Текст книги "Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11"

Автор книги: Аркадий Вайнер

Соавторы: Аркадий Адамов,Василий Веденеев,Глеб Голубев,Анатолий Степанов,Иван Жагель,Людмила Васильева,Олег Игнатьев,Леонид Залата
сообщить о нарушении

Текущая страница: 160 (всего у книги 231 страниц)

3

Привезенные мною осколки внимательно изучили знатоки скифской керамики и пришли к выводу: да, посуда похожа на ту, что находят при раскопках поселений по берегам Тясмина, Ингульца, Роси. Она ведет свое происхождение еще от чернолесских племен.

Но кто же именно здесь жил – невры или скифы-пахари, мнения опять расходились.

Посуда, как и другая хозяйственная утварь, больше различается у разных племен, чем драгоценные украшения в одном и том же стиле. Но сложность в том, что различия эти, к сожалению, не очень устойчивы и долговечны. Понравится хозяйке горшок, слепленный женщиной из другого племени. Она сделает на пробу несколько таких же горшков, да еще, может, добавит от себя какой-нибудь лишний рубчик или чуть изменит форму валика. И вот уже новшество подхватят соседки и передадут другим.

К тому же знатоки керамики мне напомнили: весьма похожую посуду опять-таки находят и на левом берегу Днепра, в Посулье и под Полтавой. Так что майор Задорожный был прав; черепки, доставленные в музей после смерти Смирнова, как и найденные среди остатков чемодана в Матвеевке, были от древней посуды, изготовленной женщинами из одного и того же племени. Значит, и сокровища, видимо, были действительно раскопаны в том же кургане Смирновым и потом украдены у него Ставинским. А где именно их выкопали, оставалось не очень ясным («где-то за Пятихатками и, кажется, Лиховкой…»). Но я все же решил добиваться разрешения провести поиски в тех краях.

Петренко выслушал мою просьбу неприветливо.

– Значит, снова хочешь менять район раскопок? – он покачал головой и вздохнул. – Не думаю, чтобы ученый совет пошел на это. И так ты мотался все лето по степи, а раскопал лишь два кургана. Кладоискательство, а не наука. Завтра какой-нибудь старичок еще что-то расскажет. И ты помчишься за государственный счет проверять его байки? Тебя даже не останавливает, что драгоценности явно скифские, а там, куда тебя тянет, по всем археологическим данным жили невры?

– Это еще надо выяснить. Может, скифы-пахари.

– Вот как? – поднял он брови. – Выходит, Алексей Иванович Тереножкин тебя в свою веру обратил? Ты тоже считаешь скифов-пахарей потомками чернолесцев? Олег Антонович нас иному учил. Быстро у тебя взгляды меняются.

– Я не закрываю глаза на очевидные факты. Ведь отпечатки пальцев подтверждают: керамика принадлежит одному племени. Значит, сокровища выкопал действительно Смирнов…

– Вовсе не значит. Ты же сам говорил: возможно, эти два фрагмента попали с драгоценностями в Матвеевский клад совершенно случайно.

– Что же, по-твоему, Ставинский только эти два черепка украл у Смирнова? А драгоценности ему кто-то подарил?

– Ну, фантазировать можно сколько угодно. «Строить версии», как ты любишь теперь выражаться. Но мы – ученые, а не сыщики. Нам нужны не догадки и не стариковские воспоминания, а неопровержимые факты. Пока же, согласись, никаких резонных доводов для изменения района раскопок у тебя нет, одни предположения. Может, Смирнов выкопал. Может, Ставинский убил и украл. Может, в Екатеринославской губернии. Не то возле Григорьевки, не то у Михайловки, а их по всей Украине тысячи! Находки же, сделанные прошлым летом, – реальность. Они весьма любопытны, заслуживают тщательного изучения: конус этот непонятный, кабанчик. А тебя они интересуют куда меньше, чем отпечатки пальцев двадцатипятивековой давности! Детектив!

Тем и закончился наш разговор. И Казанский, как я боялся, тоже меня не поддержал. Он долго не отвечал на письмо, в котором я сообщил о находке керамики из сборов Скилура Смирнова и о результатах сравнения ее по отпечаткам пальцев с осколками, найденными в Матвеевке. А потом прислал коротенькое письмецо. Иронически упрекнув меня за «уголовные увлечения», Олег Антонович торопил закончить поскорей обработку находок и подробно обосновать план работ на лето. Казанскому я тоже, видно, казался упрямцем, и это сердило его.

Когда Андрей Осипович снова позвонил мне через несколько дней, я пожаловался:

– Не только начальство, но и многие друзья-археологи упрекают меня за увлечение криминалистикой и ненаучные методы. Надоело:

– Вы не забывайте, случай-то выдался особый, потому и поиски вести приходится не совсем для вас привычными методами, – сказал Клименко. – Чтобы не искать вслепую, где раскопан интересующий вас курган, на что и всей жизни не хватит, надо пройти по следу грабителей. Этим мы и занимаемся. Потом уже ваши чисто археологические методы в силу вступят. А пока задача больше из области криминалистики, чем археологии. Но вы ведь не гнушаетесь пользоваться помощью других наук – физики, химии, кибернетики. Почему же криминалистикой брезгуете?

– Я-то нет, Андрей Осипович.

– Ну а тогда, как только снежок сойдет и дороги просохнут, берите отпуск недельки на две. Я достаю у друзей «козлика», которому никакая распутица не страшна, прихватываем Андриевского, если согласится, и промчимся мы с вами по тем местам, где, по его словам, копал Скилур Смирнов. Как говорится, лучше один раз самому увидеть, чем сто раз от других услышать.

4

Я так и поступил. Не стал больше спорить с Петренко, набросал план продолжения поисков в том же районе, где мы тщетно копали прошлым летом, – даже с переходом на левый берег Днепра, к Запорожью, отправил его копию Казанскому в Ленинград, а сам выпросил у Петренко отпуск на две недели «по домашним обстоятельствам» и вот уже качу по степной дороге в забрызганном грязью «газике».

Впереди, рядом с молодцеватым крепышом – шофером в милицейской форме, служащей нам лучше всяких пропусков и «открытых листов», словно бы сладко дремлет, а на самом деле решительно все замечает Андрей Осипович Клименко. Рядом со мной на поролоновом матрасике, заботливо ему подложенном, торжественно восседает Авенир Павлович Андриевский, оглядывая весенний степной простор с гордым видом первооткрывателя.

Самое начало апреля, весна еще только-только начала принаряжать землю. На дорогах лужи. Но в чистом, промытом до густой синевы высоком небе уже, ликуя, заливаются жаворонки, в полях рокочут тракторы, а влажный и густой весенний воздух пьянит голову. Места живописные. Балочки с родниками и перелески тут встречались чаще, чем южнее в степи, где мы копали прошлым летом.

Колесим по грязным дорогам уже третий день с раннего утра до сумерек, а толку пока никакого. Объездили все окрестности Пятихаток, потом Лиховки, побывали и в Мишурином Роге на берегу Днепра. Тут мы вышли из машины, чтобы поразмяться, и, глядя на Днепр, разлившийся до самого горизонта, я опять с тревогой подумал: а что, если курган, какой ищем, давно уже затопило это рукотворное море?

Михайловок и Варваровок попадалось немало, даже гораздо больше, чем помечено было на подробнейшей карте, какой снабдили нас друзья Андрея Осиповича.

И курганов по пути встречалось немало, один лучше другого…

Села были большие, с асфальтовыми тротуарчиками вдоль длинных улиц и с водопроводными колонками. Радовали глаз эти приметы крепкой, богатой жизни. Но в каком из этих сел, возникших явно на пепелищах уже после Отечественной войны и последующего укрупнения колхозов, искать жителей давно исчезнувших хуторков и мелких селений, которые могли бы припомнить чудака, копавшегося где-то в кургане-полвека назад, в самый разгар гражданской войны?

Мы расспрашивали попадавшихся на пути стариков и старушек, заезжали по совету Андриевского в школы и беседовали с местными учителями» преподавателями истории и географии, наслушались весьма занимательных рассказов о всяких исторических событиях и самых фантастических легенд. Но они никак не помогали найти родину Золотого Оленя.

География этих мест даже за послевоенные годы так разительно изменилась, что их не узнавал и Авенир Павлович, тщетно пытавшийся до войны отыскать со школьниками могилу Смирнова. Старик огорчался все больше и выглядел виноватым.

– Ну что вы, Авенир Павлович! Ничего не попишешь, жизнь идет вперед, все меняется, – утешал я его, а сам, признаться, уже начинал сомневаться в успехе поездки.

Но вот снова забрезжила слабая надежда.

Где-то на проселочной дороге мы увидели отдыхавшего на обочине в тени дубочка, едва начавшего одеваться нежно-зеленой листвой, старика в нейлоновой куртке и соломенной шляпе. Мы остановились, подсели к нему, поздоровались, завели разговор о жизни, о здоровье и о том, что вот разыскиваем Михайловку, возле которой давно, еще в годы гражданской войны, один ученый вел раскопки кургана…

– Курганов у нас полно, – оживился дедок. – И еще с той войны, с французами, и могилы казаков запорожских. Были такие два запорожца – братья Серко, так они завещали себя похоронить рядом. Курганы те так и называются: Братья. И ученые давно теми курганами интересуются. Тот академик, про какого вы спрашиваете, тоже здесь копал. Я мальчонкой был, хлопчиком, а его хорошо запомнил.

– Где же он копал? В каком кургане? – поспешно спросил я, не веря удаче.

– Во всех, – не раздумывая, ответил он и широко обвел рукой полгоризонта. – Крепкий такой был академик. Здоровенный!

– Позвольте, Скилур Авдеевич был невысокого роста, худенький, – негодующе произнес Авенир Павлович. – Вы что-то путаете. Он был совсем не такой, как вы рассказываете.

– Кто? – уставился на него дед.

– Скилур Авдеевич Смирнов, которого вы, говорите, знали.

– Не знаю я никакого вашего Смирнова. То академик был, папиросы курил из золотого портсигара, – упрямо покачал головой наш собеседник. – Высокий мужик был, рыжий.

– Вы же старый человек, а такие сказки рассказываете, – Авенир Павлович попробовал пристыдить дедка.

– Почему сказки? Мне-то лучше знать, я здешний. И копал он возле Михайловки, это точно. Я жил в соседнем селе, в Григорьевке, а туда часто бегал, в Михайловку. Сожгли ее белые еще в ту войну, в гражданскую. А нашу Григорьевку фашисты спалили, когда отступали. Теперь я здесь у старшего сына живу.

– А та Михайловка далеко отсюда была? – спросил Клименко.

– Да нет, верст, мабуть, пятнадцать, не боле. Только не осталось там ничего, все запахано.

– А вы знаете, у Скилура Авдеевича действительно был красивый золотой портсигар, – задумчиво произнес Андриевский, когда мы поехали дальше.

Клименко посмотрел на меня и сказал:

– Что нам стоит прокатиться лишних пятнадцать километров? Тем более места-то такие красивые.

Проехали еще пятнадцать километров. Никаких признаков жилья вокруг. Те же привольно раскинувшиеся поля, цепочка курганов вдоль дороги. Еще несколько курганов повыше стоят посреди поля. Если бы можно было, не раскапывая, заглянуть, что они таят…

– Н-да, где же тут могла стоять эта Михайловка, если дед не сочиняет? – пробормотал Клименко, встав на подножку машины и поглядывая вокруг. – Давай, Володя, проедем вон туда, где тракторист пашет. Поспрошаем его. Не застрянем?

– Нет, товарищ майор, – шофер упорно титуловал бывшего следователя его прежним званием.

Тракторист, завидев нас, остановил машину, выглянул из кабины. Мы поздоровались и спросили, не знает ли он, часом, где тут была когда-то деревня Михайловка.

– Не знаю. Да вы поезжайте в правление, там наверняка скажут.

– А далеко это?

– Да нет, километров восемь. Все прямо по этой дороге, никуда не сворачивайте. Как вот те курганы минуете, будет видно большое село на двух холмах. Мимо не проедете. Дома новенькие, издалека видно.

– А как председателя звать?

– Непорожний Назар Семенович. Вы его сейчас как раз в правлении застанете. Все бригады уже объехал, позавтракал, теперь в правлении занимается.

Выехав на дорогу и миновав цепочку курганов, уходивших к горизонту, мы действительно сразу же увидели впереди белые нарядные домики среди садов на склоне двух почти слившихся вместе холмов – одного побольше, другого поменьше, прильнувшего к соседу, словно к старшему брату.

Место для колхозного поселка здесь выбрали очень удачно – красивый вид открывался с высоты холма. Дома и тут были все новенькие, как в совхозе Петровского, но уже успели укрыться в тенистой зелени молодых садов. И ни один дом не походил на соседний: у одного нарядные наличники, у другого весело раскрашена крыша, у третьего на шесте гордо вознесся над крышей какой-то затейливый пивник[3] 3
  петушок (укр.)


[Закрыть] – флюгер. И все домики чистенькие, только что побеленные.

На вершине холма, что пониже, на широкой площади сверкал стеклянными стенами универмаг, а напротив, за сквериком, стояло двухэтажное здание правления колхоза.

Мы поднялись на второй этаж и спросили в приемной у пожилой секретарши, деловито стучавшей на пишущей машинке, можем ли повидать председателя.

Расспросив, кто мы такие и что нам надо, секретарша исчезла за дверью и тут же вернулась, пригласив:

– Пожалуйста, заходите, товарищи.

Кабинет, в который мы вошли, был просторный, светлый, прохладный. За письменным столом сидел, выжидательно глядя на нас, черноволосый смуглый человек лет сорока, в белоснежной нейлоновой рубашке и при модном галстуке. Под рукой у него на маленьком столике стояли два телефона – белый и зеленый, рядом коммутатор селекторной связи.

Мы представились. Председатель пригласил нас присесть. Клименко ободряюще посмотрел на меня, и я начал рассказывать, как мы нашли в Матвеевке загадочный клад, а теперь пытаемся выяснить, где именно были выкопаны древние сокровища из кургана. Рассказывал, как мы напали на след Ставинского, а потом и Скилура Смирнова, и чувствовал, что вся эта запутанная история выглядит здесь, в строгом, деловом кабинете, какой-то придуманной, невероятной. Археология вперемежку с уголовщиной!

Но председатель слушал меня внимательно, не перебивая, только в его зеленовато-коричневых глазах постепенно все явственнее выражалось изумление.

– История, – протянул он, испытующе поглядев на Клименко. – И вы, значит, предполагаете, копал этот Смирнов здесь, у нас?

– Да, где-то тут были, говорят, и Варваровка и Михайловка, только давно уж их нет.

– Возможно, – кивнул Непорожний и добавил, сверкнув подкупающей белозубой улыбкой на обветренном загорелом лице: – Спросите меня, какая, скажем, кислотность на любом поле, – отвечу точно, не хвастаю. Это я знаю. А что тут было при царе, можно сказать. Горохе… – он развел руками. – Родился я с опозданием, уже в тридцатом году Да и не здесь, на Орловщине. Начал тут председательствовать, когда уже этот поселок заложили. А какие были где села до укрупнения, честно скажу, не интересовался. Хотя, кажется, кто-то поминал, была тут вроде до войны Михайловка.

Помолчав и что-то прикидывая, он деловито предложил, нажимая кнопку звонка на уголке стола:

– Вы у нас поживите, поездите по округе. Поспрошайте старожилов. Парторг вам поможет с ними связаться. Зинаида Прокофьевна, устройте товарищей в гостиницу, – повернулся он к неслышно появившейся в дверях секретарше.

5

Мы поселились в новенькой колхозной гостинице, где все сияло чистотой, было тихо и по-домашнему уютно. Целыми днями ездили по округе, нанося на карту встречавшиеся курганы. Их и здесь было немало.

Несколько раз во время поездок мы встречали на степных дорогах черную «Волгу» председателя колхоза. Непорожний останавливался, расспрашивал, как идут дела. Был он всегда выбрит, весело деловит, заботлив, внимателен. Во всем чувствовался совсем иной стиль работы, чем у его коллеги Петровского, с которым нас свела судьба в прошлом году.

– Це Голова! – с уважением отзывался о Непорожнем Андрей Осипович. И вскоре все мы стали называть председателя именно так, на украинский манер – и непременно с большой буквы.

Объезжая округу, мы пробовали несколько раз расспрашивать местных старожилов, где раньше находились деревни или села (возникшие на их месте новенькие поселки, входившие в колхоз Непорожнего, даже не имели имен, их просто называли: «Вторая бригада» или «Шестая»), и не припомнят ли они чудака, где-то копавшегося тут в кургане в разгар гражданской войны.

Вечерами же по специально составленному списку, который он все пополнял, здешних старожилов приводил к нам в гостиницу колхозный парторг Семен Васильевич Пекарский. Каких только историй мы не наслушались! Но в то же время во многих рассказах, даже на первый взгляд совсем фантастических, вдруг проскальзывало что-то, заставлявшее насторожиться. Некоторые из старожилов действительно, кажется, встречали полвека назад чудака-археолога, затеявшего раскопки в самое неподходящее время. Только почему-то они указывали разные места, где будто бы копал Смирнов.

Один дедок тоже вспомнил про золотой портсигар. А другой – что Смирнов любил курить «таки длинненькие чудные папиросины».

– Совершенно верно! – обрадовался Андриевский. – У него была такая причуда. Он почему-то любил курить только «дамские пахитоски», как их тогда называли.

– Пожалуй, надо все же снова воспользоваться методами криминалистики, – вдруг неожиданно объявил Андрей Осипович в один из вечеров, расправляя на столе карту, на которую он наносил после каждой такой беседы или встречи какие-то одному ему понятные знаки.

Я вопрошающе посмотрел на него.

– Кажется, я понял, почему здешние ветераны словно сговорились нас за нос водить, – задумчиво продолжал он. – Разгадка, пожалуй, просто в том, что не такие это приятные воспоминания, чтобы им предаваться, понимаете? Сами подумайте: ну кому из почтенных, старых людей охота признаваться перед приезжими, как их односельчане, а вполне даже возможно, что и они сами в молодости по темноте и недомыслию ограбили хорошего человека, ученого, растащили у него древние находки, сорвали научное открытие? Вот они и посылают нас наивно к соседям, сваливают вину на них. А те, в свою очередь, – обратно.

Андрей Осипович подошел к столу, жестом приглашая нас последовать за ним, и разгладил карту ладонями.

– Вот я прикинул примерно, как тут все располагалось в те времена, когда вел раскопки Смирнов. Где-то здесь находилась тогда одна Михайловка, тут другая, здесь Варваровка. Теперь проведем азимуты, по которым нас направляли те, кого мы расспрашивали. Видите, что получается? Все линии сходятся на этих двух курганах, – постучал он по карте карандашом.

Во время поездок по округе я видел эти курганы не один раз и теперь отчетливо припомнил их. Они стояли у самой дороги. Один был метров четырех высотой, второй совсем оплывший, изрытый ямами.

– Думается, надо эти курганчики проверить, – сказал Клименко, глядя на меня. – Но, прежде чем копать, пожалуй, стоит провести еще одну проверочку.

– Какую?

– Что приходится делать, когда свидетели и подозреваемые начинают путать, в их показаниях возникают противоречия? – Андрей Осипович наставительно поднял карандаш. – Тогда им устраивают очную ставку. Давайте и мы так сделаем. Побеседуем еще разок со старожилами. Соберем всех, чтобы между собой поспорили, уличили друг друга в несоответствиях. Тогда противоречия в их рассказах сразу станут наглядны, очевидны, и, может быть, таким путем мы докопаемся до истины.

Я посмотрел на Клименко с некоторым сомнением.

– Конечно, надо все как следует подготовить. Я этим займусь, – успокоил он меня.

И вот через два дня вечерком, когда спала жара, в саду возле правления на принесенных из клуба скамьях и стульях чинно расселись приглашенные. За теми, кто жил в дальних бригадах, послали автобус, а за самыми почтенными даже председательскую «Волгу».

Картина выглядела весьма внушительно и живописно: среди зелени сплошь седые головы и бороды, старинные наряды.

За столом торжественно разместились Непорожний в черном костюме с Золотой Звездою Героя Социалистического Труда, Клименко, Андриевский и я.

Необычное собрание открыл председатель колхоза. Он коротко и деловито сказал, что «мероприятие это дуже важное, и правление просит отнестись к нему со всей ответственностью», и поспешил предоставить слово мне.

Я рассказал о том, как нашли Матвеевский клад и долго распутывали его загадочную историю, которая и привела нас по его следу в здешние края. Объяснил, как важно для науки найти курганы с погребениями древнего неведомого племени, и просил помочь нам в первую очередь отыскать тот курган, где копал покойный Смирнов. Тогда станет яснее, где вести раскопки дальше.

Признаться, я в глубине души побаивался, как бы задуманная «очная ставка» не превратилась в скандальное препирательство и взаимные унылые попреки грешками полувековой давности. Приглашенные могли и просто отмолчаться, но пауза не затянулась. С решительным видом поднялся худощавый высокий старец и громко сказал, откашлявшись и осмотревшись вокруг:

– Да чего гадать-искать, дорогие товарищи? Тот Смирнов копал в Гнатовой могиле, вовсе неподалеку. Там раньше Михайловка была, потом ее спалили беляки. Он жил в той Михайловке…

– У Власюков он стоял, – робко подсказала одна из женщин.

– Правильно, у Власюка Онисима, – поддержали ее несколько голосов.

– Там он и повесился у них в коморе[4] 4
  Комора, или хижа – в прежнее время нежилая часть хаты, вроде кладовки, где обычно спали летом, в жару (укр.)


[Закрыть], царство ему небесное.

– И похоронили его в цей Гнатовой могиле. На кладбище поп не дал, поскольку он сам себя, видишь, жизни решил. Такие порядки были, – пояснил старик с лихо закрученными белоснежными усами и, подумав, укоризненно добавил: – Темнота…

– А где она, эта Гнатова могила? – спросил я.

– Да знаете вы ее! – зашумели все. – Видали два кургана за балочкой? При дороге.

– Пускай им ее Гнат сам покажет, свою могилу! – выкрикнул кто-то из задних рядов.

Неожиданное предложение вызвало общий смех и веселые возгласы:

– Гнат, покажи людям свою могилку!

– Придется уступить ее, не скупись. Наука требует.

Подталкиваемый соседями, во втором ряду поднялся щуплый, смущенный дедок в застиранной и выгоревшей почти до белизны гимнастерке. На груди у него сверкала какая-то медаль.

У кургана оказался живой хозяин? Это что-то новенькое. Я с любопытством разглядывал старичка, а тот все пытался сесть и спрятаться за соседей, да ему не давали.

Эта веселая возня показалась неуместной строгому председателю, не любившему зря терять время. Непорожний встал и сказал:

– Ну что же, товарищи. Спасибо за помощь, и будем считать собрание закрытым.