Текст книги "Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11"

Автор книги: Аркадий Вайнер

Соавторы: Аркадий Адамов,Василий Веденеев,Глеб Голубев,Анатолий Степанов,Иван Жагель,Людмила Васильева,Олег Игнатьев,Леонид Залата
сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 231 страниц)

– Хватит тут рассиживаться, вяжи их!

– Чем?

– Чем, чем! – разозлился Смирнов. – Комбинезон разорви к чертям собачьим и вяжи!

Виктор подошел к первому, склонился нерешительно, расстегнул комбинезон. На ходу накручивая глушитель на пистолет, приблизился к ним Смирнов. Виктор с силой рванул комбинезон за расстегнутую бортовину, ткань пулеметно затрещала, и вьетнамец открыл несоображающие глаза. Тут же Смирнов приставил пистолет к его виску.

– Пикнешь, ходя, – застрелю, как собаку. Будешь вести себя тихо может, и обойдется, – предупредил вьетнамца Смирнов. – Отвечай шепотом ты меня понял?

– Понял, понял, – зашептал вьетнамец. Виктор, деловито раздирая комбинезон на ленты, обнажил его худое детское тельце.

В десяти метрах от них Казарян по рецепту Смирнова обрабатывал второго вьетнамца: сноровисто рвал комбинезон, вязал по рукам и ногам. Получалось у него лучше, чем у Виктора, еще и потому, что его клиент был без сознания. Смирнов, покосившись на них, посоветовал Казаряну:

– Если он носом может дышать, забей ему кляп и подвяжи, чтоб не выплюнул. – И спросил у своего: – Беспаспортный невозвращенец, что ли?

– Невозвращенец, невозвращенец, – лопоча, подтвердил вьетнамец.

– И много вас здесь?

– Взвод целый, тридцать штук.

– Штук, – повторил Смирнов со значением. – До какого часа ваш наряд?

– До одиннадцати часов, – с готовностью ответил вьетнамец.

Смирнов глянул на часы. Была половина десятого. Времени для отхода достаточно.

– Если не врешь, то все в порядке. – Приказал Виктору: – И ему кляп приспособь.

Вьетнамцев упаковали. Смирнов придирчиво проверил проделанную Виктором и Казаряном работу и нанес последний штрих: обоим по очереди привязал руки к ногам. Потом оттащил одного подальше, чтобы не могли помочь друг другу.

Забрав оба автомата, двинулись восвояси. К машине через лес почти бежали. Очень надо было торопиться. Вот он – милый, добрый, спасительный американец. Обессиленный Смирнов привалился к радиатору, слегка отдышался и попросил Казаряна:

– Сядь за руль, Рома. Я пока не могу.

Проехали Сычевку, выскочили, наконец, на прямую дорогу. Успокоились слегка.

– Зачем им вьетнамцы? – задал мучивший его вопрос Виктор.

– Вьетнамец в случае чего русского человека жалеть не будет, ответил Смирнов, подумал и добавил: – За что ему нас жалеть?

– А армянского? – развязно поинтересовался Казарян. Настроение у него почему-то было хорошее.

– А армян никто не жалеет, – изрек с заднего сиденья Виктор. Поулыбались все трое.

– Все отщелкал? – перешел к делу Смирнов.

– Все, Саня, все. Интересная пленочка должна получиться.

– Он на твоей интересной пленочке есть?

– И еще какой. Прямо к нам своим личиком!

– Кто это – он? – робко полюбопытствовал Виктор.

– Узнаешь со временем, – невежливо осадил его Смирнов.

"Олдсмобиль" уже почти миновал голое болотное пространство, когда противно заверещал переговорник. Смирнов достал его из кармана, вытянул антенну.

– Вас догоняют, – сообщил переговорник голосом Алика.

– Сколько их? – требовательно спросил Смирнов.

– Не считал.

– Я спрашиваю, сколько машин, машин сколько?

– Пока одна. Джип.

– Действуй по плану. Все. – Смирнов задвинул антенну и спрятал переговорник в карман.

– Соврал, значит, нам вьетнамец, – догадался Казарян.

Замелькали по сторонам стволы деревьев. Они въехали в лес.

– Остановись, – приказал Смирнов Казаряну. – Дальше я поведу.

...Джип на предельной скорости вырвался из леса и помчался по пустынной дороге через болота. Он был уже недалеко от первых деревьев леса с другой стороны, когда камуфлированная четверка, составлявшая его экипаж, заметила вдруг мчавшийся навстречу "олдсмобиль". Минута растерянности (они никак не могли понять, что за машина мчалась на них) решила все. Джип слегка посторонился, пропуская встречного, и тотчас встречный – могучий тяжелый "олдсмобиль" бампером, приспособленным для всего, нанес ему страшный удар в подставленный бок.

Джип, дважды перевернувшись, рухнул с насыпи в черную лужу. Хорошо тренированная четверка выпрыгивала из него на кратком протяжении этого мимолетного процесса.

"Олдсмобиль", рыча, развернулся на месте и помчался по своим делам в Москву.

Мирная "Нива" с пуком удочек и алюминиево-брезентовой мебелью на надкрышном багажнике неторопливо подъехала к месту происшествия минут через пять. Увидев внизу перевернутый джип и четырех молодцов по пояс в гадкой жиже, водитель, естественно, остановил "Ниву" и вышел на обочину.

– Что случилось? – спросил водитель, Алик Спиридонов, у тех, что внизу. – Вам чем-нибудь помочь?

– За нами приедут. Езжай, езжай давай! – оторвавшись от переговорника, злобно гавкнул один из четверки. Видимо, старший по званию.

– Ну, как хотите, – обиделся Алик, сел в "Ниву" и поехал на встречу с "олдсмобилем".

Встретились. "Олдсмобиль" ждал "Ниву" километрах в пяти, слегка завалившись на обочине.

– В переговорник кричал, говоришь? – задумчиво повторил Аликовы слова Смирнов. Поднял голову, осмотрел всю свою команду. – Скорее всего, предупреждал последний тайный пост при выезде на трассу, чтобы встретили нас. Мы и этих увидим. Только бы попутчика дождаться. Увидим их, пацаны?

– Увидим, – согласился Казарян. – А они нас?

– Им некогда будет. – Смирнов подмигнул Казаряну – веселый был, в кураже он удачи – и распорядился: – Ты, Рома, один автоматик возьми на всякий случай и в "Ниву" к Алику давай. Мы с Виктором в хвост попутчику, а вы за нами.

Расселись по машинам и стали ждать попутчика. Довольно долго ждали: суббота была, не для казенного транспорта день. Дождались наконец: рыдая старым мотором и звеня бутылочной тарой в ящиках, от Сычевки в Тверь шел грузовик.

Пристроились ему в хвост. Так и покатили кавалькадой: грузовик, "олдсмобиль", "Нива".

Черная "Волга" караулила их километрах в трех от моста. Они увидели ее, только проследовав мимо: были закрыты грузовиком. Но и пассажиры "Волги" заметили их не раньше. Разница была в одном: экипажи "олдсмобиля" и "Нивы" были готовы к такому повороту, а пассажиры "Волги" – нет.

Яростно прибавив, "олдсмобиль" и "Нива" вмиг обогнали грузовик. "Олдсмобиль" пропустил "Ниву" вперед и вдруг, резко затормозив, замер на пути грузовика. Водитель грузовика отреагировал в самый последний момент. В отчаянном торможении его колымага, визжа тормозами и бренча бутылками, перед тем, как остановиться, из-за плохой резины пошла боком и, полуразвернувшись, стала поперек дороги.

Водитель выскочил на асфальт, плачуще закричал:

– Что ж ты делаешь, паразит?!

Смирнов приоткрыл дверцу, убедился, что дорога надежно перекрыта, благодарственно помахал водителю грузовика рукой, захлопнул дверцу и умчался вслед за "Нивой", оставив черную "Волгу" за непреодолимой преградой.

Ах ты, радость моя, магистраль! Густо идущие по всем шести полосам легковушки, грузовики, автобусы, трайлеры, почти беспрерывное жилье со снующими на виду жителями-водителями, посты ГАИ и патрульные машины, следившие, чтобы было по закону – все это давало ощущение порядка, мирной стабильности и гарантированной безопасности.

"Олдсмобиль" догнал "Ниву", и они, шерочка с машерочкой, не торопясь, соблюдая правила дорожного движения, как глубоко законопослушные граждане, на положенной скорости направились домой. В Москву.

– Везет же нам! – восхитился всеобщей их удачей Виктор. Он сидел рядом со Смирновым и с нежностью поглаживал миниатюрный автомат, лежавший у него на коленях.

– Это не везенье, Витя, – поправил его Смирнов, с солдатской лихостью одной рукой управляясь с баранкой. – Это расчет. Натасканные на нападение, на безнаказанную атаку, они психологически не готовы к обороне, и, понятное дело, опаздывают с реакцией. А наша тактика – удар на упреждение и дай бог ноги!

– Знать бы мне заранее, в какую историю я влезаю... – задумчиво сказал Виктор.

Проехали над серой пустыней Иваньковского водохранилища, миновали малоприглядное Завидово. Подъезжая к Клину, Смирнов не выдержал, опять запел свою любимую:

– Начинаются дни золотые

Воровской безоглядной любви.

Ой, вы, кони мои вороные,

Черны вороны кони мои!

– А они действительно начинаются? – прервав Смирновский вокал, спросил Виктор.

– Кто – они? – тупо поинтересовался недовольный Смирнов.

– Дни золотые, – пояснил Виктор.

– Это смотря для кого! – бодро и неопределенно ответил Смирнов.

Первую остановку в Москве сделали у аэровокзала. В малой очереди у стойки буфета добились безалкогольных напитков и устроились за высоким столиком. С наслаждением надулись "пепси" и приступили к летучке.

– Рома, кровь из носу, но чтобы снимки были готовы сегодня, принялся Смирнов за свои командирские дела. – Вечером с Аликом пишите подробнейшую справку обо всем, что знаете об этой организации. А завтра утром ты, Алик, официально передашь эту справку со всеми фотографиями куда надо.

– Мы что, сегодня совсем разбегаемся? – спросил Виктор.

– В двадцать один ноль-ноль общий сбор у Спиридонова, – оповестил Смирнов.

– Так зачем ты нам сейчас мозги пудришь? – законно возмутился Алик.

– Чтобы ни минуты не теряли, козлы! Наш выигрыш – в опережении.

– Тогда что мы здесь делаем? – удивился Алик.

– Воду пьем! – заорал Смирнов. – Потому что пить хочется!

Вышли за предвокзальный асфальт. Смирнов придирчиво осмотрел "олдсмобиль". Ни царапинки, ни вмятинки. Делают же капиталисты! Смирнов влез в капиталистическое чудо и поехал на Петровку.

Ровно в три Смирнов проник в святая святых московской милиции. Он шел знакомыми коридорами, встречая на пути незнакомых людей. За какой-то десяток мгновенных для него лет все изменилось в доме, где он прожил половину своей жизни. Совсем, совсем недавно каждый встречный здоровался с ним почтительно, а теперь граждане в погонах и без погон равнодушно пробегали мимо неизвестного им хромого старика.

Леонид Махов покидал свой кабинет по своим неотложным, видимо, делам (Смирнов перехватил его в дверях), но, увидев известного ему хромого старика, переменил решение и пригласил:

– Прошу, Александр Иванович. – Пропустил в кабинет Смирнова и сам в него вернулся.

– С богатым уловом тебя, Леонид, – поздравил Смирнов, усаживаясь поудобнее.

– Откуда вам это известно? – спросил Махов. Он все еще стоял у своего стола.

– Слухом земля полнится, – пошлым трюизмом ответствовал Смирнов и, решив усадить Махова, спросил: – Ты что, очень торопишься?

– Тороплюсь. Но не очень, – ответил Махов и под требовательным смирновским взглядом уселся за стол. – Это вы их мне подставили, Александр Иванович?

– Скорее сложившиеся обстоятельства, – поскромничал Смирнов.

– Все персонажи вашей приватной картотеки у нас в предвариловке, сообщил Махов.

– Сколько было групп?

– Две.

– А сколько совершено попыток вымогательства?

– Пять, Александр Иванович, пять. Так что все заявления подвергавшихся шантажу, соответствовали действительности.

– Привлекаешь их только по фактам рэкета?

– А другого у меня нет ничего, Александр Иванович.

– Ой ли, Леня! А если копнуть?

– Куда?

– Вглубь, голубок ты мой, вглубь!

– Вглубь копают метростроевцы, а мы ведем расследование.

– Понял тебя. – Смирнов расслабился, положив уставшую хромую ногу на выдвинутую палку. – Нас не спрашивают, мы не сплясываем. Один из двух, которых ты определил как потенциальных, мордатый такой, в усах, – у вас.

– У нас. Его сейчас Сырцов треплет.

– Посмотреть на него можно?

– Посмотреть – можно, – осторожно сказал Махов.

– А поговорить?

– Это уж, если Сырцов разрешит. – Махов быстренько устроил себе позицию – "я не я, и лошадь не моя".

– Сырцов мне разрешит, – Смирнов снял ногу с палки, палку установил перпендикулярно к полу, оперся на нее и поднялся. – Он – парень простой, в полковники не рвется.

– Не надо сердиться, Александр Иванович, – посоветовал Махов и улыбнулся.

– Я не сержусь. Я огорчаюсь. Какая комната у Сырцова?

Комната Сырцова была, как и положено старшему оперуполномоченному, комнатой на двоих. Смирнов просунул личико в дверь, увидел Сырцова, увидел допрашиваемого амбала, увидел еще одного оперативника, сидящего за соседним столом, поздоровался, не входя:

– Здорово, Сырцов.

Сырцов недовольно обернулся, узнал Смирнова и по-детски обрадовался:

– Александр Иванович! Сколько лет, сколько зим! – И, поняв, что Смирнов входить не собирается, встал из-за стола, вышел в коридор, прикрыл за собой дверь. – Вы ведь просто так в нашу контору не заходите. Что-нибудь срочное?

– Не столько срочное, сколько необходимое. Дай мне на десять минут твоего клиента. Мне с ним один на один поговорить надо.

– Не положено, Александр Иванович, – огорчился Сырцов. – Мне за это Леонид голову оторвет.

– Он сказал, что на твое усмотрение.

– Ну, если так, действуйте!

Сырцов с напарником вышли. Смирнов, сидя за сырцовским столом, рассматривал клиента. Рожа поперек себя шире, сонные наглые глаза, богатые усы – таких в Москве навалом, гривенник за пучок.

– Чего уставился, козел гнилой? – не выдержал клиент.

Не отреагировал на козла Смирнов, не посчитал это обидным. Сам спросил:

– Настоящий срок еще ни разу не мотал, зайчик?

– А тебе какое дело?

– О деле, которое у меня к тебе, немного позже. Сначала для сведения: Алексей Борзов был законник. Правда, бывший. Но из закона вышел по всем правилам.

– Зачем мне это знать? – спросил амбал. Посерьезнел он, собрался.

– Я же сказал: для сведения. Потому что ты его убил, скот.

– Ты кто такой?! Ты кто такой?! – завопил амбал.

– Я – друг Алексея. И мне сейчас очень хочется раздавить тебя, как клопа, сучонок. Но я пока этого делать не буду, потому что еще больше мне хочется стереть в порошок твоего шефа.

– Ты кто такой, чтобы меня допрашивать?! – вопил амбал. – Ты кто такой?!!

– Не ори, – поморщившись, попросил Смирнов. – И слушай меня внимательно. Кое-какие косвенные по факту твоего участия в убийстве у меня имеются. Их, я допускаю, может не хватить для обвинительного вердикта в суде, но мне-то ясно, что ты убивал. Даже если тебя оправдают по делу об убийстве, ты все равно пойдешь в лагеря за вымогательство. Мне стоит шепнуть словечко кому надо, и тебя в зоне ждет разборка за убийство законника. Надеюсь, ты понимаешь, чем кончится эта разборка.

– Чего вам от меня надо? – хрипло спросил амбал. Он сломался.

– Мне надо знать, кто приказал тебе убить Борзова. Удоев? Голубев?

– Голубев, – признался амбал. – Он лично сам эту операцию разрабатывал.

– А ты убивал.

– Я не убивал, я технику для подслушивания готовил, а стрелял Жека...

– Молодец, – с отвращением похвалил амбала Смирнов. – Всех заложил.

– Мои показания вам не имеют юридической силы, – вдруг сказал амбал.

– Да ну? – удивился Смирнов, встал, вышел из-за стола, приказал. Поднимись-ка.

Амбал на всякий случай оторвал задницу от стула. Смирнов увидел братское чувырло совсем рядом, не выдержал, ударил. Ударил самшитовой палкой по амбаловым ребрам. Больно стало амбалу, очень больно, и он, жалобно и тихо взвизгнув, опять присел на стул. Словесно, без слез заплакал:

– Безоружного бьешь, старье, да? Безоружного?

Смирнов, не говоря ни слова, вышел в коридор. Привалившись спиной к косяку, у двери стоял Сырцов. Увидел Смирнова, сказал горестно:

– Заделали вы меня, Александр Иванович, ох, как заделали...

– А ты ничего не слышал и раскручивай свой рэкет спокойненько.

– Себе-то, к сожалению, не скажешь: я не слышал. Я слышал. – Сырцов пожал протянутую Смирновым руку и решительно шагнул в свою комнату.

Смирнов устроился передохнуть в закутке для незадачливых посетителей этого замечательного учреждения. Он сидел, положив подбородок на рукоять палки и закрыв глаза. Отвратительно он себя чувствовал, так отвратительно, что хотелось блевать. Не открывая глаз, не открывая рта, он тихо-тихо стонал. Не помогало. Тогда он открыл глаза, поднялся и постарался вслух себя убедить в том, что:

– Это все оттого, Смирнов, что ты не жрамши и не спамши.

Он проснулся в двадцать один ноль-ноль, потому что на него смотрели. Он открыл глаза и осознал, что спал одетым на гостинном диване в доме Алика Спиридонова. Осознав это, увидел терпеливо сидевших рядом с диваном Алика, Романа и Виктора. Они сидели и молчали в ожидании, когда он проснется сам. Он проснулся окончательно и зевнул. Очень не хотелось вставать.

– На твоем примере убеждаюсь, что старость – не радость, – объявил Казарян.

– Да иди ты... – послал его куда-то Смирнов, спустил ноги, помотал мутной головой и решил: – Пойду умоюсь.

Он пустил холодную струю себе на затылок и так, согнувшись, терпел долго. Замерз до дрожи, прекратил издевательство над собой, жестким полотенцем беспощадно вытер волосы. Глядя в зеркало, бережно расчесал жидкую свою шевелюру и, причесываясь, понял, что настроение у него неплохое, рабочее настроение.

Сначала рассматривали казаряновские фотографии. Фотографии были доброкачественны и убедительны. Потом Смирнов распорядился:

– Читай, Алик.

Алик читал минут пятнадцать. Слушали внимательно, потому что по порядку изложенная, по пунктам осмысленная, в перспективе рассмотренная история эта оказалась страшненькой и таила в себе смертельную опасность. После затяжной паузы Смирнов уважительно признал:

– Хорошо поработал, Алик.

– Общевато несколько. Конкретики бы прибавить, – не мог не покритиковать Виктор.

– Нам нужен предупреждающий об опасности документ, который завтра должен быть официально передан в соответствующую комиссию республиканского парламента известным журналистом Александром Спиридоновым. Этот документ имеется. А конкретику... Конкретику, если она понадобится, предоставим комиссии после веселых приватных бесед с некоторыми фигурантами этого дела. – Смирнов, сам того не ощущая, вновь стал действующим милицейским полковником, разрабатывающим серьезную операцию. – Беседы эти будут проведены в параллели со спиридоновским визитом в комиссию. Фигуранты, я думаю, после нашего посещения базы сегодня же поспешно вернулись в Москву.

– И самого главного трясти будем? – спросил Казарян.

– Если бы он был самым главным! Он всего только главный над этим спецназом. – Смирнов поднял глаза на Казаряна, поморгал ими, размышляя. Нет, Рома, подождем его реакции на наши завтрашние действия.

– А если уйдет? – Казарян был деловит. К нему тоже вернулась сыщицкая молодость.

– Некуда ему уйти. Да и не будет он даже пытаться. Не дурак – твердо знает, что жизнь уже прожита. Итак, завтра мы нагло – чем раньше, тем лучше – посещаем дорогих наших друзей. Я трясу Голубева, Виктор, Федоров за тобой, а ты, Рома, займешься Бартеневым.

– Каким Бартеневым? – не спросил – ахнул Виктор.

– Режиссером твоим, Виктор, – объяснил Казарян. – Дурачком-всадником на белом коне.

Ровно в девять утра, игнорируя вопросы привратницы, Смирнов миновал вестибюль-оранжерею, поднялся в лифте на шестой этаж и позвонил у нужной ему двери.

Открыл сам Семен Афанасьевич. Был от в стеганом шелковом халате, и пахло от него яичницей: недавно проснулся, завтракал сейчас.

– Чем могу быть полезен? – сказал он строго.

– Многим, – приветливо откликнулся Смирнов и представился, будто не ведая, что собеседнику все известно о нем: – Полковник МУРа в отставке Смирнов.

Руки он Голубеву, правда, не подал. Не желал ручкаться и тот, ответно представляясь:

– Полковник государственной безопасности в отставке Голубев. Слушаю вас.

– В дверях? – поинтересовался Смирнов.

– Прошу, – вынужденно пригласил Голубев и царственным жестом указал на кресла в холле. Уселись, по стариковски усаживаясь надолго. И повторно: – Слушаю вас.

– Запалил я тебя, Сема, с двух концов запалил, – ласково сказал Смирнов.

...Виктор, развалясь, сидел в привычном уже для себя кресле и рассматривал квартирку-бонбоньерку. На Диму он не глядел, неинтересно ему было на него глядеть. Дима, устроившись напротив, был тих и потерян: ничего хорошего он не ждал от Виктора и от жизни. Виктор наконец остановил блуждающий свой взор. На фотографии остановил.

– Зря ты эту фотографию в открытую на стену повесил, – сказал он Диме.

– Это почему же?

– Мужичок-то, который лошадку под уздцы держит, исчез бесследно.

– А я здесь причем?

– Я как раз и хочу узнать в подробностях: причем здесь ты.

...Казарян вошел в битком набитую холуями режиссерскую комнату съемочной группы и – патриарху все позволено – невежливо распорядился:

– А ну, все отсюда! Мне с вашим режиссером один на один поговорить надо!

Холуи разом посмотрели на своего режиссера – как, мол, быть? – но режиссер на них не обращал внимания. Он улыбался Казаряну. Холуи вымелись.

– Излагай, Суреныч, что надо, – предложил режиссер.

Казарян уселся за его стол (режиссер, как большой художник, валялся в кресле), смел со столешницы тыльной стороной ладони только ему видимые крошки и спросил грустно:

– Дрюня, ты – дурак?

– Хорошо начинаем разговор, – отметил режиссер.

– Закончим его еще лучше, – пообещал Казарян.

Семен Афанасьевич Голубев, слушая Смирнова, то собирал свой роток в куриную гузку, то, не раскрывая губ, раздвигал его в идиотское подобие улыбки.

– Ты же профессионал, Сема, зачем же надо было так следить на квартире Олега? – горестным вопросом определил главную промашку своего собеседника Смирнов.

– Не было никакого журналиста, и, следовательно, моей ошибки не было, – раскрыл свой нервический рот Голубев. – Разговор ни о чем, милиционер.

– Ошибаешься, Сема. Журналист был потому, что в редакции газеты имеется вариант его статьи, в которой, как гипотеза, рассматривается существование организации, сильно смахивающей на вашу. Ну да, Олег перекати-поле, человек без корней. Но не бомж, столь любимый вами человеческий тип, Сема. Так что был журналист Олег, и есть его статья. Стоит только всерьез начать разматывать гнусную историю его ликвидации, и эта история вкупе со статьей станет сенсацией для демократической прессы.

– А ты еще спрашиваешь, зачем я наследил, – усмехнулся Голубев.

– Лично самому идти надо было?

– Нет у меня людей, которые могли бы квалифицированно с бумагами разобраться.

– А у тебя большой опыт, приобретенный во времена борьбы с диссидентами, – догадался Смирнов. Что собираешься делать, Сема? Хозяйка-то квартиры опознает тебя на раз, два, три.

– Будешь шить мне убийство этого журналиста?

– И убийство Алексея Борзова. И убийство Сергея Воропаева, и убийство подручного твоего конюха-мальчишки...

– Алиби у меня, милиционер. По всем перечисленным тобою случаям.

– Ну, естественно, на кой ляд самому стрелять! Но ведь есть и такой вид преступления, как организация убийства. И здесь ты не отвертишься. Взятый за рэкет Вячеслав Калинов уже рассказал мне, что операцию с Алексеем Борзовым разрабатывал ты, – не сдержался Смирнов, рявкнул: – Ты, паскуда!

– Рассказал, а не показал, – спокойно разобрался в нюансах Голубев. Большая разница.

Виктор утомился, обрабатывая Федора так, чтобы ни на лице, ни на теле известного эссеиста не было следов насилия. Последний раз врезал – как точку поставил – ребром ладони по почкам, кинул тряпичного Диму в кресло и сам устроился напротив. Отдыхать. Быстренько отдохнул и спросил:

– Будешь давать показания?

Не мог сейчас отвечать на вопросы Дмитрий Федоров. Он плакал от боли, размазывая слабой рукой по искаженному лицу слезы и сопли. Брезгливый Виктор не в силах был наблюдать эту постыдную и отвратительную картину. Он поднялся, прошел к окну и стал смотреть, как существуют на улице простые советские люди. Люди существовали нормально. Отметив это, Виктор вернулся на место, по пути яростно отфутболив изящный низенький китайский стульчик, о который больно ударился. Стульчик взлетел и упал, сломав себе ножку.

– Зачем же вещи портить? – подал голос Дима.

– Вещи – это что! Я тебя так испорчу, что кинематографическая общественность не узнает! – пообещал Виктор. – Ну, будешь давать показания?

– О чем конкретно? – тихим голосом спросил Дима.

– Как вы Серегу Воропаева убивали...

– Я не убивал, – быстро возразил Дима, перебивая. Но Виктор продолжал:

– Как вы мину убрали, узнав, что Серега не будет делать подсечку, как его у болота подстерегли, как в топь скинули.

– Не был я у болота! Я в машине сидел. Славка один все сделал!

– Вот об этом собственноручно и напиши. Где у тебя бумага и ручка?

– А можно, я на машинке печатать буду? Мне так удобнее.

– Валяй на машинке, раз удобнее...

– Знаешь, Дрюня, когда я понял, что ты бездарный режиссер? – задал вопрос Казарян, не ожидая ответа, продолжил: – Лет пятнадцать тому назад мы с тобой случайно встретились в универмаге в парфюмерном отделе. И ты, и я приобретали дефицитную зубную пасту "Колинос". Ты тогда только что вернулся из заграничной командировки и гордился очень, что познал Европу. В связи с этим, не отходя от стойки, ты авторитетно сказал мне: "Теперь весь мир чистит зубы этой пастой". Ты сказал это, совсем не ощущая, не представляя себе ужасающего и величественного зрелища: четыре миллиарда жителей Земли одновременно выдавливают из четырех миллиардов тюбиков пасту на четыре миллиарда зубных щеток, и все четыре миллиарда землян одновременно начинают чистить зубы. Ты сказал просто слова, которые все говорят. Ты – не режиссер, Дрюня.

– А ты – бывший мент, Суреныч. И только, – режиссер Андрей Бартенев (он уже сидел на стуле напротив Казаряна) ощерился. – И я тебя не боюсь.

– Ты и презрения без фальши сыграть не можешь. Ты бездарен во всем. Я же тебя вычислил с первого захода, конспиратор вшивый! Нельзя же было так напрямую директору картины вместо Никифорова эту команду Голубева подсовывать! И кто же на студию пропуск рэкетиру Вячеславу Калинову лично заказывает? Дурак только!

– Этим ни черта не доказано, Суреныч.

– Хочешь фотографии покажу? – вдруг предложил Казарян.

– Какие еще фотографии?

– Ты – среди спутников в лагере спецназа. Хочешь?

– Покажи, – упавшим голосом сказал режиссер.

Председатель парламентской комиссии, ознакомившись с фотографиями, сложил их в пачечку и вновь вернулся к справке. Он не перечитывал ее, он ее перелистывал, останавливаясь на отдельных, видимо, особо заинтересовавших его деталях. Алик сидел напротив и рассматривал своего давнего приятеля, ставшего совсем недавно государственным деятелем, от которого зависела судьба страны, судьба россиян, его, Алика, судьба. Действуй, деятель, действуй!

– Действуй, деятель, действуй! – повторил Алик вслух.

– О чем ты? – рассеянно спросил председатель, отложив справку в сторону.

– Я о том, что ты сейчас в растерянности и не знаешь, как тебе быть. Нужен поступок, Игорь. Сейчас, сию минуту. Их надо опередить, им нельзя давать прятать концы. Они скользкие, они могут уйти.

– Сегодня же я собираю комиссию на экстренное заседание.

– Да не заседать надо, надо на место с экспертами выезжать!

– Мы примем решение и сделаем официальный запрос в соответствующие ведомства. Мы ведь постоянно требуем соблюдения законности и поэтому сами должны поступать по закону.

– Только бы не опоздать, Игорек!

– Будем стараться, Александр. Вот и все, что я могу сейчас тебе сказать.

Смирнов вылез из "олдсмобиля", отошел метров на десять, обернувшись, полюбовался в последний раз удобным этим средством передвижения, вздохнул сожалеючи и, поднявшись на три ступени, проник в щеголеватый особнячок на Ордынке.

Секретарша, по-сестрински улыбаясь, кивала-здоровалась и разрешала пройти в кабинет.

Он положил ключи от "олдсмобиля" на стол, через стол же поручкался с Александром Петровичем и, опустившись в замысловатое кресло, отчитался:

– Возвращаю в целости и сохранности со всем добром.

– Пригодилось? – поинтересовался Александр Петрович.

– Еще как, – не вдаваясь в подробности, подтвердил Смирнов.

– Вот и славненько, – тихо порадовался Александр Петрович и ласково поглядел на Смирнова – ждал-таки сообщений с вдохновляющими его подробностями.

– Ты в порядке, Саша, – успокоил его Смирнов. – Ты и твои содельцы. Можете спокойно жить и размножаться. В рамках приличия, естественно. Дань выплачивать больше не надо.

– Спасибо, – душевно сказал Александр Петрович. – Вероятно, понадобятся свидетели? Я предварительно подготовил тех, что попристойнее. Валерия и Джона.

– Валерий – основная жертва рэкета, а Джон – запуганный и завербованный ими? – догадался об амплуа названных Смирнов. Предусмотрителен ты, Саша. А Джон согласился?

– Куда ему деваться? – Александр Петрович оскалился, как гиена, и вдруг спохватился, понял, что не проявил деликатного внимания к собеседнику. – А ваши-то дела как, Александр Иванович? – Наши-то? Смирнов на мгновение затуманился и ответил бородатой шуткой. – У прокурора.

К вечеру все четверо опять собрались у Спиридонова. Собрались к семи часам почти одновременно, как на службу пришли. Смирнов сурово оглядел свою команду и спросил строго:

– Водки купили?

– Купил. Десять бутылок, – гордясь тем, что угадал, звонко отрапортовал Виктор.

– Саня, может, сначала о деле? Я же обещал представить к завтрашнему дню подробное и доказательное изложение событий, – осторожно запротестовал Алик.

– Не хочу о деле. Хочу водки, – прервал его Смирнов и приказал: Готовь стол, Витя!

Когда выпили по четвертой, Смирнов понюхал ладонь, откинулся на диване, затылком оперся о спинку и запел ни с того, ни с сего:

– Выстрел грянет,

Ворон кружит.

Мой дружок в бурьяне

Неживой лежит.

Призадумавшиеся поначалу Алик и Казарян рванули припев вместе с ним:

– А дорога дальше мчится,

Кружится, клубится,

А кругом земля дымится,

Родная земля.

Эх, дороги.

Пыль да туман.

Холода, тревоги,

Да степной бурьян.

Виктор, не знавший древней песни, хоть и с опозданием (подхватывал слова, вдруг выскакивающие в зыбкой памяти), но подпевал. Прикончили песню. В полном молчании смотрели, как старательный Виктор разливал по пятой. Не чокаясь, выпили. Алик изучил пустую семидесятипятиграммовую рюмку на просвет, повертел ее за ножку и с сожалением поставил на стол.

– Вместо тоста, – сказал он. – Почему вы, фронтовики, вернувшиеся победителями с великой войны, не были допущены к власти? За все сорок пять лет ни один из вас не был в числе тех, кто правил страной.

– Просто нас слишком мало вернулось. И не самых лучших, Алик. Лучшие – полегли.

– Не скажи, не скажи. В науке, литературе, искусстве, кинематографе твое поколение определило целую эпоху.

– Пока мы воевали, наши шустрые тыловые одногодки заняли все места. Вот и все.

– Если бы. Места были, но вас на эти места не пускали. Все боялись, боялись вашей жажды немедленной справедливости, боялись вашего твердого понимания, что такое хорошо и что такое плохо, боялись вашей ярости и вашей неуправляемости. Виктор, сдавай по следующей. Выпьем за неуправляемость Александра Смирнова.

Но выпить не успели. Зазвенел непривычным своим звоном ручной дверной звонок – непреходящая гордость барахольщика Спиридонова. Алик встал было.