Текст книги "Будаг — мой современник"

Автор книги: Али Велиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 58 страниц)

Обо всем этом я написал в Баку, в сектор печати Центрального Комитета, откуда вскоре пришел ответ, запрещавший увеличение формата.

Не принимая во внимание запрет и не говоря никому ни слова, мы выпустили в День Красной Армии номер увеличенного формата. В областном комитете партии нашему почину не придали особого внимания, но из Баку (из сектора печати) позвонили в областной комитет и официально уведомили, что я занимаюсь самоуправством.

В обкоме от меня потребовали письменного объяснения, копию которого отправили в сектор печати.

Бюро на своем заседании вынесло мне порицание за «превышение власти», но не потребовало возврата к старому формату. Хоть и с выговором, но сражение за увеличение объема материалов я выиграл.

Правда, вскоре я столкнулся с новыми трудностями: ставки для печатников были невысокие, но все они, казалось, были довольны и не роптали на увеличение объема работы, к тому же, как я часто замечал, то один, то другой типографский рабочий был навеселе. Первое время я никак не мог догадаться, откуда в типографии появляются деньги на спиртное. Но потом все стало ясно: оказывается, заведующий типографией постоянно брал заказы на печатание пригласительных билетов, афиш, программок, объявлений для клубов и театра. А наличные деньги распределял между рабочими. И все были довольны, хотя заказы выполнялись на нашей бумаге, на типографских машинах, которые потребляли электроэнергию, оплачиваемую за счет редакции газеты.

Я запретил выполнять какие-либо заказы, если они не оплачиваются через бухгалтерию типографии.

Нагрузка на печатников в связи с увеличением формата возросла, а заработок резко снизился. Рабочие стали проявлять недовольство мной.

Однажды в конце рабочего дня ко мне подошел наборщик, работой которого в редакции не могли нахвалиться.

– Я понимаю, что работа завтра предстоит ответственная, – начал он, – но я, возможно, заболею.

Я с удивлением посмотрел на него:

– Но вы же абсолютно здоровы!

– Как говорится, мед ели одни, а других пчелы ужалили.

Я огорчился, хотя и понимал, что надо как-то компенсировать возросший объем работы.

– Через три дня я что-нибудь придумаю, – пообещал я. – Может быть, и болеть в таком случае не придется?

– Посмотрим, – улыбнулся он.

В тот же день я направился к секретарю обкома, изложил ему свои соображения насчет дополнительной оплаты. Ободренный его поддержкой, я пошел к наркому финансов. Тот был зол на меня, но, предупрежденный звонком секретаря, согласился увеличить ставки сотрудникам редакции и типографским рабочим.

* * *

Суровая Нахичеванская зима осталась позади. Снежный покров на склонах гор темнел и день ото дня уменьшался. На окрестных полях пробивалась трава, набухли клейкие почки на ветвях деревьев. Забелели фруктовые сады, запах цветущих персиков и миндаля кружил голову.

На противоположном берегу мутного Аракса (это было хорошо видно из окна редакции) за буйволом, который тащил за собою деревянную соху, шел крестьянин. Когда я взглянул в окно часа через два, то увидел того же крестьянина, но сейчас он мерными взмахами правой руки разбрасывал горсти зерна, зачерпывая из медной пиалы, которую прижимал к себе. Я подумал, что за целый день ему вряд ли удастся вот таким образом высеять и полпуда зерна. Вся жизнь его зависела от будущего урожая, на который в здешних краях надежда плохая: при засухе зерна сгорали прямо в шелухе, не успевая раскрыться. Другой берег реки, чужая страна, горькая судьба.

С первыми весенними днями в редакции прибавилось забот. Наша выездная редакционная бригада работала в колхозах Норашенского, Джульфинского, а с началом лета – Ордубадского, Шахбузского и Абракуниского районов. Мы выпускали «Боевые листки», освещавшие ход сева, выявляли передовиков и отстающих. Инициатива редакции дала ощутимые плоды: весенний сев был завершен в сжатые сроки.

Наряду с другими районными газетами мы принимали участие в соревновании за лучшее освещение агротехнического уровня, заняли первое место и получили премию.

В Нахичевани состоялись литературные вечера. Местных писателей принимали горячо, но не меньший интерес вызывали обсуждения и диспуты по поводу произведений русских писателей. Так, в политотделе Нахичеванской МТС обсудили недавно переведенный на азербайджанский язык роман Чернышевского «Что делать?».

Наша редакция выпустила специальный номер «Литературной газеты». Мы поместили рецензии на книги, вышедшие в Баку. Я подготовил материал – обзор критических статей, появлявшихся в печати в связи с приближением Первого съезда писателей.

Приблизительно в это же время пришла весть о том, что политотделы при МТС упраздняются. Несколько местных писателей, работавших в политотделах МТС, готовились к поездке в Баку.

Был конец июля, и я, помня обещанное, направился к секретарю.

– Как с моей просьбой? – спросил я прямо.

– С какой?

Я взял в руки его настольный календарь; открыв его в нужном месте, показал на запись, сделанную его рукой, и молча посмотрел на него.

– До августа надо еще дожить, – сказал он неопределенно.

Что ж, решил я, потерпим.

Но первого августа с утра я снова был в его кабинете. Едва он заговорил, как мне стало ясно, что дела мои плохи.

– Со дня на день жду нового секретаря обкома. Меня переводят в Ереван. Как ты сам понимаешь, перед отъездом я не могу отпускать уже не подвластных мне людей. Не держи на меня обиду в сердце, я и сам не рад, но ничего сделать не могу.

– Что вы мне посоветуете?

– Поговори с новым секретарем, как только он приедет. Расскажи ему все, можешь сослаться и на меня.

– А если не отпустит?

Секретарь пожал плечами:

– В таком случае придется работать, ничего не поделаешь!

* * *

Новый секретарь по каким-то причинам задерживался, и многие дела в районе тормозились. Старый секретарь, обещавший отпустить меня, не дождался смены и уехал в Ереван, где его уже ждали. Мы проводили его до села Садарак Норашенского района, остались на ночевку в Норашене, а утром поехали по колхозам.

Только что завершилась жатва, на токах кипела работа. В этом году хлопок рос плохо: видимо, недопололи, недоудобрили. И с агротехникой у местных хозяев было плохо. Все делалось по старинке. Надо было агитировать за новые методы ведения хозяйства.

В колхозах осталась редакционная бригада, чтобы оперативно освещать ход жатвы, а я поехал на соляные копи.

Промыслы, которые мне довелось видеть в детстве, и промыслами называть было нельзя: соль вырубали киркой и заступом и грузили вручную. Теперь здесь трудился огромный электробур, а погрузка осуществлялась автоматически в вагонетки канатной дороги, которые опорожнялись в приемники соляной мельницы. На месте глинобитных хижин вырос поселок с удобными красивыми домами.

Вечером в клубе поселка на собрании рабочих я говорил о положении в стране и во всем мире.

Только утром следующего дня вернулся в Нахичевань и узнал, что наконец прибыли новый председатель Совнаркома Нахичеванской республики и новый секретарь обкома. Мне сказали, что фамилия секретаря Кесеменский. Я очень обрадовался.

Когда я вошел в кабинет секретаря по его вызову, то вместо Мадата Кесеменского увидел совсем другого человека. На моем лице было явное недоумение, которое секретарь заметил. На мой вопрос о Мадате Кесеменском он ответил, что тот доводится ему двоюродным братом. Когда я работал в Агдаме, он секретарствовал в соседнем районе.

Новый секретарь показался мне человеком эрудированным, знающим. Отлично говорил он и по-русски.

Уже через неделю он был в курсе всех событий и созвал бюро, в повестке дня которого был один вопрос: положение дел в горторге.

Заведующий горторгом Джебраил Ширвани вел себя вызывающе, дерзко, перебивал выступавших. Секретарь, не выдержав, осадил его:

– Ведите себя прилично!

Ширвани осекся на полуслове и присмирел.

«Интересно, – думал я, – кто кого обуздает: мы Ширвани или он нас?»

После доклада заместителя прокурора Нахичеванской республики начались прения. Довольно либеральные замечания завторготделом сменились боевым выступлением нового секретаря Джафара Кесеменского. Он обрушился с критикой на Ширвани. Я радовался: мне казалось, что Ширвани понесет заслуженное наказание. Но результаты обсуждения обескуражили меня: Ширвани дали месячный срок для исправления и устранения недостатков и нарушений, обнаруженных в ходе проверки, предпринятой редакцией газеты совместно с прокуратурой республики.

Заместитель прокурора избегал моего недоуменного взгляда, а может, это мне так тогда казалось?..

Ближе к вечеру того же дня я написал заявление на имя нового секретаря с просьбой освободить меня от обязанностей редактора. Не успел я отложить перо, как в дверь постучали. На пороге моего кабинета стоял заместитель Ширвани – Мамед Багиров.

– Ну как? Все-таки все вышло по-моему?

– Что вам нужно?

– Имел бы немалые деньги… А то…

– Я занят.

– Ведь ты, кажется, и в самом деле подумал, что можно сдвинуть с места Ширвани? – Он громко рассмеялся. – В результате больше всех проиграл ты!

Я встал из-за стола, подошел к двери и открыл ее настежь, показывая, что не желаю с ним разговаривать.

– Ну и вредный ты человек. Не верится, что зангезурец.

– Мне и не хочется им быть!

– Почему?

– Потому что зангезурец ты!

Утром следующего дня я направился в обком. Настал момент, когда медлить с уходом из газеты больше нельзя.

Джафар Кесеменский сразу же принял меня. Я вошел в кабинет и услышал конец телефонного разговора:

– Да, он местный. Сумеет… Значит, ты не возражаешь?.. Будь здоров!

Секретарь жестом предложил мне сесть, все еще продолжая разговор по телефону, а потом сразу же обратился ко мне с укорами:

– Почему вы так затянули с проверкой конторы «Заготзерно»? Там крупные хищения, преступников надо немедленно привлечь к ответственности.

Я согласился.

Взглянув на меня исподлобья, он снова заговорил:

– В Баку довольны газетой, а я нет!

– Почему?

– Товарищ редактор ни с кем не считается, даже с работниками обкома! Мне думается, – он вдруг посуровел, – что газета противопоставляет себя районным организациям, даже ставит себя над ними.

Я слушал его, а между тем достал из кармана заявление и держал его на коленях.

– Скажите… – Он посмотрел на меня с каким-то любопытством. – Была ли в вашей жизни хоть одна работа, с которой вы ушли мирно, не поругавшись со всеми?

– Была, – промолвил я, глядя ему в глаза.

– Где же?

– В Нахичевани. – И я положил перед ним на стол заявление.

Он прочитал внимательно все, что я написал, и, кажется, остыл.

– Ну что ж… Обсудим на ближайшем заседании бюро обкома.

И хотя было похоже, что просьба моя будет удовлетворена, я покидал секретарский кабинет с тяжелым сердцем.

Вскоре меня вызвал председатель Совнаркома.

– Я слышал, что ты уходишь от редакторства?

– Да.

– Может, перейдешь ко мне? Есть вакансия управляющего делами.

– Я хочу уехать отсюда.

– Я попрошу бюро утвердить тебя на этой должности.

– Если бы я думал остаться, то работал бы редактором газеты.

Никакими предложениями меня нельзя было соблазнить. Я хотел учиться и понимал, что наконец мои желания близки к осуществлению.

В течении двух дней мой вопрос был решен.

Я зашел к секретарю поблагодарить его и в тот же день, не задерживаясь, сел в попутный грузовик и поехал в Вюгарлы.

В конце ноября я был уже в Баку и сразу же направился в ЦК в отдел агитации и пропаганды. Не успел я и рта раскрыть, как заведующий отделом накинулся на меня:

– Уже сколько времени, как ты уехал из Нахичевани, где ты пропадал? Почему не давал о себе знать?!

– Был на родине, а потом с семьей на эйлаге, никак не мог связаться.

– Люди на Северном полюсе каждый день держат связь с Москвой, а ты здесь, рядом, не можешь?!

– А что произошло?

– Есть приказ о твоем новом назначении!

– Каком назначении?

– Центральный Комитет партии утвердил тебя редактором районной газеты в Лачине.

– Как видно, все районы суждены мне одному. Ничего, моя шея выдержит! – произнес я.

– Коммунисту не подобают такие разговоры! – услышал я в ответ.

– Разрешите, я посоветуюсь с семьей!

– Некогда. К тому же бесполезно. Немедленно отправляйся к месту назначения. Я жду твоего звонка из Лачина.

Я уже встал, чтобы уйти, когда заведующий отделом спросил у меня:

– Откуда знает тебя секретарь Лачинского райкома партии?

– А я даже не знаю, кто там сейчас секретарь.

– Но учти, что он тебя недолюбливает.

– Тогда зачем вы меня туда посылаете?

– Если мы будем считаться с желаниями или нежеланиями каждого, то работать не сможем.

– Что ж, я готов поехать, но мне надо решить кое-какие свои творческие дела.

– Какие?

Я замялся.

– Не робей, скажи, поможем! И я ответил:

– Надо мне побывать в издательстве Азернешр, хочу издать книгу рассказов.

– Я помогу. Завтра пойди в издательство, и пусть директор мне позвонит… Служба службой, а о творчестве забывать не следует.

Я поблагодарил заведующего.

– А вдруг секретарь Лачинского райкома партии не примет меня на работу? – спросил я напоследок. – Если секретарь меня не любит, возможно, он все-таки не захочет сотрудничать со мной?

– О чем ты говоришь? Тебя посылает туда Центральный Комитет, если что – звони нам!

ЕСЛИ БЫ ВСЕ РАБОТАЛИ НА СВОИХ МЕСТАХ

Я на полчаса заглянул к своим в Назикляр, а оттуда, вместо того чтобы ехать в Лачин, завернул в Кубатлы, благо это было рядом с Назикляром.

Из Кубатлы позвонил в Лачин секретарю райкома:

– Говорит Будаг Деде-киши оглы. Я получил назначение к вам в район редактором газеты. Но я слышал, что у вас ко мне какие-то претензии. Если своего мнения обо мне не изменили, скажите честно, и я вернусь в Баку. Если же вы не возражаете против моей кандидатуры, пришлите за мной в Кубатлы машину.

Секретарь медлил с ответом. По его голосу я понял, что он растерян: уж очень неожиданными для него оказались мой звонок и моя откровенность.

– Позвоните через час еще раз, я вам отвечу, – сказал он. – Мы решим.

Чтобы зря не терять времени, я направился в кубатлинскую библиотеку, в которой я провел многие часы, готовясь к занятиям. Но в здании, где когда-то была библиотека, теперь располагался кожевенный склад. Удивленный, я поинтересовался, куда перевели библиотеку, и мне показали.

В небольшом полутемном помещении не было полок и столов, книги лежали прямо на полу.

Меня встретила женщина, которую я тут же узнал: ее принимали в партию, когда я был в Кубатлы секретарем партячейки. К тому же она училась на курсах по ликвидации неграмотности, на которых я преподавал.

– Вы, очевидно, заведующая библиотекой?

– Да, – сконфуженно проговорила она, явно стыдясь неубранности и захламленности, царящих в помещении.

– А как вы ухитряетесь находить нужную книгу?

– Сами видите… Разве здесь можно что-нибудь найти?

Не говоря ни слова, я направился к зданию райкома партии и прошел прямо к секретарю, о котором много слышал, но не был знаком.

Я приветствовал его, представившись корреспондентом газеты «Коммунист».

Он спросил, что меня к нему привело, и я без околичностей признался, что потрясен состоянием местной библиотеки.

– Только? – удивился он.

– А этого разве мало?

– Но приезжать из-за этого… – Он не договорил.

– Ну, а все же, чем вы объясните, что бывшее здание библиотеки отдано под кожевенный склад?

– Что ж вы хотите, здесь район, специализирующийся на производстве кожи. Для нас складские помещения чрезвычайно важны, вот и пришлось потеснить библиотеку… Хотя, скажу откровенно, – он тяжело вздохнул, – и при таких мерах план наш район выполнил по коже только на сорок восемь процентов. – Но мое молчаливое несогласие задело его. – Что вас еще беспокоит?

– И все-таки мне бы хотелось, чтобы вы сами увидели, в каких условиях приходится работать людям.

Он согласился, и мы тут же отправились в новое помещение библиотеки. Вид его привел секретаря в негодование.

– Что же вы молчали до сих пор и ничего мне не говорили? – упрекнул он библиотекаршу. – Это безобразие!

– Я всем говорила, только вас боялась беспокоить, – смутилась та.

– А кому раньше принадлежало здание? – спросил секретарь строго.

– Исполкому. Здесь раньше была конюшня, – поспешила с ответом женщина, чем снова вызвала гнев секретаря.

– Вы не смели молчать!

Когда мы возвращались в райком, откуда я хотел позвонить в Лачин, секретарь, немного помедлив у входа, сказал:

– Я просил бы вас не распространяться об этом случае…

– Я как раз собираю материал о состоянии очагов культуры на селе для газеты «Коммунист».

– Вы работали в этих местах сами, семья вашей жены живет здесь, вы должны понимать, что легко бросить на район тень…

– Но и замалчивая недостатки, мы подрываем честь района.

– Да-да, – поспешил он согласиться, – мы немедленно устраним позорные факты. Немедленно.

Когда я звонил в Лачин, секретарь распекал председателя исполкома за то, что у библиотеки отняли помещение.

– Чтоб через полчаса были найдены хорошие комнаты для библиотеки и читальни! – гремел его голос.

– Будет сделано, – только и сказал председатель исполкома и вышел.

– Если бы все председатели были так послушны! – съязвил я.

Но секретарь миролюбиво добавил:

– При условии, если приказы разумны.

– Как в данном случае, – добавил я.

Мои слова были по душе секретарю, и он заметно повеселел.

Я вышел, чтобы сесть в присланную за мной машину. Группа людей, возглавляемая председателем исполкома, переносила книги. Мелькнуло довольное лицо библиотекарши, и машина умчала меня прочь. Я был рад, что успел совершить хорошее дело: так или иначе, но на книги теперь будет обращено особое внимание, и это привлечет к ним читателей.

БЕСПОЛЕЗНЫЙ СОВЕТ

Лачин заметно похорошел с тех пор, как я уехал отсюда. В учреждениях города, расположенных на светлой и широкой центральной улице, сидели уже не бывшие беки и сеиды. Из города были выдворены торговцы-нэпманы.

Но не так-то просто избавить город от интриганов, лжецов, льстецов и всякого иного сброда.

Именно об этом говорили мы, когда я пришел к секретарю Лачинского райкома, в кабинете которого я застал еще одного работника райкома. Лачинцы жаловались, так сказать, в общей форме, не говоря ни о ком конкретно.

– Что ж, – сказал я им, – клеветников и интриганов надо выводить на чистую воду, а от льстецов требовать исполнения порученного дела.

– Помимо работы в газете будете преподавать в партийной школе. Будете вести основы журналистики и историю партии, – сказал мне секретарь. И, помолчав, добавил: – Я слышал о вас немало. Не будем уточнять, что и как. Но вот вам мой совет: не будьте слишком воинственны. Главное – не взрываться по пустякам, а быть по возможности терпеливым.

Такое начало мне не понравилось.

– Что вы конкретно имеете в виду?

– Во-первых, не вмешиваться в дела, которые к вам не имеют отношения. А уж если вы что-то намереваетесь сделать, посоветуйтесь вначале в райкоме.

– Допустим.

– Не поднимать шума, не взвесив вначале все «за» и «против».

Я молчал, а он достал из ящика пачку бумаг и поднял над головой:

– Видите?

– А что это?

– Заявления! Жалобы!

– От кого?

– Вот эти из села Балдырганлы. Родственники, заполонив село, не могут поделить в нем заведование одним единственным кооперативным магазином. Двоюродные братья, а их пятнадцать человек, пишут друг на друга жалобы: все хотят стать директором этого кооператива.

– А кто они такие?

– Колхозники… Пришлось послать туда председателя райисполкома, чтобы он разобрался, а его там чуть не убили! Как говорится, вместе тесно, а врозь не могут.

– Надо попытаться их уговорить или прислать им директором человека со стороны.

– Об этом не может быть и речи, чужого они вообще не пустят! Лихорадит все село от интриг этих братьев!

– Короче говоря, шайка, которая не может выбрать предводителя, но и другого не хочет.

Секретарь покраснел.

– Посмотрю я на вас, как вы с ними говорить будете!

– И хитрить не буду, и отступать не намерен.

Встреча в райкоме меня расстроила, но делать нечего, надо было приступать к работе.

Редакция помещалась на первом этаже двухэтажного здания. На втором этаже располагалась городская гостиница, в которой я жил.

Помещение редакции было тесным, неудобным. В первой комнате – я, ответственный секретарь и бухгалтер, а в соседней большой комнате помещалась типография, здесь же сидели и остальные сотрудники редакции. Газета выходила еженедельно малым форматом, тиражом чуть больше трех тысяч экземпляров, но зато пользовалась популярностью в Лачине, потому что ставила острые, волнующие всех вопросы.

Что ж, дело мне привычное и знакомое… Я набросал план, показал его ответственному секретарю, тот сделал кое-какие уточнения и добавления. План дали перепечатать, и я понес его к секретарю райкома.

– А вы показали его моему помощнику? – спросил он.

Оказалось, что работник райкома, который в первый раз вместе с секретарем беседовал со мной, и есть помощник. К тому же он был родным братом директора местной партийной школы.

– Нет, не показал, – сказал я.

– А зря!

Секретарь вызвал помощника, и они вместе стали обсуждать мой план. Почему-то их особенно заинтересовал пункт, в котором говорилось:

«Выпускать специальный листок, посвященный строительству магистральной дороги Лачин – Кюрдгаджи. Добиться, чтобы каждый строитель выполнил свой индивидуальный план. Поддержать опыт передовиков. Лодырей и разгильдяев – под огонь критики!»

– А как насчет истории в Балдырганлы? – спросил секретарь.

– Я сам поеду туда. Но у меня к вам просьба!

– Какая? – насторожился помощник.

– Прошу выдать мне коня из райкомовской конюшни.

Не ожидая, что скажет помощник, секретарь тут же предложил:

– Возьми моего коня. Может, с тобой поедет один из инструкторов райкома?

– Боитесь, что меня изобьют, как председателя райисполкома?

– От балдырганлинцев всего можно ожидать, учти!

– Нет, я поеду один. Или докажу двоюродным братьям, что, нарушая советские законы, они работают на руку врагам, или, не возвращаясь в Лачин, уеду в Баку!

– Почему в Баку? – всполошился секретарь.

– Скажу в Центральном Комитете, что зря на меня надеялись, я не смог справиться с десятком интриганов.

– Ну что ж, – успокоился секретарь, – желаю успехов!