Текст книги "Замогильные записки Пикквикского клуба"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 66 страниц)

"Думали? – Зачѣмъ имъ думать? Какая нужда всѣмъ этимъ господамъ, что сестра ихъ связала свою судьбу съ сумасшедшимъ мужемъ? Что значило для нихъ счастье сестры, противопоставленное золоту ея супруга? Что могло значить легкое перо, бросаемое на воздухъ моей рукой, въ сравненіи съ золотою цѣпью, которая украшаетъ мое тѣло?

"Въ одномъ только я ошибся жестоко, несмотря на всю свою хитрость. Бываютъ иногда минуты умственнаго омраченія даже съ тѣми, которые, какъ я, лишены своего природнаго разсудка. Голова моя была въ чаду, и я стремглавъ низринулся въ разставленныя сѣти. Не будь я сумасшедшій, я бы, вѣроятно, понялъ и догадался въ свое время, что молодая дѣвушка – будь это въ ея власти – согласилась бы скорѣе закупорить себя въ свинцовомъ гробѣ, чѣмъ перешагнуть за порогъ моихъ мраморныхъ палатъ съ титуломъ невѣсты богача. Поздно узналъ я, что сердце ея уже издавна посвящено было плѣнительнымъ формамъ розоваго юноши съ черными глазами: – разъ она произнесла его имя въ тревожномъ снѣ, убаюканная зловѣщей мечтой. Узналъ я, что ее съ намѣреніемъ принесли въ жертву, чтобы доставить кусокъ хлѣба гордымъ братьямъ и старому отцу.

"Теперь я не могу помнить лицъ, очертаній и фигуръ; но я знаю, молодая дѣвушка слыла красавицей и вполнѣ заслуживала эту славу. Она прелестна, я это знаю. Въ свѣтлыя лунныя ночи, когда все покойно вокругъ и я пробуждаюсь отъ своего сна, я вижу, какъ въ углу этой самой кельи стоитъ, безъ словъ и безъ движенія, легкая прозрачная фигура съ длинными черными волосами, волнующимися на ея спинѣ отъ колыханій неземного вѣтра, и съ блестящими глазами, которые пристально смотрятъ на меня, не мигая и не смыкаясь ни на одно мгновеніе. Уфъ! кровь стынетъ въ моемъ сердцѣ, когда я пишу эти строки, – ея это форма, ея видъ и осанка. Лицо ея блѣдно, глаза блестятъ какимъ-то свѣтомъ, но я помню и знаю, что всѣ эти черты принадлежали ей. Фигура не двигается никогда, не морщитъ своего чела, не хмуритъ бровей и не дѣлаетъ гримасъ, какъ другіе призраки, наполняющіе эту келью; но она страшнѣе для моихъ глазъ, чѣмъ всѣ эти духи, терзавшіе меня въ давно-истекшіе годы. Изъ могилы вышла она, и свѣжее дыханіе смерти на ея челѣ.

"Цѣлый годъ почти наблюдалъ я, какъ лицо ея блѣднѣло со дня на день; цѣлый годъ почти я видалъ, какъ слезы текли по ея печальнымъ щекамъ безъ всякой видимой причины. Наконецъ, я все узналъ. Она не любила меня никогда – этого я отнюдь не подозрѣвалъ: она презирала мое богатство, ненавидѣла блескъ и пышность, среди которой жила – этого я никакъ не ожидалъ. Она любила другого. Объ этомъ я никогда и не думалъ. Странныя чувства забились въ моей груди, и мысли, одна другой мрачнѣе и страшнѣе, вихремъ закружились въ моемъ размягченномъ мозгу. Я далекъ былъ отъ того, чтобы ненавидѣть ее, хотя ненависть къ предмету ея любви съ дикимъ буйствомъ заклокотала въ моемъ сердцѣ. Я жалѣлъ о злосчастной жизни, на которую обрекъ ее холодный эгоизмъ безчувственной родни. Я зналъ, что бѣдственные часы ея жизни сочтены неумолимой судьбой, но меня мучила мысль, что ранѣе своей смерти она, быть можетъ, произведетъ на свѣтъ злосчастное существо, осужденное, подобно мнѣ, выносить страданія наслѣдственнаго умопомѣшательства… и я рѣшился убить ее.

"Нѣсколько недѣль я раздумывалъ, какому роду смерти отдать предпочтеніе. – Сперва я подумалъ объ отравѣ; потомъ мнѣ пришла мысль утопить мою жертву; наконецъ, я остановился на огнѣ. Нашъ громадный домъ объятъ пламенемъ, a жена сумасшедшаго превратилась въ уголь и золу, – какая поразительная картина! Я долго лелѣялъ эту мысль и хохоталъ до упаду, представляя себѣ, какъ разумные люди станутъ относиться къ этой штукѣ, ничего въ ней не понимая, и какъ ловко они будутъ проведены хитростью сумасшедшаго! Однакожъ, по зрѣломъ размышленіи, я нашелъ, что огонь непригоденъ для моей цѣли. Бритва заняла все мое вниманіе. О! какое наслажденіе испытывалъ я день за днемъ, натачивая ее и представляя въ своемъ воображеніи тотъ рубецъ, какой будетъ сдѣланъ ею на шеѣ моей жены.

"Наконецъ, явились ко мнѣ старыя чудовища, которыя и прежде руководили моими дѣйствіями, и на разные голоса прошептали, что пришла пора дѣйствовать, и положили мнѣ въ руку открытую бритву, Я крѣпко сжалъ ее, быстро вскочилъ съ постели и наклонился надъ своей спящей женой. Ея лицо было прикрыто рукой; я осторожно отодвинулъ руку, и она упала на грудь несчастной женщины. Видимо, жена моя плакала недавно, потому что на щекахъ ея еще оставались незасохшія капли слезъ. Ея блѣдное лицо было кротко и спокойно и въ то время, какъ я смотрѣлъ на него, оно озарялось нѣжной улыбкой. Я осторожно положилъ руку на плечо. Она вздрогнула, но еще во снѣ. Я наклонился ниже… Она вскрикнула и пробудилась.

"Одно движеніе моей руки – и звукъ навсегда бы замеръ въ ея груди. Но я испугался и отступилъ шагъ назадъ. Ея глаза пристально смотрѣли на меня, и не знаю, отчего это случилось, но только ея взглядъ производилъ во мнѣ чувство трепета и смятенія. Она поднялась съ кровати. Я задрожалъ, бритва была y меня въ рукѣ, но я не могъ пошевелиться. Она стала медленно отступать къ двери, продолжая смотрѣть на меня своимъ спокойнымъ, пристальнымъ взглядомъ. Приблизившись къ двери, она обернулась. Очарованіе исчезло. Я подскочилъ впередъ и схватилъ ея за руку. Она вскрикнула разъ и другой и упала на полъ.

"Теперь я мотъ убить ее безъ всякаго сопротивленія, но въ домѣ уже была произведена тревога. Я услышалъ стукъ шаговъ на ступеняхъ лѣстницы. Я вложилъ бритву въ футляръ, отперъ дверь на лѣстницу и громко позвалъ на помощь.

"Пришли люди, подняли ее и положили на кровать. Цѣлые часы не приходила она въ себя, a когда пришла и къ ней воротилась способность говорить, она потеряла разсудокъ, стала дика и даже свирѣпа.

"Призвали докторовъ. Великіе люди подкатили къ моему подъѣзду на прекрасныхъ лошадяхъ, и жирные лакеи стояли на запяткахъ ихъ каретъ. Нѣсколько недѣль сряду бодрствовали они при постели моей больной жены. Открылся, наконецъ, между ними великій консиліумъ, и они совѣщались въ другой комнатѣ съ торжественною важностью, обращаясь другъ къ другу на таинственномъ нарѣчіи врачебнаго искусства. Послѣ консультаціи, одинъ изъ самыхъ знаменитыхъ эскулаповъ предсталъ передо мной съ глубокомысленнымъ лицомъ, отвелъ меня въ сторону, сдѣлалъ ученое вступленіе, сказалъ въ утѣшеніе и назиданіе нѣсколько краснорѣчивыхъ словъ, и объявилъ мнѣ, сумасшедшему, – что жена моя сошла съ ума. Онъ стоялъ со мною y открытаго окна, и его рука лежала на моемъ плечѣ. Стоило употребить весьма легкое усиліе, и премудрый эскулапъ полетѣлъ бы вверхъ ногами на кирпичный тротуаръ. Это была бы превосходнѣйшая штука! Но я глубоко таилъ въ своей груди завѣтную тайну, и эскулапъ остался невредимъ. Черезъ нѣсколько дней мнѣ было объявлено, что больную должно запереть въ какомъ-нибудь чуланѣ, подъ строгимъ надзоромъ опытной сидѣлки: сумасшедшій долженъ былъ озаботиться насчетъ ареста своей жены. Я удалился за городъ въ открытое поле, гдѣ никто не могъ меня слышать, и громко хохоталъ я, и дикій крикъ мой долго разносился по широкому раздолью.

"Она умерла на другой день. Почтенный старецъ съ сѣдыми волосами сопровождалъ на кладбище свою возлюбленную дщерь, и нѣжные братцы оросили горькими слезами безчувственное тѣло своей сестрицы.

"Духъ мой волновался, чувства били постоянную тревогу, и я предугадывалъ инстинктивно, что секретъ мой, рано или поздно, сдѣлается извѣстнымъ всему свѣту, что меня назовутъ ея убійцей. Я не могъ постоянно скрывать своей дикой радости и буйнаго разгула, клокотавшаго въ моей груди. Оставаясь одинъ въ своей комнатѣ, я прыгалъ, скакалъ, билъ въ ладоши, кувыркался, плясалъ, и дикій восторгъ мой раздавался иной разъ по всему дому. Когда я выходилъ со двора и видѣлъ на улицахъ шумныя толпы, когда сидѣлъ въ театрѣ, слышалъ звуки оркестра и смотрѣлъ на танцующихъ актеровъ, неистовая радость до того начинала бушевать въ моей груди, что я томился непреодолимымъ желаніемъ выпрыгнуть на сцену и разорвать на мелкіе куски весь этотъ народъ. Но, удерживая порывы своего восторга, я скрежеталъ зубами, топалъ ногой и крѣпко прижималъ острые ногти къ ладонямъ своихъ собственныхъ рукъ. Все шло хорошо, и никто еще не думалъ, не гадалъ, что я былъ сумасшедшій.

"Помню… это, однакожъ, послѣдняя вещь, которую я еще могу хранить въ своей памяти: дѣйствительность въ моемъ мозгу перемѣшивается теперь на половину съ фантастическими грезами, да и нѣтъ y меня времени отдѣлять перепутанныя идеи одну отъ другой. – Помню, какъ, наконецъ, меня вывели на свѣжую воду. Ха, ха, ха! Еще я вижу, какъ теперь, ихъ испуганные взоры, еще чувствую, какъ сжатый кулакъ мой бороздилъ ихъ блѣдныя щеки и какъ потомъ, съ быстротою вихря, я бросился впередъ, оставивъ ихъ оглашать безполезнымъ визгомъ и гвалтомъ пустое пространство. Сила гиганта объемлетъ меня, когда я думаю теперь объ этомъ послѣднемъ подвигѣ въ своей жизни между разумными людьми. Вотъ… вотъ какъ дребезжитъ, хруститъ, ломается и гнется эта желѣзная рѣшетка подъ моей могучей рукой. Я могъ бы искромсать ее, какъ гибкій сучокъ, если бы могъ видѣть опредѣленную цѣль для такого маневра; но здѣсь пропасть длинныхъ галлерей, запоровъ, дверей: трудно было пробить себѣ дорогу черезъ всѣ эти преграды Да еслибъ и пробилъ, на дворѣ, я знаю, пришлось бы наткнуться на желѣзныя ворота, всегда запертыя и задвинутыя огромнымъ желѣзнымъ болтомъ. Всѣмъ здѣсь извѣстно, что я былъ за человѣкъ.

"Ну да… такъ точно: я выѣзжалъ на какой-то спектакль. Было уже поздно, когда я воротился домой. Мнѣ сказали, что въ гостиной дожидается меня одинъ изъ трехъ братцевъ, желавшій, сказалъ онъ, переговорить со мною о какомъ-то важномъ дѣлѣ: я помню это хорошо. Этотъ человѣкъ, должно замѣтить, служилъ для меня предметомъ самой остервенѣлой ненависти, къ какой только способенъ сумасшедшій. Уже давно я собирался вонзить свои когти въ его надменную морду. Теперь мнѣ доложили, что онъ сидитъ и ждетъ меня для переговоровъ. Я быстро побѣжалъ наверхъ. Ему нужно было сказать мнѣ пару словъ. По данному знаку слуги удалились. Было поздно, и мы остались наединѣ, съ глазу на глазъ – первый разъ въ жизни.

"Я тщательно отворотилъ отъ него свои глаза, такъ какъ мнѣ было извѣстно, – и я гордился этимъ сознаніемъ, – что огонь бѣшенства изливался изъ нихъ яркимъ потокомъ. Мы сидѣли молча нѣсколько минутъ. Онъ первый началъ разговоръ. Странныя выходки съ моей стороны, говорилъ онъ, послѣдовавшія немедленно за смертью моей сестры, были нѣкоторымъ образомъ оскорбленіемъ священной ея памяти. Соображая различныя обстоятельства, ускользавшія прежде отъ его вниманія, онъ былъ теперь почти убѣжденъ, что я дурно обращался съ его сестрой. Поэтому онъ желалъ знать, справедливо ли онъ думалъ, что я злонамѣренно оскорбляю память несчастной покойницы и оказываю явное неуваженіе къ ея осиротѣлому семейству. Званіе, которое онъ носитъ, уполномочиваетъ его требовать отъ меня такихъ объясненій.

"Этотъ человѣкъ имѣлъ должность, красивую должность, купленную на мои деньги. Въ его головѣ прежде всего родился и созрѣлъ остроумный планъ – заманить меня въ западню и овладѣть моимъ богатствомъ. Больше всѣхъ и настойчивѣе всѣхъ другихъ членовъ семейства принуждалъ онъ свою сестру выйти за меня, хотя зналъ, что сердце ея принадлежало молодому человѣку, любившему ее до страсти. Званіе уполномочиваетъ его! Но это званіе было позорной ливреей его стыда! Противъ воли я обратилъ на него свой взоръ, но не проговорилъ ни слова.

"Подъ вліяніемъ этого взора, физіономія его быстро начала измѣняться. Былъ онъ не трусъ, но краска мгновенно сбѣжала съ его лица, и онъ отодвинулъ свой стулъ. Я подсѣлъ къ нему ближе и когда я засмѣялся – мнѣ было очень весело, – онъ вздрогнулъ. Бѣшенство сильнѣе заклокотало въ моей крови. Онъ испугался.

"– A вы очень любили свою сестрицу, когда она была жива? – спросилъ я. – Очень?

"Онъ съ безпокойствомъ оглянулся вокругъ, и я увидѣлъ, какъ рука его ухватилась за спинку стула. Однакожъ, онъ не сказалъ ничего.

"– Вы негодяй, сэръ, – продолжалъ я веселымъ тономъ, – я открылъ ваши адскіе замыслы противъ меня и узналъ, что сердце вашей сестры принадлежало другому, прежде чѣмъ вы принудили ее вступить въ ненавистный бракъ. Я знаю все и повторяю – вы негодяй, сэръ.

"Онъ вскочилъ, какъ ужаленный вепрь, высоко поднялъ стулъ надъ своею головою и закричалъ, чтобъ я посторонился, тогда какъ мы стояли другъ передъ другомъ лицомъ къ лицу.

"Голосъ мой походилъ на дикій визгъ, потому что я чувствовалъ бурный приливъ неукротимой злобы въ своей груди. Старыя чудовища выступали на сцену передъ моими глазами и вдохновляли меня мыслью – растерзать его на части.

"– Будь ты проклятъ, извергъ! – взвизгнулъ я во всю мочь. – Я сумасшедшій! Провались ты въ тартарары!

"Богатырскимъ взмахомъ я отбилъ деревянный стулъ, брошенный мнѣ въ лицо, схватилъ его за грудь, и оба мы грянулись на полъ.

"То была не шуточная борьба. Высокій и дюжій мужчина, онъ сражался за свою жизнь. Я зналъ, ничто въ мірѣ не сравняется съ моей силой, и притомъ – правда была на моей сторонѣ… Да, на моей, хоть я былъ сумасшедшій. Скоро онъ утомился въ неравной борьбѣ. Я наступилъ колѣномъ на его грудь и обхватилъ обѣими руками его мясистое горло. Его лицо покрылось багровой краской, глаза укатились подъ лобъ, онъ высунулъ языкъ и, казалось, принялся меня дразнить. Я стиснулъ крѣпче его шею.

"Вдругъ дверь отворилась, съ шумомъ и гвалтомъ ворвалась толпа народа и дружно устремилась на сумасшедшаго силача.

"Секретъ мой былъ открытъ, и теперь надлежало мнѣ бороться за свою свободу. Быстро вскочилъ я на ноги, бросился въ самый центръ своихъ враговъ и мгновенно прочистилъ себѣ путь, какъ будто моя могучая рука была вооружена сѣкирой. Выюркнувъ изъ двери, я однимъ прыжкомъ перескочилъ черезъ перила и въ одно мгновеніе очутился среди улицы.

"Прямо и быстро побѣжалъ я, и никто не смѣлъ меня остановить. Я заслышалъ шумъ позади и удвоилъ свое бѣгство. Шумъ становился слабѣе и слабѣе и, наконецъ, совсѣмъ заглохъ въ отдаленномъ пространствѣ; но я стремительно бѣжалъ впередъ, перепрыгивая черезъ болота, черезъ рвы, перескакивая черезъ стѣны, съ дикимъ воемъ, крикомъ и визгомъ, которому дружнымъ хоромъ вторили воздушныя чудовища, толпившіяся вокругъ меня спереди и сзади, справа и слѣва. Демоны и чертенята подхватили меня на свои воздушныя руки, понесли на крыльяхъ вѣтра, заголосили, зажужжали, застонали, засвистали, перекинули меня черезъ высокій заборъ, закружили мою голову, и я грянулся безъ чувствъ на сырую землю. Пробужденный и приведенный въ себя, я очутился здѣсь, въ этой веселой кельѣ, куда рѣдко заходитъ солнечный свѣтъ и куда прокрадываются лучи блѣднаго мѣсяца единственно для того, чтобы рѣзче оттѣнять мрачные призраки и эту безмолвную фигуру, которая вѣчно жмется въ своемъ темномъ углу. Бодрствуя почти всегда, днемъ и ночью, я слышу иногда странные визги и крики изъ различныхъ частей этой обширной палаты. Кто и чего добивается этимъ гвалтомъ, я не знаю; но въ томъ нѣтъ сомнѣнія, что блѣдная фигура не принимаетъ въ немъ ни малѣйшаго участья. Лишь только первыя тѣни ночного мрака набѣгутъ въ эту келью, она, тихая и скромная, робко забивается въ свой темный уголокъ и стоитъ неподвижно на одномъ и томъ же мѣстѣ, прислушиваясь къ веселой музыкѣ моей желѣзной цѣпи и наблюдая съ напряженнымъ вниманіемъ мои прыжки по соломенной постели".

Въ концѣ манускрипта было приписано другою рукою слѣдующее замѣчаніе:

"Случай довольно рѣдкій и не совсѣмъ обыкновенный. Сумасбродство несчастливца, начертавшаго эти строки, могло быть естественнымъ слѣдствіемъ дурного направленія, сообщеннаго его способностямъ въ раннюю эпоху молодости. Буйная жизнь, необузданныя прихоти и всевозможныя крайности должны были постепенно произвести размягченіе въ мозгу, лихорадочное броженіе крови и, слѣдовательно, извращеніе нормальнаго состоянія интеллектуальныхъ силъ. Первымъ дѣйствіемъ помѣшательства была странная идея, будто наслѣдственное бѣшенство переходило въ его фамиліи изъ рода въ родъ: думать надобно, что онъ случайно познакомился съ извѣстною медицинскою теоріей, допускающей такое несчастіе въ человѣческой природѣ. Мысль эта сообщила мрачный колоритъ дѣятельности его духа, произвела болѣзненное безуміе, которое подъ конецъ естественнымъ образомъ превратилось въ неистовое бѣшенство. Весьма вѣроятно, и даже нѣтъ никакого сомнѣнія, что всѣ описанныя подробности, быть можетъ, нѣсколько изуродованныя больнымъ его воображеніемъ, случились на самомъ дѣлѣ. Должно только удивляться и вмѣстѣ благодарить судьбу, что онъ, оставаясь такъ долго незамѣченнымъ въ кругу знакомыхъ и близкихъ особъ, не произвелъ между ними болѣе опустошительныхъ бѣдъ: чего не въ состояніи сдѣлать человѣкъ съ пылкими страстями, не подчиненными управленію здраваго разсудка?"

Лишь только м-ръ Пикквикъ окончилъ чтеніе пасторской рукописи, свѣча его совсѣмъ догорѣла, и свѣтъ угасъ внезапно безъ всякихъ предварительныхъ мерцаній, шипѣній и хрустѣній въ знакъ послѣдняго издыханія, что естественнымъ образомъ сообщило судорожное настроеніе организму великаго мужа. Бросивъ на стулъ ночныя статьи своего туалета и кинувъ вокругъ себя боязливый взглядъ, онъ поспѣшилъ опять запрятаться подъ одѣяло и на этотъ разъ весьма скоро погрузился въ глубокій сонъ.

Солнце сіяло великолѣпно на безоблачномъ небѣ, и былъ уже поздній часъ утра, когда великій человѣкъ пробудился отъ своего богатырскаго сна. Печальный мракъ, угнетавшій его въ продолженіе безсонной ночи, исчезъ вмѣстѣ съ мрачными тѣнями, покрывавшими ландшафтъ, и мысли его были такъ же свѣжи, легки и веселы, какъ блистательное лѣтнее утро. Послѣ скромнаго завтрака въ деревенскомъ трактирѣ четыре джентльмена выступили дружной группой по дорогѣ въ Гревзендъ, въ сопровожденіи крестьянина, который несъ на своей спинѣ деревянный ящикъ съ драгоцѣннымъ камнемъ. Они прибыли въ этотъ городъ въ часъ пополудни, сдѣлавъ предварительное распоряженіе, чтобъ вещи ихъ были отправлены изъ Рочестера въ Сити. Дилижансъ только-что отправился въ Лондонъ, путешественники взяли мѣста на имперіалѣ и черезъ нѣсколько часовъ пріѣхали благополучно въ столицу Великобританіи.

Слѣдующіе три или четыре дня были употреблены на приготовленіе къ путешествію въ городъ Итансвилль. Такъ какъ всякое отношеніе къ этому важному предпріятію требуетъ особенной главы, то мы, пользуясь здѣсь немногими оставшимися строками, разскажемъ коротко исторію знаменитаго открытія въ области антикварской науки.

Изъ дѣловыхъ отчетовъ клуба, бывшихъ въ нашихъ рукахъ, явствуетъ, что м-ръ Пикквикъ читалъ записку объ этомъ открытіи въ общемъ собраніи господъ членовъ, созванныхъ ввечеру на другой день послѣ возвращенія президента въ англійскую столицу. При этомъ, какъ и слѣдовало ожидать, м-ръ Пикквикъ вошелъ въ разнообразныя и чрезвычайно остроумныя ученыя соображенія о значеніи древней надписи. Впослѣдствіи она была скопирована искуснымъ художникомъ и представлена королевскому обществу антикваріевъ и другимъ ученымъ сословіямъ во всѣхъ частяхъ свѣта. Зависть и невѣжество, какъ обыкновенно бываетъ, возстали соединенными силами противъ знаменитаго открытія. М-ръ Пикквикъ принужденъ былъ напечатать брошюру въ девяносто шесть страницъ мелкаго шрифта, гдѣ предлагалъ двадцать семь разныхъ способовъ чтенія древней надписи. Брошюра, тотчасъ же переведенная на множество языковъ, произвела сильное впечатлѣніе въ ученомъ мірѣ, и всѣ истинные любители науки объявили себя на сторонѣ глубокомысленныхъ мнѣній президента. Три почтенныхъ старца лишили своихъ старшихъ сыновей наслѣдства именно за то, что они осмѣлились сомнѣваться въ древности знаменитаго памятника, и вдобавокъ нашелся одинъ эксцентрическій энтузіастъ, который, въ припадкѣ отчаянія постигнуть смыслъ мистическихъ начертаній, самъ добровольно отказался отъ правъ майоратства. Семьдесятъ европейскихъ и американскихъ ученыхъ обществъ сдѣлали м-ра Пикквика своимъ почетнымъ членомъ: эти общества, при всѣхъ усиліяхъ, никакъ не могли постигнуть настоящаго смысла древней надписи; но всѣ безъ исключенія утверждали, что она имѣетъ необыкновенно важный характеръ.

Одинъ только нахалъ, – и мы спѣшимъ передать имя его вѣчному презрѣнію всѣхъ истинныхъ любителей науки, – одинъ только нахалъ дерзновенно хвастался тѣмъ, будто ему удалось въ совершенствѣ постигнуть настоящій смыслъ древняго памятника, смыслъ мелочный и даже ничтожный. Имя этого нахала – м-ръ Блоттонъ. Раздираемый завистью и снѣдаемый низкимъ желаніемъ помрачить славу великаго человѣка, м-ръ Блоттонъ нарочно для этой цѣли предпринялъ путешествіе въ Кобгемъ и по пріѣздѣ саркастически объявилъ въ своей гнусной рѣчи, произнесенной въ полномъ собраніи господъ членовъ, будто онъ, Блоттонъ, видѣлъ самого крестьянина, продавшаго знаменитый камень, принадлежавшій его семейству. Крестьянинъ соглашался въ древности камня, но рѣшительно отвергалъ древность надписи, говоря, будто она есть произведеніе его собственныхъ рукъ и будто ее должно читать такимъ образомъ: "Билль Стумпсъ приложилъ здѣсь свое тавро". Всѣ недоразумѣнія ученыхъ, доказывалъ Блоттонъ, произошли единственно отъ безграмотности крестьянина, совершенно незнакомаго съ правилами англійской орфографіи. Билль Стумпсъ – имя и фамилія крестьянина; тавромъ называлъ онъ клеймо, которое употреблялъ для своихъ лошадей. Вся эта надпись, подтверждалъ Блоттонъ, нацарапана крестьяниномъ безъ всякой опредѣленной цѣли.

Само собою разумѣется, что Пикквикскій клубъ, проникнутый достодолжнымъ презрѣніемъ къ этому безстыдному и наглому шарлатанству, не обратилъ никакого вниманія на предложенное объясненіе. М-ръ Блоттонъ, какъ злонамѣренный клеветникъ и невѣжда, былъ немедленно отстраненъ отъ всякаго участія въ дѣлахъ клуба, куда строжайшимъ образомъ запретили ему самый входъ. Съ общаго согласія господъ членовъ рѣшено было, въ знакъ совершеннѣйшей довѣренности и благодарности, предложить въ подарокъ м-ру Пикквику пару золотыхъ очковъ, которые онъ и принялъ съ искреннею признательностью. Свидѣтельствуя въ свою очередь глубокое уваженіе къ почтеннымъ товарищамъ и сочленамъ, м-ръ Пикквикъ предложилъ снять съ себя портретъ, который и былъ для общаго назиданія повѣшенъ въ парадной залѣ клуба.

Къ стыду науки, мы должны здѣсь съ прискорбіемъ объявить, что низверженный м-ръ Блоттомъ отнюдь не призналъ себя побѣжденнымъ. Онъ также написалъ брошюру въ тридцать страницъ и адресовалъ ее семидесяти ученымъ обществамъ Америки и Европы. Брошюра дерзновенно подтверждала свое прежнее показаніе и намекала вмѣстѣ съ тѣмъ на близорукость знаменитыхъ антикваріевъ. Имя м-ра Блоттона сдѣлалось предметомъ общаго негодованія, и его опровергли, осмѣяли, уничтожили въ двухъ стахъ памфлетахъ, появившихся почти одновременно во всѣхъ европейскихъ столицахъ на живыхъ и мертвыхъ языкахъ. Всѣ эти памфлеты съ примѣчаніями, дополненіями и объясненіями Пикквикскій клубъ перевелъ и напечаталъ на свой собственный счетъ въ назиданіе и урокъ безстыднымъ шарлатанамъ, осмѣливающимся оскорблять достоинство науки. Такимъ образомъ поднялся сильнѣйшій споръ, умы закипѣли, перья заскрипѣли, и это чудное смятеніе въ учебномъ мірѣ извѣстно до сихъ поръ подъ названіемъ "Пикквикской битвы"

Такимъ образомъ, нечестивое покушеніе повредить безсмертной славѣ м-ра Пикквика обрушилось всею своею тяжестью на главу его клеветника. Семьдесятъ ученыхъ обществъ единодушно и единогласно одобрили всѣ мнѣнія президента и вписали его имя въ исторію антикварской науки. Но знаменитый камень остается до сихъ поръ неистолкуемымъ и вмѣстѣ безмолвнымъ свидѣтелемъ пораженія всѣхъ дерзновенныхъ враговъ президента Пикквикскаго клуба.