Текст книги "Замогильные записки Пикквикского клуба"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 66 страниц)

Часть третья

Глава XLI. О томъ, что случилось съ мистеромъ Пикквикомъ, когда онъ углубился во внутренность тюрьмы, какихъ должниковъ онъ увидѣлъ, и какъ провелъ первую ночь

М-ръ Томъ Рокеръ, джентльменъ, сопровождавшій м-ра Пикквика въ долговую тюрьму, круто повернулъ направо въ концѣ длиннаго корридора, прошелъ черезъ желѣзныя ворота, стоявшія отворенными, и, поднявшись на верхнія ступени первой лѣстницы, очутился наконецъ съ своимъ плѣнникомъ въ длинной узкой галлереѣ, грязной и низкой, вымощенной камнями, и тускло освѣщенной двумя небольшими окнами съ противоположныхъ концовъ.

– Вотъ мы и пришли, сударь мой, – сказалъ проводникъ, засунувъ руки въ карманы и безпечно посматривая черезъ плечо м-ра Пикквика. – Это y насъ галлерея номеръ первый.

– Вижу, любезный, вижу, – отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ, устремивъ безпокойный взглядъ на темную и грязную лѣстницу, которая вела, повидимому, въ подземелье, къ сырымъ и мрачнымъ каменнымъ сводамъ.– A въ этихъ погребахъ, думать надобно, вы содержите горючій матеріалъ для отопленія арестантскихъ комнатъ. Гмъ! Спускаться туда очень непріятно; но кладовыя, по всей вѣроятности, весьма удобны для своихъ цѣлей.

– Гмъ! Еще бы они были неудобны, какъ скоро здѣсь живутъ порядочные люди, – замѣтилъ м-ръ Рокеръ. – У насъ тутъ все устроено на широкую ногу, и въ этихъ комнатахъ, смѣю васъ увѣрить, живутъ припѣваючи. Это, вѣдь, Ярмарка.

– Какъ! – воскликнулъ м-ръ Пикквикъ. – Неужели вы хотите сказать, что въ этихъ душныхъ и грязныхъ вертепахъ могутъ жить существа, одаренныя разумною душою?

– A почему жъ я не могу этого сказать? – возразилъ съ негодующимъ изумленіемъ м-ръ Рокеръ. – Что вы тутъ находите удивительнаго?

– И вы не шутите, – продолжалъ м-ръ Пикквикъ. – Вы увѣряете серьезно, что въ этихъ трущобахъ живутъ люди?

– Не только живутъ, но умираютъ очень часто, – отвѣчалъ тюремщикъ. – И было бы вамъ извѣстно, что удивляться тутъ нечему, потому что y насъ все содержится въ исправности, на чистоту, какъ слѣдуетъ. Комнатки хорошія, не темныя, привольныя; всякій можетъ жить здѣсь, сколько ему угодно. И нечему тутъ удивляться. Да.

Много и еще въ этомъ родѣ говорилъ краснорѣчивый тюремщикъ, считавшій, повидимому, непремѣнной обязанностью вступаться за интересы и честь заведенія, гдѣ онъ состоялъ на дѣйствительной службѣ; но м-ръ Пикквикъ уже не сдѣлалъ никакихъ возраженій, тѣмъ болѣе, что проводникъ его, одушевленный своимъ предметомъ, началъ бросать на него весьма сердитые и, въ нѣкоторомъ смыслѣ, яростные взгляды. Затѣмъ м-ръ Рокеръ, продолжая свой путь, пошелъ наверхъ по другой, столько же грязной лѣстницѣ, какъ и спускъ въ подземелье, о которомъ сейчасъ была рѣчь. За нимъ послѣдовалъ м-ръ Пикквикъ, сопровождаемый своимъ вѣрнымъ слугою.

– Вотъ здѣсь y насъ кафе-ресторанъ, – сказалъ м-ръ Рокеръ, останавливаясь перевести духъ въ другой такой же галлереѣ. – Тамъ будетъ еще одна галлерея, a тамъ ужъ четвертый этажъ, и вы будете спать сегодня въ смотрительской комнатѣ, вонъ тамъ, неугодно-ли сюда.

Проговоривъ все это однимъ духомъ, м-ръ Рокеръ пошелъ опять по ступенямъ лѣстницы, ведя за собою м-ра Пикквика и Самуэля.

Всѣ эти лѣстницы весьма тускло освѣщались небольшими узенькими окнами, откуда былъ видъ на тюремную площадь, огражденную высокими кирпичными стѣнами съ желѣзной остроконечной рѣшеткой поверхъ ея. Площадь эта, какъ сказалъ м-ръ Рокеръ, назначалась для игры въ мячъ. Немного подальше, въ той части тюрьмы, которая выходила на Фаррингтонскую улицу, была такъ называемая – Живописная площадь, получившая это названіе отъ стѣнъ, гдѣ изображены были подобія военныхъ людей во весь ростъ. Эти и другіе артистическіе рисунки, по свидѣтельству м-ра Рокера, были произведеніемъ какого-то маляра, заключеннаго и умершаго въ этой тюрьмѣ за нѣсколько десятковъ лѣтъ назадъ.

Эти извѣстія выгружались, повидимому, сами собою изъ груди словоохотливаго тюремщика, и онъ сообщилъ ихъ вовсе не съ тою цѣлью, чтобъ увеличить массу свѣдѣній и наблюденій ученаго мужа. Пройдя еще одну лѣстницу, м-ръ Рокеръ пошелъ быстрыми шагами на противоположный конецъ узкой галлереи. Здѣсь онъ отворилъ дверь, и передъ глазами его спутниковъ открылся апартаментъ вовсе непривлекательной наружности. Вдоль стѣнъ этого номера стояло восемь или девять желѣзныхъ кроватей.

– Вотъ вамъ и комната, – сказалъ м-ръ Рокеръ, остановившись въ дверяхъ и бросая на м-ра Пикквика торжествующій взглядъ.

Но на лицѣ м-ра Пикквика не отразилось, при этомъ извѣстіи, ни малѣйшихъ слѣдовъ внутренняго удовольствія, и м-ръ Рокеръ, съ досадой отвернувъ отъ него взоръ, сосредоточилъ все свое вниманіе на физіономіи Самуэля Уэллера, который, вплоть до настоящей минуты хранилъ упорное и глубокомысленное молчаніе.

– Вотъ и комната, молодой человѣкъ! – замѣтилъ м-ръ Рокеръ.

– Вижу, – отвѣчалъ Самуэль, дѣлая ласковый кивокъ.

– Такой комнаты не найти вамъ и въ Фаррингтонскомъ отелѣ,– не правда ли? – сказалъ м-ръ Рокеръ съ самодовольною улыбкой.

Въ отвѣтъ на это, м-ръ Уэллеръ весьма замысловато подмигнулъ и прищурилъ лѣвый глазъ, и это, смотря по обстоятельствамъ, могло означать, или то, что онъ совершенно согласенъ съ мнѣніемъ вопрошающаго, или вовсе не согласенъ, или наконецъ, что онъ совсѣмъ не думалъ о такихъ вещахъ. Выполнивъ этотъ маневръ и снова открывъ свой глазъ, м-ръ Уэллеръ приступилъ къ разспросамъ относительно той знаменитой койки, которая, по рекомендаціи м-ра Рокера, должна была имѣть удивительныя свойства.

– A вотъ вамъ и постель, – сказалъ м-ръ Рокеръ, указывая на стоявшую въ углу желѣзную кровать, покрытую ржавчиной. – При одномъ взглядѣ на нее, такъ и разбираетъ охота повалиться и всхрапнуть. Лихая койка!

– Я такъ и думалъ, – отвѣчалъ Самуэль, обозрѣвая этотъ родъ мебели съ величайшимъ отвращеніемъ. – Не нужно ѣсть и маку, чтобы спать на ней съ аппетитомъ.

– Совсѣмъ не нужно, – сказалъ м-ръ Рокеръ.

Самуэль искоса взглянулъ на своего господина, желая вѣроятно уловить на его физіономіи впечатлѣніе, произведенное зрѣлищемъ этого печальнаго и грязнаго жилища. Великій человѣкъ быль совершенно спокоенъ.

– A эти господа, что спятъ въ этой комнатѣ, джентльмены, я полагаю? – спросилъ м-ръ Уэллеръ.

– Джентльмены съ маковки до пятокъ, – отвѣчалъ м-ръ Рокеръ. – Одинъ изъ нихъ выпиваетъ въ сутки по двѣнадцати кружекъ пива и не выпускаетъ трубки изо рта.

– Молодецъ! – замѣтилъ Самуэль.

– Первый номеръ! – подтвердилъ тюремщикъ.

Нисколько не озадаченный этимъ извѣстіемъ, м-ръ Пикквикъ съ улыбкой объявилъ о своей рѣшимости испытать на себѣ въ эту ночь снотворное вліяніе чудесной койки.

– Вы можете, сэръ, ложиться когда вамъ угодно, безъ всякой церемоніи, – сказалъ тюремщикъ и, слегка кивнувъ головою, оставилъ своего арестанта.

М-ръ Пикквикъ и слуга его остались въ галлереѣ. Было жарко, душно и темно. Двери отъ маленькихъ каморокъ по обѣимъ сторонамъ галлереи были немного пріотворены. Прогуливаясь взадъ и впередъ, м-ръ Пикквикъ заглядывалъ въ нихъ съ большимъ участіемъ и любопытствомъ. Въ одной комнатѣ, черезъ густое облако табачнаго дыма, разглядѣлъ онъ четверыхъ дюжихъ молодцовъ, игравшихъ въ засаленную колоду картъ за столомъ, уставленнымъ со всѣхъ концовъ полуопорожненными кружками пива. Въ сосѣдней каморкѣ сидѣлъ одиноко джентльменъ степенной наружности, перебирая пачки грязныхъ бумагъ, пожелтѣвшихъ отъ пыли: онъ хотѣлъ, казалось, при свѣтѣ сальнаго огарка, писать, чуть ли не въ сотый разъ, длинную исторію своихъ душевныхъ скорбей и огорченій въ назиданіе какому-нибудь великому человѣку, который, по всей вѣроятности, никогда не станетъ и читать этого литературнаго произведенія. Въ третьей комнатѣ виднѣлось цѣлое семейство: мужъ, дѣти и жена; они стлали постель на полу и на стульяхъ, гдѣ должны были провести эту ночь младшіе члены семьи. Въ четвертой, пятой, шестой, седьмой и т. д. – шумъ, толкотня, пиво и табакъ, стукъ, брань, смѣхъ и карты – тюремная жизнь во всемъ разгарѣ.

Въ самыхъ галлереяхъ, и особенно на ступеняхъ лѣстницы, виднѣлись разнообразные джентльмены съ болѣе или менѣе замѣчательными физіономіями. Одни прохаживались взадъ и впередъ, вѣроятно потому, что ихъ комнаты унылы и пусты; другіе потому, что въ комнатахъ душно и тѣсно; но большая часть этихъ господъ, томимыхъ внутреннимъ безпокойствомъ, выходили изъ своихъ убѣжищъ съ единственною цѣлью убить какъ-нибудь однообразные часы затворнической жизни. Были тутъ люди изъ всѣхъ сословій, охъ земледѣльца въ бумазейной курткѣ, до промотавшагося эсквайра въ шелковомъ халатѣ съ изодранными рукавами; но всѣ они отличались однимъ и тѣмъ-же безпечнымъ видомъ, и тою безпардонною юркостью, которая составляетъ особенность тюремной атмосферы. Всего этого невозможно изобразить словами; но тѣмъ не менѣе, вы поймете эту жизнь въ одно мгновеніе ока, лишь только перешагнете за порогъ долговой тюрьмы и потрудитесь взглянуть на пеструю группу, представлявшуюся теперь наблюдательному взору великаго мужа.

– Странно, Самуэль, – сказалъ м-ръ Пикквикъ, облокотившись на лѣстничныя перила, – изъ всего того, что я здѣсь вижу и слышу, можно придти къ заключенію, что арестъ за долги не составляетъ, повидимому, никакого наказанія для этихъ господъ.

– Вы такъ думаете? – спросилъ м-ръ Уэллеръ.

– Какъ-же иначе? Всѣ они пьютъ, курятъ, поютъ и кричатъ, какъ въ какой-нибудь харчевнѣ,– отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ. – Они, очевидно, не думаютъ о своемъ положеніи.

– Что правда, то правда, сэръ, – замѣтилъ м-ръ Уэллеръ, – есть тутъ джентльмены, которые не думаютъ ни о чемъ: тюремная жизнь для нихъ – вѣчный праздникъ. Портеръ, мячи и карты – чего имъ больше? Но есть, конечно, въ этихъ стѣнахъ и такіе горемыки, которымъ не пойдетъ на умъ этотъ кутежъ. Они бы и рады заплатить своимъ заимодавцамъ, если бы могли. Здѣсь они съ тоски пропадаютъ. Дѣло вотъ въ чемъ сэръ: если, примѣромъ сказать, запропастится сюда какой-нибудь забулдыга, привыкшій таскаться по харчевнямъ, ну, дѣло извѣстное, ему все равно была бы только водка да карты, но человѣку работящему, скажу я вамъ, бѣда сидѣть въ тюрьмѣ. Такъ поэтому, оно, знаете, человѣкъ на человѣка не походитъ, и не всѣмъ тутъ масляница, какъ можно пожалуй подумать съ перваго раза, или, что называется, с_ъ б_у_х_т_а б_а_р_а_х_т_у, какъ обыкновенно говоритъ мой почтенный родитель.

– Справедливо, Самуэль, – сказалъ м-ръ Пикквикъ, – вполнѣ справедливо.

– На свѣтѣ все бываетъ, – продолжалъ м-ръ Уэллеръ послѣ минутнаго размышленія. – Привычка много значитъ, и я помню, мнѣ разсказывали когда-то объ одномъ грязнолицемъ человѣкѣ, которому нравилось жить въ долговой тюрьмѣ.

– Кто же это такой? – спросилъ м-ръ Пикквикъ.

– Вотъ ужъ этого я никакъ не могу сказать вамъ, – отвѣчалъ Самуэль. – Знаю только, что этотъ человѣкъ всегда ходилъ въ сѣромъ фракѣ.

– Что онъ сдѣлалъ?

– A тоже, что и многіе другіе люди почище его: покутилъ на свой пай, да и попался въ лапы констэблю.

– То есть другими словами: онъ надѣлалъ долговъ? – спросилъ м-ръ Пикквикъ.

– Именно такъ, сэръ, и за долги попалъ въ тюрьму, – отвѣчалъ Самуэль. Бездѣльная сумма: всего кажись девять фунтовъ, a съ судебными проторями – четырнадцать; но, какъ бы то ни было, въ тюрьмѣ просидѣлъ онъ ровно семнадцать лѣтъ. Съ теченіемъ времени появлялись уже морщины на лицѣ; но никто ихъ не видалъ, такъ какъ онѣ замазывались грязью и сливались съ нею. Въ семнадцать лѣтъ, говорятъ, онъ не умывался ни разу и никогда не снималъ сѣраго фрака съ своихъ плечъ. Былъ онъ человѣкъ характера дружелюбнаго и спокойнаго: всегда, говорятъ, забавлялся съ разными пріятелями, суетился вокругъ нихъ, игралъ въ карты, въ мячъ, но не выигрывалъ никогда. Тюремщики полюбили его какъ нельзя больше: каждый вечеръ онъ приходилъ къ нимъ въ комнату и разсказывалъ безъ умолку многія замысловатыя исторійки изъ своихъ прежнихъ похожденій. Но вотъ, однажды, калякая о разныхъ пустякахъ, онъ вдругъ, ни съ того ни съ сего, и говоритъ: – "Послушайте, Вильямъ, давно я не видалъ базара передъ Флитомъ (въ ту пору былъ тутъ рынокъ на тюремной площади); вотъ ужъ, братъ, семнадцать лѣтъ прошло, какъ я не видалъ базара". – Знаю, очень знаю, говоритъ тюремщикъ, покуривая трубку. – "Вотъ что, братъ Вильямъ, говоритъ маленькій человѣкъ съ необыкновеннымъ азартомъ: – мнѣ пришла въ голову маленькая фантазія, этакая, въ нѣкоторомъ родѣ, химера: хотѣлось бы мнѣ взглянуть одинъ разокъ на городскую улицу, прежде чѣмъ я умру. И ужъ повѣрьте совѣсти, Вильямъ, если не хлопнетъ меня параличъ, я возвращусь назадъ за пять минутъ до урочнаго часа" – Ну, a что будетъ со мной, если васъ прихлопнетъ параличъ? – сказалъ тюремщикъ. – "А ничего, говоритъ грязнолицый человѣкъ:– кто-нибудь подымаетъ меня на дорогѣ, и прямо привезетъ сюда по принадлежности, потому что я распорядился хитро: адресъ y меня всегда въ карманѣ: "№ 20 въ кофейной галлереѣ Флита". – И это была сущая правда: всякій разъ какъ нужно было познакомиться съ какимъ-нибудь гостемъ, маленькій человѣкъ вынималъ изъ кармана засаленную карточку съ обозначеніемъ этихъ словъ, и по этому ужъ его звали тутъ не иначе какъ двадцатымъ номеромъ, или просто двадцатымъ. Тюремщикъ взглянулъ на него во всѣ глаза, и сказалъ на торжественный манеръ: – "Послушайте, Двадцатый, я вѣрю вамъ, честная душа: надѣюсь, вы не введете въ напасть своего стараго друга". Нѣтъ, душа моя, не введу: вотъ тутъ въ старину было y меня кое-что, сказалъ маленькій человѣкъ и, выговаривая эти послѣднія слова, онъ сильно ударилъ себя по нижней части жилета, причемъ изъ обоихъ глазъ брызнуло y него по слезинкѣ, и это вышелъ совершенно необыкновенный случай, такъ какъ до сихъ поръ никто не вѣдалъ, не гадалъ, что y него водятся подъ глазами водяныя шлюзы. Вслѣдъ затѣмъ онъ дружески пожалъ тюремщику руку, и вышелъ вонъ изъ тюрьмы.

– И, разумѣется, онъ не воротился назадъ? – спросилъ м-ръ Пикквикъ.

– Нѣтъ, сэръ, не угадали:– воротился онъ за двѣ минуты до срока, взбѣшенный такъ, что всѣ волосы поднялись y него дыбомъ. Онъ сказалъ, что какой-то извощикъ чуть не раздавилъ его и что на другой день онъ намѣренъ подать на него просьбу лорду-мэру, потому, дескать, что онъ не намѣренъ терпѣть впередъ такого нахальнаго обращенія. Наконецъ, кое-какъ его угомонили, и съ той поры, маленькій человѣкъ цѣлыхъ пять лѣтъ не показывалъ носа изъ тюрьмы.

– И по истеченіи этого времени, онъ умеръ, конечно, – перебилъ м-ръ Пикквикъ.

– Опять вы ошиблись, сэръ, – перебилъ Саму-эль. – Онъ былъ здравъ и невредимъ, и захотѣлось ему однажды попробовать пивца въ новомъ трактирѣ, выстроенномъ противъ тюрьмы. Тамъ онъ нашелъ приличную компанію, и съ тѣхъ поръ забрала его охота ходить туда каждый вечеръ. Долго онъ путешествовалъ, какъ ни въ чемъ не бывало, и возвращался домой въ приличномъ видѣ за четверть часа до запиранія воротъ. Наконецъ, веселыя пирушки понравились ему до того, что онъ началъ ужъ забывать урочный часъ, да и совсѣмъ не думалъ, какъ идетъ время, и возвращался въ тюрьму все позже, и позже. Вотъ, наконецъ, однажды пришелъ онъ въ ту самую минуту, какъ пріятель его, тюремщикъ, собрался запирать желѣзныя ворота, и уже повернулъ ключъ. – "Постойте, братъ Вилльямъ!" – сказалъ маленькій человѣкъ. – Какъ? это вы, Двадцатый? – спрашиваетъ тюремщикъ. – "Да, говоритъ, это я", – отвѣчаетъ маленькій человѣчекъ. – Неужто вы еще не воротились, Двадцатый? – говоритъ тюремщикъ, – a я, признаться, думалъ, что вы давно на своей койкѣ. – "Нѣтъ, еще не на койкѣ", – отвѣчаетъ съ улыбкой маленькій человѣчекъ. – Ну, такъ я вотъ что скажу вамъ, любезный другъ, – говоритъ угрюмый тюремщикъ, медленно и неохотно отворяя ворота, – въ послѣднее время, думать надобно, вы попали въ дурную компанію, и это ужъ я давно съ прискорбіемъ замѣтилъ. Поэтому, Двадцатый, слушайте обоими ушами, о чемъ пойдетъ рѣчь: если вы потеряли стыдъ и совѣсть, и если для васъ мало этихъ обыкновенныхъ прогулокъ, то впередъ, какъ скоро вы опоздаете, я захлопну ворота передъ вашимъ носомъ, и оставайтесь y меня, гдѣ хотите: я вамъ не слуга. – Маленькій человѣчекъ задрожалъ, какъ осиновый листъ, словно обухомъ съѣздили ему по виску. Съ того времени онъ ужъ ни разу не выходилъ изъ тюрьмы.

Когда Самуэль кончилъ свой разсказъ, м-ръ Пикквикъ медленно спустился по лѣстницѣ и, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ по галлереѣ, намекнулъ своему слугѣ, что уже время имъ обоимъ отправиться на сонъ грядущій. Онъ приказалъ ему провести эту ночь въ какомъ-нибудь ближайшемъ трактирѣ, и завтра поутру явиться опять въ тюрьму для принятія отъ своего господина окончательныхъ распоряженій относительно гардероба и вещей, оставшихся въ гостиницѣ "Коршуна и Джорджа". М-ръ Самуэль Уэллеръ выслушалъ приказаніе съ обычнымъ добродушіемъ, но не обнаруживалъ на первый разъ готовности къ повиновенію. Онъ даже составилъ въ своей головѣ планъ прикурнуть эту ночь на голыхъ доскахъ подлѣ кровати старшины; но м-ръ Пикквикъ строго запретилъ ему думать о такой глупости, и вѣрный слуга, понуривъ голову, принужденъ былъ удалиться изъ тюрьмы.

По долгу справедливости, мы обязаны замѣтить, что м-ръ Пикквикъ, по уходѣ Самуэля, почувствовалъ нѣкоторую тоску и упадокъ духа. Это не могло быть слѣдствіемъ недостатка въ обществѣ: тюрьма была наполнена народомъ, и стоило только заказать бутылку вина, чтобы безъ дальнѣйшихъ церемоній окружить себя веселою компаніей, готовою къ изліянію дружескихъ чувствъ; но онъ былъ одинокъ среди этой грубой толпы, и мысль, что его закупорили въ эту клѣтку, безъ всякой надежды ка освобожденіе, тяжелымъ бременемъ давила его душу. Онъ могъ, конечно, освободить себя, удовлетворивъ безсовѣстнымъ требованіямъ Додсона и Фогга; но объ этомъ великій человѣкъ не хотѣлъ и думать.

Въ такомъ расположеніи духа онъ повернулъ опять въ ту галлерею, гдѣ былъ буфетъ, и началъ прохаживаться взадъ и впередъ. Полъ и стѣны были тутъ необыкновенно грязны и безъ привычки можно было задохнуться отъ табачнаго дыма. Стукъ, хлопанье дверьми и смѣшанный гулъ отъ разнообразныхъ голосовъ раздавались по всей галлереѣ. Въ буфетѣ поминутно слышался смѣхъ и звонъ стакановъ. Въ пестрой толпѣ среди галлереи замѣшалась, между прочимъ, женщина съ груднымъ младенцемъ на рукахъ, слабая, больная, едва способная передвигать ноги: она стояла, потупивъ глаза, и разговаривала съ своимъ мужемъ, котораго не могла видѣть въ другомъ мѣстѣ. Проходя мимо этой четы, м-ръ Пикквикъ ясно разслышалъ рыданія несчастной женщины, сотрясавшія ея тѣло до того, что она, наконецъ, принуждена была прислониться къ стѣнѣ. Мужъ взялъ ребенка къ себѣ на руки и старался успокоить жену.

М-ръ Пикквикъ не могъ болѣе вынести этого зрѣлища и ушелъ въ свою спальню.

Хотя смотрительская комната, не представлявшая ни малѣйшихъ удобствъ въ отношеніи мебели и убранства, была въ тысячу разъ хуже какого-нибудь лазарета въ провинціальной тюрьмѣ, однакожъ, въ настоящемъ случаѣ, она имѣла по крайней мѣрѣ то неоспоримое достоинство, что въ ней не было ни одной живой души, кромѣ самого м-ра Пикквика. Онъ сѣлъ въ ногахъ своей маленькой желѣзной постели и, отъ нечего дѣлать, принялся размышлять, сколько тюремный смотритель выручаетъ въ годъ отъ сдачи въ наймы этой грязной комнаты. Разсчитавъ по пальцамъ съ математическою вѣрностью, что этотъ апартаментъ равенъ по своей годовой цѣнѣ выручкѣ квартирныхъ денегъ за цѣлую улицу въ какомъ-нибудь лондонскомъ предмѣстьѣ, м-ръ Пикквикъ углубился въ размышленіе, по какимъ побужденіямъ грязная муха, ползущая по его панталонамъ, вздумала забраться въ эту длинную тюрьму, въ то время, когда предъ ней былъ выборъ самой живописной мѣстности въ необозримомъ воздушномъ пространствѣ. Переходя отъ одного сужденія къ другому, онъ пришелъ мало-по-малу къ неотразимому заключенію, что вышеозначенная муха спятила съ ума. Остановившись на этомъ умозаключеніи, онъ началъ сознавать съ достаточною ясностью, что его сильно клонитъ ко сну. М-ръ Пикквикъ вынулъ изъ кармана свою ночную ермолку съ кисточками, надѣлъ ее на голову, раздѣлся, легъ и тотчасъ же уснулъ.

– Браво, браво! Отмахни еще колѣнцо… разъ, два, три – браво, Зефиръ, браво! Будь я проклятъ, если ты не рожденъ для сцены. Разъ, два, три. Ура!

Эти энергическія восклицанія, произнесенныя громогласно и сопровождавшіяся весьма неосторожнымъ смѣхомъ, пробудили м-ра Пиквика отъ той вереницы грезъ, которая успѣваетъ пронестись надъ спящимъ за полчаса, хотя онъ воображаетъ, что вращается въ этой фантастической сферѣ уже три или четыре недѣли.

Лишь только замолкъ этотъ голосъ, въ комнатѣ послышалась такая страшная возня, что даже стекла задребезжали въ своихъ рамахъ, и постели задрожали. М-ръ Пикквикъ вскочилъ и нѣсколько минутъ смотрѣлъ съ безмолвнымъ изумленіемъ на сцену, открывшуюся передъ его глазами.

На полу, среди комнаты, какой-то мужчина въ длинномъ зеленомъ сюртукѣ, широкихъ панталонахъ и сѣрыхъ бумажныхъ чулкахъ, выдѣлывалъ въ присядку замысловатые па національной матросской пляски, представляя карикатурные образчики граціозности и легкости въ движеніяхъ, которые были на самомъ дѣлѣ столь же нелѣпы, какъ его костюмъ. Другой мужчина, очевидно пьяный, сидѣлъ на своей койкѣ на корточкахъ между двумя простынями и употреблялъ тщетныя усилія припомнить мелодію какой-то комической пѣсни; между тѣмъ, третій молодецъ, сидѣвшій также на постели, апплодировалъ обоимъ своимъ товарищамъ съ видомъ знатока, и поощрялъ ихъ громогласными восклицаніями, пробудившими м-ра Пикквика отъ сна.

Этотъ послѣдній джентльменъ принадлежалъ къ разряду тѣхъ удивительныхъ молодцовъ, которыхъ личность вполнѣ можетъ обнаруживаться только въ этихъ странныхъ мѣстахъ. Въ несовершенномъ видѣ ихъ можно по временамъ встрѣчать въ трактирахъ и на постоялыхъ дворахъ; но полнаго и самаго роскошнаго расцвѣта они достигаютъ только въ этихъ искусственныхъ теплицахъ, устроенныхъ, повидимому, нарочно для ихъ комфорта.

Это былъ высокій и дюжій молодчина съ оливковымъ цвѣтомъ лица, длинными черными волосами и густыми косматыми бакенбардами, ниспадавшими до подбородка. Галстука на шеѣ y него не было, такъ какъ онъ игралъ весь день въ мячъ, и черезъ открытый воротникъ его рубашки виднѣлись густые волосы, которыми обросла его грудь. На головѣ онъ носилъ бумажный французскій колпакъ, одинъ изъ тѣхъ, которые продаются на толкучемъ рынкѣ по восемнадцати пенсовъ за штуку. Колпакъ украшался длинными арлекинскими кисточками, чудно гармонировавшими съ бумазейной курткой этого джентльмена. Его толстыя и длинныя ноги затягивались въ оксфордскіе панталоны. Штиблеты безъ пятокъ и грязные бѣлые чулки довершали весь туалетъ. Подтяжекъ на немъ не было, и казалось ни одна пуговица не сходилась съ петлей. Во всей этой фигурѣ чрезвычайно дерзкой и нахальной, отражался какой-то особенный родъ совершенно оригинальнаго молодечества, неподражаемаго и неуловимаго въ своихъ оттѣнкахъ.

И этотъ молодецъ первый обратилъ на себя вниманіе м-ра Пикквика. Онъ лукаво подмигнулъ Зефиру и съ комическою важностію просилъ его не разбудить почтеннаго старика.

– Да ужъ старичекъ, кажется, проснулся, Ботъ съ нимъ! – сказалъ Зефиръ, дѣлая крутой поворотъ налѣво кругомъ, – здравствуйте, сэръ! Мое вамъ глубокое почтеніе, м-ръ Шекспиръ. Здорова-ли ваша бабушка? Какъ поживаютъ Мери и Сара? Въ какомъ положеніи ваша прелестная супруга? Примите на себя трудъ завернуть къ нимъ мой поклонъ въ первый пакетъ, который вы благоизволите отправить домой. Я бы и самъ не прочь отправить къ нимъ свое наиглубочайшее, только оно знаете, сэръ, боюсь, что экипажъ мой не довезетъ… колеса изломаются, сэръ.

– Зачѣмъ ты безпокоишь маститаго старца всѣми этими учтивостями, Зефиръ? – сказалъ шутливымъ тономъ джентльменъ въ бумазейной курткѣ. – Развѣ ты не видишь, что ему хочется выпить? Спроси-ка лучше, что онъ изволитъ кушать?

– Ахъ, да, вѣдь вотъ оно, совсѣмъ изъ ума вышло, – отвѣчалъ Зефиръ. – Прошу извинить, сэръ. Чего вамъ угодно выкушать съ нами? Портвейну, сэръ, или хересу, какъ вы думаете? Элю, по моему мнѣнію, было бы всего лучше, или можетъ быть вы предпочитаете портеръ? Позвольте мнѣ удостоиться счастья повѣсить вашу ермолку, сэръ.

Съ этими словами Зефиръ быстро сорвалъ ермолку съ головы м-ра Пикквика и въ одно мгновеніе ока нахлобучилъ ее на глаза пьянаго джентльмена, который все еще продолжалъ мурлыкать комическую пѣсню на самый печальный ладъ, воображая, вѣроятно, что онъ увеселяетъ многочисленную публику.

Схватить насильнымъ образомъ ермолку съ чужой головы и нахлобучить ее на глаза неизвѣстнаго джентльмена грязной наружности – подвигъ, конечно, чрезвычайно остроумный самъ по себѣ, но тѣмъ не менѣе, въ практическомъ отношеніи, шутки этого рода крайне неудобны: такъ, по крайней мѣрѣ, смотрѣлъ на это дѣло м-ръ Пикквикъ. Не говоря дурного слова, онъ дикимъ вепремъ выскочилъ изъ постели, мгновенно поразилъ Зефира въ грудь, оттолкнулъ его къ стѣнѣ, и затѣмъ, овладѣвъ ермолкой, сталъ въ оборонительное положеніе среди комнаты.

– Ну, чортъ васъ побери! – сказалъ м-ръ Пикквикъ, задыхаясь отъ досады и внутренняго волненія. – Двое на одного, ну, выходите!

И, сдѣлавъ этотъ безстрашный вызовъ, достойный джентльменъ началъ размахивать своими сжатыми кулаками такимъ образомъ, что антагонисты его должны были увидѣть въ немъ одного изъ самыхъ опытныхъ боксеровъ.

Было ли то обнаруженіе необыкновенной храбрости со стороны м-ра Пикквика, или многосложный и хитрый способъ, употребленный имъ для того, чтобъ выюркнуть изъ постели и наброситься всею массою на джентльмена, выплясывавшаго матросскій танецъ, только противники его остолбенѣли и обомлѣли. М-ръ Пикквикъ былъ почти убѣжденъ, что въ эту ночь произойдетъ убійство въ стѣнахъ Флита; но предчувствіе его не оправдалось. Зефиръ и товарищъ его съ бумазейной курткѣ простояли нѣсколько минутъ въ безмолвномъ изумленіи, вытаращивъ глаза другъ на друга, и, наконецъ, разразились громовыми залпами неистоваго и дикаго смѣха.

– Ай-же да козырь! Вотъ это по нашенски, старикъ! Люблю дружка за смѣлый обычай, – сказалъ Зефиръ. – Прыгайте опять въ постель, не то какъ разъ схватите ломоту въ поясницу: полъ демонски холодный. Надѣюсь, между нами не будетъ затаенной вражды? – заключилъ великодушный джентльменъ, протягивая свою огромную лапу съ желтыми пальцами, весьма похожими на тѣ, которые парятъ иногда надъ дверью перчаточнаго магазина.

– Конечно, не будетъ, – сказалъ м-ръ Пикквикъ съ большою поспѣшностью.

Теперь, когда прошелъ первый пылъ гнѣва, великій человѣкъ почувствовалъ, что кровь начинаетъ мало-по-малу холодѣть въ его потрясенномъ организмѣ.

– Удостоите ли вы меня чести познакомиться съ вами, сэръ? – сказалъ джентльменъ въ бумазейной курткѣ, протягивая свою правую руку.

– Съ большимъ удовольствіемъ, сэръ, – отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ.

Послѣдовало продолжительное и торжественное рукопожатіе.

– Имя мое Смангль, сэръ, – сказалъ бумазейный джентльменъ.

– О! – сказалъ м-ръ Пикквикъ, усаживаясь опять на своей постели.

– A меня зовутъ Мивинсъ, – сказалъ джентльменъ въ грязныхъ чулкахъ.

– Очень радъ слышать это, – отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ.

– Гмъ! – прокашлянулъ м-ръ Смангль.

– Что вы сказали, сэръ? – спросилъ м-ръ Пикквикъ.

– Нѣтъ, сэръ, я ничего не сказалъ, – отвѣчалъ м-ръ Смангль.

– Стало быть, мнѣ такъ послышалось?

– Стало быть.

Все это было очень мило и деликатно, и чтобы утвердить новое знакомство на дружественномъ основаніи, м-ръ Смангль принялся, въ сильныхъ выраженіяхъ, увѣрять м-ра Пикквика, что онъ почувствовалъ къ нему глубочайшее уваженіе съ перваго взгляда.

– Вы попали сюда черезъ ловушку, сэръ? – спросилъ м-ръ Смангль.

– Черезъ что? – сказалъ м-ръ Пикквикъ.

– Черезъ ловушку?

– Извините, я васъ не понимаю.

– Ну, какъ не понимать? – возразилъ м-ръ Смангль. – Черезъ ту ловушку, что стоитъ на Португальской улицѣ. {На Португальской улицѣ находился Коммерческій судъ. Смангль хочетъ спросить Пикквика, не злостный ли онъ банкротъ. Прим. перев.}

– А! – сказалъ м-ръ Пикквикъ, – нѣтъ, нѣтъ, вы ошибаетесь, сэръ.

– Можетъ быть, скоро отсюда выйдете? – спросилъ Смангль.

– Едва-ли, – отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ. – Я отказываюсь платить протори и убытки по одному незаконному дѣлу, и за это посадили меня въ тюрьму.

– A вотъ меня такъ, сэръ, бумага погубила! – воскликнулъ м-ръ Смангль.

– Это какъ? Извините, сэръ, я опять васъ не понимаю, – простодушно сказалъ м-ръ Пикквикъ.

– Да-съ, бумага погубила мою головушку, – повторилъ м-ръ Смангль.

– То есть, выторговали писчей бумагой… содержали магазинъ по этой части? – спросилъ м-ръ Пикквикъ.

– О, нѣтъ, сэръ, нѣтъ! – возразилъ м-ръ Смангль, – до этого еще мнѣ не приходилось унижаться въ своей жизни. Торговли я не производилъ. Подъ именемъ бумаги я разумѣю собственно векселя на имя разныхъ олуховъ, которые, скажу не въ похвальбу, десятками попались на мою удочку.

– Ну, вашъ промыселъ, если не ошибаюсь, былъ довольно опасенъ, – замѣтилъ м-ръ Пикквикь.

– Еще бы! – сказалъ м-ръ Смангль, – люби розы, люби и шипы. Что изъ этого? Вотъ я теперь въ тюрьмѣ. Кому какое дѣло? Развѣ я сталъ отъ этого хуже?

– Ничуть не хуже, – замѣтилъ м-ръ Мивинсъ. М-ръ Смангль, для полученія своего настоящаго мѣста въ тюрьмѣ, пріобрѣлъ задаромъ изъ чужой шкатулки нѣсколько брильянтовыхъ бездѣлокъ, вымѣненныхъ имъ на чистыя денежки y одного ростовщика.

– Однако все это сухая матерія, господа, – сказалъ м-ръ Смангль, – не мѣшало бы, эдакъ, промочить горло чѣмъ-нибудь въ родѣ хереса или портвейна. Новичокъ дастъ деньги, Мивинсъ сбѣгаетъ въ буфетъ, a я помогу пить. Вотъ это и будетъ значить, что мы воспользуемся экономической системой раздѣленія труда.

Во избѣжаніе дальнѣйшихъ поводовъ къ ссорѣ, м-ръ Пикквикъ охотно согласился на предложеніе и, вынувъ какую-то монету изъ кошелька, вручилъ ее м-ру Мивинсу, который, не теряя драгоцѣннаго времени, тотчасъ же побѣжалъ въ буфетъ, такъ какъ было уже около одиннадцати часовъ.

– Позвольте-ка, почтеннѣйшій, – шепнулъ Смангль, когда пріятель его вышелъ изъ дверей, вы что ему дали?

– Полсоверена, – сказалъ м-ръ Пикквикъ.

– Это, я вамъ скажу, демонски любезный джентльменъ, – замѣтилъ Смангль, – предупредительный, обязательный и ловкій, какихъ даже немного наберется на бѣломъ свѣтѣ; но…

Здѣсь м-ръ Смангль пріостановился и сомнительно покачалъ головой.

– Вы, конечно, не думаете, что онъ способенъ воспользоваться этими деньгами для собственнаго употребленія? – спросилъ м-ръ Пикквикъ.

– О, нѣтъ, этого быть не можетъ; потому-то я и сказалъ, что онъ демонски любезный джентльменъ, отвѣчалъ м-ръ Смангль, – но все-таки, знаете, неровенъ случай; не мѣшало бы кому-нибудь присмотрѣть, не разобьетъ-ли онъ бутылки, или не по теряетъ-ли деньги на возвратномъ пути. Все можетъ статься съ человѣкомъ. Послушайте, сэръ, сбѣгайте внизъ и посмотрите за этимъ джентльменомъ.