Текст книги "Замогильные записки Пикквикского клуба"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 66 страниц)

"Долго я прислушивался къ тяжелому дыханію и лихорадочнымъ вздрагиваньямъ больного человѣка, прежде чѣмъ узналъ онъ о моемъ присутствіи. Наконецъ, въ безполезномъ усиліи отыскать спокойное мѣсто для своей головы, онъ перебросилъ черезъ постель свою руку, и она упала на мою. Онъ вздрогнулъ и устремилъ на меня блуждающій взоръ.

"– М-ръ Готли, Джонъ, – проговорила его жена, давая знать обо мнѣ,– м-ръ Готли, за которымъ ты посылалъ сегодня. Забылъ развѣ?

"– А! – воскликнулъ больной, проводя рукою по лбу, – Готли… Готли… кто, бишь, это… дай Богъ память!

Казалось, черезъ нѣсколько секундъ воспоминанія его оживились и сознаніе воротилось. Онъ судорожно схватилъ мою руку и сказалъ:

"– Не оставляй меня, старый товарищъ, не оставляй. Она убьетъ меня, я знаю.

"– Давно онъ въ такомъ положеніи? – спросилъ я, обращаясь къ его плачущей женѣ.

"– Со вчерашней ночи, – отвѣчала она. – Джонъ, Джонъ! Развѣ ты не узнаешь меня?

"– Не пускай ее ко мнѣ! – вскричалъ больной, судорожно вздрагивая, когда она хотѣла склонить надъ нимъ свою голову. – Прогони ее, ради Бога! Мнѣ тошно ее видѣть.

"Онъ дико вытаращилъ на нее глаза, исполненные тревожныхъ опасеній, и принялся шептать мнѣ на ухо:

"– Я билъ ее, Яковъ, жестоко билъ вчера и третьяго дня, часто билъ. Я морилъ ихъ голодомъ и холодомъ – ее и ребенка: теперь я слабъ и беззащитенъ… Яковъ, она убьетъ меня, я знаю. Какъ она плакала, когда я ее билъ! О, еслибъ ты видѣлъ, какъ она плакала! Прогони ее, сдѣлай милость.

"Онъ выпустилъ мою руку и въ изнеможеніи упалъ на подушку.

"Я совершенно понялъ, что все это значило. Если бы еще оставались какія нибудь сомнѣнія въ моей душѣ, одинъ взглядъ на блѣдное лицо и костлявыя формы женщины могъ бы удовлетворительнымъ образомъ объяснить настоящій ходъ этого дѣла.

"– Вамъ лучше отойти, я полагаю, – сказалъ я, обращаясь къ жалкому созданію. – Вы не можете принести пользы вашему супругу. Вѣроятно, онъ успокоится, если не будетъ васъ видѣть.

"Бѣдная женщина отошла отъ своего мужа. Черезъ нѣсколько секундъ онъ открылъ глаза и съ безпокойствомъ началъ осматриваться вокругъ себя.

"– Ушла ли она? – спросилъ онъ съ нетерпѣніемъ.

"– Да, да, – сказалъ я, – тебѣ нечего бояться.

"– Вотъ что, старый другъ, – сказалъ онъ тихимъ голосомъ, – и больно мнѣ, и тошно, и гадко видѣть эту женщину. Это – олицетворенная кара для меня. Одинъ взглядъ на нее пробуждаетъ такой ужасный страхъ въ моемъ сердцѣ, что я готовъ съ ума сойти. Всю прошлую ночь ея огромные глаза и блѣдное лицо кружились надо мной: куда бы я ни повернулся, вертѣлась и она, и всякій разъ какъ я вздрагивалъ и просыпался отъ своего лихорадочнаго бреда, она торчала y моего изголовья и дико, и злобно озирала меня съ ногъ до головы.

"Онъ ближе наклонился къ моему уху, и продолжалъ глухимъ, взволнованнымъ шепотомъ:

"– Это вѣдь, собственно говоря, злой духъ, a не человѣкъ. Да, да, я знаю. Будь она женщина – ей давно бы слѣдовало отправиться на тотъ свѣтъ. Никакая женщина не можетъ вынести того, что она перенесла. Уфъ!

" Съ ужасомъ воображалъ я длинный рядъ жестокостей и страданій, которыя должны были произвести такое впечатлѣніе на этого человѣка. Отвѣчать мнѣ было нечего: кто могъ доставить утѣшеніе или надежду отверженному созданію, утратившему человѣческія чувства?

"Часа два я просидѣлъ въ этомъ жилищѣ нищеты и скорби. Больной стоналъ, метался, бормоталъ невнятныя восклицанія, исторгаемыя физической болью, забрасывалъ руки на голову и грудь и безпрестанно переворачивался съ боку на бокъ. Наконецъ, онъ погрузился въ то безсознательное состояніе, гдѣ душа безпокойно блуждаетъ въ лабиринтѣ смутныхъ и разнообразныхъ сценъ, переходя съ одного мѣста въ другое, безъ всякаго участія со стороны разсудка, и безъ возможности освободиться изъ подъ неописаннаго чувства настоящихъ страданій. Имѣя причины думать, что горячка теперь невдругъ перейдетъ въ худшее состояніе, я оставилъ несчастнаго страдальца, обѣщавшись его женѣ придти вечеромъ на другой день и просидѣть, если понадобится, всю ночь y постели больного.

"Я сдержалъ свое слово. Въ послѣднія сутки произошла съ нимъ страшная перемѣна. Глаза, глубоко впалые и тусклые, сверкали неестественнымъ и ужаснымъ блескомъ. Губы запеклись, окровянились и растреснулись во многихъ мѣстахъ; сухая, жесткая кожа разгорѣлась по всему тѣлу, и дикое, почти неземное выраженіе тоски на лицѣ страдальца всего болѣе обнаруживало роковыя опустошенія, произведенныя недугомъ. Ясно, что горячка достигла самой высшей степени.

"Я занялъ свое прежнее мѣсто и неподвижно просидѣлъ нѣсколько часовъ, прислушиваясь къ звукамъ, способнымъ глубоко поразить даже самое нечувствительное сердце. То былъ неистовый бредъ человѣка, умирающаго преждевременною и неестественною смертью. Изъ того, что сказалъ мнѣ врачъ, призванный къ одру больного, я зналъ, что не было для него никакой надежды: надлежало быть свидѣтелемъ послѣдней отчаянной борьбы между жизнью и смертью. И видѣлъ я, какъ изсохшіе члены, которые, не дальше какъ часовъ за семьдесятъ кривлялись и вытягивались на потѣху шумнаго райка, корчились теперь подъ смертельной пыткой горячки; и слышалъ я, какъ пронзительный хохотъ арлекина смѣшивался съ тихими стонами умирающаго человѣка.

"Трогательно видѣть и слышать обращеніе души къ обыкновеннымъ дѣламъ и занятіямъ нормальной жизни, когда тѣло, между тѣмъ, слабое и безпомощное, поражено неисцѣлимымъ недугомъ; но какъ скоро эти занятія, по своему характеру, въ сильнѣйшей степени противоположны всему, что мы привыкли соединять съ важными и торжественными идеями, то впечатлѣніе, производимое подобнымъ наблюденіемъ, становится чрезвычайно поразительнымъ и сильнымъ. Театръ и трактиръ были главнѣйшими сценами похожденій страждущей души по лабиринту прошедшей жизни. Былъ вечеръ, грезилось ему; y него роль въ нынѣшнемъ спектаклѣ. Поздно. Пора идти. Зачѣмъ они останавливаютъ его? Зачѣмъ не пускаютъ изъ трактира? Ему надобно идти: онъ потеряетъ жалованье. Нѣтъ! за него уцѣпились, не пускаютъ его. Онъ закрылъ свое лицо пылающими руками и горько принялся оплакивать свою безхарактерность и жестокость неутомимыхъ преслѣдователей. Еще минута, и онъ декламировалъ шутовскія вирши, выученныя имъ для послѣдняго спектакля. Онъ всталъ и выпрямился на своей постели, раздвинулъ изсохшіе члены и принялся выдѣлывать самыя странныя фигуры: онъ былъ на сценѣ; онъ игралъ. Послѣ минутной паузы, онъ проревѣлъ послѣдній куплетъ какой-то оглушительной пѣсни. Вотъ онъ опять въ трактирѣ: ухъ, какъ жарко! Ему было дурно, боленъ онъ былъ, очень боленъ; но теперь ничего: онъ здоровъ и счастливъ. Давайте вина. Кто же вырвалъ рюмку вина изъ его рукъ? Опять все тотъ же гонитель, который преслѣдовалъ его прежде. Онъ опрокинулся навзничь, заплакалъ, застоналъ, зарыдалъ.

"Слѣдовалъ затѣмъ періодъ кратковременнаго забытья. Усталые члены успокоились, онѣмѣли, и въ комнатѣ распространилась тишина, прерываемая только удушливымъ дыханіемъ чахоточной жены. Но вотъ онъ опять воспрянулъ и душой, и тѣломъ и снова обратился къ занятіямъ прошедшей жизни. На этотъ разъ пробирается онъ впередъ и впередъ, черезъ длинный рядъ сводчатыхъ комнатъ и каморокъ, тѣсныхъ, узкихъ, мрачныхъ и низкихъ до того, что ему на карачкахъ надобно отыскивать дорогу. Душно, грязно, темно. Куда ни повернетъ онъ голову или руку, вездѣ и все заслоняетъ ему путь. Миріады насѣкомыхъ жужжатъ и прыгаютъ въ спертомъ и затхломъ пространствѣ, впиваются въ уши и глаза, въ ротъ и ноздри, кусаютъ, жалятъ, высасываютъ кровь. Пресмыкающіеся гады гомозятся и кишатъ на потолкѣ и стѣнахъ, взбираются на его голову, прыгаютъ и пляшутъ на его спинѣ. Прочь, прочь, кровопійцы! И вдругъ мрачный сводъ раздвинулся до необъятной широты и высоты, воздухъ прояснился, насѣкомыя исчезли, гады провалились; но мѣсто ихъ заступили фигуры мрачныя и страшныя, съ кровожадными глазами, съ распростертыми руками. Все это старые пріятели, мошенники и злодѣи, сговорившіеся погубить его. Вотъ они смѣются, фыркаютъ, дѣлаютъ гримасы, и вотъ – прижигаютъ его раскаленными щипцами, скручиваютъ веревкой его шею, тянутъ, давятъ, душатъ, и онъ вступаетъ съ ними въ неистовую борьбу за свою жизнь. "Наконецъ, послѣ одного изъ этихъ пароксизмовъ, когда мнѣ стоило неимовѣрныхъ трудовъ удерживать его въ постели, онъ впалъ, повидимому, въ легкій сонъ. Утомленный продолжительнымъ и безпокойнымъ бодрствованіемъ, я сомкнулъ глаза на нѣсколько минутъ; но вдругъ сильный толчекъ въ плечо пробудилъ опять мое усыпленное вниманіе. Больной всталъ и, безъ посторонней помощи, усѣлся на своей постели: страшная перемѣна была на его лицѣ; но сознаніе, очевидно, воротилось къ нему, потому что онъ узналъ меня. Ребенокъ, бывшій до этой поры безмолвнымъ и робкимъ свидѣтелемъ неистовыхъ порывовъ страждущаго безумца, быстро вскочилъ на ноги и съ пронзительнымъ крикомъ бросился къ своему отцу. Мать поспѣшно схватила его на руки, опасаясь, чтобы бѣшеный мужъ не изуродовалъ дитя; но, замѣтивъ страшную перемѣну въ чертахъ его лица, она остановилась, какъ вкопанная, подлѣ постели. Онъ судорожно схватился за мое плечо и, ударивъ себя въ грудь, розинулъ ротъ, дѣлая, повидимому, отчаянныя усилія для произнесенія какихъ-то словъ. Напрасный трудъ! Онъ протянулъ правую руку къ плачущему младенцу и еще разъ ударилъ себя въ грудь. Мучительное хрипѣніе вырвалось изъ горла – глаза сверкнули и погасли – глухой стонъ замеръ на посинѣлыхъ устахъ, и страдалецъ грянулся навзничь – мертвый!"

Намъ было бы весьма пріятно представить нашимъ читателямъ мнѣніе м-ра Пикквика насчетъ исторіи, разсказанной странствующимъ актеромъ; но, къ несчастію, мы никакъ не можемъ этого сдѣлать вслѣдствіе одного совершенно непредвидѣннаго обстоятельства.

Уже м-ръ Пикквикъ взялъ стаканъ и наполнилъ его портвейномъ, только-что принесеннымъ изъ буфета; уже онъ открылъ уста для произнесенія глубокомысленнаго замѣчанія: "именно такъ", – въ путевыхъ запискахъ м-ра Снодграса объяснено точнѣйшимъ образомъ, что маститый президентъ дѣйствительно открылъ уста, – какъ вдругъ въ комнату вошелъ лакей и доложилъ:

– Какіе-то джентльмены, м-ръ Пикквикъ.

Это ничтожное обстоятельство и было причиною того, что свѣтъ лишился дополнительныхъ замѣчаній великаго мужа, которымъ, безъ сомнѣнія, суждено было объяснить многіе загадочные пункты психологіи и метафизики. Бросивъ суровый взглядъ на слугу, м-ръ Пикквикъ окинулъ испытующимъ взоромъ всѣхъ присутствующихъ членовъ, какъ будто требуя отъ нихъ извѣстій относительно новыхъ пришельцевъ.

– Я знаю, кто это, сказалъ м-ръ Винкель, – ничего! Это мои новые пріятели, съ которыми я сегодня познакомился по весьма странному стеченію обстоятельствъ. Прекраснѣйшіе люди, офицеры девяносто седьмого полка. Надѣюсь, вы ихъ полюбите.

– Мы очень рады ихъ принять, – добавилъ онъ, обращаясь къ слугѣ.

М-ръ Пикквикъ успокоился, и физіономія его совершенно прояснилась. Между тѣмъ отворилась дверь, и въ комнату, одинъ за другимъ, вошли три джентльмена.

– Подпоручикъ Теппльтонъ, – сказалъ м-ръ Винкель, – подпоручикъ Теппльтонъ, м-ръ Пикквикъ, докторъ Пайнъ, м-ръ Пикквикъ – Снодграса вы уже видѣли: другъ мой Топманъ, докторъ Слемм…

Здѣсь м-ръ Винкель долженъ былъ остановиться, потому что на лицахъ Топмана и доктора выразилось сильнѣйшее волненіе.

– Я уже встрѣчался съ этимъ джентльменомъ, – сказалъ докторъ многозначительнымъ тономъ.

– Право! – воскликнулъ м-ръ Винкель.

– Да, и съ этимъ также, если не ошибаюсь, – продолжалъ докторъ, бросая пытливый взглядъ на незнакомца въ зеленомъ фракѣ.

– Ну, тѣмъ лучше, докторъ. Я радъ.

– Вчера вечеромъ этотъ джентльменъ получилъ отъ меня весьма важное приглашеніе, отъ котораго, однакожъ, онъ счелъ нужнымъ уклониться.

Сказавъ это, докторъ Слеммеръ бросилъ на незнакомца величественный взглядъ и шепнулъ что-то на ухо своему пріятелю, подпоручику Теппльтону.

– Неужто! – проговорилъ тотъ.

– Увѣряю тебя.

– Въ такомъ случаѣ скорѣй къ развязкѣ,– сказалъ съ большою важностью владѣлецъ походнаго стула.

– Погоди, Пайнъ, перебилъ подпоручикъ. – Позвольте спросить васъ, сэръ, – продолжалъ онъ, обращаясь къ м-ру Пикквику, начинавшему уже приходить въ крайнее разстройство отъ этихъ таинственныхъ и неучтивыхъ переговоровъ, – позвольте спросить, къ вашему ли обществу принадлежитъ этотъ джентльменъ въ зеленомъ фракѣ?

– Нѣтъ, сэръ, – отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ. – Онъ нашъ гость.

– Онъ членъ вашего клуба, если не ошибаюсь? – продолжалъ подпоручикъ вопросительнымъ тономъ.

– Совсѣмъ нѣтъ.

– И онъ не носитъ форменнаго фрака съ вашими пуговицами?

– Нѣтъ, сэръ, никогда! – отвѣчалъ озадаченный м-ръ Пикквикъ.

Подпоручикъ Теппльтонъ повернулся къ доктору Слеммеру и сомнительно пожалъ плечами. Маленькій докторъ бѣсновался и бросалъ вокругъ себя яростные взгляды, м-ръ Пайнъ злобно смотрѣлъ на лучезарную физіономію безсознательнаго Пикквика.

– Сэръ, – сказалъ докторъ, вдругъ повернувшись къ м-ру Топману, при чемъ этотъ джентльменъ привсталъ и вздрогнулъ, какъ будто кольнули его булавкой въ ногу, – сэръ, вы были вчера вечеромъ на балу?

М-ръ Топманъ слабымъ и нерѣшительнымъ голосомъ пролепеталъ утвердительный отвѣтъ.

– И этотъ джентльменъ былъ вашимъ товарищемъ, – продолжалъ докторъ, указывая на неподвижнаго незнакомца.

– Точно такъ, – проговорилъ м-ръ Топманъ.

– Въ такомъ случаѣ, сэръ, – сказалъ докторъ, обращаясь къ незнакомцу, – еще разъ спрашиваю васъ въ присутствіи всѣхъ этихъ господъ: угодно ли вамъ дать мнѣ свой адресъ, или я долженъ здѣсь же немедленно наказать васъ какъ презрѣннаго труса? Выбирайте одно изъ двухъ.

– Остановитесь, сэръ, – воскликнулъ м-ръ Пикквикъ тономъ сильнѣйшаго негодованія, – ваше поведеніе требуетъ немедленнаго объясненія или я заставлю васъ имѣть дѣло съ собою. Топманъ, объяснись!

М-ръ Топманъ изложилъ все дѣло въ нѣсколькихъ словахъ, причемъ слегка упомянулъ о займѣ винкелевскаго фрака, упирая преимущественно на то важное обстоятельство, что все это случилось "послѣ обѣда". Остальныя подробности, заключилъ онъ, долженъ объяснить самъ незнакомецъ, и тотъ, вѣроятно, представилъ бы удовлетворительный отчетъ, еслибъ, сверхъ всякихъ ожиданій, не вмѣшался подпоручикъ Теппльтонъ, который уже давно искоса поглядывалъ на владѣльца зеленаго фрака.

– Не видѣлъ ли я васъ на здѣшней сценѣ? – спросилъ онъ незнакомца презрительнымъ тономъ.

– Можетъ статься… мудренаго нѣтъ… человѣкъ замѣтный.

– Ну, докторъ, игра не стоитъ свѣчъ, – продолжалъ подпоручикъ. – Этотъ господинъ – кочующій актеръ, и ему надо завтра играть въ пьесѣ, которую поставили на здѣшнюю сцену офицеры пятьдесятъ второго полка. Вамъ нельзя драться, Слеммеръ, нельзя.

– Разумѣется! – подхватилъ съ достоинствомъ м-ръ Пайнъ.

– Извините, что я поставилъ васъ въ такое непріятное положеніе, – сказалъ подпоручикъ Теппльтонъ, обращаясь къ м-ру Пикквику, – совѣтую вамъ на будущее время быть осторожнѣе въ выборѣ вашихъ друзей, если вы желаете избѣжать подобныхъ сценъ. Прощайте, сэръ!

И съ этими словами подпоручикъ Теппльтонъ, бросивъ гордый взглядъ, выбрался изъ комнаты.

– Позвольте, сэръ, и мнѣ сдѣлать нѣсколько замѣчаній въ вашу пользу, – сказалъ раздражительный докторъ Пайнъ. – Будь я Теппльтонъ или будь я Слеммеръ, я вытянулъ бы вамъ носъ, милостивый государь, – всѣмъ бы вытянулъ вамъ носы, милостивые государи, всѣмъ, всѣмъ. Имя мое – Пайнъ, сэръ, докторъ Пайнъ сорокъ третьяго полка. Спокойной ночи, сэръ!

И, заключивъ эту фразу, грознымъ жестомъ, онъ величественно вышелъ изъ комнаты, сопровождаемый докторомъ Слеммеромъ, который, не сказавъ ничего, ограничился только презрительнымъ взглядомъ на раскраснѣвшіяся щеки почтеннаго президента Пикквикскаго клуба.

Бѣшенство и ярость закипѣли въ благородной груди м-ра Пикквика съ такою неимовѣрной силой, что пуговицы чуть не порвались на его жилетѣ. Съ минуту онъ стоялъ неподвижно на своемъ мѣстѣ, задыхаясь отъ напора взволнованныхъ чувствъ. Наконецъ, лишь только затворилась дверь послѣ ухода нежданныхъ гостей, онъ мигомъ пришелъ въ себя и опрометью бросился впередъ съ яркимъ пламенемъ во взорахъ. Уже рука его ухватилась за дверной замокъ, и черезъ минуту, нѣтъ сомнѣнія, онъ вцѣпился бы въ горло своего дерзкаго обидчика, доктора Пайна, еслибъ м-ръ Снодграсъ, сохранившій, къ счастію, полное присутствіе духа въ продолженіе всей этой сцены, не ухватился заблаговременно за фрачныя фалды своего президента.

– Удержите его! – кричалъ м-ръ Снодграсъ. – Топманъ, Винкель… допустимъ ли мы погибнуть этой драгоцѣнной жизни?

– Пустите меня, пустите! – кричалъ м-ръ Пикквикъ, неистово порываясь изъ дверей.

– За руки его, за ноги!.. такъ, такъ, плотнѣе, крѣпче! – ревѣлъ м-ръ Снодграсъ.

И, благодаря соединеннымъ усиліямъ всей этой компаніи, м-ръ Пикквикъ былъ, наконецъ, посаженъ на кресло.

– Оставьте его, – сказалъ зеленофрачный незнакомецъ, – воды и коньяку… задорный старичишка… пропасть прорѣхъ… жаль… выпейте… превосходное сукно!

Съ этими словами незнакомецъ приставилъ къ губамъ м-ра Пикквика стаканъ крѣпкаго пунша, заранѣе приготовленнаго Горемычнымъ Яшей.

Послѣдовала кратковременная пауза. Живительная влага не замедлила произвести свое спасительное дѣйствіе: почтенная физіономія м-ра Пикквика озарилась лучами совершеннѣйшаго спокойствія.

– Не стоитъ думать о нихъ, – замѣтилъ горемычный джентльменъ.

– Ну да, разумѣется, – отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ. – Я раскаиваюсь, что вышелъ изъ себя: надобно быть разсудительнѣе въ мои лѣта. Придвиньте сюда вашъ стулъ, сэръ, поближе къ столу.

Горемычный Яша немедленно занялъ свое мѣсто, и черезъ нѣсколько минутъ все общество усѣлось за круглымъ столомъ. Общее согласіе возстановилось еще разъ. Слѣды нѣкоторой раздражительности оставались на короткое время на геройскомъ лицѣ м-ра Винкеля, изъявившаго замѣтную досаду на своевольное заимствованіе форменнаго платья; но и онъ, скоро успокоился разсудивъ основательно, что никакъ не слѣдуетъ думать о такихъ пустякахъ. Вечеръ, какъ и слѣдовало ожидать, окончился очень весело, и всѣ члены почтенной компаніи остались совершенно довольны другъ другомъ.

Глава четвертая. Еще новые друзья. – Приглашеніе на дачу

Многіе писатели придерживаются обыкновенія скрывать отъ взоровъ публики тѣ источники, откуда почерпаются ихъ свѣдѣнія. За нами отнюдь не водится такихъ грѣховъ, и совѣсть наша прозрачна, какъ кристаллъ. Мы стараемся только добросовѣстно выполнить принятую на себя обязанность издателей, и больше ничего. Разумѣется, что и говорить, намъ пріятно было бы похвастаться первоначальнымъ изобрѣтеніемъ всѣхъ этихъ приключеній; но глубокое уваженіе къ истинѣ заставляетъ насъ признаться откровенно, что мы просто – чужими руками жаръ загребаемъ. Дѣловыя бумаги Пикквикскаго клуба всегда были и будутъ нашею главною рѣкою, откуда чистыми и свѣтлыми струями изливаются въ нашу книгу самые важные и назидательные факты, которые мы, къ удовольствію читателя, обязаны приводить въ самый строгій, систематическій порядокъ.

Дѣйствуя въ этомъ добросовѣстномъ духѣ, мы считаемъ своимъ непремѣннымъ долгомъ объяснить, что всѣми подробностями, которыя читатель найдетъ въ слѣдующихъ двухъ главахъ, мы обязаны прекрасному путевому журналу м-ра Снодграса, справедливо заслужившаго между своими сочленами и товарищами громкую поэтическую славу. Съ нашей стороны, въ этомъ случаѣ не будетъ даже сдѣлано никакихъ дополнительныхъ примѣчаній. Зачѣмъ? Дѣло будетъ вопіять само за себя. Начнемъ.

Поутру, на другой день, все рочестерское народонаселеніе и жители смежныхъ городовъ поднялись рано съ своихъ постелей, въ состояніи чрезмѣрнаго одушевленія и самой шумной суетливости. На большой площади, передъ Четемскими казармами, долженъ былъ состояться парадъ. Орлиный глазъ командира будетъ обозрѣвать маневры полдюжины полковъ. Будутъ штурмовать неприступную крѣпость, и взорвутъ на воздухъ временныя укрѣпленія, нарочно воздвигнутыя для этой цѣли.

М-ръ Пикквикъ, какъ, вѣроятно, уже догадались наши читатели изъ его описанія Рочестера и Четема, былъ страстнымъ любителемъ стратегіи и тактики. Товарищи его не могли безъ пламеннаго одушевленія смотрѣть на великобританскаго воина, гордаго своимъ оружіемъ и марсовскимъ геройствомъ. Такимъ образомъ, всѣ наши путешественники съ ранняго утра отправились къ главному мѣсту дѣйствія, куда народъ густыми толпами стекался со всѣхъ концовъ и дорогъ.

Каждый предметъ на широкой площади свидѣтельствовалъ неоспоримымъ образомъ, что предстоящая церемонія будетъ имѣть торжественный и грандіозный характеръ. Часовые, въ полномъ вооруженіи, были разставлены по всѣмъ четыремъ концамъ; слуги устраивали мѣста для дамъ на батареяхъ; сержанты бѣгали взадъ и впередъ съ сафьяновыми книгами подъ мышкой; полковникъ Болдеръ, въ полной парадной формѣ, верхомъ на борзомъ конѣ, галопировалъ отъ одного мѣста до другого осаживалъ свою лошадь, скакалъ между народомъ, выдѣлывалъ курбеты, кричалъ безъ умолку, до хрипоты, отдавая приказанія и кстати, для развлеченія, водворяя порядокъ въ народѣ. Офицеры ходили взадъ и впередъ, принимая порученія отъ полковника Болдера и отдавая приказанія сержантамъ. Даже самые солдаты смотрѣли съ видомъ таинственной торжественности изъ подъ своихъ лакированныхъ киверовъ, и это всего больше обличало рѣдкое свойство имѣющаго быть стратегическаго празднества.

М-ръ Пикквикъ и спутники его заняли мѣста въ переднемъ ряду густой толпы. Толпа между тѣмъ увеличивалась съ каждою минутой, и наши герои, въ продолженіе двухъ часовъ, только то и дѣлали, что старались удержать выгодную позицію, которую они заняли. Одинъ разъ м-ръ Пикквикъ получилъ энергическій толчокъ въ самую середину спины и былъ принужденъ отпрыгнуть впередъ на нѣсколько аршинъ съ такою странною поспѣшностью, которая вообще чрезвычайно противорѣчила его степенному виду. Въ другой разъ попросили его отступить назадъ отъ фронта, причемъ зазѣвавшемуся почтенному президенту пришлось испытать на себѣ силу удара прикладомъ ружья, который пришелся какъ разъ по большому пальцу его правой ноги. Тутъ же нѣкоторые веселые джентльмены съ лѣвой стороны притиснули м-ра Снодграса, и любопытствовали знать: "куда онъ корячится, верзила?" И когда м-ръ Винкель, свидѣтель этой дерзости, выразилъ энергическими знаками свое справедливое негодованіе, какой-то весельчакъ нахлобучилъ ему шляпу на глаза и учтиво попросилъ позволенія положить къ себѣ въ карманъ его пустую голову. Всѣ эти и многія другія, практическія остроты чрезвычайно игриваго свойства, въ связи съ загадочнымъ отсутствіемъ м-ра Топмана, который вдругъ исчезъ неизвѣстно куда, дѣлали положеніе нашихъ героевъ не совсѣмъ вожделѣннымъ и завиднымъ.

Наконецъ, смѣшанный гулъ многихъ голосовъ возвѣстилъ прибытіе ожидаемой особы. Глаза всѣхъ устремились на одинъ и тотъ же пунктъ. Черезъ нѣсколько минутъ нетерпѣливаго ожиданія, знамена весело заколыхались въ воздухѣ, штыки ярко заблистали на солнцѣ, колонны стройными рядами выступили на равнину, полки вытянулись, выстроились въ цѣпь, слово команды произнесено и главный командиръ, сопровождаемый полковникомъ Болдеромъ и многими офицерами, подскакалъ къ фронту. Грянулъ барабанъ, войска двинулись съ своихъ мѣстъ и начались столь долго ожидаемые публикой маневры.

Сначала м-ръ Пикквикъ, сбитый съ ногъ и придавленный десятками локтей, не имѣлъ возможности любоваться прекраснымъ зрѣлищемъ парада; но когда, наконецъ, онъ получилъ способность твердо укрѣпиться на своихъ ногахъ, удовольствіе его приняло характеръ безграничнаго восторга.

– Можетъ ли быть что-нибудь восхитительнѣе? – спросилъ онъ м-ра Винкеля.

– Ничего не можетъ! – отвѣчалъ м-ръ Винкель, имѣвшій счастіе освободиться отъ постороннихъ ногъ, стоявшихъ около четверти часа на его сапогахъ.

– Величественное, благороднѣйшее зрѣлище! – воскликнулъ м-ръ Снодграсъ. – Чье сердце не затрепещетъ отъ восторга при взглядѣ на героевъ, защитниковъ отечества, которые съ такимъ блескомъ и достоинствомъ рисуются передъ своими мирными гражданами? Не воинственная жестокость на ихъ лицахъ, но выраженіе великодушія и благородства, и глаза ихъ сверкаютъ не грубымъ огнемъ хищничества или мести, но поэтическимъ свѣтомъ человѣколюбія и доблестей душевныхъ.

М-ръ Пикквикъ, повидимому, не совсѣмъ соглашался съ этимъ восторженнымъ поэтическимъ мнѣніемъ своего ученика о военныхъ, потому ничего ему не отвѣтилъ и только сказалъ, не обращаясь ни къ кому въ особенности:

– Мы теперь въ превосходной позиціи.

– Да, въ превосходной, – подтвердили въ одинъ голосъ м-ръ Снодграсъ и м-ръ Винкель.

Превосходство позиціи состояло въ томъ, что толпа вдругъ разсѣялась въ разныя стороны, a пикквикисты остались одни на своихъ мѣстахъ.

– Что-то они теперь станутъ дѣлать? – сказалъ м-ръ Пикквикъ, поправляя очки.

– Мнѣ… мнѣ… кажется, – проговорилъ м-ръ Винкель, значительно измѣняясь въ лицѣ,– кажется, они хотятъ стрѣлять.

– Вздоръ! – сказалъ м-ръ Пикквикъ.

– Право, они хотятъ стрѣлять, – подтвердилъ м-ръ Снодграсъ взволнованнымъ тономъ.

– Быть не можетъ! – возразилъ м-ръ Пикквикъ.

Но лишь только неустрашимый президентъ произнесъ эти слова какъ вдругъ всѣ шесть полковъ, по какому-то непонятному сочувствію, устремили ружейныя дула на одну точку – на грудь почтенныхъ пикквикистовъ, и выпалили съ такимъ ужаснымъ залпомъ, что земля дрогнула подъ ихъ ногами, и свѣтъ дневной затмился въ ихъ глазахъ.

Въ этомъ-то критическомъ положеніи, когда, съ одной стороны, угрожали безчисленные залпы картечи, a съ другой, противоположной, – готовы были нахлынуть на нихъ новыя полчища артиллеристовъ, м-ръ Пикквикъ обнаружилъ то совершеннѣйшее хладнокровіе, которое обыкновенно составляетъ неотъемлемую принадлежность великихъ душъ. Онъ схватилъ м-ра Винкеля за руку и, поставивъ себя между этимъ джентльменомъ и м-ромъ Снодграсомъ, доказывалъ въ самыхъ краснорѣчивыхъ выраженіяхъ, что имъ никакъ не слѣдуетъ бояться за свою драгоцѣнную жизнь. Конечно, не мудрено было оглохнуть отъ этого ужаснаго шума; но этимъ только и ограничилась вся опасность.

– Но если, чего Боже сохрани, ружье y кого нибудь заряжено пулей, – говорилъ м-ръ Винкель, блѣдный какъ смерть, – въ эту минуту свистнуло что-то въ воздухѣ надъ самымъ моимъ ухомъ. Долго ли до грѣха? Пропадешь ни за грошъ!

– Не лучше ли нАмъ повалиться на землю? – сказалъ м-ръ Снодграсъ.

– О, нѣтъ, это совсѣмъ не нужно; да вотъ ужъ и все кончено! – сказалъ м-ръ Пикквикъ. Могло статься, что губы его нѣсколько дрожали и щеки поблѣднѣли; но за то, въ общихъ чертахъ, физіономія великаго человѣка не выражала никакого безпокойства.

Дѣйствительно, пальба прекратилась, и предположеніе м-ра Пикквика совершенно оправдалось; но едва только успѣлъ онъ выразить свое душевное удовольствіе насчетъ проницательности своей догадки какъ опять послышалось новое, чрезвычайно быстрое движеніе въ рядахъ. Раздалось могучее слово командира, и, прежде чѣмъ можно было угадать сущность новаго маневра, всѣ шесть полковъ, со штыками наголо, устремились скорымъ маршемъ на тотъ самый пунктъ, гдѣ присутствовалъ м-ръ Пикквикъ со своими почтенными друзьями.

Человѣкъ смертенъ – дѣло извѣстное, и бываютъ иной разъ такіе роковые случаи, противъ которыхъ вообще безсильно человѣческое мужество. Сначала м-ръ Пикквикъ съ недоумѣніемъ взглянулъ въ свои очки на приближающуюся массу; потомъ быстро повернулся къ ней спиной и… не то чтобъ побѣжалъ – этого никакъ нельзя сказать, во-первыхъ, потому, что бѣгство – слишкомъ низкій терминъ, совсѣмъ негодный для высокаго слога; во-вторыхъ, фигура м-ра Пикквика отнюдь не была приспособлена къ этому постыдному разряду отступленія. Нѣтъ, м-ръ Пикквикъ засѣменилъ своими ногами и замахалъ обѣими руками съ такою быстротой, что на первый разъ посторонній наблюдатель никакъ бы не замѣтилъ неловкости его положенія.

Свѣжіе отряды, нахлынувшіе съ тыла на нашихъ героевъ, собирались отразить нападеніе мнимыхъ побѣдителей цитадели, и слѣдствіемъ этого было то, что м-ръ Пикквикъ и его друзья вдругъ очутились между двумя перекрестными огнями враждебныхъ полковъ, выступавшихъ скорымъ маршемъ одинъ противъ другого.

– Прочь! – кричали офицеры въ передовой цѣли…

– Прочь, прочь съ дороги! – кричали офицеры другихъ отрядовъ.

– Куда же намъ дѣваться? – визжали отчаянные пикквикисты.

– Прочь, прочь, прочь! – былъ единственный отвѣтъ.

Наступили минуты страшной толкотни и суматохи; полки сдвинулись, сразились, отступили; площадь очистилась, и на площади лежалъ низверженный м-ръ Пикквикъ, и подошвы сапоговъ м-ра Пикквика барахтались и колыхались въ воздушномъ пространствѣ.

М-ръ Снодграсъ и м-ръ Винкель тоже съ своей стороны не замедлили, при этомъ случаѣ, представить удивительные опыты рикошетовъ и кувырканій, обнаружившихъ во всемъ свѣтѣ ихъ чудную ловкость, въ особенности послѣдняго. Когда, наконецъ, онъ прочно утвердился на своихъ ногахъ и началъ отирать желтымъ шелковымъ платкомъ крупныя капли пота съ своего чела, изумленный взоръ его прежде всего обратился на почтеннаго президента, которому суждено было въ эту минуту догонять свою шляпу, сорванную вѣтромъ съ его головы.

Всѣмъ и каждому извѣстно, что человѣкъ бываетъ поставленъ въ истинно плачевное положеніе, когда судьба, олицетворенная въ сильныхъ порывахъ вѣтра, заставляетъ его догонять свою собственную шляпу, и безразсудно поступаютъ тѣ безжалостные эгоисты, которые позволяютъ себѣ смѣяться надъ такимъ человѣкомъ. Нигдѣ, быть можетъ, не требуется съ нашей– стороны столько хладнокровія и разсудительности, какъ въ искусствѣ ловить шляпу: такъ по крайней мѣрѣ думаетъ м-ръ Снодграсъ, и я совершенно съ нимъ согласенъ. Если васъ, благосклонный читатель, постигнетъ такое страшное несчастіе, я никакъ не совѣтую вамъ бѣжать слишкомъ скоро, иначе вы обгоните свою бѣглянку, медленно идти тоже нехорошо, потому что въ такомъ случаѣ шляпа совсѣмъ исчезнетъ изъ вида, и тогда вамъ придется отступиться отъ своей собственности, а извѣстно, на что похожъ человѣкъ, потерявшій свою голову. Всего лучше бѣжать слегка, исподволь, преслѣдовать осмотрительно, осторожно, и потомъ вдругъ, сдѣлавъ рѣшительный прыжокъ, схватить ее за поля, и тутъ же надѣть на голову какъ можно крѣпче. Въ продолженіе всей этой операціи не мѣшаетъ слегка посмѣиваться, улыбаться и дѣлать увеселительные жесты, показывая, такимъ образомъ, что эта ловля чрезвычайно забавляетъ васъ.

Вѣтерокъ подувалъ довольно сильно, подкатывая шляпу м-ра Пикквика. Великій мужъ бѣжалъ впередъ и впередъ, размахивая руками и отнюдь не теряя присутствія духа: но, къ несчастію, вѣтеръ сдѣлался сильнѣе, шляпа раскатилась съ неимовѣрной быстротою, и м-ръ Пикквикъ, вѣроятно, совсѣмъ потерялъ бы ее изъ вида, еслибъ судьба сама не распорядилась за него, противопоставивъ естественную преграду своевольной бѣглянкѣ.