Текст книги "Замогильные записки Пикквикского клуба"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 66 страниц)

– Что это за человѣкъ, Самми? – спросилъ м-ръ Уэллеръ.

– До этого ужъ тебѣ нѣтъ дѣла, кто онъ таковъ, – возразилъ Самуэль, – довольно съ тебя, что онъ не извозчикъ.

– Знавалъ я въ старину одного конюха, котораго звали Никсономь: не онъ-ли Самми?

– Нѣтъ, не онъ. Это былъ джентльменъ, да еще вдобавокъ кудесникъ.

– A что такое кудесникъ?

– A это, видишь ли, человѣкъ, который знаетъ будущее такъ, какъ мы съ тобой не знаемъ и настоящаго.

– Вотъ что! Желалъ бы я познакомиться съ такимъ человѣкомъ, Самуэль, – сказалъ м-ръ Уэллеръ. – Авось онъ повѣдалъ бы мнѣ кой-что насчетъ печенки и заваловъ, о которыхъ мы съ тобой бесѣдовали. Но ужъ если онъ скончалъ свой животъ и никому не передавалъ своего секрета, такъ нечего объ этомъ и распространяться. Ну, Самми, катай дальше, любезный! – заключилъ Уэллеръ, вздохнувъ изъ глубины души.

– Ты вотъ расклалъ по пальцамъ лучше всякаго кудесника, что будетъ съ нашимъ старичкомъ, если оставить его одного въ тюрьмѣ,– сказалъ Самуэль.– A не знаешь-ли ты, какъ бы этакъ намъ съ тобой помочь этому горю?

– Нѣтъ, другъ мой, не возьму въ толкъ, – сказалъ м-ръ Уэллеръ послѣ минутнаго размышленія.

– И не видишь ты никакого средства?

– Средства, то есть, какъ бы выручить честнаго мужа изъ несчастія! Нѣтъ, Самми, не вижу… a вотъ развѣ попробовать…

Необыкновенный свѣтъ премудрости озарилъ чело почтеннаго старца, когда онъ приложился къ уху своего возлюбленнаго сына и шопотомъ сказалъ:

– Принесемъ-ка, любезный, складную кровать, впихнемъ его туда, да и вынесемъ такъ, чтобъ не пронюхалъ ни одинъ тюремщикъ. – Или еще лучше: нарядимъ его старухой и прикроемъ его фатой.

Но Самуэль объявилъ, что оба эти плана никуда не годятся и снова предложилъ свой вопросъ.

– Нѣтъ, – сказалъ старый джентльменъ, – если онъ не хочетъ сохранить тебя при своей особѣ, такъ я ужъ рѣшительно не вижу никакого средства. Не проѣдешь, Самми, будь ты тутъ хоть семи пядей во лбу.

– Проѣхать можно, да только осторожно, – возразилъ Самуэль. – Послушай, старичина: ссудика ты мнѣ фунтиковъ двадцать пять.

– A на что тебѣ? – спросилъ м-ръ Уэллеръ.

– Это ужъ мое дѣло, – отвѣчалъ Самуэль. – Можетъ, тебѣ вздумается потребовать отъ меня эти денежки минутъ черезъ пять, a я, можетъ статься, не заплачу и заартачусь. Не придетъ ли, этакъ, тебѣ охота задержать своего сынка и отправить его въ тюрьму за долги?

При этой остроумной выдумкѣ отецъ и сынъ обмѣнялись полнымъ кодексомъ телеграфическихъ взглядовъ и жестовъ, послѣ чего м-ръ Уэллеръ старшій сѣлъ на каменную ступень и расхохотался до того, что лицо его покрылось багровой краской.

– Что это за старый истуканъ! – воскликнулъ Самуэль, негодуя на безполезную трату дорогого времени. – Какъ тебѣ не стыдно разсиживаться, какъ пѣтуху на на шестѣ, когда тутъ не оберешься хлопотъ на цѣлый день? Гдѣ y тебя деньги?

– Въ сапогѣ, Самми, въ сапогѣ,– отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ, подавляя въ себѣ этотъ припадокъ необыкновеннаго веселья. – Подержи-ка мою шляпу, Самми.

Освободившись отъ этого груза, м-ръ Уэллерь внезапно перегнулся на одинъ бокъ, засунувъ свою правую руку за голенище, и черезъ минуту вытащилъ изъ этого оригинальнаго влагалища бумажникъ огромнаго формата въ осьмушку, перевязанный толстымъ ремнемъ. Отдохнувъ, сколько было нужно послѣ этой трудной операціи, онъ вынулъ изъ бумажника двѣ нахлестки, три или четыре пряжки, мѣшочекъ овса, взятаго на пробу, и наконецъ небольшой свертокъ запачканныхъ ассигнацій, изъ которыхъ тотчасъ же отдѣлилъ требуемую сумму для своего возлюбленнаго сына.

– Вотъ тебѣ, другъ мой Самми, – сказалъ старый джентльменъ, когда нахлестки, пряжки и пробный овесъ были вновь уложены на свое мѣсто въ неизмѣримомъ карманѣ за голенищемъ, – теперь надо тебѣ доложитъ, Самми, что я знаю тутъ одного джентльмена, который мигомъ подсмолитъ намъ всю эту механику… Сорвиголова, Самми, собаку съѣлъ въ законахъ: мозгъ y него, какъ y лягушки, разсѣянъ по всему тѣлу, и каждый палецъ прошпигованъ такимъ умомъ, что просто ротъ разинешь. Онъ другъ самого лорда-канцлера, Самми, и стоитъ ему пикнуть одно только словечко, такъ тебя упрячутъ, пожалуй, на всю жизнь въ какую угодно тюрьму.

– Ну, нѣтъ, старичина, – возразилъ м-ръ Уэллеръ, – авось мы обойдемся безъ этой механики.

– Какъ же это?

– Слыхалъ-ли ты, что тутъ называется y нихъ по судейской части Habeas corpus?

– Нѣтъ. A что?

– A это, сударь мой, такое изобрѣтеніе, лучше котораго человѣку ничего не придумать до скончанія вѣковъ. Объ этомъ читалъ я и въ книгахъ.

– Да ты-то что станешь съ нимъ дѣлать?

– Войду черезъ него въ тюрьму къ своему старшинѣ и больше ничего, – отвѣчалъ Самуэль. – Только ужъ лорду-канцлеру про это ни гугу, – иначе, пожалуй, пойти-то пойдешь этой дорогой, да тамъ и застрянешь навсегда, какъ ракъ на мели.

Соглашаясь съ мнѣніемъ своего сына, м-ръ Уэллеръ старшій, не теряя драгоцѣннаго времени, отправился еще разъ къ ученому Соломону Пеллю и познакомилъ его со своимъ желаніемъ подать немедленно бумагу ко взысканію двадцати пяти фунтовъ, со включеніемъ судебныхъ издержекъ, съ нѣкоего Самуэля Уэллера, отказавшагося выплатить этотъ долгъ. Благодарность за труды по этому дѣлу перейдетъ въ карманъ Соломона Пелля, и онъ получитъ впередъ за свои хлопоты.

Стряпчій былъ въ самомъ веселомъ расположеніи духа, такъ какъ несостоятельный кліентъ его былъ въ эту минуту благополучно освобожденъ изъ коммерческаго суда. Онъ отозвался въ лестныхъ выраженіяхъ относительно удивительной привязанности Самуэля къ его господину и объявилъ, что этотъ случай напоминаетъ ему его собственную безкорыстную преданность къ лорду-канцлеру, почтившему его своимъ вниманіемъ и дружбой. Окончивъ предварительные переговоры, они оба отправились въ Темпль, и м-ръ Соломонъ Пелль, съ помощью своего письмоводителя, изготовилъ въ нѣсколько минутъ, по всей юридической формѣ, просьбу о взысканіи вышеозначенной суммы за собственноручнымъ подписаніемъ заимодавца.

Самуэль, между тѣмъ, отрекомендованный почтеннымъ представителямъ кучерского сословія, сопровождавшимъ несостоятельнаго джентльмена, освобожденнаго изъ суда, былъ принятъ ими со всѣми признаками искренняго радушія, какого могъ заслуживать единственный сынъ и наслѣдникъ м-ра Уэллера. Они пригласили его принять участіе въ ихъ пиршествѣ, и Самуэль съ великой охотой послѣдовалъ за ними въ общую залу трактира.

Веселость этихъ джентльменовъ имѣетъ обыкновенно спокойный и серьезный характеръ; но по поводу настоящаго радостнаго событія, каждый изъ нихъ, оставляя обычное глубокомысліе, рѣшился вести себя нараспашку, предаваясь, безъ всякаго ограниченія, душевному разгулу. Пиршество началось громогласными и торжественными тостами въ честь главнаго комиссіонера въ коммерческомъ судѣ,м-ра Соломона Пелля, удивившаго въ тотъ день извозчичью компанію своими эксцентрическими талантами по юридическому крючкотворству. Наконецъ, послѣ обильныхъ возліяній, одинъ пестролицый джентльменъ въ голубой шали сдѣлалъ предложеніе, чтобы кто-нибудь изъ почтенной компаніи пропѣлъ какую-нибудь пѣсню для общей потѣхи. На это отвѣчали единодушнымъ требованіемъ, чтобы пестролицый джентльменъ самъ принялъ на себя трудъ развеселить компанію вокальной музыкой, и когда тотъ отказался наотрѣзъ отъ этого неучтиваго требованія, послѣдовалъ разговоръ весьма шумный и крупный, воспламенившій извозчичьи сердца.

– Господа! – сказалъ президентъ пиршества, владѣлецъ многихъ кабріолетовъ и каретъ, – вмѣсто того, чтобы разстраивать общую дружбу, не лучше-ли попросить намъ м-ра Самуэля Уэллера сдѣлать одолженіе всей компаніи?

Единодушный говоръ одобренія утвердилъ предложеніе президента.

– Право, господа, я не привыкъ пѣтъ въ большой компаніи безъ аккомпанемента, – сказалъ Самуэль, – но ужъ если вы требуете и приказываете, мое горло будетъ къ вашимъ услугамъ. Просимъ прислушать.

И послѣ этого предисловія Самуэль, постепенно возвышая голосъ, затянулъ странный романсъ о томъ, какъ нѣкогда разбойникъ Торпинъ, герой народныхъ англійскихъ преданій, остановилъ на большой дорогѣ карету одного епископа, какъ завладѣлъ его кошелькомъ и какъ, наконецъ, всадилъ пулю въ лобъ неосторожному кучеру, который, спасаясь отъ разбойника, погналъ своихъ лошадей въ галопъ. Пѣсня отзывалась съ большимъ неуваженіемъ объ этомъ возницѣ.

– Утверждаю, господа, что здѣсь скрывается личная обида кучерскому сословію, – сказалъ пестролицый джентльменъ, прерывая Самуэля на послѣдней строфѣ. – Я хочу знать, какъ звали этого кучера.

– Имя его осталось въ неизвѣстности для потомства, – отвѣчалъ Самуэль, – въ его карманѣ не отыскалось визитной карточки.

– A я утверждаю, что такого кучера никогда не было и не могло быть на свѣтѣ и что эта пѣсня клевета на нашего брата! – возразилъ пестролицый джентльменъ.

Это мнѣніе, нашедшее отголосокъ во всей компаніи, произвело сильный и жаркій споръ, который, къ счастью, окончился безъ дальнѣйшихъ послѣдствій прибытіемъ м-ра Уэллера и м-ра Пелля.

– Все обстоитъ благополучно, Самми, – сказалъ м-ръ Уэллеръ.

– Констэбль будетъ здѣсь въ четыре часа, – сказалъ м-ръ Пелль. – Этимъ временемъ, надѣюсь, вы не убѣжите, сэръ, – э? Ха, ха, ха!

– Подожду, авось къ той порѣ умилостивится мой родитель, – отвѣчалъ Самуэль.

– Ну, нѣтъ, отъ меня ужъ нечего ждать никакой пощады, – сказалъ м-ръ Уэллерь старшій, – я не потатчикъ расточительному сыну.

– Взмилуйся, старичина: впередъ не буду.

– Ни-ни, ни подъ какимъ видомъ! – отвѣчалъ неумолимый кредиторъ.

– Дай отсрочку хоть мѣсяца на два: заплачу съ процентами, – продолжалъ Самуэль.

– Не нужно мнѣ никакихъ процентовъ, – отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ старшій, – сейчасъ денежки на столъ или пропадешь въ тюрьмѣ ни за грошъ.

– Ха, ха, ха! – залился Соломонъ Пелль, продолжавшій за круглымъ столомъ высчитывать судебныя издержки въ пользу своего кармана. – Вотъ это потѣха, такъ потѣха! Хорошенько его, старикъ, хорошенько! Проучить молодца не мѣшаетъ. Веніаминъ, запишите это, – съ улыбкой заключилъ м-ръ Пелль, обращая вниманіе м-ра Уэллера на итогъ вычисленной суммы.

– Благодарю васъ, сэръ, благодарю, – сказалъ стряпчій, принимая изъ рукъ м-ра Уэллера нѣсколько запачканныхъ ассигнацій. – Три фунта и десять шиллинговъ, и еще одинъ фунтъ да десять – итого пять фунтовъ. Премного вамъ обязанъ, м-ръ Уэллеръ. Сынъ вашъ прекраснѣйшій молодой человѣкъ, и такія черты въ его характерѣ достойны всякой похвалы, – заключилъ м-ръ Пелль, завязывая свой судейскій портфель и укладывая ассигнаціи въ бумажникъ.

Передъ появленіемъ констэбля Самуэль пріобрѣлъ такое благорасположеніе во всей честной компаніи, что всѣ единодушно и единогласно вызвались сопровождать его до воротъ Флита. Въ назначенную минуту истецъ и отвѣтчикъ пошли рука объ руку; впереди ихъ – констэбль, a восемь дюжихъ кучеровъ замкнули ихъ въ арьергардѣ. На перепутьи вся компанія остановилась на нѣсколько времени въ кофейной адвокатскаго суда, и потомъ, когда окончательно выполнены были всѣ судебныя формы, процессія тѣмъ же порядкомъ продолжала свой путь.

Въ улицѣ, гдѣ стояла тюрьма, произошла небольшая сумятица по поводу упорнаго намѣренія восьмерыхъ джентльменовъ идти рядомъ съ м-ромъ Самуэлемъ, и тутъ же принуждены были оставить пестролицаго джентльмена, вступившаго въ боксерское состязаніе съ разносчикомъ афишъ. За исключеніемъ этихъ мелкихъ приключеній, шествіе совершилось благополучно. Передъ воротами Флита вся компанія дружески разсталась съ арестантомъ.

Переданный такимъ образомъ на руки темничныхъ стражей, къ неимовѣрному изумленію Рокера и даже флегматическаго Недди, м-ръ Уэллеръ младшій, по совершеніи обычныхъ церемоній въ тюремной конторѣ, отправился прямо къ своему господину и постучался въ двери его комнаты.

– Войдите! – откликнулся м-ръ Пикквикъ.

Самуэль вошелъ, снялъ шляпу и улыбнулся.

– Ахъ, это вы, мой другъ! – воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, очевидно обрадованный прибытіемъ своего скромнаго друга. – Добрый товарищъ, я не имѣлъ намѣренія нанести оскорбленіе вашей деликатности вчерашнимъ разговоромъ. Кладите шляпу, Самуэль: я объясню вамъ подробнѣе свои намѣренія.

– Нельзя-ли послѣ, сэръ?

– Какъ послѣ? Отчего же не теперь? – спросилъ м-ръ Пикквикъ.

– Теперь оно, знаете, не совсѣмъ удобно, сэръ.

– Почему же?

– Потому что… – проговорилъ Самуэль, запинаясь.

– Да что съ вами? – воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, встревоженный нѣсколько застѣнчивостью своего слуги, – объяснитесь скорѣе.

– Вотъ видите, сэръ, – отвѣчалъ Самуэль, – мнѣ тутъ надобно исправить кой-какія дѣлишки.

– Это что еще? Какія y васъ могутъ быть дѣла въ тюремномъ замкѣ?

– Да такъ… особеннаго ничего нѣтъ, сэръ.

– А! Ничего нѣтъ особеннаго? Въ такомъ случаѣ, вы можете меня выслушать, Самуэль.

– Нѣтъ, ужъ не лучше ли, сэръ, когда-нибудь въ другой разъ… на досугѣ.

Озадаченный м-ръ Пикквикъ раскрылъ глаза, но не сказалъ ничего.

– Дѣло въ томъ, сэръ… – началъ Самуэль.

– Ну?

– Мнѣ вотъ, сэръ, не мѣшаетъ напередъ похлопотать насчетъ своей койки, прежде чѣмъ примусь я здѣсь за какую-нибудь работу.

– О какой это койкѣ говорите вы? – вскричалъ м-ръ Пикквикъ съ величайшимъ изумленіемъ.

– О собственной своей, сэръ, – отвѣчалъ Самуэль, – я арестантъ. Меня заключили сюда за долги, по закону и судебной формѣ.

– За долги! – воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, опрокидываясь на спинку креселъ.

– Да, сэръ, за долги, – отвѣчалъ Самуэль, – и ужъ мнѣ не вырваться отсюда до тѣхъ поръ, пока вы сами не изволите выйти.

– Ахъ, Боже мой! Что все это значитъ?

– Вещь очень простая, сэръ, – если бы, чего Боже сохрани, пришлось мнѣ просидѣть съ вами лѣтъ сорокъ сряду, такъ я быль бы очень радъ и веселъ во все это время. Флитъ, такъ Флитъ, Ньюгэтъ, такъ Ньюгэтъ – по мнѣ все равно. Теперь вы, сэръ, завладѣли моей тайной, и, стало-быть, – не стоитъ толковать объ этомъ.

Съ этими словами, произнесенными съ великимъ эффектомъ и выразительностью, м-ръ Уэллеръ бросилъ свою шляпу на полъ и, скрестивъ руки на груди, устремилъ пристальный взглядъ на лицо своего господина.

Глава XLIV. Мелкія приключенія тюремной жизни и таинственное поведеніе мистера Винкеля, со включеніемъ нѣкоторыхъ подробностей объ арестантѣ изъ сиротскаго суда

М-ръ Пикквикъ, растроганный до безконечной степени удивительною привязанностью своего вѣрнаго слуги, не обнаружилъ ни малѣйшаго гнѣва или неудовольствія по поводу безразсудной торопливости, съ какою Самуэль заключилъ себя въ долговую тюрьму на безсрочное время. Ему только слишкомъ хотѣлось узнать имя безсовѣстнаго кредитора, не оказавшаго молодому человѣку никакой пощады; но относительно этого пункта, м-ръ Уэллеръ рѣшился хранить глубочайшее и упорное молчаніе.

– И стоитъ-ли вамъ, сэръ, разспрашивать объ этомъ? – сказалъ м-ръ Уэллеръ. – Кредиторъ мой – человѣкъ безъ души, безъ сердца, ростовщикъ и такой ужасный скряга, что готовъ, при случаѣ, повѣситься за какую-нибудь копейку. Его ничѣмъ нельзя усовѣстить.

– Но послушайте, Самуэль, – возразилъ м-ръ Пикквикъ, – это вѣдь такая ничтожная сумма, что уплатить ее ничего бы не стоило. И притомъ, рѣшаясь здѣсь оставаться со мною, вы должны были припомнить, что я могъ бы употребить васъ съ большею пользою, если бы вамъ можно было выходить въ городъ, когда вздумается.

– Очень вамъ благодаренъ, сэръ, – отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ съ важностью, – но мнѣ казалось, что ужъ лучше бы этого не дѣлать.

– Не дѣлать – чего, Самуэль?

– Не унижаться передъ этимъ безсовѣстнымъ кредиторомъ.

– Да тутъ не было бы никакого униженія, если бы вы просто заплатили ему свой долгъ.

– Прошу извинить, сэръ, – отвѣчалъ Самуэль, – это было бы съ моей стороны большимъ одолженіемъ и милостью, a безпардонный ростовщикъ не заслуживаетъ ни милости, ни одолженія. Нѣтъ, ужъ что сдѣлано, то сдѣлано, и вы, сэръ, не извольте безпокоиться изъ-за такихъ пустяковъ.

Здѣсь м-ръ Пикквикъ, волнуемый разными недоумѣніями, началъ слегка потирать кончикъ своего носа, и на этомъ основаніи м-ръ Уэллерь счелъ приличнымъ свести свою рѣчь на другіе предметы.

– Я поступилъ въ этомъ случаѣ по правилу, сэръ, такъ какъ и вы, я думаю, поступаете всегда по извѣстнымъ правиламъ, – замѣтилъ Самуэль, – a это приводитъ мнѣ на память одного джентльмена, который изъ за правила лишилъ себя жизни. Вѣдь объ этомъ, я полагаю, вы слышали, сэръ?

Предложивъ этотъ вопросъ, Самуэль пріостановился и посмотрѣлъ изподлобья на своего господина.

– Нѣтъ, вы попадаете не всегда въ цѣль, Самуэль, – сказалъ м-ръ Пикквикъ, стараясь улыбнуться наперекоръ своему внутреннему безпокойству, – слава джентльмена, о которомъ говорите вы, еще не достигала до моихъ ушей.

– Неужели! – воскликнулъ м-ръ Уэллеръ, – вы изумляете меня, сэръ, потому что этотъ джентльменъ былъ человѣкъ извѣстный, и служилъ въ одной изъ правительственныхъ конторъ.

– Право?

– Увѣряю васъ, сэръ, и если сказать правду, сэръ, это былъ презабавный джентльменъ! – сказалъ м-ръ Уэллеръ. Наблюдая чистоту и опрятность, онъ, какъ скоро на дворѣ стояла скверная погода, надѣвалъ всегда резиновыя калоши съ пожарное ведро величиною, и всѣ его рубашки сшиты были изъ заячьей шкуры. Онъ копилъ деньги по правилу, каждый день перемѣнялъ бѣлье тоже по правилу, никогда не говорилъ со своими родственниками изъ опасенія, чтобы не попросили y него денегъ взаймы, и въ то же время, сэръ, это былъ прелюбезнѣйшій джентльменъ. Онъ стригся два раза въ мѣсяцъ по принятому правилу и, ради экономическихъ разсчетовъ, заключилъ съ портнымъ контрактъ, чтобы тотъ каждогодно доставлялъ ему по три фрака и бралъ назадъ его старое платье. Любя во всемъ аккуратность, онъ обѣдалъ каждый день въ одномъ и томъ же мѣстѣ, гдѣ заплатите только одинъ шиллингъ и девять пенсовъ и ужъ рѣжьте говядины, сколько душѣ угодно. И аппетитъ его быль такого рода, что трактирщикъ, бывало, со слезами разсказывалъ, какъ онъ обжирался всякихъ, этакъ, трюфелей, рюфлей и свинтюфлей, не говоря уже о томъ, что, въ зимнюю пору, усаживаясь послѣ обѣда y камина, съ кочергой въ рукахъ, онъ переводилъ углей по крайней мѣрѣ на четыре съ половиною пенса за одинъ присѣстъ. A какъ любилъ онъ читать журналы и газеты! Бывало, только что входитъ въ двери, и ужъ кричитъ трактирному мальчишкѣ: – "Подать мнѣ "Morning Post", когда дочитаетъ его джентльменъ! да посмотрите, Томъ, не свободенъ-ли «Times». Дайте мнѣ заглянуть въ "Morning Herald", когда будетъ готовъ, да не забудьте похлопотать насчетъ «Chronicle». Теперь, покамѣстъ, принесите мнѣ «Advertiser»: слышите?" – И затѣмъ, усаживаясь на стулъ, онъ не сводилъ глазъ съ часовъ. За четверть минуты передъ тѣмъ, какъ разносчикъ долженъ былъ явиться съ вечернимъ листкомъ, онъ выбѣгалъ къ нему навстрѣчу и, вооружившись этой газетой, принимался читать ее съ такимъ неослабнымъ усердіемъ, что приводилъ въ отчаяніе всѣхъ другихъ посѣтителей трактира, и особенно одного горячаго старичка, который, говорятъ, уже не разъ собирался проучить его, да и проучилъ бы, если бы слуга не смотрѣлъ за нимъ во всѣ глаза. Такъ вотъ, сэръ, сидѣлъ онъ тутъ битыхъ три часа, занимая самое лучшее мѣсто, a потомъ, переходя черезъ улицу въ кофейную, выпивалъ чашку кофе и съѣдалъ четыре масляныхъ лепешки. Послѣ этого онъ благополучно отправился домой въ Кенсингтонъ и ложился спать. Однажды онъ захворалъ и послалъ за докторомъ. Докторъ пріѣзжаетъ въ зеленой коляскѣ съ робинсоновскими подножками, устроенными, какъ вы знаете, такимъ манеромъ, что можно изъ экипажа выйти и опять войти, не безпокоя кучера на козлахъ. A это было теперь тѣмъ болѣе кстати, что y кучера камзоль-то былъ ливрейный, a панталоны просто изъ сермяги, неизвѣстной моды и покроя, чего, разумѣется, никто не могъ замѣтить, когда онъ спокойно сидѣлъ себѣ на козлахъ. – "Что съ вами?" говоритъ докторъ. – "Очень нездоровъ", говоритъ паціентъ. – "Что вы кушали въ послѣднее время?" говоритъ докторъ. – "Жареную телятину", говоритъ паціентъ. – "Еще что?" говоритъ докторъ. – "Еще масляныя лепешки", говоритъ паціентъ. – "Такъ оно и есть", говоритъ докторъ, – "я пришлю къ вамъ коробочку пилюль, и вы ужъ больше не кушайте ихъ". – "Чего – ихъ? пилюль, то-есть?" говоритъ больной. – "Нѣтъ, лепешекъ", говоритъ докторъ. – "Какъ?" говоритъ паціентъ, привскакивая на своей постели, – "я вотъ ужъ пятнадцать лѣтъ каждый вечеръ съѣдаю по четыре лепешки, и это заведено y меня по правилу". – "Ну, такъ теперь я прошу васъ отказаться, на время, отъ этого кушанья по правилу", говоритъ докторъ. – "Лепешки, сэръ, здоровая пища", говоритъ паціентъ. – "Нѣтъ, сэръ, лепешки – вредная пища", говоритъ докторъ. – "Но вѣдь онѣ такъ дешевы, что за ничтожную сумму набиваешь ими полный желудокъ", говоритъ паціентъ. – "Но вамъ онѣ обойдутся слишкомъ дорого", говоритъ докторъ, – " вы не должны кушать ихъ даже въ томъ случаѣ, когда бы самимъ вамъ предложили за это цѣлую кучу золота и серебра. Съѣдая по четыре лепешки въ сутки, вы подвергаетесь опасности умереть не дальше, какъ черезъ полгода". – Паціентъ пристально смотритъ ему въ глаза, думаетъ, да подумываетъ, a потомъ и говоритъ: – "Увѣрены-ли вы въ этомъ, сэръ?" – "Я готовъ отвѣчать за это своей докторской славой и честнымъ именемъ благороднаго человѣка", говоритъ докторъ. – "Очень хорошо, сэръ", говоритъ паціентъ, – "а сколько надобно съѣсть лепешекъ, чтобы умереть въ тотъ же день?" – "Не знаю", говоритъ докторъ. – "Довольно-ли купить ихъ на полкроны?" говоритъ паціентъ. – "Довольно, я полагаю", говоритъ докторъ. – "А если купить ихъ на три шиллинга?" говоритъ паціентъ. – "Въ такомъ случаѣ непремѣнно умрете", говоритъ докторъ. – "Вы ручаетесь?" говоритъ паціентъ. – «Ручаюсь», говоритъ докторъ. – "Очень хорошо", говоритъ паціентъ, – "спокойной вамъ ночи, сэръ". Поутру на другой день онъ всталъ, развелъ огонь въ комнатѣ, заказалъ на три шиллинга лепешекъ, поджарилъ ихъ, съѣлъ всѣ до одной, взялъ пистолетъ и – застрѣлился.

– Зачѣмъ? – спросилъ вдругъ м-ръ Пикквикъ совершенно озадаченный непредвидѣннымъ окончаніемъ этой трагической исторіи.

– Какъ зачѣмъ? – отвѣчалъ Самуэль. – Онъ доказалъ этимъ справедливость своего правила, что масляныя лепешки – здоровая пища, и притомъ, дѣйствуя всегда по правилу, онъ ни для кого не хотѣлъ измѣнить своего образа жизни.

Анекдотами и разсказами въ этомъ родѣ м-ръ Уэллеръ забавлялъ своего господина до поздняго часа ночи. Испросивъ позволеніе м-ра Пикквика, Самуэль нанялъ, для собственнаго помѣщенія, особый уголъ въ одной изъ комнатъ пятаго этажа, y лысаго сапожника, который за еженедѣльную плату согласился раздѣлить съ нимъ свое убогое жилище. Сюда м-ръ Уэллерь перенесъ свой матрацъ и койку, взятую напрокатъ y м-ра Рокера. Въ первую же ночь онъ водворился здѣсь, какъ y себя дома, и смотря на его спокойную физіономію, можно было подумать, что онъ родился и выросъ въ этихъ четырехъ стѣнахъ.

– Вы этакъ всегда покуриваете трубку, когда лежите въ постели, старый пѣтухъ? – спросилъ м-ръ Уэллеръ своего хозяина, когда оба они отправились на сонъ грядущій.

– Всегда, молодой селезень, – отвѣчалъ сапожникъ.

– Не можете-ли вы разъяснить мнѣ, почтенный, зачѣмъ вы устроили свою постель подъ этимъ досчатымъ столомъ? – спросилъ м-ръ Уэллеръ.

– A затѣмъ, что я привыкъ спать между четырьмя столбами, прежде чѣмъ переселился на эту квартиру, – отвѣчалъ сапожникъ. – Здѣсь я нахожу, что четыре ноги стола могутъ съ нѣкоторымъ удобствомъ замѣнять кроватные столбы.

– Вы, я вижу, человѣкъ съ характеромъ, почтеннѣйшій, – замѣтилъ м-ръ Уэллеръ.

– Спасибо за ласку, любезнѣйшій, – отвѣчалъ сапожникъ.

Въ продолженіе этого разговора м-ръ Уэллеръ распростертъ былъ на матрацѣ въ одномъ углу комнаты, тогда какъ хозяинъ его лежалъ на противоположномъ концѣ. Комната освѣщалась ночникомъ и сапожниковой трубкой, которая, подъ столомъ, имѣла видъ пылающаго угля. Разговоръ этотъ, при всей краткости, сильно предрасположилъ м-ра Уэллера въ пользу его хозяина: онъ приподнялъ голову, облокотился на руку и принялся тщательно осматривать физіономію лысаго джентльмена, на котораго до этой поры ему удалось взглянуть только мимоходомъ.

Это быль мужчина съ желтымъ, гемороидальнымъ цвѣтомъ лица, какой обыкновенно бываетъ y мастеровъ сапожнаго ремесла, и борода его, какъ y всѣхъ сапожниковъ, имѣла подобіе щетины. Лицо его представляло весьма странную, крючкообразную фигуру, украшенную двумя глазами, которые, вѣроятно, осмысливались встарину выраженіемъ радости и веселья, потому что даже теперь въ нихъ отражался какой-то добродушный блескъ. Ему было лѣтъ подъ шестьдесятъ, и Богу одному извѣстно, на сколько годовъ онъ состарѣлся въ тюрьмѣ. Ростомъ былъ онъ очень малъ, сколько, по крайней мѣрѣ позволяла судить объ этомъ его скорченная поза подъ столомъ. Во рту торчалъ y него коротенькій красный чубукъ: онъ курилъ и самодовольно посматривалъ на ночникъ. Можно было подумать, что онъ находился въ состояніи самаго завиднаго покоя.

– Давно вы здѣсь, старый ястребъ? – спросилъ Самуэль, прерывая молчаніе, продолжавшееся нѣсколько минутъ.

– Двѣнадцать лѣтъ, – отвѣчалъ сапожникъ, закусывая конецъ чубука.– A за что, вы думаете, посадили меня?

– За долги, вѣрно?

– Нѣтъ, любезнѣйшій, я въ жизнь никому не былъ долженъ ни одного фартинга.

– За что же?

– Угадайте сами.

– Ну, можетъ быть, вы вздумали строиться и разорились на спекуляціяхъ?

– Нѣтъ, не отгадали.

– Такъ неужели за какой-нибудь уголовный проступокъ? Этого быть не можетъ: вы смотрите такимъ добрякомъ.

– Вотъ въ томъ-то и дѣло, молодой человѣкъ, что вамъ не разгадать этой загадки до сѣдыхъ волосъ, – сказалъ сапожникъ, вытряхивая пепелъ изъ трубки и вновь набивая ее табакомъ. – Меня запрятали сюда за то, что одному человѣку пришло въ голову сдѣлать меня наслѣдникомъ частицы благопріобрѣтеннаго имъ имущества. Наслѣдственныя деньги сгубили меня, молодой человѣкъ.

– Мудрено что-то, старина, и ужъ чуть-ли вы не отливаете пули на мой счетъ, – возразилъ Самуэль. – Я бы очень желалъ, чтобъ какой-нибудь богачъ устроилъ этимъ способомъ мою погибель.

– Вы не вѣрите мнѣ, общипанный селезень, – сказалъ сапожникъ, спокойно покуривая трубку, – на вашемъ мѣстѣ и я бы не повѣрилъ; но въ томъ-то и штука, что я говорю чистѣйшую правду.

– Какъ же это случилось? – спросилъ Самуэль, готовый наполовину повѣрить дѣйствительности этого непостижимаго факта.

– Да вотъ какъ, – отвѣчалъ словоохотливый собесѣдникъ: – жилъ былъ старый джентльменъ, на котораго я работалъ нѣсколько лѣтъ и съ которымъ породнился черезъ женитьбу на одной изъ его бѣдныхъ родственницъ, – она умерла теперь, къ моему благополучію. Этотъ мой родственникъ захворалъ да и отправился.

– Куда? – спросилъ Самуэль, начинавшій уже чувствовать непреодолимую дремоту послѣ многосложныхъ событій этого дня.

– На тотъ свѣтъ отправился; но куда именно, не могу доложить, – отвѣчалъ сапожникъ, выпуская дымъ изо рта и черезъ носъ.

– A! Такъ вотъ что! – сказалъ Самуэль. – Ну?

– Ну, вотъ онъ и оставилъ послѣ себя пять тысячъ фунтовъ, – продолжалъ сапожникъ.

– Это очень хорошо, – замѣтилъ Самуэль.

– Одна тысяча пришлась на мою долю, такъ-какъ я женатъ былъ на его родственницѣ.

– Прекрасно, – пробормоталъ м-ръ Уэллерь.

– Окруженный цѣлой толпой племянниковъ и племянницъ, онъ зналъ, что они непремѣнно перессорятся послѣ его смерти изъ-за этого имѣнія.

– Это уже какъ водится, – замѣтилъ Самуэль.

– Поэтому онъ дѣлаетъ меня душеприказчикомъ, – продолжалъ старикъ, раскуривая новую трубку, – и оставляетъ мнѣ все имущество по конфиденціи, дабы я раздѣлилъ его сообразно требованію завѣщанія.

– Что это значитъ – по конфиденціи? – спросилъ Самуэль.

– Это ужъ такъ выражаются по закону, – отвѣчалъ сапожникъ.

– Темновато выражается законъ, и отъ этого, должно быть, вышла бѣда. Однакожъ, продолжайте.

– И вотъ, сударь мой, когда я только-что хотѣлъ было приняться за исполненіе этого завѣщанія, племянницы и племянники, всѣ до одной души, поголовно ополчились на меня и устроили caveat {Юридическій терминъ, взятый буквально съ латинскаго языка. Такъ называется апелляція, поданная въ судъ для пріостановленія и пересмотра дѣлъ, произведенныхъ по наслѣдству. Прим. перев.}.

– Это что значитъ?

– Законный инструментъ, которымъ хотятъ сказать, кому слѣдуетъ: – "не двигайся съ мѣста".

– Хорошій инструментъ. Ну?

– Но вотъ, сударь мой, ополчившись противъ меня, они всѣ также перегрызлись между собою и принуждены были взять caveat обратно изъ суда, a я заплатилъ за всѣ издержки по этому дѣлу. Лишь только я расплатился, какъ одному племяннику опять пришло въ голову подать просьбу, чтобъ высокопочтенные судьи занялись пересмотромъ этого завѣщанія. Дѣло закипѣло снова, въ судейской конторѣ исписали шесть стопъ бумаги, и одинъ старый глухой джентльменъ настрочилъ резолюцію въ такомъ тонѣ: – "поелику завѣщатель былъ, очевидно, не въ своемъ умѣ, когда подписывалъ свою духовную, то вышеозначенный мастеръ сапожнаго цеха присуждается симъ отказаться отъ своей доли наслѣдства, возвративъ оную законнымъ наслѣдникамъ, и равномѣрно обязуется, безъ всякаго замедленія, уплатить суду всѣ юридическія потери и убытки по текущему дѣлу". – Я подалъ апелляцію, и по моей просьбѣ дѣло перешло на разсмотрѣніе къ тремъ или четыремъ джентльменамъ, которые уже слышали о немъ подробно въ другомъ судѣ, гдѣ они считаются адвокатами сверхъ комплекта, – съ тою только разницею, что тамъ называютъ ихъ докторами, a въ этомъ другомъ судѣ – делегатами. И вотъ эти господа, по чистой совѣсти, утвердили и укрѣпили во всей силѣ резолюцію глухого стараго джентльмена. Послѣ того я перенесъ весь этотъ процессъ въ высшій сиротскій судъ и вотъ въ немъ-то и купаюсь до сихъ поръ и, какъ надо полагать, буду купаться до скончанія жизни. Адвокаты мои уже давно вытянули изъ моего кармана законную тысячу фунтовъ наслѣдства, и я посаженъ въ тюрьму на томъ основаніи, что не доплатилъ сотни фунтовъ судебныхъ проторей и убытковъ. Нѣкоторые джентльмены совѣтовали мнѣ подать жалобу въ парламентъ, и я бы не прочь отъ этого, да только имъ, видишь ты, недосужно навѣщать меня въ этомъ мѣстѣ, a мнѣ тоже неудобно было путешествовать къ нимъ. Длинныя мои письма надоѣли имъ и прискучили мало-по-малу, и теперь ужъ они совсѣмъ забыли это каверзное дѣло. Вотъ и вся чистѣйшая истина, безъ преувеличеній и прикрасъ, какъ въ этомъ могли бы поручиться около пятидесяти особъ за стѣнами этого тюремнаго замка, въ которомъ, по всей вѣроятности, суждено мнѣ умереть.

Сапожникъ остановился, желая удостовѣриться въ произведенномъ впечатлѣніи; но Самуэль въ эту минуту уже спалъ и было очевидно, что конецъ исторіи не достигнулъ до его ушей. Арестантъ испустилъ глубокій вздохъ, вытряхнулъ пепелъ изъ трубки, завернулся въ одѣяло, и скоро отрадный сонъ сомкнулъ его глаза.

Поутру, на другой день, м-ръ Пикквикъ сидѣлъ одинъ въ своей комнатѣ за чашкой чаю, между тѣмъ какъ Самуэль Уэллеръ, въ комнатѣ башмачника ваксилъ господскіе сапоги и чистилъ платье. Въ это время кто-то постучался въ дверь, и прежде, чѣмъ м-ръ Пикквикъ успѣлъ произнести: – "войдите!" за порогомъ его жилища показалась косматая голова и грязная бархатная фуражка, въ которыхъ великій человѣкъ немедленно угадалъ личную собственность м-ра Смангля.