Текст книги "Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11"

Автор книги: Аркадий Вайнер

Соавторы: Аркадий Адамов,Василий Веденеев,Глеб Голубев,Анатолий Степанов,Иван Жагель,Людмила Васильева,Олег Игнатьев,Леонид Залата
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 231 страниц)

– Полковник, вы прекрасно выглядите, я бы даже сказал – помолодели. Алексей открыл калитку и ждал, когда Смирнов протянет ему руку. Смирнов протянул. Протянул и Алексей. Поздоровались.

– Я уже не полковник, – поправил его Смирнов. – Я – пенсионер.

– А какое это имеет значение? Ну, если хотите, буду звать вас Александром Ивановичем. Александр Иванович, прошу в дом!

И внутри дом был с иголочки. Паркет, паровое отопление, камин.

– Мне бы умыться, – попросился Смирнов.

– Сей момент. Вы курточку снимите, Александр Иванович. И удобнее, и прохладнее будет. Жарковато сегодня не в меру.

– У меня машинка под мышкой, – признался Смирнов.

– И сбрую снимайте. Не бойтесь, у меня ничего не пропадет.

Повесив курточку на спинку стула и кинув сбрую на кресло, Смирнов в сопровождении Алексея направился в ванную комнату, выложенную черным кафелем.

– Действуйте, – предложил Алексей и удалился. Смирной снял рубашку, вымылся по пояс, растерся оранжевым махровым полотенцем с рельефной надписью "Merelin", причесался и посмотрелся в зеркало. И впрямь неплох.

В гостиной на столе стояли фужеры, бутылки с боржоми и пепси.

– Комфортно живешь, Леша. Не тьмутаракань российская, а прямо-таки бунгало в Лонг-бич, – оценил среду обитания Борзова Смирнов. Оценил, налил боржоми в фужер, выпил с наслаждением.

– Не понимаю, я россиянин, Александр Иванович! Мне по здешним ценам пробить артезиан, провести водопровод, отопление и сделать локальную канализацию стоило полторы тысячи рублей. Я, конечно, не говорю о внешнем оформлении. Но в принципе за полторы тысячи можно жить в культурных условиях. Полторы тысячи рублей любое местное семейство пропивает за год. Ощетинься, напрягись – и затем живи по-человечески! Нет, всю жизнь орлом в скворечнике сидеть будет, за версту с ведрами за водой бегать. Эх, Россия, Россия! – Алексей тоже выпил водички.

– Переживаешь, следовательно, за Россию?

– А кто за нее нынче не переживает?

– И кто за нее только не переживал! – вздохнул Смирнов.

– Ну, хватит о России. Давайте пообедаем, – предложил Леша.

– Я не хочу, Леша. По пути к тебе плотно перекусил.

– Что ж, тогда поговорим о деле. Вы ведь по делу приехали.

– О деле пока повременим говорить. Пойдем на волю, воздухом подышим. А то я одурел в машине. Весь день за баранкой.

Благодать! И солнышко вечернее не печет, и легкий ветерок норовит под рубашку забраться, чтобы человеку удовольствие доставить, и куры квохчут у соседей успокаивающе, и острые стрижи, мелькая над головой, визжат от радости жизни. Смирнов, постанывая от желания как можно скорее сделать это, осторожно рухнул в высокую, в пол человеческого роста, уже колосящуюся траву.

– Может, в гамаке устроитесь, Александр Иванович?

– Да нет, мне на земле хочется, – Смирнов со спины перевернулся на бок и вдруг понял, что его беспокоит. – Алексей, а почему у тебя участок такой запущенный? Ни грядок, ни дорожек, ни сада настоящего. Лень руки приложить? Это я в продолжение разговора о россиянах.

– Я не рукастый, я – головастый, – отшутился Алексей. – А если серьезно, то мне так больше нравится. У матери за домом и грядки, и деревья фруктовые.

– Чем же ты здесь целыми днями занимаешься?

– Думаю.

– Ишь ты! И что надумал?

– К сожалению, пока ничего.

– Твое время пришло, Леша. Кооперативы, индивидуально-трудовая деятельность, аренда.

– Не доверяю я пока еще нашему государству. Сегодня разрешило, завтра запретило. По горячке в кооперативном ажиотаже рвать куш как можно больше и тут же линять бесследно – противно. Строчить портки модные, как Венька, скучно. Кстати, вы у Веньки мой адресок раздобыли?

– У него, – подтвердил из травы Смирнов. Алексей же продолжил:

– Вот говорят, социализм создает условия для развития всех способностей человека. А предпринимательство? Разве это не человеческая способность? Я ведь знаю, что я могу, что умею сделать такое, к чему из тысячи не способен ни один. Я – предприниматель. Дайте мне на откуп, допустим, ремонт радиои телеаппаратуры, положите какой угодно, в меру разумного, конечно, процент отчисления в казну, но только не душите инструкциями и проверками, и я вам такой сервис организую, что и Япония ахнет.

– Кто тебе мешает телеателье открыть?

– Мелочовка. Мне масштаб нужен. – Алексей присел рядом со Смирновым. – Что вы душу мотаете, Александр Иванович! Давайте о деле.

Смирнов достал из кармана фотографию и протянул Алексею.

– Мастер спорта по дзюдо Андрей Глотов, – только глянув, определил Алексей. – Ныне бомбардир из дорогих. Кличка Живоглот. Только и всего, Александр Иванович?

– Мне сегодня один пьяный фразочку сказал. А звучит эта фразочка так: "Мы и мертвыми возвращаемся". Напомнила мне эта фразочка тот давний разговор с тобой.

– Так, значит, Живоглот в лагере строгого режима помер?

– Помер, а потом ожил. И жил до тех пор, пока я его, не хотя этого, кончил. Насовсем.

Алексей еще раз посмотрел на фотографию:

– Спи спокойно, Живоглот. Вас интересует, каким образом он помер, а потом опять ожил? Выкупиться он, конечно, не мог. Не было у него таких денег, да и быть не могло.

– А какие деньги на это нужны?

– Миллион, – легко назвал сумму Алексей.

– Не смеши меня, Леша.

– Вот и тогда смеялись, Александр Иванович, когда я вам сказал, что заключение для очень богатого человека – не наказание, что богатые в лагере умирают для того, чтобы ожить на свободе. Назвали все это блатной легендой. Что же касается Живоглота, то его, видимо, в команду присмотрели.

– Что за команда?

– Есть, говорят, такая команда на Москве, которая никого не боится.

– А кто все это делает? С лагерем?

– Кто – не знаю, а через кого – знаю.

– Ну, хотя бы через кого?

– Через самого богатого человека в Москве. Вот и все, что могу сказать.

– Я тебя очень прошу, Леша.

– Я, Александр Иванович, вам по гроб жизни благодарен за то, что отрубили меня тогда от вонючей уголовщины. Хотя, как я понимаю, могли прицепить к делу. И выглядело бы эффектно: как же, известный комбинатор-махинатор заодно с грабителями. Вы – справедливый и добрый человек. Но ничем не могу вам помочь.

Смирнов молча поднялся и направился в дом. Нацепил сбрую, влез в куртку. Алексей наблюдал за ним от дверей. Смирнов прошел мимо него, как мимо столба, буркнул на ходу:

– Будь здоров. – И похромал к калитке.

Пастухи пригнали коров с луга. Неторопливо вышагивая, коровы двигались по Второй Социалистической, глухо звеня жестяными цилиндрическими колокольцами и заглядывая за заборы. К машине не подойдешь. Смирнов стоял, ждал. Неслышно подошел Алексей, спросил сзади:

– Вы что, опять служите?

– На общественных началах.

– Мой совет: не лезьте в это дело, Александр Иванович.

– Уже влез, – ответил Смирнов и шагнул за калитку – коровы прошли.

Кончался день, и дороги опустели. В такое время за рулем – одно удовольствие. Держишь спокойные восемьдесят, посматриваешь по сторонам, неторопливо думаешь о мелочах. Насвистываешь самому непонятное – есть в жизни милые радости.

К Москве Смирнов подъезжал, когда уже изрядно стемнело. По необходимости включил подфарники и приборную доску. Доска засветилась домашним светом, и в салоне "Нивы" стало уютно, как дома. От поздних сумерек, от уюта пришла усталость. Окончательная, за целый день, требующая ночного отдыха.

Домой, домой. К расслабке, к креслу, к крепкому чаю. Триумфальная арка, гостиница "Украина", Новый Арбат, "Прага", Суворовский бульвар.

Стемнело окончательно. Смирнов поставил "Ниву" за казаряновской "восьмеркой", выбрался из машины, и, закрывая ее, услышал сверху сказанное всерьез. Всерьез, со злостью и скрытым облегчением:

– Вот он, мерзавец.

Ему молча открыли. Он прошел в столовую, на ходу снимая куртку и сбрую. Кинул куртку и сбрую на диван, сам упал в кресло и противоестественно бойко задекламировал Лермонтова:

– Уж был денек! Сквозь дым летучий французы двигались, как тучи…

– …И все на наш редут, – докончил за него Казарян, усаживаясь на диван. Алик театрально плюнул в сторону Смирнова и исчез на кухне.

– Чайку бы! – крикнул ему вслед Смирнов.

Тем временем Казарян извлек из сбруи пистолет, выкинул из рукояти обойму. По одному выщелкнул из обоймы патроны, пересчитал их и поинтересовался вкрадчиво:

– Куда делись две?

– Потерял, наверное.

– Перестань паясничать! – гавкнул на него Казарян.

– Мне, как ящерице в минуту опасности, пришлось лишиться хвоста.

– В баллоны, что ли, стрелял?

– Ага.

– Где был весь день и что делал?

– Весь день, как Шурик из "Кавказской пленницы", искал песни, сказки, легенды…

– Рассказывай.

– За чаем расскажу.

За чаем и рассказал.

– Мрак и мерзость. Аж сердце заболело от отвращения, – признался Алик.

– Кто-то проворачивает страшненькую комбинацию, Саня, – предложил Казарян.

– Кто-то ее уже провернул, – поправил его Смирнов.

– Что предпринять собираешься?

– Завтра с утра с Леней Маховым "Привал" потрошить будем. А сейчас спать.

– Тогда я – домой. – Казарян поднялся: – Алик, ни под каким видом не отпускай пенсионера до моего появления.

На этот раз их разбудил не телефонный, а дверной звонок. Милиционер, похожий на артиста Абдулова, был свеж и румян, как персик:

– Вы готовы, Александр Иванович?

Не пожрамши, Смирнов спустился вниз. У ряда обгорелых домов стояла оперативная машина. Рядом с ней, ловя кайф минутного безделья, покуривали члены группы.

– Я вызвал техника-смотрителя, – доложил Махов. – Приступим, Александр Иванович?

Приступили. Оторвали доски и гурьбой вошли внутрь. Где ты, очарование приветливого гнездышка под старину? Пепел под ногами, сажа по стенам, мразь запустения.

– Так, – сказал Смирнов. – Ну, это зал. А где же были подсобные помещения?

Подсобные помещения Смирнова привели в полное изумление. Ни производственного холодильника, ни кухонных печей. Две обгоревшие газовые квартирные плиты, в рыжих подпалинах холодильник ЗИЛ – и все.

– А где они готовили? – спросил Махов.

– Они не готовили, Леня. Они хранили привезенное и разогревали. Липа, кругом липа!

– И пожар – липа, Александр Иванович. Я вчера с мальчишками говорил, при которых пожар начался. Они утверждают, что не поджигали вовсе, что даже найденной зажигалкой чиркнуть не успели, как сваленная в углу бумага загорелась. И я им верю.

– Нажимное устройство?

– Вероятнее всего. Мы поищем, конечно, но надежды мало. Если не металл, то следов нет.

– Так они тебе металл и предъявили! Не надейся, Леня, – развеял маховские иллюзии Смирнов. Обратился к технику-смотрителю: – Еще что покажете?

– То, что под кафе сдано было, вы осмотрели, – мрачно констатировал тот.

– А другие помещения в этом доме есть?

– Были, – ответил не лишенный чувства юмора смотритель. – Пройдемте. Вот сюда.

Группа прошла туда, куда указал техник-смотритель, а сам техник пошел на волю покурить. Смирнов оглядел потолок, стены, пол высокого, в два этажа, сараеобразного помещения. Пол заинтересовал его. Он подошел к границе, разделяющей пол на две части – кирпичной кладки и кладки бетонной, и наклонился над бетоном. Бетон был даже не уложен – просто залит.

– Техник-смотритель! – заорал Смирнов.

– Что надо? – осведомился тот, появляясь в дверях.

– Что здесь было?

– Склад игрушечной фабрики. Они здесь вату хранили. А перед капиталкой их выселили.

– А что на бетонной подушке стояло? Иди сюда, смотри.

Техник удосужился посмотреть на пол и удивился страшно:

– Не было тут никогда никакого бетона. Подвал здесь был небольшой, и все.

– Кто же подвал бетоном залил?

– А я знаю?! – разозлился техник.

Эксперт остался в "Привале", были у него там еще дела, а оперативники вышли на улицу, осмотрели себя, отряхнули и опять стали кружком у машины. Смирнов тоже был в этом кружке, как все, покуривал.

– Я по собственной инициативе данные на Паленого запросил, – между прочим и вроде бы ни к кому не обращаясь, сказал Махов. – Любопытная деталь: до того, как его сактировали из-за несчастного случая на лесоповале, он некоторое время находился в одном лагере с Глотовым вашим.

– Я об этом уже догадался, Леня. Сейчас не мешало бы другую справочку получить. О том, кто из заключенных за последние, допустим, десять лет умер в этом лагере.

– Сегодня же запрошу. Где техник, дорогой наш смотритель? Что с "Привалом" будем делать?

– Здесь я, – откликнулся техник, сидевший на ступенях входа в "Привал".

– Скажи мне, техник, – велел ему Смирнов, – есть ли поблизости стройка, работающая круглосуточно?

– Есть. Посольство тут неподалеку отстраивают. Очень, знать, торопят иностранцы.

Смирнов отвел Махова в сторонку.

– Кто у тебя из ребят пошустрее? – И кивнул на группу оперативников.

– Сырцов, – без колебаний назвал кандидатуру Махов и тут же позвал: Сырцов!

Подошел молодой веселый паренек:

– Что, Леня?

– Сейчас пойдешь на строительство посольства, узнаешь, какой цементный завод их обслуживает, а на заводе по путевкам определишь, кто из водителей бензовозов в последнее время на эту стройку возит бетон. Особенно в вечернюю и ночную смены. Я правильно излагаю, Александр Иванович? – осведомился Махов у Смирнова.

– Абсолютно. Только давай еще более конкретизируем задание. Отыщи тех, кто работал в вечернюю двадцать первого и в ночь на двадцать второе. Особое внимание на любое отклонение от обычного, даже самое незначительное. Диспетчеров найди, которые дежурили в это время, расспроси ненавязчиво.

– Тебе все ясно, Жора? – спросил Махов.

– Все, – заверил Сырцов и поклянчил без надежды: – Машину дайте.

– Не дам, бензина нет.

– Ну, я пошел, – без энтузиазма сказал Сырцов и пошел.

– На завтра дорожных рабочих надо вызвать с отбойными молотками, чтобы этот бетон расковыряли, – решил Махов.

– А на сегодня нельзя? – с надеждой спросил Смирнов.

– Совсем вы наши дела подзабыли, Александр Иванович. Знаете, сколько еще с бумажками бегать придется?

– Да пошли кого-нибудь, пусть уже сейчас с бумажками бегают.

– Демидов! – позвал Махов. Демидов подошел. – Демидов, срочно в управление МКХ и сделай им срочную заявку на двух рабочих с отбойными молотками. Дави на то, что, мол, сегодня позарез надо, может, на завтра дадут.

– Маловероятно, – лениво предположил Демидов.

– А ты постарайся! – разозлился Махов. – Руки в ноги, и действуй.

Ушел и Демидов.

– Я поеду, – сказал Махов. – Если что, буду звонить вам. Вы дома будете?

– Первую половину дня, а скорее до вечера дома. Звони.

Кто-то понял Смирнова буквально и тотчас позвонил: в машине раздался тихий зуммер оперативного телефона. Махов кинулся к автомобилю.

– Да, – сказал он в трубку, вытянутую из салона. – Да. Да. – Положил трубку и повернулся к Смирнову.

– Графиня изменившимся лицом бежит пруду, – отметил некоторое посерение личика у Махова Смирнов. И уже совсем серьезно: – Что случилось, Леня?

– Сам шеф на ковер вызывает.

Алик, готовивший завтрак, крикнул из кухни:

– От Ларионова звонили! Просил быть у него не позднее часу!

Смирнов прошел к нему, уселся за стол, и, внимательно глядя, как Алик сноровисто жарит свинину, слегка удивился вслух:

– Сбор всех частей! Чевой-то Сережку разбирает? Махова срочно вызвал, меня приглашает…

– Поедешь?

– Ничего не соображаю: очень жрать хочу. Поедим, тогда и решу.

Пригасив огонь и прикрыв скороварку крышкой, Алик стал накрывать стол. Любил, чтобы как в больших домах: закусочка в малой посуде, вилочки-ножички в полном наборе, твердые салфетки пирамидой. Оглядел дело рук своих и предложил:

– Приступим?

Приступить не успели: долгим-долгим дребезжанием антикварного звонка Казарян требовал, чтобы его впустили. Его и впустили. Он, твердо зная, куда надо идти, ворвался на кухню, заиграл ноздрями чуткого армянского носа и определил:

– Трефное мясо? – И решил для себя: – Пойдет!

Уселись втроем и позавтракали основательно. За чаем Смирнов сообщил Казаряну:

– Твой бывший напарник, а ныне большой начальник Сережа Ларионов меня к себе требует.

– Пойдешь?

– А куда деваться? Придется.

– Я с тобой пойду.

– А стоит? Я, Рома, один с ним разберусь.

– Стоит, стоит. Давненько я не встречался со своим бывшим дружком. Вот и повидаемся.

– Чего ты завелся? Может, он просто по-хорошему поговорить со мной хочет.

– По-хорошему надо так: с бутылкой марочного коньяка и с букетом роз по вечерней прохладе, после работы – и в ноги учителю и старому другу: "Прости, что на вокзале не встретил!" И нечего придуриваться, Саня. Ты сам все понимаешь.

– И я с вами поеду. В машине подожду, в "Эрмитаже" погуляю, – сказал Алик. – А в принципе не нравится мне этот вызов. Ни к чему он тебе сейчас, Саня.

Подъехали на Петровку к двенадцати. Смирнову пропуск был уже заказан, а Казарян, сделав парочку звонков по местному телефону, обеспечил себя пропуском на две минуты позже. Поднялись на положенный этаж.

– Давай-ка Махова навестим сначала, – вдруг осенило Смирнова.

Нашли комнатенку Махова. Он сидел за столом, горестно обхватив голову руками.

– Была клизма? – участливо осведомился Смирнов.

– Нет еще. Выдерживает, садист, – доложил Махов. Вдруг опомнился: – А вы-то что здесь делаете, Александр Иванович?

– Тебя вызвал, а меня пригласил. Такие вот пироги. Ты сиди, жди, а мы к нему пойдем.

В приемной Смирнов сказал секретарше высокомерно:

– Доложите. Смирнов ждет.

Секретарша исчезла в дверях кабинета – в эдаком начальственном шкафу. Вернулась и сказала, глядя только на Смирнова:

– Он вас просит зайти.

Смирнов открыл дверь и шагнул в кабинет. Казарян вошел туда же без спроса.

– Здравствуйте, – сказал, не выходя из-за стола, генерал. И персонально Казаряну: – А я не просил вас, товарищ Казарян, меня навещать.

– Зато у меня такое желание возникло, – грубо отпарировал Казарян и решительно уселся на один из стульев, плотным рядом стоявших у стены. Во избежание скандала генерал достойно смирился:

– Ну что ж, коли так… И вы присаживайтесь, Александр Иванович. Проследил взглядом за тем, как усаживается рядом с Казаряном Смирнов, затем добавил: – Прошу простить меня, на несколько минут отвлекусь на небольшое дельце. – Ткнул пальцем в кнопку и приказал в селектор: – Махова ко мне!

Махов остановился посреди ковровой дорожки и доложил:

– Капитан Махов прибыл по вашему указанию!

– Кто позволил вам, капитан, нарушать служебные инструкции? – спросил Ларионов.

– Я, наверное, чего-то не понимаю, товарищ генерал, но я ничего не нарушал…

– По какому праву вы занимаетесь делами, не относящимися к порученному вам расследованию? – тихо, совсем тихо начал генерал. Постепенно его голос обретал оглушающую мощь: – По какому праву вы посвящаете в ход розыска посторонних людей?!!

– Виноват, товарищ генерал, – обреченно признался Махов.

– Идите. На вас будет наложено дисциплинарное взыскание, – устало закончил Ларионов и, подождав, пока выйдет Махов, обратился к Смирнову: Как дела, Александр Иванович?

– Дела как сажа бела, Сережа, – ответил Смирнов, а Казарян взъярился:

– Спектакли нам устраиваешь, да?

На реплику Казаряна Ларионов никак не отреагировал. Он делами Смирнова был озабочен:

– Да, дела неважнецкие! Вы что, частным сыском занялись? Так у нас это законом воспрещается. Ваши действия, Александр Иванович, антиконституционны. Сегодня, в период кардинальных, я бы сказал, революционных перемен, нарушение не то что духа, буквы закона будет караться самым решительным образом. Я не собираюсь вас стращать, но запомните: никакие старые заслуги, никакие связи не дают вам права попирать социалистическую законность.

– Опомнись, Сережа, – попросил Смирнов. Но Ларионов не опомнился:

– Вы, кажется, живете теперь в Москве? Где остановились? В гостинице?

– Я живу у своего друга журналиста Спиридонова.

– Там и прописаны?

– Я не прописывался.

– Так вот, Александр Иванович. Еще одно противозаконное ваше действие, и вы будете высланы из Москвы. В двадцать четыре часа.

Генерал встал за своим столом. Встал и Смирнов.

– Будь здоров, Сережа, – попрощался он и направился к двери.

– Советую не забывать, что я вам сказал, – в спину Смирнову, вдогон напомнил генерал.

Смирнов исчез за дверью. Казарян вдоль стола для заседаний прошел к генеральскому письменному и через него схватил Ларионова за лацканы тужурки, притянул к себе:

– Учти, генерал, если ты сделаешь какую-нибудь пакость Саньке, я тебя под землей найду и размажу по первой попавшейся стенке, – и оттолкнул Ларионова так, чтобы тому ничего не оставалось, как усесться в свое служебное кресло.

В дверях Казарян остановился и, умело копируя ларионовские интонации, закончил:

– Советую не забывать, что я вам сказал.

Не принимая во внимание уши секретарши, Смирнов спросил:

– Порезвился?

– Самую малость.

Они вышли из приемной и поспешили навестить Махова вторично. На этот раз Махов сидел барином, засунув руки в карманы брюк и далеко вытянув ноги.

– Как насчет завтрашнего? – спросил Смирнов.

– Только что звонил Демидов. Рабочие будут после обеда.

– Ты, я вижу, своего генерала не боишься.

– А я его никогда не боялся. Уважал – это было. А после сегодняшнего, боюсь, перестану.

– А ты давай в адвокатуру! – темпераментно предложил Казарян. – Дело по нынешним временам весьма и весьма перспективное. Могу содействовать. Руководство коллегии – все мои кореши по юридическому.

– Есть над чем подумать, – Махов улыбнулся. А Смирнов все в одну дуду:

– От Сырцова пока ничего?

– Пока ничего. Вы домой езжайте, Александр Иванович. Отдохните, вам, я так понимаю, тоже было отпущено. Если что – я звоню.

– Все-то ты сечешь, сыщик! – с одобрением заметил Казарян.

У "восьмерки" маялся Алик.

– Ну что там? – азартно полюбопытствовал он.

– Там – ничего хорошего, – Казарян обошел машину, сел за руль. Садись, поедем.

– Куда? – обиженно спросил Алик.

– К тебе! – заорал Казарян. – Садись, кому говорю!!!

– Нервные все очень, – ворчал Алик. – Что там Ларионов, можете сказать?

Они выехали к Пушкинской площади. У светофора остановились, и тогда Казарян удостоил его ответом:

– Скот твой Ларионов.

– Ну, допустим, он не мой, а ваш…

– Санька! – Казаряна вдруг осенило. – Не мог он так, ни с того ни с сего! Может, откуда-нибудь надавили?

– Все может быть, – вяло согласился Смирнов. И тут Казаряна осенило еще раз:

– Алик, а твоего однокашника Грекова Владлена за бока взять можно?

– Владлена Грекова можно взять за бока, – подчеркнуто официально ответил Алик. – Только вот на какой предмет? Вы же не изволили мне ничего объяснить.

– Приедем к тебе – объясним, – пообещал Казарян.

Приехали и объяснили. Алик взялся за телефон. Помощник Грекова сказал ему, что Владлен Андреевич проводит ответственное совещание, и, как только он хоть ненамного освободится, то он – помощник – доложит ему.

– А как скоро это может произойти?

– Не ранее чем через час, – не порадовал Алика помощник. – Как только это произойдет, я немедленно вам позвоню. Продиктуйте, пожалуйста, ваш телефон. – Алик продиктовал и повесил трубку.

– Он кто теперь? – спросил Смирнов.

– Большой бугор. Куратор нашей бывшей конторы, – ответил за Алика Казарян.

– Начальники растут, как грибы, – непонятно, радуясь или огорчаясь, отметил Смирнов.

– Ни дня оперативной работы, и гляди-ка ты – знаток сыскного дела номер один! – прямо-таки задыхаясь от восторга, воскликнул Казарян.

– Да ладно, ребята, – попытался утихомирить их Алик. – Сами же на прием к нему напрашиваемся и сами загодя обсираем.

– А мы что? А мы ничего, – ернически обнародовал их общую со Смирновым лояльность Казарян.

– Хуже нет – ждать да догонять, – зевнув, заметил Алик. – И не выспался.

– Хуже – убегать, когда догоняют, – поправил его Смирнов и решил за всех: – Будем ждать.

– Вот так сидеть и ждать? – Алик вопросом хотел уточнить их будущее времяпрепровождение.

– Вот так и сидеть и ждать, – отрезал Смирнов.

– Алик, а почему мы беспрекословно подчиняемся ему? – вдруг прозрев, изумился Казарян. – Кто он такой, по сути? Отставной старый хрен с весьма сомнительным высшим образованием! А мы, интеллигенты, интеллектуальная элита, к мнению которой с почтением прислушивается всесоюзная общественность, покорно, не рассуждая, исполняем его капризы.

– Комплекс поколения, – четко ответил Алик. – Мы исторически обречены смотреть на них снизу вверх.

– Это почему же? – всерьез заинтересовался Смирнов. – И кто это – вы?

– Мы – поколение с четко определенными границами, – Алик основательно усаживался на своего любимого конька. – Границы эти определила война. Мы это те, кто не воевал, но хорошо помнит войну. Мы – люди рождения с двадцать восьмого года по тридцать седьмой. Мы твердо знаем, что воевавшие, такие, как ты, Санька, спасли нас. И сознаем это не разумом, не логическими построениями, а звериным ощущением тех лет. Эмоциональной памятью о пустом желудке, привычке опасности бомбардировок, о желтом язычке коптилки, о сыпном тифе на вокзалах, о вокзалах, набитых бабами с детьми, неизвестно куда едущими и когда уезжающими. Я помню, Саня, время вашего возвращения. Именно тогда вошла в нас вина за то, что вернулись немногие из вас. Разница между нами и вами от двух до десяти лет, но эта граница решила все. Вы – мужчины, солдаты, мы – пацаны. На всю жизнь робость перед вами и вина. И это – беда наша. Мы навсегда остались мальчишками, боявшимися, не из-за трусости, нет, из-за беспредельного благоговения перед вами, сделать самостоятельный решающий шаг, определяющий историческую значимость того или иного поколения. И не сделавшие этого шага. Поэтому мы, по серьезному счету, взрослые, созревшие для реальных действий люди, никаких действий не совершили, проигрывая по очереди год пятьдесят третий, год пятьдесят шестой…

– Выходит, мы во всем виноваты, – иронизируя, пробубнил Смирнов.

– Не во всем, но виноваты. Скорее даже не вы, а война. Она приучила вас к мысли, что приказ командира – закон для подчиненного. И вы все эти годы ждали приказа. А мы глядели на вас и ждали, что сделаете вы.

– Ты знаешь, Алька, почему самая любимая моя картина – "Зеркало" Тарковского? – перебил его Казарян. – Вот из-за этого чувства неизбывной вины. Вины за все: за прошлое, за настоящее, за будущее всех людей. Вина и боль за то, что нам не дано ничего исправить в этой жизни. Ни ему, ни тебе, ни мне.

– Пытаемся, Рома, пытаемся. Вы заметили, как авангард, яростно бьющийся сегодня за перемены – люди нашего поколения. Мы еще пытаемся сделать тот не сделанный тридцать лет тому назад шаг.

– Что же ты на днях орал, что вы выдохлись, что на пенсию пора? торжествующе уличил Алика Смирнов. – Тогда врал или сейчас врешь?

– Не врал тогда, не вру и сейчас. Конечно, поздно начинать второй раз, в одну и ту же реку не войдешь дважды. Но кому-то надо начинать! Вы одряхлели, как воспитано следующее поколение и кем, мы знаем.

– Вами, вами воспитанное! – уличил уязвленный замечанием о дряхлости Смирнов.

– И нами тоже, – согласился Алик. – Еще одна наша вина…

Зазвонил телефон. Алик снял трубку:

– Тебя, Саня. Махов.

Смирнов взял трубку, долго слушал. Потом сказал озабоченно:

– Да, хреновато у нас с вами получается. Опаздываем. Пусть дома спросит, по приятелям пройдется. – Опять стал слушать. – Ну, тогда пусть по официальным каналам.

Положил трубку, растер ладонями лицо.

– Что там, Саня? – спросил Казарян.

– Водила, который, вероятнее всего, залил из бетоновоза подвал в "Привале", пропал. В журнале диспетчера значится, что он из-за испорченного мотора в ночь с двадцать первого на двадцать второе вынужден был слить бетон на свалке. С ним бы задушевно про эту свалку поговорить, а он пропал.

– Думаешь, они? – осторожно поинтересовался Казарян.

– А кто же еще! – раздраженно ответил Смирнов.

– Тогда вряд ли найдут.

– Вот именно! – Смирнов встал и вышел на балкон. "Привалом" еще раз полюбовался. Опять зазвонил телефон.

– У меня зазвонил телефон. Кто говорит? Слон. Откуда? От верблюда, обратился к Чуковскому Казарян. Алик снял трубку и скорчил лицо: заткнись, мол, Казарян.

– Да. Да. Да. Спасибо вам большое, – и положил трубку.

– Ну и что тебе сообщили от верблюда?

– Сообщили, что верблюд ждет нас в шесть часов. Санька, иди сюда! позвал Алик. Смирнов вернулся с балкона. – Греков приглашает нас к шести.

Смирнов глянул на часы и взвыл:

– Господи, еще три часа!

– Как раз неторопливо успеем пожрать.

– У меня жрать нечего, – предупредил Алик. – Вообще-то на рынок и в магазин надо смотаться.

– Рынок, магазин отменяется. Все, как один, в "Узбекистан", возгласил Алик и поднялся.

– Лагманчика бы неплохо, – помечтал Алик, – но там очередь всегда.

– Это смотря для кого, – срезал Казарян. – Вперед, бойцы! И бойцы двинулись вперед.

На обширной стоянке у тоскливого квадратного здания они выбрались из казаряновской "восьмерки". Было без десяти шесть.

– А ты что делать будешь? – спросил Алик у Казаряна.

– Я-то? Вас подожду.

В это важное здание Смирнов и Алик проникли без пропуска: от самых входных дверей их уважительно сопровождал молодой предупредительно вежливый помощник Грекова.

Поднялись каким-то особым лифтом и прошли в отдельную коридорную загогулину, в которой находился кабинет Грекова.

Все-таки жидковат современный интерьер: светлое дерево, долженствующее придавать помещению легкость и праздничность, выглядело как покрашенная картонка, которой поспешно и на короткий срок перегородили необъятный нежилой сарай.

Греков, ожидая их в приемной, вяло перебрехивался с хорошенькой секретаршей.

– Ну, здравствуйте, – сказал он, обнял Алика и Смирнова за плечи и повел их в кабинет.

Как был одет Владлен Греков! Светлый, почти белый костюм, ярко-голубая крахмальная рубашка без галстука, голубой замши легчайшие мокасины – все, как влитое, сидело на ладном, ловком теле. Греков за свой стол не сел. Все трое устроились в углу на креслах, у журнального столика.

– Так что же у вас там, братцы мои, произошло?

Братцы рассказали, что произошло. Точнее, один братец – Смирнов.

– Да… Как говорится, формально – прав, а по сути – издевательство. Особенно эти угрозы насчет двадцати четырех часов. – Греков встал с кресла, подошел к столу, сказал в селектор секретарше: – Светочка, с Ларионовым соедини… Если он, конечно, на работе.

Ларионов на работе был.

– Греков. Ты что ж, Сергей Валентинович, заслуженных людей обижаешь?.. Я Смирнова, Смирнова имею в виду… Так ведь боевой конь при звуке трубы… Понимаю тебя, понимаю… Но эти твои угрозы… Учти, мы в обиду наших ветеранов никому и никогда не дадим… Он не будет… – Греков ладонью прикрыл микрофон и спросил у Смирнова: – Саня, не будешь?

– Буду, – голосом из подземелья отозвался Смирнов. Греков захохотал. Отхохотался, снял ладошку с микрофона и сказал:

– Он больше не будет. У меня все.

Греков вернулся к журнальному столику, завалился в кресло:

– Я его не оправдываю, братцы, но его понять можно. Теперь страшнее зверя, чем прокурорский надзор, нет. – Греков был строг, но справедлив в оценках. Оценив все, решил покончить с делами: – В общем, Саня, живи спокойно и спокойно действуй, но действуй в рамках дозволенного. Договорились?