домашнее счастье. Теперь, когда уже слишкомъ поздно, я начинаю думать, что призваніе замужней женщины состоитъ главнымъ образомъ въ исполненіи разныхъ обязанностей, которыя относятся къ ея собственному дому, и небрежное исполненіе ихъ нельзя оправдывать страстной приверженностью къ религіи, частыми посѣщеніями церквей и часовенъ. Я не обращала должнаго вниманія на свои домашнія обязанности и расточала свои достатки внѣ дома, что вело только къ разстройству нашего домашняго счастья и огорчало тебя, Уэллеръ. Теперь поправить этого нельзя; но я надѣюсь, Уэллеръ, что ты не помянешь меня зломъ послѣ моей смерти. Думай обо мнѣ, какъ о женщинѣ, которую ты зналъ прежде, чѣмъ она связалась съ этими людьми". – «Сусанна», – говорю я, – надобно признаться тебѣ, другъ мой Самми, что эта рѣчь пронзила всю мою голову, въ этомъ я не запираюсь, сынъ мой, – "Сусанна, – говорю я, – ты была доброю женой, хотя мало-ли что, кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ, и, стало быть, нечего распространяться объ этомъ. Крѣпись и будь мужественна, душа ты моя, и вотъ ты увидишь собственными глазами, какъ я вытолкаю въ зашеекъ этого пройдоху Стиджинса."– Она улыбнулась при этихъ словахъ, другъ мой Самми, и тутъ же испустила духъ, – заключилъ старый джентльменъ съ глубокимъ вздохомъ.

Послѣдовало продолжительное молчаніе. Старецъ раскурилъ новую трубку и погрузился всей душой въ печальныя размышленія, вызванныя послѣдними воспоминаніями.

– Дѣлать нечего! – сказалъ наконецъ Самуэль, рѣшившись пролить посильное утѣшеніе въ отцовское сердце. – Всѣ мы будемъ тамъ, рано или поздно. Это есть, такъ сказать, общій человѣческій жребій.

– Правда твоя, Самми, правда.

– Ужъ если это случилось, такъ и значить, что должно было случиться.

– И это справедливо, – подтвердилъ старикъ, дѣлая одобрительный жестъ. – И то сказать, что было бы съ гробовщиками, Самми, если бы люди не умирали?…

Выступивъ на огромное поле соображеній и догадокъ, внезапно открытыхъ этой оригинальной мыслью, м-ръ Уэллерь старшій положилъ свою трубку на столъ, взялъ кочергу и принялся разгребать уголья съ озабоченнымъ видомъ.

Когда старый джентльменъ быль занять такимъ образомъ, въ комнату проскользнула веселая и зоркая леди въ траурномъ платьѣ, кухарка ремесломъ, которая все это время суетилась въ отдаленномъ апартаментѣ за буфетомъ. Бросивъ нѣжную и ласковую улыбку на Самуэля, она остановилась молча за спинкой кресла, гдѣ сидѣлъ м-ръ Уэллерь, и возвѣстила о своемъ присутствіи легкимъ кашлемъ; но такъ какъ старецъ не обратилъ ни малѣйшаго вниманія на этотъ сигналъ, она прокашлянула громче и сильнѣе:

– Это что еще? – сказалъ м-ръ Уэллеръ старшій, опуская кочергу и поспѣшно отодвигая кресло. – Ну, чего еще надобно?

– Не угодно-ли чашечку чайку, м-ръ Уэллеръ? – спросила веселая леди вкрадчивымъ тономъ.

– Не хочу, – отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ довольно грубо и брезгливо. – Убирайтесь… знаете куда?

– Ахъ, Боже мой! Вотъ какъ несчастья-то перемѣняютъ людей! – воскликнула леди, поднимая глаза кверху.

– Зато ужъ не будетъ авось другихъ перемѣнъ: до этого мы не допустимъ, – пробормоталъ м-ръ Уэллеръ.

– Въ жизнь я не видывала такой печали! – проговорила веселая леди.

– Какая тутъ печаль? – возразилъ старый джентльменъ. – Все авось къ лучшему, какъ сказалъ однажды мальчишка въ школѣ, котораго учитель высѣкъ розгами.

Веселая леди покачала головой съ видомъ соболѣзнованія и симпатіи и, обращаясь къ Самуэлю, спросила: неужели отецъ его не сдѣлаетъ никакихъ усилій надъ собою?

– A я вотъ и вчера, и третьяго дня говорила ему, м-ръ Самуэль, – сказала сердобольная леди, – что, дескать, печалиться не къ чему, м-ръ Уэллеръ, и горемъ не воротишь потери. Не унывайте, говорю, и пуще всего не падайте духомъ. Что дѣлать? Мы всѣ жалѣемъ о немъ и рады Ботъ знаетъ что для него сдѣлать. Отчаяваться еще нечего: нѣтъ такихъ напастей въ жизни, которыхъ бы нельзя было поправить, какъ говорилъ мнѣ одинъ почтенный человѣкъ, когда умеръ добрый мужъ мой.

Кончивъ эту утѣшительную рѣчь, сердобольная леди прокашлялась три раза сряду и обратила на м-ра Уэллера взглядъ, исполненный безконечной преданности и симпатіи.

– А не угодно-ли вамъ выйти отсюда вонъ, сударыня? – сказалъ старый джентльменъ голосомъ рѣшительнымъ и твердымъ. – Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.

– Извольте, м-ръ Уэллеръ, – отвѣчала сердобольная леди. – Я говорила вамъ все это изъ сожалѣнія, сэръ.

– Спасибо, тетушка, спасибо, – отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ. – Самуэль, вытури ее вонъ и запри за нею дверь.

Не дожидаясь исполненія этой угрозы, сердобольная леди стремительно выбѣжала изъ комнаты и захлопнула за собою дверь. М-ръ Уэллеръ старшій вытеръ потъ со своего лба, облокотился на спинку креселъ и сказалъ:

– Надоѣли, проклятыя! Вотъ что, другъ мой Самми; останься я здѣсь еще на одну только недѣльку, эта женщина силой заставитъ меня жениться на себѣ.

– Будто бы! Развѣ она такъ влюблена въ тебя? – спросилъ Самуэль.

– Влюблена! Какъ не такъ! Просто блажитъ, чортъ бы ее побралъ. Сколько ни гони ее, она все увивается здѣсь, какъ змѣя. Будь я запертъ въ патентованномъ браминскомъ сундукѣ, она въ состояніи вытащить меня даже оттуда, Самми.

– Неужели! Что-жъ она такъ льнетъ?

– A вотъ поди ты, спрашивай ее, – отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ старшій, разгребая съ особенной энергіей уголья въ каминѣ. – Ужасное положеніе, другъ мой Самми! Я принужденъ сидѣть y себя дома, словно какъ въ безвыходной тюрьмѣ. Лишь только мачеха твоя испустила духъ, одна старуха прислала мнѣ окорокъ ветчины, другая горшокъ съ похлебкой, третья собственными руками приготовила мнѣ кипятку съ ромашкой. Бѣда, да и только! И вѣдь всѣ онѣ вдовицы, Самми, кромѣ вотъ этой послѣдней, что принесла ромашку. Это – одинокая молодая леди пятидесяти трехъ лѣтъ.

Самуэль бросилъ, вмѣсто отвѣта, комическій взглядъ. Старый джентльменъ между тѣмъ, снова вооружившись кочергой, ударилъ со всего размаха по углямъ, какъ будто онъ собирался поразить ненавистную голову какой-нибудь вдовы.

– Я чувствую, Самми, что одно мое спасеніе – на козлахъ, – замѣтилъ старецъ.

– Это отчего?

– Да оттого, другъ мой, что кучеръ можетъ знакомиться съ тысячами женщинъ на разстояніи двадцати тысячъ миль и при всемъ томъ никто не имѣетъ права думать, что онъ намѣренъ жениться на которой-нибудь изъ нихъ.

– Да, тутъ есть частица правды, – замѣтилъ Самуэль.

– Если бы, примѣромъ сказать, старшина твой былъ кучеромъ или извощикомъ, думаешь-ли ты, что на судѣ присяжныхъ произнесли бы противъ него этотъ страшный приговоръ? Нѣтъ, другъ мой, плоха тутъ шутка съ нашимъ братомъ. Присяжные непремѣнно обвинили бы безсовѣстную вдову.

– Ты увѣренъ въ этомъ?

– Еще бы!

Съ этими словами м-ръ Уэллеръ набилъ новую трубку табаку и послѣ глубокомысленнаго молчанія продолжалъ свою рѣчь въ такомъ тонѣ:

– И вотъ, другъ мой, чтобы не попасть въ просакъ и не потерять привилегій, присвоенныхъ моему званію, я хочу покинуть это мѣсто разъ навсегда, жить себѣ на ямскихъ дворахъ, въ своей собственной стихіи.

– Что-жъ станется съ этимъ заведеніемъ? – спросилъ Самуэль.

– Распродамъ все какъ есть и изъ вырученныхъ денегъ двѣ сотни фунтовъ положу на твое имя въ банкъ для приращенія законными процентами. Этого именно хотѣла твоя мачеха: она вспомнила о тебѣ дня за три до смерти.

– Очень ей благодаренъ, – сказалъ Самуэль. – Двѣсти фунтовъ авось мнѣ пригодятся на черный день.

– A остальную выручку также положу въ банкъ на собственное свое имя, – продолжалъ м-ръ Уэллеръ старшій;– и ужъ, разумѣется, какъ скоро протяну я ноги, другъ мой Самми, всѣ эти денежки, и съ процентами, перейдутъ въ твой собственный карманъ. Только ты не истрать ихъ за одинъ разъ, не промотай, сынъ мой, и пуще всего берегись, чтобы не поддедюлила тебя и съ этимъ наслѣдствомъ какая-нибудь вдовушка. Это главное: если спасешься отъ вдовы, можно будетъ надѣяться, что изъ тебя выйдетъ хорошій человѣкъ.

Этотъ спасительный совѣтъ, казалось, облегчилъ тяжкое бремя на душѣ м-ра Уэллера, и онъ принялся за свою трубку съ просіявшимъ лицомъ.

– Кто-то стучится въ дверь, – сказалъ Самуэль.

– A пусть себѣ стучится, – отвѣчалъ отецъ.

Оба замолчали. Стукъ между тѣмъ повторился и не умолкалъ въ продолженіе трехъ или четырехъ минутъ.

– Отчегожъ ты не хочешь впустить? – спросилъ Самуэль.

– Тсс, тсс! – отвѣчалъ отецъ, боязливо мигая на своего сына. – Не обращай вниманія, Самми: это, должно быть, опять какая-нибудь вдова.

Отчаявшись, наконецъ, получить отвѣтъ на многократно повторенный стукъ, невидимый посѣтитель, послѣ кратковременной паузы, пріотворилъ дверь и заглянулъ. То была не женская фигура. Между дверью и косякомъ выставились длинные черные локоны и жирное красное лицо достопочтеннаго м-ра Стиджинса. Трубка м-ра Уэллера выпала изъ рукъ.

Отверстіе между косякомъ и дверью постепенно становилось шире и шире. Наконецъ, достопочтенный джентльменъ осторожно перешагнулъ черезъ порогъ и тщательно заперъ за собою дверь. Сдѣлавъ необходимое обращеніе къ Самуэлю и поднявъ къ потолку свои руки и глаза въ ознаменованіе неизреченной скорби по поводу рокового бѣдствія, разразившагося надъ фамиліей, м-ръ Стиджинсъ придвинулъ къ камину кресло съ высокой спинкой, сѣлъ, вздохнулъ, вынулъ изъ кармана сѣрый шелковый платокъ и приставилъ его къ своимъ заплывшимъ глазамъ.

Пока совершалась эта церемонія, м-ръ Уэллеръ старшій оставался неподвижнымъ, будто прикованный къ своему мѣсту: онъ смотрѣлъ во всѣ глаза, обѣ руки его лежали на колѣняхъ, и вся его физіономія выражала необъятную степень изумленія, близкаго къ остолбенѣнію. Самуэль сидѣлъ безмолвно насупротивъ отца и, казалось, ожидалъ съ нетерпѣливымъ любопытствомъ, чѣмъ кончится эта сцена.

Нѣсколько минутъ м-ръ Стиджинсъ держалъ сѣрый платокъ передъ своими глазами, вздыхалъ, всхлипывалъ, стоналъ; преодолѣвъ, наконецъ, душевное волненіе, онъ положилъ платокъ въ карманъ и застегнулся на всѣ пуговицы. Затѣмъ онъ помѣшалъ огонь, потеръ руки и обратилъ свой взоръ на Самуэля.

– О, другъ мой, юный другъ! – сказалъ м-ръ Стиджинсъ, прерывая молчаніе весьма слабымъ и низкимъ голосомъ. – Что можетъ быть ужаснѣе этой поистинѣ невозвратимой потери?

Самуэль слегка кивнулъ головой.

– Извѣстно-ли вамъ, другъ мой, – шепнулъ м-ръ Стиджинсъ, придвигаясь къ Самуэлю, – что она оставила нашей церкви?

– Кому?

– Почтенной нашей церкви, м-ръ Самуэль.

– Ничего она не оставила, – отвѣчалъ Самуэль рѣшительнымъ тономъ.

М-ръ Стиджинсъ лукаво взглянулъ на Самуэля, оглядѣлъ съ ногъ до головы м-ра Уэллера, сидѣвшаго теперь съ закрытыми глазами, какъ будто въ полузабытьи, и, придвинувъ свой стулъ еще ближе, сказалъ:

– И мнѣ ничего не оставила, м-ръ Самуэль?

Самуэль сдѣлалъ отрицательный кивокъ.

– Едва-ли это можетъ быть, – сказалъ поблѣднѣвшій Стиджинсь. – Подумайте, юный другъ мой: неужели ни одного маленькаго подарка на память?

– Ни одного лоскутка, – отвѣчалъ Самуэль.

– А, можетъ быть, – сказалъ м-ръ Стиджинсъ послѣ колебанія, продолжавшагося нѣсколько минутъ, – можетъ быть, она поручила меня попеченію этого закоснѣлаго нечестивца, отца вашего, м-ръ Самуэль?

– Очень вѣроятно, судя по его словамъ, – отвѣчалъ Самуэль. – Онъ вотъ только-что сейчасъ говорилъ объ васъ.

– Право? Такъ онъ говорилъ? – подхватилъ м-ръ Стиджинсъ съ просіявшимъ лицомъ. – Стало быть, великая перемѣна совершилась въ этомъ человѣкѣ. Радуюсь за него душевно и сердечно. Мы теперь можемъ жить съ нимъ вмѣстѣ дружелюбно и мирно, м-ръ Самуэль. – Не правда ли? Я стану заботиться о его собственности, какъ скоро вы уйдете отсюда, и ужъ вы можете составить понятіе, какъ здѣсь все пойдетъ въ моихъ опытныхъ рукахъ.

И затѣмъ, испустивъ глубочайшій вздохъ, м-ръ Стиджинсъ пріостановился для отвѣта. Самуэль поклонился. М-ръ Уэллеръ старшій произнесъ какой-то необыкновенный звукъ, не то стонъ, не то вой, не то скрежетъ, не то зыкъ, но въ которомъ, однакожъ, страннымъ образомъ сочетались всѣ эти четыре степени звука.

Осѣненный внезапнымъ вдохновеніемъ, м-ръ Стиджинсъ прозрѣлъ въ этомъ звукѣ явственное выраженіе сердечнаго раскаянія, соединеннаго съ угрызеніемъ. На этомъ основаніи онъ оглянулся вокругъ себя, потеръ руки, прослезился, улыбнулся, прослезился опять и затѣмъ, тихонько подойдя къ хорошо знакомой полочкѣ въ извѣстномъ углу, взялъ стаканчикъ и осторожно положилъ четыре куска сахару. Совершивъ эту предварительную операцію, онъ еще разъ испустилъ глубокій вздохъ и устремилъ на потолокъ свои глаза. Затѣмъ, переступая незамѣтно съ ноги на ногу, онъ побрелъ въ буфетъ и скоро воротился съ бутылкой рому въ рукахъ. Отдѣливъ отъ него обыкновенную порцію въ стаканъ, онъ взялъ чайную ложечку, помѣшалъ, прихлебнулъ, еще помѣшалъ и уже окончательно расположился въ креслахъ кушать пуншъ.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю