Текст книги "Будаг — мой современник"

Автор книги: Али Велиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 58 страниц)

ЛИЦОМ К ДЕРЕВНЕ

Еще не закончили свою работу летние учительские курсы, как мы узнали, что решением правительства введено новое деление в республике: вместо волостей и уездов теперь будут районы. Так на месте большого Курдистанского уезда были образованы три района: Кельбеджарский, Лачинский и Кубатлинский. Приблизительно в это же время в газетах появилось сообщение о созыве пленума Центрального Комитета АКП(б).

Когда мы стали готовиться с однокурсниками к возвращению в Баку, я решил, что на то время, пока я не подыщу в городе подходящую комнату, Кеклик с ребенком вернется к родителям в Назикляр. По моей просьбе Керим отвез их домой.

В поезде я оказался в одном купе с секретарем вновь созданного Кубатлинского райкома партии. Раньше он был начальником Главполитпросвета республики, и мы не раз встречались с ним. Он оживился, когда узнал, что вышла моя первая книга, и расспрашивал о планах на будущее, а я, в свою очередь, спросил у него:

– Если не секрет, скажите, пожалуйста, какие вопросы будут обсуждаться на пленуме ЦК партии?

– Пленум посвящен ходу колхозного строительства.

– А в каких районах будут создаваться колхозы?

– Как в каких? – удивился он. – Во всех! Мы должны в кратчайшие сроки создать колхозы во всей стране.

– Темпы стремительные!

– А иначе и быть не может! Таков лозунг партии: всем народом строить коллективное хозяйство, а кулака повсеместно ликвидировать как класс!

– Но с кулаком так просто не справиться, – выразил я сомнение.

– Конечно, но тем хуже для него! – уверенно и решительно сказал секретарь райкома. – Если враг не сдается, его уничтожают! – Помолчал немного и спросил у меня: – А когда вы заканчиваете университет?

– Через год.

– Студентов пока не трогают.

– А может случиться и такое?

– Есть постановление Центрального Комитета направить в районы страны двадцать пять тысяч проверенных товарищей.

* * *

На первый взгляд Баку неузнаваемо переменился: все стены домов, афишные тумбы и щиты объявлений пестрели лозунгами: «Выполним задания партии по колхозному строительству!», «Уничтожим кулака как класс!», «Ликвидируем различия между городом и деревней!», «Все на борьбу с неграмотностью!», «Женщине – свободу!».

Везде шла борьба – во всех сферах жизни: в политике, экономике, быту. И в сознании людей тоже шла борьба: одни учились жить, нацелившись на новые лозунги, а коммунисты и комсомольцы группами подавали заявления и уезжали работать на село – проводить коллективизацию.

Борьба, которую мы вели против беков в Курдистане, без сомнения, была очень важной, но она не могла сравниться с тем, что происходило сейчас.

Университетские преподаватели по истории партии, политэкономии, философии в своих лекциях опирались на те же лозунги.

Как-то случилось, что прошедшей весной, когда шло обсуждение статьи «Головокружение от успехов» и постановления ЦК ВКП(б) «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении», я был погружен в университетские занятия и в работу на вечерних курсах на фабрике имени Ленина. Теперь волей-неволей я энергично наверстывал упущенное, чтобы не быть несведущим в таких важных вопросах. Я внимательно просматривал номера партийных журналов за прошедший год. Усердно поглощал все публикации по этим животрепещущим вопросам, самому себе удивляясь, как это прошло мимо меня.

И вот настал день, когда группу студентов университета, коммунистов, вызвали в ЦК АКП(б) и предложили отправиться на работу в сельские районы. Меня, как студента последнего курса, пока оставили в городе. Чтобы выиграть время, я отказался от работы на курсах по ликвидации неграмотности, решив, что сейчас смогу обойтись без этих денег.

Я по-прежнему посылал деньги Кеклик в Назикляр. Скажу откровенно, пример Керима, поступившего в Индустриальный институт и привезшего с собой Мюлькджахан с детьми, заставлял меня все чаще подумывать о том, чтобы вызвать к себе Кеклик с Ильгаром. Надо учесть то обстоятельство, что Мюлькджахан была в Баку у своего родного дяди, который жил здесь постоянно, – одну комнату в своем доме тот отдал Кериму с семьей. А куда я дену Кеклик с ребенком? В это тревожное время добиваться комнаты в инстанциях сочли бы постыдным.

Но вот настал день, когда и меня вызвали в ЦК АКП(б). Бывший секретарь университетской партийной организации Тарханов заведовал теперь сектором печати ЦК. К нему я и должен был явиться.

– Товарищи намереваются послать тебя на работу в район. Я же считаю, что тебя целесообразнее использовать в газете, – сказал он. – Я поручил редактору газеты «Коммунист» дать тебе работу. Пойди к нему и поговори.

Но в редакцию я не пошел, а продолжал учиться, используя каждую минуту времени, занимаясь часто далеко за полночь.

А через неделю меня снова вызвали в отдел кадров ЦК и, не спрашивая согласия, выдали направление на работу в Агдамский район.

– Дали бы хоть год, чтобы завершить учебу! – сказал я товарищу, выдававшему мне документы.

– Учиться сможешь позднее, а работа в селе по претворению в жизнь линии партии ждать не может. – Он посмотрел на меня с явным неодобрением.

Сразу после посещения отдела кадров я пошел к Кериму, чтобы поделиться новостями. Керим огорчился.

– Ведь я в Баку переехал главным образом из-за тебя, вся моя надежда была на брата… Мы будем скучать без тебя.

Я обнял его: уже не раз мы прощались с ним.

– Береги Мюлькджахан и детей, ведь скоро у вас появится третий.

Мюлькджахан была на последнем месяце и двигалась медленно и осторожно. Большую часть работы по дому выполнял Керим.

– Трудно, но держимся, – улыбнулся мне Керим.

– Кстати, почему бы тебе не вызвать из Зарыслы племянницу, чтобы помогала вам, когда родится ребенок?

За Керима ответила Мюлькджахан:

– Не сегодня завтра приедет старшая дочь Якуба.

– Тогда все в порядке.

– Знаешь, – нарушил Керим молчание, – если судьба забросит тебя в Учгардаш, разыщи моего отца, узнай, как он там живет, передай привет, а потом напиши нам.

– Обязательно разыщу и повидаюсь. Если у тебя есть фотографии Айдына и Гюльтекин, дай мне, я покажу их старику.

Мюлькджахан принесла фотографию (они все вместе), а Керим написал коротенькое письмецо.

– Не знаю, как буду в Агдаме жить без вас? – вырвалось у меня.

– Не волнуйся, скучать не дадут. А кстати, твой друг Нури теперь тоже в Агдаме, заворготделом райкома партии работает.

– Откуда ты узнал?

– Встретил Текджезаде.

– А он где теперь работает?

– Он теперь большой человек – заместитель прокурора республики!

– Почему ты сразу мне обо всем этом не сказал?

– Я думал, что ты знаешь.

– Я знаю лишь одно: борьба продолжается и без меня в ней не обойтись!

– Иди борись!

* * *

Я послал телеграмму в райком партии, на имя Нури, сообщил дату приезда. В Евлахе, на железнодорожной станции Нури встретил меня у вагона поезда. Мы обнялись и расцеловались, а потом пошли к райкомовской машине, в которой нас поджидал шофер.

Всю дорогу мы вспоминали друзей, говорили о том, кто где работает и у кого сколько детей.

– А у тебя самого? – спросил я его. – Сам ты разве еще не стал отцом?

– Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь был в отстающих?

– Сын или дочь?

– Родине нужны солдаты!

– И как ты его назвал?

– Эльханом, по имени героя пьесы Джафара Джабарлы «Невеста огня».

– Старайся! У Джафара Джабарлы очень много героев в его пьесах! – Я похлопал Нури по плечу, и мы весело рассмеялись.

В Ширванлы сделали первую остановку, умылись у родника, выпили в чайхане чай.

Когда проезжали мимо Геоктепе, я попросил остановить машину, чтобы взглянуть на усадьбу Садых-бека, где я некогда бывал. Нури и шофер из любопытства пошли вместе со мной. Я вспомнил, как вместе с Вели-беком приезжал сюда на праздничный пир, после которого было совершено убийство. Теперь в доме помещалось правление коммуны.

Сам дом и надворные постройки были в плачевном состоянии. На крышах в нескольких местах была содрана жесть, стены конюшни завалились и осели, кровля скособочилась. А сад за домом больше не существовал – его вырубили до единого дерева.

– Как ухитрились превратить в развалины такое прекрасное имение? – спросил я Нури.

Вместо Нури ответил шофер:

– Товарищ Деде-киши оглы! Мы рушим старый мир и строим новый!

– Сначала бы построили, а зачем вырубать плодоносящие сады?

– Говорят, что старый мир надо разрушить полностью! – упорствовал шофер, как мне показалось, довольно нагло.

Мы обошли усадьбу. Водоснабжающая система, которой пользовались во время полива пашни, была тоже разрушена. Вода разлилась и кое-где залила дороги, выбоины стали глубокими лужами, машины подпрыгивали, словно норовистые кони.

– Какие здесь были сады! – вздохнул я, когда мы снова уселись в машину.

– В Карабахе славился гранат из Джафарбейли и яблоки из Кызылахмеда! – поддакнул мне шофер, подзадоривая на разговор.

Нури спор был явно не по душе. Чтобы урезонить разошедшегося шофера, он поостерег его:

– Как бы ты не перевернул нас!

– Не волнуйтесь, товарищ Джамильзаде! Если перевернемся, то не испачкаемся. Вода из родников Шахбулага чиста как слеза…

– У болтуна большой рот, говорят! – резко прервал его Нури.

– Тогда ваш рот должен быть величиной с мешок! – не остался в долгу шофер.

– Говори, да не заговаривайся! – решил вмешаться я. Но не так-то просто было угомонить шофера.

– Больше, чем вам, никому сказать еще не удавалось, – грубил шофер.

Нури нервничал, но молчал.

Проехали село под странным названием Этемезли (Не едящие мясо). Я спросил у Нури, почему так называется село. Он показал на шофера:

– Если бы этот человек знал меру словам, то следовало бы спросить у него, ибо он родом из этого села.

– В народе говорят: не будь слишком мягким – сомнут, – отозвался шофер.

– Что ж ты не продолжаешь? Народ еще говорит: не будь слишком жестким – сломают! – успел сказать Нури, и машина въехала в Агдам.

Мы остановились у здания райкома партии.

Секретарь районного комитета партии Мадат Кесеменский встретил меня радушно. Я думаю, что он был старше меня, но держался как с равным.

Узнав, что я женат и что жена с ребенком пока живет у своих родителей в селе, он тут же распорядился выделить мне квартиру.

– Для заведующего отделом агитации и пропаганды нужна двухкомнатная квартира, – говорил он в телефонную трубку заведующему райкоммунхозом. – Если будет трехкомнатная – еще лучше! Хорошо бы в доме на берегу реки…

Улыбнувшись мне, он набрал номер телефона начальника почты и распорядился установить телефон в выделяемую дли меня квартиру. Покончив с устройством моих домашних дел, он вызвал членов бюро райкома, которые собрались в течение нескольких минут.

– На повестке дня один вопрос, – начал он. – Предлагаю заведующего отделом агитации и пропаганды Будага Деде-киши оглы избрать членом бюро райкома!

Когда после голосования мы вышли с Нури в коридор, он показал мне свой кабинет и тихо сказал:

– Пока веди себя так, будто мы с тобой познакомились только что.

– Почему?

– Будь терпеливее, дня через два-три поймешь сам.

Я только осваивался с комнатой, в которой мне отныне предстояло работать, когда дверь отворилась и без приглашения вошла молодящаяся женщина с ярко накрашенными губами. Голову она держала очень высоко, видимо оттого, что тяжелая коса была скручена в тугой большой узел. Из-за очков на меня глянули слегка прищуренные глаза под припухшими веками.

– Вы заставили себя ждать! – заговорила она, словно действительно давно меня ожидала. – Будем знакомы – заведующая женотделом Кяхраба Джаваирли. – И протянула мне руку.

Я пожал протянутую руку и предложил заведующей женотделом стул. Она еле поместилась на нем. Вблизи мне стало видно, что кожа на лбу, щеках и шее густо припудрена, а пальцы крупных рук унизаны сверкающими кольцами.

– Как хорошо, что вы приехали в Агдам! В нашем районе есть много такого, о чем следует писать.

Почему-то Кяхраба Джаваирли не понравилась мне с первого взгляда, но я вежливо спросил:

– Вы давно, работаете в Агдаме?

– Со дня организации райкома в Агдаме. Мы приехали сюда вместе с товарищем Кесеменским.

– А откуда вы родом?

– Отец из Нухи, мать из Кубы.

– А муж? – Я почему-то продолжал задавать ей свои нелепые вопросы.

– Что муж?

– Откуда он родом?

– Не знаю, – улыбнулась она, показывая ряд золотых зубов. – Какое имеет значение, откуда он?

Я все искал повод, чтобы прекратить разговор, и тут, на мое счастье, в кабинет вошел молодой человек и представился:

– Инструктор райкома Халафов.

Кяхраба Джаваирли медленно поднялась и не торопясь пошла к двери.

– Я могу прийти попозже, – поспешил сказать Халафов, но я его задержал.

– Поговорим потом, – сказала заведующая женотделом и выплыла из кабинета.

Халафов был невысокого, роста, слегка полноватый, неторопливый человек. Я спросил у него, сколько работников в отделе пропаганды.

– Всего шестеро: три агитатора, два пропагандиста и заведующая сектором по работе с женщинами.

– Но этот сектор не должен входить в состав отдела пропаганды и агитации?

– А в нашем райкоме установлено так, и более того: в отсутствие заведующего отделом командует именно Кяхраба-ханум.

– И что же?

– Сказать честно, отдела, в сущности, нет.

– Почему?

Он пожал плечами.

– Налажена связь с активом района?

– Связи никакой. Для того чтобы добраться до какого-нибудь села, приходится тратить целый день, – идти ведь надо пешком.

– А разве райком не имеет лошадей и фаэтонов?

– В райкоме только одна машина, но на ней ездит сам товарищ Кесеменский.

– А как добирается до дальних сел заведующий орготделом?

– Ищет какой-нибудь попутный транспорт; иногда удается, иногда – нет… То у одних, то у других.

– А каким транспортом пользуется Кяхраба Джаваирли?

– Она почти не выезжает за пределы Агдама, а если случается – то на фаэтоне исполкома.

Наш невеселый разговор был прерван появлением курьера: меня вызывал к себе Кесеменский.

– Не будь таким мрачным! – приветствовал он меня. – Иди занимай квартиру и жди работников почты: они сегодня же установят тебе телефон. На твое счастье, все двухкомнатные квартиры уже заняты, тебе досталась трехкомнатная, на втором этаже, балкон на улицу, – одним словом, замечательная!

Председатель местного кооперативного магазина прислал мне раскладушку; мать Нури, тетушка Абыхаят, занесла теплое одеяло (подарок на новоселье). Я дождался, пока установили телефон, и улегся спать.

Наутро я уже сидел за своим столом в райкоме и составлял план работы отдела. Мне хотелось посоветоваться с Нури, но времени не было, к тому же я помнил о его просьбе не показывать никому, что мы друзья.

Когда меня вызвал к себе Кесеменский, план, на мой взгляд, был готов.

– Через три дня, – начал он, – в Агдаме соберутся секретари сельских и городских партийных ячеек, председатели колхозов и ответственные работники нашего района. Ты должен выступить перед ними с докладом об осенней посевной кампании и сдаче хлебозаготовок.

– Я в районе только второй день и ничего не знаю о положении дел в селах и вновь организованных колхозах. Надо выступать, опираясь на факты.

– Кто же станет утверждать, что факты не нужны? Без них никто не поверит ни единому твоему слову. Надо самому посмотреть и отобрать необходимые примеры и доказательства.

– А как добраться до сел и колхозов?

– Одиннадцатым номером, – ответил он по-русски.

– А что это такое?

– Пешком.

– Я с вами говорю серьезно, невозможно за два дня обойти все села Агдамского района!

– Успех работы отдела агитации и пропаганды прежде всего зависит от деловых качеств человека, который его возглавляет. Не так ли? Я думаю, не стоит подчеркивать, как может быть расценено ваше заявление. Вы, в сущности, на первое же поручение отвечаете отказом, товарищ Деде-киши оглы!

Ну вот, уже начинается!.. Но я не сдавался:

– Не думаю, это человек после большого длительного пути будет в состоянии вести работу агитатора и пропагандиста. Утомление и усталость дадут себя знать, да и сведения, пока доберешься до них, успеют изрядно устареть.

– По-вашему получается, что для каждого нам надо запрягать по фаэтону! Не много ли?

Да, такого не переговоришь!.. Что ж, буду терпеливо гнуть свое:

– Много или мало – это решать вам, а у меня к вам просьба: не дадите ли мне на завтра вашу машину?

– Если ты мечтал разъезжать здесь на машине, то зря приехал сюда! Ты откуда родом?

– Из Зангезура.

– А, из этого забытого аллахом места!.. Может быть, – съязвил он, – ты скажешь, что твои деды и прадеды разъезжали на фаэтонах и машинах?

– Товарищ Кесеменский, – возмутился я, – мой отец и дед были лишены многих необходимых вещей. У них не всегда был даже кусок хлеба. Но это вовсе не означает, что и я должен жить так, как жили они. Не для этого мы совершали революцию! Я хочу и буду жить, как и подобает нашему советскому человеку; хочу, чтобы так же, как я, жили и другие: А для этого нужно создать условия. Вот и обращаюсь к вам: мне необходима машина не для собственного удовольствия, а в интересах дела! Чтобы я мог выполнить порученную мне работу! И в ваших силах и возможностях выполнить эту мою законную просьбу!

– Знай, с кем разговариваешь! – стукнул он кулаком по столу. – Я вижу, что язык подвешен что надо. И еще неизвестно, что и как собираешься делать, а запросы ой-ой-ой! Ты вначале прояви себя, а потом уже требуй! Условия!.. Квартиру мы тебе уже дали? Дали! Телефон поставили? Поставили! Может быть, на первое время хватит?!

– Нет, не хватит! Вот план работы, – я протянул ему бумаги, которые принес. – Ознакомьтесь, пожалуйста, и поставьте на обсуждение бюро райкома.

Мадат Кесеменский бегло просмотрел страницы плана и, сбавив тон, миролюбиво проговорил:

– Ваш план я передам для ознакомления членам бюро. А завтра соберемся и обсудим… – И улыбнулся (не знаю чему). – Несмотря на все ваши возражения, все же вам придется сделать доклад на открытии праздника урожая, а фактический материал возьмете в исполкоме.

Я молчал: тому, кто промок под дождем, роса не страшна, как говорится.

КОТЛЫ КИПЕЛИ С ЗАКРЫТЫМИ КРЫШКАМИ

На заседании бюро Кесеменский встретился со мной так, словно вчера между нами не было никакой стычки. Члены бюро должны были накануне ознакомиться с моим планом (как я предполагал), но я, когда мне предоставили слово, все же вкратце охарактеризовал основные его положения, выделил главное, на что я делал упор, и второстепенное.

Мнения членов бюро резко разошлись. Против меня выступили Мадат Кесеменский (мол, план громоздкий), председатель райисполкома Салим Чеперли (что слишком много на себя берем), заведующий земотделом Ходжаталиев и, наконец, уже знакомая мне Кяхраба Джаваирли (они поддержали Кесеменского и Чеперли). На моей стороне оказались начальник Агдамского отдела ГПУ Сулейманов, председатель районных профсоюзов Гияс Шихбабалы, секретарь райкома комсомола и мой Нури, заведующий орготделом.

Мне важно было убедить членов бюро в том, что моя позиция верна, и я снова взял слово:

– Во-первых, в отделе необходимо наладить дисциплину труда, укомплектовать штаты. Вместо шести человек по штатному расписанию (это я узнал у Нури) действительно работают только двое. Позволительно узнать, где остальные? Во-вторых, идеологический отдел не может довольствоваться справками, которые получает от исполкома, а, напротив, должен сам оперативно собирать факты на местах. Необходим транспорт и заинтересованные в своей работе люди! Когда наши условия будут выполнены, тогда товарищи смогут судить о том, как мы работаем, реальны или нереальны наши планы.

Салим Чеперли сидел на стуле лицом ко мне и перочинным ножиком со множеством лезвий чистил ногти, время от времени поглядывая на Мадата Кесеменского. Лицо Чеперли мне было знакомо, он кого-то мне напоминал, но я не мог вспомнить – кого именно. Только я прервался на полуслове, чтобы перевести дыхание, как он вмешался и скрипучим голосом, в котором сквозило раздражение, заметил:

– Заведующий отделом первым делом обязан проявить себя в работе, а потом уже выставлять свои требования. А товарищ Деде-киши оглы поступает иначе: ему сразу все подавай!.. Должен заметить, что у молодых всегда так: сами трудностей не видели, пришли на готовенькое и командуют теми, кто постарше их.

Меня удивила неприязнь, с которой Чеперли поглядывал на меня. И снова мелькнула мысль, что я где-то уже видел это лицо, оно мне очень знакомо, но где?! Споры не привели к какому-нибудь определенному решению: голоса разделились, а мой голос не был принят во внимание, так как обсуждался мой план.

Мадат Кесеменский вернул мне мои бумаги:

– План сырой, поработай еще!

Я вернулся в кабинет раздосадованный и обескураженный. Ведь план был мною продуман в деталях, учитывалась обстановка в районе, задачи партии. И вот тебе!

На следующий день меня снова вызвал Кесеменский.

– Доклад готов?

– Еще нет.

– Когда с ним смогут познакомиться члены бюро?

– Завтра.

Я собирался уже покинуть кабинет секретаря, считая наш разговор оконченным, но неожиданно Кесеменский остановил меня.

– Мой тебе совет, – сказал он, – остерегайся Сулейманова. Вздорный человек! И учти, что Бадаловым я недоволен.

Мне не хотелось смотреть в лицо секретаря. Вместо делового разговора – интриги! Он начисто отбил желание вообще говорить с ним. Так вести себя, как он, – недостойно секретаря райкома! И что за манера – хаять членов бюро?.. «Спорить не буду, – решил я, – потерплю, осмотрюсь».

А Кесеменский тем временем доверительно говорил:

– Послушай меня, Деде-киши оглы. Даже брат с братом, отец с сыном и то ссорятся. Всякое случается. Пусть остынет твоя обида на меня. Выступи с докладом, а потом езжай по селам, если тебе так хочется.

– Доклад я готовлю не в первый раз, можете не волноваться за меня. А что касается охоты ездить по району, то она должна стать правилом для всех работников райкома. Я представлю вам список товарищей, которые будут прикреплены к селам и нести ответственность перед райкомом за организационно-хозяйственную и политическую работу на местах.

Мадат Кесеменский внимательно слушал меня, делая какие-то пометки в своем, блокноте.

– Это мне нравится! В завтрашнем докладе расширь и углуби эти свои идеи. Мне кажется, твои предложения получат одобрение. Постарайся заинтересовать слушателей эрудицией и знаниями.

– Для меня, честно признаюсь, выступать перед аудиторией – одно удовольствие! Что может быть занимательнее: высказать мнение, пояснить свою точку зрения, выслушать дельные советы! Это же не работа, а одно удовольствие! – сказал я.

Кесеменский ухмыльнулся:

– Впервые встречаю мужчину, которому доставляет удовольствие выступать с трибуны.

Я не стал поддерживать шутливый тон.

– Вы меня удивляете, товарищ секретарь! Надо использовать трибуну для пропаганды колхозного строя. Колхозы теперь, – продолжал я, – арена острой борьбы. И мы, коммунисты, должны стоять в первых рядах борцов за новые виды хозяйствования!

– Вот-вот! – сказал он. – И это не забудь включить в свой доклад! Хорошие слова!..

Я почувствовал, что Кесеменский хочет расположить меня к себе, и не ошибся.

– Мне нравится логика твоих рассуждений! И я полностью с тобой согласен. Но ты, как я вижу, молод и горяч, Деде-киши оглы. И обидчив! А на критику обижаться не стоит. Правда всегда горька. Редкие люди умеют признавать свои ошибки.

– Кто не был учеником, тот не сможет стать мастером!

– Вот-вот, а находятся упрямцы, которым слово не скажи! – Увидев мой вопросительный взгляд, он добавил: – Я говорю сейчас не о тебе. Ты как работник политического отдела должен кроме того оказывать воздействие на секретаря райкома комсомола – это наш слабый участок.

– В каком смысле?

– Дважды я советовал ему поручить своим комсомольцам под покровом ночи разрушить местную мечеть и минареты, чтобы верующим было некуда ходить. А он спорит со мной и никак не соглашается на эту акцию.

Я удивился:

– Агдамская мечеть – ценный исторический памятник, произведение искусства. Разрушением мечети старую веру из людей не выбьешь, а только ожесточишь их. Религиозный дурман следует изгонять, по-моему, путем убеждения и разъяснения.

– Вот тебе и заведующий отделом агитации и пропаганды! – возмутился Кесеменский. – Ты привел меня в изумление своей защитой религии и мечетей! Вместо того чтобы безжалостно искоренять фанатизм, ополчаться против молл, сеидов и разного рода кликуш, ты защищаешь их!

– Я не защищаю священнослужителей, а руководствуюсь постановлениями ЦК АКП(б) о недопустимости перегибов в антирелигиозной деятельности коммунистов, – возразил я твердо. – Или это постановление сюда не дошло? Я бы мог…

Но он перебил меня:

– Ты, я вижу, такой же упрямец, как и секретарь комсомола.

– Нет, отчего же, в своем докладе я обязательно остановлюсь и на этом вопросе.

– У тебя на каждое мое слово тут же находится возражение!.. Закончим на сегодня наши споры. Лучше иди готовиться к докладу, а послезавтра возьмешь машину и перевезешь семью…

– Спасибо.

Едва я вошел в свой кабинет, как туда заглянул Нури.

– Я уже несколько раз приходил, но ты все время у Кесеменского. Что-то долго он держал тебя…

Я рассказал ему о споре с секретарем.

– Что ж, если раньше он сердился на секретаря комитета комсомола и начальника районного ГПУ, то теперь к их числу прибавился еще и ты. Я думаю, ты вскоре сам начнешь в наших делах разбираться. У нас котлы кипят под закрытыми крышками.

– Но так громко булькают, что сразу ясно, для кого в них варится похлебка, – улыбнулся я.

– Во всяком случае, Чеперли и Кесеменский собрали вокруг себя неприятных людей и вытворяют в районе все, что хотят.

– Одна Кяхраба-ханум чего стоит!

Мой возглас вызвал смех Нури:

– Ты и с ней уже успел познакомиться, поздравляю! Такая красавица не каждому достается!

– Да уж, красавица экстра-класса!.. Ты говоришь как поэт, Нури! – подхватил я шутку.

– Не только тебе писать стихи! А что? Разве кто устоит перед нею? Такая женщина!

Я не мог скрыть смущения, слушая вольные, хоть и шутливые, речи своего друга.

– Ты серьезно? – спросил я.

Увидев выражение моего лица, Нури расхохотался:

– Не волнуйся, это не мои слова, я цитирую нашего секретаря. Жаль, не могу показать тебе мечтательного выражения его лица, когда он говорит о несравненной ее красоте!

Я никак не мог забыть споры на бюро.

– Но кроме Кяхрабы есть и другие члены бюро, и четверо из них были на моей стороне!

– И все же большинство ответственных работников в районе люди Чеперли и Кяхрабы-ханум.

– Послушай, Нури, отчего такой траурный тон у тебя? Ведь ты отвечаешь за кадры! Смени тех, кто не на своем месте!

– Я разве не пытался? Но, видишь ли, за кого ни возьмусь – тянется целая сеть нитей, тесно связанных между собой. И на всех концах поднимается такой гвалт, что руки опускаются.

– Нури, в Курдистане было не легче!

– В чем-то легче.

– Постараюсь завтра в своем докладе вывести их из себя, дать выговориться!

– Это у тебя в крови: вечно лезешь в драку!

– Нури, без этого не обойтись, к сожалению.

– Не вспугни их раньше времени. – Он грустно смотрел на меня.

– Чем дольше мы будем молчать, тем наглее они будут себя вести.

– Ты, конечно, прав. А факты об их деятельности у тебя есть?

– Кое-что выудил в земотделе исполкома.

– Учти, начальник земотдела Ходжаталиев их человек.

– Я это понял на бюро.

– Опираться можно на секретаря комсомольского комитета Бадала Сеидова, начальника ГПУ Сулейманова… Наши профсоюзы, Гияз Шихбабалы, человек колеблющийся, но честный и справедливый, его можно удержать на нашей стороне.

– Ты хорошо знаешь людей, Нури.

– Знаю, возможно, хорошо, но верю только тебе.

– Спасибо на добром слове. От сердца к сердцу прямая дорога. После праздника урожая я поеду по селам, исподволь буду готовить большую статью для газеты «Коммунист», используя материалы, которые мне удастся собрать.

– Выступай под псевдонимом, – посоветовал Нури.

– Нет, они и так знают, кто пишет, и прятаться мне не к лицу!

Мы помолчали.

– Будаг, мне показалось, что тебя знает Салим Чеперли. Или я ошибаюсь?

– Говоря откровенно, он мне кого-то напоминает. Но кого? Никак не могу вспомнить, хотя человека с таким именем я раньше не встречал.

– Постарайся вспомнить, где ты его мог видеть. Уж очень он рьяно выступал против тебя! Как будто ты ему успел где-то наступить на пятку!

– Подожди, подожди… Я, кажется, припоминаю. – Я лихорадочно перебирал в голове встречи прошедших лет, происходившие в Шуше, в Горисе, в Учгардаше. – Однажды, когда я служил в доме Вели-бека, к нему приезжал молодой родственник, вот он и похож на Салима Чеперли. Дай бог памяти, как его звали… Да, вспомнил, кажется, Ясин-бек Гюрзали!.. Не будем спешить, завтра во время собрания я постараюсь его как следует рассмотреть, чтобы утверждать точно.

Нури ушел; мне надо было заняться докладом, но я никак не мог отвлечься от дум о Салиме Чеперли. Я говорил себе, что надо работать, но мысли снова возвращали меня в прошлое. И вдруг я ясно представил двор усадьбы Вели-бека в Учгардаше. Ясин-бек Гюрзали на собственном фаэтоне, в который впряжена четверка рысаков, подкатывает к дому. Пояс его украшен револьвером, в руках охотничье ружье.

Соблюдая традицию, беки по очереди ездят из дома в дом, то к одному, то к другому, и пируют на свободе. Иногда пирушки затягиваются на неделю. На одно такое сборище и прикатил из Гиндарха Ясин-бек Гюрзали!.. Да, это он!.. Ясин-бек держался надменно и вызывающе.

Однажды я спросил у Имрана, почему он так часто приезжает в наш дом?

Имран приложил палец к губам:

«Говори потише и не болтай лишнего. Он, кажется, скоро станет зятем Вели-бека».

Я тогда еще не знал о существовании дочери Вели-бека от первого брака, Дарьякамаллы, и поэтому подумал о самой младшей сестре хозяина – Шакер-беим.

«Но ведь Шакер-беим уже обручена?!» – воскликнул я довольно громко, отчего заработал от Имрана оплеуху.

«Чем меньше ты будешь болтать, тем лучше, деревенщина!»

Повар разозлился, но через несколько минут, успокоившись, сам мне рассказал о Ясин-беке.

«У него куры сидят на золотых насестах и несут золотые яйца! – сказал он. – Нам бы такое богатство!» – Он вздохнул.

Однажды, когда я помогал Имрану на кухне, во двор въехал фаэтон, и чьи-то громкие шаги застучали по лестнице. На балкон второго этажа вбежал Ясин-бек, его лицо было в крови. Джевдана-ханум заохала и засуетилась. Вскоре весь дом знал, что Ясин-бек повздорил с женихом сестры Вели-бека и тот в ярости запустил в молодого прощелыгу острым длинным ножом, острие которого нанесло глубокую рану чуть выше брови, оставив отметину на всю последующую жизнь. Ясин-бека в тот день увезли в Агдам к тамошнему доктору, а оттуда в Шушу. А потом он исчез. И вот теперь он, если это действительно он, – председатель райисполкома! Но возможно ли? Живет под чужим именем!.. Поглядим на него завтра! Он ли?.. И как не боится, что опознают его?!