Текст книги "Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11"

Автор книги: Аркадий Вайнер

Соавторы: Аркадий Адамов,Василий Веденеев,Глеб Голубев,Анатолий Степанов,Иван Жагель,Людмила Васильева,Олег Игнатьев,Леонид Залата
сообщить о нарушении

Текущая страница: 120 (всего у книги 231 страниц)

НЕОЖИДАННОСТИ

Ясин был в недоумении, получив повестку с приглашением явиться в управление милиции – никаких причин вроде не было.

Следователь, совсем молодой человек с веселыми глазами, был похож на деревенского гармониста. «Ему лишь картуз, цветок за ухо – и в компанию «Ярославских ребят», – подумал Ясин.

В комнате за соседним столом сидел еще один сотрудник, который что-то писал и лишь иногда бросал взгляд на Ясина.

Следователь представился Ясину, хотя из повестки было понятно, что фамилия его Сухарев.

– Дмитрий Васильевич, вы не догадываетесь, зачем мы вас пригласили?

– Не имею ни малейшего представления.

– Я вызвал вас по просьбе ленинградской милиции. По делу рукописей, похищенных у гражданки Туровской. Нам известно, что вы недавно ее посетили.

– Да, я был у нее.

– И вы из-за этих рукописей специально ездили в Ленинград?

– Исключительно из-за этого. Меня очень заинтриговало письмо Истомина.

– Вы можете нам сказать, что же в письме было такого интригующего?

– Я взял его с собой... Вот... посмотрите.

Сухарев прочитал письмо.

– Что вы можете предположить насчет содержания этих записок?

– В том-то и дело, что не могу даже представить, о чем речь.

– А вы не пытались разыскать их?

– Нет. Мне, конечно, хотелось бы их найти, но ведь ни малейшей зацепки... Мне важно знать, что же хотел сообщить Истомин. А вам-то удалось что-нибудь разузнать?

– Пока обсуждаем версии. Насколько хорошо вы знали Истомина?

– Ответить на это довольно затруднительно. В те времена мне было не до того, чтобы вникать в характеры. Вообще-то, как я помню его, он производил впечатление интеллигентного человека, не пользовался блатным жаргоном, там это было редким исключением. Держался очень незаметно... На моем участке он работал учетчиком. А вообще-то я еще раньше, в Киеве, был знаком с ним. Но это было, как говорится, шапочное знакомство, а потом вот привелось увидеть его уже зэком. Знаете, я, может быть, там, на прииске, умышленно старался избегать его – он вызывал у меня какое-то особенное сочувствие... Это даже трудно объяснить.

– Ну что ж, спасибо вам за сведения. Интересно, вот вы журналист. Там, на Колыме, вам удавалось писать?

– Тогда такой возможности почти не было. Да я ведь университет позже окончил. Теперь стараюсь наверстать упущенное.

– Журналист... Профессия уж очень интересная... Можно сказать, весь мир перед вами... Вы, наверно, и искусством интересуетесь?.. И на выставках часто бываете? Не пишете о них?

– Нет. Хотя вы угадали, искусством интересуюсь, особенно изобразительным.

– И художников знаете?

– Так, немногих. Довольно узкий кружок.

– А больше кем интересуетесь – молодыми или «старичками»?

– Пожалуй, и теми и другими.

– А художник Эньшин вам не знаком?

– Эньшин?.. Нет, я только слышал о нем, да и то нелестные отзывы. А что? Вам нравятся его работы?

– Я их не видел. Мне тоже о нем рассказывали и тоже отзывались отрицательно.

Потом Сухарев поинтересовался, долго ли Ясин пробудет в Москве, и сказал, что есть надежда отыскать эти загадочные «записки».

На Сухарева и Бурмина Ясин произвел хорошее впечатление. Но... Вот ведь какие ребусы загадывает иногда жизнь: они-то разыскивали возможный автопортрет некоего художника, тот, что на фотопленке, найденной у Фогеля, а оказалось, что это портрет журналиста Ясина.

Бурмин достал из стола цветные отпечатки с этой пленки. Они увидели, что портрет выполнен превосходно – художник сумел передать не только внешнее сходство, но и обаяние личности Ясина.

– Кто же все-таки автор этого портрета, так это и не удалось выяснить. Ну, довольно любоваться. – Бурмин убрал снимки. – Что теперь скажет полковник, я заранее знаю... Съязвит, что нам просто везет. Но все же он будет доволен.

Весь этот день Кузнецов никак не мог сосредоточиться на работе – он реставрировал старинную икону. Но дело сегодня не спорилось, и Кузнецов решил пойти на выставку: нужно было увидеть работы знакомых художников.

Кузнецов прохаживался по залам, рассматривая картины, и вдруг его внимание привлекла мелькнувшая фигура человека. Профессиональный взгляд художника сразу отметил: знакомый облик! Кузнецов пригляделся внимательней – в компании мужчин стоял тот самый человек, который предлагал Кузнецову копию с муренинской иконы.

«Нужно узнать, кто он... необходимо как-то удержать его!..» Для раздумий не оставалось времени. Кузнецов решился, подошел к говорившему.

– Молодой человек, извините. Можно вас на минутку?

– К вашим услугам.

Они отошли в угол зала, и Кузнецов спросил:

– Вы меня не узнаете?

Мужчина посмотрел непонимающе:

– Простите, нет, не узнаю...

– Ну как же, постарайтесь вспомнить. Вы еще мне икону «Положение во гроб» предлагали. Так вот, мы бы могли возобновить этот разговор...

Лицо мужчины было спокойно.

– Совершенно ничего не понимаю. Какая икона? О чем вы?

– Вспомните. Вспомните. Я Кузнецов, живу на улице Усиевича. Мы с вами тогда до рынка дошли...

– Извините, но это какое-то недоразумение. Вы меня с кем-то спутали.

– Да нет же, нет. Это были вы, я хорошо помню.

– Но это просто нелепость. Иконы?.. Нет, нет, вы ошибаетесь.

И он вернулся к своим спутникам.

Кузнецов не мог сообразить, что ему предпринять. Он не знал ни имени, ни фамилии этого человека. Пока раздумывал, мужчина ушел.

«Эх, проворонил. Нужно было сразу позвонить Бурмину. Он бы прислал кого-нибудь... Неужели этот человек член МОСХа? Вряд ли. Тогда я встречал бы его на собраниях... Ведь, можно сказать, ход к муренинской коллекции был в моих руках, вот растяпа!..»

Кузнецов вышел на улицу. Не доходя до метро, позвонил по автомату Бурмину и рассказал ему о встрече.

– Да-а... – протянул Бурмин, – действительно, трудно было в такой момент что-нибудь придумать. Спасибо, что позвонили, Николай Васильевич. Вы ведь понимаете, как важно нам выяснить, кто этот человек.

Бурмин рассматривал этюды Кораблева, расставленные на полу и стульях. Слева на стене приколоты три небольших рисунка. На одном – прямо на зрителя мчится на коне по степи женщина в военной гимнастерке и буденовке. На другом – комната богато обставленного дома, у горящего камина двое – та самая женщина с кружкой в руках и чубатый военный. На третьем – она уже в шинели, среди красноармейцев.

– Это что? Ваши иллюстрации? – спросил Бурмин.

– Да. К «Гадюке» Алексея Толстого. Заготовки на будущее. – Кораблев присел на диван. Ему вся эта история с Эньшиным была неприятна. Опять вспомнил, как читал чужие записки. До сих пор не мог успокоиться. «Но, впрочем, – оправдывал он себя, – иначе не обнаружились бы злоупотребления, о которых писал Истомин». Кораблев слышал разговоры о том, что в Художественном фонде, мол, встречаются люди нечистые, но то, что он узнал из «записок», было гораздо серьезнее. Он готов был всячески помочь в разоблачении жуликов. Ведь Дутько связан по работе с представителями зарубежных стран, а Дальнев – член правления, помимо прочих своих функций.

Бурмин присел к столу, достал блокнот и спросил Кораблева:

– Скажите, пожалуйста, вы занимаетесь и живописью и графикой?

– Источник материального существования для меня в основном книжная графика, хотя по образованию я живописец. Но так сложилась жизнь, что после войны ранение надолго вывело меня из строя, я мог работать только сидя или лежа. Стоять у мольберта не мог. Пришлось переучиваться. Но живопись не бросаю, даже в выставках иногда участвую. Но у меня, видите, пейзажи небольшого размера. Впрочем, «всяк поет по-своему».

– Андрей Андреевич, а как вы относитесь к преподавательской деятельности? Она, должно быть, много времени отнимает?

– Очень много. Но в ней и моя радость, даже годы свои порой перестаешь ощущать... Но позвольте и мне задать вопрос: вы имеете какое-нибудь отношение к искусству?

– Да, конечно, и даже имею специальное образование. Так насчет Эньшина... Вы ведь не так давно с ним знакомы?

– Нас с ним случай свел. Я рассказывал об этом... Эньшин ехал в Боровское за одним моим знакомым реставратором, Евгением Засекиным, он тогда в сельской церкви работал. До этого Эньшин с Засекиным не был знаком, но ему рекомендовали его как хорошего мастера. В Боровском случилась с Эньшиным неприятность – украли из его машины коробку. Он говорил, что там хранилась рукопись одного умершего писателя. Я не сомневаюсь, что это те самые злополучные «записки». А остальное вам известно.

Бурмин спросил:

– Не знаете, где сейчас Засекин? Чем занят?

– Пока он в Москве. Работает по договорам и чаще без них. Он ведь самоучка, диплома у него нет. Но талантлив – руки золотые.

– Какого рода старую живопись ему приходится реставрировать?

– Больше всего иконы. Эту работу ему дают коллекционеры и частники.

– Известен ли Засекин в среде реставраторов?

– Его многие знают и с работами знакомы.

– А Эньшин поддерживает с ним отношения?

– Он в него прямо-таки вцепился. Завалил работой.

– Куда же идут затем иконы?

– Не знаю. И Засекин тоже не знает – я как-то его об этом спрашивал.

– Откуда же берет иконы Эньшин?

– Я тоже поинтересовался. Он сказал, что у него много знакомых коллекционеров. Они дают ему на реставрацию.

– А как Засекин относится к Эньшину?

– На это затрудняюсь ответить... Но мне кажется – нормально.

– Вы у Эньшина дома бывали?

– Приходилось.

– А из его работ какие-нибудь видели?

– Нет, ни одной, кроме оформительских. Дома у него есть хорошие этюды разных художников, видно, что подобраны с пониманием. Особенно хороши работы Анохина, их у Эньшина штук пять.

– Это что же, покупки или подарки?

– Точно не знаю, но думаю, что купил. Я ему и порекомендовал это.

– Вы знакомы лично с Анохиным?

– Да. Встречаемся, чаще всего в МОСХе. Он еще молодой, лет тридцати с небольшим. Он иногда и дома у меня бывает.

– Какие отношения у Анохина с Эньшиным?

– Понятия не имею.

– Андрей Андреевич, о нашей встрече и разговоре, пожалуйста, не проговоритесь ни Засекину, ни Эньшину. Спасибо вам за беседу. – Бурмин поднялся. – Работы ваши с удовольствием посмотрел. И надеюсь, с вашего согласия, поддерживать наше знакомство. Не возражаете?

– Напротив. Я думаю, у нас вскоре будет повод встретиться у меня.

Проводив гостя, Кораблев задумался:

«Ну вот, про Евгения пришлось рассказать. Вдруг навлек на него неприятности? И какой дьявол меня за язык дернул? Про Эньшина-то надо было сказать, тут явно нечисто. А вот Засекина зря приплел... Как бы у него неприятностей не было. Надо бы бросить ему эту халтуру. Все богему изображает, лучше бы учиться пошел...»

После совещания с полковником Шульгиным было решено рассказать Кораблеву о поисках коллекции Муренина. У Кораблева много знакомых, связанных с коллекционерами, и, возможно, он сумеет что-нибудь выяснить.

Узнав об этом, Кораблев, не раздумывая, включился в поиски.

При встрече с Кораблевым Бурмин спросил:

– Вы не пытались узнать у Засекина что-нибудь интересующее нас?

– Пытался, но мне это приходится делать с осторожностью. Я ему ничего про коллекцию не говорил, но постараюсь узнать, чем ему приходится заниматься. Он последнее время был занят на реставрации церкви. Сейчас его Эньшин отозвал для какой-то срочной работы, и Засекин мне проговорился, что едет по его поручению в Старицкое. Все-таки что-то Эньшина там интересует.

– Когда туда едет Засекин?

– Завтра. Он обещал сегодня ко мне зайти.

О разговоре с Кораблевым Бурмин тотчас же сообщил полковнику Шульгину. Тот немедленно связался с начальством, и было решено, что Бурмин с двумя сотрудниками из его группы поедет в Старицкое.

ДЫМ В ЛЕСУ

Засекин доехал до остановки Малые Камни. «Подходящее место», – подумал он, еще издалека увидев из автобуса живописный холм и речку. Особенности характера Евгения в этом случае, как и во множестве других, одержали в нем верх над серьезным внушением Эньшина, что надо ехать как можно быстрее: вещь, которую надлежало отреставрировать особенно тщательно, должна попасть на выставку. Евгению нужно поспешить, и спиртного в это время ни-ни. Наверно, это и в самом деле серьезно, потому что Эньшин не дал ему ни копейки аванса, кроме как на дорожные расходы.

Вместо того чтобы напрямик пройти к монастырю, Засекин спустился к реке, искупался и блаженно растянулся на чистом мелком песке. Легкие облака плыли по синему небу, в воздухе слышалось жужжанье насекомых, стрекот кузнечиков – музыка погожего летнего дня.

Евгений подумал, что за все это лето он впервые вот так отдыхает от города. Наверно, и в старину живописцы, прежде чем начать работу, уходили в леса, в поле, и им среди этой красоты виделись будущие фрески... А как выбирались места для монастырей! Вон, с какой стороны на него ни посмотришь – только диву даешься. Если б каждый день бывать на такой природе, так и работалось бы по-другому, и он, Засекин, сам мог бы создать что-нибудь стоящее, а не только реставрировать чьи-то чужие творения.

Он бы расписал, например, целую стену... небо с облаками вот такими же, луг цветущий, а на нем красивых людей... Женщина на переднем плане была бы похожа на Тоню...

Евгений представил, как пригласил бы потом Тоню на открытие своих росписей. Потрясенные зрители, шепот восхищения... а он, автор, в простой одежде (не стоит подражать моде, это все суета) стоит рядом с Тоней и знает, что отныне только он один существует для нее на свете...

Если бы не голод, заставивший Засекина отвлечься от своих мечтаний, он не торопился бы покидать это чудесное место. Пришлось одеваться и отправляться в путь.

Он осмотрелся и зашагал к холму, на котором виднелись строения, а дальше за ними березовая роща, пронизанная светом, и пригорки с деревнями и пашнями.

Засекин отыскал «старика», как называл он про себя Лисовского. Тот встретил посланца не особенно приветливо и был недоволен поздним появлением Засекина.

Евгений передал все, что приказывал Эньшин, и готов был сразу же приступить к делу, но Лисовский коротко буркнул:

– Утром. Как придет заведующий.

От себя Засекина не отпустил, на просьбу провести его по музею ответил: неурочное, мол, сейчас время.

Лисовский жил в небольшой пристройке, примыкавшей к часовне. Он соорудил это жилье из строительных отходов, но достаточно основательно.

Лисовский предложил Засекину поужинать вместе с ним, и после этого они легли спать. Евгений никак не мог уснуть – все ворочался на жестком топчане. Наконец задремал, но вскоре опять проснулся и увидел, что Лисовского нет, а дверь притворена неплотно. Евгений решил, что старик вышел и вот-вот явится. Но тот все не возвращался. Тогда Засекин накинул на голые плечи куртку и вышел. Поежившись от ночной свежести, он огляделся – Лисовского нигде не видно. «Куда же пропал старикан?» – подумал он и вдруг увидел блеснувший на миг свет в часовне.

Засекин осторожно подошел к узкому оконцу часовни и заглянул в него.

Старик при свете карманного фонарика нагнулся к отверстию в полу, повозился и задвинул его плитой. Засекин подумал, что старик может увидеть, как он подглядывает, тихонько отошел от окна, юркнул в хибарку и улегся на топчан. Вскоре Лисовский вернулся, но Евгений даже не пошевелился и не подал вида, что заметил его отсутствие.

Утром, когда Засекин проснулся, Лисовского уже не было, постель прибрана, на столе почти остывший чайник, хлеб, яйца и соль.

Ночное происшествие походило на сон. «Чудной какой-то этот старик, – подумал Евгений. – Шастает по ночам, все ему не спится. Меня, что ль, побоялся, чего-то надумал припрятывать... Чокнутый, что ли?»

Засекин позавтракал и прибрал на столе, когда Лисовский вернулся:

– Пойдем, пора браться за дело.

Они пошли в часовню.

Стены часовни, сложенной из белого камня, изнутри были сплошь заставлены стеллажами, на которых разложены остатки от надгробий с бывших помещичьих могил да части резного алтаря с сохранившейся кое-где позолотой. Один угол был освобожден для работы, между стеллажами положена крышка от стола.

– Ну и атмосфера здесь... закоченеешь, – заметил Засекин, поеживаясь.

– На вот, положи под ноги. – Лисовский протянул ему доски. – На замок тебя запру, чтоб никто не мешал.

Он подал Евгению три небольшие иконки:

– В случае чего, никому не объясняй. Такое поверие – до конца работы нельзя показывать.

Лисовский вышел, и в замке на двери часовни щелкнул ключ.

Разглядывая темные доски икон, Евгений загорелся азартом: сквозь черноту виделось ему, как засветится вся гамма цветов – белого с охрой и синим, – загорится позолотой, проглянут лики святых, к которым Засекин относился по-свойски.

Он не замечал уже ни сырости, ни холода – работа захватила его.

Мешал ему только Лисовский. Он заходил несколько раз, молча наблюдал за работой и, уходя, не забывал запереть на замок дверь часовни.

На четвертые сутки, когда работа подходила к концу, Лисовский долго не появлялся, и Засекина неудержимо потянуло посмотреть, что же там, под полом, где ночью возился Лисовский. Выглянул в окно – Лисовского поблизости не было видно. «А, была не была». Засекин попытался приподнять плиту, но не смог. Увидел у двери топор, поддел лезвием. Плита приподнялась, под ней отверстие. Опустил руку по самое плечо, нащупал железный сундучок, но стронуть его с места не удалось – слишком тяжелый.

Послышались осторожные шаги по деревянному настилу у двери, Засекин замер. Но шаги удалились. Засекин быстро опустил плиту и, услышав скрип ключа в замке, отскочил к своему месту.

Лисовский подошел к столу, оперся на него руками и смотрел на просветлевшие иконы. Похвалил:

– Молодец, понимаешь дело, заплатят хорошо.

Засекин старался не смотреть на Лисовского, было стыдно, что дернуло его совать нос в чужие дела. «Небось музейные находки там держит, такие работники – настоящие фанатики. Пока сами не разберутся, что удалось им найти, никому не показывают, да и от характера зависит – старик, видно, не любит зря рот открывать». Сколько уже ему Засекин всего для музея делал, а ведь первый раз похвалил.

– Жалко из рук выпускать, – уже вслух сказал он. – Вы не знаете, где будет выставка? Надо съездить, попрошу друга на цветную пленку щелкнуть.

Евгений осторожно приставил иконы к стене:

– На них, мать честная, надо при свечах смотреть. А в окладах каковы? Чудо! Откуда они? Кто их нашел?

– Пока говорить об этом не велено. Академик опишет, будешь читать про них статьи. А сейчас помалкивай.

Старик говорил отчетливо, веско. Засекин спросил:

– А что, в музей еще не поздно? Мне ведь утром рано ехать. Сколько делал для вас, а в музее так и не был.

– Не дело затеял завтра-то ехать. Иконы сейчас заберут, отправят с посыльным, а мы с тобой поужинаем, как положено, и обсудим дела.

Сходили в ларек, купили еды. Лисовский расщедрился, взял бутылку водки. «Видно, оценил работу, – подумал Засекин, – любит старик свое дело».

Лисовский достал чистое полотенце, постелил на стол.

– Ты посиди, я огурчиков малосольных попробую достать. Дверь-то запру, а то шляется народ, не надо, чтобы тебя видели.

Лисовский пришел мрачный. Разложил на столе еду, пригласил Евгения. Разлил водку в стаканы.

– Ну что ж, хорошую работу не грех и обмыть.

Когда Засекин заметно опьянел, Лисовский предложил:

– Мастер ты хороший, цены тебе нет. Я за это тебе такие штуки покажу... по большому секрету. Никто еще не видел.

«Наверно, свою захоронку покажет. Придется остаться», – подумал Евгений.

– А сейчас пойдем порыбачим. Самая пора. Костер разведем, ушицы наварим.

– А что, неплохо, – согласился Засекин.

Шли вдоль реки. Евгений поглядывал по сторонам, негромко насвистывая.

– Не свисти, – оборвал его старик.

Засекин устал и уже пожалел, что потащился в такую даль.

– Скоро, что ли? – спросил он раздраженно.

– С километр осталось. Не кисни, я для бодрости пузырек захватил.

Наконец подошли к заброшенной сторожке. Но реки поблизости не видать.

Зашли в сторожку, достали еду, Лисовский вынул металлическую фляжку.

– Спиртяга, не сравнишь с местной водкой.

Засекин отпил немного.

– Будем вести разговор, – сказал Лисовский. – Знаешь, что ты со мной сделал? Зарезал. Не думай, что на этом разживешься. Завтра же тебя сгребут: украл музейные ценности.

– Ты что, спятил? Кто у тебя спер ценности?

– Не прикидывайся. Может, скажешь, что не лазил в подполье? Все равно увезти отсюда и продать тебе не удастся. Сбежать тоже не выйдет. Лучше скажи, куда все прибрал. Вернемся, я положу на место, ты с этого будешь иметь доход. Иначе завтра же тюрьма.

– Да ты что? Ничего я не знаю. Свои темные дела сам разбирай, меня не путай. Сбыл небось казенное имущество и теперь дураков ищешь. Я думал, ты человек, а ты сволочь, спекулянт!..

Засекин рванулся было к выходу. Но старик вцепился в него крепко.

– Хватит, не расходись. Я же видел все. Давай по-хорошему. Ты мне объясни...

Засекин сел. Старик налил ему в стакан.

– Чего кричишь? Я тебя жалею. Пропадешь из-за тех железок. Это же копии.

– Чего тебе нужно от меня?! – рассвирепел Евгений. – Ничего я не брал! Сроду не крал ничего!

– Хорошо. Ладно. Утихни.

Есть Засекин не мог. Он только отхлебывал спирт. А Лисовский подливал еще. Голова начала тяжелеть. Он отодвинул стакан, но ему стало совсем худо. Лисовский потряс его за плечо, толкнул. Засекин повалился на лавку, уже ничего не чувствуя и не слыша.

Лисовский убрал свой стакан и флягу и поставил на стол наполовину налитую бутылку. Потом смахнул со стола тлевший окурок, оставленный Засекиным, развалил лежавшие у печки дрова и хворост, поднес зажженную спичку... Он подождал, пока хворост занялся пламенем. Только тогда выскочил из сторожки и оглянулся – в оконце были видны отсветы пламени, и сквозь щели пробивался дым. Лисовский быстро зашагал в сторону, к лесному озеру, где в самом деле водилось много рыбы.