Текст книги "Будаг — мой современник"

Автор книги: Али Велиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 58 страниц)

СНОВА БАХШАЛИ

От Абдула я уже знал, что сразу после установления Советской власти в Карабахе Бахшали стал председателем комитета бедноты, и все его теперь называли «комбед Бахшали». Комитет обосновался в двух реквизированных комнатах дома Надир-бека. Их называли «домом Бахшали», а то и просто «комбедом».

Я хорошо помнил Бахшали и поэтому обрадовался, узнав, что он в Учгардаше. Наверно, он поможет мне, если скажу, что хочу учиться. Но я был занят целыми днями в бекском доме и никак не мог выбрать время, чтобы пойти и поговорить с Бахшали.

Но он сам появился на бекском дворе. Правда, пришел не ко мне, а к беку.

Он пересек двор своей быстрой и легкой походкой и поднялся на второй этаж. Увидев Бахшали, Мирза Алыш насупился и что-то недовольно пробурчал.

«А как же, – подумал я, – и будешь кусать локти!» Ведь еще совсем недавно Мирза Алыш был над Бахшали, а тот отчитывался перед ним – доверенным лицом бека, как визирь у шаха (позже я узнал, что Мирза Алыш вместе с Джалалом интригуют против Бахшали, пытаясь рассорить Вели-бека с Бахшали).

Мирза Алыш до сих пор не был женат, так как всегда был занят делами бекской семьи. И он, и Джалал громогласно заявляли, что готовы стать «щитом», если возникнет угроза для Вели-бека со стороны Советской власти, и отдадут жизнь для спасения бекского рода. Все эти дни они о чем-то шушукались.

Увидев председателя комитета бедноты, Имран тотчас сказал мне:

– Поставь самовар да завари чай покрепче! Сейчас бек позовет!

Это мне не понравилось. «Неужели Бахшали ладит с Вели-беком, – подумал я. – Но почему? Или он остерегается своего бывшего хозяина?»

Поставив на поднос два стакана, блюдца, сахарницу и вазочку с вареньем, я вошел в комнату.

Имран знал привычки Вели-бека. После обеда тот или прогуливался по двору, или верхом скакал к мельницам, или же, приказав запрячь фаэтон, отправлялся к кому-нибудь в гости. Если же никуда не хотелось двигаться с места, то пил чай, просматривая журналы и газеты или читая книгу.

Вели-бек, как мне рассказал Мирза Алыш, учился в Петербурге и окончил два факультета: был и филологом и юристом. Он выписывал из России и читал много газет и журналов на русском языке.

Когда я внес в комнату к беку поднос, у него сидел Бахшали. Он сразу узнал меня.

– Я рад, что ты здесь, Будаг. – Он приветливо улыбнулся мне. – Как-нибудь зайди ко мне, поговорим.

Он повернулся к беку, а я тянул время: очень мне хотелось узнать, о чем будут говорить Бахшали и Вели-бек…

– Я много лет работал у тебя, бек, – продолжил прерванный разговор Бахшали. – А сейчас служу власти бедняков, и для тебя не является тайной, что я большевик. Сам знаешь, не может быть дружбы между беком и большевиком. Но я помню твой хлеб и, ты это знаешь, не раз уже выручал тебя. Поэтому я предупреждаю тебя: укороти языки своим псам!

Меня поразило, как смело Бахшали говорил с Вели-беком.

– Я тебя не вполне понимаю, Бахшали. Ты начал ясно, а перешел к иносказаниям. О каких псах ты говоришь? – удивился Вели-бек.

– Если бы Мирза Алыш и Джалал говорили всюду и везде, где они появляются, гадости только обо мне, я бы стерпел, но они распускают вздорные слухи о Советской власти, о том, что дни ее сочтены. – Бахшали недобро улыбнулся. – Ты умный человек и должен понять, что если ими заинтересуются, то у товарищей сразу же возникнет вопрос: «Чье задание они выполняют?»

Бек побледнел, потом густо покраснел. Он вытащил носовой платок и вытер шею и лицо.

– Бахшали, ты выдвигаешь против меня серьезные обвинения. Есть ли у тебя доказательства?

– Пока эти обвинения не против тебя, бек, а против твоих людей. Вызови Мирзу Алыша и Джалала и сам спроси у них, о чем они говорят в бекских домах, где стали частыми гостями, и в крестьянских дворах.

– И ты сможешь сказать им в лицо, что говорил мне о них? – вскинул брови бек.

Бахшали усмехнулся:

– И даже больше, бек!

Я выскользнул из комнаты. На кухне Имран готовил на ужин плов, он снимал пену и боялся отвлечься хоть на секунду. В кухню вошел Джалал:

– Бек не спит?

– Он занят. У него там человек, – ответил Имран, не глядя на Джалала.

– А кто?

– Комбед Бахшали.

– Когда он пришел?

Имран пожал плечами. И Джалал тут же отправился в комнату к Мирзе Алышу.

Прошло совсем немного времени, и бек кликнул меня:

– Найди Мирзу Алыша и Джалала и позови их сюда!

Я постучал в комнату Мирзы Алыша и сказал, что бек зовет обоих.

– Ну вот, как я и говорил! – воскликнул Мирза Алыш.

– Мало ли что он насочиняет, неужели бек ему поверит?

– Ты что, не знаешь характера бека… Я изучил его и знаю как свои пять пальцев, Джалал. Он поверит первому, кто убедит его!

Мирза Алыш и Джалал вошли к беку и вежливо поздоровались с ним. Я вошел следом. Бек молча кивнул обоим.

Не предложив им сесть, сразу начал с вопросов:

– Мирза Алыш, ты всегда слыл послушным рабом аллаха. Поэтому во имя всевышнего прошу тебя честно ответить мне…

Бледные щеки Мирзы Алыша побагровели, и он, глядя себе под ноги и не осмеливаясь поднять глаза, промолвил:

– Да не пойдет мне впрок хлеб, который я ел в вашем доме, если скажу неправду.

– Тогда ответь, почему вы с Джалалом то там, то сям распускаете всякие сплетни против новой власти?

Мирза Алыш и Джалал мгновенно переглянулись, и я заметил насмешку в их взглядах.

– Да отсохнет язык у того, кто это говорил! – вмешался Джалал. – Очевидно, это сказал Бахшали… Но с каких пор Бахшали стал Советской властью?

– Говори яснее, я не понял! – заметил Вели-бек.

– Да, я признаюсь, мы иногда перемываем кости Бахшали, не нравится он мне, но с каких это пор говорить о самом Бахшали – это то же, что и говорить о новой власти?

– Бек, – Бахшали поплотнее уселся на стуле, – я хочу напомнить Мирзе Алышу и Джалалу кое о чем.

Мирза Алыш достал из кармана платок а вытер лоб. А Джалал не спускал своих выпуклых глаз с лица бека, пытаясь разгадать, знает ли тот, о чем пойдет речь.

И Бахшали начал:

– Вы все помните, что в год установления в Карабахе Советской власти Красная Армия пришла в наше село. И Вели-бек, спешно собрав вещи и драгоценности, на двух фаэтонах с семьей собрался бежать в Иран. Вот этот храбрец Джалал залез в бурты с зерном, а Мирза Алыш, надев женское платье, спрятался на женской половине.

Бек опустил глаза, Джалал закашлялся, как будто ему не хватало воздуха, а у Мирзы Алыша побелели губы.

– Да, Вели-бек бежал в Иран. Он забыл про своих слуг и батраков, про землю отцов и отправился в чужую страну к неизвестным людям. Искал защиты от рабоче-крестьянской власти у жестокого иранского шаха!

Беку стоило больших усилий не проронить ни слова. Но Бахшали уже перешел к управляющему.

– А Джалал, который клялся в верности беку, знать ничего не желал о судьбе бека! Не знал и о том, что не удалось Вели-беку пересечь границу, ибо его вместе со всей семьей задержали в Молокане и арестовали, и о том, кто и как освободил бека! Не знал потому, что прятался в зернохранилище, а по ночам его выводили погулять, чтоб не сгнил вместе с зерном. И снова прятали на день!.. Так или не так, Джалал?

Никто не смел раскрыть рта. Звучал лишь голос Бахшали:

– А тем временем племянник Джалала по его наущению взломал двери бекских комнат и занялся грабежом. Если ты внимательно посмотришь на стены своего дома, бек, то, вероятно, заметишь, что у тебя стало меньше дорогих ковров. Их бы не было совсем, если бы я не опечатал дом!

Бек с гневом посмотрел на Джалала. У Мирзы Алыша, я сам видел, дрожали руки и ноги.

– А теперь я скажу о Мирзе Алыше! – продолжал Бахшали. – В то самое время, когда большевик Бахшали вел переговоры в шушинской Чека об освобождении Вели-бека и его семьи из тюрьмы, Мирза Алыш в женском платье, затесавшись в толпе, слал проклятья по адресу Вели-бека, а потом, когда узнал, что бек сидит в тюрьме, вскричал: «Да пошлет аллах кару на голову кровопийце беку!» А сам тем временем принялся похищать и сбывать через своих людей добро, оставленное беком под его присмотром. И что же теперь? Теперь, когда Советская власть отмечает свою первую годовщину, кто-то смеет говорить, что Бахшали плох! Зато Мирза Алыш и Джалал очень хороши!.. – Бахшали умолк, а спустя минуту добавил: – Пока они служат тебе, бек, и пытаются опорочить Советскую власть и людей, которые ей служат, у Советской власти веры в тебя, хоть ты и раскаялся в Чека, нет и не будет! Подумай, Вели-бек! – И Бахшали поднялся, чтобы идти. Нетронутый стакан с чаем остыл на столе.

Я тотчас выбежал за ним следом и у лестницы тронул его за рукав.

– А… это ты! – сказал он мне, продолжая спускаться. – Приходи в комбед, поговорим!

Я вернулся в комнату, но остановился у двери. Стояла гнетущая тишина. Но вот раздался глухой от волнения голос бека:

– Сгиньте с глаз моих, мерзавцы!

Мирза Алыш с красным лицом выскочил из комнаты бека и бросился на постель в своей комнате, даже не закрыв дверь на балкон. Джалал, тяжело ступая на своих чуть согнутых ногах, спустился по лестнице, бормоча проклятья по адресу Бахшали. Он выбежал из ворот и чуть не угодил под колеса проезжавшей телеги.

Немного погодя на балкон вышел бек. Заложив руки за спину, он широкими шагами прошелся из конца в конец балкона и заглянул в раскрытую дверь комнаты Мирзы Алыша, покачал в раздумье головой и ушел к себе. Снова вышел и, облокотившись на перила, уставился во двор.

Ханум не было дома. Близилось время обеда. Бек окликнул меня и велел, чтобы я полил ему на руки. Он любил иногда так умываться. Вымыл руки, лицо и шею. Я протянул ему мягкое, пахнущее чем-то приятным полотенце, он насухо вытерся и, встав перед зеркалом, пригладил свою лысую голову.

Перед самым обедом зазвенели колокольчики, и фаэтон, на котором уезжала ханум, вкатил во двор. И только ступила ханум на балкон, как увидела, что Мирза Алыш плачет.

– Бек, – спросила она мужа, – что с Мирзой? Или ты его ругал?

Не отвечая, он прошел в комнату.

– Почему ты не ответил? – удивилась ханум.

Бек сел в кресло и предложил сесть жене:

– Сядь…

Увидев, что и я, и Имран стоим на пороге комнаты, ханум нетерпеливо воскликнула:

– Входите же!

– Можно ли принести обед? – спросил Имран.

Ханум кивнула головой и снова обратилась к Вели-беку:

– Ты мне так и не ответил. У тебя кто-то был за время моего отсутствия?

– Был.

– Кто?

– Бахшали.

– Я так и думала! Что ж, не будем портить аппетита перед обедом, поговорим после!

Господский обед прошел в молчании.

Я начал убирать посуду со стола, ханум встала и пошла к Мирзе Алышу. Она пробыла там недолго. И тут же зазвенел ее голос:

– Что с тобой произошло, Вели? Или действительно весь мир перевернулся? Как ты мог?!

– Ты права, что мир уже совсем не тот, каким был раньше, – устало поддакнул Вели-бек. – И я давно не хозяин Карабаха. Хозяевами стали такие, как Бахшали… Вспомни о тех днях, которые мы провели в шушинской Чека!

– Будь прокляты эти люди из Чека, которые забыли, что они холопы. Но ты послушал Бахшали и обидел самых верных твоих слуг!

– Можно ли обидеть людей, которые давно забыли про совесть? Была бы ты здесь, услышала бы, что говорил Бахшали! И они, эти твои верные слуги, не могли ему возразить! А он уличил их в обмане, подлости и воровстве!.. Ладно, оставим этот разговор…

В гостиной наступила пауза. Имран, как и я, внимательно прислушивался к каждому слову, доносившемуся до нас.

Ханум кликнула меня и велела позвать Мирзу Алыша.

– Зачем? – Вели-бек поморщился. – Что дадут эти разговоры?

Ханум отмахнулась от слов бека, словно от мухи, и прикрикнула, на меня:

– Иди делай, что тебе сказано!

К моему удивлению, войдя в комнату Мирзы Алыша, я увидел, что он спит. Я растолкал его и передал приказание ханум. Лицо Мирзы Алыша сразу вытянулось:

– О аллах! Защити своего раба.

Он поднялся и, не забыв бросить взгляд в зеркало, торопливо направился в столовую.

Ханум выпрямилась на своем стуле и с благосклонной улыбкой взирала на Мирзу Алыша.

– Я узнала, что тут был неприятный разговор, – начала она. – Я хочу знать правду.

– Да, ханум, – еле слышно произнес Мирза Алыш.

– Ты служишь у нас чуть ли не двадцать пять лет, – мягко продолжила ханум. – Я, как ты знаешь, всегда доверяла тебе и до сих пор в этом не раскаиваюсь. Ответь мне только на один вопрос. Ответь как благочестивый мусульманин, который боится гнева аллаха и его пророка. В гостиной над тахтой висел большой персидский ковер. Когда мы с Вели-беком вернулись из Шуши, этого ковра на месте не оказалось! Где он?

Пот крупными каплями покрыл лоб Мирзы Алыша, лицо его в оспинах было свекольным. Он беззвучно пошевелил губами.

– Я ничего не слышу, говори громче.

Наступило долгое молчание. Ханум не сводила с Мирзы Алыша холодного, чуть брезгливого взгляда. А Мирза Алыш смотрел себе под ноги, лишь на миг метнув в мою сторону полный ненависти взгляд (не нравилось, что я здесь и слушаю). Наконец он решился вымолвить то, что от него ждали:

– Я… Я продал его.

– Хорошо, – сказала холодно ханум, – можешь идти.

В комнате повисло молчание. Вели-бек болезненно морщил в продолжение всего разговора лоб, а тут встал, прошелся по комнате и остановился перед женой.

– Теперь ты сама убедилась… – сказал он.

– О аллах! Нет предела человеческой неблагодарности!

– Не надо отчаиваться. Есть на земле благородные люди. Один из них – Бахшали. Он не забыл добро, которое видел в этом доме. Он вызволил нас из тюрьмы и спас то, что еще оставалось в доме. А здесь хозяйничали наши с тобой, так сказать, преданные слуги.

– Как же мы обманулись?.. – сокрушалась ханум.

– Я полагаю, что теперь нам незачем держать ни секретаря, ни управляющего.

– Но, Вели… – воспротивилась жена. – Это принято, чтобы у бека были управляющие и секретари!

– Дорогая, а слышала ты раньше о стране без шаха? Теперь ты сама живешь в такой стране!

Они помолчали.

– Уедем отсюда! – взмолилась вдруг ханум.

– Куда? Как оставить край отцов и дедов?

– Тогда уедем к твоей сестре, в Союкбулаг!

Вели-бек не ответил. Имран, присутствовавший во время всей сцены в гостиной, бесшумно выскользнул за дверь. Я хотел последовать за ним, но ханум остановила меня:

– Подожди!.. – И ненадолго отлучилась из комнаты. Она вынесла ношеные рубашки своей дочери и протянула мне: – Это твоим племянницам. Я их видела сегодня, они же в лохмотьях!

Я поблагодарил ее и вышел. Уже в дверях услышал голос бека:

– В Союкбулаг – это хорошо. Но только не теперь. Когда потеплеет… возможно, в конце мая и уедем.

ЗНАКОМЫЙ ДВОР

Господская усадьба, которую оглядывал бек, облокотившись на перила, была мне хорошо знакома. Двор даже казался родным. Наверно, потому, что здесь я часто слышал голоса отца и матери.

Да, до боли знакомый мне родной двор. Он был широким и ухоженным. Но рука времени коснулась и его.

В былые дни Мирза Алыш строго следил за тем, чтобы вся усадьба, ее дворы, балконы чисто подметались. Садовник поддерживал порядок в саду. За оградой бекского сада размещалось нечто вроде фабрики, где обжигали кирпичи. В тот год, когда мы, беженцы, нашли здесь приют, на этой небольшой принадлежащей беку фабрике работало шесть мужчин, выходцев из Южного Азербайджана, которые перешли на этот берег Аракса в поисках заработков и нанялись к Вели-беку резать из глиняной массы кирпич и обжигать в специально построенных ими печах. В пасмурную погоду хорошо было видно, как полыхал огонь в печах. Мне всегда хотелось подойти поближе, чтобы почувствовать обжигающее тепло пламени.

Готовые красные кирпичи затем погружали на арбу и везли в села Карабаха, принадлежащие Вели-беку.

Сейчас на заднем дворе запустение. Не работает и кирпичная фабрика, не действует печь, рабочие ушли. В сараях бекской усадьбы ржавеют и портятся металлические части диковинной машины, привезенной беком из Петербурга, куда он выписал ее из-за границы. В былые времена она вызывала восхищение всего рода беков Назаровых.

Хлопок, взращенный и собранный батраками Вели-бека, складывался на одном из участков обширного хозяйского двора, и оттуда механик заполнял им ненасытную утробу машины. Машина очищала хлопок и уминала его в тюки. Потом эти тюки отправляли на хлопкопрядильные фабрики.

Управляющий бека Джалал был грозой для батраков: кто провинится – бил, кто ослушается – наказывал. Теперь его времена прошли, но нет ни рабочих, ни машины: она ржавеет в сарае.

В конце усадьбы протекал арык, в водах которого купали свои длинные ветви ивы; в их тени я иногда отдыхал, когда пас бекских коров и буйволиц. Бедная мама беспокоилась, что я могу простудиться, и набрасывала на мои плечи одеяло.

Иногда буйволицы ложились в арык, перегораживая поток. Вода переливалась через края арыка и заливала все вокруг. Мирза Алыш тотчас поднимал истошный крик. Тогда я забирался в арык и, стоя по колено в воде, выгонял буйволиц. Случалось, мама ранним утром набирала воду из арыка для стирки, а потом говорила мне: «Хоть и прозрачная вода в нем, но не по душе мне – я видела в ней лягушек!»

Да, некогда огромной была усадьба Вели-бека, и шумела жизнь в ее дворах и садах. Когда-то всю усадьбу обнесли забором. Возводили его беженцы из Магавыза, их называли курдами, хотя курдского языка они не знали. Они батрачили на бека за жалкую мзду.

Гнев заполнял мою душу, когда я слышал, как Мирза Алыш ругает курдов: «Ваш скот такой же нахальный, как и вы сами! Делайте ограду на совесть, чтобы ее не могли свалить коровы и буйволы!» Он боялся, что скот затопчет посевы хлопчатника.

Батраки жили в шатрах за оградой, боялись и ненавидели Мирзу Алыша и Джалала.

Некогда цветущий бекский сад, в котором любила отдыхать вместе с детьми ханум, тоже пришел в запустение. Деревья вырублены, кое-где стоят сложенные поленницы дров.

Когда мы впервые приехали сюда и я забрел в бекский сад, мне показалось, что я попал в лес. Некогда из страха перед Джалалом никто не смел ступить ногой в сад. Но как только Вели-бек покинул усадьбу, крестьяне в поисках дров для отопления повалили ограду, а потом ринулись с топорами в сад.

Мирза Алыш и Джалал занимались грабежом в бекском доме, и им было на руку самоуправство крестьян.

Думал ли обо всем этом Вели-бек, оглядывая обширные своя владения?

Весь хлеб, который шел на господский стол и которым кормили и слуг, пекли тут же в доме. Мне казалось, что сейчас моя мама выйдет из комнаты и, засучив рукава и повязав волосы платком, возьмется за чугунный щит, на котором пекли чуреки и лаваш, очистит от золы печь под ним, наложит в нее дров, принесенных и нарубленных отцом. А отец непременно спросит: «Принести еще или достаточно, Нэнэгыз?» Потом мать разведет в печи огонь…

Со слов Абдула я узнал, что и моя сестра Яхши, когда они пришли в Учгардаш, тоже нанялась печь хлеб в бекский дом. И пекла его на том же самом чугунном листе…

Я помнил, как в специальном загоне два раза в году Вели-беку показывали коров или лошадей, привезенных на продажу. Когда бек хотел увидеть скаковые качества покупаемого коня, Бахшали, считавшийся хорошим наездником, вскакивал на неоседланного коня, пытаясь обуздать его, а конь норовил сбросить всадника.

По вечерам Джалал самолично пересчитывал весь скот и лошадей на скотном дворе и в хлеву. Вели-бек строго следил за порядком в хозяйстве. Он тщательно осматривал, в каком Состоянии находятся хлев и сараи, конюшни и овчарни. Особенным его вниманием пользовались только что рожденные жеребята и телята, и он наказывал батракам ухаживать за ними и не спускать с них глаз.

Бек часто посылал мою мать на птичник, где содержалось множество кур. Она собирала яйца и приносила на кухню, не смея взять себе хоть одно.

Неподалеку от высокой шелковицы разводили костры, разогревали металлические бруски, которыми клеймили бекский скот. На брусках было всего две буквы – «В» и «Н» – Вели-бек Назаров.

Коровы и буйволицы мычали, кони ржали и вырывались, бараны и овцы зализывали свои раны. Я вспомнил, как кто-то сказал: «Если бы люди не ссорились, не было бы нужды клеймить животных».

Дом Назаровых в Учгардаше был покрыт красной черепицей; тогда мне казалось, что железная крыша на доме Агаяр-бека богаче.

Как говорили, Вели-бек и госпожа не любили дом в Учгардаше. В Шуше у них был большой дом и прекрасная усадьба с огромным садом. Еще один дом находился в Союкбулаге, рядом с домом родной сестры Вели-бека. Думал ли Вели-бек о том, что больше ему не владеть всем этим богатством, я не знал. Жалел ли он о том, что его мечтам никогда не сбыться? Наверно.

Не находил себе покоя и Мирза Алыш, от которого бек и ханум теперь отвернулись. Как он жаждал служить и нравиться своим хозяевам! Он снова хотел бы исполнять все их желания и слышать слова благодарности. И всему – крах.

Мирза Алыш слег.

В Учгардаше жила двоюродная сестра Мирзы Алыша, некрасивая, с темными пятнами на лице, которые ей никак не удавалось вывести, с чуть косящими глазами. Сколько белил и румян перевела несчастная женщина, но не делалась от этого красивее. Наоборот, только виднее становился кривой нос да толстые синие губы. К тому же она еще и курила, и оттого голос у нее был хриплым и грубым.

Когда-то их родители заключили между своими детьми брак у моллы, совершенный по всем законам шариата. Но нелюбовь к уродливой двоюродной сестре выгнала Мирзу Алыша из дома в два этажа. Он переселился в бекский дом и с тех пор служил верой и правдой семье Вели-бека. Когда знакомые, советовали Мирзе Алышу жениться снова, он с притворным ужасом говорил: «Не приведи аллах встретить такую же, как Гюльсум! – Так звали двоюродную сестру Мирзы Алыша, с которой у него был брачный договор. – Уж лучше сразу сесть писать завещание!»

Долгие годы, пока Мирза Алыш работал в бекском доме, Гюльсум не оставляла мечту вернуть мужа. А теперь, когда его прогнали из дома Вели-бека, она и думать забыла о Мирзе Алыше.

Люди говорили, что после прихода новой власти она часто называла его «псом у бекских ворот». Мало того: она свела дружбу с самим Бахшали! Помогала ему вести дела комбеда. А однажды стало известно, что подала заявление о приеме в партию. Когда Мирза Алыш увидел Гюльсум в одном фаэтоне с Бахшали, то в негодовании топнул ногой по балкону. «Бесстыдница! – возмущался он. – Так-то ты опозорила честь нашего рода!»

А Гюльсум, как стала вникать во все дела комбеда и часто выступала на заседаниях и собраниях, словно помолодела и похорошела. А Мирза Алыш, лишенный бекского доверия, напоминал увядший осенний лист.