Текст книги "Будаг — мой современник"
Автор книги: Али Велиев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 58 страниц)
РЕКА АКЕРИ
Вот уже два года председатель Пусьянского волостного исполкома владел гнедым конем, отобранным в схватке с бандитами в двадцать четвертом году. Выхоленный и вычищенный, он играл под седоком. Одно удовольствие ездить на нем.
Последние лучи солнца багрянцем высветили дубы и грабы с обеих сторон дороги, ведшей в Мурадханлы. Каменистая дорога шла под уклон, она была мало изъезжена; иногда кусты, словно нарочно, росли на самой середине проезжей части тропы.
В том месте, где колючие кустарники сплошь перегородили дорогу, я спрыгнул с коня, чтобы обойти кусты. Неожиданно из-под кустов раздалось шипение змеи, которых довольно много в этих горных краях. Сильным рывком гнедой потянул поводья из моих рук и помчался по дороге обратно, Я побежал за ним, но куда там, разве догонишь! И тут я пожалел, что по пути раздумал остановиться в Назикляре в доме родственников Джабира!..
Не оставалось ничего другого, как продолжать путь пешком. Я старался осторожно ступать, чтобы не наскочить снова на змею. Такая встреча мне совсем не улыбалась. Единственно чего я опасался, чтобы поводья гнедого не запутались в ветвях, пусть бы он благополучно добрался до своего хозяина.
Незаметно вышел к берегу Акери. Взошедшая несколько минут назад луна осветила широкую гладь реки. Видимо, в верховьях недавно прошли дожди, и Акери была полноводней обычного. Искать брод при лунном свете – дело гиблое, поэтому я решил идти вдоль берега до тех пор, пока не встречу кого-нибудь из местных жителей, знающих хорошо реку.
Чем дальше я шел, тем яснее становилось, что до Мурадханлы сегодня мне не добраться. Я знал, что на пути будут четыре деревни, стоящие бок о бок, четыре Гамзали. Чтобы отличить их, им придумали прозвища: Гамзали Вспыльчивый, Слепой, Гордый и Гамзали Цыганский.
Я вспомнил, что в Гамзали Слепом живет председатель совета безбожников Курдистана и все называли его Безбожником. Но идти к нему мне не хотелось. Я сел отдохнуть на прибрежный камень.
Луна поднималась все выше, отчетливо вырисовывая берега реки и подступающие к самой воде холмы. Я снова пошел. Пройдя берегом до ближайшего холма, обнаружил, что холм движется мне навстречу. Сначала мне подумалось, что это, может быть, медведь, но, присмотревшись, я понял – это буйвол, навьюченный тяжелой поклажей. За ним я не сразу разглядел человека, – он погонял палкой буйвола.
Мы вежливо поздоровались, и я понял, что человек опасается меня. Чтобы рассеять его сомнения, я без утайки рассказал, какая со мной приключилась беда. И он уже без всякой боязни сказал, что родом из Гамзали Гордого и поможет мне. Без лишних слов присел на камень и стал расшнуровывать чарыхи из сыромятной кожи, потом подвернул брюки, глядя на меня. Мне понадобилось гораздо меньше времени, чтобы снять свои туфли. Когда я подвернул брюки, мужчина подал мне руку и первым ступил в воду. Не говоря ни слова, он то и дело глядел на луну, а я не мог понять – почему. Я надеялся, что он хорошо знает, где брод, раз храбро двинулся вперед. Но, как я сообразил довольно скоро, ему вовсе незнакомо дно реки. А может, подумал я, дожди и связанное с ними сильное течение изменили рельеф дна, и он теперь не знает, где водовороты, а где твердь.
Проводник был гораздо ниже меня ростом, и скоро вода поднялась до его плеч. Мы были уже приблизительно на середине реки, но сильное течение относило нас в сторону.
– Прежде чем поставить ногу, ты ощупывай дно, – посоветовал он мне, но глаза его что-то отыскивали на противоположном берегу.
Мы сделали еще несколько шагов, и вдруг я почувствовал, что под ногами у меня нет опоры. Я охнул.
– Не бойся, отступи назад, – успел сказать проводник и выпустил мою руку. Плавать я так и не научился, поэтому стал лихорадочно шарить по дну ногами и, неожиданно наступив на большой плоский камень, почувствовал себя увереннее. Я огляделся и увидел буйвола: он следом за нами вошел в воду и сразу почуял, где брод.
Хозяин стал гнать его прочь из воды, опасаясь, что поклажа, навьюченная на буйвола, промокнет. Заметив, что я возвышаюсь над водой, он крикнул мне, что сейчас поможет. Так он и сделал. Привязав буйвола к ближайшему к воде дереву, он вернулся ко мне. Теперь он знал, что надо взять немного правее.
Через несколько минут мы оказались на мурадханлинском берегу Акери. С нас ручьями стекала вода, меня бил озноб. Проводник, обрадовавшись, что не подкачал и все-таки вывел меня, довольно улыбался:
– Тебе надо торопиться! Спеши обсохнуть у огня и высушить одежду, иначе простудишься. А мне разреши покинуть тебя.
Я поблагодарил его и протянул промокшую десятку. Он Даже мельком не взглянул на деньги.
– Если бы на том берегу реки, – укоризненно сказал он, – когда ты просил меня перевести тебя, знал, что ты оскорбишь меня, не стал бы терпеть столько мучений в эту холодную ночь. За кого ты меня принимаешь? Иди! Счастливого тебе пути! Пусть тебе сопутствует удача! Только скажи, как тебя зовут?
Я назвался.
– То-то я думаю, что видел где-то тебя! – заулыбался он. – И точно! – Он напомнил, где мы с ним встречались и как вместе пекли лепешки, но я только кивал головой, а вспомнить ничего не мог.
На прощанье я крепко пожал ему руку. Он оглянулся в последний раз и снова ступил в воду. Я стоял на берегу до той самой минуты, пока мой спаситель не добрался до противоположного берега. Убедившись, что он благополучно дошел до буйвола и отвязал его, я зашагал в Мурадханлы.
Скажу откровенно, у меня не попадал зуб на зуб. Я похлопал себя по груди и рукам, чтобы согреться, но вдруг страшная догадка пронзила меня: в кармане я не нащупал партийного билета!.. Наверно, я потерял его, когда бежал за конем. Я стал громко кричать, пытаясь привлечь внимание недавнего проводника. К счастью, он недалеко ушел…
Короче говоря, я попросил его сейчас же пойти в Гамзали Слепой, разыскать там Безбожника и попросить от моего имени прислать за мной коня. Ждать пришлось не больше часа. Появился всадник, который вел на поводу еще одного коня. Это был сын Безбожника. С легкостью преодолев речную преграду, он подвел ко мне коня. Вместе с парнем я переправился на противоположный берег и вскачь помчался к тому месту, где конь испугался змеи. И почти сразу же я увидел свой билет. Словно тяжесть упала с моей души.
Вместе с сыном Безбожника мы переправились (в который раз) через реку и прискакали в Мурадханлы. Я благодарил Безбожника и его сына: они выручили меня в трудную минуту.
В доме председателя сельского Совета меня приютили, накормили и уложили спать, а мокрую одежду повесили сушить у очага.
Председателя волостного исполнительного комитета Акеринской волости в тот вечер в Мурадханлы не оказалось: он ночевал в своем селе Гюлюбурт. А наутро, как только я поднялся, в дом вошел Горхмаз Гюлюбуртлу. Он обрадовался мне.
Горхмаз на первых порах решил, что я прислан уездным комитетом как уполномоченный по выборам. Значит, догадался я, Сахиб Карабаглы еще не приехал в Мурадханлы. Надо успеть до его приезда поговорить с людьми, и в первую очередь с самим Горхмазом – от председателя волостного исполкома многое зависит!
– Сюда уже дошли слухи о твоем выступлении в Кубатлы, – сказал он мне как-то неопределенно.
– А что тебе не понравилось в моем выступлении? – спросил я прямо. – Лучше знать заранее, что ты думаешь.
– Плова еще не отведал, а уже рот обжег, – ухмыльнулся он.
– Знаешь, Горхмаз, у нас в народе говорят, что если коня привязать к кормушке осла, он тоже станет ослом!
Не знаю, к чему бы привели наши препирательства, если бы за окном не раздался цокот подков. К крыльцу подъехал Сахиб Карабаглы.
– Вот и уполномоченный по выборам! – сказал я Горхмазу, чтобы разом покончить с кривотолками.
Вместе с Сахибом в Мурадханлы приехал пусьянский уполномоченный милиции.
Как только Сахиб увидел меня, он тут же с раздражением сказал Горхмазу:
– Товарищ Гюлюбуртлу, нам надо поговорить наедине! – И выразительно глянул в мою сторону.
Чтобы не испытывать его терпения, я вышел во двор исполкома, где со мной сердечно поздоровался уполномоченный милиции.
– Уж не за мной ли ты приехал? – спросил я улыбаясь.
– Да что ты, брат… – смущенно ответил он.
Через несколько минут мы оба услышали за окном, как Сахиб Карабаглы вызывает по телефону Лачин, а в Лачине – Рахмана Аскерли.
* * *
Съезд Советов Пусьянской волости должен был открыться в тот же день в двенадцать часов в здании местной школы на окраине села.
Делегаты волости собрались на школьном дворе. Здесь шумно: играют местные музыканты, кое-кто даже танцует. Я хожу между делегатами и стараюсь поговорить со знакомыми, которых у меня здесь немало. Понимаю, что в Мурадханлы нет такого верного товарища, как Абдулали Лютфалиев. В отличие от Абдулали – Горхмаз крестьянин, притом зажиточный. Понимает ли он смысл нашей борьбы – не допустить бывших беков в руководящие органы?..
После длительных переговоров на школьном дворе наконец-то появились Сахиб Карабаглы и Горхмаз Гюлюбуртлу. Они прошли в школу, за ними тотчас двинулись остальные.
Первым с отчетным докладом выступил Горхмаз. Зал внимательно слушал его; никто не прерывал, молча внимал докладчику, который рисовал картину всеобщего довольства, – казалось, в волости идеальная ситуация, лучше некуда.
Так прошел первый день.
Наутро следующего дня Сахиб Карабаглы готовил свое выступление.
Как только он огласил список тех, кого уком рекомендует выбрать делегатами на съезд Советов уезда, по залу, как и в других волостях, прокатился ропот. В списках значились четыре бека (вместо ранее намечавшихся двух). Видимо, по указанию Рахмана Аскерли Мезлум-бек Фаттахов и Аскер-бек Ниязов, которых должны были избрать в Кубатлы, но не избрали, включены в список Акеринской волости. Но обо всем этом мурадханлинцы были уже оповещены мною.
Я взял слово и рассказал делегатам о том, что произошло на съезде в Пусьянской волости. За мной выступил, поблагодарив меня за «ценную информацию», директор местной школы; он когда-то учился на курсах в Шуше, и я его хорошо знал с тех пор.
К трибуне подошел Сахиб Карабаглы:
– Товарищи делегаты! Уездный комитет партии и исполком рекомендовали вам список, который обсуждался на совещании в уезде. Не слушайте крикунов и демагогов! Давайте разумно подойдем к этому вопросу. Нельзя идти на поводу у тех, кто отвергает советы центра!
На помощь Сахибу пришел неожиданно и Горхмаз Гюлюбуртлу:
– Тогда лишь слово есть слово, когда оно сказано вовремя, и еще говорят у нас в народе: кто посоветуется, тот всегда в выигрыше. Прошу понять меня правильно, я вовсе не сторонник беков. Я, как всем известно, старый член партии и в годы мусавата воевал против них. Но люди, о которых говорил товарищ Карабаглы, давно порвали со своим классом и теперь честно служат нашей власти.
– С каких пор, дядя Горхмаз, у тебя такое доверие к бекам? – крикнул кто-то с места. – Чем они так тебя обольстили?
– Ай, Горхмаз, – подал голос кто-то другой, – конный пешему не попутчик!
И снова на трибуну поднялся Карабаглы:
– Товарищи! Я предлагаю поставить на голосование кандидатуры тех, кого рекомендовал вам уездный комитет. Давайте обсудим каждую фамилию спокойно, оставим препирательства.
В первом ряду поднялся какой-то человек:
– А мы разве не обсуждаем то, что ты предложил? Уже обсудили! И не хотим выбирать бывших беков, неужели тебе не ясно, уважаемый?
Горхмаз поднял руку:
– Для того, чтобы нас не обвинили в неуважении к уездному начальству, я все же предлагаю обсудить каждого человека, которого мы хотим избрать, и в их числе и тех беков, которых нам навязывают… – Горхмаз тотчас почувствовал, что обстановка складывается не в пользу предложений Сахиба Карабаглы, и решил схитрить.
Ничего уже не могло изменить настроенности зала: ни один бек не был оставлен в списке для голосования.
Я был счастлив. В двух волостях, куда мне удалось приехать, моя идея одержала победу. А как сложились дела у Нури, Тахмаза и Джабира? Это я мог узнать позже…
Ночью меня вызвали к телефону. Звонил Абдулали Лютфалиев из Кубатлы. Он волновался за меня: позапрошлой ночью гнедой вернулся в конюшню, чем напугал Абдулали. Он пытался дозвониться в Мурадханлы целый день, и все неудачно. А потом кто-то ему сказал, что слышал, будто я уже в Мурадханлы. Абдулали интересовался итогами съезда. Я рассказал обо всем. Мы вдвоем порадовались нашей победе.
ВРАЖЕСКАЯ ПУЛЯ
После закрытия съезда был устроен вечер на средства волостного исполкома в честь вновь избранного состава исполнительного комитета и делегатов уездного съезда Советов. На столах было вдоволь закусок, но больше всего поражало количество бутылок.
Надо сказать, что в былые времена мусульманам строжайше запрещалось законами шариата употреблять спиртные напитки. Правда, беки и купеческая знать давно пренебрегали этим запретом и зачастую устраивали пирушки и попойки. Теперь же к винопитию приобщились и крестьяне. Желая показать себя современными людьми, они делали это так неумеренно и неумело, что уже спустя некоторое время напивались до неприличия: шумели, ссорились, подзадоривали друг друга, требовали еще питья. Так было и в тот вечер.
Горхмаз Гюлюбуртлу, вновь избранный председателем волостного Совета, вел застолье, хотя сам и не пил. Но уже довольно скоро застолье вышло из его повиновения. Молодые люди, переглядываясь и подмигивая друг другу, уговорили Горхмаза послать за вином (дескать, его не хватило) в соседнее армянское село. И вскоре посланные вернулись с двумя бурдюками.
Я только делал вид, что пью вино, чтобы никому не портить настроения, но картина, скажу честно, казалась мне безрадостной. Беда в том, что почти все пили много, большинство (среди них и женщины) нещадно дымили папиросами. Женщины, члены партии, гордились своими короткими стрижками, а мне совсем не по вкусу стриженые – намного красивее длинные косы…
Рядом со мной сидел мой давний знакомый по шушинским курсам – директор местной школы, он же секретарь партийной ячейки, – Шираслан.
– Почему, вступая в партию, женщина тут же стрижет волосы и, зажав в зубах папиросу, начинает курить, дымя с утра и до вечера? – спросил я его. – Как ты думаешь, Шираслан?
– Наверно, им кажется, что так они скорее проявят свою революционность и принадлежность к новому времени.
– А я бы все-таки не хотел, чтобы моя жена коротко постриглась и дымила как самовар!
– А может, ты поэтому не женишься? – пошутил он. А потом добавил: – Хочешь, встанем завтра пораньше, и я покажу тебе наши леса? Немножко отдохнем, развеемся…
Я с радостью согласился, подумав, что уеду в Лачин не утром, а ближе к полудню.
Шираслан разбудил меня, когда только заалел восток. Я удивился, увидев у него на поясе большую кобуру с револьвером.
– Зачем это? Таскать такую тяжесть…
– Ноша невелика, да у нас говорят: «Осторожность украшает храбреца».
– Но ты ведь учишь детей, какие у тебя могут быть враги?
– Ты забываешь, что я и секретарь партийной организации. Не сомневайся, личных врагов у меня нет, а вот у нашего дела, которому мы с тобой служим, пока врагов много, и не надо забывать об этом.
Я рассмеялся.
– А не преувеличиваешь ты опасность? Скоро полтора года, как я работаю в Курдистане. Как тебе известно, у меня столько врагов, что и не упомнишь всех. Угрожали мне не раз, клеветали, доносы строчили, но на что-нибудь серьезное у них, видно, пороху не хватает.
– И прекрасно!.. А теперь давай спешить. Тебе же еще в Лачин надо сегодня успеть. К нашему возвращению, я попросил, тебя будет ждать оседланный конь.
– Спасибо тебе, Шираслан.
Мы вышли из села и, свернув в ущелье Акери, начали подъем по каменистым уступам, поросшим густым кустарником. Небо над нашими головами было высокое и чистое. Поднявшись на гребень ущелья, мы огляделись. Огромные грабы, дубы и ясени уже чувствовали дыхание осени. Их листва желтела на фоне яркого синего неба, то тут, то там вспыхивали багряные всполохи. Воздух был густо напоен ароматом прелой листвы. Прямо перед нами до самого горизонта вздымались изрезанные и изогнутые вершины Зангезурского хребта. В небо вонзил свое острие величественный Капыджик. Он казался очень близким, хотя находился на значительном от нас расстоянии. Вправо от Зангезурского хребта отходили отроги Баркушатского, а еще дальше к северу, но ближе к нам высилась снеговая шапка Ишыглы.
Где-то на этой линии, в середине между нами и Ишыглы, было мое родное Вюгарлы.
Какое-то смущение закралось в душу: я так близко, а не зашел, не заехал в родные места отца и матери… Вот уже полтора года я в этих местах, а все не выберу времени заехать и посмотреть на очаг, возле которого начал ходить, говорить и узнавать мать, отца и сестер. Хоть бы краешком глаза взглянуть на наш дом, а вдруг он сохранился?
Я внимательно вглядывался в окрестные дали и вдруг заметил какого-то человека, который метнулся от опушки леса к огромному валуну напротив нас.
– Ты видел? – спросил я у Шираслана.
– Что?
– Какой-то человек прячется вот за тем валуном.
– Возможно, это тебе померещилось.
– Да нет же, я точно видел!
– Тогда переждем. Года три или четыре назад в этих местах было действительно очень опасно: орудовали бандиты. До сих пор еще их проклинают матери и сестры безвинно убитых… Земля Курдистана обильно полита кровью, а она все льется!.. Здесь, как тебе известно, вовсю процветал закон: кровь за кровь, смерть за смерть!
– Но во имя чего, как ты думаешь?
– Иногда это понять невозможно. Ясно, когда, скажем, бывшие беки ведут борьбу против законов Советской власти. Но почему в эти банды вступали простые крестьяне, которым именно Советская власть дала права и землю, не сразу ответишь… В нашей волости есть село Алиянлы, жители его всегда бедствовали, а именно из этого села больше всего людей шло в разбойничьи отряды. Пойди тут разберись!
Мы посчитали, что уже достаточно времени прошло с тех пор, как я увидел какого-то человека за валуном, и вышли из-под прикрытия. Разговорившись, не заметили, как вошли в глубину леса. Высокие кроны шатром закрыли от нас небесную синь, но свет проникал сквозь колышущиеся листья деревьев. Голоса наши гулким эхом отдавались под сводами этого шатра.
– Знаешь, Будаг, сколько мне приходится уговаривать самых бедных крестьян отдавать детей в нашу школу! Казалось бы, к власти в нашей стране пришли рабочие и крестьяне, у их детей есть все возможности учиться, но именно бедняки неохотнее всего отдают детей в школу, стремясь использовать их труд в своем небольшом домашнем хозяйстве. Не понимают своей же выгоды! Даже если они и соглашаются, чтобы их ребенок посещал школу, в случае нужды в помощнике оставляют его дома. Смотришь, перестал ходить мальчуган… – Он помолчал. – Я мечтаю открыть при школе интернат, чтобы дети могли жить в хороших условиях. Конечно, это требует много денег, но можно при школе заниматься хозяйством, чтобы доходы от выращенных школьниками урожаев пошли на устройство и содержание интерната…
– Почему ты все это не рассказал делегатам волостного съезда Советов? – перебил я его.
Он улыбнулся:
– Что же мне тогда останется говорить на уездном съезде? Я приберег это для выступления в Лачине… Вообще мне хочется внести предложение о переселении труднодоступных горных сел ближе к центру, к берегам рек. Тогда новые села строились бы по единому плану, с каменными домами, с печами и хорошей вентиляцией. Как бы делегаты не высмеяли меня за мои фантазии!..
– Над этим можно смеяться? Ты молодец, Шираслан. Обязательно найдутся единомышленники, и в первую очередь тебя поддержит Нури Джамильзаде. Замечательный парень! Побольше бы таких, как он и ты!
Мы вышли из леса и остановились на краю поляны. Трава только недавно была скошена: наверно, второй раз за лето. Что-то чикнуло над самым моим ухом, потом сильный удар в плечо заставил покачнуться.
– Ложись! – крикнул мне Шираслан и пригнулся, пытаясь открыть кобуру револьвера. Один за другим раздались еще два выстрела, и Шираслан, выронив револьвер, стал медленно оседать на землю. Он пытался словно что-то рассмотреть под своими ногами. Я подхватил выпавший из его рук револьвер и наугад выстрелил перед собой. Но ничто не шевельнулось в кустарнике, ни одна ветка не дрогнула. Будто все это мне привиделось.
Я повернулся к Шираслану. Он лежал, уткнувшись лицом в траву. Я окликнул его, но он не шелохнулся. Хотел приподняться, чтобы помочь ему, но сильная боль в правом бедре опрокинула меня снова на землю. Немного отдышавшись, я пополз к Шираслану, подтягиваясь на руках. Пытаясь перевернуть его лицом вверх, выбился из сил: тело его обмякло и отяжелело. Когда же после долгих усилий удалось это сделать, я вздрогнул:, правая рука Шираслана безвольно откинулась в сторону, а на груди ширилось яркое алое пятно, сердце его уже не билось. Я откинулся в изнеможении.
Только тут я ощутил, что левый рукав моего пиджака пропитан кровью, и при малейшем движении пульсирующая боль толчками отдается во всем теле. Я неподвижно лежал, вглядываясь в кусты по ту сторону поляны: может, оттуда покажутся те, кто стрелял?
Не могу с точностью сказать, сколько времени я пролежал рядом с остывающим телом Шираслана. Но наконец я услышал голоса…
Обеспокоенные нашим долгим отсутствием, нас вышли искать. А среди искавших был и старший сын Шираслана – Эльмар. Он первый с криком бросился к телу отца. Кто-то побежал за подмогой, кто-то говорил, что именно он первый услышал выстрелы.
Прошло немного времени, и жители села стали собираться на поляне вокруг убитого секретаря партийной организации. Женщины плакали, а мужчины готовили носилки, чтобы перенести тело Шираслана в Мурадханлы.
Когда мы пришли в село, у здания школы стихийно возник митинг.
Люди клялись, что отомстят за смерть учителя их детей.
Горхмаз Гюлюбуртлу позвонил в Лачин, и часа через три из уезда прибыли Муса Зюльджанахов, начальник уездного управления милиции, Тахмаз Текджезаде, врач-криминалист Биляндарзаде, который тут же вошел в комнату, где я лежал.
– Кто-нибудь оказывал вам врачебную помощь? – спросил он.
Я ответил, что на месте, где было совершено покушение, кто-то из сельчан перевязал мне раны тряпками.
Доктор обеспокоенно пощупал почему-то мой лоб, а потом стал быстро развязывать неумело накрученные на руку и ногу цветастые лоскуты.
– Надо осмотреть раны.
Развязав ногу, он резким движением отодрал прилипший к ране лоскут. Я застонал.
– Ничего, ничего, придется потерпеть немного. – Доктор промыл рану какой-то жидкостью из большой бутыли черного стекла. – Пулю из раны можно будет удалить в специальных условиях, скорей всего в уездном здравпункте. Теперь посмотрим, что с рукой.
Он так же тщательно осмотрел рану и сказал, что и тут требуется хирургическое вмешательство: раздроблена кость.
В конце осмотра в комнату вошли сын Шираслана Эльмар, Горхмаз и Тахмаз Текджезаде. Они молча наблюдали, как Биляндарзаде перевязывает мне раны чистым бинтом.
Намыливая руки, доктор сказал:
– Стреляли, видимо, два человека. В него, – он показал на меня, – из трехлинейной винтовки, а бедному Шираслану достались пули из старинной шестилинейной.
– А говорят, что в Шираслана стреляли из револьвера с близкого расстояния, – сказал вдруг Горхмаз.
– Кто смеет это утверждать? – с возмущением спросил Биляндарзаде. – Тот, кто это говорит, явно преследует какую-то цель или он невежда.
Об этом, как выяснилось, говорил Зюльджанахов.
Доктор посмотрел сначала на меня, а потом на вошедших:
– Я подписал акт экспертизы и готов в любое время доказать свою правоту. – И, не оглядываясь, вышел из комнаты.
Все вышли следом за ним. Только через минуту в комнату заглянул Горхмаз:
– Сам повезу тебя в Лачин…
– Как ты думаешь, – перебил я его, – кто стрелял в Шираслана и в меня?
– Думаю, что стреляли в секретаря партийной организации, а не в тебя. Три человека из Алиянлы были лишены права голоса и считали это делом рук Шираслана.
– Но ведь они должны были понимать, что подозрение падет на них! Не кажется ли тебе, что глупо подставлять свою голову просто так? Наверно, и эти алиянлинцы все понимали, глупо ведь убивать, зная, что от возмездия не уйти.
– Ты слишком многого ждешь от этих бандитов!
Меня усадили на арбу, запряженную буйволами. Горхмаз уселся рядом.
Мы ехали всю ночь. К утру были в Лачине. Горхмаз повез меня к зданию, где помещались уездный здравпункт и больница. Нас встретил хирург Мансур Рустамзаде, который тщательно осмотрел меня. Его диагноз звучал еще более категорично, чем Биляндарзаде: операции должны быть сделаны сегодня же – и на ноге, и на руке. Надо немедленно удалить пулю из бедра и осколки кости из ключицы.
Мансур Рустамзаде не стал медлить, и меня положили на операционный стол.
Десять долгих дней я провел в больнице. Но каждый день меня навещали друзья – Нури и Джабир. К сожалению, в тех волостях, куда они были направлены уполномоченными по выборам, все же сторонникам Рахмана Аскерли удалось протащить двух беков, хотя большинство бывших хозяев Курдистана не попало на уездный съезд.
Мне было обидно, что Тахмаз Текджезаде ни разу не поговорил со мной, когда приехал расследовать убийство Шираслана в Мурадханлы. И здесь, в Лачине, я еще не видел его. Но наконец и он пришел навестить меня – пришел с хорошими новостями. Он рассказал, что арестован Кепюклю, а Мусе Зюльджанахову вынесен строгий выговор за халатное отношение к своим обязанностям.
– Я понимаю, – сказал Тахмаз, – ты вправе обижаться на меня. Но в моем отношении к тебе ничего не изменилось. Просто я не хотел давать козыри в руки твоим противникам. Я был уверен, что ты не стрелял в Шираслана, как это утверждали некоторые, но мне было важно, чтобы истина восторжествовала с помощью неопровержимых доказательств. А теперь, когда один из убийц найден и задержан, а о другом известно, что он скрылся в Иране, никто не сможет упрекнуть меня, что мы с тобой друзья и потому я выгородил тебя.
– Что ж, может быть, ты и прав. Хотя должность сегодня есть, а завтра ее нет. А дружба мужчин – что нерушимая крепость!
– Я рад, что ты так думаешь, Будаг!
Друзья рассказали, что обо мне не раз спрашивал секретарь укома партии. Сначала везде кричал о моих левацких загибах, а потом вдруг успокоился и стал проявлять обо мне заботу.
Наверно, решили мы, он с кем-то повыше говорил обо мне, и ему дали понять, что в обиду меня не дадут.
А еще через некоторое время пошли разговоры, что Рахмана Аскерли от нас переводят. Но куда – никто не знал.
