Текст книги "Будаг — мой современник"

Автор книги: Али Велиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 58 страниц)

НОВЫЕ АРЕНЫ БОРЬБЫ

В Агдаме открылась двухгодичная партийная школа, а педагогический техникум преобразовали в училище.

В районном центре стала выходить два раза в неделю газета «Колхоз садаси» («Голос колхозника»).

Забот у меня прибавилось. За время моего отсутствия Кеклик с Ильгаром перебрались в Агдам; зазвучали их голоса в нашей трехкомнатной квартире, в которую я с радостью возвращался по вечерам. С недавних пор я читал в педагогическом техникуме курс истории партии, и в партийной школе вел теорию и практику печати. Пока не назначили редактора газеты, мне приходилось выполнять и его обязанности.

Большой радостью для нас с Кеклик и Нури было назначение профессора Рустамзаде на работу в агдамскую больницу. Все бы, казалось, хорошо, но, к сожалению, резко обострились отношения между Кесеменским и Нури: они почти не разговаривали, хотя встречались по работе несколько раз в день. Кесеменский как-то пожаловался мне, что Нури распускает про него разные слухи.

– Что он треплет языком? Если у него есть что сказать обо мне, пусть говорит прямо в лицо, а не за глаза!

Вообще-то Нури клялся и божился, что никогда и нигде о Кесеменском не говорил, но мне показалось, что тут не все чисто.

Чеперли держался вполне независимо, словно и не было нашего с ним разговора. Говорил со мной он теперь так надменно, будто хотел сказать, мол, «руки у тебя коротки». А потом я узнал, что у Сулейманова, который только что вернулся из Баку, с заменой заместителя, дружившего с Чеперли, ничего не вышло. Но зато хлопоты Сулейманова стали известны его заместителю, и конфликт между ними принял острый характер. Как говорится, наступил змее на хвост, а она притаилась, накапливая яд, чтобы нанести смертельный укус.

В Агдам приехал с инспекцией нарком земледелия. На беседу с ним в кабинет Кесеменского был приглашен заведующий земотделом Ходжаталиев и председатель райисполкома Чеперли. Собеседование вскрыло всю неподготовленность Ходжаталиева, его полное незнание азов ведения хозяйства и землепользования. Нарком удрученно качал головой при каждом ответе Ходжаталиева.

Чеперли осмелился вступиться за своего работника:

– Разумеется, человек, более двадцати лет проработавший на бакинских нефтяных промыслах, не мог окончить университета, но он честно и преданно исполняет свой долг, и у нас нет оснований быть им недовольными.

Мадат Кесеменский молчал.

– Управление сельским хозяйством в вашем районе оставляет желать лучшего, – сказал нарком, будто не слыша разъяснений Чеперли. – Но решающее слово в кадровом вопросе принадлежит райкому партии. Пришлите нам решение по этому пункту, а мы посоветуемся в Центральном Комитете.

На следующий день Мадат Кесеменский созвал бюро, на котором присутствовали все заведующие отделами райкома партии. Было подготовлено решение, в котором указывалось на плохую работу земотдела, говорилось о безобразиях, выявленных в результате проверки сельскохозяйственного техникума. Начали совещаться, кого послать с решением в Баку. Я предложил кандидатуру Нури Джамильзаде, но Кесеменский без объяснений сразу же отверг ее. Кяхраба-ханум назвала самого Кесеменского, но он решительно отказался.

– Поедет в Баку Будаг! Я думаю, он сумеет доказать правомерность нашего решения!

Предстоящая поездка в Баку имела свои положительные и отрицательные стороны. Я смогу зайти в издательство. Как там с моей второй книгой «Приданое моей тетушки»? Узнаю новости литературного мира: какие новые книги вышли, как аксакалы, какие группировки, кто где и с кем борется?.. Похожу по редакциям газет и журналов, предложу им новые рассказы. Зайду в редакцию газеты «Коммунист». Конечно же погощу у Керима и Мюлькджахан. Правда, снова огорчится моя Кеклик, обидится на меня.

Дома я совершенно лишен радости общения с сыном: когда возвращаюсь по вечерам домой, мой маленький Ильгар уже спит. Когда ухожу – некогда. Почти все время провожу в поездках по селам – даже поговорить с женой некогда, где уж до игр с сыном! Я не помнил, когда последний раз был в кино или на концерте.

Накануне отъезда в Баку я пришел домойте работы раньше обычного, и Кеклик протянула мне телеграмму от Керима: Мюлькджахан родила близнецов – мальчика и девочку!

– Как раз угодила к моему приезду! – засмеялся я.

Кеклик вдруг обиженно надула губы.

– Что случилось? Отчего вершину горы Ишыглы заволокло тучами? – пошутил я. – Если ты не хочешь, я никуда не поеду.

– Зачем зря говорить! Ты не можешь не ехать, если тебя посылают. И потом: какая разница? Не поехал бы в Баку – отправился бы по селам и колхозам! Тебе не сидится дома!

– Что делать, Кеклик, такой характер работы!

– И твой собственный характер!.. Если ты это знал, зачем привез меня сюда? Там, в Назикляре, были хоть знакомые девушки, соседки, они заходили ко мне, я к ним… А здесь, в городе, я никого не знаю. Целый день одна, то у плиты, то у корыта!..

Я не знал, как утешить Кеклик: все, что она говорила, правда. Но и не ехать я тоже не мог.

* * *

В Баку я вез решение райкома партии и представление на нового заведующего отделом, статью для «Коммуниста», карикатуры, которые надо сдать в цинкографию, чтобы заказать клише.

Сразу же с вокзала я направился к заведующему отделом сельского хозяйства ЦК партии. Оказалось, что я его знаю: он два года назад читал нам лекции в университете, и я даже сдавал ему экзамены.

– Всех, кто учился у меня, отправили работать в село, а меня посадили за этот стол присматривать за вами! – пошутил он. – С чем ко мне пожаловал?

Я подробно рассказал о наших делах.

– Каково мнение наркома земледелия?

– Нарком посоветовал немедленно освободить его от занимаемой должности.

– Странно, зачем человека с рабочим стажем надо было посылать в земотдел? Он был бы хорош где-нибудь на нефтяных промыслах, а не в районе… Меня удивляет только одно: как же он все-таки проработал целый год?

– Так и работал! Предлагал в низинных районах, где раньше выращивали хлопок, сеять зерновые, а на горных, каменистых почвах растить хлопок!

– Оставь документы и будь свободен до завтрашнего полудня. В два часа дня узнаешь решение секретариата ЦК. – А когда я поблагодарил за оперативность, он добавил: – Конечно, вам нужен квалифицированный агроном. Не торопитесь с новой кандидатурой?

– Юнис Фархадов. Молодой специалист…

– Ну что ж, раз так, до завтра!

…Из ЦК партии я побежал к Кериму.

Мюлькджахан еще в родильном доме, и за малышами присматривает ее мать, приехавшая из деревни. Увидев меня, она тотчас прикрыла лицо платком, как делают у нас при виде незнакомого мужчины. Хоть и слышала обо мне, но так и не показала ни разу своего лица.

Достал из чемодана игрушки. Сколько радости мне доставили дети, когда тут же стали разглядывать подарки, зашумели, забыв обо мне.

Времени было в обрез. Оставив Кериму записку, что приехал на три дня, я пошел по своим делам.

СЧАСТЛИВАЯ СЕМЬЯ

В Азернешре навестил Алигусейна. Увидев меня, он поднялся и открыл шкаф. Каково было мое удивление, когда он достал из шкафа пачку книг и протянул мне:

– Поздравляю, Будаг, с новой книгой! Дай аллах, чтобы ты написал еще не одну!

«Приданое моей тетушки» выпустили с моей фотографией. Я был счастлив.

– Не мешкая иди в бухгалтерию, – поторопил меня Алигусейн, – пока бухгалтер щедр!..

Я шел по улице и гордо нес пачку своих собственных книг. Наверно, у меня было счастливое лицо. Я улыбался своим думам, и люди удивленно на меня поглядывали. Мою радость заметил и заведующий отделом ЦК, к которому я пришел, как мы условились, ровно в два часа дня.

– Как говорится, когда есть что сказать, есть что и слушать! – улыбнулся он мне.

Я протянул ему книгу, на обложке которой стояло мое имя. Он перелистал ее, погладил переплет и торжественно произнес:

– Рад за тебя! Дважды рад! И с книгой поздравляю, и с утверждением решения райкома партии. Правильную линию ведете! Пусть новые товарищи и в сельхозтехникуме и земотделе приступают к работе. – Он помолчал и многозначительно добавил: – Попрошу тебя завтра снова прийти ко мне, есть разговор.

* * *

Керим ждал меня. Мы крепко расцеловались. Он первым делом расспросил о Кеклик и Ильгаре и посетовал, что я не взял их с собой в Баку.

– Удачно ли складываются твои дела здесь? – поинтересовался он.

– Удачнее быть не может! У тебя и Мюлькджахан прибавление семейства, у меня вышла новая книга, и с делами райкома я, кажется, тоже справился.

– Завтра выписывают Мюлькджахан, если ты не против – поедем за ней вместе.

– Не сглазить бы, если так дальше пойдет, в следующий раз у вас будет тройня!

– Что ж, и тройня неплохо. Имена этим двоим я уже придумал! Держу слово мужчины! Сыну дано имя Октай, а девочке – Франгиз!

– Да пойдет им впрок материнское молоко и отцовское умение!

На следующий день, перед тем как пойти по своим делам, мы с Керимом привезли Мюлькджахан и малышей из родильного дома, где для них все уже было приготовлено. Оставив счастливого отца заниматься домашними делами, я поспешил в ЦК.

Заведующий сельхозотделом сообщил мне две новости: из Баку в помощь к тем, кто уже работал на селе, направляется новый отряд, состоящий из двадцати пяти тысяч добровольцев, – это во-первых; а во-вторых, в Центральном Комитете обсуждается вопрос о моем переводе из Агдама в Баку – на должность инструктора ЦК.

В Баку переезжать мне не хотелось, но я не стал спорить, тем более что вопрос еще только обсуждался. Встревоженный этим известием, я не заметил, как вышел на улицу. Рядом с Бакинским Советом, у трамвайной остановки, я вдруг увидел Джафара Джабарлы.

НЕЗАБЫВАЕМАЯ ВСТРЕЧА

Я поздоровался с ним.

– Знаете, Джафар-муэллим, – заговорил я, – у одного из моих друзей четверо маленьких детей, и всех он назвал именами героев ваших произведении. Двое родились совсем недавно, мы с другом сегодня привезли их из родильного дома. Я осмеливаюсь обратиться к вам с просьбой: не согласитесь ли вы посетить их дом? Ваш приход будет радостным событием в жизни этой семьи.

Джафар Джабарлы улыбнулся и поправил очки.

– С удовольствием! – сказал он, а потом добавил; – Но прежде зайдем с вами в центральный кооператив, запасемся кое-какими покупками!

Подарков было куплено так много, что пришлось нанять фаэтон.

Нас встретил Керим. Когда я сказал, кого привел, он будто лишился дара речи – изумлению его не было предела.

Мать Мюлькджахан засуетилась, готовя плов, а Джафар Джабарлы начал играть со старшими детьми – Айдыном и Гюльтекин. Когда ему вынесли показать новорожденных и сказали, как их зовут, мне показалось, что за толстыми стеклами очков блеснули слезы.

– Как же удается вам, Керим, содержать такую многодетную семью? – спросил Джафар Джабарлы.

Керим смутился, а за него ответил я:

– Трудно, но живет. Как-нибудь вырастут!..

– Взрослые могут жить как-нибудь, – возразил он. – Но вот малыши не поймут смысла этих слов. – Джабарлы снова поправил очки. – Жить как-нибудь, писать как-нибудь… работать как-нибудь… Не слишком ли много в нашей жизни всяких «как-нибудь»?

Я промолчал: Джафар Джабарлы был прав.

Хозяйка накрыла на стол. Мюлькджахан была еще слаба, поэтому управлялась одна ее мать. На столе уже дымился плов. Джафар Джабарлы ел с аппетитом. Керим открыл бутылку водки и наполнил рюмки. Первое слово сказал почетный гость:

– Я счастлив, что этих маленьких людей назвали именами моих героев. Давайте пожелаем им, чтобы судьба была благосклоннее к ним, чем к героям моих пьес. Ваши дети – люди будущего!

Я, как всегда, не пил, но все-таки произнес тост:

– Мы желаем долгих лет жизни и больших творческих успехов нашему прекрасному гостю, большому писателю Джафару Джабарлы!

Разговорился даже Керим:

– В жизни каждого человека бывает счастливый день, счастливая минута. Для нас с Мюлькджахан этот день наступил с приходом в наш дом уважаемого гостя. Мы запомним ваш приход на всю жизнь, и когда дети вырастут, расскажем им, кто стоял у их колыбели. Желаем вам написать еще много замечательных пьес, герои которых тоже войдут в нашу жизнь!

Внезапно Джафар Джабарлы поскучнел и на наш вопрос, что с ним, неожиданно разоткровенничался:

– Раскрою вам один секрет. Я написал новую пьесу, но пока ее никто не видел. События в пьесе происходят в современной деревне. Пьеса посвящена тем, кто борется за создание колхозов. Главный герой – инженер Яшар, которому мешают притаившиеся кулаки.

– Джафар-муэллим! Сейчас, когда в селе резко обострилась борьба, ваша пьеса очень актуальна! – воскликнул я с восторгом.

– Я тоже так думал, но, увы, у нее есть недоброжелатели.

– Неужели у вас могут быть недоброжелатели?

– Как у нас говорят: сжигая других, я сам горю, только дыма не видно. А все продолжают завидовать мне.

– Но кто может помешать, – удивился я, – если такая пьеса всем нам очень нужна?

– Кое-кто в театре воротит нос.

– Пусть отсохнут языки у тех, кто мешает такому хорошему человеку. – Первую фразу произнесла в этот вечер мать Мюлькджахан.

– Ничего, может быть, еще поставят, – пытался успокоить гостя Керим.

– У нас в народе говорят, что всякая вещь хороша в свое время! – с горечью произнес Джафар Джабарлы, а потом неожиданно обратился ко мне с просьбой спеть баяты, но непременно печальные.

И я запел:

 
О друг мой Керим,
Глаза мои слепнут от слез
И сердце исходит кровью,
Печаль поселилась в моей душе.
Если океан превратится в чернила,
А дремучие леса станут перьями,
То и тогда никто не сможет передать,
Как горька моя судьба.
 

Джафару Джабарлы пришлись по душе баяты, спетые мною. Он тихо подпевал мне. А позже восторгался сокровищами, которые хранятся в народной памяти, советовал мне использовать то, что дает народная поэзия.

Засиделись мы допоздна. Прощаясь, Джафар-муэллим пригласил нас на завтрашний спектакль в драматический театр, где состоится премьера его пьесы «Невеста огня».

НА ВОРЕ ШАПКА ГОРИТ

Я подарил Кериму свою книгу и на титульном листе написал: «Отцу героев Джафара Джабарлы – от поклонника творчества Джафара Джабарлы», и попрощался с другом и его семьей.

Я был доволен поездкой в Баку. Дела, порученные мне, выполнил: Ходжаталиева освободили от занимаемой должности, профессора Мансура Рустамзаде назначили главным врачом агдамской районной больницы с исполнением обязанностей заведующего отделом здравоохранения райисполкома. Обещали прислать в срочном порядке директора партшколы и главного редактора газеты. Удалось получить оборудование для сельскохозяйственного техникума, в который назначена специальная комиссия с инспекцией. Мне приготовили хорошие клише для нашей газеты. И главное – в продажу поступила моя новая книга; несколько экземпляров я вез в своем чемодане.

За те несколько дней, что я отсутствовал, в Агдаме произошли изменения. Районного прокурора освободили от занимаемой должности как не справившегося с работой, хотя до моего отъезда в Баку об этом не было сказано ни слова. Но самым удивительным было назначение на это место Нури Джамильзаде.

Начальника районного ГПУ Сулейманова отозвали в Баку, и он снова собирался в путь. Пока было неизвестно, кого назначат на его место, но в Агдам прибыл комиссар внутренних дел; он уже несколько дней разъезжал в машине по сельским советам вместе с заместителем Сулейманова – Кюраном Балаевым; ночевать почему-то отправился в Шушу, пренебрегая помещением, которое ему предоставили в Агдаме.

Из Тифлиса приехал инструктор Закавказского крайкома ВКП(б) и, захватив с собой секретаря райкома Мадата Кесеменского, тоже поехал по селам.

Председатель республиканского потребсоюза явился в Агдам из Баку, чтобы отсюда руководить хозяйственным обеспечением соседних с Агдамским районов.

Я приступил к работе, когда никого из начальства в городе не было. Едва я сел за свой стол, чтобы просмотреть корреспонденцию, которая накопилась за пять дней моего отсутствия, как в кабинет, торопя и приободряя друг друга, вошли несколько человек, по внешнему виду которых было ясно, что приехали они из деревни.

Вошли и остановились около двери. Я встал и предложил им сесть. Но они продолжали стоять, переглядываясь и подталкивая локтями друг друга, и не говорили ни слова.

– Кто-нибудь из вас заговорит или нет? В такое жаркое время, когда решается судьба урожая, вы приехали сюда. Вам, очевидно, что-то надо очень срочное, не так ли? Так говорите же!

И тут развязались языки. Высокий крестьянин в папахе бойко заговорил:

– Мы сами знаем, что сейчас на полях кипит работа. Но мы не гулять пришли! Мы жалобщики!

– Я слушаю вас!

– Вчера по указанию председателя райисполкома Чеперли тремя тракторами вспахали уже засеянные зерном участки, а теперь требуют, чтобы мы на этих землях посадили хлопок. Дорогой товарищ райком, неужели он действует по законам, которые установила Советская власть?

– Сеять зерно, а потом перепахивать участки – беззаконие, – сказал я как можно спокойнее. – Не позднее завтрашнего дня райком разберется в этом безобразии. Вы из какого села?

– Из Марзили.

Черт бы побрал этого Чеперли-Гюрзали!.. Так испортил, что не поправишь! Что им говорить, этим крестьянам, ни с чем отправить домой?

– Неясно разве, что я вам сказал?

Они пошептались, и снова вперед вышел высокий:

– Так-то оно так, ясно, конечно, но когда вы рассмотрите нашу жалобу?

– Я же вам сказал: завтра.

– У аллаха, говорят, больше завтрашних дней, чем зерен в мешке.

– Мне нужно посоветоваться, чтобы дать вам ответ.

– Пока ты, дорогой товарищ райком, будешь советоваться, нам велели взять семена хлопчатника и засевать перепаханные участки.

– Раз уж перепахали землю, не пропадать же ей! Может, посадите хлопчатник? А виновного мы обязательно накажем. Но сейчас ведь не поправишь уже, и оставлять землю пустой нельзя!

В разговор вмешался парень в кепке, из-под которой выбивались кудрявые рыжие волосы. Он повернулся к своим и выпалил:

– Я говорил вам? Убедились? Незачем было идти! И тут предлагают сеять хлопок!..

– Ну вот, – прервал я его. – Чуть что, сразу же неверие!.. А как у вас с водой? – поинтересовался. – Может, земля все-таки вытянет хлопок?

– У нас не вода, а слезы! Летом в бурдюках издалека носим, и то для питья…

– Как говорится, – перебил его полный бородатый человек, – на моих коленях сидит и мою же бороду выщипывает! Раз государству нужен хлопок, то крестьянин, что растит его, может и без хлеба обойтись, – так, что ли?

– Безусловно, нельзя было перепахивать ваши земли, уничтожать посевы, но, как говорится, если уж умер кто-то, все равно его надо хоронить!.. Но мы этого дела не оставим, я обещаю вам!

Высокий, говоривший первым, укоризненно посмотрел на меня:

– Нас еще рано хоронить.

– Я же к слову!

– Но без хлеба это может случиться.

– Виновные будут наказаны!

– А какая нам от этого польза? Семян уже нет!

– Будет урок на следующий раз! – Терпение мое иссякало.

Они еще некоторое время потоптались, словно ожидая чего-то.

– Если у вас нет ко мне других вопросов, – вынужден я был сказать, – то давайте на этом закончим.

Они ушли, явно недовольные нашим разговором. Я их понимал, но чем я мог им помочь?

Не успел прийти в себя и только потянулся к телефонной трубке, чтобы позвонить Нури и посоветоваться с ним, как в дверь легко постучали, и на мое приглашение в кабинет вошла женщина в накинутой на голову цветастой шали. Я сразу узнал Бике-ханум, невестку Алимардан-бека, в имении которого в Эйвазханбейли батрачил двенадцать лет назад, когда с отцом и матерью мы бежали от дашнаков. Очень похудела и постарела она за эти годы. Мне показалось, что Бике-ханум меня не узнала.

– Садитесь, пожалуйста!

Она опустилась в кресло и долго разглядывала ковер, висевший на стене.

– Извините, у меня к вам просьба… Дело в том, что заведующий земотделом требует, чтобы я посадила хлопчатник. Но мне с этим никак не справиться: я вдова, да и здоровье слабое.

– Где вы живете?

– В Эйвазханбейли.

Я догадывался об этом, но мне захотелось услышать от нее самой.

– А почему вы не вступили в колхоз?

Она молчала. Тогда я задал ей новый вопрос:

– А что по этому поводу говорит председатель вашего сельского Совета?

– А что он может сказать, если район требует?

– Я хотел спросить об одном человеке.

– О ком же?

– О Гасан-беке Эйвазханбейли.

Она вздрогнула, словно испугалась, и сжалась вся под своим цветастым платком.

– Это мой деверь, – ответила, вздохнув.

– А что с ним?

– Два года, как он арестован…

– За что?

– Причины не знаю.

– А кем он работал?

– Преподавал русский язык в школе в Геоктепе. – Она взглянула на меня, но, как видно, так и не узнала. – А откуда вы знаете моего деверя?

– Он был близким другом моего отца.

Бике-ханум удивленно смерила меня взглядом и снова перевела взгляд на ковер, висевший у меня за спиной. Она несколько раз, глубоко вздохнула и с мольбой обратилась ко мне:

– Я вас очень прошу: помогите мне, дайте указание заведующему земотделом оставить меня в покое.

– А задание по хлопку вам дал новый заведующий или предыдущий?

– Конечно, новый! Прежний никогда бы не допустил такой глупости!

Я позвонил по телефону Юнису Фархадову, за которого так хлопотал в Баку, и попросил прийти ко мне.

Услышав имя Фархадова, Бике-ханум торопливо, понизив голос, горячо заговорила:

– Только поймите меня правильно!.. Дело в том, что у меня дочь. А Юнис Фархадов вздумал на ней жениться. Я сказала ему, что категорически против этого брака… И вот в отместку он придумал план по хлопку.

– Неужели у вас уже такая взрослая дочь, что ее уже сватают?

– Да, представьте…

– А где ваши сыновья?

– Мне кажется, что вы знаете всех эйвазханбейлинцев. Но откуда? – Она пристально взглянула мне в лицо. – Мне тоже кажется знакомым ваше лицо, только не припомню, где я вас могла видеть?

– Да, я вас знаю. Вы Бике-ханум Эйвазханбейли.

– Но откуда вы меня знаете?

– Это длинная история.

Глаза ее ввалились, скорбь залегла в уголках поджатых, губ. Она отвела от меня взгляд и снова смотрела внимательно на ковер.

– Вы спрашиваете, где мои сыновья… Человек, который повесил в своем кабинете мой ковер, наверно, лучше знает, где мои сыновья. – В ее голосе послышалось презрение.

– Как вы можете утверждать, что это ваш ковер? – возмутился я. – Такие ковры ткут сотнями.

– Ваши рассуждения, извините, наивны и выдают вашу неосведомленность. Это персидский ковер, вытканный по специальному заказу. А в левом нижнем углу у третьей линии на кайме вы можете прочитать имя моего покойного мужа Саттар-бека, старшего брата Гасан-бека.

Я не поленился и подошел к ковру. И сразу же нашел имя, названное Бике-ханум. И только хотел спросить, когда забрали у нее ковер, как дверь распахнулась и в кабинет торопливой походкой вошел Юнис Фархадов. Увидев Бике-ханум, он смутился и покраснел.

– Товарищ Фархадов, вы давали задание этой женщине заняться хлопком?

– Да.

– У нее есть плуг?

– Нет.

– Может быть, у нее есть трактор?

– Нет.

– Как же ей выполнить ваше задание?

– Так, как это делали ее крестьяне раньше, – ответил раздраженно Юнис, – лопатой и кетменем!

– А чем поливать посевы?

– А хоть собственными слезами!

– Если вас так душит злоба по отношению к этой женщине, почему же собираетесь жениться на ее дочери?

Бике-ханум взглянула на меня с укоризной, даже с испугом. Чтобы успокоить ее, я заверил, что никто больше не будет заставлять ее сеять хлопок. Но она решила высказаться начистоту:

– Я вас прошу велеть Юнису Фархадову, чтобы он оставил нас в покое.

– По-моему, он слышит ваши слова. Наверно, этого достаточно?

– Пусть он позабудет о моей дочери!

– Извините, Бике-ханум, но я не властен над его чувствами. Он вправе любить того, кого сам выбрал. Я против насильственных мер по отношению к влюбленным.

– Не вам говорить о насильственных мерах! Я не хочу, чтобы этот человек женился на моей дочери. Это противоречит моим желаниям.

– А может быть, вы не хотите, чтобы ваша дочь выходила замуж за бывшего батрака?

– И это тоже!

– Я вспоминаю, что и раньше для вас это играло немаловажную роль. Гедек был тоже батраком!..

И тут Бике-ханум вспомнила:

– Будаг, сынок… Слава аллаху, ты жив!..

Почувствовав перемену в настроении Бике-ханум, Фархадов перешел в наступление.

– Товарищ Деде-киши оглы! – взмолился он. – Ведь и девушка любит меня, искренне любит. Неужели я должен, как в старые времена, собирать джигитов и похищать ту, которую люблю всей душой?

– Если и девушка любит тебя, попробуйте уговорить мать по-хорошему. Я думаю, она не будет упорствовать…

– Вы слышали, что он сказал? – обратился Фархадов к Бике-ханум.

– Я-то слышала, но и ты не забудь, что сказано мною тебе!

– Бике-ханум! Вы можете идти домой. И будьте спокойны: отныне никто вас беспокоить не будет, – заверил я ее.

Мы распрощались с ней.

– Скажи, пожалуйста, – я вновь обратился к Фархадову, – кто дал указание перепахать посевы зерновых в Марзили?

– Председатель райисполкома Салим Чеперли.

– Ты докладывал об этом на бюро райкома?

– Нет.

– Это же беззаконие и самоуправство! – вскипел я.

Фархадов молчал.

* * *

Вернувшись домой, я увидел, что маленький Ильгар, раскрыв мою книгу, тычет пальчиком в фотографию и лепечет: «Па-па, па-па».

Сделав вид, что не видит меня, Кеклик говорила сыну:

– Да, это твой папа, жаль только, что ни голоса его не слышишь, ни лица не видишь!

– Ты права, Кеклик. У меня короткий язык перед тобой и мальчиком, но только в том не моя вина.

– А чья же?

– Обстоятельства против нас. Положение серьезное: в селах много работы, классовый враг поднимает голову. А я на такой должности, что любое дело касается меня…

– Я уже много раз слышала о тяжелом положении, – перебила меня Кеклик. – И оно никогда не кончится! Я уже больше не могу. Отправь меня к родителям!

– Ты раз и навсегда выбрось мысль о возвращении. Ведь не все же время будет так. Деревня заживет спокойной жизнью, колхозы окрепнут и станут богатыми, а мы с тобой будем с утра и до вечера сидеть рядышком!..

– Я уже много об этом слышала!

– Не веришь?

Кеклик покачала головой:

– Нет! Постель мягка, а спать жестко! Тебе надо было жениться позже, Будаг!

– Как у тебя язык поворачивается говорить такое?

– Удивительно, что он вообще поворачивается, скоро я стану немой, – ведь не с кем словом перемолвиться!

– А сын? Неужели ты забыла, что нас соединяет?

– Если так пойдет, то и любовь угаснет, Будаг!

– Ну, о чем ты говоришь?!

– Хотелось бы мне знать: неужели все члены партии готовы променять любовь близких на любовь к Советской власти?

– Я не узнаю тебя, Кеклик! Советскую власть любят, как тебе известно, не только партийцы, но все преданные ей люди: и беспартийные, и крестьяне, и ты сама!

«Мало мне работы на службе, – подумал я. – Вместо того чтобы отдохнуть, я вынужден заниматься пропагандой в собственном доме!..» Но меня выручил телефонный звонок. Я тотчас снял трубку, а Кеклик язвительно заметила:

– Готовься, тебя посылают по важному делу в деревню.

Звонил Сулейманов. Он готовился в дорогу и попросил ненадолго зайти к нему.

Встретил он меня в совершенно пустой квартире. В открытую дверь соседней комнаты видно, что вещи упакованы, на скрученные узлы с постелью грудой навалена кухонная посуда и какие-то свертки.

– Вот, получил назначение в Баку, в центральный аппарат.

– Поздравляю!

– Не знаю, радоваться мне или огорчаться. Но приказ есть приказ! – И, помолчав, вдруг добавил: – Если тебя поставят на мое место, как ты?

– Нет, не смогу, характер у меня не тот!

– А ты думаешь, что я родился чекистом? Начнешь, как я, работать, привыкнешь, научишься.

– Извини, но из меня чекиста не получится, так что сними этот пункт с повестки дня.

– Как знаешь… Я уезжаю, а тебе здесь работать. На этой должности ты бы мог многое сделать!

– Даже тебе не удалось освободиться от своего заместителя, а что говорить обо мне?

– Ты горячий, напористый, у тебя бы получалось.

– Что еще скажешь? Но разреши сначала я открою окно, очень у тебя накурено.

Я заметил, что Сулейманов охотно согласился открыть окно, но не придал этому значения. В комнату влился прохладный чистый воздух.

– И Мадата Кесеменского от вас забирают в Тифлис, в крайком партии, – сообщил он новость.

– А это ты от кого узнал?

– Инструктор крайкома сказал. А на место Мадата Кесеменского сюда переводят секретаря Лачинского райкома партии. Он, кажется, лезгин.

Я не стал поддерживать эту тему, а с сожалением заметил:

– Ты уезжаешь, секретарь тоже, Нури Джамильзаде ушел из райкома, кто следующий?

– Нури Джамильзаде никуда не ушел, стал прокурором, и это всем нам только на пользу! Сильный удар по врагам партии! И сумел снискать популярность в районе тем, что резко критиковал бывшего прокурора за нерасторопность, нарушение законности делопроизводства, потворство преступникам. Кстати, именно Мадат Кесеменский, который, как тебе известно, не любит Нури, и предложил Джамильзаде на должность прокурора! Он очень ратовал за утверждение Нури в этой должности.

– А почему, как ты думаешь?

– По-моему, тут много причин. Я не исключаю и того, что он хотел удалить Нури из райкома партии.

– А члены бюро?

– Все голосовали «за», и я в том числе. Учти, что на это место претендовали другие, кому бы не следовало давать в руки такую прекрасную возможность влиять на судьбы людей! В том числе и мой заместитель Балаев.

– Хорошо, убедил. Какие еще новости?

– Ходжаталиева посылают заведующим хлопкосборочным пунктом в Хындрыстане.

– Не справился с отделом, думают – на сборочном пункте будет на своем месте? Ведь он коробочку хлопка никогда не видел. Как он определит сортность, процент влажности, да мало ли что? Кому пришла в голову эта идея?

– Как кому? Кто у нас его защищает?

– Салим Чеперли?

– Угадал!

Я остановился прямо перед Сулеймановым:

– А тебе удалось выяснить, где и когда принимали Салима Чеперли в партию?

– Пока не задавай вопросов по этому поводу, – нехотя ответил Сулейманов.

– Чтобы только распутать это, стоило б согласиться занять твое место!

– Из-за этого не стоит.

– Почему?

– Могу сказать одно: представь себе, все старые партийцы его знают и защищают!

– Меня не удивляет, что старые коммунисты защищают Чеперли, – возможно, и был член партии под такой фамилией. Меня удивляешь ты, знающий от меня, что он сменил по каким-то причинам свое имя и биографию! Ты бываешь строг и к более мелким провинностям, а тут на свободе гуляет человек под чужой фамилией, и вы не обращаете на это внимания. Хотя я тебя не упрекаю… Тот комиссар, который привез тебе назначение в Баку, устраивал, как я узнал, кутежи в Шуше именно с Чеперли!

Сулейманов отвел глаза в сторону, и я сказал ему сгоряча:

– Будто новости это для тебя!.. Рыбаку рыбу не продают! Зато убежден, что ты не осведомлен о моей встрече с Чеперли в Кузанлы. С ним и с Кяхрабой Джаваирли. – И я красочно нарисовал картину моего недавнего приезда в дом председателя Кузанлинского сельсовета.