Текст книги "Замогильные записки Пикквикского клуба"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 66 страниц)

– Да вотъ, сэръ, идетъ сюда какая-то старуха, – сказалъ м-ръ Уэллеръ, – можетъ быть, она смыслитъ что-нибудь. – Эй, матушка! Не знаете ли, гдѣ клерки м-ра Перкера?

– Клерки м-ра Перкера, – повторила тощая и дряхлая старушонка, остановившаяся на лѣстницѣ перевести духъ. – Гдѣ клерки? Нѣтъ ихъ. Разошлись – всѣ до одного. Я иду убирать контору.

– Вы не служанка ли м-ра Перкера? – спросилъ м-ръ Пикквикъ.

– Нѣтъ, я его прачка, – отвѣчала старуха.

– Вотъ что! Это, однакожъ, забавно, Самуэль, – сказалъ вполголоса м-ръ Пикквикъ, – что старухи въ этихъ гостиницахъ называются прачками. Отчего бы это?

– Оттого, я думаю, что y нихъ смертельное отвращеніе къ мытью и чистотѣ,– отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ.

Такое предположеніе могло быть совершенно справедливымъ. Старуха, повидимому, не имѣла привычки умываться каждый день, и толстые слои грязи на полу конторы, которую теперь она отворила, свидѣтельствовали весьма краснорѣчиво, что мыло и вода были здѣсь совершенно неизвѣстными предметами.

– Не знаете ли вы, матушка, гдѣ мы можемъ найти м-ра Перкера? – спросилъ м-ръ Пикквикъ.

– Не знаю, – отвѣчала старуха брюзгливымъ голосомъ, – м-ръ Перкеръ за городомъ.

– Очень жаль. Гдѣ, по крайней мѣрѣ, его конторщикъ? Не знаете ли?

– Знаю. Только конторщикъ не поблагодаритъ меня, если я скажу, гдѣ онъ, – отвѣчала прачка.

– Мнѣ, однакожъ, очень нужно его видѣть.

– Приходите завтра поутру.

– Это будетъ поздно, матушка, – сказалъ м-ръ Пикквикъ.

– Ну, ужъ такъ и быть. Оно, я думаю, не будетъ большой бѣды, если я открою, гдѣ онъ теперь. Ступайте въ трактиръ «Сороку» и спросите за буфетомъ м-ра Лоутона; вамъ укажутъ молодого красавчика: это и есть конторщикъ м-ра Перкера.

Самуэль Уэллеръ очень хорошо зналъ, гдѣ трактиръ «Сорока». Туда онъ и повелъ своего господина черезъ лабиринтъ переулковъ и проходныхъ дворовъ.

Внутренній и наружный видъ «Сороки» во многихъ отношеніяхъ обратилъ на себя вниманіе ученаго мужа. Прежде всего замѣтилъ м-ръ Пикквикъ, что въ кухнѣ «Сороки» была перегородка и что за этой перегородкой нанималъ себѣ уголъ починщикъ башмаковъ, откуда явствовало, что содержатель «Сороки» владѣлъ искусствомъ выжимать копейку даже изъ перегородокъ. Не подлежало также никакому сомнѣнію, что содержатель «Сороки» имѣлъ филантропическую душу: это доказывалось его покровительствомъ пирожнику, который, безъ всякой помѣхи, продавалъ свои лакомства на самомъ порогѣ трактира. Изъ нижнихъ оконъ, украшенныхъ занавѣсами шафраннаго цвѣта, выглядывали двѣ или три печатныя карточки съ извѣстіемъ, что почтенная публика можетъ здѣсь утолять свою жажду яблочной настойкой и данцигскимъ пивомъ изъ еловыхъ шишекъ. Тутъ же на большой черной доскѣ красовалась другая надпись, объявлявшая просвѣщенному міру, что въ погребахъ заведенія хранятся пятьсотъ тысячъ бочекъ двойного портера, изготовленнаго по новоизобрѣтенной методѣ. Носились слухи, что хозяинъ никому и никогда не показывалъ этихъ знаменитыхъ погребовъ; но тѣмъ не менѣе всякій зналъ, что они существовали въ таинственныхъ нѣдрахъ земли. Если прибавить къ этому, что на воротахъ трактира была вывѣска съ изображеніемъ птицы, весьма похожей на сороку, изможденную временемъ и непогодой, то читатель получитъ удовлетворительное понятіе о знаменитой тавернѣ, посвященной вечернимъ вакханаліямъ м-ра Лоутона и его товарищей.

Когда м-ръ Пикквикъ вошелъ въ буфетъ, пожилая женщина явилась изъ-за ширмъ къ его услугамъ.

– Не здѣсь ли м-ръ Лоутонъ? – спросилъ м-ръ Пикквикъ.

– Здѣсь, – отвѣчала трактирщица. – Чарли, проводите этого джентльмена къ м-ру Лоутону.

– Теперь нельзя, – отвѣчалъ рыжеватый мальчишка, – м-ръ Лоутонъ поетъ пѣсню. Подождите, сэръ, онъ скоро кончитъ.

Лишь только рыжеватый мальчишка проговорилъ эти слова, какъ вдругъ изъ внутренности трактира раздались громогласныя восклицанія, возвѣщавшія объ окончаніи пѣсни. Оставивъ Самуэля услаждать досугъ портеромъ, м-ръ Пикквикъ пошелъ наверхъ, въ сопровожденіи трактирнаго слуги.

– Съ вами желаютъ поговорить, сэръ.

Одутловатый молодой человѣкъ, занимавшій первое мѣсто за столомъ въ качествѣ президента, молодцовато взъерошилъ волосы, и взглянулъ съ нѣкоторымъ изумленіемъ въ ту сторону, откуда происходилъ этотъ докладъ. Изумленіе это увеличилось еще болѣе, когда взоръ его упалъ, наконецъ, на фигуру джентльмена, котораго до той поры никогда онъ не видалъ.

– Прошу извинить, сэръ, – сказалъ м-ръ Пикквикъ;– мнѣ очень жаль, что присутствіе мое разстроиваетъ, нѣкоторымъ образомъ, вашу компанію; но я пришелъ по особенному, весьма важному дѣлу, не терпящему ни малѣйшаго отлагательства. Впрочемъ, я задержу васъ не болѣе пяти минутъ и буду вамъ крайне обязанъ, если вы будете имѣть снисходительность выслушать меня наединѣ.

Одутловатый юноша вышелъ изъ-за стола и попросилъ неизвѣстнаго джентльмена занять подлѣ него мѣсто въ темномъ углу этой залы. М-ръ Пикквикъ со всѣми подробностями, отъ начала до конца, разсказалъ свою горемычную повѣсть.

– A! – воскликнулъ Лоутонъ, когда м-ръ Пикквикъ кончилъ разсказъ. – Додсонъ и Фоггъ!.. – славная практика y нихъ… – отличные юристы: знаю я этихъ господъ. Додсонъ и Фоггъ!

М-ръ Пикквикъ согласился, что Додсонъ и Фоггъ – отличные юристы. М-ръ Лоутонъ продолжалъ:

– Перкера теперь нѣтъ въ городѣ, и онъ воротится не прежде, какъ въ концѣ будущей недѣли; но если вамъ угодно почтить меня довѣренностью въ этомъ дѣлѣ, я могу сдѣлать всѣ необходимыя распоряженія до пріѣзда м-ра Перкера.

– Объ этомъ-то собственно я и хотѣлъ просить васъ, м-ръ Лоутонъ. Распоряжайтесь, какъ умѣете, и, въ случаѣ надобности, пишите ко мнѣ по почтѣ въ Ипсвичъ.

– Извольте, съ большимъ удовольствіемъ, – сказалъ конторщикъ м-ра Перкера. Замѣтивъ потомъ, что м-ръ Пикквикъ съ любопытствомъ посматривалъ на его товарищей, сидѣвшихъ за столомъ, м-ръ Лоутонъ прибавилъ: – не угодно ли вамъ, сэръ, присоединиться къ нашему обществу часика на полтора? Компанія y насъ веселая, м-ръ Пикквикъ. Здѣсь главный конторщикъ Самкина и Грина, канцелярія Смитерса и Прайса, клеркъ Пимкина – чудесно поетъ народныя пѣсни, Джакъ Бемберъ и многіе другіе джентльмены, съ которыми, надѣюсь, вамъ пріятно будетъ познакомиться, м-ръ Пикквикъ. Вы, кажется, недавно воротились изъ провинціи. Угодно вамъ пожаловать?

М-ръ Пикквикъ не рѣшился пропустить такого благопріятнаго случая къ изученію человѣческой натуры. Его представили всѣмъ веселымъ джентльменамъ, и м-ръ Пикквикъ, занявъ за столомъ мѣсто подлѣ президента, немедленно потребовалъ себѣ стаканъ холоднаго пунша.

Послѣдовало глубокое молчаніе, совершенно противное ожиданіямъ ученаго мужа.

– Васъ не безпокоитъ табачный дымъ? – сказалъ джентльменъ съ сигарой во рту, сидѣвшій по правую руку м-ра Пикквика.

– Нисколько, – сказалъ м-ръ Пикквикъ, – я очень люблю табачный запахъ, хоть самъ никогда не курю.

– Это жаль, – замѣтилъ другой джентльменъ съ противоположнаго конца, – a я такъ скорѣе соглашусь сидѣть безъ хлѣба, чѣмъ безъ табаку.

Продолжительное молчаніе. Прибытіе незнакомаго джентльмена, очевидно, разстроило общую веселость.

– М-ръ Гронди споетъ намъ что-нибудь, – сказалъ президентъ.

– A можетъ и не споетъ, – сказалъ м-ръ Гронди

– Отчего же? – сказалъ президентъ.

– Не могу, – сказалъ м-ръ Гронди.

– То есть вы не хотите, – замѣтилъ президентъ.

– Не хочу, – отвѣчалъ м-ръ Гронди.

Другая продолжительная пауза. Президентъ, казалось, былъ въ большомъ затрудненіи.

– Что же, господа? – сказалъ онъ. – Никто не думаетъ повеселить насъ?

– Это ваша обязанность, господинъ президентъ, – отвѣчалъ, выходя изъ-за стола, молодой человѣкъ съ густыми бакенбардами и косыми глазами.

– Слушайте! Слушайте!

– У меня, господа, была всего одна пѣсня, да и ту я пропѣлъ два раза, – сказалъ президентъ. – Неужели я долженъ ее повторить опять?

Общее молчаніе замѣняло на этотъ разъ отрицательный отвѣтъ.

– Сегодня, господа, – сказалъ м-ръ Пикквикъ, надѣясь ввзести какой-нибудь интересный предметъ для общихъ разсужденій, – сегодня вечеромъ, господа, зашелъ я въ такое мѣсто, которое, безъ сомнѣнія, всѣмъ вамъ извѣстно, но гдѣ, по стеченію разныхъ обстоятельствъ, не случалось мнѣ быть уже нѣсколько лѣтъ сряду. Я разумѣю гостиницу «Лебедя» и тотъ кварталъ, гдѣ она стоитъ. Велика и обширна британская столица, господа! Какихъ гостиницъ не найдешь въ этихъ захолустьяхъ!

– Ну, теперь пойдетъ потѣха! – сказалъ президентъ на ухо м-ру Пикквику: – вы задѣли за самую чувствительную струну одного изъ этихъ джентльменовъ, Старикъ Джакъ Бемберъ вѣчно говоритъ объ этихъ гостиницахъ. Вы развязали ему языкъ.

М-ръ Пикквикъ сначала не замѣтилъ желтаго, широкоплечаго, низенькаго и сутуловатаго человѣчка съ длиннымъ носомъ и карими глазами, на котораго намекалъ м-ръ Лоутонъ. Теперь ученый мужъ увидѣлъ, сообразилъ и понялъ, что это былъ старикъ, странный старикъ. Когда онъ поднялъ свое морщинистое лицо, устремилъ на него острый, лукаво проницательный взглядъ, м-ръ Пикквикъ не могъ надивиться, какимъ образомъ сначала ускользнули отъ его вниманія такія примѣчательныя черты. Старикъ облокотился подбородкомъ на свою длинную костлявую руку украшенную желтыми ногтями необычайной длины, склонилъ свою голову на одинъ бокъ и дико заморгалъ своими карими глазами. М-ръ Пикквикъ заключилъ и рѣшилъ, что это весьма замѣчательная личность.

Мы надѣемся познакомить читателей съ личностью Джака Бембера въ слѣдующей главѣ.

Часть вторая

Глава XXI. Старикъ Джакъ Бемберъ садится на своего любимаго конька и разсказываетъ странные анекдоты

– Ага! – воскликнулъ старый джентльменъ, отрекомендованный читателю въ послѣдней главѣ нашего достовѣрнаго раппорта. – Ага! кто завелъ здѣсь рѣчь о подворьяхъ нашего квартала?

– Я, – отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ. – Я замѣтилъ вообще, что гостиницы въ этихъ мѣстахъ должны быть очень странны.

– Вы! – сказалъ старикъ презрительнымъ тономъ. – Что-жъ вы знаете, сэръ, о томъ времени, когда молодые люди запираются въ своихъ пустынныхъ кельяхъ и читаютъ, читаютъ и читаютъ, часъ за часомъ, ночь за ночью, до истощенія умственныхъ силъ, до затменія разсудка, въ мрачномъ лабиринтѣ полночныхъ занятій, до тѣхъ поръ, пока заря и утренній свѣтъ перестанутъ имѣть живительное вліяніе на ихъ здоровье, и они зачахнутъ жертвами чрезмѣрной любви къ наукѣ, подъ грудою старыхъ книгъ и накопившихся тетрадей? Что знаете вы о постепенной гибели подъ бременемъ тифа или чахотки, которую, въ другое время и при другихъ обстоятельствахъ жизни, испытывалъ въ этихъ же самыхъ комнатахъ жалкій человѣкъ, безумно промотавшій свѣжія силы юныхъ лѣтъ? A сколько несчастныхъ, думаете вы, отступило съ разбитымъ сердцемъ отъ дверей неумолимаго юриста, чтобы найти послѣднее убѣжище на днѣ Темзы или мрачный пріютъ за тюремными стѣнами? Да, сэръ, есть странныя жилища въ широкихъ захолустьяхъ британской столицы. Придайте, если можете, памяти и слова этимъ деревяннымъ панелямъ, и вы услышите изъ подъ каждой доски тысячи ужасныхъ повѣстей, тысячи романовъ изъ жизни – дѣйствительной жизни. Ничего не значатъ для меня всѣ ваши легенды съ ужасающими именами противъ одной истинной исторіи, взятой на удачу изъ воспоминаній этихъ старинныхъ перегородокъ.

Дрожащій голосъ старика и дикое выраженіе его лица совершенно сбили съ толку ученаго мужа, такъ что на этотъ разъ онъ не сдѣлалъ никакого замѣчанія въ отвѣтъ на его странныя рѣчи. Довольный произведеннымъ впечатлѣніемъ, старикъ Бемберъ улыбнулся, окинулъ собраніе торжествующимъ взглядомъ и продолжалъ такимъ образомъ.

"– Взгляните на нихъ съ другой, гораздо болѣе обыкновенной и не столько поэтической точки зрѣнія: что это за скромные пріюты для нуждающагося человѣка, который промоталъ свое богатство и, обманувъ ожиданія своихъ друзей, вступилъ на дорогу, гдѣ нѣтъ для него насущнаго куска хлѣба! Ожиданіе – надежда – неудачи – страхъ – бѣдность – нищета – отчаяніе, и потомъ – послѣдній конецъ въ бурныхъ волнахъ или въ грязномъ кабакѣ среди оборванныхъ негодяевъ: какая странная, дикая и вмѣстѣ разнообразная перспектива человѣческой жизни!"

Старикъ Бемберъ, оживленный предметомъ своей бесѣды, самодовольно потиралъ руками и, казалось, готовъ былъ ознакомить своихъ слушателей съ новыми болѣе интересными подробностями.

М-ръ Пикквикъ смотрѣлъ во всѣ глаза и готовъ былъ слушать во всѣ уши. Молодые люди улыбались и молчали.

"– Убирайтесь вы съ вашими германскими университетами и фантастическою жизнью нѣмецкаго студента"– продолжалъ старикъ Бемберъ, – много y насъ своихъ романовъ, разыгрывающихся внутри уединенныхъ стѣнъ: стоитъ только поискать!"

– Вы меня изумляете, – сказалъ м-ръ Пикквикъ, – ни разу мнѣ не случалось думать о романахъ такого рода.

– Еще бы! Разумѣется, вы не думали, – отвѣчалъ старикъ. – Вотъ такъ-же одинъ пріятель спрашивалъ меня: – "Что вы находите особеннаго въ этихъ комнатахъ?" – Комнаты довольно странныя, – говорилъ я. – "Совсѣмъ нѣтъ", – говорилъ онъ. – Пустынныя, говорилъ я. – "Ничуть не бывало", – говорилъ онъ. И вотъ въ одно прекрасное утро, собираясь отворить наружную дверь, онъ умеръ отъ апоплексическаго удара. Онъ опрокинулся головою на корзинку, гдѣ лежали письма, и пробылъ въ этомъ положеніи восемнадцать мѣсяцевъ сряду. Всѣ думали, что онъ выѣхалъ изъ города".

– Какъ же его нашли? – спросилъ м-ръ Пикквикъ.

– "Хозяинъ рѣшился, наконецъ, выломать дверь, такъ какъ его жилецъ не платилъ за квартиру цѣлыхъ два года. Призвали полицію, взломали замокъ… и на руки дворника, отворившаго дверь, шарахнулся сухой скелетъ въ синемъ фракѣ, черныхъ панталонахъ и шелковыхъ чулкахъ. Вѣдь это, я полагаю, довольно странно, милостивые государи, а?

И, склонивъ голову на бокъ, маленькій старичокъ опять самодовольно началъ потирать руками.

"– Знаю я еще другой случай, если вамъ угодно послушать. Позвольте… такъ точно – это случилось на клиффордскомъ подворьѣ. Одинъ безпокойный жилецъ – продувная бестія, я зналъ его – нанимавшій для себя квартиру въ верхнемъ этажѣ, вдругъ задумалъ принять мышьяка и запереться въ шкафу, который стоялъ въ его спальнѣ. Управляющій подумалъ, что жилецъ сбѣжалъ и немедленно прибилъ на воротахъ билетъ, что вотъ, дескать, отдаются въ наймы такіе-то покои. Явился новый постоялецъ, омеблировалъ пустыя комнаты и расположился въ нихъ жить. День проходилъ y него, какъ-слѣдуетъ, въ занятіяхъ разнаго рода; но по ночамъ не смыкалъ онъ глазъ въ своей спальнѣ и всегда чувствовалъ какое-то безпокойство. "Это, однакожъ, странно, подумалъ онъ наконецъ, – попытаюсь спать въ другой комнатѣ, и пусть эта спальня будетъ моей гостиной". – Сказано, сдѣлано. Съ этой поры, онъ ночи сталъ проводить спокойно, но зато никакъ не мотъ читать по вечерамъ. Усаживаясь въ новой гостиной за своимъ письменнымъ столомъ, онъ вдругъ становился безпокойнымъ, раздражительнымъ, и безпрестанно снималъ со свѣчи, не находя никакой возможности приковать свое вниманіе къ перу, бумагѣ или книгѣ. – "Я никакъ не могу раскусить этой загадки", – сказалъ онъ однажды, воротившись домой изъ театра и выпивъ стаканъ холоднаго грога. – "Не могу я раскусить этой загадки", – повторилъ онъ опять, прислонившись спиною къ стѣнѣ, чтобы отнять y своей фантазіи силу вообразить за собой какой-нибудь посторонній предметъ. Въ эту минуту глаза его вдругъ обратились на маленькій, всегда запертый шкафъ, и невольная дрожь мгновенно пробѣжала по всему его тѣлу, съ ногъ до головы. – "Странное ощущеніе", – подумалъ онъ, – "и ужъ, кажется, я испытываю его не въ первый разъ. Неужели тутъ завелась какая-нибудь чертовщина? Посмотримъ". – Сдѣлавъ надъ собою значительное усиліе, онъ взялъ кочергу, ударилъ со всего размаха въ дверь – и что же? Въ углу шкафа, вытянувшись во весь ростъ, стоялъ послѣдній жилецъ съ багрово-синимъ лицомъ, исковерканнымъ судорогами насильственной смерти. Маленькій пузырекъ съ ядомъ былъ еще крѣпко сжатъ его правою рукою".

И, окончивъ эту рѣчь, старикъ съ наслажденіемъ взглянулъ на внимательныя лица озадаченныхъ слушателей.

– Что это y васъ за странные анекдоты, сэръ! – сказалъ м-ръ Пикквикъ, устремивъ свои очки на загадочную физіономію старика.

,– Странные!.. какой вздоръ! – возразилъ старикъ. – Забавные, можетъ быть; но ничего необыкновеннаго въ нихъ нѣтъ.

– Забавные! – воскликнулъ м-ръ Пикквикъ.

"– Ну, да, забавные и веселые, – подтвердилъ. старикъ съ демонской усмѣшкой. И, не дожидаясь отвѣта, онъ продолжалъ съ прежнимъ одушевленіемъ.

,– Зналъ я еще человѣка – позвольте… этому ужъ будетъ лѣтъ сорокъ слишкомъ. Нанялъ онъ сырыя, затхлыя комнаты въ одной изъ старинныхъ гостиницъ, стоявшія пустыми и запертыми нѣсколько лѣтъ сряду. Носились о нихъ бабьи сплетни и разсказывались разныя фантастическія исторіи, способныя навести страхъ и ужасъ на всякую легковѣрную душу; но онъ былъ человѣкъ бѣдный, квартира отдавалась за безцѣнокъ, и, стало быть, ничего мудренаго нѣтъ, если онъ, съ философскимъ равнодушіемъ, рѣшился занять полусгнившіе покои. Вмѣстѣ съ квартирой, въ его распоряженіе поступилъ огромный деревянный шкафъ для книгъ и бумагъ, съ большими стеклянными дверями, задернутыми извнутри зеленою тафтой; но мебель этого рода, при существующихъ обстоятельствахъ, не могла имѣть никакой опредѣленной цѣли: книгъ не читалъ онъ во всю свою жизнь, бумагами не занимался, и всѣ статьи туалета, отъ единственныхъ сапоговъ до единственнаго галстука, носилъ онъ съ собою во время дневныхъ прогулокъ. Очень хорошо. Онъ перенесъ сюда все свое движимое имущество, состоявшее изъ четырехъ колченогихъ стульевъ, и въ первый же вечеръ заказалъ въ кредитъ два галлона дистиллированной водки. Усѣвшись на одномъ изъ своихъ стульевъ, онъ залпомъ выпилъ первый стаканъ и отъ бездѣлья погрузился въ размышленіе, раздумывая, во сколько лѣтъ онъ можетъ расплатиться съ буфетчикомъ за водку. Между тѣмъ глаза его невольно обратились на стеклянныя дверцы деревяннаго шкафа.

"– Какъ, подумаешь, глупъ и неопытенъ, смертный человѣкъ, угораздившійся смастерить такую гадкую мебель! – воскликнулъ онъ, испустивъ глубокій вздохъ при взглядѣ на занавѣшенныя стекла. – Жаль, что нельзя снести ее назадъ, въ мебельную лавку. Однакожъ, послушай, любезный, – продолжалъ онъ, обращаясь къ шкафу и принимая его за одушевленный предметъ; – не лучше ли мнѣ употребить тебя вмѣсто дровъ для моего камина?

Лишь только произнесъ онъ эти слова, какъ изъ внутренности шкафа раздался звукъ, весьма похожій на стонъ живого существа. Жилецъ испугался и вздрогнулъ; но скоро успокоилъ себя предположеніемъ, что звукъ, по всей вѣроятности, исходилъ изъ сосѣднихъ комнатъ, гдѣ запоздалые гуляки оканчивали свой обѣдъ. Онъ положилъ свои ноги на рѣшетку и, выпивъ еще стаканъ живительной влаги, принялся разгребать кочергою уголья въ каминѣ. Въ эту минуту звукъ повторился опять, шкафъ медленно отворился, и жилецъ увидѣлъ въ немъ блѣдную, исхудалую фигуру въ грязныхъ и оборванныхъ лохмотьяхъ. Высокая, сухопарая и тонкая фигура имѣла чрезвычайно озабоченный и безпокойный видъ, и во всей ея осанкѣ были такіе неземные признаки, какіе отнюдь не могли принадлежать живому существу, одаренному мыслью и чувствомъ.

"– Кто вы, пріятель? – сказалъ оторопѣвшій жилецъ, взвѣшивая кочергу на своей рукѣ и приготовляясь, въ случаѣ надобности, вступить въ открытую борьбу, – кто вы?

"– Бросьте кочергу, – отвѣчала фигура, – борьба со мною неумѣстна. Я выше земныхъ стихій, и мнѣ не повредятъ ни желѣзо, ни огонь. Ваша кочерга пролетитъ сквозь меня и ударится о стѣну этого шкафа. Я духъ, безплотный духъ.

"– Чего-жъ вамъ здѣсь надобно? – пролепеталъ жилецъ.

,– Въ этой самой комнатѣ,– отвѣчало привидѣніе, – совершилась погибель земной моей жизни. Отсюда пустили по-міру меня и всѣхъ моихъ дѣтей. Въ этотъ самый шкафъ положены были судейскія бумаги, накопившіяся въ продолженіе моей безконечной тяжбы. Здѣсь, на этомъ самомъ мѣстѣ, и въ ту пору какъ я умиралъ отъ печали, двѣ презрѣнныя гарпіи дѣлили мое богатство, изъ-за котораго я судился всю свою жизнь. Все отняли y меня до послѣдняго фарсинга, и когда я умеръ, семейство мое осталось безъ хлѣба и безъ крова. Вотъ почему, спускаясь по ночамъ на землю, я брожу исключительно по этой жалкой юдоли своихъ земныхъ страданій, пугая людей присутствіемъ существа, непостижимаго и незримаго для нихъ. Эта квартира принадлежитъ мнѣ: оставьте ее".

Жилецъ между тѣмъ выпилъ еще стаканъ водки и совершенно ободрился.

"– Извольте, – сказалъ онъ, – я готовъ съ величайшимъ удовольствіемъ уступить вамъ эту незавидную квартиру, если вы имѣете неизмѣнное желаніе оставаться здѣсь цѣлую вѣчность; но во всякомъ случаѣ, я желалъ бы, собственно для вашей же пользы, предложить вамъ одинъ вопросъ.

"– Говорите: я готовъ внимать вашимъ словамъ, – отвѣчалъ духъ суровымъ тономъ.

"– Очень хорошо, – сказалъ жилецъ, – мое замѣчаніе, впрочемъ, будетъ относиться не къ вамъ однимъ, а ко всѣмъ вообще безплотнымъ духамъ, сколько я могу знать и понимать сущность ихъ природы. Дѣло видите ли въ чемъ: вѣдь пространство для васъ ничего не значитъ?

"– Ничего, – сказалъ духъ, – быстрѣе, чѣмъ молнія, мы можемъ переноситься съ одного мѣста на другое.

"– И прекрасно. Зачѣмъ же, скажите на милость, имѣя полную возможность порхать и устроивать свою квартиру въ прелестнѣйшихъ мѣстахъ земного шара, вы любите проводить свое время именно тамъ, гдѣ вы натерпѣлись всякой всячины въ продолженіе своего земного бытія? Такой образъ дѣйствія, по моему мнѣнію, заключаетъ самъ въ себѣ непростительныя противорѣчія.

"– A что, вѣдь это правда. Удивляюсь, какъ прежде подобная мысль ни разу не приходила мнѣ въ голову.

"– Это показываетъ, любезный другъ, что вы не умѣете разсуждать. Эта комната, на мой взглядъ, не представляетъ для васъ ни малѣйшихъ удобствъ. Судя по наружности этого шкафа, я догадываюсь, что тутъ бездна клоповъ: такъ или нѣтъ?

"– Такъ точно.

"– Ну, такъ что-жъ вамъ за охота проводить свое время въ обществѣ такихъ презрѣнныхъ животныхъ? Право, я думаю, вы могли бы, безъ малѣйшаго труда, пріискать для себя отличную квартиру.

"– Конечно, могу.

"– И ужъ если пошло дѣло на правду, я бы вообще посовѣтовалъ вамъ оставить Лондонъ; потому что, согласитесь сами, здѣшній климатъ чрезвычайно непріятенъ.

"– Ваша правда, сэръ, – сказалъ духъ учтивымъ тономъ, – вы, можно сказать, пролили яркій свѣтъ на мой образъ мыслей. Сейчасъ же перемѣняю воздухъ.

И, проговоривъ это, онъ началъ постепенно исчезать, такъ что ноги его уже совсѣмъ скрылись изъ вида.

"– И если вы, сэръ, – продолжалъ жилецъ въ догонку за исчезающимъ привидѣніемъ, – если вы постараетесь внушить другимъ безплотнымъ джентльменамъ и леди, навождающимъ теперь пустые старые дома, что имъ будетъ гораздо удобнѣе поселиться въ другихъ, прелестнѣйшихъ мѣстахъ за предѣлами Англіи, то вы окажете нашему обществу величайшее благодѣяніе, и я готовъ заранѣе принести вамъ чувствительную благодарность отъ всѣхъ англичанъ.

"– Внушу, сэръ, непремѣнно внушу, – отвѣчало привидѣніе – я не понимаю, какъ всѣ мы были настолько глупы до сихъ поръ.

"Съ этими словами духъ исчезъ, и, что всего удивительнѣе, господа, – заключилъ старикъ, озирая всю компанію съ замѣтнымъ удовольствіемъ, – съ той поры никогда не возвращалось это привидѣніе, и дешевая квартира освободилась разъ навсегда отъ нечистыхъ навожденій".

– Не дурно, если эта исторія не выдумана, – сказалъ джентльменъ съ мозаичными пуговицами на фракѣ, зажигая новую сигару.

– Если! – вскричалъ старикъ, бросая презрительный взглядъ на скептика. – Этакъ, пожалуй, – прибавилъ онъ, обращаясь къ Лоутону, – онъ скажетъ, что и та исторія, которую я вамъ разсказывалъ о странномъ кліентѣ, невѣроятна, чудесна, выдумана… Какъ, подумаешь, нынче стали недовѣрчивы люди.

– Я никогда не слышалъ этой исторіи, – отвѣтилъ скептикъ, – и, конечно, не могу судить о степени ея достовѣрности. Разскажите, и я выскажу вамъ свое мнѣніе.

– Я тоже желаю слышать ее, – замѣтилъ м-ръ Пикквикъ, – и прошу васъ разсказать.

– Да, да, разскажите, – сказалъ Лоутонъ, – никто здѣсь не слышалъ ее, кромѣ меня, да и я, правду сказать, перезабылъ ее почти совсѣмъ.

Старикъ обвелъ глазами вокругъ стола и покосился еще страшнѣе, чѣмъ прежде; видя глубокое вниманіе, изобразившееся на лицахъ всѣхъ присутствующихъ, онъ улыбнулся, и въ его глазахъ блеснуло торжество. Затѣмъ, потеревъ подбородокъ и взглянувъ на потолокъ, какъ бы ища тамъ вдохновенія, онъ началъ свой разсказъ.

Разсказъ старика о странномъ кліентѣ.

"Я полагаю, никому не интересно знать, гдѣ и какъ я подцѣпилъ эту короткую исторію, – сказалъ старикъ. – Еслибъ мнѣ пришлось разсказывать ее въ томъ порядкѣ, въ какомъ она дошла до меня, мнѣ пришлось бы начинать съ середины, a дойдя до конца, обратиться опять назадъ, къ самому началу. Достаточно будетъ сказать, что нѣкоторыя событія, о которыхъ въ ней идетъ рѣчь, случились на моихъ собственныхъ глазахъ; что касается остальныхъ, я могу удостовѣрить, что они дѣйствительно происходили, и до сихъ поръ еще живы люди, которые, такъ же, какъ и я, помнятъ ихъ очень хорошо.

"Въ Боро, въ Гайстритѣ, подлѣ церкви Сенъ-Джоржа, по одной съ нею сторонѣ дороги, какъ многимъ изъ васъ извѣстно, стоитъ самая тѣсная изъ нашихъ долговыхъ тюремъ – Маршальси. Хотя въ послѣднее время она стала далеко не тою грязною помойною ямой, какою была прежде, но и теперешнее ея исправленное состояніе внушаетъ слишкомъ мало искушеній для мота или утѣшеній для неосторожнаго должника. Осужденный преступникъ въ Ньюгетѣ пользуется ничуть не худшимъ дворомъ, гдѣ онъ можетъ дышать чистымъ воздухомъ и гулять, чѣмъ неоплатный должникъ въ тюрьмѣ Маршальси,

"Можетъ быть, на меня находитъ чудачество, можетъ быть, я не могу отдѣлять этого мѣста отъ связанныхъ съ нимъ воспоминаній, но только я не выношу этой части Лондона. Улица широка, магазины на ней роскошные; шумъ проѣзжающихъ экипажей, гулъ шаговъ непрерывнаго потока людей – всѣ эти звуки торговыхъ, промышленныхъ и иныхъ сношеній между людьми гудятъ на ней съ утра и до полуночи. Но примыкающія къ ней улицы малы и тѣсны; бѣдность и развратъ гнойно гнѣздятся въ этихъ переполненныхъ густымъ населеніемъ закоулкахъ; лишенія и нищета олицетворяются сосѣдней тюрьмою; надъ всей этой картиной роскоши, нищеты и позора – по крайней мѣрѣ, въ моихъ глазахъ – тяготѣетъ что-то мрачное и горькое, придающее ей непріятный, болѣзненный отпечатокъ.

"Многіе глаза, сомкнутые уже давно въ могилѣ, взглядывали довольно равнодушно на эту картину въ первые дни пребыванія ихъ владѣльцевъ въ старой тюрьмѣ Маршальси; они смотрѣли такъ потому, что первый ударъ несчастія рѣдко сопровождается отчаяніемъ. Человѣкъ еще вѣритъ, что онъ можетъ положиться на неиспытанныхъ друзей, онъ вспоминаетъ о многочисленныхъ предложеніяхъ услугъ, такъ охотно расточавшихся ему добрыми пріятелями, когда онъ въ нихъ еще вовсе не нуждался; онъ обладаетъ надеждой, – надеждой счастливой неопытности, – и хотя она ослабляется при первой же неудачѣ, но все же снова возрождается и цвѣтетъ здѣсь короткое время, пока не завянетъ окончательно подъ ржавчиной разочарованія и равнодушія. Какъ быстро эти самые глаза глубоко вваливались и сверкали мрачнымъ огнемъ, какъ быстро худѣло и желтѣло изможденное голодомъ и заточеніемъ лицо въ тѣ дни, когда еще рѣчь о томъ, что должники гніютъ въ тюрьмѣ, безъ надежды на облегченіе, безъ надежды получить свободу, не была простой риторической фигурой! Эта жестокость нынче уже не существуетъ въ полномъ своемъ объемѣ, но и того, что отъ нея осталось, достаточно еще для порожденія такихъ явленій, при видѣ которыхъ сердце обливается кровью.

"Двадцать лѣтъ тому назадъ плиты тротуара подлѣ тюрьмы топтались одною матерью и ребенкомъ, которые такъ же аккуратно, какъ само утро, появлялись ежедневно передъ тюремными воротами; часто они приходили сюда послѣ ночи, проведенной безъ сна, въ тревожной тоскѣ, подъ вліяніемъ скорбныхъ думъ, удручающихъ умъ и чувство, – приходили цѣлымъ часомъ раньше срока, и тогда молодая мать грустно поворачивала назадъ, подводила ребенка къ старому мосту и, приподнявъ его на своихъ рукахъ, указывала ему на блестящую воду, окрашенную лучами утренняго солнца, обращала его вниманіе на шумныя приготовленія къ труду или удовольствію, которыми бываетъ полна рѣка въ эти утренніе часы. Мать пыталась развлечь сына этими занимательными для него предметами, но она быстро сажала его на землю и, закрывъ себѣ лицо платкомъ, давала волю душившимъ ее слезамъ, потому что на исхудаломъ и болѣзненномъ личикѣ ребенка не проявлялось никакого удовольствія или удивленія. У него было мало воспоминаній, и всѣ они были на одинъ образецъ, – всѣ вертѣлись на бѣдности и нищетѣ его родителей. По цѣлымъ часамъ сиживалъ онъ y матери на колѣняхъ, вглядываясь съ дѣтскимъ сочувствіемъ въ слезы, текущія по ея лицу, и потомъ тихонько забивался въ какой-нибудь темный уголокъ, гдѣ рыдалъ до тѣхъ поръ, пока не засыпалъ. Съ той самой минуты, какъ онъ сталъ понимать окружающіе предметы, когда въ немъ началъ пробуждаться разсудокъ, онъ сроднился съ самой тяжкой дѣйствительностію жизни: съ ужасными лишеніями – съ голодомъ и жаждой, съ холодомъ и нищетой, и хотя по наружности и физическому развитію онъ былъ малое дитя, но не было y него ни веселости, ни беззаботнаго смѣха, ни сверкающихъ дѣтскихъ глазокъ.

"Отецъ и мать, видя такое неестественное развитіе своего ребенка, съ глубокой тоской, смотрѣли молча другъ на друга, не осмѣливаясь выразить словами тяготящія ихъ мысли. Отецъ – здоровый, сильно сложенный человѣкъ, который могъ бы перенести всякій трудъ и физическое упражненіе, – изнывалъ въ тѣсномъ заключеніи и нездоровой атмосферѣ переполненной узниками тюрьмы. Мать, худая, нѣжная женщина, склонялась подъ двойнымъ бременемъ физической и нравственной болѣзни; – ребенокъ видѣлъ все это, и молодое сердце его надрывалось.

"Наступила зима, a съ нею цѣлыя недѣли сильнаго дождя и холода. Бѣдная женщина перебралась въ дрянную квартиренку по близости мѣста заключенія ея мужа, и хотя это переселеніе было вызвано ея возраставшею нуждой, она была счастливѣе теперь, потому что была ближе къ нему. Въ продолженіе двухъ мѣсяцевъ послѣ этого переселенія, она и ея маленькій спутникъ поджидали времени открытія тюремныхъ воротъ, не пропуская ни одного утра. Но вотъ однажды они не явились, и это было въ первый разъ съ того дня, какъ мужъ попалъ въ тюрьму. Ребенокъ умеръ.

"Тѣ, которые, о подобныхъ потеряхъ бѣдныхъ людей холодно толкуютъ, какъ о счастливомъ избавленіи отъ страданій для усопшаго, и о милосердномъ облегченіи отъ издержекъ для оставшихся, – такіе люди не понимаютъ, – смѣло это утверждаю – рѣшительно не понимаютъ того неисходнаго горя, которое влекутъ за собой подобныя потери. Молчаливый взглядъ привязанности и участія въ то время, когда всѣ прочіе глаза отъ насъ холодно отвернулись, – увѣренность въ томъ, что мы обладаемъ сочувствіемъ и любовью хоть одного существа, когда всѣ прочіе покинули насъ – это такая подпора, такое прибѣжище, такое утѣшеніе среди глубочайшаго горя, которыхъ нельзя купить ни за какія деньги, нельзя добыть никакимъ могуществомъ. Ребенокъ сиживалъ по цѣлымъ часамъ y ногъ своихъ родителей, терпѣливо сложивъ свои ручонки и поднявъ къ отцу и къ матери свое исхудалое личико. Они видѣли, какъ, день за днемъ, онъ таялъ, и хотя его краткая земная жизнь была безъ радостей, a теперь, послѣ своей смерти, онъ наслаждался миромъ и спокойствіемъ, которыхъ онъ – малый ребенокъ – не зналъ на землѣ,– но все же они были ему отцомъ и матерью, и потеря его залегла глубоко въ ихъ души.