Текст книги "Замогильные записки Пикквикского клуба"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 66 страниц)

Печальныя мысли быстро пробѣгали одна за другою въ премудрой головѣ м-ра Пикквика, когда онъ взбирался наверхъ по узкой и грязной лѣстницѣ, y подножія которой разстался со своимъ проводникомъ. Взволнованный грустною картиной, нарисованной пылкимъ его воображеніемъ, великій человѣкъ машинально вступилъ въ общую арестантскую, имѣя весьма смутное понятіе о мѣстѣ, гдѣ онъ находился, и о цѣли своего визита.

Бѣглый взглядъ на комнату привелъ его въ себя. И лишь только м-ръ Пикквикъ поднялъ свои глаза на фигуру человѣка, сидѣвшаго въ мечтательномъ положеніи передъ каминомъ, шляпа невольно выпала изъ его рукъ, и онъ остановился неподвижный и безмолвный отъ великаго изумленія.

Да, такъ точно. Глаза не обманули м-ра Пикквика. То былъ не кто другой, какъ самъ м-ръ Альфредъ Джингль, въ грязныхъ лохмотьяхъ и безъ верхняго платья, въ пожелтѣлой коленкоровой рубашкѣ, съ длинными волосами, безпорядочно разбросанными по его щекамъ. Черты лица его измѣнились ужасно. Онъ сидѣлъ передъ разведеннымъ огнемъ, облокотившись головой на обѣ руки, и вся его фигура обличала страшную нищету и отчаяніе.

Подлѣ Джингля, безпечно прижавшись къ стѣнѣ, стоялъ дюжій и здоровый мужчина, похлопывавшій изорваннымъ охотничьимъ бичомъ по жокейскому сапогу, украшавшему его правую ногу: лѣвая обута была въ старую и дырявую туфлю. Это былъ беззаботный житель полей и лѣсовъ. Лошади, собаки и пьянство завели его сюда. На одинокомъ сапогѣ его торчала покрытая ржавчиною шпора, и по временамъ онъ вздергивалъ ее кверху, лаская сапогъ охотничьею плетью. Изъ устъ его вырывались звуки, которыми обыкновенно охотники погоняютъ своихъ лошадей. Несчастный воображалъ въ эту минуту, что онъ перескакиваетъ черезъ какой-то трудный барьеръ на скачкахъ съ препятствіями.

На противоположной сторонѣ комнаты сидѣлъ старикъ на небольшомъ деревянномъ сундукѣ. Глаза его неподвижно устремлены были въ землю, и на его лицѣ нетрудно было разглядѣть всѣ признаки глубочайшаго отчаянія и безнадежной скорби. Маленькая дѣвочка, вѣроятно, дочь его, суетилась вокругъ него и старалась бойкими и шумными движеніями пробудить его притупленное вниманіе; но старикъ не видѣлъ, казалось, и не слышалъ ничего. Этотъ дѣтскій голосокъ былъ для него плѣнительнѣе всякой музыки въ былое время, и эти глазки бросали радужный свѣтъ на его лицо; но теперь онъ былъ и глухъ, и нѣмъ для возлюбленной малютки. Тѣло его огрубѣло отъ физическихъ недуговъ, и чувства души его парализировались неисцѣлимо.

Были еще среди комнаты два или три человѣка, которые вели между собою одушевленный разговоръ. Тутъ же слабая и худощавая женщина, вѣроятно, жена одного изъ арестантовъ, поливала съ большимъ стараніемъ одряхлѣвшій остовъ какого-то растенія, которому, очевидно, не суждено было разрастись свѣжими и зелеными листьями въ этомъ мѣстѣ.

Таковы были предметы, представившіеся глазамъ м-ра Пикквика, когда онъ озирался вокругъ себя съ безмолвнымъ изумленіемъ. Необычайный шумъ при входѣ въ комнату какого-то лица вдругъ пробудилъ его вниманіе. Обернувшись къ дверямъ, м-ръ Пикквикъ прямо наткнулся своимъ взоромъ на новаго пришельца и въ немъ, черезъ всѣ его лохмотья и нищету, онъ немедленно угадалъ знакомыя черты м-ра Іова Троттера.

– М-ръ Пикквикъ? – вскричалъ Іовъ.

– Э? – воскликнулъ Джингль, припрыгивая на своемъ мѣстѣ. – М-ръ… Такъ оно и есть… странное мѣсто… по дѣломъ вору и мука… самъ виноватъ… да!

Съ этими словами м-ръ Джингль опустилъ но бокамъ руки туда, гдѣ когда-то были его карманы, и, склонивъ подбородокъ на грудь, упалъ опять на стулъ.

М-ръ Пикквикъ былъ глубоко растроганъ при видѣ этихъ двухъ негодяевъ, доведенныхъ до ужаснаго состоянія нищеты. Не нужно было никакихъ объясненій: невольный и жадный взглядъ м-ра Джингля на кусокъ баранины, принесенный ему сердобольнымъ Іовомъ, краснорѣчивѣйшимъ образомъ истолковалъ ему всю сущность дѣла. Кротко и ласково взглянулъ онъ на Джингля и сказалъ:

– Мнѣ бы хотѣлось поговорить съ вами наединѣ, любезнѣйшій: не хотите-ли со мной выйти на минуту?

– Съ большимъ удовольствіемъ, – отвѣчалъ Джингль, быстро вставая съ мѣста – паркъ съ рѣшетками… стѣны зубчатыя… лужайка романтическая… не велика… для публики всегда открыта… владѣльцы дома на дачѣ… хозяйка отчаянно заботится о жильцахъ… да.

– Вы забыли надѣть сюртукъ, – сказалъ м-ръ Пикквикъ, когда они вышли изъ дверей?

– Нечего забывать, – отвѣчалъ Джингль. – Въ закладѣ… хорошая родня… дядя Томъ… нельзя… надобно ѣсть… натура требуетъ пищи.

– Что вы подъ этимъ разумѣете?

– Послѣдній сюртукъ, почтеннѣйшій… былъ, да сплылъ… физическія нужды… тѣлесныя потребности… человѣкъ немощенъ. Кормился сапогами… двѣ недѣли. Шелковый зонтикъ… слоновая рукоятка… еще недѣлю… честное слово… спросите Іовъ… все знаетъ.

– Кормился три недѣли сапогами и шелковымъ зонтикомъ со слоновой рукояткой – Боже мой! – Что это значитъ? – воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, который читывалъ о подобныхъ вещахъ только въ описаніяхъ кораблекрушеній.

– Сущая правда, – подтвердилъ Джингль, тряхнувъ головой. – Все спустилъ въ лавку ростовщика… небольшія деньги… огромные проценты… ничего нѣтъ больше… всѣ они мерзавцы.

– А! – сказалъ м-ръ Пикквикъ, успокоенный нѣсколько этимъ объясненіемъ. – Теперь я понимаю васъ. Вы заложили свой гардеробъ ростовщику.

– Все до послѣдней рубашки… Іовъ тоже… тѣмъ лучше… прачкѣ не платить, Скоро шабашъ… слягу въ постель… умру… по дѣломъ вору и мука… шабашъ!

Всѣ эти будущія подробности своей жизненной перспективы м-ръ Джингль передалъ съ обыкновенною торопливостью, поминутно моргая глазами и корча свою физіономію въ жалкую улыбку. Но м-ръ Пикквикъ легко замѣтилъ это неискусное притворство, и ему даже показалось, что глаза Джингля были увлажены слезами. Онъ бросилъ на него взглядъ, исполненный самаго глубокаго состраданія.

– Почтенный человѣкъ, – пробормоталъ Джингль, закидывая свою голову и съ чувствомъ пожимая руку м-ра Пикквика. – Неблагодарный песъ… стыдно плакать… не ребенокъ… не выдержалъ… лихорадочный пароксизмъ… слабость… болѣзнь… голоденъ. Заслужилъ по дѣламъ… сильно страдалъ… очень… баста!

И, не чувствуя болѣе силъ притворяться хладнокровнымъ, несчастный человѣкъ сѣлъ на лѣстничной ступени, закрылъ лицо обѣими руками и зарыдалъ, какъ дитя.

– Ну, полно, полно, – сказалъ м-ръ Пикквикъ, растроганный до глубины души. – Вотъ я посмотрю, что можно для васъ сдѣлать, когда будутъ приведены въ извѣстность всѣ обстоятельства нашего дѣла. Надобно поговорить съ Іовомъ. Да гдѣ онъ?

– Здѣсь я, сэръ, – откликнулся Іовъ, выступая на лѣстничную ступень.

Описывая въ свое время наружность этого молодца, мы сказали, кажется, что глаза y него заплыли жиромъ; но теперь, въ эпоху нищеты и скорби, они, повидимому, хотѣли выкатиться изъ своихъ орбитъ.

– Здѣсь я, сэръ, – сказалъ Іовъ.

– Подойдите сюда, любезный, сказалъ м-ръ Пикквикъ, стараясь принять суровый видъ, между тѣмъ, какъ четыре крупныя слезы скатились на его жилетъ.

Іовъ подошелъ.

– Вотъ вамъ, любезный, вотъ вамъ!

Что! пощечину? Когда говорятъ: "вотъ вамъ!" такъ обыкновенно разумѣютъ пощечину на вседневномъ языкѣ. И м-ръ Пикквикъ, разсуждая эгоистически, могъ бы при этомъ удобномъ случаѣ разразиться самою звонкою пощечиной: онъ былъ обманутъ, одураченъ и жестоко оскорбленъ этимъ жалкимъ негодяемъ, который теперь совершенно былъ въ его рукахъ. Но должны-ли мы сказать всю правду? Въ карманѣ м-ра Пикквика произошелъ внезапный звонъ, и когда, вслѣдъ за тѣмъ, онъ протянулъ свою руку горемычному Іову, глаза его заискрились живѣйшимъ удовольствіемъ, и сердце переполнилось восторгомъ. Совершивъ этотъ филантропическій подвигъ, онъ, не говоря ни слова, оставилъ обоихъ друзей, пораженныхъ превеликимъ изумленіемъ.

По возвращеніи въ свою комнату, м-ръ Пикквикъ уже нашелъ тамъ своего вѣрнаго слугу. Самуэль обозрѣвалъ устройство и мебель новаго жилища съ чувствомъ какого-то угрюмаго удовольствія, весьма интереснаго и забавнаго для постороннихъ глазъ. Протестуя энергически противъ мысли о постоянномъ пребываніи своего господина въ тюремномъ замкѣ, м-ръ Уэллеръ считалъ своею нравственною обязанностью не приходить въ восторгъ отъ чего бы то ни было, что могло быть сдѣлано, сказано, внушено или предложено въ этомъ мѣстѣ.

– Ну, что, Самуэль? – сказалъ м-ръ Пикквикъ.

– Ничего, сэръ, – отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ.

– Помѣщеніе довольно удобное, Самуэль?

– Да, такъ себѣ,– отвѣчалъ Самуэль, озираясь вокругъ себя съ недовольнымъ видомъ.

– Видѣли-ли вы м-ра Топмана и другихъ нашихъ друзей?

– Видѣлъ всѣхъ. Завтра будутъ здѣсь, и мнѣ показалось очень страннымъ, что никто изъ нихъ не захотѣлъ придти сегодня, – отвѣчалъ Самуэль.

– Привезли вы мои вещи?

Въ отвѣтъ на это м-ръ Уэллеръ указалъ на различные пачки и узлы, симметрически расположенные въ углу комнаты.

– Очень хорошо, Самуэль, – сказалъ м-ръ Пикквикъ послѣ нѣкотораго колебанія, – теперь выслушайте, мой другъ, что я намѣренъ сказать вамъ.

– Слушаю. Извольте говорить.

– Я думалъ съ самаго начала и совершенно убѣдился, Самуэль, – началъ м-ръ Пикквикъ съ великою торжественностью, – что здѣсь не мѣсто быть молодому человѣку.

– Да и старому тоже, – замѣтилъ м-ръ Уэллеръ.

– Правда ваша, Самуэль, – сказалъ м-ръ Пикквикъ, – но старики иногда заходятъ сюда, вслѣдствіе своего собственнаго упрямства, a молодые люди могутъ быть приведены въ это мѣсто неизвинительнымъ эгоизмомъ, т. е. самолюбіемъ тѣхъ, кому они служатъ. Этимъ-то молодымъ людямъ, думаю я, неприлично оставаться здѣсь. Понимаете-ли вы меня, Самуэль.

– Нѣтъ, сэръ, не могу взять въ толкъ, – отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ.

– Попробуйте понять.

– Мудреная задача, сэръ, – сказалъ Самуэль послѣ кратковременной паузы, – но если я смекаю малую толику, на что вы мѣтите, то, по моему разсужденію, сэръ, вы мѣтите не въ бровь, a въ самый глазъ, какъ ворчалъ однажды извозчикъ, когда снѣгомъ залѣпило ему всю рожу.

– Я вижу, вы понимаете меня, мой другъ, – сказалъ м-ръ Пикквикъ. – во-первыхъ, вамъ никакъ не слѣдуетъ проводить въ праздности свои лучшіе годы; а, во-вторыхъ, должнику, посаженному въ тюрьму, было бы до крайности нелѣпо держать при себѣ слугу. – Самуэль, – заключилъ м-ръ Пикквикъ, – на время вы должны оставить меня.

– На время, сэръ? такъ-съ, смекаемъ, – сказалъ м-ръ Уэллеръ довольно саркастическимъ тономъ.

– Да, на то время, какъ я останусь здѣсь, – продолжалъ м-ръ Пикквикъ. – Жалованье вы будете получать отъ меня по прежнему. Кто-нибудь изъ моихъ друзей, вѣроятно, съ удовольствіемъ возьметъ васъ, хоть бы изъ уваженія ко мнѣ. И если я когда-либо отсюда выйду, Самуэль, – добавилъ м-ръ Пикквикъ съ притворною веселостью, – даю вамъ честное слово, что вы немедленно опять воротитесь ко мнѣ.

– Насчетъ этой матеріи, сэръ, y меня имѣется въ виду одно единственное разсужденіе, – сказалъ м-ръ Уэллеръ важнымъ и торжественнымъ тономъ. – Не вамъ бы объ этомъ говорить, и не мнѣ бы слушать. Перестанемъ объ этомъ толковать, и дѣло въ шляпѣ.

– Нѣтъ, Самуэль, я не шучу, и намѣреніе мое неизмѣнно, – сказалъ м-ръ Пикквикъ.

– Такъ вы не шутите сэръ? Не шутите? – спросилъ м-ръ Уэллеръ твердымъ и рѣшительнымъ тономъ.

– Нѣтъ, Самуэль.

– Очень хорошо-съ: и я не стану шутить. Счастливо оставаться.

Съ этими словами м-ръ Уэллеръ надѣлъ шляпу и поспѣшно вышелъ изъ комнаты своего господина.

– Самуэль! – закричалъ вдогонку м-ръ Пикквикъ. – Самуэль!

Но въ длинной галлереѣ уже не раздавалось эхо отъ шаговъ, и Самуэль Уэллеръ исчезъ.

Глава XLIII. Объясняющая, какимъ образомъ мистеръ Самуэль Уэллеръ попалъ въ затруднительное положеніе

Въ Линкольнской палатѣ, что на Португальской улицѣ, есть высокая комната, дурно освѣщенная и еще хуже провѣтренная, и въ этой комнатѣ почти круглый годъ засѣдаютъ одинъ, два, три или, смотря по обстоятельствамъ, четыре джентльмена въ парикахъ, и передъ каждымъ изъ этихъ джентльменовъ стоитъ письменная конторка, сооруженная по образцу и подобію тѣхъ, которыя обыкновенно употребляются въ англійскихъ присутственныхъ мѣстахъ, за исключеніемъ развѣ французской полировки. По правую сторону отъ этихъ господъ находится ложа для адвокатовъ: по лѣвую сторону – отгороженное мѣсто для несостоятельныхъ должниковъ, и прямо передъ ихъ конторками стоитъ обыкновенно болѣе или менѣе значительная коллекція неумытыхъ физіономій и нечесаныхъ головъ. Эти джентльмены – коммиссіонеры Коммерческаго банкротскаго суда, и мѣсто, гдѣ они засѣдаютъ, есть самъ Коммерческій банкротскій судъ.

По волѣ прихотливой судьбы, этотъ знаменитый судъ съ незапамятныхъ временъ былъ, есть и, вѣроятно, будетъ общимъ притономъ праздношатающагося лондонскаго оборваннаго люда, который каждый день находитъ здѣсь свое утѣшеніе и отраду, Онъ всегда полонъ. Пары пива и спиртуозныхъ напитковъ возносятся къ потолку отъ ранняго утра до поздняго вечера, и, сгущаясь отъ жара, скатываются дождеобразно на всѣ четыре стѣны. Въ одинъ приходъ вы увидите здѣсь больше штукъ стараго платья, чѣмъ въ цѣлый годъ въ Толкучемъ рынкѣ, и ни одна цирюльня столицы не въ состояніи представитъ такой богатой коллекціи щетинистыхъ бородъ, какую встрѣтите въ этой оригинальной ассамблеѣ.

И никакъ не должно думать, чтобъ всѣ эти господа имѣли какую-нибудь тѣнь занятій или дѣла въ этомъ присутственномъ мѣстѣ, которое съ такимъ неутомимымъ усердіемъ и соревнованіемъ посѣщаютъ они каждый день отъ восхода солнечнаго до заката. При существованіи дѣловыхъ отношеній, странность такого явленія могла бы уничтожиться сама собою. Нѣкоторые изъ нихъ обыкновенно спятъ въ продолженіе засѣданій; другіе переходятъ съ одного мѣста на другое съ колбасами или сосисками въ карманахъ или носовыхъ платкахъ и чавкаютъ, и слушаютъ съ одинаковымъ аппетитомъ; но рѣшительно никто въ цѣлой толпѣ не принимаетъ личнаго участія въ производствѣ судебнаго дѣла. И не пропускаютъ они ни одного засѣданія. Въ бурную и дождливую погоду они приходятъ сюда промоченные до костей, и въ эти времена Банкротскій судъ наполняется испареніями, какъ изъ навозной ямы.

Можно подумать, что здѣсь усиліями смертныхъ воздвигнутъ храмъ генію старыхъ лохмотьевъ и лоскутнаго мастерства. Круглый годъ ни на комъ не увидите новаго платья и не встрѣтите человѣка съ свѣжимъ и здоровымъ лицомъ. Одинъ только типстафъ выглядываетъ молодымъ человѣкомъ, да и y того красныя одутлыя щеки похожи на вымоченную вишню, приготовленную для настойки. Разсыльный, отправляемый къ разнымъ лицамъ съ формальнымъ требованіемъ ихъ въ судъ, щеголяетъ иногда въ новомъ фракѣ; но фасонъ этого фрака, имѣющаго подобіе мѣшка, набитаго картофелемъ, напоминаетъ моду старыхъ временъ, давно исчезнувшихъ изъ памяти людей. Самые парики y судей напудрены прескверно, и локоны ихъ, повидимому, давно утратили свою упругость.

Но всего интереснѣе тутъ стряпчіе, засѣдающіе за большимъ продолговатымъ столомъ, недалеко отъ комиссіонеровъ. Это – антики въ своемъ родѣ. Главнѣйшую и чуть-ли не исключительную принадлежность ихъ профессіи составляютъ синій мѣшокъ и мальчикъ-слуга, обыкновенно еврейскаго происхожденія, обязанный сопровождать ихъ съ этимъ страннымъ портфелемъ въ рукахъ. Постоянныхъ и правильно организованныхъ конторъ не имѣется y этихъ господъ. Переговоры юридическаго свойства они совершаютъ обыкновенно въ трактирахъ и на тюремныхъ дворахъ, гдѣ, появляясь ватагами, они зазываютъ и вербуютъ кліентовъ, точь-въ-точь какъ извозчики, предлагающіе свои услуги пассажирамъ. Наружность ихъ до крайности неуклюжа и грязна. Надувательство и пьянство – отличительныя черты въ характерѣ этихъ жрецовъ британской Ѳемиды. Квартиры ихъ примыкаютъ всегда къ присутственнымъ мѣстамъ и простираются не дальше, какъ на одну англійскую милю отъ обелиска на Георгіевской площади. Есть y нихъ свои обычаи, нравы и свое обращеніе, совершенно непривлекательное для ихъ ближнихъ.

М-ръ Соломонъ Пелль, джентльменъ изъ этой ученой корпораціи, былъ жирный дѣтина съ отвислыми щеками, ходившій во всякое время въ такомъ сюртукѣ, который, съ перваго взгляда, могъ показаться зеленымъ, a потомъ, при дальнѣйшемъ разсмотрѣніи, оказывался темно-бурымъ. Бархатный воротникъ этого одѣянія подвергался такому же хамелеонскому видоизмѣненію цвѣтовъ. Лобъ y м-ра Соломона Пелля былъ узкій, лицо широкое, голова огромная, носъ кривой, какъ будто природа, раздраженная наклонностями, замѣченными въ этомъ человѣкѣ при самомъ его рожденіи, круто повернула его съ досады на одну сторону и потомъ уже никогда не хотѣла исправить этого поворота. Впрочемъ, кривой носъ, весьма невзрачный на первый взглядъ, впослѣдствіи отлично пригодился своему владѣльцу: подверженный, при короткой шеѣ, страшной одышкѣ, м-ръ Соломонъ Пелль дышалъ главнѣйшимъ образомъ черезъ это полезное отверстіе на верхней оконечности его организма.

– Ужъ на томъ постоимъ: дѣло его въ моихъ рукахъ выйдетъ бѣлѣе снѣга, – сказалъ м-ръ Пелль.

– Вы увѣрены въ этомъ? – сказалъ джентльменъ, къ которому была обращена эта рѣчь.

– Совершенно увѣренъ, – отвѣчалъ м-ръ Пелль, – но еслибъ онъ попался въ лапы какому-нибудь неопытному практиканту, замѣтьте, почтеннѣйшій, тогда бы все перекувырнулось вверхъ дномъ.

– Э! – воскликнулъ другой собесѣдникъ, широко открывъ свой ротъ.

– И ужъ я бы не отвѣчалъ за послѣдствія, – сказалъ м-ръ Пелль, таинственно кивая головою и вздернувъ нижнюю губу.

Этотъ назидательный разговоръ производился въ трактирѣ насупротивъ Коммерческаго банкротскаго суда, и однимъ изъ разговаривающихъ дѣйствующихъ лицъ былъ никто другой, какъ м-ръ Уэллерь старшій, явившійся сюда съ благотворительною цѣлью доставить утѣшеніе одному пріятелю, котораго дѣло въ этотъ самый день должно было окончательно рѣшиться въ судѣ. М-ръ Пелль былъ стряпчимъ этого пріятеля.

– Гдѣ же Джоржъ? – спросилъ старый джентльменъ.

Стряпчій повернуль голову по направленію къ задней комнатѣ и, когда м-ръ Уэллеръ отворилъ туда дверь, шестеро джентльменовъ, посвятившихъ свою дѣятельность кучерскому искусству, поспѣшили встрѣтить своего собрата съ изъявленіемъ самаго дружескаго и лестнаго вниманія, не совсѣмъ обыкновеннаго въ этой почтенной корпораціи, проникнутой серьезнымъ и философскимъ духомъ. Несостоятельный джентльменъ, пристрастившійся съ нѣкотораго времени къ рискованнымъ спекуляціямъ по извозчичьей части, поставившимъ его въ настоящее затруднительное положеніе, былъ, повидимому, чрезвычайно веселъ и услаждалъ свои чувствованія морскими раками, запивая ихъ шотландскимъ пивомъ.

Привѣтствіе между м-ромъ Уэллеромъ и его друзьями имѣло свой оригинальный характеръ, свойственный исключительно сословію кучеровъ: каждый изъ нихъ приподнималъ на воздухъ кисть своей правой руки и, описывая полукругъ, разгибалъ мизинецъ, чтобъ протянуть его къ вошедшему собрату. Мы знали нѣкогда двухъ знаменитыхъ кучеровъ (теперь ужъ ихъ нѣтъ на свѣтѣ), братьевъ-близнецовъ, между которыми существовала самая искренняя и нѣжная привязанность. Встрѣчаясь каждый день въ продолженіе двадцати четырехъ лѣтъ на большой дуврской дорогѣ, они размѣнивались привѣтствіями не иначе, какъ вышеозначеннымъ манеромъ, и когда одинъ изъ нихъ скончался, другой, тоскуя день и ночь, не мотъ пережить этой потери и отправился на тотъ свѣтъ.

– Ну, Джорджъ, – сказалъ м-ръ Уэллеръ старшій, скидая свой верхній сюртукъ и усаживаясь со своею обычною важностью, – какъ дѣлишки? Все-ли хорошо сзади и нѣтъ-ли зацѣпъ напереди?

– Везетъ, какъ слѣдуетъ, дружище, – отвѣчалъ несостоятельный джентльменъ.

– Сѣрую кобылу спровадилъ кому-нибудь? – освѣдомился м-ръ Уэллеръ безпокойнымъ тономъ.

Джорджъ утвердительно кивнулъ головой.

– Ну, это хорошо, мой другъ, – замѣтилъ м-ръ Уэллеръ.– A гдѣ карета?

– Запрятана въ безопасномъ мѣстѣ, гдѣ, смѣю сказать, самъ чортъ не отыскалъ бы ее, – отвѣчалъ Джорджъ, выпивая залпомъ стаканъ пива.

– Хорошо, очень хорошо, – сказалъ м-ръ Уэллеръ. – Всегда смотри на переднія колеса, когда скатываешься подъ гору, не то, пожалуй, костей не соберешь. A бумагу тебѣ настрочили?

– Сочинили, сэръ, – подхватилъ м-ръ Пелль, пользуясь благопріятнымъ случаемъ принять участіе въ разговорѣ,– да ужъ такъ сочинили, что, съ позволенія сказать, чертямъ будетъ тошно.

М-ръ Уэллеръ многозначительнымъ жестомъ выразилъ свое внутреннее удовольствіе, и потомъ, обращаясь къ м-ру Пеллю, сказалъ, указывая на друга своего Джорджа.

– Когда-жъ вы, сэръ, расхомутаете его?

– Дѣло не затянется, – отвѣчалъ м-ръ Пелль, – онъ стоитъ третьимъ въ реэстрѣ, и очередь, если не ошибаюсь, дойдетъ до него черезъ полчаса. Я приказалъ своему письмоводителю извѣстить насъ, когда тамъ они соберутся.

М-ръ Уэллеръ осмотрѣлъ стряпчаго съ ногъ до головы и вдругъ спросилъ съ необыкновенною выразительностью:

– A чего бы этакъ намъ выпить съ вами, сэръ?

– Право, какъ бы это, – отвѣчалъ м-ръ Пелль:– вы ужъ что-то слишкомъ очень… – Я вѣдь оно не то, чтобы того, привычки, ей Богу, не имѣю, того… – Къ тому же теперь еще такъ рано, что оно, право, будетъ того… – Стаканчикъ развѣ пуншику, почтеннѣйшій, чтобъ заморить утренняго червяка.

Едва только произнесены были эти слова, трактирная служанка мигомъ поставила стаканъ пунша передъ стряпчимъ и удалилась.

– Господа! – сказалъ м-ръ Пелль, бросая благосклонный взоръ на всю почтенную компанію. – Господа! Этотъ кубокъ за успѣхъ общаго нашего друга! Я не имѣю привычки выставлять на видъ свои собственныя достоинства, милостивые государи: это не въ моемъ характерѣ. Но, при всемъ томъ, нельзя не замѣтить въ настоящемъ случаѣ, что если бы другъ нашъ, по счастливому стеченію обстоятельствъ, не нашелъ во мнѣ усерднаго ходатая по своему запутанному дѣлу, то… то… но скромность запрещаетъ мнѣ вполнѣ выразить свою мысль относительно этого пункта. Глубокое вамъ почтеніе, господа!

Опорожнивъ стаканъ въ одно мгновеніе ока, м-ръ Пелль облизнулся и еще разъ обозрѣлъ почтенныхъ представителей кучерскаго сословія, которые, очевидно, подозрѣвали въ немъ необъятную палату ума.

– Что, бишь, я хотѣлъ замѣтить вамъ, милостивые государи? – сказалъ стряпчій.

– Да, кажется, вы хотѣли намекнуть, сэръ, что не худо бы было, стомахъ ради, учинить вамъ репетицію въ такомъ же размѣрѣ,– отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ шутливымъ тономъ.

– Ха, ха! – засмѣялся м-ръ Пелль. – Не худо, истинно не худо. Должностнымъ людямъ подобаетъ. Въ ранній часъ утра было бы, такъ сказать, приличія ради… – Пусть идетъ репетиція, почтеннѣйшій, пусть идетъ. Гмъ!

Послѣдній звукъ служилъ выраженіемъ торжественнаго и сановитаго кашля, которымъ м-ръ Пелль хотѣлъ привести въ надлежащія границы проявленіе неумѣренной веселости въ нѣкоторыхъ изъ его слушателей.

– Бывшій лордъ-канцлеръ, милостивые государи, очень любилъ и жаловалъ меня, – сказалъ м-ръ Пелль.

– И это было очень деликатно съ его стороны, – подхватилъ м-ръ Уэллеръ.

– Слушайте, слушайте! – повторилъ одинъ чрезвычайно краснолицый джентльменъ, еще не произносившій до сихъ поръ ни одного звука. Водворилось всеобщее молчаніе.

– Однажды, господа, имѣлъ я честь обѣдать y лорда-канцлера, – продолжалъ м-ръ Пелль. – За столомъ сидѣло насъ только двое, онъ да я; но все было устроено на самую широкую ногу, какъ будто состояло присутствіе изъ двадцати человѣкъ: большая государственная печать лежала на подносѣ, и джентльменъ въ парикѣ съ косой хранилъ канцлерскій жезлъ. Былъ онъ въ рыцарской бронѣ, съ обнаженной шпагой и въ шелковыхъ чулкахъ… все какъ слѣдуетъ, господа. И вдругъ канцлеръ говоритъ: – "Послушайте, м-ръ Пелль, въ сторону фальшивую деликатность. Вы человѣкъ съ талантомъ; вы можете, говоритъ, водить за носъ всѣхъ этихъ олуховъ въ коммерческомъ судѣ. Британія должна гордиться вами, м-ръ Пелль". Вотъ такъ-таки онъ и сказалъ все это слово въ слово, клянусь честью. – "Милордъ, говорю я, вы льстите мнѣ". – "Нѣтъ, м-ръ Пелль, говоритъ онъ, – будь я проклятъ, если я сколько-нибудь лгу".

– И онъ дѣйствительно сказалъ это? – спросилъ м-ръ Уэллеръ.

– Дѣйствительно, – отвѣчалъ м-ръ Пелль.

– Ну, такъ парламентъ мотъ бы его за это словцо притянуть къ суду, – замѣтилъ м-ръ Уэллеръ. – И проболтайся такимъ манеромъ нашъ брать извозчикъ, вышла бы, я полагаю, такая кутерьма, что просто – наше почтеніе!

– Но вѣдь вы забываете, почтеннѣйшій, – возразилъ м-ръ Пелль, – что все это произнесено было по довѣренности, то есть, подъ секретомъ.

– Подъ чѣмъ? – спросилъ м-ръ Уэллеръ.

– Подъ секретомъ.

– Ну, это другая статья, – сказалъ м-ръ Уэллеръ послѣ минутнаго размышленія: если онъ проклялъ себя по довѣренности, подъ секретомъ, такъ нечего объ этомъ и распространяться.

– Разумѣется, нечего, – сказалъ м-ръ Пелль. – Разница очевидная, вы понимаете.

– Это сообщаетъ дѣлу другой оборотъ, – сказалъ м-ръ Уэллеръ. – Продолжайте, сэръ.

– Нѣтъ, сэръ, я не намѣренъ продолжать, – отвѣчалъ м-ръ Пелль глубокомысленнымъ тономъ, – Вы мнѣ напомнили, сэръ, что этотъ разговоръ происходилъ между нами по довѣренности, съ глазу на глазъ, и, стало быть… – Я должностной человѣкъ, господа. Статься можетъ, что меня уважаютъ за мою профессію, a статься можетъ, и нѣтъ. Другимъ это лучше извѣстно. Я не скажу ничего. Уста мои безмолвствуютъ, милостивые государи, и языкъ прилипаетъ къ гортани моей. Ужъ и безъ того въ палатѣ сдѣланы были замѣчанія, оскорбительныя для репутаціи благороднаго моего друга. Прошу извинить меня, господа: я былъ неостороженъ. Вижу теперь, что я не имѣлъ никакого права произносить здѣсь имя этого великаго человѣка. Вы, сэръ, возвратили меня къ моему долгу. Благодарю васъ, сэръ.

Разгрузившись такимъ образомъ этими сентенціями, м-ръ Пелль засунулъ руки въ карманы и, сердито нахмуривъ брови, зазвенѣлъ съ ужасною рѣшимостью тремя или четырьмя мѣдными монетами.

И лишь только онъ принялъ эту благонамѣренную рѣшимость, какъ въ комнату вбѣжалъ мальчикъ съ синимъ мѣшкомъ и сказалъ, что дѣло сейчасъ будетъ пущено въ ходъ. При этомъ извѣстіи вся компанія немедленно бросилась на улицу и принялась пробивать себѣ дорогу въ судъ: эта предварительная церемонія, въ обыкновенныхъ случаяхъ, могла совершиться не иначе, какъ въ двадцать или тридцать минутъ.

М-ръ Уэллеръ, мужчина толстый и тяжелый, бросился въ толпу и, зажмуривъ глаза, принялся, съ отчаянными усиліями, прочищать себѣ путь направо и налѣво. Усилія его были безуспѣшны: какой-то мужчина, которому онъ неосторожно наступилъ на ногу, нахлобучилъ шляпу на его глаза и рѣшительно загородилъ ему дорогу. Но этотъ джентльменъ, повидимому, тотчасъ же раскаялся въ своемъ опрометчивомъ поступкѣ; изъ устъ его вырвалось какое-то невнятное восклицаніе, и затѣмъ, схвативъ почтеннаго старца за руку, онъ быстро притащилъ его въ галлерею коммерческаго суда.

– Ты-ли это, Самми? – воскликнулъ, наконецъ, м-ръ Уэллеръ, бросая нѣжный взоръ на своего нечаяннаго руководителя.

Самуэль поклонился.

– Ахъ, ты, дѣтище мое безпутное! – продолжалъ м-ръ Уэллеръ, – могъ-ли я думать и гадать, что собственный сынъ, на старости лѣтъ, задастъ мнѣ нахлобучку?

– A какъ мнѣ было узнать тебя, старичина, въ этихъ демонскихъ тискахъ? – возразилъ Самуэль. – Неужто, думаешь ты, что, кромѣ тебя, никто не мотъ придавить мнѣ ногу такимъ манеромъ?

– И то правда, другъ мой, Самми, – отвѣчалъ разнѣженный старикъ, – ты всегда былъ кроткимъ и послушнымъ сыномъ. За какимъ только дьяволомъ ты пришелъ сюда, желалъ бы я знать? Старшинѣ твоему тутъ нечего дѣлать. Коммерческія дѣла не по его части, Самми. Резолюціи тутъ и протоколы пишутся для нашего брата,

И м-ръ Уэллеръ тряхнулъ головой съ великою торжественностью.

– Что это за старый хрычъ! – воскликнулъ Самуэль. – Только y него и на умѣ, что резолюціи да протоколы. Кто тебѣ сказалъ, что мой старшина въ этомъ судѣ? Ужъ, разумѣется, ему нѣтъ дѣла до вашихъ резолюцій.

М-ръ Уэллеръ не произнесъ отвѣта, но опять покачалъ головой совершенно ученымъ образомъ.

– Полно раскачивать своимъ кузовомъ-то, старый пѣтушище, – сказалъ Самуэль запальчивымъ тономъ, – будь разсудительнѣе, дѣдушка. Я вотъ вчера вечеромъ путешествовалъ въ твое логовище y маркиза Гренби.

– Ну, что, видѣлъ ты мачиху, Самми? – спросилъ м-ръ Уэллеръ, испустивъ глубокій вздохъ.

– Видѣлъ, – отвѣчалъ Самуэль.

– Какъ ты ее нашелъ?

– Да такъ себѣ: она, кажется, повадилась y тебя прихлебывать по вечерамъ анисовый пуншъ вмѣсто микстуры. Не сдобровать ей, старичина.

– Ты думаешь?

– Совершенно увѣренъ въ этомъ.

М-ръ Уэллеръ схватилъ руку своего сына, пожалъ ее и стремительно оттолкнулъ отъ себя. И, когда онъ производилъ эти эволюціи, на лицѣ его отпечатлѣлось выраженіе не отчаянія и скорби, но что-то весьма близкое къ пріятной и отрадной надеждѣ. Лучъ тихой радости постепенно озарилъ всю его физіономію, когда онъ произносилъ слѣдующія слова,

– Право, Самуэль, я не знаю, какъ пойдутъ впередъ всѣ эти дѣла, но думать надобно, что авось какъ-нибудь выйдетъ приключен… горестное приключеніе, другъ мой, Самми. Вѣдь ты помнишь этого жирнаго толстяка?

– Пастыря, что ходитъ къ твоей сожительницѣ? Не забуду до гробовой доски.

– Такъ вотъ, y него, другъ мой, Самми… какъ бы это въ добрый часъ молвить, въ худой помолчать… y него, видишь ли, зудитъ печенка и завалы въ обоихъ бокахъ.

– Стало быть, онъ очень нездоровъ? – спросилъ Самуэль.

– Онъ необыкновенно блѣденъ, – отвѣчалъ отецъ, – только носъ y него сдѣлался еще краснѣе. Аппетитъ его такъ себѣ, ни то, ни се, зато ужъ пьетъ какъ, еслибъ ты зналъ!

И, махнувъ рукой, м-ръ Уэллеръ погрузился въ глубокое раздумье.

– Все это прекрасно, – сказалъ Самуэль, – и я радуюсь за тебя, старый человѣкъ. Поговоримъ теперь о моемъ собственномъ дѣлѣ. Развѣсь уши, и не заикайся до тѣхъ поръ, пока я не кончу.

Послѣ этого приступа, Самуэль разсказалъ въ короткихъ словахъ всѣ подробности послѣдняго своего разговора съ м-ромъ Пикквикомъ.

– Какъ? Остаться въ тюрьмѣ одному? – воскликнулъ м-ръ Уэллеръ старшій. – Не позволить никому ходить за собою? Бѣдный старичокъ! Нѣтъ, нѣтъ, Самми, до этого не надобно допускать его.

– Ужъ, конечно, не надобно, – подтвердилъ Саму-эль. – Это я и безъ тебя зналъ.

– Да они тамъ съѣдять его живьемъ, Самми, и съ косточками! – воскликнулъ м-ръ Уэллеръ.

Самуэль нашелъ это мнѣніе весьма основательнымъ.

– Онъ вѣдь еще не доварился, Самми, когда вступилъ въ эти казематы, – продолжалъ м-ръ Уэллеръ метафорически, – a они, повѣрь мнѣ, пропекутъ и изжарятъ его такъ, что никто изъ самыхъ близкихъ друзей не угадаетъ въ немъ прежняго птенца. Не такъ ли, Самми?

– Истинно такъ.

– И выходитъ, что этого не должно быть, Самуэль.

– Ужъ это какъ водится.

– Стало быть, рѣчь о томъ, какъ уладить это дѣло?

– Именно объ этомъ, – отвѣчалъ Самуэль. – Ты, старичина, уменъ не по лѣтамъ, позволь тебѣ это замѣтить: говоришь ладно, складно, и видишь впереди всю подноготную, какъ этотъ вотъ краснощекій Никсонъ, котораго продаютъ съ картинками въ маленькихъ книжкахъ по шести пенсовъ за штуку.