Текст книги "Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11"

Автор книги: Аркадий Вайнер

Соавторы: Аркадий Адамов,Василий Веденеев,Глеб Голубев,Анатолий Степанов,Иван Жагель,Людмила Васильева,Олег Игнатьев,Леонид Залата
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 231 страниц)

– Совещание у меня в кабинете! – очень похоже передразнил его Казарян. – Совещание у меня в кабинете! Сколько раз слышал я в МУРе от тебя эту фразу. Но отобрали там у тебя кабинет, и совещания теперь приходится проводить в Алькином.

– Нет в тебе, Рома, благородства, – понял все про Казаряна Смирнов, усаживаясь за письменный стол. – И душевной тонкости не хватает. Начнем, благословясь?

– Излагай, – томно предложил расползшийся по креслу Казарян.

– Сегодня утром меня навестил капитан милиции Махов, с которым мы в довершении всего лазали по крышам. Если меня всерьез рассматривают на просвет, то, безусловно, и визит Махова, и путешествие по крыше не остались незамеченными. Следовательно, им известно, что я поддерживаю связь с милицией. Закавыка номер один: считают ли они, что я поведал капитану милиции о ночной своей встрече с бомбардиром Андреем Глотовым? Если они так считают, то на ликвидацию мою пойти остерегутся. Если же не считают, то все остается статус-кво. Думай, Рома.

– Задачка, – Казарян плавным движением обеих рук массировал себе виски. Помассировал и поднял глаза на Смирнова. – Не считают, Рома.

– Доводы, – распорядился Смирнов.

– Уверен, они предполагают, что ты не дурак. Хотя, по моему мнению, они ошибаются.

– Серьезно говорить можешь? – перебил его Смирнов.

– Не перебивай. Что, кроме рассказа, у тебя имеется? Ничего. Дубинка разве, да и то мы с Алькой знаем, что она не твоя. Ты пока можешь предложить милиции одну пустоту, но пустоту, если ее официально взять, весьма обременительную. На кой ляд милиции на свою задницу приключений искать? Они понимают этот расклад и знают, что ты его тоже просчитал. Значит, ты будешь искать еще доказательств. Один. В крайнем случае, со мной и с Алькой. Статус-кво, Саня.

– Я ничего не сказал Лене Махову. Ты вместе с ними все правильно просчитал. Одна надежда на то, что они считают меня глупее, чем я есть на самом деле. И думают, будто бы я нахожусь в уверенности, что напугал их милицией.

– Возможный вариант. Но не стопроцентный, Саня.

– Понимаю, что не стопроцентный. Но все-таки в любом случае расслабятся они слегка. Может, кончик какой по расслабке покажут…

– Не надейся особо.

– Не надеюсь особо, конечно, но хотелось бы…

Неожиданно в дверях кабинета восстал (открыл дверь своим ключом) Алик.

– Ты почему так рано? – недовольно спросил Смирнов. – Ты же к вечеру обещался быть.

– Окошко образовалось. Собирайся скорей и поедем к нотариусу, потом машину заберем. Ромка нас подкинет.

– Подкинет и уронит, – проворчал Казарян.

Они сделали доверенность у нотариуса и поехали на Мичуринский проспект. Там была платная стоянка, на которой Нюшка держала машину.

– Гляди ты, "Нива"! – удивился Смирнов. – У тебя же "семерка" была.

– Сменил. Нюшка с мужем тоже строятся, им по калужским колдобинам на "Ниве" удобнее.

– Им удобнее, а мне, – ворчал Смирнов, прикидывая, как он с кривой ногой в высокую "Ниву" залезать будет. – Ключи давай.

Алик кинул ключи, Смирнов поймал их, открыл дверцу и влез в прокаленный солнцем автомобиль. Влез довольно уверенно и быстро, для проветривания распахнул дверцу на другой стороне, включил мотор. Мотор работал как часы.

– Поехали! – подобно Гагарину, заорал Смирнов, захлопнул дверцы и мигом рванул с места. Алик и Казарян попадали в "восьмерку" и понеслись следом.

На перекрестке у площади Индиры Ганди они на красном свете прихватили его. Стали рядом.

– Ты куда, дурак старый?! – плачущим криком вопросил Алик.

– Куда надо! Следуй за мной и делай как я! – громогласно объявил Смирнов и дал газу на зеленый. Водил он жестко и решительно: стартовал так, что бешено рычал мотор, тормозил так, что визжали тормоза.

– Ничего его изменить не может, – любовно сказал Алик. – Столько лет прошло, столько машин поменял, а водит как джип по дорогам войны.

– Зря ты ему машину дал. Он теперь от нас убегать будет. А нам с тобой его нельзя оставлять одного. Пришьют нашего дедка, что делать будем?

– Типун тебе на язык.

Пересекли Ленинский, миновали Профсоюзную.

– Куда он? – раздраженно спросил Алик.

– Вероятнее всего, на Каширку.

И точно – на Каширку. Миновав Окружную, "Нива" прокатила километра два и замигала правым задним. Притормаживала, притормаживала и стала на обочине. Злобный Казарян воткнулся за ней чуть ли не впритык. Смирнов вылез из "Нивы" и оповестил всех:

– Хорошо!

– Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего. – Алик открыл дверцу и с нелюбовью посмотрел на Смирнова: – Мне ровно через час пятьдесят минут нужно быть на телевидении.

– Успеем, – легкомысленно заверил его Смирнов, а Казаряну сказал: Рома, провериться не мешает. Ты меня на километр отпусти и посмотри. А я тоже погляжу. Поедем по Каширке. От развилки на Домодедово я вас жду километрах в трех.

– Куда мы едем? – опять заблажил Алик, но поздно – "Нива" понеслась. Подождав минуту, погнал и Казарян. Он гнал и внимательно осматривал машины, которые он обгонял и которые обгоняли его. Минут через десять миновали развилку и вскоре увидели криво приткнувшуюся к обочине "Ниву".

– Ну как? – спросил стоявший рядом с "Нивой" Смирнов.

– Никак. А у тебя? – осведомился Казарян.

– И у меня никак. Я думаю, что их сильно смутило появление второй машины. Знают, что на двух машинах проверить хвост – раз плюнуть. Скорее всего на время обсуждения новой раскладки сил нас отпустили.

– Так куда мы едем? – опять заныл Алик.

– Ребятки, я тут недалеко местечко глухое знаю, я там постреляю чуток, а? – жалобно попросил ребяток Смирнов. Ребятки переглянулись, и один из них – Казарян – повертел указательным пальцем у виска, показывая другому – Алику, – что старичок слегка спятил.

Спятивший старичок засмеялся и полез в машину.

Проехали еще километров пяток и за деревней свернули на узкое шоссе, а с шоссе еще километров через пять – на грунтовую дорогу-полутропу. Лесок кончился, и открылось безлюдное поле. На опушке Смирнов затормозил. Глухо, как в танке, будто и нет совсем рядом Москвы.

Смирнов, хромая, погулял по полянке, сбивая пыль с ботинок высокой травой. Погулял, осмотрелся и попросил у залегших уже на теплую землю своих дружков:

– Ребята, какой-нибудь ненужный хлам у вас в багажниках валяется? Стаканы, кружки, поболе что? В деревья стрелять не хочу.

Алик и Казарян нехотя встали и пошли рытья в багажниках. Казарян принес два граненых стакана и эмалированную кружку в лишаях ржавчины. Алик притащил хлорвиниловую канистру и прокомментировал свою щедрость:

– Вроде бы канистра мне эта ни к чему, и выбросить жалко.

Смирнов осмотрел дары и резюмировал:

– Ну и барахольщики вы, братцы! Плюшкины, ей-богу! – И стал расставлять предметы. Два стакана и кружку поставил на предпольный бугорок – чтобы труднее было стрелять против солнца, а канистру, отойдя метров на тридцать, – напротив, для оборотки. Оглядел все с удовлетворением и велел Казаряну: – Командуй, Рома.

– Лицом ко мне, – тихо сказал Казарян и вдруг залаял по командирски: – С одной руки по трем предметам!

Смирнов мгновенно развернулся и без пауз произвел три выстрела.

– Оборотка! – рявкнул Казарян. – Серия из четырех!

Под выстрелами канистра прыгала, будто приплясывая. Не стерпел Смирнов, выпустил всю обойму. Хищно оскалился, достал из кармана снаряженную обойму, перезарядился и, обернувшись к Казаряну и Алику, лихо подмигнул:

– Ну как?

– От твоей пальбы у меня опять голова разболелась, – сообщил Казарян и распорядился: – Пойдем посмотрим, что ты натворил.

Стаканы – вдребезги, кружка – с дыркой посредине, у канистры в пупке.

– Ну как? – еще раз осведомился Смирнов. Горделиво.

– Ты в порядке, – заверил его Казарян, а Алик вдруг застрадал:

– Сань, дай я постреляю, а?

– Ты опаздываешь, – напомнил ему Смирнов. – Да и смываться нам надо отсюда как можно скорее. Мало ли что, кто-нибудь услышал выстрелы, сообщил куда надо.

– Ну, разок!

– Нет. У меня с собой одна обойма. Пусть целой будет на всякий случай.

В газету собрали осколки стекла, подобрали кружку, канистру и расселись по машинам, перед тем, как тронуться, Алик с угрозой напомнил:

– В вашем распоряжении час пять минут!

Понеслись! За двадцать минут добрались до Окружной, на Окружную затратили полчаса, Ярославское отобрало десять минут. Ровно через час пять минут Смирнов вылез из "Нивы" на стоянке у мрачного, необъятного глазом здания телецентра и, подождав, пока подкатит "восьмерка", объявил подъехавшим, сдержанно торжествуя:

– Час пять минут. Тютелька в тютельку.

– Ты у нас еще ого-го! – поощрил его Алик, выбираясь из "восьмерки", и спросил у сидящего за рулем задумчивого Казаряна: – Вы куда сейчас?

– Мы-то… – Казарян глянул на часы. – Мы-то в Дом кино, не торопясь. Ты туда подъедешь или дома ждать нас будешь?

– По обстоятельствам, – Алик сделал ручкой, перебежал стоянку и скрылся в вертушке.

В ресторане Дома кино Казарян усадил Смирнова, а сам направился к столику возле окна, где привычно расположился Миня.

– Как живешь, Миня? – спросил Казарян, присаживаясь напротив.

– Твоими молитвами, Рома, – ответил Миня, наблюдая, как от кухни шла официантка, без заказа неся ему обычное: зелень, гурийскую капусту, черную икру в вазончике.

– Значит, хорошо, – решил Казарян, зная свои молитвы.

– Не жалуюсь. Зачем я тебе понадобился? Решил мне своего Филонова продать?

– Продать я его никогда не продам. А обменять могу. При одном условии.

– Об условии потом. Что ты за него хочешь?

– Маленький такой, сомовский пейзажик с купальницами.

– Ты с ума сошел!

– Не делай вид, что я пронзил твое сердце столь непомерным требованием. У тебя же два варианта его имеются.

– И чего тебя тянет к мирискусникам, не понимаю.

– Ну так как?

– Я подумаю, Рома. А что за условие?

– Водички бы налил с барского стола, – играясь, занахальничал Казарян. Миня поспешно налил минералочки. Казарян выпил, выпустил газ через нос и начал с вопроса:

– Денис, бармен из "Космоса", давно на тебя шестерит?

Миня откинулся на стуле, посмотрел на Казаряна, посмотрел через зал на столик, от которого тот пришел, ответил круто невпопад. И тоже вопросом:

– Это Смирнов там сидит?

– Ты его не бойся, Миня. Он в отставке, на заслуженном отдыхе.

– А я его и не боюсь, Рома. Просто интересуюсь. И возьми на заметку: я вообще ничего не боюсь.

– Это тебе так кажется. Повторяю вопрос: шестерит или не шестерит?

– Шестерит, – с презрением к этому слову произнес Миня. Интеллигентный же человек, сын профессора, кинорежиссер, а от милицейского жаргона избавиться не можешь. Каинова печать.

– Так я тебя слушаю, Миня.

– Денис время от времени оказывает мне мелкие услуги.

– У тебя он, следовательно, почасовик. А у кого он на зарплате?

– У государства, Рома, у государства.

– Ну уж! Такой хватает и ртом, и задницей.

– Больше ничего сообщить не могу.

– Жаль. А я надеялся. Что за человечек он? За жабры взять можно?

– За жабры взять можно кого угодно, как тебе известно. Но его брать не советую. Он всерьез завязан с филиалом правоохранительных органов при гостинице. Скажи, пожалуйста, Рома, Денисом экс-полковник Смирнов интересуется?

– Я интересуюсь, я. И все-таки попытаюсь взять его за жабры. Спасибо за водичку, Миня. – Казарян поднялся.

– Постой, а Филонов? – прямо-таки по-детски расстроился Миня.

– Не уйдет от тебя Филонов. В субботу созвонимся и устроим свидание Филонова с Сомовым.

– Ну а продать все-таки не хочешь? Я хорошие деньги дам.

– Я богатый, Миня, я последнее время из картины в картину. Так до субботы?

– До субботы, Рома.

– Ты что-нибудь заказал?

– А разве надо? – удивился Смирнов. – Может, у Альки поужинаем.

– Провинциальный жмот, – оценил его Казарян и вилкой постучал по фужеру. Официантка тотчас явилась на звон. – Лялечка, мою закуску и что там приличное из горячего?

– Шашлыки сегодня неплохие.

– Что ж, тащи шашлык. Все на двоих.

– Ну что, Миня? – не утерпел Смирнов.

– Мимо.

– Совсем-совсем?

– Есть один любопытный нюансик, но об этом потом. Давай поужинаем, последнюю фразу Казарян произнес потому, что увидел приближающуюся Лялечку с подносом.

Я старался, ужин готовил, а вы… – выговаривал им Алик, убирая со стола в холодильник сыр и колбасу.

– А мы в ресторане были, и ты знал об этом, – отпарировал Казарян. Тоже мне, готовил! Колбасы нарезал, вилки положил… Перетрудился!

А Смирнов потребовал:

– Чаю давай!

Молча гоняли чаи.

– Что новенького? – снизошел наконец обиженный Алик.

– На сегодня все новенькое – у Ромки, – сказал Смирнов, – выкладывай свой нюансик.

– Нюансик такой: Денис в "Космосе" туго завязан с местными стражами порядка.

– Ну это я и без тебя знаю, – разочарованно протянул Смирнов и добавил: – Ты, Рома, его не трогай. Настоящего подхода к нему нет, и он не заговорит до тех пор, пока мы его основательным камушком не придавим. Будем искать камушек.

– Саня, твои соображения ума уже можно нам сообщить? – осторожно спросил Алик.

Смирнов ответил не по существу. Он встал и заорал:

– Я бездельничаю! Я теряю время из-за отсутствия информации! И опаздываю, опаздываю!

– Кино будем смотреть? – лениво полюбопытствовал Казарян.

Смирнов дико на него посмотрел, ничего не понимая, потом понял и ответил тихо, на выдохе:

– Будем.

Смотрели феллиниевского "Казанову", который на телевизионном экране потерял всю свою философскую начинку и смотрелся как веселая порнуха. Досмотрели, Казарян уехал домой, а Алик и Смирнов завалились спать.

И опять им не дал выспаться телефонный звонок. И опять Леонид Махов.

– Новости, Александр Иванович, – бодро сообщил он.

– Давай, – хрипло ответил мутный со сна Смирнов.

– Начну с самых свеженьких. Только что мне сообщили из Калининграда: гражданин Савостиков Геннадий Григорьевич, известный вам под кличкой Паленый, в воскресенье вечером утонул в Клязьме.

– В Клязьме утонуть нельзя, – ошалело сказал Смирнов.

– Можно. Пьяный и в луже утонет.

– Он был сильно пьян? – Смирнов проснулся окончательно.

– Говорят, литровка в нем была. Не меньше.

– Дела. Давай удивляй дальше.

– И удивлю. Андрей Витальевич Глотов, бомбардир, кличка Живоглот, пятьдесят третьего года рождения, осужденный на двенадцать лет, скончался в апреле 1986 года в больнице лагеря строгого режима от перитонита.

– Ты не ошибаешься, Леонид? – с непонятным азартом спросил Смирнов.

– Не ошибаюсь. Передо мной дело из архива. Вот копия медицинского заключения, вот и фотография покойника. Впечатляющее личико.

– Леня, сколько времени уйдет на то, чтобы сделать экспрессом копию этой фотографии?

– Час, Александр Иванович.

– Через час жду тебя с фотографией на Страстном бульваре.

– Вы меня толкаете на должностное преступление. Ну да ладно. У меня и еще есть что вам сказать.

– При личной встрече, – отрезал Смирнов и бросил трубку.

В ванной шелестел душ. Смирнов заглянул туда и увидел то, что ожидал увидеть. Жирный Алик с удовольствием стоял под теплым дождичком. На шум, произведенный Смирновым, открыл один глаз и потребовал ответа:

– Что тебе?

– Я смотаюсь на часок, – проинформировал его Смирнов.

– А куда, Саня?

– Закудакал! В МУР, к Махову. Через час буду. Можешь не беспокоиться.

– Я с тобой, а?

– Нет. У меня с Маховым приватный разговор, – отрезал Смирнов.

Приткнув "Ниву" у ВТО, Смирнов, стуча палкой, прошел на бульвар. Отыскал скамейку под солнцем и уселся, подставив лицо твердым утренним лучам. Страстной бульвар, Страстной бульвар! Самый широкий, самый квадратный, самый непохожий на бульвар московский бульвар. Культурный лес по московским понятиям. Бодро бежали мимо деловые гости столицы, прогуливались вырвавшиеся из близлежащих контор клерки в галстуках, редко прогуливались мамаши с колясками – учреждения вытеснили из жилья москвичей. Смирнов в томлении прикрыл глаза.

– Здравствуйте, Александр Иванович, – перед ним стоял Махов.

– Привет, Леонид! Принес? Давай.

– Любуйтесь. – Махов протянул ему фотографию.

– Нет, не ошибся, – с удовлетворением сказал Смирнов, изучив изображение Живоглота.

– В чем, Александр Иванович?

– Да так, пустяки. Ты мне дашь эту фотографию?

– Для того и распечатывал. По другим нашим делам поговорим?

– А как же! Ты присаживайся, присаживайся.

Леонид сел на скамью, раскинул руки по спинке, тоже подставился солнцу и начал:

– Как всегда, вы правы, Александр Иванович. Ночевкин видел записную книжку у Трындина, когда тот заходил в отделение последний раз. Ночевкин запомнил это хорошо, потому что Трындин книжкой нос себе почесывал, рассказывая о непонятной чертовщине в райисполкоме.

– Вот и книжечка объявилась! – удовлетворенно констатировал Смирнов.

– Она не объявилась, она исчезла, – поправил его Махов. – Вчера весь день по второму кругу опрашивал свидетелей, и занятная картинка получается. Подбежали к Трындину почти одновременно четверо. Двое мужчин и две женщины. Но первым наклонился над ним, якобы для того, чтобы послушать, бьется ли сердце, гражданин, которого среди опрашиваемых не оказалось. Гражданин без особых примет.

– Лет тридцати и с наколкой на правой руке. Спасательный круг и якорь, – добавил Смирнов.

– Как догадались? – обиженно спросил Махов.

– Слишком долго ты, Леня, готовил эффективную концовку.

– И общая картина начинает складываться. Мне очень хочется теперь по-настоящему прочесать "Привал странников".

– Бумагою запасся?

– А как же! Поедем, Александр Иванович?

– Давай на завтра отложим, а, Леонид! Для того чтобы чесать "Привал", мне кое-что узнать надо. А концы – будь здоров. Весь день на это уйдет. Договорились?

– Да и у меня хлопот полон рот. Но очень хочется…

– Завтра, Леня, завтра с утра.

– К девяти я у вас, как штык.

Было половина одиннадцатого.

А в одиннадцать часов пятнадцать минут Смирнов нашел сильно пьяного Шакина В.В., нашел в зачахнувшей рощице, где обычно забивают "козла". Сейчас не забивали – рано. Шакин сидел за столиком перед пустым стаканом. Но бутылки нигде не было: пьян, пьян, но законспирировался.

– Где с утра достал? – спросил Смирнов, сзади положа Шакину руку на плечо. Шакин не вздрогнул, не испугался, до того был пьян, медленно повернулся и посмотрел на Смирнова отстраненно растопыренными глазами. Посмотрел и предложил:

– А-а-а, это ты. Выпить хочешь?

– В честь чего гуляешь?

– Не гуляю – поминаю. Паленого поминаю. Душевный был человек!

– Что ж ты о покойнике – Паленый! Его Геной звали.

– Правильно, Геной. И добрый был. Уважит, бывало, поднесет.

– Ну а еще что скажешь, Вадик?

– У него в последнее время присловье было: "Мы и мертвыми возвращаемся". А вот утоп и не вернулся. Ах, Паленый, Паленый! – Шакин, не вынимая бутылки из внутреннего кармана пиджака, ловко налил полстакана. Посмотрел на Смирнова: – Будешь?

Смирнов ладонью прикрыл стакан:

– Подожди немного, Вадик! – и вытащил из кармана рубахи фотографию. Посмотри, этот человек у тебя паспорт купил?

– Этот не этот, какая разница! – не глядя на фотографию, возгласил Шакин. – И все-то ты с глупостями…

– Ты что, меня не узнаешь, Шакин?! – надавил железным голосом Смирнов.

– Узнаю. Ты есть главный виновник смерти Паленого. Ты его избил, как мальчишку, унизил тем самым до невозможности. Он от обиды запил по-черному, и от того, что пьяный, утонул. Ты – душегуб.

– Прекрати кривляться, ну!!! – рявкнул Смирнов. – И смотри! Этот или не этот?!

От смирновского рыка Шакин вспомнил про себя, что он есть, и, собравши последние силы, уставился на фотографию. В глазу появилась осмысленность.

– Вроде этот, – наконец изрек он.

Жека готовил зал: стелил скатерти на своих столиках, расставляя фужеры, раскладывая ножи-вилки. Смирнов наблюдал за ним от дверей.

– Поди сюда, Жека! – приказал он.

Жека посмотрел на него, узнал, не торопясь дооформил последний столик и только после этого направился к Смирнову. А Смирнов на площадку вышел, устроился на любимом своем подоконнике. Жека стал напротив, сказал:

– О вас после пятницы по Болшеву легенды ходят.

– Обо мне, Жека, легенды ходят не только по Болшеву. Что трезвый, Паленого не поминаешь?

– Отпоминались. Вчера похоронили.

– А Шакин вон переживает, никак не успокоится.

– Не переживает, а пьет. Пьянь и рвань.

– Что ж ты мне врал, Жека? Паленого боялся? Ведь это он просил тебя свести того человека с Шакиным, чтобы самому в стороне быть?

– Что ж вам рассказывать, когда вы все и так знаете?

– Это я сейчас знаю, а тогда не знал. Врать нехорошо, Жека. Еще раз мне соврешь – пеняй на себя. Смотри. – Смирнов вытащил из кармана фотографию и протянул Жеке. – Он?

Жека рассматривал фотографию и так, и этак. Спросил:

– Шакин его опознал?

– А твое какое собачье дело знать, опознал он его или нет? Ты не бойся, Жека. Нечего теперь тебе бояться.

– А я и не боюсь. Этот мужик и купил паспорт Шакина.

– Благодарить не благодарю: не за что. – Смирнов поднялся с подоконника. – А совет дам: аккуратнее будь, Жека. Без надобности в дерьмо не лезь.

Было желание у Жеки ответить, но не ответил. Не простившись, Смирнов стал спускаться по лестнице.

На стоянке Смирнов забрался в "Ниву". Жарковато было, но куртку не снимешь – положение обязывало: дура под мышкой. Раскрутил все окна и поехал в Москву.

У Рижского вокзала сделал разворот к рынку, с трудом пристроился на стоянке и пошел гулять по выставке-продаже плодов индивидуальной трудовой деятельности. Штаны, рубашки, леденцы, наклейки, значки, зимние шапки, детское исподнее, майки с надписями на иностранном языке, съедобная вата, бижутерия, игрушки, хрустящие трубочки с кремом… Задорно кричат, смеются, уговаривают друг друга. Забавно, весело, свободно. Хочешь покупай, а хочешь – не покупай. Хоть здесь право выбора.

Смирнов искал целенаправленно. Он подходил только к торговавшим штанами и задушевно задавал как бы интимный вопрос:

– А Веня где?

Первые трое опрошенных тупо и однообразно отвечали вопросом на вопрос:

– А кто такой Веня?

И только у самого роскошного прилавка с богатым ассортиментом "вареных" джинсов на любой вкус элегантный услужливый молодой человек откликнулся соответствующе:

– Был, был здесь. Но уехал минут сорок назад.

– А куда он уехал, не подскажете? Я – его старый знакомый, он мне очень нужен.

– Наш Веня нужен всем, – мягко улыбнулся молодой человек и уже серьезно: – Он поехал в наш цех за товаром. В ближайшие полчаса должен быть.

Молодого человека отвлек покупатель. Молодой человек еще раз извинительно – улыбнулся Смирнову и занялся делом, а Смирнов продолжил прогулку по рынку – на полчаса. Такое уж сыскное дело – ждать, всегда ждать.

Еще недавно король московского подпольного джинсового самопала, а ныне солидный кооператор Вениамин Беленький обрадовался Смирнову, как отцу родному:

– А я-то голову ломаю: кто это меня ищет? А это Александр Иванович собственной персоной! – Веня распростер руки как бы для объятия, но Смирнов обниматься не стал, просто пожал Венину правую. Веня оценил смирновский жест и, слегка обняв его левой за плечи, осведомился доверительно: – Чем могу быть полезен?

– Пошептаться надо, Веня.

– А почему же не пошептаться? Еще как пошепчемся! – возликовал Веня, и они отправились погулять по Крестовскому мосту.

Дураков переходить мост пешком, естественно, почти не было. Они прогуливались в одиночестве, поглядывая вниз на постукивавшие на медленном ходу электрички.

– Процветаешь? – поинтересовался Смирнов.

– Живу, Александр Иванович, – поправил его Веня. – Не прячусь, не ловчу, работаю и живу!

– Ты, понятное дело, в порядке. А Лешка Борзов как?

– Значит, вам Леша нужен, – все понял догадливый Веня. – Леша-то как? Присматривается пока. К настоящему делу еще не приступил, так, иногда комбинирует по привычке.

– Где мне его найти?

– Прямо не знаю, что и сказать…

– Ты не опасайся, Веня, свидание со мной ему во вред не будет.

– Да я понимаю, Александр Иванович, если бы во вред, вы бы его без моей помощи искали… Просто он мелькает. То в Москве, то в своем городке распрекрасном.

– В Москве у него постоянное место жительства имеется?

– Да пока вроде нет. По знакомым, по гостиницам. А скорее всего вы его в собственной резиденции застать можете. В городишке его родном.

– Адрес, Веня.

Адрес Веня дал легко: Смирнову верил. Смирнов записывать адрес не стал, запомнил:

– Спасибо тебе, Вениамин. На всякий случай имей в виду: кто бы ни интересовался нашим с тобой разговором, один ответ – Смирнов заказывал себе штаны. Стой на этом, и точка. Так и для тебя, и для меня безопаснее будет.

Веня тихо присвистнул:

– Дела. – Но все-таки хорошего его настроения никто и ничто отнять не могли: – А что, Александр Иванович, может, и вправду штанцы вам построим?

– Давай, – вдруг загорелся Смирнов. – Но не такие, чтоб уж очень "вареные". Там, темно-серые какие-нибудь. И не бананы ваши дурацкие, а нормальные.

– Пятьдесят второй, пятый рост, – деловито прикинул Веня.

– Пятьдесят четвертый, – поправил Смирнов.

– Между, – решил Веня и официально объявил: – Жду вас через два дня.

Возвращались к рынку. Тянуло кооперативным шашлыком.

– По шашлычку? – предложил Веня.

– Некогда, – с сожалением отказался Смирнов.

С проспекта Мира свернул направо к бензоколонке, заправился под завязку, и по Самотеке, по Цветному, по Неглинной – через центр на ту сторону Москвы-реки, а там попроще – на трассу и до Окружной. После Окружной дал скорость. Хорошо бежала "Нива", нешумно, приемисто. Смирнов смотрел на дорогу, поглядывал в зеркало заднего обзора, по сторонам, отвлекаясь только на изменения в пейзаже, происшедшие за его почти двухлетнее отсутствие. Ни с того ни с сего запел вдруг. Робко и дребезжаще:

Мы ушли от проклятой погони.

Перестань, моя крошка, рыдать.

Нас не выдадут черные кони,

Вороных никому не догнать.

Услышал свое пение, застеснялся его немузыкальности и замолк. Мелькали сороковые уже верстовые столбы. Где-то на пятидесятом километре замаячил впереди и справа загородный ресторан. Смирнов свернул к нему.

На площадке для автомобилей – одинокий старенький "Москвич". Пусто, значит, в ресторане – день, не ресторанное еще время. Смирнов затормозил и глянул на часы. Было четверть четвертого. Запер "Ниву" и направил неровные стопы в точку общественного питания.

В самом деле, пусто. За одним столиком обедало семейство из "Москвича", в углу пятеро мужиков, надо полагать, местных, дули пиво. Их стол был заставлен темно-зелеными пустыми бутылками. Смирнов сел за столик у окна и стал ждать. Пришла наконец грузная тетя в переднике с кружевами.

– Окрошка есть? – спросил Смирнов.

– Есть, – ответила тетя и чиркнула карандашиком в блокноте. Класс явно невысок.

– Что же на второе? – поразмышлял вслух Смирнов и вдруг вспомнил запах у Рижского рынка: – И шашлык, если можно.

Управился с обедом Смирнов довольно быстро, за полчаса. Спустился вниз, заглянул в бар. Там гремела музыка – и никого, совсем никого, даже бармена не было. Зашел в сортир и закрылся в кабинке на задвижку. Извлек из-под мышки парабеллум, из кармана – глушитель, соединил их, а затем пистолет с глушителем засунул за пояс и застегнул куртку на "молнию".

На площадке рядом с "Москвичом" появился "шестой" "Жигуленок".

Смирнов забрался в "Ниву" и включил мотор. Сделал вперед – назад. Все нормально с тормозами. Он расстегнул "молнию" на куртке, вывернул "Ниву" от бровки и медленно покатил.

У "Жигуленка" притормозил. Двое в салоне почти одновременно пригнулись, скорее всего искали что-то на полу. Смирнов сказал им:

– Устал я от вас за день, ох устал!

И выстрелил два раза. В два колеса, в баллоны. Не выстрелы – так, несильно ударили палкой по подушке. "Шестерка" заметно на глаз стала оседать направо, а "Нива", застонав от предельного усилия, бешено рванула с места.

Теперь дай бог ноги. "Нива" выскочила на шоссе, опасно нарушая, пересекла сплошную осевую линию и помчалась к Москве, – вот он, замеченный еще по дороге сюда проселок через густой лиственный лес. Даже если у них переговорник "йока-токи", они не успели его, Смирнова, передать.

Смирнов долго петлял и проверялся; убедившись, что никто его не видит, выбрался на бетонку и по ней рванул к Минскому шоссе. Только почувствовав под собой полотно хорошей трассы, позволил себе еще один куплет из той песни:

Начинаются дни золотые

Воровской безоглядной любви.

Ой, вы кони мои вороные,

Черны вороны кони мои!

За памятником героической девушке сделал поворот налево и нешироким шоссе, сквозь бесконечный осинник, повел "Ниву" к цели – маленькому городку за осинником. Конец неблизкий – километров двадцать. Если бы не изредка на яростной скорости набегавшие грузовики – кончился рабочий день, водилы рвались домой, – можно было заснуть от одурманивающего однообразия частых, как забор-штакетник, оливковых стволов и тусклой выцветшей зелени неопрятно-густой листвы.

Дорога круто пошла вверх, осинник сменился березняком, и "Нива", миновав водораздел, покатила вниз, к игрушечной реченьке, которая своими извивами живо напоминала змеевик самогонного аппарата. Мостик, и опять холм, на котором пристроились полудеревенские дома: начинался город.

Старинный городок был когда-то уездным, потом районным центром, но лет пятнадцать-двадцать назад столицей района стал бойко развивающийся поселок, где построили химкомбинат, и городок этот стал дряхлеть и ветшать, как все заштатное.

Открылась центральная площадь с забавными и уже сильно разрушенными торговыми рядами, с монументальным обшарпанным собором, на колокольне которого столь крикливо совещались галки, что было слышно и в двигающемся автомобиле. Смирнов затормозил.

– Не подскажете, где Вторая Социалистическая улица? – спросил он у стоящего в раздумье посреди площади аборигена. Был одет абориген не по сезону: в тяжелом пиджаке, в кирзовых сапогах и в довершение – в шапке-ушанке.

– Так за церковью сразу Интернациональная будет. Поедешь по ней. Первая направо – Первая Социалистическая, а вторая – Вторая… А ты к кому?

– Борзов мне нужен, Алексей.

– А-а-а, американец! – обрадовался абориген тому, что знает, кого разыскивает Смирнов. – Дома, дома, я сегодня его в магазине видел, он хлеб брал.

Первая Социалистическая, Вторая Социалистическая, поворот – и вот он, дом номер семь. За фигурным, непривычно разреженным забором были разросшаяся трава, неухоженные деревья и щеголеватый, обитый вагонкой дом-коттедж. Посреди участка на двух столбах висел шикарный заграничный гамак, в котором, еле заметно покачиваясь, возлежал с книгой в руках Лешка Борзов. На звук подъехавшей машины он поднял от книги розовое в вечернем свете лицо и вопросительно смотрел на "Ниву" до тех пор, пока из нее устало и неловко не выбрался Смирнов. Вопрос на лице сменился усмешечкой.

– Вас ли я вижу, полковник? – жеманно воскликнул Леша.

– Меня, меня, – подтвердил Смирнов, разминаясь.

Леша спустил ноги, почесал грудь под расстегнутой рубахой, не торопясь, освободился от гамака и пошел к калитке встречать незваного гостя.