Текст книги "Будаг — мой современник"

Автор книги: Али Велиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 58 страниц)

СЕМЕЙНЫЕ РАЗГОВОРЫ

Пусть улыбнется счастье тем, кто женат. Пусть те из молодых людей, кто женится, познают радость. А кто холост – пусть тому встретится хорошая девушка!..

Свадьба помогла мне, как говорят у нас, открыть двери счастья и ввела в мир семейной жизни.

На свадьбу приехали только Нури и Мансур Рустамзаде. Керим прислал телеграмму, что должен отвезти Мюлькджахан к врачу. Тахмаз Текджезаде сослался на плохое самочувствие, а Джабира не было в это время в Лачине, и он не сообщил, куда уехал.

Это была первая советская свадьба в Назикляре. Впервые жених с невестой пришли в загс. И угощение расставили не на традиционной свадебной скатерти, расстеленной на ковре, а выставили на стол. Лишь одна старинная традиция была соблюдена: свадьба длилась три дня и три ночи!

Началась она в доме Джабира, где я жил до последнего дня, а подруги невесты собрались в доме ее отца, а потом вместе с Нури и Мансуром я забрал Кеклик от родителей и отвел в домик, который отныне принадлежал нам с нею.

Через три дня мы проводили Нури и Мансура в Лачин и остались одни.

Мы были счастливы. Кеклик не могла дождаться минуты, когда я вернусь из Кубатлы, а я торопил время, чтобы побыстрей переступить порог своего дома, где меня ждала молодая жена. Она бросалась мне на шею и плакала от счастья.

По утрам, когда я собирался на занятия, она еле сдерживала слезы. И я тянул до последний секунды, стараясь выгадать лишние минуты дома.

Весна двадцать седьмого года была самой счастливой весной в моей жизни. Я перестал быть бездомным бродягой, наконец-то у меня есть маленький, но собственный дом, семья, любимая жена. Я рассказывал ей о своем деле, об учительстве, об учениках. Она понимала меня с полуслова. А потом сообщала мне обо всем, что произошло у нее за день.

Не прошло и месяца со дня нашей свадьбы, а уже наступил июнь. В младших классах закончились занятия, подводились итоги на курсах по ликвидации неграмотности. Через несколько дней должны были начаться каникулы.

Вернувшись после занятий из Кубатлы, я не застал Кеклик дома. Зашел в дом ее отца и спросил у тещи, где Кеклик. Узнав, что она пошла к реке с большим медным кувшином, я расстроился. До реки идти почти километр. Как она понесет на своих плечах тяжелый кувшин с водой? Но делать замечание теще не счел нужным. Она накрывала на стол, внимательно поглядывая на меня, и от нее не укрылось, что я огорчен.

– Что случилось? – спросила она.

– Болит голова, – ответил я нехотя.

– Еще бы! От работы, которую ты себе избрал, разве не заболит? Целый день молоть языком!

Не говоря ни слова, я вышел из дома и двинулся навстречу Кеклик. Мимо шли люди, а ее все не было видно. Кто-то из девушек, идущих навстречу, бросил мне:

– Что, куропатка покинула гнездо?

Я растерялся. «А может быть, она поссорилась с матерью?» Но тут же увидел Кеклик. Снял с ее плеча тяжелый кувшин, и мы пошли по дороге к ее родительскому дому. Войдя во двор, я нарочно громко сказал:

– Если я еще раз увижу на плече Кеклик этот тяжелый кувшин, сердце мое разорвется!

– Или ты думаешь сделать из жены госпожу? – поняла мой намек теща.

– А чем она хуже госпожи? – возразил я.

– И госпожа, случается, становится служанкой! – съязвила теща.

Я промолчал, но когда теща подошла к очагу посмотреть за кипящим казаном, сказал:

– Пока я жив, Кеклик будет блаженствовать!

Не знаю, к чему бы привел наш спор, но тут во двор вошел отец Кеклик, ведя за собой навьюченного осла. Чтобы слышал муж, теща громко сказала:

– Да, скоро вы познаете прелести жизни!.. Но – блаженствовать может только тот, у которого дом – полная чаша. А для того чтобы в доме было всего вдоволь, надо работать!

– А мы и работаем, – не остался я в долгу.

Теща кивнула: мол, надо помочь Агилу-киши, сейчас не до споров!

После заката солнца здесь, в горах, всегда прохладно, поэтому сели ужинать на веранде. Агил-киши прислонился к свежепобеленной стене и попыхивал чубуком. Перед ним на скатерти стоял тонкий стакан с крепким, почти черным чаем.

Пригнали с пастбища скот. Теща подоила корову, вскипятила молоко. Кеклик убрала и вымыла посуду. А маленький Герай, набегавшись за день, лег на палас рядом с отцом и тут же уснул.

Дрожал фитиль десятилинейной лампы, подвешенной за крючок на гвоздь, вбитый в стену веранды. Неровные блики падали на лица. Теща пила чай и никак не могла напиться. Кеклик привнесла из комнаты вязание, накинула платок на плечи и села рядом на палас, подогнув под себя ноги. Агил-киши в раздумье сказал:

– Скоро время кочевья… Надо бы нам посоветоваться о будущем, сынок. – И снова набил табаком трубку.

– Самое время! – вставила теща. – Будаг хочет сделать из нашей дочери госпожу!

– А тебе бы сразу перебить кого! – недовольно буркнул Агил. – Ты только с виду такая ласковая. А сама…

– А тебе бы грубить! – сказала в ответ теща и вышла.

– Да, – помолчав, добавил Агил, – по-моему, не дело жить впятером на две семьи. Два очага, два котла – это накладно. Как ты думаешь?

– Дядя Агил, я в конце месяца должен быть в Шуше. Думаю и Кеклик взять с собой. Конечно, после того, как помогу вам перебраться со скотом на эйлаги.

Не успел я сказать это, как Ипек, выйдя на веранду, застыла в дверях. Воцарилось молчание, лишь слышно было, как Агил-киши быстро посасывает трубку.

– Что ж, – сказал он, – твоя жена, тебе и решать!

– Как? – возмутилась Ипек. – Чтоб Кеклик поехала с тобой?

– А что? – вымолвил я с осторожностью. – Она никогда не бывала в городе, не видела ни театра, ни кино. В Шуше мы бы смогли остановиться в доме у матери доктора Рустамзаде. И она и сестра Мансура очень добрые женщины. Кеклик смогла бы увидеть в Шуше много интересного и полезного.

– Что скажет народ о женщине, которая ездит по городам вслед за своим мужем?

Я улыбнулся своим мыслям. Как хорошо, что я не знал свою тещу до женитьбы на Кеклик. Ведь у нас в народе говорят: если хочешь жениться на дочери, сперва посмотри на ее мать. Узнав получше тетушку Ипек, мне бы наверняка расхотелось жениться.

– Тетушка Ипек, – сказал я. – Сейчас я могу не брать Кеклик с собой, если это вам не по душе. Но ведь я раньше предупреждал, что не могу с уверенностью сказать, останусь ли я здесь или меня переведут в какое-нибудь другое место. Я сам себе не хозяин, я человек дела, меня могут и оставить здесь, и послать куда-нибудь на работу. Не будем же мы с женой жить в разных местах! И потом, я не вижу ничего дурного в том, если Кеклик побывает в Шуше, а может быть, когда-нибудь и в Баку.

– Сын мой, – негромко сказал Агил-киши, – я не могу спорить с тобой. Кеклик твоя жена, и ты глава семьи. Но мне бы хотелось, чтобы моя дочь занималась своим домом и воспитанием твоих детей, – Он улыбнулся и показал чубуком на тетушку Ипек. – Видишь этот черный кишмиш? Не обращай внимания на ее острый язык. Ведь она – опора нашего дома. Она вместе со мной складывала очаг дома. С женой надо советоваться во всем. Но мне кажется, что возить ее за собой по городам – значит подвергать ее соблазнам. Городская жизнь лишает женщину стыдливости и совестливости. Но вместе с тем я должен сказать, что отговаривать мужа от учебы и знаний жена не должна. Она должна смотреть вперед, а не тянуть мужа назад.

– А я бы на его месте бросила учительство, – вставила теща, – Работы много, а заработок малый. Да еще с утра до вечера надо языком трепать. Переучивать всяких недотеп, вышибать из их головы всякую дурь, учить тому, чему родители не научили!

– А чем же ему заняться? Это его профессия! – вступился за меня Агил-киши.

– Разве мало работы? Люди, у которых намного меньше знаний, чем у него, захватили хорошие должности и живут припеваючи. Лучшая работа – стать начальником, да, большим начальником стать! – Так она и сказала:

– Если Будаг станет большим начальником, – улыбнулся Агил-киши, – то первым делом он должен убедить тебя, что, когда говорит, мужчина, женщине не пристало влетать на майдан на своем скакуне!

– Пусть даже не начальник, а сам губернатор придет, он не отнимет у меня моего языка! – сердито выкрикнула теща. – И не для того Советская власть установилась, чтобы я молчала! И нам, женщинам, даны права!

Агил-киши тут же поправился:

– Увы, ты готова всегда ответить, а не понимаешь, где шутка, а где правда!

– Мне некогда различать, а ты не отвлекай меня! Я только знаю одно: Будаг должен работать в таком месте, чтобы от этого была польза и нам, и чтобы с ним считались!

– Пока я жив, – твердо заявил Агил-киши, – Будаг должен учиться и окончить институт! Когда мы постареем и у них появятся дети, будет поздно. – Он посмотрел на меня: – Ты должен подумать о своем будущем. Из того, что ты ездишь на курсы, мало толку. Поступи в институт, несколько лет позанимайся! Не то вдруг увидишь, что твои ученики опередили тебя!.. С помощью аллаха закончишь институт, все тогда будет ясно…

– Как? – не вытерпела теща. – Ты хочешь, чтоб он еще учился в Баку?

Было понятно, что это ей не по вкусу. Зато я уже видел себя в Баку, в институте. «Студент медицинского факультета Азербайджанского государственного университета Будаг Деде-киши оглы!» Я про себя произнес это, и жаркая волна прилила к сердцу. Стану врачом, как Мансур. Все силы и знания отдам для борьбы с малярией – бичом моего народа!

А вечером, когда мы были одни, Кеклик вдруг сказала, что не согласна с отцом.

– Почему? – удивился я.

– Я не хочу оставаться на шее своих родителей.

– Но как быть? Я не могу тебя взять без разрешения твоего отца. И потом, где мы будем с тобой жить в Баку?

– Где будешь ты, там и я!

– Кеклик, родная моя, здесь тебе будет легче: рядом отец и мать.

– Напротив, здесь мне будет тяжелее – я буду без тебя!

– Как же быть?

– Я поеду с тобой!

– А где жить? Ведь мне дадут только общежитие!

– Снимем комнату.

– А согласятся родители?

– Если бы я делала так, как хотели они, то выдали бы меня за другого!

Утром мы пошли в дом ее родителей. Тестя не было, а теща сбивала масло.

Она поздоровалась с нами и тут же обратилась ко мне:

– Я желаю тебе добра, сынок! Люди, которые имени своего написать не могут, плавают в молочной реке, а ты об институте, учебе толкуешь! Довольно тебе твоей грамоты, сиди в деревне, найди выгодное место, купи корову, обзаведись овцами, волами, летом поднимайся со всей семьей на эйлаги, осенью возвращайся. Богатства твои будут прибавляться сами собой! И люди будут уважать, и сам будешь доволен. Я хочу, чтобы о тебе говорили: «Вот как хорошо живет Будаг Деде-киши оглы!» А знаешь, что еще говорят в народе? Кто много знает, тот быстро старится. Хватит с тебя того, что уже узнал!

Я пытался ей возразить:

– Дядя Агил говорил…

Она перебила меня:

– Агил, когда в нем закипает кровь, много чего говорит! Ты не очень-то слушай его!

– Тетушка Ипек! Извини меня, но я назвал Агила-киши отцом и буду следовать его советам! Я постараюсь оправдать ваше доверие, но где, когда и в чем – время покажет!

– Ээ-х! – горестно вздохнула Ипек и отвернулась от меня.

НА ЭЙЛАГЕ САЛВАРТЫ

Через несколько дней Агил-киши решил перебираться на эйлаг. Уже под вечер мы вышли из села. Каждый из нас был на лошади, навьюченной хурджином. Агил-киши гнал перед собой четырех буйволов, которые несли на себе вдвое больше, чем лошади.

На рассвете остановились в небольшом лесу, чтобы дать отдохнуть животным. Развьючили буйволов и лошадей и пустили их пастись. После краткого отдыха вновь нагрузили поклажей лошадей и буйволов и поехали дальше.

Когда миновали Учтепе, я забыл об усталости: мы вступили в места, знакомые и родные мне с детских лет.

Агил-киши остановился на склоне невысокой горы Арпа и дал команду снимать поклажу с лошадей и буйволов.

– Мы разобьем кочевье здесь, – сказал он.

Мои глаза были полны слез. Родина моих предков – родное Вюгарлы лежало передо мной. Вот пастбище, где я вместе с Гюллюгыз и дядюшкой Магеррамом пас скот… Вот скала, похожая на голову хищной птицы с загнутым клювом, возле которой Гюллюгыз стеблем осоки разрезала кожу на своем и моем запястье и, смочив нашей кровью платок, спрятала его в расщелине скалы в знак того, что мы будем верны друг другу.

Прошло десять долгих лет. Я вернулся сюда, а Гюллюгыз навсегда осталась в песках Магавызского ущелья и слушает вечную неумолкающую песню родника, который течет возле ее ног… И отца, и матери давно нет. Они похоронены в Горадизе и уже больше никогда не увидят картину, открытую моим взорам.

Веревки были развязаны, тюки сгружены, Агил-киши погнал скот к Дерекенду на водопой, а я все стоял на склоне горы, и перед моими глазами проносились картины детства, чередой шли люди, давно покинувшие меня и с которыми я в вечной разлуке.

Ко мне подошла Кеклик. Ее шагов я не слышал, но почувствовал родной и знакомый аромат ее волос. Она молча встала рядом, и я был благодарен ей за это молчание и понимание.

Я очнулся только тогда, когда Агил-киши пригнал с водопоя скотину. Мы услышали, как кто-то кричит ему вслед. Вначале я подумал, что кто-то из кочевников, что пришел на эйлаг раньше нас, возможно недоволен близким соседством с нами, но потом я обратил внимание на то, что он кричит, глядя на меня. Я взглянул на него внимательно, а он, внезапно замолчав, кинулся ко мне со всех ног. Уже когда он обнимал и целовал меня; я узнал Рзу, того самого, который женился на сестре Гюллюгыз – Фирюзе. Былые обиды и неприятности отошли в сторону, и я уже не вспоминал о своих переживаниях (что, мол, он сватал когда-то мою Гюллюгыз).

Рза сообщил, что у них с Фирюзой уже четверо детей, что моя двоюродная сестра Сона живет опять в Вюгарлы. А дядюшка Магеррам постарел, но все еще пасет скот. И что у противной старухи Гызханум умер муж, тот самый, что работал вместе с моим отцом в Баку. Телли, ее дочь, которую она когда-то прочила мне в жены, замужем, но, к несчастью, бездетна.

Агил-киши и тетушка Ипек встретили Рзу как дорогого гостя.

– Ты все еще сердишься на Фирюзу? – спросил он меня виновато.

– Прошлое забыто и не вернется… Передай привет Соне и скажи, что через неделю я заеду к ней.

* * *

И снова в путь. Мы навьючили на лошадей и буйволов наш груз и двинулись дальше.

Агил-киши решил пройти еще три селения, чтобы удобной дорогой через старинный мост выйти к кочевью Салварты.

Мы миновали уже половину пути, но главные испытания были еще впереди. Особенно трудны были подъемы и остановки на отдых. Мы больше уставали от развьючивания и навьючивания поклажи, чем от самой дороги.

Перед последним переходом Агил-киши в сердцах вымолвил:

– Да ослепнет тот, кто придумал для людей кочевую жизнь!

– А мне казалось, – пошутил я, – что вы испытываете от дороги только одно удовольствие!

Он подхватил маю шутку:

– Особенно приятно, когда один из ослов опрокидывает груз, а ты снимаешь чарыхи, подворачиваешь шаровары и лезешь ногами в грязь, чтобы помочь бедному животному.

– А как хорошо спать на сырой земле, чтобы с рассветом снова двинуться в путь! – продолжил я в тон ему.

Но тут дядюшка Агил решил вступиться за привычную ему кочевую жизнь:

– Но зато как приятно съесть свежий каймак с медом! Или отведать только что сбитого масла! Привезти домой вкусного жирного сыру! – На сей раз он говорил серьезно.

Последний подъем был особенно труден. Узкая тропа круто поднималась вверх, не давая возможности сделать шаг в сторону. Почти отвесный скат обрывался глубоким ущельем, на дне которого бурлил ручей. Вершина противоположной горы нависала над тропой, застилая свет, и только далеко вверху пробивались лучи солнца.

Мы обогнули очередной выступ скалы и вдруг оказались на широкой зеленой поляне, такой огромной, что здесь, не мешая друг другу, паслись бесчисленные отары овец, лежали буйволы, пережевывая свою жвачку, издали похожие на огромные серые каменные глыбы. Вблизи и вдали светлели кибитки кочевников, а возле каждой подымался к небу дым костра.

Это и есть эйлаг Салварты.

Картина, открывшаяся нам, была так прекрасна, что молчун Агил-киши не выдержал:

– Так чего же больше в жизни кочевника? – спросил он меня. – Напастей или счастья?

– Конечно, счастья! – ответил я не задумываясь.

– Да, но без напастей не оценишь и счастья. Не преподашь детям уроков жизни, и ничего не заработаешь!

Мы не останавливаясь гнали свой скот дальше, пока не достигли места под названием «Отчий край», где Агил-киши еще раньше хотел разбить наше кочевье.

Последний раз мы сгружали вьюки и поклажу. Агил-киши вбивал в землю колья, прилаживал шесты. А потом с моей помощью натянул на них козьи шкуры и войлок. Кибитка была готова. Женщины навели в ней порядок – разложили по местам мешки с мукой, с солью, развесили пустые моталы для будущего сыра, расставили посуду, сложили постель, расстелили палас.

Вначале, когда мы только сгрузили вещи, казалось, что трудно достичь видимого порядка во временном жилище. Но вот мы осмотрелись, аккуратно установили кибитку, разожгли возле нее костер, чтобы вскипятить чай, и сразу стало ясно, что люди здесь обосновались надолго. В кибитке было тепло и сухо.

Агил-киши задымил трубкой, мы с Кеклик, взяв полотенце и мыло, спустились к роднику. На обратном пути собирали съедобные травы, которых здесь было великое множество.

– Ах, какой аромат! – вздохнула Кеклик. Полными счастья глазами смотрела она на меня. Мы наполнили водой, которую принесли из родника, самовар, а теща всыпала в него горящие угли из костра.

Под вечер на эйлаге похолодало. Мы надели на себя все, что было теплого. Но и это не помогало. Боковые стороны кибитки были из толстых шкур, и накрыты мы были стегаными одеялами, набитыми шерстью, но мы едва согрелись.

В первое время я постоянно мерз. Уже забылись привычки тех лет, когда я пас скот в бекских имениях и на кочевьях. Постепенно старое вспомнилось, и я вновь освоился с жизнью, проходившей в постоянных заботах: набрать дров, развести костер, принести воды из родника, залить молочную закваску в мотал для будущего сыра, перегнать отару или стадо буйволиц.

На кочевье человек все время занят. Даже маленькие дети не остаются без дела. Их посылают к роднику за водой или за съедобными или целебными растениями. Ребенок исподволь приучается к жизни кочевника, его тяжелому труду.

Однажды на рассвете, когда я выгонял из загона скот, к нашей кибитке подъехал всадник. Он спросил меня, не Будаг ли я Деде-киши оглы, и, получив утвердительный ответ, обрадовался.

– С вас причитается, – сказал он мне, – я привез вам радостную весть от Керима. У него родился сын. Он просил заехать к вам. Уже три дня я еду из Шуши…

Посоветовавшись с Агилом-киши, я подарил посланнику Керима три метра шевиота на костюм и жирного барана, как принято у нас одаривать того, кто принес добрую весть. А еще написал Кериму и Мюлькджахан длинное письмо, поздравил обоих с первенцем. И посоветовал им назвать сына Айдыном – в честь героя пьесы Джафара Джабарлы. Айдын означает – ясноликий. Я даже сочинил стихи, в которых желал ясноликому сыну Керима и Мюлькджахан судьбы с ясным лицом… Мои стихи понравились Кеклик и ее родителям. А тетушка Ипек добавила:

– Правая рука Керима на твою голову, сынок! – Эти слова означали пожелание, чтобы и у меня первенцем был сын.

Стоит ли говорить, как я был рад такому пожеланию?..

Приближалось время моего отъезда в Шушу. Перед этим было решено съездить в Вюгарлы, чтобы повидаться с родственниками и знакомыми. Мы отправились в Вюгарлы втроем: Агил-киши, Кеклик и я. Взяли с собой на дорогу еды. Агил-киши перебросил через седло барашка, но это было не все. По дороге заехали на базар, накупили подарков (их требовалось множество): мы знали, что будем желанными гостями во многих вюгарлинских домах.

Выехали мы ранним утром, а приехали в Вюгарлы только вечером. В сумерках промелькнула мимо меня долина Йовшанлы, которую я помнил с детских лет.

Первым делом надо было заехать к Соне, дом которой теперь на новом месте. К сожалению, жизнь моей двоюродной сестры совсем не удалась: первый муж оставил ее из-за того, что она была бездетна; второй умер в Минкенде – это случилось во времена бегства вюгарлинцев от дашнаков. Некоторое время Сона жила в семье братьев покойного мужа, но потом решила вернуться в Вюгарлы. Здесь вышла снова замуж, на сей раз за вдовца, у которого от первого брака было трое детей. Мне показалось, что и с третьим мужем сестра несчастлива.

– Переезжай ко мне! – настойчиво уговаривал я ее.

– Пока вы живете общим домом с родителями Кеклик, не проси, не поеду. Зачем из одной неволи переходить в другую?

– А когда мы будем жить отдельно?

– Тогда приеду!

За эти годы наша деревня изменилась. Из пятисот дворов осталось, может быть, сто пятьдесят. На месте разрушенных домов поднимались заросли одичавших яблонь и груш, алычи и вишни.

Я не нашел нашего дома. Даже не осталось следа на том месте, где раньше были ворота. На месте гумна рос густой клевер. И на соседском дворе больше не было высокой алычи, плодами которой я наслаждался тайком.

Не было и дома старика Абдулали, который он отдал когда-то под русскую школу. И память мне не подсказала, где был класс, в котором я слушал объяснения учителя Эйваза.

Ах, как постарел мой друг, дядюшка Магеррам! Его просто нельзя узнать. Но все так же выгоняет из села на пастбище скот односельчан. Хоть и был он теперь всегда сыт, но в глазах проглядывала неизбывная тоска, одиночество. Ушли из жизни почти все, кого он знал в былые времена и любил.

В селе было столько незнакомых мне юношей и девушек, что казалось, будто я приехал не в Вюгарлы. Родные и знакомые по нескольку раз в день приглашали нас в гости. Хоть времени было в обрез, все же мне удалось побывать в местах, которые сохранились в памяти.

На третий день мы покинули Вюгарлы. На прощанье оглянулся. «Я счастлив, – подумалось мне, – что родился в Вюгарлы. И рад, что здесь прошло мое детство, прошла юность. Здесь я сделал первые шаги по земле, прочел первые книги. И еще я счастлив тем, что с подругой моей жизни мне удалось выпить воды из родников Вюгарлы. Вюгарлы – опора моей жизни, начало всех моих начал. И я завещаю, чтобы меня, когда умру, похоронили здесь, на высоком месте, обвеваемом ветрами».

В долине Йовшанлы мы расстались: Кеклик вместе с отцом возвращалась на эйлаг Салварты, а я по горисской дороге ехал в Шушу.

Остановив коня, я долго смотрел вслед Кеклик, с которой впервые расставался надолго. Конечно, моей Кеклик хотелось поехать вместе со мной, но мы решили уступить родителям: сделать так, как советовали они.

Перед тем как наши пути разошлись, Агил-киши спросил меня:

– Да поможет тебе аллах, когда же ты вернешься?

– Буду заниматься до тех пор, пока не почувствую уверенность в том, что выдержу приемные испытания в Баку.

– Пусть будет так, как ты хочешь! Желаю тебе получить радостную весть из Баку. А за Кеклик не беспокойся. Пусть удача сопутствует тебе во всем. Будем ждать твоего возвращения.