Текст книги "Замогильные записки Пикквикского клуба"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 66 страниц)

– Здѣсь, – отвѣчала дѣвушка, – въ первомъ этажѣ. Взойдя на лѣстницу, поверните направо; – тутъ и есть.

Сдѣлавъ это наставленіе, дѣвушка, принадлежавшая, вѣроятно, къ аборигенамъ этого захолустья, побѣжала на кухню со свѣчою въ рукахъ, совершенно довольная тѣмъ, что выполнила аккуратно все, что могли отъ нея требовать въ подобномъ случаѣ неизвѣстные пришельцы.

М-ръ Снодграсъ, которому досталось войти послѣднимъ, принялъ на себя обязанность запереть калитку желѣзнымъ болтомъ, что задержало его на нѣсколько минутъ, такъ какъ болтъ не вдругъ подчинился усиліямъ его неопытной руки. Затѣмъ почтенные друзья ощупью поплелись наверхъ, гдѣ ихъ принялъ весьма радушно и учтиво м-ръ Бобъ Сойеръ, который, однакожъ, побоялся сойти внизъ изъ опасенія наткнуться на неугомонную м-съ Раддль.

– Здравствуйте, господа! – сказалъ горемычный студентъ. – Очень радъ васъ видѣть. Поостерегитесь: тутъ стаканы.

Предостереженіе относилось къ м-ру Пикквику, который собирался положить свою шляпу на подносъ.

– Ахъ, что я дѣлаю! – сказалъ м-ръ Пикквикъ. – Прошу извинить.

– Ничего, ничего, – сказалъ Бобъ Сойеръ. – Квартира, какъ видите, не совсѣмъ обширна; но вы этого должны были ожидать, когда собирались навѣстить молодого холостяка. Прошу покорно. Съ этимъ джентльменомъ вы ужъ, кажется, знакомы, если не ошибаюсь?

М-ръ Пикквикъ пожалъ руку Бенжамену Аллену, и этому примѣру немедленно послѣдовали его друзья. Лишь только они заняли свои мѣста, послышался опять двойной стукъ.

– Это, я думаю, Джекъ Гопкинсъ, – сказалъ м-ръ Бобъ Сойеръ. – Тсс! Такъ и есть. Ну, Джекъ, пошевеливайся скорѣе.

По лѣстницѣ раздались тяжелые шаги, и чрезъ минуту въ комнату вошелъ Джекъ Гопкинсъ. На немъ былъ черный бархатный жилетъ съ блестящими мѣдными пуговицами и пестрая рубашка съ бѣлыми фальшивыми воротничками.

– Отчего такъ поздно, Джекъ? – спросилъ м-ръ Бенжаменъ Алленъ.

– Задержали въ клиникѣ,– отвѣчалъ Гопкинсъ.

– Что новаго?

– Ничего особеннаго. Два, три кадавера и одинъ переломанный субъектъ.

– Что? – спросилъ м-ръ Пикквикъ.

– Переломанный субъектъ. Кто-то, видите ли, упалъ изъ окна четвертаго этажа, его подняли и привезли къ намъ въ клинику. Случай весьма счастливый, и мы очень рады.

– Вы хотите сказать, что паціентъ y васъ выздоровѣетъ? – спросилъ м-ръ Пикквикъ.

– Нѣтъ, – отвѣчалъ Гопкинсъ безпечнымъ тономъ. – Нѣтъ, онъ умретъ непремѣнно, но завтра поутру y насъ будетъ блистательная операція. Можно залюбоваться, когда дѣлаетъ операцію Слешеръ. Спектакль великолѣпный!

– Стало быть, м-ръ Слешеръ – хорошій операторъ? – сказалъ м-ръ Пикквикъ.

– Знаменитость! – отвѣчалъ Гопкинсъ. – Недавно онъ сдѣлалъ ампутацію мальчику – нужно было отрѣзать ногу повыше колѣна. Что-жъ вы думаете? Мальчикъ въ продолженіе операціи скушалъ пять яблоковъ и тминную коврижку. Потомъ уже, когда все было кончено, онъ спросилъ преспокойно, долго-ли будутъ играть съ его ногой? – A нога ужъ закупорена была въ банку.

– Ахъ, Боже мой! – воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, въ величайшемъ изумленіи.

– Э, полноте! Да это y насъ нипочемъ, – возразилъ Джекъ Гопкинсъ. – Не правда ли, Бобъ?

– Трынъ-трава, – подтвердилъ м-ръ Бобъ Сойеръ.

– Кстати, Бобъ, – сказалъ Гопкинсъ, бросая едва замѣтный взглядъ на внимательное лицо м-ра Пикквика, – вчера вечеромъ y насъ былъ прелюбопытный случай. Въ клинику привезли ребенка, который проглотилъ ожерелье.

– Проглотилъ что, сэръ? – прерваль м-ръ Пикквикъ.

– Ожерелье, – повторилъ Джекъ Гопкинсъ, – но, разумѣется, не вдругъ, – Это было бы слишкомъ много и для васъ, не только для ребенка. Такъ ли, м-ръ Пикквикъ? Ха, ха, ха!

М-ръ Гопкинсъ былъ, очевидно, въ веселомъ расположеніи духа. Получивъ отъ ученаго мужа утвердительный отвѣтъ и еще разъ позабавившись надъ своею остротою, онъ продолжалъ:

– Дѣло происходило вотъ какъ. Родители ребенка, о которомъ я имѣлъ честь доложить вамъ, люди бѣдные. Сестра его купила себѣ ожерелье – простое ожерелье изъ большихъ черныхъ бусъ. Ребенокъ, до страсти любившій игрушки, подтибрилъ это ожерелье, спряталъ, поигралъ съ нимъ, разрѣзалъ нитку, на которой были нанизаны бусы, и проглотилъ сперва одну бусу. Это показалось ему превосходною забавой, и на другой день онъ проглотилъ еще одно зерно.

– Ахъ, Боже мой! – воскликнулъ м-ръ Пикквикъ. – Какой страшный случай! Прошу извинить, сэръ. Продолжайте.

– На третій день утромъ ребенокъ проглотилъ уже двѣ бусы, a тамъ, еще черезъ день, угостилъ себя тремя, и такъ далѣе. Въ продолженіе недѣли онъ скушалъ все ожерелье, ровно двадцать пять бусъ. Сестра, между тѣмъ, дѣвушка смѣтливая, промышлявшая трудами своихъ рукъ, скоро догадалась, что пропало ея ожерелье, которое, должно замѣтить, было почти единственнымъ ея сокровищемъ. Можете представить, что она выплакала всѣ глаза, отыскивая свою драгоцѣнность. Всѣ поиски, разумѣется, были безполезны. Черезъ нѣсколько дней семейство сидѣло за столомъ и кушало жареную баранину подъ картофельнымъ соусомъ. Ребенокъ былъ сытъ, и ему позволили играть тутъ же въ комнатѣ. Вдругъ послышался страшный шумъ, какъ будто отъ крупинокъ града. – "Что ты тамъ возишься?" спросилъ отецъ. – "Я ничего, папенька", – отвѣчалъ ребенокъ. – "Ну, такъ перестань же,"– сказалъ отецъ. Послѣдовало кратковременное молчаніе, и затѣмъ въ комнатѣ опять поднялся страшный шумъ. – "Если ты не перестанешь, чертенокъ, – сказалъ отецъ, – я упрячу тебя въ темный чуланъ на хлѣбъ да на воду." – И когда вслѣдъ затѣмъ онъ скрѣпилъ свою угрозу толчкомъ, шумъ и стукотня увеличились, по крайней мѣрѣ, во сто разъ. – "Тьфу ты, пропасть, – сказалъ отецъ, – эта суматоха чуть-ли не въ немъ самомъ". "Во мнѣ самомъ, – подхватилъ ребенокъ, – я проглотилъ сестрицыно ожерелье". Ну, само собою разумѣется, отецъ тотчасъ-же схватилъ ребенка и побѣжалъ съ нимъ въ госпиталь, a бусы, можете представить, забарабанили такую тревогу, что ротозѣи принялись таращить свои глаза и вверхъ и внизъ, желая разгадать, откуда поднимался такой необычайный шумъ. Этотъ интересный субъектъ теперь y насъ въ госпиталѣ,– заключилъ Джекъ Гопкинсъ, – и его принуждены были закутать солдатскою шинелью, чтобъ онъ не безпокоилъ другихъ паціентовъ этимъ демонскимъ шумомъ.

– Необыкновенный, страшный случай! – вскричалъ м-ръ Пикквикъ, ударяя по столу сжатымъ кулакомъ.

– О, это пустяки! – сказалъ Джекъ Гопкинсъ. – Не правда ли, Бобъ?

– Разумѣется, пустяки, – отозвался м-ръ Бобъ Сойеръ.

– Въ нашей профессіи, могу васъ увѣрить, сэръ, бываютъ иной разъ довольно странныя явленія, – замѣтилъ Джекъ Гопкинсъ.

– Можно вообразить! – сказалъ м-ръ Пикквикъ.

За другимъ стукомъ въ дверь вошелъ широкоголовый молодой человѣкъ въ черномъ парикѣ, a за нимъ появился скорбутный юноша съ величайшими, тугонакрахмаленными брыжжами. Слѣдующимъ гостемъ былъ джентльменъ въ ситцевой рубашкѣ, украшенной розовыми якорями, и по слѣдамъ его пришелъ блѣдный юноша, съ огромными серебряными часами. Прибытіе щеголеватаго джентльмена въ батистовой рубашкѣ и лакированныхъ сапогахъ довершило окончательнымъ образомъ комплектъ ожидаемыхъ гостей.

Вечеръ открылся приличнымъ образомъ – стаканами пуншу, благоухавшаго ромомъ и лимономъ. Затѣмъ среди комнаты поставили зеленый фризовый столикъ, и послѣдующіе три часа посвящены были ученымъ соображеніямъ по части виста и бостона. Все шло чинно, и разъ только, послѣ одного роббера, вышла весьма незначительная размолвка, неимѣвшая, впрочемъ, никакихъ послѣдствій: скорбутный юноша вступилъ въ серьезный разговоръ съ тѣмъ самымъ джентльменомъ, y котораго грудь украшалась эмблематическими изображеніями якорей надежды, и намекнулъ ему деликатно и тонко, что руки его чешутся непреодолимымъ желаніемъ надавать, въ нѣкоторомъ смыслѣ, зуботычинъ всякому заносчивому джентльмену съ якорями на ситцахъ, на что якорный джентльменъ отвѣчалъ немедленно, что ладони его зудятъ лихорадочнымъ стремленіемъ "учинить выпляску" на жирныхъ щекахъ скорбутистаго молокососа. Тѣмъ дѣло и кончилось.

Когда, наконецъ, приведенъ былъ въ извѣстность окончательный результатъ всѣхъ робберовъ и пулекъ, м-ръ Бобъ Сойеръ, къ удовольствію всѣхъ и каждаго, объявилъ, что наступилъ приличный часъ для скромнаго ужина, изготовленнаго на холостую руку. Гости встали и разбрелись по уголкамъ, чтобъ не мѣшать готовить ужинъ.

Но приготовленія къ ужину совершались отнюдь не съ такою быстротой, какъ, можетъ быть, воображаетъ неопытный читатель. Надлежало прежде всего разбудить черномазую дѣвицу, уснувшую на кухнѣ за столомъ, – за этой церемоніей прошло около десяти минутъ; но, хотя она встала и даже протерла глаза, – нужно было употребить еще четверть часа, чтобы разъяснить ей сущность дѣла. Человѣкъ, котораго посылали за устрицами, къ несчастью, не получилъ предварительнаго наставленія откупорить ихъ на самомъ мѣстѣ, a извѣстно, что откупоривать устрицы столовымъ ножомъ совсѣмъ не такъ удобно, какъ двузубой вилкой. Устрицъ достали весьма немного, и еще менѣе оказалось жареной говядины и ветчины, хотя мальчишка для закупки этой провизіи былъ заблаговременно отправленъ въ "магазинъ германскихъ сосисокъ". Зато портеру было вдоволь, и каждый съ превеликимъ аппетитомъ кушалъ сыръ, потому что портеръ былъ очень крѣпокъ. Такимъ образомъ ужинъ оказался вообще весьма удовлетворительнымъ, и компанія насытилась.

Послѣ ужина устроили жжонку и подали нѣсколько бутылокъ спиртуозныхъ напитковъ. Гости закурили сигары и приготовились пить; но тутъ вышло одно довольно непріятное обстоятельство, обыкновенное на холостыхъ квартирахъ. Между столовой посудой, взятой изъ трактира, замѣшались четыре хозяйскихъ стакана, заимствованные y м-съ Раддль. Черномазой дѣвицѣ вдругъ, ни съ того ни съ сего, пришло въ голову отбирать эти стаканы для мытья, и на этотъ конецъ она обошла всю честную компанію, интересуясь знать, изъ какой посудины, хозяйской или трактирной, пилъ свой пуншъ тотъ или другой джентльменъ. Это было нехорошо, даже очень нехорошо, потому что послѣ этой церемоніи отбиранья четыре джентльмена остались вовсе безъ стакановъ. Къ счастію, Бобъ Сойеръ, обнаруживая находчивость, рѣдкую въ этихъ случаяхъ, вооружилъ джентльменовъ откупоренными бутылками и предложилъ каждому изъ нихъ тянуть изъ горлышка, сколько душѣ угодно.

Между тѣмъ щеголеватый джентльменъ въ лакированныхъ сапожкахъ, уже давно изъявлявшій безполезную готовность потѣшить публику своимъ неистощимымъ остроуміемъ, рѣшился теперь, пользуясь удобнымъ случаемъ, выставить себя въ приличномъ свѣтѣ. Лишь только черномазая дѣвица унесла стаканы, онъ началъ разсказывать длинную исторію объ одномъ политическомъ героѣ, котораго фамилію онъ совсѣмъ забылъ, хотя она вертѣлась y него на языкѣ. Для поясненія дѣла онъ пустился въ мелочныя подробности относительно многихъ постороннихъ обстоятельствъ, тѣсно соединенныхъ съ настоящимъ анекдотомъ, котораго, однакожъ, онъ, какъ нарочно, никакъ не могъ припомнить въ эту минуту, хотя эту же самую исторію онъ разсказывалъ болѣе тысячи разъ въ послѣднія десять лѣтъ.

– Это, однакожъ, удивительно; вѣдь просто, еслибъ вы знали, вертится на языкѣ, a никакъ не поймаю, – сказалъ щеголеватый джентльменъ въ лакированныхъ сапогахъ.

– Очень жаль, что вы забыли, – сказалъ м-ръ Бобъ Сойеръ, прислушиваясь между тѣмъ, какъ дѣвушка стучала стаканами внизу, – очень жаль!

– Конечно, жаль, потому что, могу васъ увѣрить, исторія презанимательная, – сказалъ щеголеватый джентльменъ;– ну, да ничего, стоитъ подумать какихъ-нибудь полчаса, и я все припомню.

Наконецъ, къ великому удовольствію хозяина, стаканы, подвергнутые операціи вымыванья, снова воротились изъ кухни. Лицо м-ра Боба Сойера быстро прояснилось, и онъ повеселѣлъ въ одну минуту.

– Ну, Бетси, – вскричалъ Бобъ Сойеръ съ величайшею живостью, – вы, я вижу, предобрая дѣвушка, Бетси. Давайте намъ горячей воды, живѣй!

– Нѣтъ горячей воды, – отвѣчала Бетси.

– Какъ нѣтъ?

– Нѣтъ, да и нѣтъ, – сказала дѣвушка, дѣлая головою такой отрицательный жестъ, который могъ быть краснорѣчивѣе всякихъ голословныхъ возраженій; – м-съ Раддль запретила давать вамъ горячую воду.

Изумленіе, отразившееся яркими чертами на лицахъ всѣхъ гостей, сообщило хозяину новую бодрость.

– Послушайте, Бетси, принесите горячей воды, сейчасъ принесите, не то… – сказалъ м-ръ Бобъ Сойеръ съ отчаянною суровостью.

– Неоткуда мнѣ взять, – возразила черномазая дѣвица, – м-съ Раддль, передъ тѣмъ, какъ ложиться спать, залила весь огонь въ кухнѣ и заперла котелъ.

– О, это ничего, ничего. Не извольте безпокоиться о такой бездѣлицѣ,– сказалъ м-ръ Пикквикъ, замѣтивъ борьбу страстей, выразившихся на лицѣ отуманеннаго хозяина, – холодная вода, въ этомъ случаѣ, ничуть не хуже горячей.

– Я совершенно согласенъ съ вами, – сказалъ м-ръ Бенжаменъ Алленъ.

– Хозяйка моя страдаетъ, господа, періодическимъ разстройствомъ умственныхъ способностей, – замѣтилъ Бобъ Сойеръ съ кислою улыбкой. – Кажется, мнѣ придется проучить ее немного.

– Ну, полно, стоитъ-ли хлопотать изъ-за этого, – сказалъ Бенъ Алленъ.

– Очень стоитъ, – сказалъ Бобъ съ мужественною рѣшимостью;– заплачу ей свои деньги и завтра же постараюсь дать ей такой урокъ, котораго она долго не забудетъ.

Бѣдный юноша! Чего бы онъ не сдѣлалъ, чтобъ быть вполнѣ искреннимъ въ эту минуту!

Грозное настроеніе чувствъ и мыслей Боба Сойера сообщилось мало-по-малу его гостямъ, которые теперь, для подкрѣпленія своихъ силъ, принялись съ большимъ усердіемъ за холодную воду, перемѣшанную пополамъ съ ямайскимъ ромомъ первѣйшаго сорта. Вліяніе сердцекрѣпительнаго напитка обнаружилось въ скоромъ времени возобновленіемъ непріязненныхъ дѣйствій между скорбутнымъ юношей и джентльменомъ въ эмблематической рубашкѣ. Сперва они хмурились и только фыркали другъ на друга; но, наконецъ, скорбутный юноша счелъ своей обязанностью принять болѣе положительныя мѣры для выраженія душевнаго презрѣнія къ своему врагу. Послѣдовало объясненіе слѣдующаго рода:

– Сойеръ! – сказалъ скорбутный юноша громкимъ голосомъ.

– Что, Нодди?

– Мнѣ очеиь непріятно, Соейръ, – сказалъ м-ръ Нодди, – безпокоить чѣмъ-нибудь дружескую компанію, – особенно за твоимъ столомъ, любезный другъ, очень непріятно; но я вынужденъ, скрѣпя сердце, объявить вамъ, милостивые государи, что м-ръ Гонтеръ – не джентльменъ, и вы жестоко ошибались, если считали его джентльменомъ.

– Мнѣ очень непріятно обезпокоить чѣмъ-нибудь жителей улицы, гдѣ живешь ты, Сойеръ, – сказалъ м-ръ Гонтеръ, – но, кажется, я принужденъ буду потревожить твоихъ сосѣдей, выбросивъ изъ окна господина, который сейчасъ обращался къ вамъ со своей дерзкой рѣчью, милостивые государи.

– Что вы подъ этимъ разумѣете, сэръ? – спросилъ м-ръ Нодди.

– То самое, что говорю, – отвѣчалъ м-ръ Гонтеръ.

– Желалъ бы я видѣть, какъ вы это сдѣлаете, сэръ, – сказалъ м-ръ Нодди.

– Вы черезъ минуту п_о_ч_у_в_с_т_в_у_е_т_е это на своихъ бокахъ, сэръ, – сказалъ м-ръ Гонтеръ.

– Не угодно-ли вамъ дать мнѣ свою карточку, сэръ. – сказалъ м-ръ Нодди.

– Вовсе не угодно, и вы не получите моего адреса, сэръ, – отвѣчалъ м-ръ Гонтеръ.

– Отчего же?

– Оттого, что вы прибьете мою карточку надъ каминомъ въ своей квартирѣ и будете хвастаться передъ гостями, будто джентльменъ дѣлаетъ вамъ визиты, милостивый государь.

– Сэръ, одинъ изъ моихъ пріятелей зайдетъ къ вамъ завтра по утру, – сказалъ м-ръ Нодди.

– Хорошо, что вы сказали объ этомъ заранѣе, благодарю васъ, сэръ, – отвѣчалъ м-ръ Гонтеръ, – я распоряжусь, чтобъ служанка припрятала подальше мои серебряныя ложки и другія вещи, которыя легко укладываются въ карманъ.

Неизвѣстно, чѣмъ бы кончился этотъ жаркій споръ, еслибъ хозяинъ и гости не приняли дѣятельнаго участія въ примиреніи враждующихъ сторонъ, доказавъ имъ съ удовлетворительнымъ краснорѣчіемъ, что поведеніе ихъ, во многихъ отношеніяхъ, предосудительно для всѣхъ порядочныхъ людей. На этомъ основаніи м-ръ Нодди объявилъ во всеуслышаніе, что отецъ его такой же достопочтенный джентльменъ, какъ батюшка м-ра Гонтера. М-ръ Гонтеръ отвѣчалъ, въ свою очередь, что его отецъ совершенно такой-же джентльменъ, какъ батюшка м-ра Нодди, и что сынъ его отца ничѣмъ не хуже и даже, можно сказать, въ тысячу разъ лучше такого заносчиваго молокососа, какъ м-ръ Нодди. Такая декларація могла служить естественнымъ приступомъ къ новой ссорѣ; но гости и хозяинъ, послѣ нѣкоторыхъ затрудненій, успѣли возстановить мировую окончательнымъ образомъ и даже пробудили дружескія чувства въ обоихъ джентльменахъ. М-ръ Нодди, выпивъ стаканъ мадеры, признался со слезами на глазахъ, что онъ всегда питалъ душевное уваженіе и глубокую преданность къ м-ру Гонтеру. На это м-ръ Гонтеръ, опорожнивъ стаканъ пунша, объявилъ громогласно и торжественнымъ тономъ, что онъ всегда любилъ м-ра Нодди, какъ своего родного, единоутробнаго брата. Лишь только произнесены были эти слова, м-ръ Нодди быстро вскочилъ со своего стула и великодушно протянулъ руку м-ру Гонтеру, который, въ свою очередь, поспѣшилъ заключить въ свои братскія объятія м-ра Нодди. Гости рукоплескали, и каждый признался, что оба джентльмена вели себя истинно достойнымъ образомъ въ продолженіе всей этой ссоры.

– Теперь, господа, – сказалъ Джекъ Гопкинсъ, – я желалъ бы, для возстановленія порядка, пропѣть вамъ какую-нибудь изъ національныхъ пѣсенъ.

И м-ръ Гопкинсъ, вдохновленный всеобщимъ б_р_а_в_о, затянулъ изо всей мочи извѣстную балладу:

 
Какъ поѣхалъ нашъ бандитъ
Во дремучіе лѣса,
Ай, люли, ай, люли,
Во дремучіе лѣса.
 

Хоръ здѣсь, собственно говоря, составлялъ главнѣйшую эссенцію всей пѣсни, и нужно было видѣть, съ какимъ напряженіемъ горла и груди каждый изъ гостей вытягивалъ послѣднюю ноту припѣва. Эффектъ былъ великолѣпный.

Но лишь только хоръ успѣлъ вывести послѣднюю ноту третьяго припѣва, м-ръ Пикквикъ вдругъ поднялъ руку, какъ будто желая пріостановить пѣвцовъ, и, когда молчаніе возстановилось, онъ сказалъ:

– Тсс? Прошу извинить, господа, но мнѣ кажется, будто наверху шумятъ.

Немедленно воцарилась глубочайшая тишина. М-ръ Бобъ Сойеръ поблѣднѣлъ.

– Такъ и есть: я опять слышу шумъ, – сказалъ м-ръ Пикквикъ, – потрудитесь отворить дверь.

И всѣ сомнѣнія исчезли въ одну минуту, когда хозяинъ отворилъ дверь.

– М-ръ Сойеръ, м-ръ Сойеръ! – визжалъ женскій голосъ съ лѣстницы второго этажа.

– Чортъ несетъ мою хозяйку, господа, – сказалъ Бобъ Сойеръ, съ безпокойствомъ озираясь кругомъ, – да, это м-съ Раддль.

– Что вы подъ этимъ разумѣете, м-ръ Сойеръ? – отвѣчалъ скороговоркой пронзительный голосъ. – Мало вамъ не платить за квартиру и жить мошенническими средствами на чужой счетъ четыре мѣсяца слишкомъ: вы еще вздумали пьянствовать и дебоширничать до двухъ часовъ ночи. Куда вы запрятали свою совѣсть, м-ръ Сойеръ? Вѣдь отъ васъ дребезжатъ стекла, и весь домъ идетъ ходуномъ. Того и гляди, наѣдетъ пожарная команда: – вонъ, вонъ отсюда всѣхъ этихъ мерзавцевъ!

– Въ самомъ дѣлѣ, какъ вамъ не стыдно, м-ръ Сойеръ? – сказалъ м-ръ Раддль, вошедшій за своею супругой въ халатѣ и спальной ермолкѣ.

– Толкуй вотъ тутъ съ ними про стыдъ и совѣсть! – закричала м-съ Раддль. – Тебѣ бы давно слѣдовало прогнать арапникомъ всю эту ватагу, храбрый ты человѣкъ!

– Я бы и прогналъ, душечка, еслибъ во мнѣ было человѣкъ двѣнадцать, – отвѣчалъ м-ръ Раддль миролюбивымъ тономъ, – но ты видишь, лапочка, что они превосходятъ меня численной силой.

– Уфъ, какой трусъ! – возразила м– съ Раддль тономъ самаго рѣшительнаго презрѣнія. – Выгоните-ли вы этихъ негодяевъ, или нѣтъ? Я вамъ говорю, м-ръ Сойеръ, – заключила м-съ Раддль, топая обѣими ногами.

– Они уйдутъ, сударыня, уйдутъ сію-же минуту, – отозвался несчастный Бобъ. – Да, господа, ужъ не лучше-ли вамъ уйти, – продолжалъ онъ, обращаясь къ своимъ гостямъ:– мнѣ, въ самомъ дѣлѣ казалось, что вы ужъ черезчуръ пересолили.

– Ахъ, какъ это жаль! – сказалъ щеголеватый джентльменъ. – Мы вѣдь только-что разгулялись: погодить бы еще полчасика!

Дѣло въ томъ, что щеголеватый джентльменъ началъ мало-по-малу припоминать интересную исторію, которой ему не удалось разсказывать въ свое время.

– Этого, однакожъ, мы не стерпимъ, господа, – сказалъ отчаянный франтъ въ лакированныхъ сапогахъ.

– Разумѣется, не стерпимъ, – отвѣчалъ Джекъ Гопкинсъ, – пѣсню надобно докончить, Бобъ. Съ вашего позволенія, господа, я затяну третій куплетъ.

– Нѣтъ, нѣтъ, Джекъ, перестань, пожалуйста, – сказалъ Бобъ Сойеръ, – пѣсня превосходная, но мы ужъ докончимъ ее въ другое время. Вѣдь бѣда, если она переполошитъ весь домъ, – народъ буйный, чорть ихъ побери!

– Послушай, Бобъ, чего тутъ робѣть? – замѣтилъ Джекъ Гопкинсъ. – Одно слово, любезный, и я перебью всѣ окна, повыломаю всѣ двери, переломаю всю мебель. Ну, Бобъ, прикажи, душечка!

– Спасибо, любезный другъ, спасибо за доброе расположеніе, – проговорилъ несчастный Бобъ Сойеръ, – я никогда не сомнѣвался въ твоей дружбѣ; но теперь, право, не лучше-ли намъ покончить.

– Что-жъ, м-ръ Сойеръ, скоро-ли уйдутъ эти скоты? – завизжалъ опять пронзительный голосъ м-съ Раддль.

– Вотъ только дайте имъ отыскать свои шляпы, сударыня, – сказалъ Бобъ. – Сейчасъ они уйдутъ.

– Уйдутъ! – заголосила м-съ Раддль, перегибаясь черезъ лѣстничныя перила въ то самое время, какъ м-ръ Пикквикъ, въ сопровожденіи Топмана, выходилъ изъ гостиной, – уйдутъ, a за какимъ дьяволомъ они приходили, смѣю спросить?

– Сударыня, – возразилъ м-ръ Пикквикъ, – позвольте вамъ замѣтить…

– Ахъ, ты, старый карапузикъ, и онъ туда же, – взвизгнула м-съ Раддль, еще больше перегнувшись черезъ перила. Вѣдь ты годишься въ дѣдушки всѣмъ этимъ ребятамъ, пьянчужка ты забулдыжный! Прочь, прочь, негодный пузанъ!

Не находя приличнымъ оправдываться передъ взбѣшенной бабой, м-ръ Пикквикъ быстро выбѣжалъ за ворота, гдѣ немедленно присоединились къ нему Топманъ, Винкель и Снодграсъ. М-ръ Бенъ Алленъ, взволнованный и настроенный на печальный ладъ, проводилъ ихъ до Лондонскаго моста и дорогой сообщилъ по секрету м-ру Винкелю, что онъ, Бенъ Алленъ, намѣренъ дать урокъ всякому джентльмену, который бы вздумалъ ухаживать за его сестрой Арабеллой, такъ какъ онъ уже давно предназначилъ ея руку своему закадычному другу, Бобу Сойеру. Выразивъ такимъ образомъ эту отчаянную рѣшимость, онъ залился горчайшими слезами и, махнувъ рукою, отправился въ обратный путь на свою квартиру, до которой, однакожъ, не суждено было ему добраться въ эту ночь. Постучавшись безъ всякаго успѣха въ двери двухъ или трехъ домовъ, онъ прилегъ, наконецъ, на крылечныхъ ступенькахъ колбасной лавки, въ твердой увѣренности, что спитъ передъ дверью своей комнаты, которую второпяхъ не успѣлъ отпереть.

Проводивъ, такимъ образомъ, въ угоду м-съ Раддль, всѣхъ своихъ гостей, горемычный Бобъ Сойеръ остался одинъ въ своей комнатѣ, подлѣ недопитыхъ пуншевыхъ стакановъ, и погрузился въ горькое раздумье относительно вѣроятныхъ событій наступающего утра.