Текст книги "Замогильные записки Пикквикского клуба"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 66 страниц)

Глава X. Чудное безкорыстіе и нѣкоторыя другія весьма замѣчательныя черты въ характерѣ м-ра Альфреда Джингля

Есть въ Лондонѣ нѣсколько старинныхъ гостиницъ, служившихъ нѣкогда главными квартирами для знаменитыхъ дилижансовъ, – въ тѣ счастливые дни, когда дилижансы играли главную и существенную роль въ исторіи сухопутныхъ путешествій. Въ настоящее время, послѣ всесильнаго владычества желѣзныхъ рельсовъ, осиротѣлыя гостиницы превратились въ скромныя подворья для сельскихъ экипажей, и столичный житель почти знать не хочетъ о ихъ существованіи, исключительно полезномъ для однихъ провинціаловъ.

Въ модныхъ частяхъ города ихъ нѣтъ и быть не можетъ при настоящемъ порядкѣ вещей, и путешественникъ, отыскивая какой-нибудь изъ подобныхъ пріютовъ, долженъ забраться въ грязныя и отдаленныя захолустья, оставшіяся здравыми и невредимыми среди всеобщаго бѣшенства къ нововведеніямъ всякаго рода.

Въ кварталѣ Боро за Лондонскимъ мостомъ вы можете, если угодно, отыскать полдюжины старыхъ гостиницъ, въ совершенствѣ удержавшихъ свою физіономію давно прошедшихъ временъ. Это большія, длинныя, закоптѣлыя кирпичныя зданія съ галлереями и фантастическими переходами, способными доставить цѣлыя сотни матеріаловъ для страстныхъ и страшныхъ повѣстей въ сантиментальномъ родѣ, и мы не преминули бы обратиться къ этому обильному источнику, еслибъ намъ пришло въ голову разсказать фантастическую сказку.

Поутру на другой день послѣ событій, описанныхъ въ послѣдней главѣ, на дворѣ гостиницы "Бѣлаго Оленя", что за Лондонскимъ мостомъ, на соррейской сторонѣ, долговязый малый, перегнутый въ три погибели, ваксилъ и чистилъ щеткой сапоги. Онъ былъ въ черной коленкоровой курткѣ съ синими стеклянными пуговицами, въ полосатомъ нанковомъ жилетѣ и сѣрыхъ брюкахъ изъ толстаго сукна. Вокругъ его шеи болтался красный платокъ самаго яркаго цвѣта, и голова его украшалась бѣлою шляпой, надѣтой набекрень. Передъ нимъ стояли два ряда сапоговъ, одинъ вычищенный, другой грязный, и при каждомъ прибавленіи къ вычищенному ряду, онъ пріостанавливался на минуту отъ своей работы, чтобъ полюбоваться на ея блестящій результатъ.

На дворѣ "Бѣлаго Оленя" не было почти никакихъ слѣдовъ кипучей дѣятельности, составляющей обыкновенную характеристику большихъ гостиницъ. Три или четыре громоздкихъ воза, которыхъ верхушки могли бы достать до оконъ второго этажа въ обыкновенномъ домѣ, стояли подъ высокимъ навѣсомъ, распростертымъ по одну сторону двора, между тѣмъ какъ другой возъ, готовый, повидимому, начать свою дальнѣйшую поѣздку, былъ выдвинутъ на открытое пространство. Въ главномъ зданіи трактира помѣщались нумера для пріѣзжихъ, раздѣленные на два длинные ряда темной и неуклюжей галлереей. Изъ каждаго нумера, какъ водится, были проведены по два звонкихъ колокольчика, одинъ въ буфетъ, другой въ кофейную залу. Два или три фіакра, одинъ шарабанъ, двѣ брички и столько же телѣгъ покатывались, безъ всякой опредѣленной цѣли, по различнымъ частямъ широкаго двора, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, тяжелый лошадиный топотъ и храпъ давалъ знать кому слѣдуетъ о присутствіи отдаленной конюшни съ двумя дюжинами пустыхъ стойлъ, по которымъ безпечно разгуливалъ самодовольный козелъ, неизмѣнный другъ и совѣтникъ усталыхъ коней. Если къ этому прибавить еще съ полдюжины людей, спавшихъ на открытомъ воздухѣ подъ навѣсомъ сарая, то читатель получитъ, вѣроятно, довольно полную картину, какую дворъ "Бѣлаго оленя" представлялъ въ настоящее достопамятное утро.

Раздался громкій и пронзительный звонокъ, сопровождавшійся появленіемъ смазливой горничной на верхнемъ концѣ галлереи. Она постучалась въ дверь одного изъ нумеровъ, вошла, получила приказаніе и выбѣжала на противоположный конецъ галлереи, откуда было открыто окно во дворъ.

– Самъ!

– Чего? – откликнулся голосъ человѣка въ бѣлой шляпѣ.

– Двадцать второй нумеръ спрашиваетъ сапоги.

– Скажите двадцать второму нумеру, что сапоги его стоятъ смирно и ждутъ своей очереди.

– Не дурачьтесь, пожалуйста, Самъ: джентльменъ говоритъ, что апоги нужны ему сейчасъ, сію минуту! Слышите ли?

– Какъ не слышать васъ, соловей мой голосистый! Очень слышу, ласточка вы моя. Да только вотъ что, касатка: здѣсь, видите ли, одиннадцать паръ сапоговъ да одинъ башмакъ, который принадлежитъ шестому нумеру съ деревянной ногой. Одиннадцать сапоговъ, трещетка вы моя, должны быть приготовлены къ половинѣ девятаго, a башмакъ къ девяти. Что за выскочка двадцать второй нумеръ? Скажите ему, сорока вы моя, что на все бываетъ свой чередъ, какъ говаривалъ одинъ ученый, собираясь идти въ кабакъ.

И, высказавъ эту сентенцію, долговязый малый, перегнувшись въ три погибели, принялся съ новымъ рвеніемъ за свою работу.

Еще раздался звонокъ, и на этотъ разъ явилась на галлереѣ почтенная старушка, сама содержательница "Бѣлаго Оленя".

– Самъ! – вскричала старушка. – Куда онъ дѣвался, этотъ пучеглазый лѣнивецъ. Вы здѣсь, Самъ. Что-жъ вы не отвѣчаете?

– Какъ же мнѣ отвѣчать, сударыня, когда вы сами кричите? – возразилъ Самъ довольно грубымъ тономъ. – "Молчи и слушай", говорилъ одинъ философъ, когда…

– Молчи, пустой болтунъ! Вычистите сейчасъ же вотъ эти башмаки для семнадцатаго нумера, и отнесите ихъ въ гостиную, что въ первомъ этажѣ, пятый нумеръ.

Старушка бросила на землю башмаки и ушла.

– Пятый нумеръ, – говорилъ Самъ, поднимая башмаки и вынимая кусокъ мѣла изъ своего кармана, чтобъ сдѣлать замѣтку на ихъ подошвахъ. – Дамскіе башмаки въ гостиной. Это, видно, не простая штучка!

– Она пріѣхала сегодня поутру, – сказала горничная, продолжавшая стоять на галлереѣ,– пріѣхала въ почтовой каретѣ вмѣстѣ съ джентльменомъ, который требуетъ свои сапоги. И вамъ лучше прямо приниматься за свое дѣло и не болтать всякаго вздора: вотъ все, что я вамъ скажу.

– Что-жъ вы объ этомъ не объявили прежде? – сказалъ Самъ съ великимъ негодованіемъ, отдѣляя джентльменскіе сапоги отъ грязной группы ихъ товарищей. – Я вѣдь прежде думалъ, что онъ такъ себѣ какой-нибудь скалдырникъ въ три пени за чистку. Вишь ты, джентльменъ и леди въ почтовой каретѣ! Это, авось, пахнетъ двумя шилингами за разъ.

И подъ вліяніемъ этого вдохновительнаго размышленія м-ръ Самуэль принялся за свою работу съ такимъ пламеннымъ усердіемъ, что менѣе чѣмъ въ пять минутъ джентльменскіе сапоги и башмаки знатной леди сіяли самымъ яркимъ блескомъ. Полюбовавшись на произведеніе своего искусства, онъ взялъ ихъ въ обѣ руки и немедленно явился передъ дверью пятаго нумера.

– Войдите! – воскликнулъ мужской голосъ въ отвѣтъ на стукъ Самуэля.

Онъ вошелъ и отвѣсилъ низкій поклонъ, увидѣвъ предъ собой леди и джентльмена, сидѣвшихъ за столомъ. Затѣмъ, поставивъ сапоги y ногъ джентльмена, a башмаки y ногъ знатной дамы, онъ поклонился еще разъ и попятился назадъ къ дверямъ.

– Послушайте, любезный! – сказалъ джентльменъ.

– Чего изволите, сэръ?

– Не знаете ли вы, гдѣ… гдѣ выпрашиваютъ позволеніе на женитьбу?

– Есть такая контора, сэръ.

– Ну, да, контора. Знаете вы, гдѣ она?

– Знаю, сэръ.

– Гдѣ же?

– На Павловскомъ подворьѣ, сэръ, подлѣ книжной лавки съ одной стороны. Мальчишки покажутъ, сэръ.

– Какъ мальчишки?

– Да такъ, мальчишки въ бѣлыхъ передникахъ, которые за тѣмъ и приставлены, чтобъ показывать дорогу джентльменамъ, вступающимъ въ бракъ. Когда какой-нибудь джентльменъ подозрительной наружности проходитъ мимо, они начинаютъ кричать: "Позволенія, сэръ, позволенія! Сюда пожалуйте!" Странныя ребята, провалъ ихъ возьми!

– Зачѣмъ же они кричатъ?

– Какъ зачѣмъ, сэръ? Они ужъ, видно, на томъ стоятъ. И вѣдь чѣмъ иной разъ чортъ не шутитъ: они раззадориваютъ и такихъ джентльменовъ, которымъ вовсе не приходила въ голову женитьба.

– Вы это какъ знаете? Развѣ самому пришлось испытать?

– Нѣтъ, сэръ, Богъ миловалъ, a съ другими бывали такія оказіи… да вотъ хоть и съ моимъ отцомъ, примѣромъ сказать: былъ онъ вдовецъ, сэръ, и послѣ смерти своей супружницы растолстѣлъ такъ, что Боже упаси. Проживалъ онъ въ кучерахъ y одной леди, которая – помяни Богъ ея душу – оставила ему въ наслѣдство четыреста фунтовъ чистоганомъ. Ну, дѣло извѣстное, сэръ, коли деньги завелись въ карманѣ, надобно положить ихъ въ банкъ, да и получать себѣ законные проценты. Такъ и сдѣлалъ… то есть оно выходитъ, что такъ, собственно говоря, хотѣлъ сдѣлать мой покойный родитель, – хотѣлъ, да и не сдѣлалъ.

– Отчего же?

– Да вотъ отъ этихъ именно крикуновъ – пострѣлъ ихъ побери. – Идетъ онъ одинъ разъ мимо книжной лавки, a они выбѣжали навстрѣчу, загородили дорогу, да и ну кричать: – "позволенія, сэръ, позволенія!" – Чего? – говоритъ мой отецъ. – "Позволенія, сэръ", – говоритъ крючекъ. – Какого позволенія? – говоритъ мой отецъ. – "Вступить въ законный бракъ", – говоритъ крючокъ. – Отвяжись ты, окаянный, – говоритъ мой отецъ: – я вовсе не думалъ объ этомъ. – "А почемужъ бы вамъ не думать?" – говоритъ крючокъ. Отецъ мой призадумался да и сталъ, сталъ да и говоритъ: – Нѣтъ, говоритъ, я слишкомъ старъ для женитьбы, да и толстъ черезчуръ: куда мнѣ?– "О, помилуйте, говоритъ крючекъ, это y насъ, ничего ни почемъ: въ прошлый понедѣльникъ мы женили джентльмена вдвое толще васъ". – Будто бы! – говоритъ мой отецъ. – "Честное слово! – говоритъ крючокъ, – вы сущій птенецъ, въ сравненіи съ нимъ – сюда, сэръ, сюда"! Дѣлать нечего, сэръ: идетъ мой отецъ, какъ ручной орангутанъ за хозяиномъ своимъ, и вотъ онъ входитъ на задній дворъ, въ контору, гдѣ сидитъ пожилой джентльменъ между огромными кипами бумагъ, съ зелеными очками на носу. – "Прошу присѣсть, – говоритъ пожилой джентльменъ моему отцу, – я покамѣстъ наведу справки и скрѣплю такой-то артикулъ". – Покорно благодаримъ за ласковое слово, – говоритъ мой отецъ. Вотъ онъ и сѣлъ, сэръ, сѣлъ да и задумался насчетъ, эдакъ, разныхъ странностей въ человѣческой судьбѣ. – "А что, сэръ, какъ васъ зовутъ"? – говоритъ вдругъ пожилой джентльменъ. – Тонни Уэллеръ, – говоритъ мой отецъ. – "А сколько вамъ лѣтъ"? – Пятьдесятъ восемь, – говорить мой отецъ. – "Цвѣтущій возрастъ, самая пора для вступленія въ бракъ, – говоритъ пожилой джентльменъ, – a какъ зовутъ вашу невѣсту"? – Отецъ мой сталъ въ тупикъ. – Не знаю, – говоритъ, – y меня нѣтъ невѣсты. – "Какъ не знаете? – говоритъ пожилой джентльменъ: зачѣмъ же вы сюда пришли? да какъ вы смѣли, говоритъ, да я васъ, говоритъ, да вы y меня!.. " говоритъ. Дѣлать нечего, отецъ мой струхнулъ. Мѣсто присутственное: шутить нечего. – Нельзя ли, говоритъ мой отецъ, послѣ вписать невѣсту! – "Нѣтъ, – говоритъ пожилой джентльменъ, – никакъ нельзя". Такъ и быть, говоритъ мой отецъ: пишите м-съ Сусанну Клеркъ, вдову сорока трехъ лѣтъ, прачку ремесломъ, изъ прихода Маріи Магдалины: я еще ей ничего не говорилъ, ну, да, авось, она не заартачится: баба повадливая! – Пожилой джентльменъ изготовилъ листъ, приложилъ печать и всучилъ моему отцу. Такъ и случилось, сэръ: Сусанна Клеркъ не заартачилась, и четыреста фунтиковъ лопнули для меня однажды навсегда! Кажется, я обезпокоилъ вашу милость, – сказалъ Самуэль въ заключеніе своего печальнаго разсказа, – прошу извинить, сэръ; но ужъ если зайдетъ рѣчь насчетъ этого предмета, такъ ужъ наше почтеніе, – языкъ безъ костей.

Простоявъ съ минуту y дверей и видя, что его не спрашиваютъ ни о чемъ, Самъ поклонился и ушелъ.

– Половина десятаго… пора… концы въ воду, – проговорилъ джентльменъ, въ которомъ читатель, безъ сомнѣнія, угадалъ пріятеля нашего, Альфреда Джингля.

– Кудажъ ты, мой милый? – спросила дѣвственная тетка.

– За позволеніемъ, мой ангелъ… вписать… объявить пастору, и завтра ты моя… моя навѣки! – сказалъ м-ръ Джингль, пожимая руку своей невѣсты.

– За позволеніемъ! – пропищала Рахиль, краснѣя, какъ піонъ.

– За позволеніемъ, – повторилъ м-ръ Джингль.

 
Лечу за облака на крыліяхъ любви!
Тра-ла-ла… трахъ-трахъ тарарахъ!
 

– Милый мой поэтъ! – воскликнула Рахиль.

– Мнѣ ли не быть поэтомъ, прелестная вдохновительница моей музы! – возгласилъ счастливый Альфредъ Джингль.

– Не могутъ ли насъ обвѣнчать къ вечеру сегодня? – спросила Рахиль.

– Не могутъ, мой ангелъ… запись… приготовленія… завтра поутру.

– Я такъ боюсь, мой милый: братъ легко можетъ узнать, гдѣ мы остановились! – замѣтила померанцовая невѣста, испустивъ глубокій вздохъ.

– Узнать… вздоръ!.. переломилъ ребро… недѣлю отдыхать… поѣдетъ… не догадается… проищетъ мѣсяцъ… годъ не заглянетъ въ Боро… пріютъ безопасный… захолустье – ха, ха, ха!.. Превосходно!

– Скорѣй приходи, мой другъ, – сказала дѣвственная тетка, когда женихъ ея надѣлъ свою скомканную шляпу.

– Тебѣ ли напоминать объ этомъ, жестокая очаровательница? – отвѣчалъ м-ръ Джингль, напечатлѣвъ дѣвственный поцѣлуй на толстыхъ губахъ своей восторженной невѣсты.

И, сдѣлавъ отчаянное антраша, кочующій актеръ перепрыгнулъ черезъ порогъ.

– Какой душка! – воскликнула счастливая невѣста, когда дверь затворилась за ея женихомъ.

– Странная дѣвка! – сказалъ м-ръ Джингль, проходя галлерею.

Мы не станемъ продолжать длинную нить размышленій, гомозившихся въ разгоряченномъ мозгу м-ра Джингля, когда онъ "летѣлъ на крыліяхъ любви" за позволеніемъ вступить въ законный бракъ: бываютъ случаи, когда вѣроломство мужчины приводитъ иной разъ въ содроганіе самое твердое сердце. Довольно сказать, что кочующій актеръ, миновавъ драконовъ въ бѣлыхъ передникахъ, счастливо добрался до конторы и мигомъ выхлопоталъ себѣ драгоцѣнный документъ на пергаментѣ, гдѣ, какъ и водится, было изъяснено, что: "архіепископъ кентерберійскій привѣтствуетъ и благословляетъ добродѣтельную чету, возлюбленнаго сына Альфреда Джингля и возлюбленную дщерь Рахиль Уардль, да будутъ они въ законномъ супружествѣ" и проч. Положивъ мистическій документъ въ свой карманъ, м-ръ Джингль съ торжествомъ направилъ свои шаги въ обратный путь.

Еще не успѣлъ онъ воротиться къ своей возлюбленной невѣстѣ, какъ на дворѣ гостиницы "Бѣлаго Оленя" появились два толстыхъ старичка и одинъ сухопарый джентльменъ, бросавшій вокругъ себя пытливые взгляды, въ надеждѣ отыскать предметъ, способный удовлетворить его любопытству. Въ эту самую минуту м-ръ Самуэль Уэллеръ ваксилъ огромные сапоги, личную собственность фермера, который между тѣмъ, послѣ утреннихъ хлопотъ на толкучемъ рынкѣ, прохлаждалъ себя въ общей залѣ за легкимъ завтракомъ изъ двухъ фунтовъ холодной говядины и трехъ бутылокъ пива. Сухопарый джентльменъ, осмотрѣвшись вокругъ себя, подошелъ къ Самуэлю и сказалъ вкрадчивымъ тономъ:

– Любезнѣйшій!

"Знаемъ мы васъ", подумалъ про себя Самуэль "мягко стелете да жестко спать. Хочетъ, вѣроятно, даромъ выманить какой нибудь совѣтъ". Однакожъ онъ пріостановилъ свою работу и сказалъ:

– Что вамъ угодно?

– Любезнѣйшій, – продолжалъ сухопарый джентльменъ съ благосклонной улыбкой, – много y васъ народа нынче, а? Вы, кажется, очень заняты, мой милый, а?

Самуэль бросилъ на вопросителя пытливый взглядъ. Это былъ мужчина среднихъ лѣтъ, съ продолговатымъ лицомъ и съ маленькими черными глазами, безпокойно моргавшими по обѣимъ сторонамъ его инквизиторскаго носа. Одѣтъ онъ былъ весь въ черномъ, и сапоги его блестѣли, какъ зрачки его глазъ, – обстоятельство, обратившее на себя особенное вниманіе Самуэля. На шеѣ y него красовался бѣлый галстукъ, изъ-подъ котораго выставлялись бѣлые, какъ снѣгъ, воротнички его голландской рубашки. Золотая часовая цѣпочка и печати картинно рисовались на его груди. Онъ держалъ въ рукахъ свои черныя лайковыя перчатки и, завязавъ разговоръ, забросилъ свои руки подъ фалды фрака, съ видомъ человѣка, привыкшаго рѣшать головоломныя задачи.

– Такъ вы очень заняты, мой милый, а?

– Да таки-нешто: не сидимъ поджавши ноги, какъ обыкновенно дѣлалъ пріятель мой портной, умершій недавно отъ апоплексическаго удара. Сидимъ себѣ за круглымъ столомъ да хлѣбъ жуемъ; жуемъ да и подхваливаемъ, a хрѣна намъ не нужно, когда говядины вдоволь.

– Да вы весельчакъ, сколько я вижу.

– Бывалъ встарину, когда съ братомъ спалъ на одной постели. Отъ него и заразился, сэръ: веселость – прилипчивая болѣзнь.

– Какой y васъ старый домъ! – сказалъ сухопарый джентльменъ, осматриваясь кругомъ.

– Старъ да удалъ; новый былъ да сплылъ, и гдѣ прежде была палата, тамъ нынче простая хата!

– Вы рифмачъ, мой милый.

– Какъ грачъ, – отвѣчалъ невозмутимый Самуэль Уэллеръ.

Сухопарый джентльменъ, озадаченный этими бойкими и совершенно неопредѣленными отвѣтами, отступилъ на нѣсколько шаговъ для таинственнаго совѣщанія со своими товарищами, двумя толстенькими старичками. Сказавъ имъ нѣсколько словъ, онъ открылъ свою серебряную табакерку, понюхалъ, вынулъ платокъ, и уже хотѣлъ, повидимому, вновь начать свою бесѣду, какъ вдруігъ одинъ толстый джентльменъ, съ весьма добрымъ лицомъ и очками на носу, бойко выступилъ впередъ и, махнувъ рукою, завелъ свою рѣчь довольно рѣшительнымъ и выразительнымъ тономъ:

– Дѣло вотъ въ чемъ, любезнѣйшій: пріятель мой, что стоитъ передъ вашимъ носомъ (онъ указалъ на другого толстенькаго джентльмена), дастъ вамъ десять шиллинговъ, если вы потрудитесь откровенно отвѣчать на одинъ или два…

– Позвольте, почтеннѣйшій, позвольте, – перебилъ сухопарый джентльменъ, – первое и самое главное правило, которое необходимо соблюдается въ такихъ случаяхъ, состоитъ въ слѣдующемъ: какъ скоро вы поручаете ходатайство о своемъ дѣлѣ постороннему лицу, то ваше собственное личное вмѣшательство можетъ оказаться не только безполезнымъ, но и вреднымъ, a посему – второе правило – надлежитъ намъ имѣть, при существующихъ обстоятельствахъ, полную довѣренность къ этому оффиціальному лицу. Во всякомъ случаѣ, м-ръ… (онъ обратился къ другому толстенькому джентльмену) извините, я все забываю имя вашего друга.

– Пикквикъ, – сказалъ м-ръ Уардль.

Читатель давно догадался, что толстенькіе старички были не кто другіе, какъ почтенный президентъ Пикквикскаго клуба и достопочтенный владѣлецъ хутора Дингли-Делль.

– Извините, почтеннѣйшій м-ръ Пикквикъ, во всякомъ другомъ случаѣ мнѣ будетъ очень пріятно воспользоваться вашимъ совѣтомъ въ качествѣ amici curiae; но теперь, при настоящихъ обстоятельствахъ, вмѣшательство ваше съ аргументомъ ad captandam benevolentiam, посредствомъ десяти шиллинговъ, не можетъ, въ нѣкоторомъ родѣ, принести ни малѣйшей пользы.

Сухопарый джентльменъ открылъ опять серебряную табакерку и бросилъ на своихъ собесѣдниковъ глубокомысленный взглядъ.

– У меня, сэръ, было только одно желаніе, – сказалъ м-ръ Пикквикъ, – покончить какъ можно скорѣе эту непріятную исторію.

– Такое желаніе, почтеннѣйшій, дѣлаетъ вамъ честь, – замѣтилъ худощавый джентльменъ.

– И съ этой цѣлью, сэръ, – продолжалъ м-ръ Пикквикъ, – я рѣшился въ этомъ дѣлѣ употребить финансовый аргументъ, который, сколько мнѣ извѣстно, производитъ самое могущественное вліяніе на человѣка во всѣхъ его положеніяхъ и возрастахъ. Я долго изучалъ людей, сэръ, и могу сказать, что знаю ихъ натуру.

– Очень хорошо, почтеннѣйшій, очень хорошо, но вамъ слѣдовало напередъ сообщить лично мнѣ вашу счастливую идею. Почтеннѣйшій м-ръ Пикквикъ, я совершенно убѣжденъ, вы должны имѣть отчетливое понятіе о той обширнѣйшей довѣренности, какая обыкновенно оказывается оффиціальному лицу. Если требуется на этотъ счетъ какой-нибудь авторитетъ, то я готовъ напомнить вамъ извѣстнѣйшій процессъ Барнуэлля {"George Barnwell" – заглавіе извѣстной трагедіи Пилло (Pilloe), основанной на истинномъ происшествіи. Главное лицо трагедіи, Барнуэлль, обкрадываетъ своего хозяина и умерщвляетъ своего дядю. Къ этому былъ онъ побужденъ своей любовницей. Эту трагедію еще не такъ давно представляли каждый годъ въ лондонскихъ театрахъ, и не мудрено, что Самуэль Уэллеръ знаетъ ея содержаніе. Прим. перев.} и…

– Какъ не помнить Джорджа Барнуэлля, – перебилъ вдругъ Самуэль, бывшій до сихъ поръ безмолвнымъ слушателемъ назидательной бесѣды, – я знаю этотъ процессъ такъ же, какъ вы, и моимъ всегдашнимъ мнѣніемъ было то, что молодая женщина одна заквасила здѣсь всю эту исторію: ее бы и подъ с_ю_р_к_y_п_ъ. Но объ этомъ, господа, мы потолкуемъ послѣ, если будетъ вашей милости угодно. Рѣчь идетъ теперь о томъ, чтобъ я согласился изъ вашихъ рукъ принять десять шиллинговъ серебряною монетой: извольте, господа, я согласенъ. Сговорчивѣе меня не найти вамъ дурака въ цѣломъ свѣтѣ (м-ръ Пикквикъ улыбнулся). Теперь вопросъ такого рода: за какимъ бѣсомъ вы хотите дарить мнѣ ваши деньги?

– Намъ нужно знать… – сказалъ м-ръ Уардль

– Погодите, почтеннѣйшій, сдѣлайте милость, погодите, – перебилъ оффиціальный джентльменъ.

М-ръ Уардль пожалъ плечами и замолчалъ.

– Намъ нужно знать, – сказалъ оффиціальный джентльменъ торжественнымъ тономъ, – и мы спрашиваемъ объ этомъ васъ собственно для того, чтобъ не обезпокоить кого-нибудь изъ домашнихъ, – намъ нужно знать: кто теперь стоитъ въ этой гостиницѣ?

– Кто теперь стоитъ въ этой гостиницѣ! – повторилъ Самуэль, представлявшій себѣ всѣхъ жильцовъ не иначе, какъ подъ формой костюма, который состоялъ подъ его непосредственнымъ надзоромъ.– A вотъ изволите видѣть: въ шестомъ нумерѣ – деревянная нога; въ тридцатомъ – гессенскіе ботфорты съ сафьянными отворотами; въ каморкѣ надъ воротами – козловые полусапожки, да еще съ полдюжины лежащихъ сапоговъ въ коммерческомъ отдѣленіи за буфетомъ.

– Еще кто? – спросилъ сухопарый джентльменъ.

– Постойте… – отвѣчалъ Самуэль, пораженный внезапнымъ воспоминаніемъ, – ну, да, точно – веллингтоновскіе сапоги на высокихъ каблукахъ, съ длинными кисточками и еще дамскіе башмаки – въ пятомъ нумерѣ.

– Какіе башмаки? – поспѣшно спросилъ Уардль, который вмѣстѣ съ м-ромъ Пикквикомъ уже начиналъ теряться въ этомъ длинномъ каталогѣ жильцовъ "Бѣлаго Оленя".

– Провинціальной работу, – отвѣчалъ Самуэль.

– Кто мастеръ?

– Браунъ.

– Откуда?

– Изъ Могльтона.

– Они! – воскликнулъ м-ръ Уардль. – Отыскали, наконецъ, славу Богу! – Дома они?

– Башмаки то, кажись, дома.

– A джентльменъ?

– Сапоги съ кисточками отправились въ Докторскую общину.

– Зачѣмъ?

– За позволеніемъ жениться.

– Мы не опоздали! – воскликнулъ м-ръ Уардль. – Господа, не нужно терять ни одной минуты. Ну, любезнѣйшій, покажите намъ этотъ нумеръ.

– Не торопитесь, почтеннѣйшій, – сказалъ оффиціальный джентльменъ, – сдѣлайте милость, не торопитесь: осторожность на первомъ планѣ.

Онъ вынулъ изъ кармана красный шелковый кошелекъ, и вынувъ соверенъ, пристально посмотрѣлъ на Самуэля. Тотъ выразительно оскалилъ зубы.

– Введите насъ въ этотъ нумеръ безъ доклада и соверенъ будетъ вашъ, – сказалъ оффиціальный джентльменъ.

Самуэль бросилъ въ уголъ сапоги и повелъ своихъ спутниковъ наверхъ. Пройдя половину галлереи во второмъ этажѣ, онъ пріостановился и протянулъ руку.

– Вотъ ваши деньги, – шепнулъ адвокатъ, положивъ соверенъ въ руку своего спутника.

Самуэль сдѣлалъ впередъ еще нѣсколько шаговъ и остановился передъ дверью. Джентльмены слѣдовали за нимъ.

– Въ этомъ нумерѣ? – пробормоталъ адвокатъ.

Самуэль утвердительно кивнулъ головой.

Старикъ Уардль отворилъ дверь и всѣ три джентльмена вошли въ комнату въ ту самую минуту, какъ м-ръ Джингль, уже воротившійся, показывалъ дѣвственной теткѣ вожделѣнный документъ.

При видѣ брата и его спутниковъ дѣвственная тетка испустила пронзительный крикъ и, бросившись на стулъ, закрыла лицо обѣими руками. М-ръ Джингль поспѣшно свернулъ пергаментъ и положилъ въ свой карманъ. Незваные посѣтители выступили на середину комнаты.

– Вы безчестный человѣкъ, сэръ, вы… вы, – окликнулъ старикъ Уардль, задыхаясь отъ злобы.

– Почтеннѣйшій, почтеннѣйшій, – сказалъ сухопарый джентльменъ, положивъ свою шляпу на столъ, – присутствіе духа и спокойствіе прежде всего. Scandalum magnum, личное оскорбленіе, большая пеня. Успокойтесь, почтеннѣйшій, сдѣлайте милость.

– Какъ вы смѣли увезти мою сестру изъ моего дома? – продолжалъ Уардль.

– Вотъ это совсѣмъ другая статья, – замѣтилъ адвокатъ, – объ этомъ вы можете спросить. Такъ точно, сэръ, какъ вы осмѣлились увезти сестрицу м-ра Уардля? Что вы на это скажете, сэръ?

– Какъвы смѣете меня объ этомъ спрашивать? – закричалъ м-ръ Джингль такимъ дерзкимъ и наглымъ тономъ, что сухопарый джентльменъ невольно попятился назадъ. – Что вы за человѣкъ?

– Что онъ за человѣкъ? – перебилъ старикъ Уардль. – Вамъ хочется знать это, безстыдная тварь? Это м-ръ Перкеръ, мой адвокатъ. Послушайте, Перкеръ, я хочу преслѣдовать этого негодяя, судить по всей строгости законовъ, послать къ чорту – осудить – истребить – сокрушить! – A ты, – продолжалъ старикъ, обратившись вдругъ къ своей сестрѣ,– ты, Рахиль… въ твои лѣта связаться съ бродягой, – бѣжать изъ родительскаго дома, покрыть позоромъ свое имя; какъ не стыдно, какъ не стыдно! Надѣвай шляпку и сейчасъ домой. – Послушайте, поскорѣе наймите извозчичью карету и принесите счетъ этой дамы, слышите? – заключилъ онъ, обращаясь къ слугѣ, котораго, впрочемъ, не было въ комнатѣ.

– Слушаю, сэръ, – отвѣчалъ Самуэль, появляясь точно изъ подъ земли: онъ, дѣйствительно, оставаясь въ корридорѣ, слушалъ всю бесѣду, приставивъ свое ухо къ замочной скважинѣ пятаго нумера.

– Надѣвай шляпку, Рахиль, – повторилъ старикъ Уардль.

– Не слушайся его, не трогайся съ мѣста! – вскричалъ Джингль. – Господа, совѣтую вамъ убираться подобру поздорову… дѣлать вамъ нечего здѣсь: невѣстѣ больше двадцати одного года, и она свободна располагать собой.

– Больше двадцати одного! – воскликнулъ Уардль презрительнымъ тономъ. – Больше сорока одного!

– Неправда! – отвѣчала съ негодованіемъ дѣвственная тетка, отложившая теперь свое твердое намѣреніе подвергнуться истерическимъ припадкамъ.

– Правда, матушка, правда. Просиди еще часъ въ этой комнатѣ и тебѣ стукнетъ слишкомъ пятьдесятъ!

Дѣвственная тетка испустила пронзительный крикъ и лишилась чувствъ.

– Стаканъ воды, – сказалъ человѣколюбивый м-ръ Пикквикъ, когда въ комнату вбѣжала содержательница трактира, призванная неистовымъ звономъ.

– С_т_а_к_а_н_ъ воды! – кричалъ раздражительный Уардль. – Принесите-ка лучше ушатъ и окатите ее съ головы до ногъ: это, авось, скорѣе образумитъ старую дѣвку.

– Звѣрь, просто звѣрь! – отозвалась сострадательная старушка, изъявляя совершеннѣйшую готовность оказать свою помощь дѣвственной теткѣ. – Бѣдная страдалица!.. Выпейте… вотъ такъ… повернитесь… прихлебните… привстаньте… еще немножко…

И, сопровождая свою помощь этими и подобными восклицаніями, добрая трактирщица, при содѣйствіи своей горничной, натирала уксусомъ лобъ и щеки дѣвственной тетки, щекотала ея носъ, развязывала корсетъ и вообще употребляла всѣ тѣ возстановительныя средства, какія съ незапамятныхъ временъ изобрѣтены сестрами милосердія для любительницъ истерики и обморока.

– Карета готова, сэръ, – сказалъ Самуэль, появившійся y дверей.

– Ну, сестра, полно церемониться. Пойдемъ!

При этомъ предложеніи истерическіе припадки возобновились съ новой силой.

Уже трактирщица готова была обнаружить все свое негодованіе противъ насильственныхъ поступковъ м-ра Уардля, какъ вдругъ кочующій актеръ вздумалъ обратиться къ рѣшительнымъ мѣрамъ.

– Эй, малый, – сказалъ онъ, – приведите констебля.

– Позвольте, сэръ, позвольте, – сказалъ м-ръ Перкеръ. – Не благоугодно ли вамъ прежде всего обратить вни…

– Ничего не хочу знать, – перебилъ м-ръ Джингль, – она свободна располагать собою, и никто, противъ ея собственной воли, не смѣетъ разлучить ее съ женихомъ.

– О, не разлучайте меня! – воскликнула дѣвственная тетка раздирательнымъ тономъ. – Я не хочу, не могу…

Новый истерическій припадокъ сопровождался на этотъ разъ дикимъ воплемъ.

– Почтеннѣйшій, – проговорилъ вполголоса сухопарый джентльменъ, отводя въ сторону господъ Пикквика и Уардля. – Почтеннѣйшій, положеніе наше очень незавидно. Мы стоимъ, такъ сказать, между двухъ перекрестныхъ огней и, право, почтеннѣйшій, если разсудить по закону, мы не имѣемъ никакой возможности сопротивляться поступкамъ леди. Я и прежде имѣлъ честь докладывать вамъ, почтеннѣйшій, что здѣсь – magna collisio rerum. Надобно согласиться на пожертвованія.

Продолжительная пауза. Адвокатъ открылъ табакерку.

– Въ чемъ же собственно должны заключаться эти пожертвованія? – спросилъ м-ръ Пикквикъ.

– Да вотъ видите ли, почтеннѣйшій, другъ нашъ стоитъ между двухъ огней. Чтобы съ честью выпутаться всѣмъ намъ изъ этой перепалки, необходимо потерпѣть нѣкоторый убытокъ въ финансовомъ отношеніи.

– Дѣлайте, что хотите: я согласенъ на все, – сказалъ м-ръ Уардль. – Надобно, во что бы ни стало, спасти эту дуру, иначе она погибнетъ съ этимъ негодяемъ.

– Въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, – отвѣчалъ адвокатъ. – М-ръ Джингль, не угодно ли вамъ пожаловать съ нами въ другую комнату на нѣсколько минутъ?

Джингль согласился, и всѣ четыре джентльмена отправились въ ближайшій пустой нумеръ.

– Какъ же это, почтеннѣйшій, – сказалъ сухопарый джентльменъ, затворяя за собою дверь, – неужели никакихъ нѣтъ средствъ устроить это дѣло? Сюда, почтеннѣйшій, сюда, на пару словъ къ этому окну: мы будемъ тутъ одни, садитесь, почтеннѣйшій, прошу покорно. Между нами, почтеннѣйшій, говоря откровенно, – согласитесь, почтеннѣйшій, вы увезли эту леди изъ-за денегъ: не такъ ли, почтеннѣйшій?

М-ръ Джингль нахмурилъ брови.

– Ну, да, точно такъ, почтеннѣйшій, я понимаю, что вы хотите сказать, и заранѣе вамъ вѣрю. Мы съ вами люди свѣтскіе, почтеннѣйшій, и хорошо понимаемъ другъ друга… не то, что эти простаки. Намъ ничего не стоитъ провести ихъ: не такъ ли, почтеннѣйшій?

М-ръ Джингль улыбнулся.

– Очень хорошо, – продолжалъ адвокатъ, замѣтивъ произведенное впечатлѣніе. – Теперь, почтеннѣйшій, дѣло, видите ли, вотъ въ чемъ: y этой леди, до смерти ея матери, нѣтъ и не будетъ ничего, кромѣ развѣ какой-нибудь сотняги, да и то едва ли.

– Мать с_т_а_р_у_х_а, – сказалъ м-ръ Джингль многозначительнымъ тономъ.

– Истинная правда, почтеннѣйшій, я не спорю, – сказалъ адвокатъ, откашливаясь и вынимая платокъ изъ кармана, – вы справедливо изволили замѣтить, что она с_т_а_р_е_н_ь_к_а. М-съ Уардль происходитъ отъ старинной фамиліи, почтеннѣйшій, старинной во всѣхъ возможныхъ отношеніяхъ. Основатель этой фамиліи прибылъ въ Англію съ войскомъ Юлія Цезаря и поселился въ Кентскомъ графствѣ. Всего замѣчательнѣе то, почтеннѣйшій, что только одинъ изъ членовъ этой фамиліи не дожилъ до девяноста лѣтъ, да и тотъ погибъ насильственною смертью въ половинѣ XVI вѣка. Старушкѣ теперь семьдесятъ три года, почтеннѣйшій: старенька, я согласенъ съ вами, и едва ли проживетъ она лѣтъ тридцать.

Сухопарый джентльменъ пріостановился и открылъ табакерку.

– Что же вы хотите этимъ сказать? – спросилъ м-ръ Джингль.

– Да вотъ не угодно ли табачку, почтеннѣйшій… не изволите нюхать? И прекрасно – лишній расходъ. Вижу по всему, почтеннѣйшій, что вы прекрасный молодой человѣкъ и могли бы отлично устроить въ свѣтѣ свою карьеру, еслибъ былъ y васъ капиталецъ, а?

– Что-жъ изъ этого?

– Вы не понимаете меня?