Текст книги "Будаг — мой современник"
Автор книги: Али Велиев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 50 (всего у книги 58 страниц)
Я бы еще долго вспоминал подробности тех дней, но ко мне снова заглянул Нури.
– Что ты так крепко задумался? – спросил он.
Я поднялся, захлопнул папку с тезисами доклада.
– Да, Нури, ты точно выразился: котлы здесь кипят под закрытыми крышками.
КРАСНЫЕ БИЛЕТЫ В ГРЯЗНЫХ РУКАХ
Несмотря на предостережение Нури Джамильзаде, я решил быть до конца откровенным в разговоре с коммунистами района, собравшимися на праздник урожая.
– Мы ведем борьбу против последних остатков капитализма в деревне, – говорил я. – Именно в этой борьбе проявляется истинное лицо коммуниста. Пленум ЦК ВКП(б), посвященный делам азербайджанской партийной организации, вскрыл ошибки и недостатки в целом ряде районов республики. Беспринципные группировки отвлекают внимание коммунистов от задач социалистического строительства. Постановление пленума Центрального Комитета ВКП(б) как нельзя точно относится и к тому, что совершается в Агдамском районе. – Воцарилась тишина, все взоры устремлены на меня. – Тот, кто пытается из родственных или дружеских побуждений прикрыть классовых врагов, пользуясь своим авторитетом партийного или советского работника, забывает о той решительной и беспощадной борьбе, которую ведет наша партия. Помогающие врагу будут уничтожены вместе с теми, кого они защищают. Эти люди так же подрывают силу партии, как и ее открытые враги!
Во время моего выступления Мадат Кесеменский недовольно хмурился. Салим Чеперли отвернулся к окну. Это дало мне возможность хорошо рассмотреть глубокий шрам над его бровью. Сомнений не было! Это Ясин-бек Гюрзали! Он лет на десять старше меня, и хоть сильно возмужал с тех пор, но все та же надменность скрывалась под кажущейся простотой. Теперь я не сомневался, что и он узнал меня, но надеется остаться неузнанным, – ведь много лет прошло!..
Но почему ему понадобилось скрываться под чужим именем? Что за этим кроется? И как он может не бояться: в этих краях, хотя здесь и не Карабах, его ведь могут легко опознать?..
Салим Чеперли выступил сразу же после меня и стал хвалить за правильно подмеченные недостатки. Потом пообещал внимательно перечитать постановление ЦК ВКП(б) и принять надлежащие меры, чтобы исправить замеченные товарищами недоработки.
Слушая председателя райисполкома, и Мадат Кесеменский заулыбался, довольный. Салим Чеперли говорил по-азербайджански книжными фразами. На это я обратил внимание еще во время бюро, а когда Салим Чеперли соединился в моем сознании с Ясин-беком, я вспомнил, что и Ясин-бек говорил именно так! Исчезли последние остатки моих сомнений, подозрения скребли мою душу.
Но тут выступил секретарь райкома. Он тоже хвалил меня, а в конце, к моему удивлению, посоветовал присутствующим приобрести книгу «известного писателя», как он назвал меня, «Явление имама» и прочитать ее «самым внимательным образом».
Неумеренные похвалы в мой адрес насторожили меня. «Что за этим кроется? – думал я. – Мол, что с писателя возьмешь?! Или что-то другое?» Недоумевал не только я, но и начальник районного ГПУ Сулейманов. Зная, что его заместитель дружен с Салимом Чеперли, Сулейманов не стал, как потом он мне сказал, делиться с Кюраном Балаевым своими соображениями, а только внимательно присматривался к председателю райисполкома, который очень уж демонстративно поддакивал секретарю райкома.
Прошло несколько дней, и бюро райкома утвердило мой план работы. Чеперли и Кесеменский, очевидно, поняли, что я умею и драться, и решили не придираться к плану. Думали, разумеется, и о том, что таким путем они смогут привлечь меня на свою сторону. Или старались притупить мою настороженность (особенно Салим Чеперли)…
Я решил превратить отдел агитации и пропаганды в настоящий штаб идеологической работы в районе. Еженедельно проводил семинары с пропагандистами и агитаторами, прикрепленными к селам и колхозам. Отдел наш вскоре получил коляску с парой лошадей и фаэтон. Нам передали недавно отобранный у купца Балакиши двухэтажный каменный дом, в котором и проводились семинарские занятия.
Постепенно я осваивался в Агдаме. По своему плану я должен был ознакомиться с работой единственного в городе среднего специального учебного заведения – сельскохозяйственного техникума. На его директора без конца сыпались жалобы: плохо он исполняет обязанности руководителя, плохо разбирается как в педагогике, так и в сельском хозяйстве, дерзок и груб и так далее.
С первого взгляда этот человек, скажу откровенно, мне не понравился. Но поддаваться эмоциям я не разрешил себе.
– Почему вы не реагировали на мои неоднократные приглашения посетить отдел? – спросил я его.
Он что-то невнятно пробормотал.
– Что вы окончили?
Он молчал. Я подумал, что он не понял вопроса, и повторил его:
– Какое учебное заведение вы закончили?
К великому моему удивлению, оказалось, что он когда-то, давным-давно, занимался в моллахане, и если не считать кружков политграмоты, тем и ограничивалось его образование. Рассказывая о моллахане, он дал понять мне (как-то ловко ввернул в свой рассказ!), что является зятем Кяхрабы-ханум.
– А не трудно вам вести работу в техникуме? – спросил я его вежливо, но мои вопросы, особенно этот, его явно сердили.
Разглядывая меня сквозь стекла очков, он недовольно покачал головой и многозначительно поджал губы. Он был, видимо, убежден, что останется директором техникума во что бы то ни стало, и потому оставил мой вопрос, без ответа.
Еще через день я заглянул в земотдел, чтобы поговорить с Ходжаталиевым, но застал у него председателя недавно организованного колхоза: он приехал с заведующими отделом за инструкциями. Каково же было мое удивление, когда я, прислушавшись к разговору, обнаружил, что Ходжаталиев не разбирается ни в семенах, ни в плодах растений.
Единственным человеком, с которым я мог говорить обо всем, что я узнал за это время, был Нури. «Да, – решил я, – надо менять людей, искать новые кадры».
Меня неожиданно вызвал к себе Кесеменский:
– Товарищ Будаг, машина моя свободна, когда же вы перевезете сюда семью?
Я поблагодарил и сказал, что сейчас же отправлюсь в Назикляр. Но уехать, к сожалению, не удалось, хотя мне не терпелось увидеть и сына и Кеклик.
Когда я вышел из кабинета секретаря, то увидел в коридоре Нури. Вкратце рассказал ему о своих предложениях насчет кадров, а он мне шепотом:
– Давай не на ходу! Зайдем ко мне, надо поговорить!
– Сейчас не могу; поговорим, как приеду. Кесеменский дал мне машину, чтобы я поехал за семьей.
– Он хочет удалить тебя на время, – задумчиво сказал Нури.
– Ты так думаешь?
– Убежден!
– А что ты предлагаешь? – недовольно спросил я.
– Пока не решен вопрос с Салимом Чеперли, ты не имеешь права даже на минуту отлучаться!
Я задумался.
– Поверь моему чутью, Будаг!
– Но есть ГПУ, чтобы разобраться и изъять партийные билеты из грязных рук, которые мешают нам жить и работать!
– ГПУ надо помочь!
– Знаю.
– У Салима Чеперли много-друзей в колхозах в среде председателей и в сельсоветах. К тому же ты не станешь отрицать, что он человек осторожный, осмотрительный, не выдаст себя глупыми действиями, с ним голыми руками не справиться. В работе безупречен, не совершил еще ни одного правонарушения, кроме того, о котором знаешь ты, – изменил имя и фамилию. Такой человек мог устроить себе и партийность!
– Я в этом убежден!
– Правда, я смотрел его личное дело: все как надо, и партстаж у него уже большой, свыше десяти лет… Но ты прав, это не меняет существа дела. Главное – чужое имя! Ты обязан помочь Сулейману! У него тоже есть слабинка – плохо знает родной язык: долго жил в России; считает к тому же, что вполне достаточно для обхождения одного русского языка, и не стремится усовершенствоваться в родном, а без него как в контакт с людьми вступишь?
– Это мелочи, Нури! Ты мне ответь: разве в одном председателе исполкома дело? Не на своем месте сидят и директор техникума Хафиз, и завземотделом Ходжаталиев.
– У Хафиза такая крепкая рука наверху, что и трактором его от места не оторвешь!.. К тому же и тот и другой местные кадры! – Он помолчал. – Ладно, день-два ничего не решают, поезжай за семьей, пока машину дают, а я здесь пораскину мозгами, намечу план наших действий!
– Нет, Нури, – я был тверд в решении, – перед тем как уехать, я хотел бы все же переговорить с Сулеймановым.
– Я думаю, сегодня не удастся, мы уже опоздали к нему на прием.
– А может быть, пойдем прямо к нему домой?
– Тогда не мешкая звони!
Мы прошли ко мне в кабинет, и Нури пододвинул ко мне телефонный аппарат.
Я договорился с Сулеймановым, что в десять вечера мы с Нури заглянем к нему домой.
* * *
В дверях Нури чуть не столкнулся с Кяхрабой Джаваирли. Она расточала обворожительные улыбки. Я предложил ей сесть. Но тут произошло непредвиденное: ножка стула с треском подломилась, и Кяхраба-ханум с криком ухватилась за мой стол, что спасло ее от падения.
– Не только вы, но и ваши стулья против меня! – зло проговорила она, придвинув к себе другой стул.
– Не понимаю вашего возмущения, Кяхраба-ханум. Благодарите судьбу, что не упали!
– Вы нарочно!.. – Страх ее еще не прошел, и она вся кипела от негодования.
– Успокойтесь, это ж пустяки, подумаешь, стул!.. Приглашу мастера – починит.
– Уважаемый Будаг, меня возмущает другое! Почему вы не даете спокойно работать директору сельскохозяйственного техникума Хафизу?
– Ах вот вы о ком!.. Да, я знакомился с его работой. А почему это вас так беспокоит?
– Не стану скрывать: он муж моей сестры.
– Тогда, наверно, вам лучше, чем мне, известно, что у него нет надлежащего образования. Техникумом должен руководить специалист по сельскому хозяйству, обладающий к тому же педагогическим опытом работы.
– Хафиз уже больше года работает директором, разве этого мало?
– Я думаю, что все-таки ему недостает многих качеств, чтобы занимать директорское место.
– Но не забывайте, что он мой родственник! А это что-нибудь да значит, разве нет? – Переход от возмущения к кокетству был скорым: она уже улыбалась мне как давнему приятелю.
– Согласитесь, что партийному работнику прежде всего следует интересоваться деловыми качествами того или иного работника, а не его родственными связями, – как можно спокойнее сказал я.
Кяхраба-ханум огорченно покачала головой:
– Партия учит нас бережно относиться к кадрам, проверенным и надежным. И не забывайте, что у Хафиза четверо детей!
– Следует подобрать для него подходящее место, чтоб мог содержать семью.
– Не думаю, что нужно освобождать его от занимаемой должности!
– Товарищ Джаваирли! Каждый на своем месте делает то, что считает нужным и возможным. А как быть с бесконечными жалобами на него?
– Ничего невозможного нет! Все в наших с вами руках! Ради меня, не трогайте Хафиза!
– Кяхраба-ханум, вы член бюро райкома, как вы можете так ставить вопрос?
– Не увиливайте в сторону, а прислушайтесь к моему совету! Не трогайте Хафиза, товарищ Будаг! – в просьбе ее зазвучали нотки угрозы.
– Вы больше ничего не хотите мне сказать, товарищ Джаваирли?
– Вы гоните меня?
– Я уже все сказал.
– Ничего!.. – Голос Кяхрабы-ханум звучал сейчас резко, явно угрожающе. – Еще не родился человек, который бы ослушался Кяхрабу Джаваирли!
– Этот человек сидит перед вами, и родился он уже довольно давно – в тысяча девятьсот третьем году.
– Сделаешь так, как я захочу! Увидишь!
– Не забывайте, что есть еще ЦК нашей партии!
Не удостоив ответом мои последние слова, Кяхраба поднялась и, не оглянувшись, быстро вышла из кабинета.
* * *
В десять вечера мы вместе с Нури вошли в небольшую квартиру начальника районного ГПУ Сулейманова. Квартира выглядела так, будто в нее въехали накануне или же завтра собираются ее покинуть: везде стояли чемоданы и ящики; на ящиках сидели, два ящика, на которых лежала доска, заменяли стол; короче, комната имела нежилой вид.
Сулейманов улыбнулся смущенно:
– Извините, мебель принципиально не покупаю, потому что за последние три года четвертый район меняем, нет смысла чем-нибудь обзаводиться!..
Жена Сулейманова постелила на ящики свежую скатерть, принесла в стаканах крепкий ароматный чай, а в вазочках – варенье и сахар.
Отпив из стакана чай, Сулейманов внимательно и выжидающе смотрел на нас: с чем, мол, пожаловали?..
– Знаете ли вы Салима Чеперли? – спросил я без обиняков. Он усмехнулся:
– Иногда неведение – благо. Но я думаю, что вы пришли не для того, чтобы выяснить, знаю ли я кого-нибудь.
– Я говорю о прошлом Салима Чеперли, – поправился я.
– Из его анкетных данных известно, что он из крестьян Ширванского уезда, позже был рабочим-нефтяником. Член партии с семнадцатого года, участник восстания на Мугани. Хорошая биография, не так ли?
– Биография хорошая, но другого человека!
– Я проверял, Салим Чеперли прожил именно такую жизнь.
– Но он не Чеперли!
– А как его зовут по-настоящему?
– Ясин-бек Гюрзали.
И я подробно рассказал Сулейманову обо всем, что знал. Сулейманов молча слушал меня, постукивая пальцами с коротко остриженными ногтями по импровизированному столу.
– Подумай еще и еще раз, Будаг, не может быть хоть малейшей ошибки в твоих словах? Меня самого беспокоит эта фигура, и я давно начал проверку. Смущает такой немаловажный фактор, как мотивы его поведения. Если он скрывается от преследования, то почему остался в Азербайджане и не уехал куда-нибудь, ведь страна у нас большая! Здесь он постоянно подвергается опасности быть кем-нибудь узнанным. И еще. Он держится очень независимо, даже вызывающе спокойно для человека в чужой личине.
– И я об этом думал, – признался я.
До того молчавший, Нури вдруг подал голос:
– Логика на твоей стороне, товарищ Сулейманов, но люди часто поступают вопреки ей…
– Я уверен, что не ошибаюсь, – сказал я. – Салим Чеперли скрывает свое прошлое, и совесть у него нечиста. Почему он на это решился, рискнул жить рядом со своим родным очагом, стараясь показать, что не имеет к нему никакого отношения, следует узнать, и незамедлительно.
После довольно долгого молчания Сулейманов сказал:
– Договоримся так: первое – чтобы о нашем разговоре никто не знал. Не спугнуть бы того, кого мы спугнуть не хотим. Особенно следует опасаться моего заместителя, который дружен с Чеперли по неизвестным мне причинам. Должен сказать, что я давно добиваюсь его замены, но кто-то очень влиятельный в нашем управлении поддерживает его. При ближайшей поездке в Баку я все-таки добьюсь, чтобы его от меня забрали. А пока он здесь, передает обо всех разговорах со мной тому же Чеперли, – это ясно давно. И вот еще что, – спохватился Сулейманов. – А тот, кто носит фамилию Чеперли, узнал тебя?
– Думаю, что узнал, – заявил я убежденно, – уж очень внимательно он за мной наблюдал.
– Не только узнал! – поддакнул Нури. – Я бы даже сказал, что не сводит с него глаз! Пытливо разглядывает! И с первых же дней возненавидел Будага.
– О ненависти громко сказано, – поправил я Нури, – но узнал, конечно, это я чувствую!
В КУЗАНЛИНСКОМ СЕЛЬСОВЕТЕ
В тот вечер, когда мы были у Сулейманова, я так и не выбрался в Назикляр, хоть секретарь райкома и предлагал свою машину. А на следующее утро было созвано бюро райкома, на котором рассматривался план осенней посевной кампании.
Первым предоставили слово заведующему земотделом Ходжаталиеву. По мере того как он перечислял села и колхозы, которым предлагалось нынешней осенью засевать хлопком пахотные земли, присутствующие вначале удивленно переглядывались, а потом уже громко стали выражать свое недоумение.
Председатель совета профсоюзов, не сдержавшись, крикнул:
– Да в этих селах никогда в жизни не знали, что такое хлопок! Это ж горные, безводные районы!
– География сельского хозяйства меняется, – негромко проговорил Селим Чеперли.
Почувствовав поддержку, Ходжаталиев бодро продолжал:
– Осваивая дополнительные площади под посадки, мы расширяем посевные возможности района: у нас будет и хлопок и зерно!
– Земель у нас достаточно! Но соберем ли мы урожай – это вопрос! – громко подытожил секретарь комитета комсомола Бадал Сеидов.
Стараясь привлечь к себе внимание, Кяхраба Джаваирли манерно взмахнула полной рукой, поправила прическу и восторженно пропела:
– Перспективы, которые нам нарисовал товарищ Ходжаталиев, воодушевляют, вдохновляют! Энтузиазм способен заменить образование, в этом мы с вами убедились.
Одновременно подняли руки Бадал Сеидов и Гияз Шихбабалы (председатель совета профсоюзов). Кесеменский предоставил слово Сеидову.
– Товарищ Сеидов, ты местный, поэтому обоснованно изложи нам свое мнение.
– Да! – поддержал Кесеменского Чеперли. – Надо послушать мнение человека, который имеет опыт работы с землей.
Бадал Сеидов вышел к столу, покрытому красной скатертью:
– Товарищи! Неужели не ясно, что для выращивания хлопка нужны орошаемые плодородные земли. На тех землях, о которых сейчас говорил Ходжаталиев, кроме колючек и чертополоха, ничего не растет. Карабахские беки не были дураками и сажали хлопок в Кузанлы, Гиндархе, Учгардаше, Чеменли и Карадаглы. Они понимали, что хлопку нужны теплые районы с орошаемой землей, а не холодные с каменистой почвой.
На помощь Сеидову бросился маленький, худой и невзрачный Гияз Шихбабалы. Откинув со лба длинные черные волосы, смерив презрительным взглядом Ходжаталиева, он резко взмахнул рукой:
– Энтузиазмом знания не заменишь! Товарища Ходжаталиева никак не оправдывает то, что он не сведущ в области сельского хозяйства. Чего проще! Должен был посоветоваться со старожилами и жителями сел, в которых созданы колхозы. Там, где много садов, надо и дальше развивать садоводство, доверяясь чутью наших предков. Там, где были бахчи, надо и дальше продолжать посадку бахчевых культур, а на бекских полях, напоенных водой, сеять хлопок!
Салим Чеперли рассмеялся:
– Теперь все ясно! Товарищу Шихбабалы захотелось арбуза и дыни, поэтому он так ратует за бахчевые культуры! – И тут же напустил на себя серьезность. – Но нашей индустрии необходим хлопок, поэтому дыням и арбузам придется потесниться!
– Не разводите демагогию, товарищ Чеперли! Дыни тут ни при чем! – возразил Гияз.
– Но не все земли покрыты колючками, есть и хорошие… – робко вставил Ходжаталиев.
– В этих селах крестьяне даже не знают, как обращаться с хлопком! – не унимался Гияз.
– Не знают – научатся! Не научатся – научим! План на хлопок – это закон. И каждый, кто нарушит этот закон, будет наказан! – В голосе Салима Чеперли зазвучала угроза.
Всегда спокойный и покладистый, Гияз Шихбабалы сегодня был напорист и неукротим.
– Товарищ секретарь, – обратился он к Кесеменскому, – прошу мои слова занести в протокол, чтобы впоследствии было ясно, на какой позиции я стоял! И что предлагал здесь! Угрозы, которые себе позволяет председатель райисполкома, не способствуют, по-моему, деловому обсуждению важной проблемы.
Мадат Кесеменский прикинулся непонимающим:
– Какие именно слова включить в протокол?
Гияз дословно повторил все, что сказал. И тут же поднялся Бадал Сеидов:
– И мои слова занесите в протокол: хлопок предлагаю сеять на низинах! В предгорных районах специализироваться на выращивании зерна и заниматься животноводством. В селах, где издавна были сады, развивать садоводство и овощеводство! Не забудьте отметить, что это мое мнение!
Сулейманов за время спора и рта не раскрыл, и Нури слушал молча. Когда после выступления Сеидова Кесеменский спросил, кто просит слова, я поднял руку, но меня опередил председатель райисполкома.
Чеперли начал так:
– Товарищи! Государство требует от нас хлопок. А чтобы иметь его, нужна земля, нужна вода. Старые земли устали, истощились, обессилели. Так же, как в доме оказывают почести и уважение новому гостю, так и для новой культуры нужна новая земля. Я бы даже предложил перепахать те земли, где уже посеяли зерно, и заново засадить хлопком! Если мы будем растрачивать свои силы на сады и огороды, то, как говорится, и к Али не успеем на плов, и к Вели на шашлык опоздаем, – улыбнулся он. – Будет совсем неплохо, если низинные колхозы займутся зерновыми. Что же касается товарища Ходжаталиева, то если бы хоть треть наших ответственных работников отдавала столько души и сердца своему делу, как мой заведующий земотделом, то жизнь наша была бы совсем иной.
И только тут начальник районного ГПУ отомкнул свои уста:
– Не «мой заведующий отделом», а работник исполкома…
– Пусть так, – согласился Салим Чеперли, но его прервал Кесеменский:
– Товарищ Чеперли! – Он постучал желтым карандашом по столу. – Прошу вас не отвлекаться от основного вопроса. Районный комитет партии видит, как работает товарищ Ходжаталиев. Я вас прошу говорить по существу вопроса: о плане сева хлопка.
– А я о чем говорю? Разве не о хлопке? Или мы щеки надуваем?
Мадат Кесеменский удивленно посмотрел на Салима Чеперли, не понимая, что тот хотел сказать, но я понял, и вот почему: это было название игры, в которую играли в доме Вели-бека!..
Лет двенадцать-тринадцать назад в дом к Вели-беку неожиданно нагрянул на фаэтоне Ясин-бек Гюрзали. Самого хозяина не было дома, и гость весь день играл с детьми бека и племянницами Джевданы-ханум в игру «надувание щек». Я запомнил, что все, участвовавшие в игре, изо всей силы надували щеки, а другие слегка били по щекам, стараясь разомкнуть уста, сдерживающие воздух. В тот день нынешнему Чеперли здорово досталось (хотя его били нежные девичьи пальцы): обе щеки гостя горели как огонь.
Я попросил слова. – До революции я пешком обошел все села и имения, ныне входящие в состав Агдамского района. У меня хорошая память, и я запомнил, что произрастало на этих землях. Довод Чеперли (чуть не сказал: Гюрзали!), что земля истощена, может, кого-нибудь и убедил, но не меня. Я целиком и полностью согласен с Бадалом Сеидовым и Гиязом Шихбабалы. Если мы действительно хотим сдать государству хлопок и зерновые, выполнить поставки по мясу, то должны придерживаться советов, которые выслушали от местных жителей… Что касается товарища Ходжаталиева, то его сегодняшнее выступление говорит само за себя – не разбирается он в сельском хозяйстве!.. И последнее. Председатель райисполкома предложил перепахать уже засеянные зерном участки и отвести их под хлопок. По-моему, это варварство! Подобные действия вызовут законное недовольство в колхозах, подорвут веру крестьян в коллективную систему хозяйствования. Это действительно будет похоже на игру в надувание щек, о которой здесь сказал председатель райисполкома и которую я наблюдал лет двенадцать-тринадцать назад, когда был батраком в имении Вели-бека Назарова в Учгардаше, неподалеку отсюда.
При этих словах Чеперли внимательно взглянул на меня и тут же отвел глаза. Он ничем себя не выдал.
– Ради хлопка мы должны идти на все, – как можно спокойнее сказал он, обращаясь к Кесеменскому.
– Самоуправство – не наш стиль, товарищ Чеперли, – пытался его урезонить секретарь райкома. – Давайте создадим комиссию в составе Джамильзаде, Сеидова, Шихбабалы и Деде-киши оглы, которую и обяжем в спешном порядке помочь Ходжаталиеву пересмотреть заново план, потом утвердим его.
Секретарь объявил, что второй вопрос повестки дня организационный, и предоставил слово мне.
Я познакомил присутствующих со списком ответственных работников района, прикрепленных к отдельным колхозам для оказания помощи с нашей стороны, добавив, что теперь сведения о работе в этих коллективных хозяйствах мы будем получать именно от прикрепленных работников.
За список члены бюро проголосовали единогласно. Тогда я перешел к положению в сельскохозяйственном техникуме. На бюро пригласили директора – родственника Кяхрабы-ханум. На этот раз ее давление не возымело действия. Никто из членов бюро не выступил в его защиту. Тут же утвердили на этот пост нового человека, у которого было специальное образование. Я не стал оглашать те сведения, которые получил уже после разговора с Кяхрабой. Выяснилось, что директор заставлял студентов выполнять поручения, связанные с собственным домом и хозяйством: студентов посылали на базар, в кооперативный магазин. На этот раз даже родственница не вступилась за него, вероятно осведомленная о том, что стало известно мне.
Новый директор техникума попросил, чтобы акт приемки дел был произведен при участии авторитетной комиссии. Все единогласно проголосовали и за это предложение.
После окончания заседания бюро я остался в кабинете секретаря. Нури задержался тоже, но стоял в стороне. Я не стал ходить вокруг да около, а прямо перешел к своему вопросу:
– Товарищ Кесеменский, в финотделе работает молодой коммунист, агроном по образованию. Пригласите его и поговорите с ним. Мне кажется, что он самая подходящая кандидатура на пост заведующего земотделом. Вот и заворготделом здесь, товарищ Джамильзаде, – я показал на Нури, словно он ничего о моем предложении еще не знает.
Но Кесеменского не так-то просто было убедить, и мои слова вызвали целый поток его возражений.
– И товарищ Чеперли едва ли согласится со снятием Ходжаталиева, – заметил он в конце.
– Вряд ли была согласна с освобождением бывшего директора от своих обязанностей Кяхраба-ханум, но мнение коллектива сыграло свою роль!
– Да, – признал секретарь, – Кяхраба-ханум сегодня сидела ниже травы тише воды! Но боюсь, что с Ходжаталиевым ничего не получится. А впрочем, – сказал он, – на днях сюда должен приехать нарком земледелия, и я поговорю с ним, посоветуемся.
* * *
Знакомого учителя из педагогического училища я попросил съездить за моей семьей в Назикляр на райкомовской машине, которую мне дал секретарь. А самому пришлось отправиться в служебную поездку по району на исполкомовском фаэтоне. На второй день после полудня я оказался в селе Кузанлы. Сельсовет был на замке, женщины, поджидавшие председателя сельсовета, показали нам дом, где он жил.
Мы подъехали к дому, во дворе которого дымил мангал. До нас донесся запах жарящегося на угольях барашка. Обойдя дом в поисках председателя сельсовета, я неожиданно на боковой веранде увидел Салима Чеперли и Кяхрабу Джаваирли. Они сидели за накрытым столом, уставленным бутылками. Мое появление прервало их горячий поцелуй. Прическа заведующей женотделом была разлохмачена, кофточка сбилась на груди, а костюм Чеперли был помят.
Не могу сказать, что мой приход обескуражил Чеперли. Он широким жестом показал мне на стул рядом с собой и пригласил садиться. Кяхраба-ханум, извинившись, удалилась в комнаты, наверное для того, чтобы привести себя в порядок. Она густо покраснела, когда увидела меня.
– Тебя любит теща, – сказал мне смеясь Чеперли. – Пришел к самому шашлыку!
Я был так голоден, что не стал отнекиваться. Тут же подоспел хозяин с несколькими шампурами дымящегося и истекающего соком шашлыка. Один шампур он положил на тарелку и пододвинул ко мне, другой – Чеперли. Тот снял с шампура куски мяса и стал обсасывать особенно приглянувшийся ему кусок.
– Может быть, я некстати? – спросил я у хозяина.
– Гость для хозяина – сокол, где захочет, там и сядет, – вежливо ответил мне председатель сельсовета.
– Зато есть злая поговорка о том, что гость не любит гостя, – засмеялся я.
– Что ж ты не закончил? – ухмыльнулся Чеперли. – Есть и продолжение этой пословицы: гость не любит гостя, а хозяин обоих.
– Не обижайте, – засуетился хозяин, обращаясь к председателю райисполкома, – вы знаете, в моем доме вам всегда рады!
– На свете нет более гостеприимного человека, чем ты! – воскликнул Чеперли и наполнил рюмки. – Хоть товарищ Деде-киши оглы и непьющий, как о нем говорят в районе, я думаю, он не откажется выпить за хозяина дома.
Кяхраба-ханум вышла к нам. Чеперли и ей налил в рюмку. Они выпили, а я только поднес рюмку к губам – долг вежливости – и поставил на место.
– Непонятно, от чего человек получает удовольствие в жизни? Не пьет вина, не курит, женщин избегает… Только в одном преуспел, у нас в народе и это ценится, – не переговорит его ни один завзятый говорун!
– Кто на что способен! – ответил я.
– И откуда такие златоусты берутся?
– Откуда я взялся, могу сказать с точностью – из Вюгарлы! А вот откуда явился ты – мнения расходятся!
– Ну удивил! Я крестьянин из деревни Чеперли Ширванского уезда. Это известно всем.
– Неужели? А я знаю тебя уже добрых двенадцать лет!
– Да? – деланно удивился Чеперли.
– Представь себе!
– И кто же я?
– Ты известен мне как Ясин-бек Гюрзали!
Чеперли расхохотался:
– Ну и удивил!.. Откуда ты это выдумал? Что за чушь ты несешь?!
– Хоть и сочиняю я книги, но в них выдумки нет, все правда. Так и с тобой. Если ты появишься в Учгардаше или Гиндархе, тебя каждый опознает!
– Увы, мое село разрушено землетрясением, и мои близкие и односельчане погибли. – Он достал из кармана платок и вытер им лоб.
– Тогда я тебе напомню, как жених девушки, которую ты охаживал, бросил в тебя нож и оставил шрам у тебя над бровью. Вот этот шрам!
Кяхраба с возмущением смерила меня взглядом.
– Опомнитесь, товарищ Будаг! Предположить, что коммунист-подпольщик, участник борьбы на Мугани… – Но тут ее взгляд остановился на шраме, украшающем лоб ее возлюбленного, и она осеклась. Ее глаза округлились от испуга.
Рука Салима Чеперли дрожала, на белую рубашку брызнули красные пятна вина. Он медленно отставил рюмку, потом встал из-за стола и, будто оскорбленный, не говоря ни слова, вышел во двор, обошел стороной дом.
Мы услышали его злой голос (он, очевидно, принял моего фаэтонщика за своего):
– Где ты пропал? Ты что, оглох, не слышишь, как тебя зовут? Куда девался, я спрашиваю?!
Что ответил ему фаэтонщик, привезший меня, не было слышно. Только хозяин дома заспешил на помощь к Чеперли.
Кяхраба шепотом (к моему удивлению) сказала:
– Что ты увязался за мной? Что ты суешь свой нос в мои дела?
– А каким образом вы оказались в Кузанлы? Ведь вы отправились в село Хындрыстан, куда прикреплены решением бюро?
– Я успела побывать в Хындрыстане: Салим Чеперли меня захватил с собой…
– Не Салим Чеперли, а Ясин-бек Гюрзали!
Тягостное молчание прервал резкий голос Чеперли, который звал Кяхрабу:
– Едем! Фаэтон ждет!
Но я успел уехать прежде. Дороги наши вели в разные стороны.
